Читал я этот рассказ в журнале «Пионер», потом в тоненькой книжице с чудесными фотографиями, а вот перечитывать пришлось уже в розоватой книге с котом. Рассказ этот мне очень нравился, ведь пропитан он простым духом таежного быта, дымом, что стелется над далекой для меня горой Чувал, а я, быть может, иногда смотрю на гору Синюю, и знаю, что нет больше там избушек, хотя на старых картах вполне себе есть. Так и с этим рассказом. Есть в нем легкая и неизбывная грусть тишины опустелых изб, осыпающихся хвойными дождями, проваливающимися крышами под гнетом снега. Потому что нет в них больше того простого духа. А в рассказе он есть, и когда перечитываешь его, то точно знаешь, что стоит еще дом деда Пантелея, и живет в этом доме простой дух ржаных лепешек, и разносится еще над лесными далями эхо непонятных песен, и все еще стоит на окошке избы огарок свечи. А сам дед Пантелей живет и на страницах журнала «Пионер», и в той самой книжке с фотографиями, и даже в детской книжице с котом.

Довольно мрачной и угрюмой может быть ранняя зима. Сырость и неуютность лесов, гулкая тишина перелесков. Но в один прекрасный миг легкой кистью природы сиюминутное волшебство выводит некоторого путника из ступора. В своей жизни видел я многих дятлов, и пестрых, и черных, но вот зеленого — никогда, быть может — потому что тропы мои проходили в лесах Сибири и Урала. Но какая же необыкновенная и живая она в этом маленьком рассказе. Этот дятел питается с земли, и разрывает даже муравейники со спящими насекомыми, становясь для них Царем, беспощадным и суровым. Неповторимость зарисовки именно в ее сиюминутности. Ты чувствуешь зябкость леса, слышишь неповторимый, ни с чем не сравнимый крик Муравьиного Царя, и вспоминаешь о далеком детстве, когда еще мог удивляться и радоваться многим вещам впервые, а теперь каждый приятный миг — с легкой толикой ностальгии. Вот почему и люблю я Юрия Коваля, он умел описывать мгновения, которые потом с удовольствием перечитываешь, совершенно случайно натыкаясь на эти небольшие рассказы то в одном сборнике, то в другом, и не перечитать их не можешь.

Эта чудесная повесть Дж. Даррелла навсегда связана с моим детством. Точно также, как и «Хоббита», я прочитал ее в детской библиотеке, где моя мать писала сценарии, а я был слишком мал, чтобы в эту библиотеку записаться, да и находилась она далеко от нашего района. Книга эта запала мне в душу, однако долгие годы не мог ее найти в более или менее приличном виде, настолько она бывала зачитанной. Да и сейчас в букинистах и на книжных аукционах редко можно ее найти в том виде, когда я впервые нашел ее среди разного рода детских книжек на библиотечной полке.

Совсем недавно я перечитал повесть и сравнил сегодняшнее ощущение с ощущениями детства. И вы знаете, Мифландия стала немного меньше размером, но от этого не потеряла своего очарования. Здесь авантюрный стиль изложения все так же соседствует с волшебством, очень много запоминающихся персонажей. Почему-то теперь очень отважным и рыцарски надежным кажется жаб Этельред, шпион, авантюрист и романтик, который, по сути больше всех жертвовал собой на протяжении всей повести, а все потому, что просто искал вдохновение, в конечном счете вдохновившись обаятельной и находчивой девочкой Пенелопой. Плюс иллюстрации Беломлинского, канонично сплетаются теперь в моей памяти с рисунками к сказке «Сундучок, в котором что-то стучит» (предполагаю, обилием серьезных и нахмуренных выражений лиц у героев).

Сказка замечательная, хотя и не кажется теперь детской, но я предполагаю, что увлекательное путешествие в страну мифических существ и лунного желе оставит много веселых впечатлений у современных детей, не меньше, чем у тех, кто прочитал книгу на рубеже 80-90-х годов.

«Работяга-робот славно поработал» (с) цитата из книги

Совершенно случайно увидев это произведение на одном из аукционов, в составе одного из очень популярных в 90-е книжного формата — сборников боевиков (авторского, кстати, с тиражом в 1 млн. экземпляров), я, заинтересовавшись, прочитал именно то, что меня интересовало больше всего. Наверное, это произведение можно было назвать «романом о попаданцах, написанном до мейнстрима данной тематики», однако изюминкой является то, что попаданец (а, вернее, пришелец из будущего в параллельный мир), по своей воле и воле его мечты в мир Толкина, то есть Средиземье Третьей Эпохи. Себе в команду он берет, почему-то, киборгов-убийц (именно так, в стиле раннего перевода «Терминатора» названы эти «роботы») — Робокопа, Рэмбо, Терминатора и Хищника, а также ИИ по имени Прелесть. Собственно, попав в Средиземье, вся эта компания начинает стращать и без того вымотанный отряд Хранителей, превращая, понемногу, сюжет превращается в техно-боевик. И, я думаю, что для 1993 года (а сам роман писался с 1989 года) — чтиво было интересным, учитывая, что в качестве вдохновения у писателя был только перевод Муравьева-Кистяковского, чьи эпитеты, имена и цитаты активно используются в романе. Но, безусловно, просторечный (даже панибратский) стиль изложения, и пресность языка убивают всю атмосферу техно-фэнтези, которое могло бы при должной редакторской работе потеснить какое-нибудь перумовское «Разрешенное волшебство». Хотя, возможно, виной всему — технический склад ума автора, который сразу бросается в глаза, настолько подробно в романе описываются различные кибернетические системы.

«Толкиновской» атмосферы в книге нет, равно, как и вообще атмосферы, как таковой, потому что сам роман состоит, в основном, из диалогов в этаком просторечно-рабоче-бытовом стиле. «У нас есть проблема — сейчас мы ее решим, благо технологии позволяют». Однако, в самой идее романа есть некоторая изюминка — видно, что автору очень нравился Толкин, хотя в итоге он написал, все же фантастику. Опять же, в отличие от той же «Техномагии» или «Подземелья ведьм», миротворцы-попаданцы не скрываются за личинами благодетелей-волшебников, а активно взаимодействуют с героями Толкина, уже практически делая их высококомпетентными в компьютерных и прочих технических делах. Впрочем, Толкину бы не понравилось, я полагаю.

И еще в романе много постиронии, даже слишком, но если посмотреть какую-нибудь раннюю «толкинистскую» фэн-прессу, или послушать ряд песен менестрелей, ничему уже не удивишься.

Я был удивлен, что рассказ был написан в 1975 году, настолько современно он смотрится. Возможно, это стало бы похвальбой, но здесь, скорее, я имею ввиду то, что атмосфера у рассказа немного статичная, пластмассовая. Впрочем, и линейного повествования с героем, идущим к особой цели здесь не получилось. А получился небольшой психологический триллер, с неожиданным для читателя концом. Тяга к обогащению порождает притчи о драконах, сторожащих свои сокровища. Здесь же роль дракона отыграл тролль (тролль ли?). Но и притчи из рассказа не получилось, потому как нравоучительных выводов читатель не сделает, зато начнет понимать немного то, что для того, чтобы свирепеть берсерку, вопреки заблуждениям, не нужны мухоморы. Зато рассказ достаточно хорош в плане экшна, да и перевод на русский обогатил слова атмосферными оборотами. Что интересно, весь стиль повествования вполне уместно смотрелся бы в сеттинге Warhammer40k.

Джек Лондон снова покоряет невольного читателя холодными описаниями северной природы, помещая туда случайных и неслучайных персонажей, волевых, сильных, или же слабых, завистливых, мелочных. С их судьбами нередко связаны и животные. По уровню злобы — главный герой рассказа, канадец Леклер превзошел бы многих, и не уступал ему в этом и его пес, помесь эскимосской собаки и волка — Ублюдок (Батар — в его французском произношении). Злобный ненавистник хозяин всю недолгую жизнь пса бил и истязал его, а тот отвечал ему абсолютно тем же — при любом удобном случае нападал на Леклера. В этом извечном противостоянии долгое время не было победителей, а жертвами нередко становились случайные люди и животные. Но с каким же упорством изводил Леклер своего Ублюдка, настолько, чтобы сделать его покорнее, укротить в нем неисправимо свободолюбивую волчью кровь, чего ему не удавалось никакими жестокими средствами. А пес просто ждал своего часа, даже после того, как оба чуть не погибли, выздоравливая, они ненавидели друг друга, а финал получился истинно лондоновским — прочитать эти мгновения стоит, хотя бы ради развязки, но участь и Ублюдка-хозяина, и Ублюдка-пса стала каким-то поистине роковым финалом демонического противостояния.

Рассказ этот попался мне очень давно, когда на мансарде, среди старых подшивок «Огонька» и «Юности» попадались и отцовские «Костер» и «Пионер», а бывало изредка — и «Техника Молодежи». Рассказ получился достаточно гуманитарным, где научное допущение есть ровно настолько, чтобы было интересно. Возможно, что этот рассказ был одним из первых такого плана, задолго до моды на «попаданцев».

Итак, некий историк из гипотетического будущего со странным, как и у всех в будущем именем Ильма Кир, изучает эпоху далеких 1240-х, был он и на Неве, был и еще много где, и не раз. На поверку, он является отличным мечником, и знатоком средневековой филологии Руси (по крайней мере, тот говор на котором он изъясняется, попадая в прошлое — понятен тамошним обитателям). Устройством для возвращения является некий обруч, со встроенной временной спиралью.

Ильма (в прошлом — Савва), участвует в Ледовом побоище, получает рану, обруч слетает, таким образом личность Саввы начисто перекрывает личность историка, оставляя его навсегда в любимой эпохе.

Рассказ очень живо и интересно написан, при множестве допущений — действительно веришь и в правдоподобность таких перемещений, и в культуру повседневности Древней Руси. Диалоги с другими историческими и второстепенными персонажами очень правдоподобны. В целом, этот рассказ емкий и целостный, словно бы просит продолжения, но оставляет читателя, смотрящим вослед победившим и израненным древнерусским воинам.

Альфред Хичкок, как истинный джентльмен, обещал в этом небольшом собрании именно те истории, от которых не заснешь ночью. Однако, от открывающей его новеллы авторства Шарлотты Армстронг, уснуть удалось практически сразу. Это на редкость вторичное произведение, возможно похожее на классический детектив, но в его упрощенной вариации. В дом умершей сестры приезжает этакая вариация пожилой женщины-детектива, которая почти сразу же заподозрила в смерти довольно таки занудной сестры Алисы некоторые несостыковки, особенно касаемые ее обычного режима. Допросу дамы подвергаются все находящиеся в доме родственники, которые в принципе занимаются похоронными делами, и им тяжело. Как оказалось не все так просто. Но... Сюжет настолько предсказуемый и написан он таким нудным стариковским языком, что читать этот рассказ — невыносимая мука. В остальном, родственники вполне могут быть коварными, мы все знаем кучу примеров.

Рассказ об уюте возвращения домой, где все понятно, а все те странности, что окружающие видят и воспринимают таковыми — для тебя и твоих близких — повседневность. Мальчик живет вместе с бабушкой, чей дом построен возле кладбища, в гостеприимном доме, там, где всегда есть свежие цветы на столе. Бабушка очень любит эти цветы, правда берут их прямо на могилах, где они оставляются мертвым. К бабушке приходят гости и разговаривают о былом, как и подобает приличествующим гостям и хозяевам, да и цветы и соседство кладбищенской земли не очень тревожит гостей.

Все эти истории, разумеется, беспокоят опекающие службы, и мальчика надолго забирают от бабушки. Но он стремится к этому уюту через всю свою жизнь, через тревоги и ад войны, он все еще чает увидеть свою бабушку, услышать те же истории, которые из раза в раз повторяют ее гости, а быть может, и присоединиться к беседе — ведь он уже вырос. В конечном итоге, он находит покой, ожидая, в то же время покоя большего, который, надо сказать придет уже очень скоро...

Удивительно, насколько живо, искренне и непостижимо глубоко в очередной раз погрузил нас в свои воспоминания о детстве Астафьев. И дело здесь вовсе не в «том самом времени», но в живом говоре уже уходящей Сибири, погрязшей в пустопорожнем новоязе, или в городской суете. И неким потаенным эхом, словно доносятся из прошлого, увядающие вместе с ноябрьскими травами, голоса. Они ругаются, плачут и поют невеселые или наоборот удалые песни — одним словом живут своей незамысловатой жизнью, словно связанные незримыми нитями. Осень дышит своим предстоящим холодом, а люди просто квасят капусту, приправляя холод осенней земли горячими словами, размоченными в хмельном, закусывая осенним воздухом, где прибаутками, где подзатыльником вбивая в головы детей житейскую мудрость — жить по совести, учиться, чтобы потом не работать тяжело и не надрываться в опостылевших буднях, и радоваться повседневным заботам. Обволакивает, кружит листвой осень, хлюпают в разного размера кадках и бочках капустным рассолом дни, утекает юность. Однако воскресают эти воспоминания потом, словно настоявшись. И вот тогда они становятся такими дорогими, что рассказываются легко, но, одновременно с грустинкой и надрывом, словно напоминая об ушедших давно людях.

На этой неделе я отдался воле течения, и прочитал все вышедшие под «красной обложкой» романы Гектора Шульца. Правда, так как на ФЛ есть карточка только с «Уродами», то напишу об этом.

Мне нравится такая литература, она не блещет пафосом назидательного педагогического тона, но всецело показывает ту самую сторону школьных будней, которая, подчас, не замечается учителями, о которой не рассказывается родителям, от которой иные бежали в свое время в турклубы и кружки моделистов, а иные начинали протестовать, примеряя на себя одежды различных субкультур. А иные, чтобы не мудрствовать лукаво, разбавляют собственные воспоминания рассказами других, и пишут об этом книги. И это очень честно, за это таких авторов, в том числе и Шульца, можно уважать. Есть две грани произведений о школе, одна из них — это какая-нибудь «Ночь после выпуска» Тендрякова, где парня заморалили пафосными речами и обличительными словами, совсем забыв, каким он был на самом деле, или «Могилевская трилогия» Козлова, которая впервые появлялась на сайтах металлистов и футбольных фанатов, потому что именно они могли противостоять гопникам всех мастей, и где главные герои, вроде бы «не такие», оставались теми же гопниками, но с будущим. Шульц говорит нам о личностях, которых эти вещи не ломают, а делают сильнее, и интересно, что каждая из его историй — часть мультивселенной, где мимо по улице, или в одной компании могут оказаться герои других произведений автора. Это очень здорово.

А еще, в книгах Шульца много хорошей музыки, тяжелой, атмосферной, некоммерческой. Не знаю, как у других, но каждая из песен, упомянутых в романах, проиграла у меня в голове, при чтении, даже не столь любимый мной Cannibal Corpse, но с остальным все в порядке. В романе много мата, иной раз даже нарочито много, как и выкуренных сигарет, и, пожалуй, Артем, главный герой «Уродов» — один из немногих, кто не пьет.

Но еще более интересно, что «Уроды» — не плач по ушедшим годам, не жалость к себе, не агитационное полотно про хороших ребят и плохих гопников. Это достаточно философское произведение, в котором в каждом из персонажей к финалу пытаешься найти человеческое, но, разумеется, ожидаемо, находишь его не во всех.

Когда у нас вспоминают об Исае Калашникове, на ум приходит его эпохальный «Жестокий век», написанный своевременно и являющийся, наверное, самой популярной книгой о Чингис-Хане. Вторыми вспоминаются зарисовки из жизни забайкальских старообрядцев — семейских, благо автор сам принадлежал к их родове. Но, мало кто вспоминает, а может и не знает вовсе, что Калашников писал еще и детективы.

«Расследование» — это очень атмосферный и, одновременно наивно-остросюжетный детектив, действие которого происходит, судя по всему, где-то в Усть-Баргузине, где, в принципе происходило действие большей советских произведений, если дело касалось Байкала по нашу сторону. Все дело в том, что ко времени событий, в том числе и «Расследования», всюду действовали леспромхозы и одновременно охотничьи и рыболовецкие артели, где сезонно проживало множество совершенно случайных жителей Советского Союза. В одном из рыболовецких домов я побывал этой осенью с поисковыми делами по случаю, и залез в погреб, обнаружив там довольно большую «коллекцию» советского бутылочного водочного стекла. Работа и отдых кипели, а молодость отдавалась порывам, создав хорошие крепкие семьи.

Впрочем, повесть не о том. В один прекрасный дождливый вечер происходит убтийство сельского врача, которая проходила через ручей вместе с мужем — егерем охотоведческого хозяйства. Для расследования в деревню приезжают молодой милиционер-бурят Баторов, опытный оперативник Алексей Антипович, а также веселый по случаю рождения дочери полноватый и остроумный следователь прокуратуры Зыков. Все вместе они начинают распутывать клубок событий около убийства, и показывают читателю очень много интересных колоритных портретов сельских жителей, говоры (правда характерные не для того района), манеру общения, и судьбы обычных людей. При всем при этом сами сыщики также вполне обычные люди, со своими слабостями и душевными переживаниями. Через некоторое время, к ним присоединяется поэтесса-журналист Соня, которой симпатизирует лейтенант Баторов. Она вносит видение с третьей, амбивалентной стороны, а образ жестокого и хладнокровного человека, виновного в преступлении вырисовывается постранично, словно бы мы сами сидели в гостиничном доме (именно доме), и обсуждали все обстоятельства.

Однозначно — самый лучший персонаж — следователь Зыков.

«Не так-то просто своими словами, сточенными, как галька на речном берегу, передать неровные, зазубренные откровения чужого опыта.»

Когда издатель хочет убедить потенциального читателя в том, что книга, которая вот-вот появится на полках книжных магазинов, стоящая, при том, что она не такова, он наводняет ее сонмом различных восторженных рецензий-цитат от людей, о которых никто не слышал. И вот тогда понимаешь, что книга, собственно, не совсем хороша на самом деле. Однако, это часть квеста, ведь, например, «Мотель «Парадиз», каким-то непостижимым образом, появился в моих руках. Действительно, по количеству хвалебных отзывов в самой книге, перед текстом, на обложке, и вообще, везде, где только можно, включая обширное предисловие «координатора серии», «Мотель «Парадиз» перещеголял вообще все то, что я читал ранее.

Но, к книге. Маккормак выстраивает перед нами запутанное полотно, не приводящее ни к чему конкретному, однако интригующее своей витиеватостью и потаенной пошлостью, выпячивая интимное, ровно так же, насколько откровенно он рассказывает о доставаемых неприятных сюрпризов из тел людей. Но, все сводится к аллегориям, метафорам, замысловатым построениям слов, настолько неспешным, что именно эта книга стала бы идеальным снотворным.

Автор пытается соткать перед нами магическую канву, вызвать интерес, но никакого шарма раннего Коэльо, или какого-то Анхеля де Куатье вовсе не получается. Безусловно, витиеватые словесы очень идут этой престарелой деве, замаскированной под роман, но вызывают скуку именно своей неспешной повествовательностью, которая в каждом из кусочков пирога с изысканными библейскими именами неизбежно возвращается к подробному, почти подростковому эротизму мотельного секса.

В одном из завершающих пассажей, когда юные консерваторы сжигают тираж книг бездарного писателя, и он внезапно восходит на костер, подобный погребальному, разрушая тем самым молодость идеалистов, не в меру разошедшихся в своей «шутке-розыгрыше», однако через поколение, внуки этих юнцов с упоением будут читать, или смотреть краткие пересказы именно такой, напыщенной и пустой литературе, которую можно использовать для пафосных цитат, прилепленных не к месту, со своими фотографиями, где непременным атрибутом будет кружка кофе.

Возможно, эта книга станет альтернативой для любителей «философской» прозы, однако философия ее непонятна. Возникло подозрение, что автор писал ее во время распития бесконечных кружек с тепловатым виски (это сочетание часто встречается в тексте), но если Буковски находил в этом профит, вызывая интерес всеми своими «выкрутасами», то Маккормак — депрессивен и печален, уныл до невозможности, а содержание книги показывает нам именно то, что изображено на обложке, в этом самом «бестиарии судьбы».

«Пусть лучше у меня не будет сына, чем будет сын вор».

Помню, на шестилетие, когда моя мама позвала чуть ли не весь двор, а дело было в начале 90-х, в солнечный последний день июля, один из мальчуганов подарил мне кипу тонких книг, среди которых были и «Огурцы» с иллюстрациями Валька. В принципе, мотивация рассказа была вполне понятна — воровать нехорошо, и мальчик Котька, получивший урок за себя, и за своего более смекалистого друга Павлика, навсегда уяснил, что брать чужое плохо, пройдясь по ночной деревенской улице (где скорее всего не было освещения, а ставни и подавно закрыты (не знаю, может и не было вообще ставень, у нас в Сибири было бы именно так) и поговорив с дедушкой-сторожем.

