Онорио Бустос Домек – талантливый аргентинский прозаик, критик и журналист. Несомненной вершиной его творчества является вышедший в 1967 году сборник эссеистики и критических статей, незатейливое заглавие которого заставляет предположить, что имя Домека на тот момент уже стало своего рода гарантией качества. Замечу, что более чем за 20 лет до этого Домек отметился на писательском поприще сборником детективных рассказов «Шесть задач для дона Исидро Пароди». Изысканное сочетание иронии, стилистического мастерства и отчетливо осязаемого пародийного духа принесло литератору первую победу. Написанная несколько позже якобы детективная повесть «Модель убийства» развила успех, окончательно похоронив сюжет под горой избитых клише, стилистических штампов и обрывков высокопарных фраз. И вот неустанный пародист наконец нашел в себе силы обратиться к благодатной почве критики.

Стилистического мастерства новоявленному критику не занимать, но от его творчества не стоит ожидать истинной серьезности статей одного из «отцов» Домека, Хорхе Луиса Борхеса. Подчеркнутая серьезность Домека сродни серьезности человека, рассказывающего уморительный анекдот.

Тематика статей разнообразна, однако все они так или иначе связаны с искусством. В сборнике можно найти статьи о поэтах и художниках, романистах и скульпторах, наконец, просто экстравагантных личностях, не подходящих ни под одну из категорий. Борхес в «Автобиографических заметках» писал, что и сам автор «Хроник», и его персонажи – глупцы, стоящие друг друга. Отчасти это действительно так, хотя я бы обязательно уточнил: это не обычные глупцы, скорее чудаки с необычным взглядом на мир.

Почему же эти статьи так интересны? Дело в том, что Домеку удалось подчинить безукоризненный в своем роде стиль исследованию грамотно выбранных проблем современного искусства. Чаще всего критик исследует какой-то оригинальный факт или творческую тенденцию. Несмотря на то, что обычно этот факт парадоксален, разбирается он со всей возможной серьезностью подхода. Вокруг стержня, оригинальной творческой идеи наматывается огромный клубок сравнительного анализа принятых воззрений, мнений простых обывателей, а также критических исследований. При этом в конструкции идей чувствуется отчетливое влияние Борхеса. В рассказах последнего частой была идея единства противоположностей, проявляется она и здесь, правда, не всегда столь же отчетливо. Также Домек практикует умелое доведение до абсурда потенциально интересных и, более того, реально существующих творческих тенденций. Следить за развитием идей и раскрытием взглядов на творческий процесс в крайних, необычных его формах необыкновенно интересно.

Замечу, что не все вошедшие в сборник произведения равнозначны. Какие-то объекты исследования слишком просты, какими-то идеями сегодня уже никого не удивить. И тем не менее, идеи большей части написанных Домеком статей по-прежнему в не реализованы в реальном мире А значит, они по-прежнему удивляют, заставляя нас не только усмехаться фантазии критика, но и задумываться над реальными проблемами. Не забывая при этом получать удовольствие хотя бы от того, насколько виртуозно написаны сами эти статьи. «Хроники Бустоса Домека» — чтение не на один раз.

Эта книга не терпит суеты и спешки. Чтобы осознать, что в ней может быть заключено, нужно быть терпеливым и внимательным, нужно уметь забывать о том, что за долгое время стало привычным и при этом быть готовым раскрыться. Ведь чтобы преобразиться, Книге Нового Солнца нужен только ваш отклик. И пусть ничто не изменится внешне; будут те же слова, те же краски и путь, который нужно пройти, как бы ни было это трудно. Восприятие станет иным, и это уже опыт, и это уже та ценность, благодаря которой понимаешь, что все мучения были не зря. Впрочем, вопреки всему сказанному, я не склонен думать, что для понимания книги необходимо что-то вроде просветления. Но как иначе назвать тот сдвиг восприятия, который произошел со мной, когда я столь упорно и поначалу тщетно вгрызался в плоть этой книги? Между скукой и признанием поразительной реальности происходящего, ощущением обыденности чуждого и столь далекого мира пролегла целая пропасть.