А потом смотришь, и поражаешься — ведь сталинское послевоенное время, достаточно тяжелое. Многие, с одной стороны, зацепившись за это, говорят — «вот, было то как!!!», ну или другие про «пять колосков». Мне кажется, все несколько утрированно, в этом случае. По сути, мотивацией паренька было принести домой что-то добытое — ведь целый день он провел на рыбалке, не поймав ничего. А обычное детское озорство — а кто из ностальгирующих по деревенской прозе людей не вспомнит, как воровал груши или яблоки, или умиляется песне про «Поспели вишни в саду у дяди Вани». Хотя есть и более жуткие примеры — например повесть «Китайский смех», где наивные дети попались на такой вот краже яблок, их не ругали, но околоуголовная детская общественность расценила все сообразно своим представлениям, и поступила с ребятами вполне по своим законам.

Но, Носов писал не об этом, и Павлик, отдавший свои огурцы — тоже не иудушка, подставивший друга. Как минимум, в двух ранних изданиях я видел иллюстрации благополучного колхоза. Повсюду ходят куры, Котька и Павлик — по сути отдыхают и озоруют, а не пашут на поле, как туркменские дети Анны Пайтыка («Мальчишки военных лет»). Этот рассказ именно о том, что озорство озорством, а брать чужое, ради того же озорства — это именно то, что может в крайнем случае привести к сюжету фильма «Пацаны» (не Гулаг, все же). Ну, а старик-сторож, думается тоже, в конечном счете не приклеивал потом принесенные огурцы снова к стебелькам, однако именно его диалог с Котькой облегчил душу мальчику, уже и без того прошедшему сквозь ночные дебри. В любом случае, все закончилось хорошо.

Есть удивительное свойство военного времени. Когда люди слишком долго находятся в окопах, и между ними не происходит открытых столкновений, война превращается в быт и досуг. Отдыхают и куражатся солдаты, хвастают вымышленными любовными похождениями, мастерят что-то, поют негромко песни, и слушают, как в спокойствии приутихшей войны разговаривает с ними месяц май — разнотравьем, сонно поющим под шепот ветра, легкими птичьими трелями. Но где же настоящие песни. Ах, подождите, браточки, скоро начнется. Вывозятся на передовую агитмашины, и, словно дикторы на воображаемом концерте начинают склонять к переходу на ту и другую сторону пленные. Но солдатам скучно, они ждут главного. И вот, начинается концерт, льются песни всех мастей, уже слушанные по сто раз пластинки за эту весну. Внезапно, песни обрываются, и снова накрывает все вокруг тишина. Но продолжения хочется, и, внезапно, из русских окопов слышится мощная и красивая оперная ария, Ария Каварадосси, исполняемая невидимым певцом. Затихают окопы, но вдруг выстрел обрывает песню, и оглушительно стремительная атака приносит победу, а вдохновленные итальянцы, перестерелявшие своих мнимых союзников, апплодируют русскому исполнению.

По своей атмосфере рассказ напоминает фильм «Счастливого рождества!» о братании солдат на Западном фронте I Мировой.

Эх, Калино, Лямино, Лёвшино! Комариха и Тёплая гора!

В укромьях лесных перелесков скрывались необозримые заросли малины, таились, но не прятались настолько, чтобы не оставаться в десятках ведер, туесов, корзин. И вот, долгожданный поезд, все потоком ломятся в него, ведь другого и не будет. И, конечно же, бойкая старушка, пытавшаяся просочиться в вагон, рассыпает свою малину из туеса. И вот это мимолетное горе наваливается на нее тяготами другими — потерями близких, потерей здоровья, сноровки. И вот, именно то, о чем всегда пытался рассказать Астафьев — подспудно, потаенно растекается в небольшом пространстве вагона — взрослые, дети, бабушка, которой дали возможность поговорить, пусть и от такой кручины.

И каждый здесь родня всем, и каждому внуку эта старушка бабушка родная, а волшебство единства растекается с силой наполняющегося этим волшебством туеса.

Я уже и не застал таких малиновых зарослей, застал правда черничные, смородиновые, и голубичные (но это больше к творчеству Распутина), как и застал заколоченные окна в старых деревнях и тоскливые взгляды тех, кто еще там оставался. Как там, интересно, все эти Калино, Лямино, Лёвшино! Комариха и Тёплая гора?

Очень мне этот рассказ напомнил фильмы «Не могу сказать прощай» и «Девчата» одновременно, вот только грани у него совсем другие. Единственное, что объединило их, пожалуй только тема лесозаготовительных артелей. Вот только там, где у одного лесоруба гордыня вылилась во благо, а другой искупил ее тяжелой травмой, заслужив свою любовь у Астафьева скрылось за мелочностью и одновременно рвачеством, удалью молодого и избалованного человека, где гордыня вполне могла бы стать алчностью, злобой и эгоизмом, несмотря на то, что Иван в чем-то и был хорош, но подспудное, взлелеянное матерью, пренеприятной женщиной, властной и горделивой на корню убило то прекрасное, что зарождалось на глухой просеке, так талантливо описанной в начале рассказа. И девушка ушла, вовремя.

Отчего же не быть солдату веселым? К этому, еще со сказок запомненному образу — находчивому, смелому, лукавому солдату — тому самому, что варит кашу из топора, или же ловко вызывает чудо-псов из старого огнива, добавлен и удрученно чешущий затылок забавный Швейк, и ремарковские юноши, грустно принимающие смерть, так и не написав больше ни одного стихотворения. Солдат веселый, и вправду, выслушивая из уст последних солдат далекой уже Великой Отечественной, окопную правду, иной раз волосы дыбом встают у молодых еще срочников и курсантов, но слушают они и мотают на ус, припорошенную порохом и сентябрьской грязью неубранных полей, правду, для того, чтобы стать позже такими же веселыми солдатами.

Астафьев не пишет мемуаров, в этой практически автобиографической повести, так, как это делали многочисленные бывшие враги после войны, написав тонны воспоминаний. Для того, чтобы рассказать небольшую часть их, автору понадобилось полвека, став для него практически последней книгой. И, как ни странно, неспокойно, маятно начинается и заканчивается эта повесть — убитым немцем, что прошел через всю жизнь веселого солдата, за спиной, не дав ему умереть, не отомстив шальной пулей или гранатой, как могли бы подумать суеверные люди. Он дал возможность писателю под конец жизни просто поведать ту правду, что казалась ему своей. С немыслимо подробными полубыличками, с отголосками матерщины и фронтового фольклора, с до боли знакомым сибирским говором — такой предстает перед читателем эта книга. И там, за судьбами героев, воскрешенных памятью, за печалью прожитого, за вечной борьбой внутри себя — говорить смело и открыто, все еще виден лирический дух образованного литературно человека — цитирующего классиков, знающего и помнящего историю городов, что топтал в своем солдатском веселье. И отражается, ликует в этом простой человек, прошедший огонь войн, раскрывая в строках, написанных рьяно, залихватски и весело, когда смех утихомиривает боль. И ощущает себя настоящим победителем.

Коэльо является одним из тех авторов, которые неизменно кочуют из списка в список книг «для обязательного прочтения» томным девам (ну, тем, что читают книги с обязательными аксессуарами в виде кота, дождя, мягкого пледа и большой кружки кофе с кусочками суфле). Однако, на поверку (а также, судя по многочисленным буккроссингам и ассортименту букинистических лавок) очень скоро книги Коэльо становятся ненужными деталями интерьера и валяются в квартирах то тут, то там, со временем из них исчезая. Впрочем, с таким же успехом, они появляются там снова, стоит только заострить внимание на «маст хэв» списке книг.

Мне очень нравится «Книга воина света», в конечном счете в ней собраны те мысли, которые можно декларировать в споре, утешая или читая нотации. А что же с «Вероникой»? Зачин был очень и очень интересным. Девушка решает наглотаться таблеток в желании некоторого эскапизма, желания убежать от самой себя, будучи уставшей от рутины жизни. Причем, эта самая рутина, во многом была результатом ее собственного эгоистичного отношения к жизни. И вот, она уже в ожидании смерти, но внезапно читает статью, где иронично спрашивается «А где вообще эта Словения?» В принципе, среднестатистическому человеку на этот факт абсолютно наплевать — спросите у случайного прохожего. Вряд ли он ответит навскидку. Но вот Вероника начинает совершать какие-то действия, которые делают ее суицид каким-то актом гражданской сознательности, жертвенным поступком. Но вот только ей на все это плевать, на самом то деле. Попадая в психиатрический асилум, Вероника ведет, по сути, гедонистический образ жизни, памятуя о том, что все равно скоро умрет. С удивлением, она обнаруживает, что пациенты лечебницы точно такие же, как и персонажи Кизи. Им все равно, причем, возможно большая часть из них — абсолютно здоровы, но социальные факторы, одиночество, а может и безделье, отравляют их жизни и сводят с ума. Найти себя, свое предназначение — то чего хотелось бы Веронике, но ее эгоизм продолжает держать девушку в рамках, как в силках. В то же время нам показываются люди, которые действительно знают «как», и могут помочь ей в этом. Но, долгое время Вероника не может найти свое «Я», потому что оно скрыто за «Эго». Вообще, ощущение «бутафорского» не покидает при чтении книги ни на миг, чего стоит только доктор Игорь», по сути такой же эгоист, как и Вероника, но использующий для удовлетворения своих амбиций целую больницу.

В книге есть и глава о том, как Коэльо решил написать такую вот книгу. «Истина в вине», что ж, похоже Коэльо развивает тему очень хорошо, учитывая и финальные главы повести.

Книга достаточно нудная, но, помогает заснуть.

Когда я слышу сочетание «макабрический рассказ», часто вспоминаю именно эту увеселительную новеллу Э.А. По. Хотя, на сей раз, перечитать ее меня побудил сборник Чамберса, взятый с полки, где также очень горячо и непредвзято говорилось о макабрическом и гротескном. И, мне снова доставили удовольствие приключения двух ротозеев, не заплативших за выпивку, а потому убежавших от хозяев таверны для матросов в самые зараженные уголки Лондона, без приглашения ввалившись на пир Короля Чумы.

Считается, что этот рассказ, по сути сатира на некоторые произведения, в частности «Вивиан Грей» Бенджамина Дизраэли, однако, в отличие от этого забавного в чем-то и чрезмерно растянутого, аристократично-гедонистического произведения, «Король Чума» короток, весел и, одновременно страшен. Он воспринимается, как матросская байка, где герои бахвалятся не столько встречей с демонами Чумы, но своим азартом выпивки, ну а финал, безусловно, намекает и на то, что во-многом — это макабрический и гротескный пьяный бред двух забулдыг. Впрочем, никакого поучительного эффекта рассказ не несет, поэтому все, что произошло — вполне могло случиться и не в зачумленном Лондоне, а хоть на островах Юга, или в снегах Севера — везде, где алкоголь — хорошая потеха для джентльменов, особенно если они не перебирают.

«Печенье на миллион» мне понравилось, в первую очередь своей консервативностью. Посмотрите, как автор непринужденно описывает вечер «Был влажный душный вечер, обычный для сезона дождей...» Мисима настраивает нас на лирический лад, чтобы потом показать нам творение нового мира — неоновую пагоду, полную материальных соблазнов, буквально каждое слово вызывает у автора неприязнь, но он продолжает описывать торговый центр, памятуя о том, что он заменил собой настоящий символ этого района — засыпанный пруд Хётанъикэ. И вот, наконец, мы встречаем молодую пару — они неспешно и как-то пугливо бродят среди магазинов. Их молодость проглядывает и в том, насколько по-мальчишески играет с новинками игрушек муж, а жена хочет казаться степеннее и одергивает его. Они не просто экономят, они подчеркнуто бережливы. То есть, весь их жизненный путь — это череда планов и математических операций, где пункты а, б и ц — это сберкнижки, которые копят суммы на конкретное. И вот они дошли до пункта «ребенок» — но денег пока несколько не достает. Однако ребячество мужа одолевает и они тратят некоторые деньги на печенье — где опять же Мисима чуть ли не брезгливо отмечает изображение хозяина центра, а не принца Сётоку. Что ж, гулять так гулять — аттракционы, что-то еще. И вот они встречаются с тетушкой, которая без зазрения совести покупает себе дорогой десерт, а они все же «экономят» на себе. Тетка говорит о прошлом, о ценностях, присущих аристократии, и вечер укрывает от читателя то, что происходит на вечеринке дам в богатом районе, но это что-то мерзкое даже для героев рассказа, впрочем нам это и неинтересно, потому как на руках семьи 5000 иен, а старуха забрала еще 3000. И, похоже, слава об этой паре уже расползлась по незримому телеграфу и они востребованы, и довольно часто проделывают такое. Но 40 иен за какую-то безделицу — это все же расточительно. Молодая семья по сути идет по пути чего-то потребительского, здесь нет счастья — какой-то план, словно утрированное высмеивание жизни в «американской мечте», но рассказ при этом не сатирический, и не поучительный, а скорее грустный и даже пророческий.

Небольшая притча, показанная в сборнике, как пример того, что же пишет Кинг-младший (Хилл). Сюжет, на самом деле, здесь отсутствует. Одинокий и никчемный человек шатается без дела, и в конечном итоге набредает на лавку, где продавец предлагает ему купить «от боли» тщедушное и пустоглазое Горе. Так, Горе начинает обличать никчемного человека, а он остается счастлив лишь потому, что не одинок. Показалось, что Хилл, опять таки, обратился к Уайльду, настолько герой гротескный и слабый духом. Но читатель не отчаивается, перелистывает страницу и остается собой, понимая в душе, что на свете есть более несчастные люди, если он сам в печали, и успокаивается.

Собственно, рассказ о том, как начинается постапокалипсис. Причем, в достаточно редкой форме — будущие выжившие летят на самолете.

Хилл смоделировал уникальную ситуацию, когда мы видим срез практически всего социального универсума современной Америки. Есть бизнес-класс, есть и второй класс, с людьми попроще. Но зато каждый себе на уме. Самое интересное, что показаны все эти люди не стереотипно.

Бизнес-класс:

Успешный бизнесмен — вполне себе добродушный собеседник, участливо и доброжелательно общающийся и готовый помочь.

Киноактриса в годах — вовсе не снобка, и не заносчивая, с такой же легкостью она рассказывает о своей карьере, настолько же тепло показывает свою женственность и материнство.

Чернокожая девочка — вовсе не выходец из гетто, тем более, что находится она в бизнес-классе, она умная и летит для написания какого-то всеамериканского диктанта, задает логичные вопросы и с ней общаются, как со взрослой, чего она заслуживает.

Второй класс:

Гей-музыкант — типичный представитель либеральных взглядов, к тому же пытающийся в своей голове каждую реплику собеседника построить именно со стороны себя угнетенного — гея, еврея или либерала. Предполагаю, что Хилл ввел его в рассказ для полноты картины, чтобы его устами высказать недовольство президентствованием Трампа, обществом. В общем, единственный отрицательный персонаж в рассказе.

Студентка-кореянка — на фоне разрастающегося ядерного конфликта с ее страной (причем, она понимает, что, хотя она и из «нашей» Кореи, ее родственники не смогут пережить удар. Именно поэтому она является модератором агрессивной полемики между своими соседями, и гарантом спокойствия. В университет поступила своими силами.

Семейная пара консерваторов. Здесь стереотипы убраны полностью в сторону. Очень неприятный с виду, толстяк, пьющий пиво в салоне и его миниатюрная жена, покорно соглашающаяся с ним. Одним своим видом они злят гея-музыканта, который, к слову, сам провоцирует конфликты. В разговорах проходит почти тонкая нить между, собственно, консервативными взглядами и околосупрематизмом, но толстый муж всего лишь опекает свою жену, которая ему благодарна, что он заботится о ней, и вовсе не тиран-реднек, к тому же к азиатке-студентке он не испытывает неприязни.

Пилоты:

Командир экипажа — заботливый муж, будущий отец, с точки зрения социума Америки, в свои 40 лет еще молодой, с мужеством берет на себя обязанности говорить с людьми.

Второй пилот — женщина — бывшая военная летчица, однако ее персонаж показан вполне женственным, она не феминистка и не лесбиянка. В некоторых моментах за жесткостью проскальзывает женская слабость, что вызывает скорее положительные эмоции.

Стюард — пытается держать ситуации в салоне под контролем, испытывая симпатию к женщине-пилоту.

+около 200 ноунеймов-пассажиров.

В общем, этакая мини-Америка летит в воздухе, и на фоне нарастающей напряженности все еще живет своими убеждениями, но в самый апофеоз опасности — вспоминает, что они — одна нация. Мы не видим хэппи-енда, диспетчер отпускает нить управления самолетом, и «боинг» летит на север, к неизвестности, но сплоченным коллективом.

*Упоминается, что Россия ударила ядерным оружием по США, после атаки подводной лодки на российский авианосец. На момент написания рассказа, в 2018 году, флагман российского флота и единственный авианесущий крейсер ВМФ «Адмирал Флота Советского Союза Кузнецов», находился в ремонте. Номенклатура авианесущий крейсер предполагает наличие, помимо палубной авиации, и ракетного вооружения.

Ну, и конечно же, рассказ года по версии This Is Horror Awards. Как ни странно, чувствуется, что здесь писал больше Кинг-Отец, нежели Сын. Верный себе, он пронес нас по пыльным захолустным дорогам мимо достопримечательностей, которые мы вряд ли увидим, но поверим Кингам на слово, что они ужас до чего хороши. Легкий флер одноэтажной американской Провинции уносит нас шепчущим ветром в то самое жуткое царство, где искаженное христианское восприятие встречается с чем-то давно забытым и зловещим. Что ж, нам решили напомнить о «Детях кукурузы» именно так, как они должны были быть написаны, и, разумеется, авторам это удалось. В первую очередь, своей атмосферой рассказ вполне затягивает, когда описывается странный временной парадокс, а быть может зачарованное место само притягивает нас своей таинственной травяной мелодией. Однако, как только Зловещее и Непонятное отступает перед Первобытным, и голод все время встречается с мыслями о каком-нибудь «Макдональдсе» и биг-маках, которые вполне может заменить пес или надоевшая жена, все очарование неизвестности испаряется, и ты уже напряженно ждешь, чем же все закончится. Именно тогда ты понимаешь, что именно в таких местах, «где водит» люди живут веками, по своим табуированным законам, есть места, куда лучше не ходить, не будить лихо, не слушать навязчивый шепот трав и позабытые нечестивые песни. Иначе — смерть станет искуплением, но и ее нужно будет заслужить, не по своей воле запачкавшись в земле и траве. Ведь молоток продолжал стучать где-то по ту сторону дороги, значит люди просто не касались того, чего и касаться без надобности, ну а легким запахом конопли и еще какой-нибудь дряни повеет от совершенно уже никчемных неохиппи, чья беззаботная напускная беспечность снова рассыпается перед беззащитным детским криком, который все зовет и зовет из высокой травы, в тех местах, где никогда не слышали про Кена Кизи.

В этой истории Хилл рассказывает нам нечто довольно обыденное, но не лишенное злободневности. В последние годы те самые «стопроцентные американцы», параноидально скупающие оружие, и отказывающиеся от прививок, лекарств, живущие на неприкосновенных частных территорий могут быть чем угодно — сектой Судного дня, расстроенными ветеранами локальных конфликтов, или вообще чем-то немыслимым. Культурная среда, от фильмов типа «Civil War» или недавнего «Безмолвного братства», только усугубляет страх потомков «янки» перед необузданными и «недалекими» потомками конфедератов или техасцами, превращая персонажей этих произведений в маниакальных фанатиков, пугающих простого обывателя. Что ж, дело обычное (мы еще «2001 маньяк» можем вспомнить), однако Хилл пошел еще дальше, и приготовил двойную ловушку, написав довольно интересный психологический триллер.

Что будет, когда доведенные до, почти, паранойи сепаратисты, вдруг окажутся жертвами чего-то более неожиданного. Если их запреты и установки внезапно начнут работать против них, а читатель сначала окажется вовлечен почти в мистическую атмосферу, в пух и прах развеиваемую безумием, о котором, впрочем, нам декларировали с самого начала. Правда, и образ сепаратистов в повести довольно собирательный, а жертвами своих действий они избрали ATF (Бюро алкоголя, табака и огнестрельного оружия), в общем, посыл бунта у них какой-то размытый, но вполне применимый к Америке, с ее любовью к «разным» мнениям. По итогу, имея в доме жену — человека с явными психическими расстройствами, причем наследственными, и сына, который вполне мог бы эти расстройства также иметь, отец-лидер и «альфа» некой мини-общины таких вот «людей с мнением» не просто воспитывает всех вокруг себя в тоталитарно-мужском стиле (не считая тренировок по стрельбе и прочему — весьма характерному для «выживальщиков»), но и отрицает и медицину, как таковую. По крайней мере, тема с таблетками, которые перестает пить жена, а сын и вовсе никогда не обследовался у врачей, упоминается несколько раз — ровно столько, сколько нужно, чтобы понять. Сын изредка ходит во сне, а его мать рассказывает ему о своих родственниках, с весьма странными поступками. Причем, с материнской стороны все усугубляется еще и религиозным сектантством, прямой противоположностью милитаристским взглядам отца. Мальчику явно нелегко в свои 13 лет. В общем,

А еще, в повести есть легкие отсылки на полузабытые старые фильмы ужасов, что, безусловно, приятно.

На самом деле, на фоне других рассказов Хилла — этот показался более слабым, причем его идея неплоха — показать очередную дурочку, всю жизнь проводящую в своем телефоне, ночи и дни напролет, думая, что кто-то следит за ее однообразной жизнью. Родители решили сменить антураж и поехать отдыхать, взяв с собой детей — созревающего сексуально, и потому только о сексе и думающего Эрика и жительницу Твиттера Блэйк. Блэйк пишет в Твиттер обо всем, что с ней происходит. Короткие сообщения несколько глуповаты, но ведь и пишет их юная девушка, которой запретили вести блог, и она осваивает мессенджер коротких сообщений. Рассказ стремителен, и, как только ты начинаешь скучать, главная героиня описывает уже что-то поинтереснее. Волей случая, семья попадает на представление «Цирка Мертвых», куда нормальный человек вряд ли пошел бы, но в классических слэшерах именно туда и идут развлечься члены семьи, невзирая на вонь и неприятные лица приглашающих посетить представление. Блэйк до самого конца не просекает, что в цирке что-то не так, хотя читатели уже давно поняли, что там все не в порядке. Блэйк фиксирует каждый момент, где безумие вполне себе настоящих зомби захлестывает тех немногих, кто был затянут в шатер. Ну, и дальше, все по сценарию какого-нибудь фильма категории Б. Все заканчивается плохо, но читатель, вроде бы развлекся, и за девушку совершенно не переживает. Почему-то я подозреваю, что рассказ этот на самом деле — скрытая ненавязчивая реклама Твиттера.

Рассказ о маленьком дьяволе, разложившем свои волшебные дары на ступенях, и предлагающем их тем, кто невольно спускался по каменной лестнице где-то в самых потаенных уголках итальянского Позитано.

Когда читаешь этот удивительной атмосферы рассказ сразу вспоминаешь несколько вещей. Первое — это произведение «Рыбак и его душа» Уайльда, такая же зловещая и одновременно красивая сказка-притча, где витиеватый слог говорит нам о неведомых далях, и где душа менее важна, какие бы дары она ни приносила перед сокрушающим жарким огнем любви. Ну, а второе — это судьба могущественного в России, но менее удачливого в Италии, писателя и издателя Михаила Семенова, который ради жажды успеха стал сотрудничать с режимом Муссолини, но навсегда остался пленником прекрасной виллы, которую построил среди скальных террас Позитано, где весь его архив после смерти стал достоянием старьевщиков, а фестивали Бахуса в честь его кончины не проводились, но зато он обрел покой среди волн. Что удивительно, этот ласковый берег у моря привлекал и сомнительных танцоров из России, но не о них речь.

Унылый и необразованный сын каменщика, одного из тех, что мостили и ремонтировали ступеньки от самых вершин до прибрежных вилл у моря, мечтал только об одном — о сердце своей образованной кузины, и когда его отец отправился на тот свет, почти приблизился к своей цели, если бы не богатый и холеный араб, привороживший своей статью возлюбленную злонравного неудачника. И вот тогда, наученный винными парами дешевого кьянти и наветами собутыльников, он совершает первую роковую ошибку, а ко второй его уже подталкивает новая игрушка, полученная из рук маленького дьявола. Но ведет ли она к смерти, безусловно нет, как и всех тех, кто при жизни отдается ко злу, коварству, или лжи, как герой рассказа. Однако конец остается одним — все они отправляются далеко по ступенькам адской лестницы, получая сполна за свои удовольствия.

Метафорически, эта притча рассказывает нам о том, что именно с помощью лжи и коварства, маленьких велеречивых птичек и приходят к власти режимы, подобные режиму Муссолини. Главный герой не испытывает должного раскаяния, и не осуждает новых тиранов Италии, ведь он слышит тот же голос механической птички, и понимает всю суть, ведь и он сам убил араба Ахмеда, исходя не только из ревности, но и из неприязни к язычнику из далеких пустынь, а народ, населявший Позитано нисколько не усомнился в правдивости слов молодого каменщика, приведя его к успеху, но и потаенному страху, ведь он видел, чем для него закончится посмертие.

Для американцев есть две войны, которые часто упоминаются в художественной литературе. Первая — конечно Вьетнам, и ее троп — это благородный герой-американец, патриот, неважно с каким цветом кожи или вероисповеданием, герой, гражданин, с наградами и ранениями, но уж точно не грязный хиппи с прической как у Джона Леннона. Вторая — это Ирак. Патриот предан, медали не дошли до героя, он инвалид, причем очень часто его проблемы — это ПТСР.

Джо Хилл решил написать рассказ о женщине, которая была одним из военных полицейских в Абу-Грейб. Она просто выполняла свою работу, а потом работа была взята на дом. При все своем спокойствии, собранности, навыкам, полученным за несколько лет в армии, умении говорить с людьми (после того, что было в Ираке, она уж точно это умеет делать) Но, она до сих пор на войне — каждый день собирает и разбирает нелегально привезенное оружие, бегает по лесу в полной выкладке. При этом, она «загоняется», и, чтобы выплеснуть свои эмоции — работает в баре, обкрадывает местных алкашей, к тому же ее флирт с коллегой не доходит до адреналинового петтинга. Все это в корне говорит о психологических проблемах Мэлори. Она — больна. В своей голове она моделирует образ того, как она могла быть чьей-то женой, разглядывая обручальное кольцо, что было ей же похищено у незадачливого пьянчуги-одноклассника. В ее жизни нет таких знаковых вещей, она не испытывала таких эмоций.

Хилл оставляет нам открытый финал, и читатель должен сам понять, хватит ли у Мэлори ее навыков, давая кучу подсказок из ее собственного ПТСР, ее повседневности, и ты все же веришь, что она победит. Или оставит еще один отпечаток большого пальца.

Будущее, где ресурсы истощены, а иллюзия равноценна чему-то выдающемуся и волшебному. Сколько об этом писалось и снималось фильмов, сколько пластика и кабелей было порвано на мнимых сосудах роботов, и сколько же проливалось напитков на чуткие микросхемы устаревающего и не успевающего за прогрессом искусственного интеллекта.

Всё, что мне важно, — это ты, особенно если не важно ничего, кроме фальши. У маленькой девочки, внезапно вспомнившей, что ей уже шестнадцать — кризис, родители бедны. У матери нет денег, чтобы купить ей подарок, а отец — популярная жертва убийств, фактически живой манекен для битья стал жертвой постоянных перебоев с электричеством, поэтому грустно и незатейливо дарит девочке Айрис аквариум с русалкой, безнадежно отставший от моды подарок, который никого не впечатлит. Но девочка хотела вечеринку, карнавал, пить синтетические напитки, посмотреть на закат с высокого шпиля, а быть может получить первый поцелуй, скрываясь за купленной личиной. Всего этого у нее теперь точно не будет, к тому же за потраченное на отца время, она успеела прошляпить генератор от моноколеса.

Так, девочка Айрис внезапно покупает на последние жетоны «друга на час». старенького робота-мальчика, который, несмотря на заложенную в нем программу, оказался честнее и благороднее, нежели чем многие пустые и фальшивые псевдодрузья около и в контактах мессенджеров. Ну, что ж, пусть так — пусть хоть робот хвалит и будет кавалером. Но, за час, робот Чип сделал для нее многое, практически все ее мечты на день рождения были осуществлены. И вот, в последние минуты, она, почти очарованная и забывшая о том, что на самом деле — избалованная эгоистичная снобка, слышит уже не дружественный голос Чипа, а визгливое напоминание про «продлить», совершает не что-то ужасное, а, наверное вполне обыденно для этого мира, так уж получилось, что люди никаких законов робототехники не должны соблюдать. У девочки Айрис — профит, и она спешит докутить на своем пороге почти совершеннолетия, и только скорбная песня русалки провожает ее мнимый триумф из никому не сдавшегося мутного аквариума рядом с грудой синтетики и пластика...

Почему-то атмосфера прочитанного рассказа у меня зависла где-то между «Бегущим по лезвию» и стареньким фильмом «Черри 2000», но в целом, очень хороший, хотя и вовсе не добрый мини-опус о недалеком от нас будущем.

Рассказ простой и житейский. Задерживается иркутский самолет, на котором должен был прилететь отец мальчишки, и он, переживая, расспрашивает грузного летчика о том, что «... а если вдруг». Пилот отрицает все «вдруг», хотя и сам переживает, и вместо этого рассказывает историю с той войны, о которой память была еще не заживающей в 60-е годы.

Военный летчик забирал партизан, но их было слишком много для грузоподъемности, и тогда все присутствующие скинули с себя оружие и снаряжение. когда очередь дошла до мальчика-подростка, уже пилот скинул пистолет и кожаную куртку, которыми, безусловно дорожил. Скоро самолет был сбит, а мальчик, рискуя жизнью достал бидон с топливом. С того самого времени они были вместе. В качестве талисмана, он подарил летчику маленького самодельного ослика.

Тем временем, мальчик в аэропорту все ждет и ждет задерживающийся самолет, и когда он, наконец прилетает, забывает на время и о летчике, и об ослике.

Что удивительно, у рассказа чисто крапивинское название — маленький ослик, связывающий судьбы, и безбрежный пятый океан — синее небо, которое бороздят отважные пилоты.

Повесть о «книгтастическом автобусе» и о его водителе, в большей степени о нем.

Иногда, я ловлю себя на мысли, что в последние несколько лет, несколько раз задумывался, как же жалко, что некоторые из моих умерших друзей не посмотрят тех или иных фильмов (например. какие-нибудь новые «Звездные войны»), ведь они так их любили, не узнают, чем же закончилась та самая серия книг. И вот, Джо Хилл, в какой-то мере, озвучил и оживил эту тему.

Во многом, каждый человек сенитиментален, и, когда наступает время попрощаться навсегда с близкими, думаешь, а что, если бы... Герой повести, ни о чем таком не думал, пока, волей судеб (не иначе) попал в библиотеку (отягощенный долгами и скоропостижной смертью больных родителей). Библиотека, действительно — огромный мир, волшебный и открывающий новые миры. Есть водительские права — и вот он — водитель библиобуса, причем старенького. и. возможно действительно волшебного. Кстати, внешний вид автобуса — легкий намек на Кена Кизи, и его ранние времена, коогда он путешествовал на подобном вместе с компание таких же нигилистов-хиппи. Проезжая по улицам города, знакомым, и незнакомым одновременно, водитель-библиотекарь встречает людей, которые приходят вернуть просроченные книги. но возвращают они их через целые десятилетия, и незадолго до собственной смерти, когда-то. И вот, у них представляется чудесная возможность прочитать что-то новенькое, или узнать о том, что их дети стали успешнее. но на этом фоне становится более жутким, что девочка дочитала серию о Гарри Поттере только на пороге смерти, а мать. будучи смертельно больной, отправляет своему сыну-будущему писателю еще не написанные им книги, и что из всего этого выходит. Но, самое главное, что у самого главного героя появляется надежда — найти среди бесконечно «запоздалых» читателей своих родителей, ведь и они грешили забывчивостью при возврате книг в библиотеку.

Романтическая мини-повесть о начале нового дня. Не совсем, конечно, но обо всем по порядку.

Джо Хилл делает очередной реверанс в сторону Брэдбери, и на этот раз для начала немнорго процитировал «И грянул гром...», но этим он только немного вводит в заблуждение читателя, ровно настолько, чтобы потом внезапно удивить. После стольких удачных сафари, богатых людей вряд ли удивил бы и динозавр, и, после последних приключений в Африке, не забыв взять с собой и сына с другом, а также опытного охотника-ветерана войн, вся охотничья партия приезжает в поместье, где за таинственной дверью в чулане, два раза в год открывается дверь в иной мир, мир сказочных существ и легенд.Автор не пытается это скрыть — да, за огромные деньги мы пойдем стрелять по фавнам. Приведя убедительные доказательства, хозяин поместья приглашает всю компанию в сказку. За время, пока дверь закрыта, в волшебном мире проходят десятилетия, поэтому фавны и прочие существа всегда застаются врасплох. Если случайно замешкаться, то можно остаться на некоторое время до следующего равноденствия по ту сторону, но бремя белого человека и старое доброе огнестрельное оружие всегда помогут выжить.

А еще фавнов и прочих существ можно есть, и использовать части их тел для своего оздоровления, что выглядит жутко.

В какой-то момент, читатель начинает думать, ну как же так, все идет по задуманному плану, где же развязка? Но, внезапно, ружья стреляют, но нен в тех. грядет новый рассвет, кровь зловещих сыновей Каина льется на благословенные земли, а маленькая и древняя, одновременно, сновидица пробуждается, чтобы мир обновился. Приключение сменяется хоррором, и вот уже юный романтик, не сделавший ни одного выстрела вопрошает: Но, я же не сделал ничего плохого... И ответом ему становится: Но, ты поощрял и смотрел на все это. Смерть-трава шепчет в сумерках, горят волшебные факела, а самодовольный охотник, столь уверенный в себе многие годы, становится добычей в новом рассвете, который становится посленим, что он видит в этом и другом мирах.

Это рассказ о возмездии и мести, но одновременно пробуждающий интерес к тому миру, что показан нам лишь мельком.

У серебристых вод озера Шамплейн когда-то закончилось наше детство...

Дети играют в их играх иногда отражается видение тех, или иных событий, о которых они слышали, или которые у всех на слуху. По дому ходит, громыхая кастрюльными ногами робот, нарушая все каноничные законы роботехники, где-то на берегу выбросило сокровища с разбившейся много лет назад «Марии-Целесты», но взрослым нет до этого никакого дела, их больше всего заботит головная боль от излишков мартини, выпитого в компании таких же взрослых. Детей в доме очень много, и все они с важностью делают свои дела — рисуют, теряют игрушечных ковбоев, иди устраивают потасовку из-за разных пустяков. Взрослым гораздо проще выгнать их до завтрака на улицу, ведь его еще надо этой компании приготовить. И вот, гуляя по берегу, они взбираются на валун, так удачно оказавшийся на пути, и беседуют о разных важных вещах, например о грядущей женитьбе Гейл и самого умного мальчика на этой стороне озера — Джоела. Гейл кокетничает, и уже строит в своей умной и фантазирующей все время голове картины этого будущего. И вот уже случайно рука ее оказывается в руке мальчика. Они вместе смотрят на валун. который внезапно оказывается тушей умершего плезиозавра, знаменитого Шампа, о котором столько говорят вокруг, а мистер из того цирка готов заплатить 50 тысяч долларов за тушу, если таковая будет. Играя в будущую меркантильную супругу, Гейл уже строит планы, но ее сестры и маленький Бен, все никак не хотят помочь сторожащим свою находку ребятам. Они просто маленькие, и играют в свои игры, динозавр им вовсе не интересен. А где-то вдалеке слышен непонятный тоскливый вой, который все ближе и ближе подбирается к берегу. Наверное, это паром... В какой-то момент, он становится совсем близким, и туша с берега исчезает, как и мечты, которые могли бы воплотиться в явь — со всеми этими деньгами и славой до конца жизни, становясь осколками, подобными изумрудному стеклышку на песке.

Рассказ, безусловно инспирирован творчеством Бредбери — здесь есть и «Вино из одуванчиков», и некоторый приквел к «Ревуну», когда ты понимаешь, почему чудовище стало вдруг еще более одиноким и тоскливым. Но, разумеется, самое главное здесь — это тема взросления. Именно поэтому вокруг главных героев мельтешит столько маленьких детей, их беззаботность резко контрастирует с задумчивостью и фантазиями уже взрослеющих, по-своему, мальчика и девочки, задумывающихся о других вещах, и рассуждающих почти «по-взрослому». И здесь, у невольного дотошного читателя возникает вопрос: «А был ли монстр?» Здесь можно лишь развести руками и вздохнуть «Ох, уж эти дети». Но...

Мы вспомним про Мэри Эннинг, которая также, совершенно случайно обнаружила окаменелости с костями плезиозавра, чтобы стать легендой палеонтологии. Мы вспомним и о том, что в живописном озере Шамплейн действительно постоянно ищут и наблюдают за монстром, которого называют Шамп, который, разумеется, является аналогом Несси, шестиметровый, зубастый и длинношеий. И в 2008 году, после проведенных исследований, оказалось, что в озере, и вправду, отчего-то сокращается популяция рыб, словно их кто-то подъедает. Так что грустный и лирический рассказ о находке детьми на берегу чудовища остается не только и не столько о детстве и его завершении, но и о том, что именно дети часто подмечают такие вещи, а взрослые слишком заняты, чтобы видеть мир сквозь разноцветные стекла калейдоскопа.

You'll never Walk Alone...

Читая рассказ, не мог не вспомнить своего друга Сойера, самозабвенно болеющего за «Ливерпуль», и носящего их цвета не только на шее, но и на коже. Итак, перед нами великолепный образец этакого контрультурного хоррор-трипа, очень часто встречающегося в современной литературе и кинематографе. Взять, хотя бы, французский «Шайтан» с Винсентом Касселем. Обывателя из городских металлических колоссов, увитых паутинами стекловолокна и должна пугать вся эта неразвитая и неудобная провинция, особенно, если она вообще в другой части света.

Чрезвычайно неприятный сноб и деловой мистер Сондерс приезжает в Англию, чтобы уладить некоторые дела кофейной компании с дурацким названием «Jimi», возможно отсылающей нас к Джимми Хендриксу, и всей этой эпохе свободной любви, чье псевдобунтарство кануло в лету еще со времен Кена Кизи и Тимоти Лири. Он с презрением и этакой взрослой насмешкой взирает на вялые протесты модников-активистов, с удовольствием отмечая, что еще через некоторое время, все эти молодые люди снимут свои нелепые наряды, и побегут в этот же самый «Джими», чтобы назначать там встречи, или перекусить, перед тем, как пойти на работу менеджерами среднего звена. Качество кофе и то, что на плантациях работают дети. Он и сам проходил через все это, уже тогда зная, что поиск себя и самопознание — всего лишь временное увлечение, и хорошо приготовленный бургер больше мотивирует, нежели медитация в каких-то индийских захолустьях. Он вспоминает, но что-то его все же настораживает, заставляя снять свою улыбку с лощеного лица.

Повсюду его окружают волки. В первый класс поезда вместе с ним садится волк, зубастый. но зато в костюме за 500 фунтов, и явно болельщик «красных» из Ливерпуля, скаузер, которого выдает его акцент. Сондерс боится, но вежливость вагона первого класса обязывает к непринужденным веждивым беседам, и волк вполне дружелюбен, хотя и не любит американцев. В соседнем вагоне попроще поклонники «Манчестер-Юнайтед» уже разорвали девушку, а тут у нас беседы об акциях. Волк, со свойственной ему хваткой, подмечает тенденции, и с успехом интегрируется. Здесь очень похоже на всех этих Уэлшевских и Коуплендовских парней из низших классов, а то и вовсе с улицы, которые, благодаря своим навыкам, вполне интегрируются в современное общество, преуспевая. И вот тут, Сондерс понимает, что пока делал бизнес. что-то уже изменилось, а поезд все едет мимо милых станций с волчье-лисьими названиями, и назад пути уже нет. В чужой лес со своими законами не лезут, и Сондерс, конечно, уже проиграл, потому что местные волки более чувствительны и на дела, и на людей. Но — это все же хоррор, поэтому все заканчивается. как и нужно...

Зарисовка о контрасте вдохновения и страха. Командир экипажа, ведущего самолет через грозу, замечает у окна иллюминатора мальчика, с восхищением смотрящего на облака. Летчик интересуется у мальчика, кем тот хочет стать. как обычно, у железниковских мальчиков есть что-то, что не дает им стать летчиками, но мальчик и не хочет. Он мечтает стать художником, и рассказывает летчику о том, на что похожи облака. Летчик смущается, что не замечал никогда таких вещей. В это время ситуация усугубляется, и пара мужчик трусливо идут в хвостовой конец самолета. летчика это очень злит, тем более, что мальчик никуда не бежит, а продолжает смотреть в окно, и командир не уходит, пока трусы не возвращаются на свои места. Такой контраст еще более удивляет летчика, и он через какое-то время, преодолевая опасный грозовой фронт, уже смотрит на облака по-другому. У мальчика есть мечта, а значит и все, что делается, даже опасные вираж на уже старом самолете, нужно для того, чтобы эта мечта осуществилась, и будущее здесь рисуется очень оптимистично, несмотря на дождь и пережитый стресс от турбулентности и сверкающих в вышине молний, ведь тот, кто может видеть прекрасное в облаках, вполне может вдохновить и дургих, а это очень ценно.