Четыре романа – четыре неразрывные части единого целого, наделенные лишь условной самостоятельностью. Но при этом для каждого романа характерен свой условный цвет, свой оттенок, выражающийся в том, как расставлены акценты, какие интонации повествования господствуют и какие с романом связаны образы.

В «Пыточных дел мастере» на первом плане обыденность, монотонность окружающего Северьяна мира, которую только подчеркивают нечаянные проблески вроде ночной встречи с Водалусом и золотой монеты, которая мгновенно становится символом мира вовне. Встреча с шатленой Теклой и последствия этой встречи коренным образом изменяют жизнь Северьяна, привнося в чуждую нам обыденность элементы фантастики и чуда. И все же происшествия в городе и городском ботаническом саду, как бы ни были они странны, неуловимо связаны с неосознанными воспоминаниями. Читателя ли, героя или самой Умирающей Земли, а может быть, и некогда посетившего ее Миротворца. Здесь нет новизны, и пока еще нет той причудливости и эклектичности, что возьмет свое на страницах «Когтя миротворца» и «Меча ликтора».

«Коготь миротворца» представляет собой первое и наиболее существенное смещение акцентов тетралогии. Обыденность перестает быть обыденной, картина мироздания становится все более и более эклектичной, не теряя при этом, впрочем, изначально присущей ей стройности и законченности. Недомолвки, неясности восприятия героями мира в сочетании с укоренившимися в сознании читателя штампами порождают восхитительные моменты вроде определения моряка; структура повествования окончательно приобретает характер калейдоскопа встреч и расставаний, сопровождающихся неожиданным изменением точек зрения. Сказочные мотивы переплетаются с классическими темами научной фантастики, и все это выдержано в единой тональности и преподносится в меру серьезно. Что касается используемых автором образов, их характера и системы, то они изысканны, зрелы, продуманны и вызывают тем самым ассоциации с хорошим выдержанным вином или полотнами старых мастеров реализма. Порознь ни безудержная хаотичная импровизация, ни простой сдвиг реализма в область неведомых, странных палитр не позволяют получить такой эффект. Нужно что-то третье. Необычное мастерство? Гениальность?

Те тенденции, что наметились в предыдущем романе, развиваются в «Мече ликтора». Не раз повествование подойдет опасно близко к той грани, за которой располагается иная, абсурдная для читателя реальность. Появление Тифона, столкновение с альзабо и воспоминания Доркас тому примеры. В то же время есть в романе место и чувствам, и обычным человеческим страстям – словом, всему тому, на что находилось время и место и в предыдущих романах.

Но все возвращается на круги своя. В «Цитадели автарха» будут расставлены все точки над i, и акценты вновь сместятся, знаменуя тем самым переход к новому витку спирали и позволяя взглянуть на мир под новым углом. В зоне военных действий рациональное видение мира непоколебимо, и никакие чудеса такому видению не помеха. Они просто существуют в другой реальности. Несомненная удача автора – это то, каким образом сцены в госпитале, не имеющие, казалось бы, никакого отношения к основной сюжетной линии, включены в повествование. Эти сцены до боли знакомы и легко узнаваемы. Эти притчи определяются лишь человеческой природой и не зависят ни от мира, ни от времени. Стоит увлечься ими, и ты легко потеряешь ориентацию в сюжетном пространстве. Проходит все, пройдет и ощущение потерянности, и вместе с Северьяном мы дойдем до нового статуса, который не станет для нас неожиданностью. Композиция книги такова, что итог странствий мимоходом раскрывается еще в первом романе. И тем лучше для понимания книги!