Небольшая зарисовка Железникова, хотя и выдвинула главным героем щенка Сеньку, но, как и многие другие рассказы из сборника «Хорошим людям — доброе утро», повествует о неполной семье, где, по каким-то причинам нет матери, и отец с дочерью находятся, словно в вакууме, без женского пригляда. В этом вакууме отрадой становится щенок (между прочим — породистый) И вот, когда в доме, наконец, появляется женщина, щенок, словно бы откатывается на второй план, и сам выступает против нового члена семьи. В итоге, после ряда конфликтов, щенок убегает. Но убегает он исключительно после того, как женщина пытается устроить новый космос в квартире, перестроить неброский порядок. Впрочем, по итогу, это стало ее ошибкой, ведь она не учла, что в параллели дочь и ее увлечения, чувства vs новая жена, чаще побеждает именно дочь. Для щенка все заканчивается, более чем, благополучно, а о том, что случилось. девочка (зачем-то) пишет письмо мальчика, нашедшим, и потерявшим своего маленького друга. Радует, что в отличие от Дубова, железников, все же бережнее относится к своим героям-детям и маленьким животным, поэтому настрой у рассказа лирический.

Прекрасная зарисовка из середины 90-х. Юная кровь пылает легким алкоголем, а быть может чем-то покрепче, вроде любви или ЛСД. Может быть стоит вспомнить — каково это — кататься на каруселях, прыгать на батутах, и вдыхать запах сахарной ваты, чуть приправленный ароматом блевотины. Здесь есть морской бриз, старая карусель с многообещающим названием, словно из старых сканlинавских мифов — «Дикая Охота», здесь есть мрачно-зловещий лавкрафтианский старик и тот самый миг, когда опрометчивость станет судьбоносностью для тех, кто невыдержан. В итоге, исход становится очевидно еще более лавкрафтианским. Эскапизм и бесконечный страх главного героя после тех жутких событий, бывших явью, а быть может галлюцинациями. В любом случае, сказанного не воротишь, а сделанного — не вернешь, поэтому осколки памяти будут вновь и вновь струиться в голове тревожного и жалкого человека, словно извилистое гибкое тело морского змея, когда-то прокатившего его на своей спине.

Лучше смерть, чем бесчестье... В целом, повесть, давшая название одноименному сборнику Хилла — это одновременно и дань детским воспоминаниям, когда Сын и Отец — Кинги играли во время езды на автомобиле в «Дуэль» Спилберга, одним из самых ярких моментов, которыми делился и сам Кинг-сын, а со стороны Кинга старшего — это дань тем временам, когда он еще ездил на мотоцикле, о чем он тоже писал неоднократно.

В повести есть стиль, драйв, определенный патриотизм, ведь большая часть действующих лиц — ветераны тех или иных боевых действий от Вьетнама до Ирака. И каждый их них сохранил тот самый спусковой крючок, на который нужно было нажать, чтобы выпустить своих демонов. Водитель грузовика Лафлин — действуищий, как хладнокровный мститель. все же дает волю своим чувствам, сделав только одно движение пальцами, чем и сплоховал, а для Винса большой печалью было окончательно и бесповоротно потерять сына, не физически, но морально вычеркнуть что-то важное. Ведь эта повесть о байкерах, которые по сути команда, племя, стая, если угодно, и когда наступает критический момент, все они должны быть вместе, а иначе — зачем было все это начинать. Хорошая повесть об отцовстве, и о том, как нужно воспитывать своих детей, и ценить семейные ценности, даже если семья — это с десяток взрослых мужчин в кожаных шмотках.

А кто же у нас папа?

Чаще всего, довольно таки талантливые дети оказываются в тени своих более успешных и знаменитых родителей, а через некоторое время, крича на кухне о нелепо прожитых годах, залившись слезами, в которых четко улавливается аромат водки, ставят окончательную точку в своем существовании, как мечтателей и творцов.

С Джо Хиллом, как с писателем, я познакомился, прочитав «Черный телефон», довольно неплохо экранизированный в дальнейшем. И надо сказать, что тогда мне и в голову не пришло. чей же это сын, затем, по роду своей тогдашней деятельности я просматривал каталоги издательств, этакие дайджесты-досье, и удивлялся все больше.

А вот сейчас, прочитав целых две книги о том «как писать книги» (на самом деле нет), я решил ознакомиться с другой точкой зрения, мнением сына о книгах, творчестве и отце, чтобы понять — неслукавил ли Кинг. постоянно говоря о своей семье столь трепетно когда-то давно, когда Хилл был еще мал.

И вот, передо мной очень интересный жизненный рассказ с восхитительными воспоминаниями из детства. Особенно тронули меня вполне себе дополнившие теплые слова о Брэдбери, увлекательные сцены со съемочных площадок «Калейдоскопа ужасов», где мальчик жил целую неделю с легендарным Томом Савини, который между прочим не только обаятельно играл и мастерил ужасы, но и служил во Вьетнаме.

Хилл очень хороший рассказчик, и не чурается. как и Кинг-старший рассказывать и немного подноготной правды о себе, что очень важно, при разговоре с читателем. Он рассказывает о своем пути, более сложном, ведь если бы он подписался своей фамилией в рукописях, отправленных и затем отвергнутых, наверняка — это сыграло бы роль. а мерзкий голосок все продолжал бы нудно спрашивать в голове» «Кто же у нас папа?»

Очень важно, что Джо Хилл говорит о времени. Ни в коем случае нельзя его упустить, в тот же самый момент — никогда не поздно что-то сделать. И никогда не комплексовать, если вдруг старший родственник с какого-то перепугу вдруг стал главным «букой» Америки.

Вдруг дверь сама собой отворилась...

Именно эта фраза в прологе романа Алмы Катсу привлекла мое внимание. Замечательный, волнующий зачин. Что-то зловещее, поджидающее команду спасателей, перешедших через хребет Сьерра-Невада, к озеру Траки, где оставался обоз переселенцев партии Доннера. Случай известный, в некоторой степени, даже любителям посмотреть нудные ролики «тру-крайм» на Ютюбе. Большой караван переселенцев в Калифорнию, легкомысленно отнесшийся к норме провизии на большое количество людей и погодным условиям, ходовым дням и дням отдыха, здоровью, подбору коллектива и его лидеров — да, практически ко всему, что привело к трагедии, не лишенной и мистических теорий.

Алма Катсу, оказалась достаточно коварной в своих намерениях, отобразив историю так, как ей хотелось самой, возможно в угоду тому, что приянто сейчас (или до недавнего времени) читать на Западе. Для того, чтобы понять, на кого ориентировалась она в своем романе — достаточно вспомнить Майла Панке с его «Выжившим» — достаточно вольным изложением истории такого интересного персонажа, как Хью Гласс, пирата, траппера, проводника, сильного и волевого человека, рассказав нам его историю, как историю о Мести, непреодолимой и трагичной, тем не менее, подойдя к делу достаточно педантично, все же Панке — деловой человек. В большей степени же, роман походит на легендарное произведение Дэна Симмонса об арктической экспедиции Франклина — «Террор», произведение исключительное, при том замечательно экранизированное. Романы эти объединяет наличие сильных мужчин, способных противостоять трудностям, вдохновляющих своих спутников, именно поэтому и предательство таких людей приводит к чувству вины у тех, кто осмелится это сделать.

Катсу написала роман о женщинах. В книге очень много персонажей, он просто перенасыщен ими, поэтому с таким небрежным отношением исчезают они из него — ведь люди-то все равно погибли. Мужчины погибают, уходят, стреляют друг в друга, становятся жертвой интриг. Женщины всегда в томлении. Страсть и искушение, влечение и плотский голод — все это во второй части романа прописывается все подробнее, с обширными раскрытиями того, что было до событий у озера Траки и на пути к нему. Слабые духом мужья и притягательные мужчины по соседству, девушки на пороге своей зрелости, и лицемерие, скрываемое набожностью и манерами. Практически у всех в этом караване есть своя история, ради которой он отправился в дальний путь.

Однако начинается все очень и очень притягательно. Катсу завораживает великолепными пейзажными зарисовками, литертурными оборотами, романтическими эпитетами. Чего стоит заброшенная хижина, наполненная письмами, с примерно одинаковым зловещим содержанием, или же вот такой оборот: «Опустившись в траву, на колени, Мэри Грейвс придвинула жестяное корыто поближе к кромке воды. Река – тихий, спокойный отрезок Норт-Платт – текла мягко, неторопливо, но, может быть, лишь потому, что лето успело попробовать на ней остроту зубов». Чудесно.

В самом сюжете вырисовывается несколько практически идентичных линий, где нам может быть симпатична история мистера Брайанта, который, изучая этнографию индейцев, и имея ряд знаний о болезнях и исредневековых историях, связанных с ликантропией и ей подобным заболеваниям, выбрал путь одинокого изыскания в опасных территориях, не забыавя оставлять письма для своих уже бывших спутников, которые, впрочем их не получили. Симпатичен нам и мистер Стэнтон, который мог бы стать тем самым сильным и волевым человеком, если бы в его линию не ввели настолько много трагедий и вины из прошлого, что полностью его и уничтожило. Льюис Кезеберг — антагонист «во-благо», то есть его непримиримое противоборство с собственным «недугом» — вышло ли оно спасением для выживших. Доннер, слишком успешный и богатый, но недальновидный за пределами благополучных земель, могущий пустить пыль в глаза и успокоить, но как лидер — абсолютное ничто, или же практичный Джеймс Рид, рассчитавший все, но слишком слабый духом, чтобы быть настоящим лидером, а потому отдавшийся на милость и волю своему извращенному пониманию «покоя» (этому, кстати, Катсу уделяет даже слишком много внимания). Вокруг еще огромное количество семейных и одиноких людей, оказавшихся неспособными к противостоянию заразной болезни, холоду, голоду, а еще больше — своим грехам, прошлым и нынешним.

Что же в остатке — женщины. Загадочная, почти мистичная, зрелая Тамсен Доннер, молодая Мэри Грейвс, верящая в свое счастье, и совсем юная Элита Доннер, идущая на поводу саспенаса, но искренняя в своих поступках. В итоге все их тщательно прописанные пером автора судьбы были легко и просто нивелированны, а карикатурное завершение романа, с внезапно выжившим после всех скитаний никчемным Ридом, в итоге отыскавшим смыслы любви и бытия, как-то слишком уж притянуто к грехам и их искуплению.

Получается, что главной темой романа становится именно грех, а расплатой за грехи — ужасные смерти, причем даже детей, изначально невинных. Роман «Голод», такой емкий в своем названии (голод не только в желании есть, но и во всех его смыслах), получился в должной степени конспектом т.н. «исторического триллера», но лишенного своего собственного лица, а ведь в книге есть даже карта маршрута, все — честь по чести. «Своим» здесь остается лишь «женское лицо», но слишком далекое от Митчелл, Остин или многочисленных Бронте. Это несколько осовременненное его восприятие, возможно слишком далекое от консерватизма, но с успехом надевшее его карнавальный костюм, извиняясь в послесловии за «некоторую вольность». Все плюсы романа — в его первой половине.

Довольно удивительно было увидеть этот рассказ в сборнике «Секретные окна». Возможно он был вложен туда, чтобы увеличить объем, а может быть показался Кингу чем-то выходящим за рамки его обычного литературного творчества, экспериментальным. Рассказ вполне себе динамичный и шпионский, что на Кинга, и вправду, немного непохоже. Допрос в душной комнатке с чуть ли не карикатурными клишированными латиноамериканскими злодеями-политиками американского журналиста с лаконичными вкрадчивыми предложениями и одновременно пугающей машиной, переделанной из устаревшей утановки для лечения психически больных электрошоком. За первое пожно было не сомневаться — очень уж карикатурные вышли допрашивающие, а вот маниакальный ученый, который так хотел узнать об ощущениях от электрошока из первых уст провел свой эксперимент до конца, правда в обе стороны, латиноамериканская наука была бы довольна. Если честно, очень все это напомнило истории про агента Бласковица, однако политически настроенные читатели также могут быть спокойны — г-н Флетчер, действующий как Индиана Джонс, вовсе не поклонник повстанцев, с которыми сотрудничал. Им действует личная причина, и довольно весомая. Быть может, именно поэтому, в какой-то момент, кажется, что это сам журналист Флетчер 5 лет выслеживал «беззащитных» чиновников неназванной латиноамериканской страны, чтобы заманить их в комнатку, настолько он хладнокровен. Вторая часть рассказа в стиле легкого шпионского слэшера еще больше это сомнение подкрепляет. В целом, рассказ немного комиксный и сырой, но однозначно, интересный.

Очередная беседа-монолог со Стивеном Кингом, и некоторые фрагменты историй о том, как писались те, или иные произведения, в целом, в том же сборнике «Секретные окна» уже есть подобная этой статья, даже две, но зато для любителей определенных произведений есть расширенная история о том, как родился сюжет «Оно», включая не только цоканье ковбойских сапогов Стивена Кинга по шаткому мосточку, где (возможно) прячется тролль, но и о видении ливневой канализации где уж точно — кто-то, да обитает. В свойственной для себя манере, Кинг рассказывает о местах, где побывал за эти годы, о ьейсболе, а значит и о своей новой, на тот момент, книге, являющейся одной из любимых для меня — «Девочка, которая любила Тома Гордона», с бейсболом напрямую связанной, как и с лесом. Думаю, что поклонники Стивена Кинга были в восторге, прочитав это эссе в 1999 году. Да, и сейчас это читается с интересом.

А вот еще одно интервью, которое берет в 1998 году перед достаточно большой аудиторией, журналист и писательница из Шотландии с ослепительно белой короткой стрижкой — Мюриэл Грей. Кинг кокетничает и шутит, в то же время, раскрывая те или иные факты о себе, начиная от болезни глаз и заканчивая рассуждениями о сексе, которым посвящено чуть ли не половина конспекта беседы. Кроме того, Кинг рассказывает о своей довольно интересной беседе со Стэнли Кубриком. На тот момент большой новинкой были и вопросы, присланные по электронной почте.

Ну, а из избитого — пожалуй, «Каково это — не писать?» и все в таком духе.

«Хэй, я найду тебе немного шлюшек, сынок, если ты просишь!»

Это эссе начинается вполне завлекательно. Читатель, недоумевая, начинает искать очередную причуду Кинга, в связи с половым сохреванием его сына, и, сам того не замечая, попадает в ловушку автора. Это эссе о т.н. «шлюшках», тех фразах. которые зачинают произведение и цепляют читателя с первых же слов. Размышляя, Кинг понимает, что среди его романов, на самом деле, совсем немного удачных зачинов, тогда Кинг сам вовлекается в поиск, и вспоминает, а как это все у других авторов. Здесь читатель также начинает припоминать, освежая память, вслед за автором, и, надо сказать, нашлось несколько довольно неплохих «дамочек»

«Вот как это произошло...»

Еще одно предисловие, рассказывающее, чуть менее, чем полностью о повести «Девушка по соседству». Здесь Кинг снова, располагая временем читателя. всецело ему доверяющего, проводит уже не только литературоведческий, но и психологический анализ произведения. Действительно, же, он словно ограждает более впечатлительных читателей от прочтения, но — готовых поставить на полку книгу, отмеченную словом легендарного Стивена Кинга, зная суть произведения. Впрочем, самое жуткое в этом предисловии, которое могло быть послесловием, то, что Кинг поднимает вопрос о равнодушии, о жестокости и безнаказанности, об управляемыми лидером группами людей, особенно жестоких в своей необдуманности подростками, просто проявляющем больше эмпатии к ним, в отличие от собственных родителей, в итоге делая из них инструменты своих злобных фантазий. Но, прежде всего, конечно о равнодушии. Самым ужасным остается все то же молчание немногих, видящих ужасные вещи, но не просто проходящих мимо, а наблюдающих за процессом.

Здесь Кинг хотел поставить точку, пространно размышляя о том, что в жизни писателя должен настать именно тот самый момент «закрытия», в то же время — легко и непринужденно, внезапно вдохновившись чем-то обыденным для всех, но потаенным именно для себя, автор начинает творить. В качестве примера приводится именно потаенность наблюдения за чем-то, или же наоборот — соучастие в процессе, а еще тот миг, когда окно наблюдающего вполне может быть разбито. Но за три года до написания этого краткого предисловия, Кинг изумился выставленным в нишу цветам в горшках, открыв для себя свой «Таинственный сад», за которым мог наблюдать не таясь, но при этом — тайно. И родилась повесть...

Уже не слишком помню, но журнал Seventeen мне приходилось держать в руках. В принципе, ничем не отличающийся от какого-нибудь «Молотка» или нового «Ровесника», правда на поверку, наши аналоги оказались более глубинными и некоммерческими. Это журнал, рассчитанный на юных особ, которые следуют трендам. Именно благодаря таким вот журналам (а сейчас каким-нибудь блоггерам), в какой-то момент девочки начинают сметать с полок книжных магазинов Ремарка, Толкина, Гессе, с тем же успехом продавая эти покет-буки на сайтах объявлений. это еще одна форма привлечения покупателей для издательств.

Впрочем, в 1990 году, Кинг написал статью в некотором бунтарском стиле. То есть он просто рассказал о двух гранях объективности школьной литературной программы — книги обязательного порядка, и книги, которые нравятся юному читателю самому. Сейчас бы Кинг приплюсовал еще один пункт «Книги, которые мне посоветовали» (все эти топ30 списки и т.д.) Я с удовольствием прочитал этот небольшой очерк, просто для того, чтобы сравнитьсо своим, или услышать новых авторов. В «Секретных окнах» вообще много авторов и книг, мимо которых так, или иначе проходишь мимо, а потом удивляешься. А это, по сути — уже тяготы возраста, когда понимаешь, что всех книг не прочитать. Юность — самое лучшее время, чтобы создать тот самый список «Хочу читать», чтобы с возрастом перечитать и осмыслить. А сколько людей с гордостью скажут — я читал «Войну и мир», хотя на самом деле — это школьная программа, а после — могут и запнуться, а может и дополнить свой список. Предполагаю, что сейчас для молодого поколения наиболее актуален даже не прочитанный роман в сокращении, а краткий пересказ в видеоролике, да еще и с юморком, и с мемами. Но, все равно, очень многие читают, а кто-то — даже и пишет. И Кинг заклинает юных читателей — обязательно читать, особенно то, что им самим по душе.

Интересно, что Кинг в своем предисловии к Фаулзу практически провел литературоведческое исследование, чего до этого не просто не делал, а просто «болтал» о книгах. Здесь анализ сделан настолько скрупулезно, что у читателя просто не остается выбора — нужно прочитать «Коллекционера» и саому сделать выводы, либо осмелиться и — вступить с кингом в полемику. Квази-маньяк и его жертва, которая к концу произведения Кингом вовсе не считается жертвой, темное в душе человека, и попытка сохранить что-то, подобное «бабочке в рамке» только для себя, потому что на деле — абсолютное ничтожество, либо «непризнанный гений». Кинг раскрывает нам свой посыл в самом названии. Он практически пересказывает нам произведение, делает собственные выводы, а потом тактично убегает. Именно поэтому, адекватной дискуссии с автором предисловия, которое вполне могло быть послесловием, удобным для всех, не получится. Спойлеры к концу статьи уже вовсе не кажутся спойлерами. Кинг всенепременно осуждает подобных коллекционеров, и призывает неведомого ему читателя — не быть таким, как главный герой.

Мне очень понравилось это небольшое, задокументировавшее самые часто задаваемые вопросы Кингу. эссе. Что ж, рано или поздно, любой писатель, музыкант, лектор, поэт, в общем, любой медийный персонаж, сталкивается с рядом вопросов, на которые ему приходится отвечать постоянно. Стивен Кинг распределил эти вопросы на группы и выдал некоторое FAQ по этой теме, но вовсе не для того, чтобы никто этих вопросов больше не задавал. Некоторые люди, по сути одинокие, воспринимают Кинга, ввиду того. что он постоянно панибратствует с читателем, как своего знакомого, который еще, к тому же, и пишет. У части из этих людей, природное стеснение или же социофобия преодолеваются, и вот этот читатель пишет письмо, или стоит посреди зала с микрофоном, и понимает, что все те сокровенные вопросы, что таились в его сердце внезапно испарились, а на языке вертится какая-то глупость, которая в итоге идет в копилку «дурацких вопросов». Прочитав достаточно о жизни Кинга, в конечном счете все и так все знают, если конечно мистер Кинг не припрятал что-то на Складе Памяти, вплоть до самой интимной составляющей его жизни. На самом деле, по поводу вопросов, есть ряд таких, которые безобидны, и даже обязательны, но именно самый глупый вопрос вынесен в заглавие одной из книг Кинга — «Как писать книги». думаю, после такого легче спросить «Едите ли вы сырое мясо?»

Очередная заметка для книжного каталога, довольно небольшая, но вполне емкая. Что понравилось лично мне — это симпатичные сравнения. Например, свой новый, на тот момент, роман «Мизери» Кинг сравнивает с коктейлем «Маргарита» — кислым и сладким одновременно. Завлекательно, не правда ли? В целом, статья написана, явно, в хорошем расположении духа, о чем свидетельствуют и завершающие строки. Ведь, действительно, как приятно быть писателем по вдохновению, а не «потому что необходимы деньги». Именно тогда и получаются увлекательные истории, полные приключений.

В целом, очень драматичное произведение, которое по своему настроению так близко к «Путешественнику с багажом». Снова — неполная семья, но здесь отголоски эха войны, когда молодой летчик просто не вернулся из боя, и его такая же молодая жена все эти годы растила сына с воспоминаниями об отце. К ним часто захаживал его боевой товарищ, некоторый дядя Николай, который — по всем позициям видно — не прочь был поухаживать за женой погибшего друга, и даже встать на его место. Но она оставалась непреклонной. И вот тогда некрасивые сплетни о якобы попавшем в плен, по сути ставшем предателем — летчике, стали расползаться даже на малую родину матери, в Крым. Как и в яковлевском «Друге капитана Гастелло», всегда находятся люди, которые пытаются выстроить собственный героизм на фоне «никчемности героизма» других, особенно если они не могут ответить ввиду своей гибели. И вот, на защиту памяти отца встает и сын, и случайный новый друг — капитан теплохода, и запоздалое письм из Чехословакии, которое так вовремя и не вовремя, одновременно, расставило все по местам, и недоброжелатели и клеветники осыпались, подобно листве. Но осадок все рано остался в душах всех, причастных к этой истории. и только что-то светлое — память, чувства, честность и скромное благородство позволили сделать эту повесть не совсем уж «железниковской».

Все же это некая стенограмма лекции Кинга перед своими зрителями, где-то в тени притаились еще несколько писателей, ну а Кинг, зарядившись «витамином Б» (beer), снова отправился в пространную беседу-монолог «о том, о сем». Здесь нужно учитывать, что сама лекция относится к 1986 г. и, наверное, сейчас, Кинг говорил по-другому. Но, в своей обаятельной манере, за которой скрыта боязнь толпы, он рассказывает о некоторых запрещенных книгах с примерами из недавних, к тому времени, эпизодов. Занятно, что, в первую очередь, здесь фигурирует мат. В целом, аппарат цензуры в школьных библиотеках того времени показан еще и с точки зрения банального подросткового интереса, ну вроде как в сериале «Южный парк» ребята ждут когда по телевизору скажут «грязные слова», хотя в повседневности каждый из маленьких пятиклассников только этими словами и разговаривают. Стоит только чему-то такому стать медийным — сразу снимается этическое табу, и вот уже в классе кто-то кого-то посылает. И, тем не менее, если не придавать этому такого апломбного значения, то подростки будут просто хихикать по углам, или слушать песни матерщинного певца, прикрывая рты ладошками, ведь так они проникают в мир взрослых. И захмелевший Стивен Кинг призывает сразу же бежать и начинать искать то, что прячут коварные взрослые. А потом была «Ярость»...

Совершенно короткая заметка, одна из тех, которые предваряют полурекламные публикации в различных дайджестах, где потенциальному покупателю о книге рассказывает тот, кто ее написал. Это исключительно важная заметка, хотя и полна она самоиронично предваряющихглавную мысль слов-шаржей на автора. Мысль о тролле, что таится под мостом. «Как Это случилось» — перефразируем мы подзаголовок, и вспомним, где в романе появляется этот пасхальный момент. Симпатичный лично мне толстяк Бен, поэтичный и начитанный, слышит отголоски сказки о тролле под мостом, когда библиотекарь-воспитатель страшным голосом вопрошает «Кто же это идет по моему мосту???» Вот он — связующий архетипы, скрытые в сюжете романа, исходящие из идеи о тролле. Река связывает два мира мостом, через который без труда переходят личины неведомого существа. Но дети вовсе не хотят становиться взрослыми, по ту сторону реки, и строят запруду, чтобы остаться вместе. Возможность остаться ребенком только одна — стать жертвой чудовища, заманивающего детей ярмарочными игрушками и сластями.

Здесь сразу вспоминается случайное фото, где в Сиэтле установили под мостом, где еще в 90-х торговали разной дрянью и бродили мутные личности, тролля (т.н. Фримонтского тролля), ненавязчиво напомнившего Поцелуев мост, одновременно сулящий кары разного рода фрикам своими надписями, и, безусловно, таящий какую-то скрытую угрозу.

И снова Кинг кокетничает, но на сей раз уже перед живой аудиторией. И снова он для затравки болтает без умолку о различных аспектах литературы, а вторую часть своего выступления перед читателями автор посвятил ответам на вопросы, которые задавались не журналистами. а обычными читателями. Можно сказать, что посетители городских библиотек — наиболее благодарные слушатели, а сама профессия бибдиотекаря у Кинга, или Брэдбери становится практически рыцарской, могущей бороться со злом. Но не об этом говорит Кинг. Он рассказывает о своих страхах, предвещает некоторые тренды по поводу эпидемий и пандемий в связи с «Противостоянием», до того, как это стало мейнстримом, зато обмолвился о номинировании на роль в экранизации Роберта Дюваля. Кинг говорит о писательстве, снова и снова упирая на то, что отчаиваться никогда не стоит, даже если рукописи отклонили 400-500 раз. Не без кокетства рассказывает о том, как дал автограф за Ф.Ф. Копплолу, ну и конечно, рассказывает о лучших своих персонажах (впервые не прохаживаясь по Кэрри слишком уж откровенно).

Потрясающее по своей наполненности эссе, написанное в 1981 году. Как-то, Стивен Кинг обмолвился, что читал лекции о литературе для студентов. Предполагаю, что лекции о литературе, как раз, и должны проходить в виде такой вот пространной беседы. Информации действительно очень много, а автор продолжает увлекать и вбрасывать, делать тонкие намеки и снова увлекать. На четвертой или пятой странице ты понимаешь, что вот это вот точно не читал, а мистер Кинг, поблескивая очками тут же говорит — ну вот эти-то точно читал, то же самое, но другое. Интригует, заставляя втягиваться в эту квази-беседу, и ты сам начинаешь сравнивать свое восприятие Брэдбери или какого-нибудь Айры Левина с точки зрения архетипа, а Кинг предлагает не умничать и уже раскладывает совершенно незнакомых авторов с точки зрения ницшеанства. Во всяком случае, упоминая Говарда, Лавкрафта или Толкина, Кинг ерничает, но не позволяет себе лишнего, и вообще приводит их, как своего-рода аллюзии на совершенно несвойственные этим авторам произведения, тем самым, интригуя и тех, кто знаком с американскими романами и романистами, и тех, кто предпочитает упомянутую троицу. А еще в этом эссе-лекции есть удивительнейшая сноска, по своей величине сравнимая со спуском в пещеру на канате, но в ней всего лишь пара анекдотов из жизни Харлана Эллисона, которого я после этой статьи обящательно почитаю. И еще множество отсылок, сносок и неаналитических мнений от Кинга о книгах, которые он читал до 1981 года.

Удивительный по своей педагогической харизме рассказ, написанный за год до первого полета человека в космос. В классе появляется новенький, неслучайно попав туда, где классным руководителем был учитель физики. С первого же дня мальчик показал отличные результаты именно в этом предмете, не отставая и в других дисциплинах. Он записался практически во все кружки, кроме известного ненавистного советским кино\книжным школьникам — пения. Как вдруг внезапно перестал ходить туда, куда стремился, снизив показатели и в учебе. О причинах столь резкого поворота в повседневной жизни ребенка, очень тактичному и профессиональному подходу педагога к проблеме, которая вполне могла стать убийцей мечты, а также о том, насколько герои рассказа Железникова внезапно контрастируют не только с непримиримыми героями Крапивина, но и с безжалостностью иных собственных героев автора, можно прочитать в «Космонавте». Но самое главное — это рассказ о настоящей, тайной и жизненно важной мечте школьника, который думает не о себе, но о том, какую пользу он сможет принести завтра в рамках целого мира, причем написано это очень непафосно и житейски.

В этой повести прекрасно показано то, насколько самоотверженно и неотвратимо относились в советское время к своей работе люди-первооткрыватели, вчерашние молодые ветераны ВОВ, иногдла забывая о собственной молодости ради предназначения. Молодая семья геологов спохватилась уже практически на грани, и жена\мама подумала, что на пороге 30-летия пора бы хоть раз съездить к морю, муж себе такой роскоши позволить не мог, ведь он искал рудные выходы в бассейне Ангары, ну а их маленький сын просто переживал за своих родителей, ведь письма на море из далекой Сибири приходили почти через день именно ему. Родители были в какой-то детской ссоре, тайком переживая друг за друга. А, тем временем, в письмах рассказывалось о том, как продвигается работа, житейски простая, но производственно сложная.

В этом двоййном переживании даже море с белыми пароходами кажется не таким уж и удивительным. Зато вековая мудрость абхазского народа вполне смогла научить чему-то и маленького мальчика, и его маму. Ну, а папа, во многом думавший лишь о своих рабочих геологических победах, подумал, что и они будут не так радостны, если рядом не станет его семьи. А белый пароход у них появился, свой собственный, сибирский.

Одно из тех произведений, кторые все же лучше читать, нежели смотреть экранизацию. Железников снова строит некую конструкцию, очень живую и наполненную множеством персонажей, где во главе угла мальчик Севка Щеглов — мальчик с целины, с далекого Алтая, которому предоставилась уникальная возможность съездить в лагерь «Артек» (действительно — очень большое событие для ребенка даже сейчас, которое он вспоминает потом через года). Но мальчик этот оччень упрямый, и ставит своей целью — во что бы то ни стало найти в Москве своего отца, который ушел из семьи почти восемь лет назад. И вот большой перерыв между поездами Севка посвящает поездке по узнанному адресу, все же пренебрегая юной вожатой, которая так волнуется, получив такое поручение, новых друзей во главе со степенным Гелием, и отправляется в полное приключений путешествие к своей цели — долгожданному отцу, прикупив для него подарок — яркую вазу с веселыми петухами. Попутно, Севка попадает в житейские ситуации, узнает цену людям, и цену себе. Железников очень любит вскрывать параллельно какие-то небольшие нарывы на социалистическом идеале, однако приводя их в большинстве случаев к некому катарсису. В итоге, Севка, не раскрывая себя, видит своего отца, чтобы — словно в зеркале увидеть те черты, которые через года смогут испортить очень многое — хвастовство, надменность, гордыню, ложь — такие бесхитростные, ведь и сам Севка постоянно прибегает к ним в повседневности. Но именно кривое зеркало отца приводит мальчика в ужас. И, тем не менее, Севка не отчаивается, и верит в то, что жизнь еще сведет их вместе с отцом, чтобы снова посмотреть друг другу в глаза.

Интересно, что книги Дуги Бримсона подобны энциклопедиям «100 великих». Ты их, словно бы, не покупаешь, но они все равно непостижимым образом появляются на твоих полках, по крайней мере, так происходит со мной. В очередной книжке о футболе и около него (так, как это понималось в Англии, а в России где-то в промежутке между нулевыми-началом десятых), автор, прославивший себя фильмом о приключениях амеркианского хоббита в Англии и его становлении среди lads в Stone Island, рассказывает читателю о мужиках. О том, каково это — быть мужиком, для которого футбол — главная часть жизни — этим мужиком его и делающая. Это именно то, что все же отличает ворчливого англичанина от ворчливого русского, потому что для того чтобы ощущать себя мужчиной — русскому (или в широком смысле — россиянину) — футбол по сути и не нужен, если его нет, то найдется куча других интересных дел. Впрочем, книга написана с долей иронии и не является ни очередной компиляцией фактов о том, что же губит жизнь вокруг футбола, или какое-то еще нытье, приличиствующее Бримсону. Это просто шуточки про жизнь людей за 45, когда надо о чем-то долго и быстро говорить, активно используя жестикуляцию, слэнг и некоторые городские английские диалекты. Этим, кстати, книга и интересна. Здесь есть доля жаргонизмов, смыслов песен, исполняющихся, в том числе и в фильмах на стадионах, жестов, слов, прозвищ, поведенческих принципов и культуры повседневности англичан, разнящихся территориально по месту их проживания, а значит и по клубным цветам. Отлельное раздражение, почему-то вызывает «запикивание» и этакое кокетливое поношение клуба «Лутон таун», словно кому-то есть до этого дело. Ну, с другой стороны, Бримсона с его «Уотфордом» можно понять, хотя опять же who cares? С другой стороны, отрадно, когда какой-нибудь модник в глупом street wear наряде или паленом CP Company, не дочитав книжку скривит лицо — это все же книжка для взрослых мужчин)))

Здесь мы снова услышим историю о дебюте Стивена Кинга, уже не просто, как писателя ужасов, но, как бренда ужасов. Среди пространных воспоминаний о не раз упоминавшихся детских столиках, распитии алкогольных напитков до, во время, и после написания рассказов, постылой работе учителя, и всем том ,что Кинг говорил до и после — мы с удовольствием можем прочитать, как же сами издательства подготавливали почву для бренда «Стивен Кинг», наверняка прощупывая возможности, тогда еще молодого и подающего надежды автора, проникаясь его решительным желанием писать, несмотря на невзгоды. Здесь есть несколько моментов, которые до этого Кинг не упоминал, ряд забавностей, как обычно. Чего стоит история с одним из первых автографов в туалете. Но, самое удивительное, что статья 1980 года написана для adult журнала «Adekina», и опубликована в нем же, среди пышноволосых дам тех лет, причем написана она в более серьезном ключе, и достаточно публицистично, почти без иронии. В целом, Кинг довольно часто посылал рассказы в журналы «для взрослых», что служит некоторым подспольем, пока этот самый бренд раскручивается. А еще здесь есть несколько слов о тех условных рамках, которые все же удерживают писателя в границах «бренда», и которые теперь Стивен Кинг уже давно перешагнул, вызывая столько дискуссий на тему «а почему???».

Вот предисловие, а скорее — небольшое эссе Кинга о Страхе, и всем том, что же все-таки побуждает читателя обращатьсявновь и вновь к литературе ужаса.

В ненастный вечер ты словно бы становишься нежданным и не совсем приятным гостем в доме писателя, кторый в свою очередь, поглядывая на твой карман, не спрятан ли там острый предмет, готовый попробовать на вкус его плоть, сам следит за твоим взглядом, ерзающим по его просторному халату — не скрыт ли там тяжелый револьвер, отпугивающий таких вот гостей. Между тем, писатель начинает монолог, втягивая тебя в волшебство момента, и твое внимание рассеивается впространстве, и погружается в мир слов, исходящих из уст человека в очках.

А, тем не менее, вышло очень неплохо. Не без доли ерничания, Кинг тихо рекламирует те сюжеты, которые он приоткрывает в «Ночной смене», а они очень своевременны для конца 70-х, когда все это было написано. Здесь можно услышать преинтересные данные о малоизвестных теперь уже писателях, небольшой анализ их произведений, а также информацию о том, кто из них покончил с собой. Есть толика ретро-фильмов ужасов, пространный анализ «Властелина Колец» (как обычно — довольно неуместный в контексте эссе), а также небольшие постулаты того, как и чего следует бояться в реальности, и почему все же стоит сливать настоящие страхи, впечатлившись ужасами литературными. Очень интересно и остроумно вышло. Удивительно, но столько говоря о кино, нельзя не отметить, что автор предвидел, что большая толика его рассказов из сборника была экранизирована.

Долго я подбирался к этому сборнику рассказов одного из первых исследователей личности барона Унгерна — Леонида Юзефовича. Со времени первого издания «Самодержца пустыни» прошло уже много лет, и много написано и сказано об этом величественном и противоречивом персонаже времен Гражданской войны, величественном — благодаря своему аристократическому происхождению, но настолько же и простому, чтобы быть забайкальским казаком и уважать простого человека, вместе с тем жестоко и непримиримо относиться к врагам и тем, кто нарушает дисциплину. Со времени моего первого знакомства с творчеством Юзефовича прошло уже много времени, я и сам стал с тех пор исследователем мест сражений Азиатской конной дивизии, и находясь глубоко в тайге Хамар-Дабана, где когда-то проходили отряды Унгерна, или у давно стертой с карт деревни Новодмитриевка, среди капониров и окопов 5 Красной армии, невольно проникался теми же мыслями, что излагает автор в небольшом рассказе.

Не знаю, насколько написанное является правдой, или все же в рассказе присутствует некоторое художественное допущение, но все, о чем пишет автор — вполне имеет место быть. Общественная организация фамилии Унгерн фон Штернберг, собирается на прием, чтобы выслушать несколько докладов о родословии баронов, о некоторой их роди в Российской империи, а также неудобной темы участия Унгернов в Гражданской войне. Некий потомок монголов и итальянцев — Марио хочет сняять фильм о бароне Унгерне, и собственно все мероприятие было собрано ради выделения средств на этот фильм. Однако в контексте повествования начинаешь понимать, что здесь мы будем говорить не о Забайкалье и монгольских степях 1921 года, а о временах дальних, когда предок Унгернов — Отто слыл пиратом, зажигая ложный маяк на острове Хийумаа, носившем тогда, впрочем вполне немецкое название, чтобы корабли разбивались о скалы, а затем грабил их, за что и был сослан в Тобольск.

На самом деле все персонажи реассказа, знают об этой истории, но такие противоречивые родственники, разумеется, вызывают у них приличествующий стыд. И вот, через некоторое время, Юзефович едет на этот маяк, где среди балтийского ввзморья, среди былого ведиколепия увядающих дворянских построек, на фоне непримиримых настроений и унылых дум встречающихся ему людей, он пытается найти нить, которая бы пролила свет на ту давнюю пору, когда, возможно незаслуженно был оклеветан и осужден тот, ДРУГОЙ барон, чтобы разобраться и в том, как осмыслить нужность своего многолетнего пути среди монгольских степей по пути неотвратимой и роковой судьбы «легендарного» барона Унгерна, сплетая в этой извилистой дороге судьбы и других людей. А еще это рассказ о том, может ли зло быть совершено во благо, но выводы предлагается сделать читателю.

Когда какой-нибудь начинающий писатель-графоман с умным видом скачает (!!!) бесплатно эту книгу, задумываясь над тем, как получит первый миллион за роман о какой-то несуразности вроде похмельных баек, ведь в этом ему поможет знаменитый С.К., он и книгу же написал об этом — «Как писать книги», думаю сам Стивен Кинг посмеется негромко над всем этим приготовлением, ну и я тоже вместе с ним, потому что я сам эту ситуацию и выдумал. Потому что книга, которую автор иронично назвал «О писательстве» в русском переводе издали именно как некое пособие для юных и не очень писателей, и в течени лет десяти она обитает исключительно в разделах филологии книжных магазинов, хотя что бы ей там делать?

Стивен Кинг наверняка считает эту книжку чем-то незначительным, но очень личным, ведь дописывал этот том он, оправившись от тяжелой аварии, которая некоторой нитью пролегает сквозь весь текст. Именно поэтому и бодрый ироничный тон, которым Кинг начинает свой опус, неспешно спадает, а потом и вовсе сходит на нет, открывая что-то житейское, потаенное, в этом произведении автор неспешно беседует со своими читателями, которые решили написать что-то свое, и даже предполагает некоторый интерактив. Скрупулезно он рассказывает о том, как надо что-то делать, и как не надо что-то себе обещать, а еще — как правильно выгадать момент в рутине, чтобы написать свой будущий шедевр. Немаловажно, если у молодого автора будет свой собственный важный читатель, которому он доверит право первого прочтения и критики. Но — это безусловно не советы, просто опыт писателя, о котором столько судачат и считают его деньги. В остальном, не все из того, что рассказывает Кинг актуально для наших реалий, но читать о писательстве очень интересно, а потом скептически посмотреть на какого-нибудь коуча, или придурка, пишущего поздравительные стихи на заказ. Когда Кинг пишет о коттеджах, на разного рода писательских семинарах, тоже начинаешь невольно посмеиваться, если видел это воочию.

В качестве своих настольных книг для рекомендаций «как писать», Кинг не упомянул ни Лавкрафта, ни Толкина — потому что эти авторы писали именно так, как и говорит Кинг — для того чтобы писать, а не зарабатывать этим деньги, зато активно приводит пример Дж.Роулинг, как линейно-пишущего коммерческого автора.

Ну, и, как бонус, Стивен Кинг приводит пример нередактированного и редактированного (даже в виде фотокопии для наглядности) рассказа «1408», к концу самоисследования никак не желая расставаться с уютной беседой, и дописывая, дописывая новые нюансы, все так же, не наставляя и не обучая, а просто рассказывая «о писательстве».

Рассказ попался совершенно случайно, но напомнил о «Питере», и о всем, что там происходило (будет происходить)... Название рассказа очень лирическое, какое-то до невесомости теплое, как если бы некоторый скованный в стазисе мир одного человека, с неизвестным никому, кроме него прошлым, наблюдали сквозь снежный шар, по-летнему наполненный тополиным пухом. И вот, этот человек уже готов сорваться в пропасть собственного падения, как вдруг внезапность и катастрофичность происходящего за считанные секунды позволяет ему разбить стеклянный мир своей пустоты. Механизмы запущены, тишина, прорезающая окружающее — звонкая, маятная, словно набат. Старые навыки не позабыты, а навстречу неизвестности идет уже будущая боевая единица мира, которому никто и никогда не даст названия...

* а ведь за первыми изданиями «Питера» так охотятся, ностальгирующие герои «Метро 2033».