Книга Нового Солнца многогранна, как сама жизнь. В ней есть место чувствам и страстям, размышлениям и действиям, жесткости и даже шоку. Многие писатели выдавали свои творения за рукописи, пришедшие со звезд, но только Джину Вулфу хочется верить. Его игра ума и воображения – это игра высшего порядка.

И пусть книга закончена, пусть перевернуты последние страницы… В моей памяти теперь тоже горят два символа: странная гробница со звездолетом и памятная монета, обещающая открыть новый мир, повести за собой. Теперь все это – не только собственность сознаний Северьяна. 10/10

Отзыв написан 8 апреля 2009 года.

Мой любимый город — Москва. Неудивительно, ведь здесь я родился и вырос. Но с течением времени, по мере того, как я становлюсь старше, мое отношение к городу становится все более сентиментальным. Легко тепло относиться к тому району, в котором ты вырос, потому что это твоя малая родина. Здесь тебе знакома каждая трещинка в асфальте, здесь пространство пронизано воспоминаниями, словно светом. Центр города заслуживает и уважения незнакомцев, и привязанности, и искренней любви горожан; ежедневных странствий по знакомым переулкам, сопровождающихся трепетом и замиранием сердца. При этом островок центра может быть вынесен за пределы Садового кольца, от этого он ценностным центром быть не перестанет. Что по сравнению со всем этим мне может дать район на другом конце города, примечательный разве что тем, что я в нем никогда не был?

Минувший август оказался богат на впечатления. И неудивительно — именно на этот месяц пришелся мой отпуск. Всегда лето становится для меня настоящим летом только тогда, когда удается вырваться из Москвы хотя бы на несколько недель и отправиться куда-нибудь в неизведанное пока еще место, чтобы набраться там впечатлений и сил.

В этом году я отправился в санаторий "Дельфин", что под Зеленодольском. Расположение санатория очень выгодно: с одной стороны, до Волги в прямом смысле было рукой подать (50 метров — просто смешное расстояние), с другой, до центра Зеленодольска ехать всего минут 10. Да и до стольной Казани относительно недалеко — всего около 40 километров.

Невообразимая тишь стояла пять дней, ровно до того момента, как началась жара. Благодарю природу за такой подарок в погоде: жара, продлившаяся до момента отъезда, позволила проводить на реке утренние и вечерние часы, и в то же время первые прохладные дни помогли войти в санаторный ритм, акклиматизироваться и попросту выспаться. С потеплением активизировались кафе на городском пляже, и по вечерам уже не было так тихо... Переломными днями от прохлады к жаре стали 10 и 11 августа. 10 августа была поездка в Казань (о Казани и связанных с сим градом впечатлениях потом будет отдельный рассказ). 11 августа мне удалось прокатиться на моторной лодке по Волге, увидеть вблизи другой берег с его красивыми долами, самодельными пристанями и маленькими красивыми дачами на холмах. А еще я наконец-то рассмотрел вблизи упомянутый ранее черный флаг — уж не знаю, что он обозначает, но изображен там был рыбий скелет на черном поле. Спасибо огромное тому человеку, что прокатил на своей старой заслуженной лодке. Это было такое чудо... Весь август прошел для меня под знаком Юрия Коваля, и этот лодочник словно сошел со страниц ковалиной книги... Обещанные 15 минут речной прогулки растянулись на час с лишним, состарившийся наравне с человеком мотор периодически глох, но это только добавляло очарования. Все было уместно и нужно. Все было правильно.

Жара взяла реванш в последующие дни. Утешение дарили речные воды, с которыми удалось познакомиться поближе. В проливе вода быстро прогревается, и достаточно быстро остывает, что позволяло ощутить бодрящую свежесть вечером, и ласковую — утром. День же был посвящен либо сну, либо прогулкам вокруг... Неподалеку был лесопарк, тянущийся к Волжску, но настроения заходить далеко не было никакого. Суть этого места не в дальних прогулках. Речное движение также оживилось с приходом жары, сновали туда-сюда весельные лодки, моторки, а иногда даже катера приходили со стороны Волжска. Любители водных лыж в таком уголке придавали атмосфере долю хорошего сюрреализма.