Совсе недавно на глаза попалась старая книга, довольно приличная и даже не выгоревшая на солнце, или не испортившая в сутолоке книжных полок своих хрупких страниц из газетной бумаги, имеющей такое скверное свойство. И я подумал, каково будет этой книге, если ее никогда не возьмут в руки дети, не погрузятся в те невообразимые приключения, что сулят им буквы, сплетенные в вязь слов. И вот тогда мне вспомнился короткий рассказ Брэдбери о часе привидений. В час привидений — этот благословенный час, каждый из юных и взрослых обитателей дома наслаждался обществом привидений — а по сути

так искусно раз за разом отыгрывающих эпизоды своих историй — в рассказе не перечислено откуда каждыйиз этих «привидений», даже сноска переводчика не столь подробна, но как бы это мотивировало юных искателей найти первоисточники. А, тем временем, дети в доме уже стали идти в ногу со своим самообразованием, и в завершении непринужденно и просто, не нудно и не скучно о своих теориях им рассказал Платон...

Рассказ, по сути, мой ровесник, заглавный в сборнике Гиневского, который я, время от времени перечитываю. Насколько можно было увидеть расслоение общества в позднем СССР, чтобы показать его мягко и ненавязчиво в детском рассказе, настолько же можно отринуть все это и просто прочитать рассказ о мальчике, которго оставили в обществе бездетных снобов на некоторое время, пока, по традиции давних лет, молодые родители помогали колхозам собирать урожай.

Мальчик не балованный, но и не так часто остающийся с чужими людьми, оказался обескуражен, и на едкие вопросы хозяев, безусловно отвечал что-то не то, показываясь в их видении мира все же человеком на ранг ниже. Никаких толковых занятий, кроме угощения ребенка взрослые толком и не придумали, а единственным связующим звеном между хорошим настроением и неодолимой тоской стал пудель Чарлик, который, впрочем тоже тосковал в ряде правил и ограничений. Попытки «бунтовать» были пресечены на корню, и мучительное ожидание родителей превратилось в пытку. Впрочем, финал все равно благополучен, потому что ожидание в тоске, когда последние часы прошли в коридоре под лампочкой, словно в рукотворном узилище, было вознаграждено радостью встречи, когда неодолимо хочется после прочтения обнять собственных родителей, правда они этого не любят.

Очень интересная и волшебная сказка, написанная еще в XIX веке и ставшая одной из тех, что предвосхитили последующие волшебные сказки, остающиеся в душах людей светлым лучом, несбывшейся мечтой и воспоминанием о былом.

Эту книгу я подарил когда-то своей жене, чтобы она рассказала мне о том, что в ней интересного, сам к тому времени специально не читав это произведение. Издание было оформлено в интересной технике скретчворка художницей руф Сандерсон, и самое интересное, что открывают и завершают это произведение искусства два рисунка. На первом — фейри таится и слушает сказку о золотом ключе, рассказываемую бабушкой мальчику, чтобы спрятать именно для него волшебный золотой ключ. А в завершении книги, эта же фейри снова летит к концу радуги, чтобы спрятать золотой ключ уже для нас, невольных спутников девочки со спутапнными волосами и мальчика, выросшего из своих одежд.

Сказку эту я прослушал и из уст своей жены, а потом перечитал ее и сам. И само волшебство этого произведения как раз в том, что его интерпретация зависит от возраста и опыта. Ребенок прочитает ее, как сказку-действие, где с героями случаются разные приключения на пути к неизведанному финалу. Любитель народных сказок увидит в ней намеки, близкие к совершенно забытым уже архетипам, ну а верующий человек, безусловно, найдет в сказке библейские сюжеты.

Сам Макдональд, будучи священником, не снискал в обществе поддержки своим идеям, проповедовавшимся в церкви, и снял с себя сан. Но его назидательный и успокаивающий тон в произведениях ушел намного дальше, нашел более древние пласты образов, которые сплелись в двоеверном восприятии того, что сейчас, возможно, считается легким этнографическим флером. Наверняка, сказка покажется маленьким детям непонятной, но славные рисунки, конечно, будут привлекать их снова и снова, пока они сами не обретут тот золтой ключ, о котором говорится в книге.

Рассказ отправляет нас в очередную битву за Армагеддон, настолько бесконечную, настолько и беспощадную. В этом рассказе раскрывается внутренний мир пробужденного и активированного через 89 лет брата Черных Храмовников — Аделарда, помещенного в величественный и мощный дредноут — наиболее славное посмертие для космодесантника. Удивительно, что превозмогая боль и жар битвы, практически лишенный человеческого человек, подобно герою «У Джонни есть ружье», вспоминает, размышляет, действует и снова вспоминает, уничтожая и убивая ксеносов-орков вновь и вновь. Грустный финал, но зато славная жизнь для того, кто изначально был предназначен для сражений.

Черные Храмовники восхитили меня еще со времен «Хельсрича» своей непоколебимой верой и жертвенностью, вкупе с тактическими навыками инеприязнью к разного рода нечеловекам. «Черные пилигримы» — небольшая зарисовка об обнаружении кафедрального корабля, уникального артефакта давних времен, который внезапно появился из варпа спустя 300 лет после своего исчезновения на пути паломничества. Это было настолько отдаленное место в Галактике, что центральное солнце было практически незаметно на горизонте звзедных скоплений. Братья-храмовники переговариваются во вокс-связи, и читатель невольно погружается в повседневный мир этих космодесантников, практически рыцарей, блуждающих в космическом пространстве в поисках ксеносов и еретиков. Мы узнаем об обрядах пробуждения духов машин технодесантниками, ну а апофеозом этого короткого рассказа становится обнаружение и уничтожение генокрадов и извращенных ими до состояния нелюдей пилигримов, издевательски глумящихся над верой в Бога-Императора. В какой-то момент читатель может подумать, что Черные Храмовники идут к неминуемой гибели, исполенные божественного боевого духа, но развязка столь же неожиданная, и стремительная, сколь и неотвратимая для врага.

У Марины и Сергея Дяченко есть удивительная особенность — в своих произведениях они доносят до читателя определенные мысли, переживания и проблемы людей, сохраняя при этом романтическую суть фэнтези, прорисовывая образы героев довольно искусно и тщательно. И, конечно, в тех произведениях, что попадались мне была еще и любовь, практически всегда выстраданная и не всегда удачно завершающаяся, но искренняя.

Но, меня, безусловно, зачаровывает и очень красиво воспеваемый мир, что окружает героев, со всеми природными мелочами, с удивительными существами и загадочными пейзажами и перспективами. это очень немаловажно.

В «Хозяине Колодцев» привлекает все — начиная с самого названия, оно интригует, не правда ли? Кто он, что это за колодцы, над которыми он властен? Но, мы получаем интересную и почти сказочную историю, начавшуюся с обыденного и неприятного для мира повести, но интригующего для читателя. Появились наездники, но кто они, если одни из них могу оседлать мелкое животное, а кто-то и матерого волка... А кто такие эльфуши? Это интересно, и ты погружаешься в мир волшебства без такового, по сути.

Молодой юноша-садовник, в своих заботах, встречает девушку, появившуюся из ниоткуда, и странным образом исчезающую неведомо куда....

Далее в повести есть ряд очень красивых и зачаровывающих моментов, в одночасье, словно ветром унесенных появлением Хозяина Колодцев, как надмирового практически вершителя, ряда средневековых интриг и выбора, который встает перед героем, и в итоге не от гордыни, а от слабости любовных чувств, идет он далеко от своей мечты к трагическому финалу, потому что будущего у него нет, и по сути он практически ни в чем не виноват, и даже не трусоват, но его воля и дух почему-то увели его по ложному пути, показав единожды насколько обманчива Судьба, и судьбоносна Сиюминутность.

P.S. А еще мне понравилась фэнтезийная этнография:

Довольно интересное раннее эссе Стивена Кинга о том, как молодому писателю ужасов найти себя, как автора, получающего гонорары. Эссе получилось одновременно пространным и подробным. Насколько я знаю, именно в 1973 году у Стивена Кинга как раз было не так уж и благополучно в финансовом плане, и знание рынка новелл и рассказов в популярных (и не очень) журналах — не анализ эксперта, а собственный опыт. Именно поэтому довольно обширную часть статьи занимают адреса — большая часть из которых сейчас предсталяют собойй исключительно библиографический и источниковедческий интерес.

В пространной, опять же манере, все же замаскированной под структуру, Кинг рассказывает читателю о том, откуда он черпает свои идеи, выстраивая доверительную схему своих страхов, которых он представляет в виде «медведей», при этом приводя, как он любит, примеры личного плана в творчестве.

В профессиональном плане очень четко дается понять, что на момент написания эссе, журналы не очень котировали произведения в стиле Лавкрафта или По, и романтичному любителю изысканных описаний ничего не сулило.

В остальном, довольно интересный мотивационный документ, показывающий нам то, как Кинг творил на ранних этапах своего восхождения к професионализму.

Это еще один самый ранний рассказ Кинга. Он о смысле Рождества.

Уставший доктор в унынии дорабатывает смену, когда ему поступает срочный вызов, где пострадавшего в аварии мальчика нужно еще и прооперировать прямо на месте происшествия, в канун Рождества. Врач блестяще, невзирая на холод и порезы, делает свою работу, и очень удачно, потому что именно с последними штрихами в сложной операции звучат на улице рождественские гимны, и вот он — не только дарит жизнь ребенку, но исам словно перерождается, окрыленный своей победой, осознавая, в чем же настоящий смысл праздника. Вообще, надо сказать, что это самый жизнеутверждающий рассказ Кинга.

Не случайно, «Секретные окна» считается своеобразным приложением к, во-многом, автобиографической «Как писать книги». В самом-самом начале своего жизнеописания на пути к успеху, Кинг упоминал самодельный журнал своего брата Дэйва «Листок Дэйва», в котором он публиковал свои первые опусы, и вот, пожалуйста — они перед нами.

В качестве иллюстрации присутствует даже первая страница из этого печатного издания. В предисловии к рассказам юного Кинга говорится, что при подготовке к этому нежданному «переизданию», рассказы вышли в авторской редакции, и им лишь «причесали» орфографию. Возможно, издатели лукавят, но может, и нет.

Рассказ «Прыгун» написан явно под влиянием бульварных произведений про опытных сыщиков и умных криминалистов (это и сейчас популярно, насколько мне известно). Кинг рассказывает нам об одном дне из жизни полицейского психолога, который уговаривает известного склонного к суициду парня не прыгать вниз. В целом, произведение очень динамичное и держит в ключе заинтересованности до конца. Здесь есть даже динамика — в конечном счете, злость и обидные слова сильнее всех уговоров, ну а юный автор рассуждает на тему того, что большинство суицидников только говорят о своих намерениях, но не способны довести дело до конца.

На самом деле, именно так и нужно составлять предисловия к книгам успешных писателей, особенно если сборник является дополнением к уже написанной книге. Питер Страуб, как состоявшийся писатель, и друг Стивена Кинга не стал рассказывать о том. насколько хорош Кинг, как автор — успешный и читаемый, а о том, как он этим автором стал, без обиняков, со множественными отсылками к собственным словам Кинга. Когда люди бесконечно перетирают творчество и личную жизньб писателя, очень часто они забывают, что Кинг уже давно не только и не столько Король хоррора, но пробующий себя в абсолютно разных жанрах творец. Причем, зачастую он сам признает свои ошибки, анализирует и иронизирует над собой. А еще, Кинг — достаточно беззащитный перед своими читателями, ведь он рассказывает о себе всю подноготную, и один немногих писателей, который ведет с визави диалог, словно радушный хозяин, пригласивший случайного знакомого из бара к себе в гости, продолжить беседу. Все знают о фобиях Кинга, которые он возвел в абсолют, о его любви к выпивке и веществам, о тех или иных проблемах. Именно поэтому каждому, читающему Кинга, начинает казаться, что он и сам давно знает этого парня. В этом и секрет его популярности, о чем и пишет в своем предисловии Страуб, подробно анализируя все те редкие произведения, что собраны под обложкой «Секретных окон».

Завершение сборника «Лавка дурных снов» получилось очень грустным и, в то же время, атмосферным. Здесь есть все, что стоит на пороге приближающейся осени, тихая печаль перелесков, плеск воды, изгибы пригородных трасс, опустевшие коттеджи и виллы, шум ветра в деревьях навевающий тоску.

Вот только людей в этом мире больше нет. Далекая и гипотетическая ядерная война принесла невидимую смерть — и вот уже не слышен на озерах крик гагар, не стало пытливых лисиц и бурундуков, перебегающих в сумерках расчерченные ровными линиями трассы. здесь осталось место только горести и тоске, тоске одиночества и предчувствия неминуемой гибели. В этом мире остается немного заботы — заботы о добром соседе, о беззащитном доверчивом животном, зная, что всему скоро настанет конец.

Это рассказ об увядании, о непреодолимом ходе времени, которое все равно, рано или поздно забирает, отнимает и доставляет невыносимую боль. Жизнь, в которой еще столько можно было успеть — неумолимо уходит. Для того чтобы осознать это — достаточно было развязать небольшую ядерную войну, в которой, как известно — небывает победителей. И вот эта, невидимая глазу и непонятная гуманитарию радиация лишь ускорила процесс распада, процесс увядания.

В конечном итоге остаются еще мечты, которые можно претворить в жизнь, хотя бы в миг гибели. Выпить лучшего пива, любуясь пейзажами в дорогом фотоальбоме, или разогнаться до самой высокой скорости на крутом мотоцикле, чего бы никогда уже не сделал в обычной жизни. И — никогда не увидеть ядерной зимы.

Во многом, печаль рассказа передается и личными ощущениями Кинга, который сетует, что не сможет боже оседлать свой «Харлей», и насладиться видом заката с трассы. А еще здесь есть немного Брэдберри,

Как ни странно, перед вами рассказ о катастрофическом везении. Или везении при катастрофических событиях. Практически запротоколированное полицейское объяснение задержанного, так сказать, из первых уст.

Есть гипотетическая американская семья. Неглупый, но и не такой уж везунчик, отец, обычная мать и сынок. Не white thrash, но и не плебеи какие-то — обычная янки семья. Отец работает, работает, работает — и умирает, чуть ранее заработав на небольшой загородный домик у воды (ну лучший берег, но все же). Мать торгует цветами, сын приторговывает травой. Как вдруг! Внезапная удача в денежном эквиваленте, плюс лотерея. Как тут не запить. В общем, на пути, к состоянию алкоголиков с небольшими деньжатами, причем по трезвой голове инвестированными в подсолнечное масло, мать и сын решают не работать, и просто жить вместе и бухать, без всяких проблем. Проблема возникает, как водится на пустом месте. некая итальянская семья побогаче покупает виллу на другом берегу, и на главный американский праздник — 4 июля, каждый устраивает фейерверки. Далее, в полицейском протоколе идет длинная история многолетнего фейерверкового противостояния. Денег в это было вложено немало, сил и нервов тоже, причем главным раздражающим фактором для мамы и ее стареющего сына являлись радостные упражнения на труде одного из итальянских сыновей. В общем, написано это все очень задорно и весело, а финал поистине отличный, учитывая смекалочку итальянцев и везение пьющей семьи янки. Рассказ доставил радость, честное слово. Ну, и чтобы никто не забывал про Касл-Рок, в финале на дающего объяснения виновника торжественного салюта, грустно смотрит

Если честно, то помимо всего прочего, хочется добавить немного о таком сорте развлечения. Каждый год видишь, как в небо декабря, ближе к полуночи взлетают недешевые фейерверки, и каждый раз, слышишь брюзжание каких-нибудь, вышедших тоже на морозец людей, дескать «а зачем и для чего», не осознавая, что они получают бесплатное развлечение, и ни разу я не слышал, чтобы запускающие кому-то сказали — «не смотрите, это только для нас».

Один из лучших рассказов сборника. В нем есть все — и мотивация для мнимых лузеров, и чуть-чуть волшебства, и немного мистики, плюс немного обыденности копирайтеров и рерайтеров в современных условиях.

Итак. 40-летний копирайтер, живущий с родителями, и часто постыдно застигающий себя у их холодильника ночью, чтобы подкрепиться наконец-то подвязывается на что-то более-менее приличное. Хотя, заштатный сайт с желтопрессными статьями и откровениями подвыпивших звезд шоу-бизнеса, где каждый второй писака — личность, а каждый мервый индивидуал с кучей постеров и псевдо-остроумных мемов, украшающих офис, вряд ли то к чему стремился человек с филологическим образованием. Парень пишет забавные (с точки зрения обывателей) некрологи, обыгрывая смерти знаменитостей в нелицеприятном свете. Но. людям нравится, и когда медиа-холдинг покупает бульварный интернет-журнал, наш герой (а это ботаник в очках, даже если он их снял) просит прибавки к зарплате. Редактор отказывает, и в сердцах он пишет некролог уже на редактора, еще живую и любящую ментоловые леденцы женщину. И по стечению обстоятельств,

Кто-то сравнивает этот рассказ с «Тетрадью смерти», но смею заметить, что это аниме и манги чаще всего вторичны, а архетипы подобные сюжету рассказа в европейской традиции сплошь и рядом. А вот мне по настроению рассказ напомнил «Колыбельную» Чака Паланика.

Стивен Кинг довольно словоохотлив в своей Лавке дурных снов, и в предисловии к рассказу практически рассказывает нам сам сюжет, основанный на личных наблюдениях. Пробка, ты едешь по своим делам, а за стеклом в соседнем автобусе совсем другой мир. В принципе, вот и все.

Провинциальный предприниматель едет на деловую встречу в связи с экологическими пробемами в нефтяной отрасли, он опаздывает, и еще больше ему не хочется выглядеть смешно в огромном небоскребе. Водитель такси тоже не обнадеживает. Плохая погода и пробки усугубляют всю патовую ситуацию для главного героя. Как вдруг!

В соседнем автобусе он видит через стекло мужчину и женщину, которые занимаются своими делами. Он домысливает себе, что же они делают, и внезапно —

Рассказ получился таким обыденно рутинным, словно почти каждый из читателей мог бы столкнуться с подобным. Единственное, что осталось для меня загадкой — это

В «Лавке дурных снов» нашлось место и для окололавкрафтианского ужаса, пусть он и преподнесен с некоторой долей снобизма с одной стороны, и скепсиса с другой. Богатый человек (один из влиятельнейших людей в мире), спеша на встречу, попадает в авиакатастрофу, и чудом остается в живых, испытывая в течение нескольких лет чудовищные боли, собранный практически по кусочкам. К нему приставлена за очень большие деньги медсестра, которая выполняет функции сиделки, но она вовсе не сиделка, а специалист по физиологии и нанята, в первую очередь, чтобы провести реабилитацию. Читатель, как обычно подглядывает за всем этим именно с ее стороны. А по ее мнению, богач не хочет прилагать для выздоровления никаких усилий, он симулирует боль, и более того — вызвал откуда-то очередного шарлатана-священника, который занимается черт знает чем... С нескрываемым презрением смотрит девушка Кэт на своего нанимателя и присутствующих, чуть ли не наизусть зная монолог хозяина этой скорбной обители. А, тем временем, священник предлагает изгнать из богача демона агонии. Предприниматель предлагает ему 10 миллионов долларов, однако благочестивый священник просит ровно столько, сколько стоит восстановление его храма, что уже практически исцеляет алчного богача. Ну, а дальше мы видим то, как Кинг представляет себе обычно изгнание демонических сущностей при помощи подручных средств.

Получается не очень, но результат, тем не менее, достигнут. А вот финал, все же остается открытым.

На самом деле — это очень грустное стихотворение, пускай Кинг бравирует и ерничает под личиной своего квази-друга Фила, выпивая на поминках хиппи Томми, которому посчастливилось умереть от лейкемии, а не от СПИДа, ну или если отринуть причины, то повезло умереть все еще молодым, под любимые песни, в чистом прикиде, настолько нелепом в мире, где не ценят все их пацифистско-гейские лозунги. Если подставить под этот шаблон любую другую субкультуру, любого т.н. «бунтаря», прожигавшего жизнь и ушедшего слишком рано, понимаешь, что все остальные герои стихотворения 40 лет назад страшились одного — стать обычными обывателями, и за лукавыми подсмеиваниями и пьяным бравуром скрывали собственные опасения. Впрочем, Кинг об этои говорит прямо, без лукавства, на примере этих же персонажей. В этом смысле, пресловутый хиппи-гей-меломан Томми превзошел их всех, умерев в той нелепой одежде, которая ему нравилась, со всеми своими закидонами и бунтарским духом. Что осталось другим — взрослеть, становиться страховыми агентами, признаватся самим себе в «предательстве идеалов», пить и стареть, стареть, безнадежно стареть.

Очередная история о закате жизни, стариках, и их воспоминаниях на фоне некоторого саспенса из Лавки Дурных снов. Залежалый товар, скажет кто-то снобским тоном. Пожалуй, нет. Здесь Кинг в очередной раз успокаивает сам себя перед лицом неизбежной старости, а чтобы поиронизировать и подразнить все еще ретроградную публику, претворяет свои мысли в уста старого гомосексуалиста.