Несмотря на жару, я еще дважды (и даже трижды, если считать последний день, день отхода поезда) ездил в Казань, и дважды довелось увидеться с Ruddy, о чем опять-таки — подробно — в следующей части статьи. Ибо впечатлений от этой встречи много, впечатлений теплых и радостных.

Как все уже, наверно, догадались по моему многословию, отпуск прошел замечательно! В следующей статье освещу свое пребывание в Казани и предоставлю отчет о ФантЛабовской встрече с Ruddy. Продолжение следует

Давно уж я хотел написать о Валерии Ковтуне, лучшем российском аккордеонисте. Есть, есть молодые самородки, ребята с большим будущим, но Ковтун пока все равно остается недосягаемым по мастерству исполнения, по легкости, искрометности. Вот уже не один десяток лет... Он настоящий Мастер, или — чего уж скромничать — просто бог аккордеона. И при этом просто хороший человек.

Первый раз я побывал на концерте Валерия Ковтуна около 8-9 лет назад. Тогда я занимался музыкой как раз по классу аккордеона, и мой преподаватель сообщал нам о концертах, которые стоит — обязательно стоит — посетить. В свое время удалось попасть и на концерт тембровых баянов, но сейчас речь о Ковтуне. Тогда это был зал какого-то ДК, никаких экранов, относительно дальний ряд, но неплохая акустика — и осталось первое впечатление чуда... Много времени прошло, прежде чем чудо повторилось. Концерты в Кремлевском дворце стали этим чудом, причем, возможно, еще большим. Это было настоящее эмоциональное потрясение.

Невозможное зрелище — наблюдать за игрой настоящего Мастера. Блестящая, завораживающая техника — но не в одной ней дело. Игра Ковтуна — как полет души, это не механическая виртуозность, которая порой бывает у молодых. Естественность природы, плавность и текучесть движений, потрясающая легкость исполнения и то, какой эмоциональный накал вкладывается в то или иное произведение, каждый раз потрясают. Я люблю аккордеон по-настоящему, и я помню, как при звуках Libertango моего любимого Астора Пьяццоллы в исполнении Валерия Ковтуна меня прошибли слезы. Впрочем, в таком восторженном состоянии я, наверно, пребываю на любом концерте Ковтуна — чему бы он ни был посвящен. В прошлом году концерт был юбилейным, и было много поздравительных слов, на которые Ковтун реагировал иронично и тонко. И, конечно, какой же концерт Ковтуна в Кремле без привлечения молодых талантов, лауреатов российских и международных конкурсов. За это мастеру хочется сказать отдельное спасибо.

Репертуар Валерия Ковтуна разнообразен. Здесь и народные танцы и песни, и отдельные классические произведения, и танго... Произведениям Астора Пьяццоллы посвящен отдельный диск. Конечно, Пьяццолла популярен сейчас, кто только не играл его произведения — и Гидон Кремер, и Эл ди Меола... Очень многие знаменитые музыканты. Но переложение Ковтуна по-своему, по-особому интересно — оставаясь близким к оригиналу хотя бы вследствие того, что инструменты схожи, оно сглаживает оригинал, привнося в него русскую широту и мягкость, но при этом не теряя сути. Впрочем, каждый его диск хорош по-своему. И каждый можно переслушивать бесконечно. Такая музыка не надоедает, особенно в таком исполнении.

Статья колонки получилась более эмоциональной, чем информативной. Пусть так, мне просто надо было хоть что-то рассказать об одном из тех музыкантов, которыми я восхищаюсь. На афишах, посвященных одному из его концертов в Кремле, был заголовок — Карнавал Аккордеона. И эти слова выбраны донельзя верно.