В этом старом доме для старых стариков, впрочем, довольно нестрогих порядков заведении, обитатели его уходят незаметно, а возраст и деменция не позволяют привязавшихся к ним горевать слишком долго. Старая Ольга Глухова собирает огромный пазл, в котором, судя по всему отсутствуют детали, чтобы завершить это аллегорческое возведение Эйфелевой башни, которую в свое время так критиковали. Старый жеманный гей уже дожил до тех времен, когда его никто не стал бы критиковать за неподобающую ориентацию, но время, разумеется упущено, и вот он предается воспоминаниям, рассказывая своему единственному другу в этом затхлом доме престарелых, о том, какие раньше были времена. тут неоходимо сразу же представить себе толпы клонированных Дэвидов Боуи, ну и включить какой-то из его треков. Постирония Кинга в этом случае заключается в том, что для зрелых гомосексуалистов весь этот танцующий бомонд был уже не «true». В эту канву, по сути, можно вставить хоть кого — от поклонника рок-музыки до чтеца книг. «Вот раньше было время...» — словно бы вздыхают все эти уже стареющие любители разврата, а вокруг них все пляшет этот блесточный карнавал. И вот тут на сцену выходит ВИЧ-инфекция, так страшащая содомитов, один за другим они умирают, не совладав со своими «страстями». И вот, на закате жизни, смерть уже на пороге в своем последнем образе все еще влекущая старика, и давая повод отойти в мир иной и тому самому другу. Ведь в их памяти возникало что-то очень сильно вдохновившее их когда-то. А вообще — рассказ про очень хорошие часы, которые достойны того, чтобы служить хорошему человеку, а потом передаваться по наследству таким же хорошим людям.

Кинг, помимо всего прочего, еще и бейсбольный болельщик. И эта история о бейсболе. Именно поэтому, когда я принялся за нее, скептическая ухмылка не покидала моего лица. Однако, чуть ли не с первой страницы, таинственная история парня по имени Билли меня затянула. И, если бы не все эти ужасные бейсбольные термины (честно говоря, для меня эта игра кажется каким-то нелепым видом лапты), то повесть вышла бы идеальной.

Стивен Кинг здесь делает легкий реверанс к себе, как к спортивному беллетристу, и неспешное повествование, идущее из уст тренера одной из когда-то великих в квази-мире Кинга — «Титанов», в интервью-монологе для репортера Кинга окунает нас не просто в мир околобейсбола, но и всего, что могло быть в том самом мире конца 50-х, и эта непередаваемая атмосфера спортивных матчей с настоящим болением на трибунах, с запоминающимися инцидентами и легендарными спортсменами передается и читателю. Когда тренер неоднократно рассказывает о незабываемом перфомансе болельщиков, сразу окунаешься в воспоминания и сам, помня, как ходил на футбол, болея за некие команды в третьей и премьер-лиге, и что там вокруг всего этого происходило, яркий перфоманс, активная поддержка и прочее. Во многом, мне показался близким к этой истории роман Ника Хорнби «Футбольная горячка». А тут параллельно выписывается целая интригующая дорога к славе простого недалекого паренька, ставшего за короткий миг кумиром трибун — Билли «Блокады» Блейкли и оригинальных интересных спортсменов вокруг него... Ах... КАК ВДРУГ!!!

Кинг не был бы собой, а в предисловии к повести он даже открыто заявил об этом, если бы не испортил всю эту идиллию чем-то «своим», «кинговским». и вот перед нами уже детектив-саспенс, где

А злобный ветеран бейсбола Дэнни Ду так хорошо к нему относился, что парень просто не мог не сделать что-то и для него. Но, карьера Дэнни Ду тоже закатилась, правда мистер Билли-бой в этом уже не был виноват, если только отчасти. Отличное произведение, как ни крути.

Еще один рассказ из Лавки, где нам пытаются продать что-то обыденное, но повергающее в страх похлеще любого чудовища.

На сей раз мы рассматриваем брак ни как рутину, ни как соперничество, а как некую сложившуюся обыденность. Главный герой, работающий в рекламной компании, очень нервничает, настолько, что ему снятся кошмары, и он вздрагивает от собственной собаки, что нажевывает что-то под кроватью. Но зачем кричать, он ведь заботится о своей жене, очень ее любит. Жена тяжело болеет, и любящий муж может ее всегда поддержать, оставить суп, или написать милую записочку на холодильнике, перед уходом на работу. Однако, слишком уж хорошо мы знаем Стивена Кинга. Главный герой

В общем. уже через пару страниц нам становится ясно, что

Но ведь Кинг и не думает выставлять нас дураками, ведь не выставляют читателей ежедневных новостей подробные сюжеты и намеки. Это просто еще одна чудовищно правдивая зарисовка из жизни, что уж тут поделать. И ведь ничего в этой истории сильно и не приукрашено, подобные истории происходят сплошь и рядом — «С любимыми не расставайтесь» в этом случае производит несколько ужасающее впечатление.

Герман Воук уже мертв, но он верил в нас до конца.

Рассказ Стивена Кинга получился достаточно многогранным, с одной стороны он гиперреалистичен, потому что поднимает один единственный вопрос, всплывающий на поверхность. Насколько человек, слабый к алкоголю может скрывать свои нелицеприятные пристрастия под маской добродетельного родителя, успешного режиссера, или домохозяйки, что приветливо здоровается с тобой по утрам. Как одно единственное досадное недоразумение, расслабившее настолько, что выпустило демонов из пустой души, привести к гибели совсем уже невинных?

Мог ли на этот вопрос ответить Герман Воук? Думаю, что Стивен Кинг считает, что да.

Две расдобревшие от дешевой калорийной пищи женщины, в отчаянии от невзгод, с сонмом случайно появившихся на свет, поэтому особенно не вызывающих у матерей любви — детей, никогда не знавших своих отцов, живут или выживают в своих одиночества в двух городках по соседству. Как вдруг! Внезапная удача — выигрыш что-то меняет. Вот он — долгоиграющий кредит — закрыт, появились возможности и случай предоставляет удаче уже больше не отворачиваться от прирожденных неудачниц. Вот он, тот случай, когда демоны вырываются из своих узких келий навстречу предназначению, и ведут нетвердой рукой сквозь серость на ослепительно ярком красном микроавтобусе.

А вот вторую сторону медали, престарелых поэтов, я вижу довольно часто. Дело здесь не в возрасте, хотя параллельным героям этого рассказа, поэтической, когда-то богемной паре, уже за 70. Здесь дело в какой-то непреодолимой тоске, неприкаянности — вот ты был, купаясь в мнимой славе и лести собратьев по перу, когда вино лилось рекой, а ночи были горячими от страсти — а вот ты уже вышедший в тираж автор, которому уже не предлагают выступить на городском празднике. Остаются только воспоминания, и пример... А пример вот он — нестареющий Герман Воук.

Трагедия, развернувшаяся в ту осень в кемперном месте для отдыха показала человечными как раз богемных авторов, потому что тот, кто хоть раз прикоснулся к прекрасному, не может лицемерить перед лицом страха и ужаса.

Тогда при чем тут Герман Воук? Он скорее идеал, нежели пример...

Геман Воук (1915 — 2019) — писатель, лауреат Пултцеровской премии, религиозный человек.

Стивен Кинг написал коммерческий рассказ. Занавес. Хейтеры расходятся, возможно прочитав его абсолютно бесплатно в стоковой электронной библиотеке. Я приобрел книжку за 431 р. без скидки, так что — давайте впечатляться.

Вообще, умиляет, когда рассматривая это произведение Кинга, как коммерческое, рекламное, «антисоветское» (про Сталина там ровно столько же, сколько и про все остальное) — мало кто из ненавистников вдруг вспомнит, что произведение, в целом — научно-фантастическое, что для современной литературы редкость, а уж для Кинга — тем более.

Итак, навскидку у нас есть некий преподаватель колледжа, псевдоконсерватор, то есть печатает он все же не на машинке, а на компьютере, что делает ему огромный плюс, мне до сих пор встречаются именно такие ретрограды, после которых необходимо все перепечатывать, подобно секретарю. У него есть девушка (женщина, партнер), тренер заштатной команды. И вот, он поддается на уговоры своего разума и оставаясь в относительно нервном состоянии, ввиду разрыва с пассией, покупает себе электронную читалку. Я не знаю, что особенного в этом гаджете, в свое время я выиграл примерно такую же в литературном конкурсе, с экраном «как будто страницы», и игрой «змейка», и до сих не впечатлился, предпочитая все же если уж читать электронные книги — то с ноутбука.

И вот, главному герою приходит наконец-то «гаджет» прелестного розового цвета, и как оказалось — с расширенными возможностями —

Что мне понравилось в рассказе — во-первых лаконичная реклама — ее ровно столько, чтобы рассказ в свое время стал приятным бонусом для пользователей амазоновской книжки. Во-вторых, дуэт неглупый студент-но-спортсмен\преподаватель-ретроград напомнил мне давний графический роман «Индиана Джонс и Судьба Атлантиды», ровно настолько, чтобы поностальгировать. В-третьих, нельзя было не сделать читателям приятный сюрприз в виде отсылок к Темной Башне. Мы, все же, получили вторичный продукт в сборнике «Лавка дурных снов», а для читателей на Амазон, в свое время, наверняка это было сюрпризом. В то же время, на удивление, те самые кан-тои «низкие люди в желтых плащах», впервые показаны не как карикатурные персонажи, и не как злодеи, содействующие Алому королю, а как некий вариант Патруля Времени — абстрактная

Это, впрочем, мои догадки, и попытка отнестись серьезнее к произведению, которое рассказывает нам о счастливой истории любви и новинках электроники.

К теме посмертия приходят в творчестве часто, ведь, так, или иначе, люди постоянно об этом задумываются, поэтому в литературе и кинематографе это раскрыто не просто широко, а почти повсеместно. Сюжет, по итогу зависит лишь от того, кем был человек в жизни («Куда приводят мечты», «Битлджюс», «Тайна Коко» и пр.) Почему-то, в общепринятом режиссерско\писательском понятии загробной жизни, по ту сторону нас ожидает какая-то бюрократическая контора (по сути Чистилище), где зануды клерки будут веками рассматривать ваше «дело», пока не отправят куда-либо дальше.

Стивен Кинг пошел в этом деле еще дальше. Его герой — как раз такой вот зануда-делец и есть, и попадает он к не менее занудному клерку, сразу после смерти от рака прямой кишки. Однако, суть рассказа не совсем в христианской интерпретации послесмертия, а скорее к некой череде реинкарнаций, то есть

И мистер Эндрюс, переругиваясь с клерком о том, кто из них был хуже в своей жизни (вот уже в сотый раз в течение вечности) снова выбирает переродиться, чтобы прожить свою жизнь заново (ведь теперь то он знает все нюансы и просчеты)

Зато, Кинг, словно успокаивает читателя. После смерти не так уж и страшно, особенно учитывая, что все будет идти своим чередом снова и снова.

Здесь нет ничего странного. Стивен Кинг, во многом пишет о том, чего страшился, и в этом небольшом рассказе он раскрывает небольшие потаенные уголки своих страхов, позволяя смоделировать то, как бы могло все быть у молодого писателя, если бы вдруг у него не получилось им стать. Но, здесь не только это. В первую очередь, нужно посмотреть на молодость, как таковую. Вот, перед нами Стивен Кинг, маститый писатель за 70, который может себе позволить то, или иное, а вот Стивен Кинг — студент, который ворует гамбургеры и бифштексы в супермаркете, сокрушаясь о том, что цыпленок то под куртку, в общем-то, и не помещается.

Где та грань, которая может разрушить и без того хрупкое семейное счастье? Могут ли деньги быть настолько важным элементом материального блага. настолько важным, что их присутствие сразу сделает возможным ощущение грехопадения.

Молодой писатель Чад, и его жена Нора еле сводят концы с концами, но это вовсе не взрослая пара, как из рассказа про «Гармонию премиум». У них вроде бы все еще только начинается. Он — подрабатывает учителем на подмене, и мечтает о том, что его недописанный роман станет бестселлером, а она выполянет более тоскливую работу сиделки и медсестры. В целом, Нора очень хочет думать. что она «тянет» семью, и ей вроде бы верится в грядущий успех мужа. В один прекрасный момент, пожилой проповедник, у которого Нора проводит много времени за некоторую плату, предлагает ей совершить грех, грех, для того чтобы «безгрешный» священник мог ощутить — каково это.

Грех, на самом деле, не такой страшный — но отвратительный в своем искушении его совершить, причем за большие деньги.

Однажды я посмотрел комедию с Джимом Керри «Аферисты Дик и Джейн» — вот, что-то подобное мы видим в рассказе Кинга, только это несмешно. Единожды совершив грех, Нора идет по стезе грехопадения и дальше. начиная нарушать заповеди, о которых, впрочем, сама она не имеет представления. Она просто думает, что совершив безнаказанное «почти преступление», она практически могла бы делать что-то без тягот совести. И самое удивительное, что ее патрон — тот самый священник понимал, что в сущности не был потребителем греха — он по сути стал тем самым

А вот Чад — разве можно винить человека, который имел мечту, но она не задалась. Однако, он был верен ей до конца, помогая ей в грехопадении не как сообщник, а скорее, как невольный спутник, и его маленький успех, которого, по сути Чад добился сам, пусть и не совсем того. чего он желал, вызвал у Норы, окрыленной своим грехом, и практически избавившейся от моральных установок, показался ей жалким, и она снова предала. А ссуда на дом — пожалуй, выплатив ее частями, так как советовал старый прохиндей, она останется в тишине, и будет ли это счастьем «всего добившейся» или одиночеством, которое закончится чем-то плохим — зависит опять же, от установок, но в этом случае мы должны помнить, что понятие «грех», о котором мы столько говорим, у неверующей Норы изначально отсутствовало в лексиконе.

Вообще, отрадно, когда неплохой писатель пробует себя в совершенно разных жанрах. Так, было очень заманчиво посмотреть на то, как виртуозно (или же нет) Кинг справится с вестерном. Что ж, как по мне, получилось интересно.

В давние годы, когда Дакота только-только присоединилась к американским штатам, в одном захолустном городишке, где никогда ничего не происходит, разве что помрет кто иногда, или напьется до такой степени, что его отнесут в кутузку проспаться, вдруг случается убийство, причем убийство страшное, жертвой которого стала маленькая девочка. Все улики указывают на местного забулдыгу и недалекого завсегдатая салуна — Джима Трасдейла, который и сам дурак, да отец был все же дурнее. Неприкаянный, отверженный и никому не нужный, он становится единственным подозреваемым, ведь на месте преступления была найдена его шляпа, с которой он никогда не расставался. Сам же он по слабоумию, убраля в тот вечер с двух стопок виски, а на большее у него и не хватило. Так, легкомыслие привело его к трагическому исходу — убийству, изнасилованию и краже серебряного доллара, который, он, впрочем, не только не потратил, его при нем не нашли.

Практически месяц жил незадачливый Трасдейл в кутузке, столовался там же и гадил в ведро (о чем Кинг, конечно же рассказывает подробно). В конечном итоге, шериф не верил уже в то, что дуралей мог бы кого-то убить, да и сам обвиняемый всем говорил об этом. Но, правосудие тех лет, безысловно, сурово, к тому же развлечений то других, кроме казни у людей нет.

Зато как бахвалился и разорялся местный похоронных дел мастер Хайнс. Его неприятный голос раздавался то тут, то там, а в зале суда он выступал бесцеремонно, так что его вывели, но наказанию не подвергли.

И вот, Кинг подводит нас к финалу, опять же — очень простому и логичному. Обманщик-тупица все же был виноват, за что и понес кару, к тому же

И вот, в городишке, где ничего не происходит, что-то все же произошло. Но позже об этом, посудачив, забыли. Ну, а шериф, сам поверил, в то, что дурак, и кто ему об этом сказал?

Так, что, кто знает, в чем было там дело, и кто отправится в Ад на самом деле...

«В нас пропал дух авантюризма» (с) харизматичный персонаж советского кинофильма

Стивену Кингу чуть хуже удаются стихи, нежели проза, в то же время из них получаются целые истории, которые с удовольствием можно послушать на живых выступлениях авторов. Беда автора лишь в том, что судя по его же воспоминаниям ко многим произведниям в стихотворной форме, мы видим некоторую идею, переработанную кингом в недавнее время, а вот те самые юношеские оригиналы 60-х годов утеряны. Что ж, идея все равно остается, поэтому мы читаем то. что предлагает нам торговец в лавке Дурных снов.

В захолустном баре неприглядный пьянчуга находит себе случайного собеседника, и, как водится в рассказах еще времен Кервуда и Лондона, заплетающимся голосом благодарит слушателя за выпивку интересной, как ему кажется, историей. Это история очень давняя, и, судя по всему не дает покоя пьянчуге до сих пор, а, быть может, и является причиной его завсегдатайства в заведении. Когда-то, давным-давно, он был участником экспедиции где-то в джунглях, и на его глазах погибали те смельчаки, что подвязались участвовать в этой авантюре. Что искали там антропологи (а одна из умерших была антропологом, о чем она, как впрочем и все антропологи, постоянно напоминала (как обычно, мне приятно видеть именно эту профессию в произведении) неизвестно, но в итоге они набредают на храм. сложенный из костей, после чего мы видим очень лавкрафтианскую подоплеку и развития сюжета, и финала, что дает Кингу еще больше плюсов, не только, как автору замысла, но и как поэту. Роковая предопределенность — вот с чем мы сталкиваемся вместе с рассказчиком, безоговорочное ожидание чего-то, что ищет, но никак не может настигнуть его, от чего становится жутко.

По слухам, это стихотворение должно было стать основой для сериала, еще в 2018 году, но с тех самых пор я не слышал о работе над ним.

А, был ли мальчик?

Стивен Кинг снова пытается показать нам что-то простое, но на самом деле обманывает, завлекает и, разумеется ошеломляет. Обычная ситуация. Взрослый мужчина немного поехал, и высадил целую обойму в маленького мальчика, который ему чем-то не понравился. В ситуации, когда оправдательного приговора не будет, пожизненное заключение невозможно, и единственным средством избавить мир от такого монстра является прививка. У такого «пациента» есть ряд привилегий, одно из которых — безлимитное длительное свидание. Ввиду того, что ни друзей, ни родных у героя рассказа нет, собеседником в его исповеди станет лишь адвокат, которому и рассказывает свою историю мистер Халлас. который через некоторое время пойдет по дорожк в Ад. Но, разумеется, все было бы очень просто, если бы нам рассказали такую вот грустную историю про мальчика и его демона. Мы проходим через всю жизнь человека, который с самого детства чувствовал себя великодушным. Он был великодушным к отцу, когда не стало матери, он не так уж ему докучал, и даже закрывал глаза на его скрытую пассию, не совсем политкорректную по тем временам. Он был великодушен к умственно отсталой девочке, ходя с ней за руку (ведь не ходил никто), он был великодушен к девушке, мечтавшей стать актрисой, но все же не был уверен в ее таланте настолько, чтобы она не повесилась, а как чудесно он утешил ее подругу, и даже женился на ней. Ведь всему виной — гадкий мальчишка, не выросший из нелепых детских одежд, шутник не по возрасту, сквернослов и подстрекатель.

И вот, пройдя по пути юных любителей клоунов из «Оно» и прочитав про злую обезьянку с цимбалами, пытливый читатель начинает сомневаться. Слишком уж легко все свалить на недоросля, который, к тому же (ну, или кто-то похожий на него) был застрелен тобой. Что же было такого в жизни Халласа, от чего он скорее всего двинулся, найдя себе персонального трикстера. Неурядицы в жизни? Неуверенность, которую так легко прятать за гордым великодушием?

Как видно, гораздо проще подумать, что у Пеннивайза есть некий внук, любящий сальные шутки, а мистер Халлас просто убил злое чудовище. Но, безусловно, у медали всегда есть две стороны, а читатель, которому и посвящен этот рассказ, проведет полчаса в напряжении и переживании, и самое главное — останется в сомнении, был ли на самом деле тот гадкий мальчишка...

Во многом, «Лавка дурных снов» — сборник, показывающий нам Кинга с других сторон. Он рассказывает нам истории в стилях, иногда далеких от ужаса и мистики, иногда это подражания, иногда инспирации, иногда — трибьюты к стилю полюбившихся Кингу авторов. В общем, очень разноплановые.

Когда я прочитал «Дюну», историю почтенного судьи Бичера, перед моими глазами все время вставал образ совершенно, быть может незнакомый молодежи. Это судья из заштатного городишки, который был показан в провалившейся в прокате. но очень запомнившейся мне в детстве черной комедии «Сплошные неприятности». Судья, блестяще сыгранный Дэном Экройдом не просто показывает нам очень старого человека (старее только Дед из «Техасской резни бензопилой»), но хитреца, прожженного и знающего толк в жизни, страшного, по сути человека, вершителя судеб. Но. вернемся к рассказу.

Старый судья Бичер большую часть рассказа предстает нам этаким дедом, который уже отошел от дел. у него есть деньги, обслуживающий персонал, которых старик раздражает. а сам старик каждый день ездит на лодке на маленький островок. Островок этот скрывает большую тайну, которой уж очень хочется поделиться старому Бичеру. И вот уже перед ним его поверенный, с которым он, вроде бы, обсуждает свое завещание. Но, угощая наивного (как оказалось) нотариального служащего своим дорогостоящим виски (старик тем временем подмечает все за этим молодым человеком, хотя для его возраста вс,е моложе 60, молодые). он подмечает его пунктуальность, слабость к алкогольным напиткам, многие другие мелочи, а сам рассказывает историю, которая может показаться маразматическими бреднями.

И вот, старый Бичер рассказывает свою историю молодому Уэйленду, и с каждой минутой, я читающий этот рассказ, все больше вспоминаю творчество Лавкрафта, и его рассказ «Картина в доме». Старик рассказывает случайному человеку историю, но чем же она оказывается в итоге. Что завлекает немолодой разум и заставляет получать удовольствие на излете лет. Все это мы понимаем в последних предложениях, а красноречивее улыбки хитреца Бичера может быть только улыбка самой смерти...

«Амёба сказала, что Бог велел делиться. И разделилась пополам. Потом ещё раз пополам».

Аксиома хитросплетений уловок одних, и находчивости других заметно отличается. Приведенная выше цитата вполне раскрывает мышление «подавляющей компании», которой всегда так опасался, в общем-то, не такой уж слабый и не такой уж глупый мальчик Дима, наделенный способностями лидера, психолога и авантюриста. С самого первого прочтения в детстве рассказов о Капитане Сого, я никак не мог понять, почему же, несмотря на такой сильный страх перед этими даже и не такими хулиганистыми парнями, главный герой с ними взаимодействует более, чем с кем-либо, и самые интересные приключения у него происходили именно с ними, право — ведомый Женька, поедающий ботинки, меня все время раздражал.

На этот раз ситуация получилась прямо «томсойеровская». Родители Диме поставили ультиматум — или я мы для черемух — или никаких больше карманных денег. Как всегда — случайная мысль, случайно услышанные новости о кладах, и вот уже тут как тут компания дачных хулиганов, которые всегда готовы к тому, чтобы их обвели вокруг пальца. Интрига дополнена парой ералашевских диалогов и обменом любезностей между группой бездельников и находчивым мальчиком, и вот уже перед нами захватывающий рассказ о том, как труд облагораживает человека, если грамотно дать вводные.

Дело кладоискательства настолько увлекает всех, что даже сам Дима уже верит в это, впрочем заканчивается все как обычно. В целом, очень интересный рассказ для тех ребят, что не любят домашних работ на огороде, но зато имеют психологические навыки, чтобы копать ямы под черемуху, как Дима Колчанов. или же красить забор, как Том Сойер. Всегда найдутся те, кто в этом с радостью помогут.

А вот еще один рассказ о неотвратимости. На сей раз — о том, как старость приводит к беспомощности, и вот уже детям приходится заботиться о впавших в детство, больных Альцгеймером родителей. Мистер Сандерсон, как и многие и многие другие заботится о своем отце. Забота, впрочем весьма похожа на такую же, что описал нам Чак паланик в «Удушье». Все повседневные заботы отданы работникам хосписа, где и доживают дни пожилые люди. Их кормят, следят, чтобы они не поранили себя, а быть может и поколачивают тайком. А родной сын, не самый, быть может любимый, выполняет функции «ребенка выходного дня». Он общается с непомнящим уже ничего отцом, кормит его в ресторане, катает на автомобиле, терпит его, по сути. А еще, иногда, отец начинает вспоминать что-то из прошлого, когда сиюминутное стирается, а из закромов памяти вываливаются особенно ранящие сына воспоминания. Измена жене, наплевательское отношение к детям, смерти брата Сандерсона, флирт на Хэллоуин. Все это очень неприятно слышать сыну, а отец через секунду уже и не помнит. что рассказывал. Он поедает все ту же еду, и готов возвращаться в хоспис, не помня. что едет туда. И вот — случайный дорожный конфликт, нелепый в своей абсурдности. Беспредельщик на крутом пикапе — он чувствует себя совершенно безнаказанно, а Сандерсон оказывается беспомощным, словно юный отличник перед хулиганом. И вот тогда...

История неожиданно приобретает совершенно другой оборот, а Кинг показывает нам, что иногда память старого отца включает не только обидные воспоминания. И. исходя из самой трагичности и безысходности ситуации — в какой-то момент Сандерсон получает свою толику участия, внимания и отцовской любви, после которой все последствия становятся не так уж и важны. И именно в этот момент сирены полицейских машин становятся той музыкой ангелов, звуком фейерверков, отблеском хэллоуиновских свечей.

Стивену Кингу удивительным образом удаются не только мистические истории, но и вполне обыденные. Лаконично и ненавязчиво, но зато с кучей подробностей, может быть не всегда этичных, автор вводит читателя в мир людей, в общем-то, живущих рутинно. Они экономят на всем, живут размеренно и скучно. Возможно, где-то из них получились бы отличные мещане, но, видимо водоворот проблем все дальше и дальше уводил незадачливого главу семьи в пропасть банкротства, ненужности и безнадеги. Страшно ли это. Безусловно, для тех, кто изначально грезил «американскими мечтами», это даже не страх, а неизбежность и неотвратимость.

И вот, случайный день, за которым мы наблюдаем, показывает нам всю ту же сутолоку, где сам Кинг пытается иронизировать. Как вдруг — раз, и этого ничего больше нет. Всего один миг, одна случайность, одна минута жаркого дня, и все. Как резко меняется герой, как резко меняется его отношение к жизни, какие мысли проникают в его мозг в момент шока

Но, есть ли он, этот шок? Насколько рутинно и обыденно герой вспринимает все то, что другого довело бы до сердечного приступа.

Свобода, «сострадательный перепихон», бонусы от магазина, скидки? Глупости какие. В голове читателя, ожидающего от Кинга второго потаенного смысла, возникают вопросы. А были ли случайностями все те вещи, что привели к трагедии? Или же неоправданно разгульный потребительский момент поставил точку в жизни целой семьи. Думы об экономии, скидках — притупили ли они то чувство безопасности и самосохранения во всех участниках этой коротенькой пьесы жизни?

Книга о пропавшей букве Ш, которая так не давалась при чистописании мальчикам Саше и Алеше, так легкомысленно относившихся к буквам, не понимая их значения даже в контексте собственных имен, несомненно очень захватывающая, и, предполагаю. абсолютно неизвестная многим современным детям. Мне история Раскатова, с узнаваемыми иллюстрациями легендарного «крапивинского» художника Медведева попала в руки в начале 90-х, когда я и сам был еще мал. Тогда расформировывались многие библиотеки организаций, и вот, среди прочих весьма неплохих книг, бабушка принесла мне эту книжицу в мягкой обложке.

Что сразу бросается в глаза, конечно иллюстрации — они интригуют и заставляют прочитать произведение почти взахлеб. Это весьма интересная приключенческая сказка, которая могла бы посоревноваться с «Говорящим свертком» Даррелла, который всем так знаком, но все постоянно ищут именно то, «в стиле Хоббита» издание.

Мальчики не могут написать букву Ш, и она пропадает, и не к кому-то, а к

Ребята оказываются в стране Букв, и их имена без буквы Ш становятся гротескными, и тогда они начинают искать пропажу, понимая, что вокруг них смыкается круг весьма колоритных врагов, а в итоге они сами понимают, насколько важен почерк, старания, и даже свежий воздух. Это очень хорошая сказка, которую я весьма рекомендую читать детям вслух, и обязательно найти им бумажную книгу, потому что нескучных нравоучительных сказок очень и очень мало, а эта — просто клад)

Вот этот рассказ о Димке Колчанове мне понравился еще в детстве. Он стоит некоторым особняком от других рассказов, к тому же видно, что изначально, приключения Капитана Сого могли пойти не по авантюрному пути повторения экспериментов с опытом путешественников, или же попытки быть не побитым\обобранным «подавляющими» парнями из компании Комарова, а действительно — чемпион пятого «В», уважаемый в классе человек, возможно чуть авантюрный, и рассказывающий истории о себе и своих приключениях, не переставая быть внештатным лидером, чье оттягивание грядущего шахматного поражения от новичка (а капитан Сого в принципе действительно умел играть в шахматы) — это скорее еще одна авантюра, причем опять же не без вырезок из «Науки и жизнь» про фосфор — «элемент мысли». Все очень трогательно и в меру юмористично, что мне также нравится. Думаю, что детям этот рассказ следует прочитать первее остальных, как в принципе он и был задуман, а то ведь и вправду многие начинают с «Некрасивой девчонки», и думают потом, что Дима Колчанов трусоватый слабосильный хитрец, а это вовсе не так)

Наверное, самым ярким маркетинговым ходом издательства для этой книги стал вынесенный на обложку слоган о том, что роман является прямым продолжением «Похороните меня за плинтусом». О том же говорится и в аннотации. Но это не так. Роман совершенно о другом.

Здесь очень много личных переживаний, как и в «Плинтусе», но во многом — это все же художественное произведение. Юный герой впервые сталкивается с жизнью, и эти первые робкие шаги — заработки, первая любовь, волнующие переживания о своей судьбе приходятся на закат Советской эпохи. В свои неполные двадцать, Раздолбай, как его именует автор (хотя раздолбай здесь скорее синоним инфантильности), еще может свободно летать в Ригу «на подсадке», обретает новых знакомых, случайных и наоборот — очень значимых в его судьбе.

Первая любовь становится разочарованием, новая страна уже не та, что позволяла жить в воздушном замке иллюзий и комфорта, поэтому, что удивительно, «Раздолбая» можно сравнить с героем романа Чекунова «Кирза», вот только сам Кирза оказался в этот период в сложной ситуации солдата-срочника, а Раздолбай — просто юным мечтателем, уповающим на внутренний Голос (Бога), но робко не делающим первые шаги к успеху и счастью.

У романа есть закономерное продолжение — «Спор на балу Воланда», который должен был стать завершением писательской карьеры режиссера, но мне его вживую увидеть так и не пришлось

Детство — это особый мир, часто наполненный противоречивыми впечатлениями и страхами. Есть люди, которые вспоминают эти годы с содроганием. В литературе также есть особая ветвь своеобразных мемуарных откровений о детских годах, которые иногда схожи с произведениями Шаламова или Солженицына. Почему веселый паренек так тяготится чем-то, и вовсе не хочет идти утром в школу, а то и вовсе сворачивает в подворотню у самой школьной ограды, заметив знакомые тени, и гуляет по незнакомым районам, лишь бы не находиться в постылых стенах. Или девочка, переживающая первые чувства к однокласснику, узнав о которых он высмеивает ее в силу своей наивной глупости, но девочка уже пишет стихи, поэтому смех воспринимается еще больней, чем это может быть. Первые сигареты, первый алкоголь, а быть может и что-то еще. Всего и не упомнить. С каким благоговением человек может вспоминать армию или институт, но как часто стираются из памяти, уберегая ли, воспоминания о средней школе.

Таков этот сборник, сотканный, словно из осколков разных лет, разных городов и даже стран. Старческие морщины скрывают печаль, волшебство грез смыто дождем мегаполисов. Сидя в уютном кресле, попивая что-то терпкое из бокала маститый писатель расскажет нам о мертвом друге, забытом в холодильнике во время игры в прятки, первой любви к молдавской девочке, так и не ставшей позже никем, а быть может, кто-то залихватски шепнет на ухо о том, как был тем еще сорванцом «в твои-то годы». Но нет, большинство этих новелл, конечно, печальные, словно исповедь. Но, если честно, воспринимается сборник как-то неискренне, натянуто. Авторы словно напомнили о себе, и вновь растворились в бытийной рутине. Но и до них были свои книги, о том же и про то же. Владимир Козлов (его легендарные «Гопники» и «Школа» я перечитываю регулярно каждый год), «Чучело» Железникова, а также не читанный никем из моих знакомых «Китайский смех», опубликованный в журнале «МЫ». Все что осталось в детстве — похоронит память, чтобы лишь ностальгировать о сеге или вкладышах из жвачки, но не помнить ничего дурного. А может и стоит напоминать иногда...

Полный самоиронии сиквелл легендарного произведения Чака Паланика, исполненный в наиболее воспринимаемой для масс форме (что как мне кажется, неслучайно) — в виде графического романа, возвращает читателя в мир, где Тайлер Д. затаился в глубине подсознания Главного Героя, ставшего общечеловеком, вернувшимся в душный офис, имеющего несчастливый брак и сына от ставшей меньше курить Марлы. Однако в тени общества процветает то, что стало всходами на почве бойцовских клубов — корпорации «Восстань или умри».

Множество отсылок к мировой литературе и медийным личностям, одним из главных героев является и сам автор. Однако, смею вас заверить, что изначальный дух БК утерян, а это значит, первое правило было нарушено, на что кстати и намекается в финальных выпусках.

Тайлер Дёрден — это Архетип, вот о чем говорит нам Чак Паланик, и неважно, кто будет его носителем, психология может взрастить обаятельного социопата в каждом человеке, сделав его вождем, благодаря разбуженной вовремя пассионарности.

Преисполенный пафоса зачин рассказа пытается обмануть читателя, увлечь его по пути восторга перед боевой доблестью древнего трехсотлетнего воина Имперских Кулаков, который застал еще величие самого Рогала Дорна. Что ж, и действительно, воспоминания брата Скойвена действительно могут впечатлить, и. получив серьезные травмы. он не мог не встать перед выбором — оказаться в позиции священного сакрального артефакта Ордена, либо продолжить боевой путь, закованный в броню дредноута. Воспоминания о днях боевой славы не оставляют космодесантника, и он делает выбор. И вот тут и настигает его проклятье из далекого прошлого, оскверненного терпеливой и зловещей силой варп-сущности. И зловещая месть давно, казалось бы погибшего врага оказалось столь же вечной, как и вражда между Железными Воинами и Имперскими Кулаками.

Что до рассказа, с одной стороны, он затрагивает извечную тему проклятых артефактов, трофеев, взятых не в добрый час, а с другой стороны позволяет хоть немного пролить свет на повседневность дредноутов, что очень интересно, даже в формате микрорассказа.

«И литература учит мести. Когда я читал «Дон Кихота», то вмазывал каждому, кто не был худым, высоким и чуточку мечтательным».

«1985» — роман, написанный британским писателем Энтони Бёрджессом в 1978 году. Книга разделена на две части: первая — анализ романа-антиутопии Джорджа Оруэлла «1984», вторая — сам роман Бёрджесса.

Наверное, одна из самых нудных книг, которую доводилось читать, смею предположить, что «1984» Оруэлла даже менее нудный, нежели этот аналитически-пародийный двойник. Написанный в 1978 году, он был достаточно злободневным и очень подробный анализ оруэлловского произведения зачастую перекликается с собственными творениями Берджесса. Анализ подается с помощью некого автоинтервью, где собеседник кропотливо и с использованием витиеватой терминологии отвечает на поставленные вопросы. Читается тяжело, но и вторая часть, никак не уступает первой в динамичности. Во всяком случае, Берджесс донес то, что хотел до читателя, оставив по прочтении последних слов в некой прострации и ошеломленности.

Этот рассказ пролетает перед глазами ровно также быстро, как стремителен август в завершении быстротечного лета. Автор очаровывает опистаельными моментами, и читатель не просто знает о том августе, что описан в рассказе, но истово ощущает эти теплые солнечные дни, даже если за окном суровый сибирский октябрь. Девочка скачет по разлинованному мелками асфальту, как вдруг слышит голос, который издает, казалось бы, обычная стрекоза. Стрекоза оказывается инопланетным разведчиком, принявшим классики за посадочную полосу. Впрочем, заканчивается все трагично. И, знаете, этот рассказ вызвал в моей памяти несколько сюжетов. Первое — это рассказ «Принц Пломбир» Джанни Родари, когда столь же незаметные для обывателя инопланетяне (ведь ожидают всегда что-то значимое, коль оно летело столько световых лет) оккупируют холодильник обывателя. Второй — это советский мультфильм «Контакт», где этакий постмодерновый художник общается с нелеповатым пришельцем с помощью мелодии из «Крестного отца». Что ж, действительно, судьба стрекозы и ее приятелей была незавидной. Автор ненавязчиво пытается убедить нас, что виноваты в этом взрослые, зашоренные буднями, и не замечающими чудес, не слышащими ребенка. К сожалению, в это не верится. Родители очень любят дочь, которая вырывается из объятий отца, чтобы доказать свою правоту насчет пришельцев. Но, в этом мимолетном счастье августа, когда вся семья в сборе вовсе нет места незванным гостям, столь недальновидно прилетевшим туда, где и без них все идет своим чередом. В этом есть небольшая отсылка к произведениям Брэдбери, в тех же «Марсианских хрониках» есть схожие ощущения. Девочка вскоре забывает о мимолетной встрече с чудом, а потом наступает осень, и классики смывает дождем, не оставив ничего в память о лете и чудесной стрекозе. Впрочем, в памяти читателя летние описания как раз остаются — августовское солнце, тени и цвет листвы, именно такие детские архетипы и остаются в памяти частицами детства, о которых потом тоскуешь в зрелом возрасте. Взрослые тоскуют по временам, когда могли мечтать, и обычная стрекоза могла стать эльфом или инопланетным гостем... хотя, может быть это и было на самом деле.

Скрипят половицы, гуляют тени между тусклой паутины света, где все, что так явлено днем — размыто и неясно в сумерках. Человек беззащитен перед сном, но что же делать. если спать нельзя, некогда, невозможно. Особенно трудно в этом отношении приходится маленьким детям, а здесь — так непохожая на чеховский иронический стиль почти быличка, почти бывальщина, ну, или если хотите — почти этнохоррор. Маленькая девочка теряет отца, ее мать пошла по миру, а сама она отдана «в люди», подобно сотне таких же сюжетов, вот только письмо на деревню дедушке Варьке писать некуда, незачем, да и писать она не умеет. Зато умеет иногое другое, чем и пользуются ее мещане-хозяева, не дающие ни продыху, ни сна няньке-служанке, что через усталость уже не видит границы между реальностью и полудремой. И вот уже из углов в подслеповатой темноте выходят то ли миражи, то ли оживающие воспоминания, из которых Варьку выводят тычки и подзатыльники. И вот она бегает и суетиться, чтобы не уснуть, но снова и снова наступает дремотная полумгла вечеров, и лишь крик ребенка, хозяйского, почти не видимого в полумраке, зато слышимого отчетливо — мешает варькиному сну. В полузабытье намечает она страшное... И вот уже трагический и печальный финал становится платой за долгожданный сон, в котором пробуждение станет кошмаром.

И все же, напоследок, раз уж я вспомнил об этом чеховском рассказе, напомнюи о рассказе Кэтрин Мэнсфилд, являющемся римэйком данного произведения, но, все же чуть более гуманным, жалостливым, нежели правдоподобное повествование Антона Павловича. Там девочка подвергается рабскому существованию исключительно сообразно своему происхождению, отчего и нападки на Девочку-которая-устала столь жестоки и финал — это скорее закономерность, причем автор как бы оправдывает безумие (или усталость) и родовыми травмами тоже, ведь об этом слишком часто говорят окружающие взрослые. А вот Варька действительно устала, что по-настоящему печально.

Не знаю почему, но истории о Нургле и его последователях и созданиях считаются чем-то веселым. А вот этот небольшой рассказ невесел, но очень каноничен в плане своего содержания. Это притча о том, как жители одной деревни, пораженной чумой отвратились от веры. И неважно, нравилась эта вера им, или нет, в Империуме для того, чтобы она сохранялась, есть определенные службы, но она еще была в душах людей, брошенных на произвол судьбы, когда захватчики уже на пороге, тем более такие, отвратительные в своей болезненной ереси.

И вот, где-то среди лесов, покрытых миазмами туманов, по слухам появился гонг, ударив в который, можно принять тех, кто служит кому-то другому, более древнему, чем Бог-Император. И, в один прекрасный момент, кто-то в этот гонг ударяет, и приходят они — Космодесантники Хаоса, дети Нургла, в поисках, впрочем, выгоды для себя, зная, что среди вымирающих людей есть мальчик, не пораженный чумой, невосприимчивый к заразе. И он уже испытан маленьким нургловым отродьем, укусившем его в ногу. Люди отдают мальчика, потеряв веру и надежду, но и спасение они не обрели, даровав космодесантникам неофита, а себе — новую свободу, далекую, впрочем, от того, чего они сами ожидали. В чем и притча...

Рассказ Шукшина в юмористическом, вроде бы, ключе, продолжает рассказывать нам о деревенской жизни, и показывать оттенки ее тонкого психологизма. скрывающегося за мнимой простотой. Внук и дед ходят в кино, делясь после просмотра впечатлениями друг с другом, а иногда, забываясь — и с окружающими, даже во время, собственно, просмотра. Это очень забавно, пока делт не доходит до практически анекдотичного и хулиганского, наподобие фельетонов из тогдашнего «Крокодила». Однако, с удивлением, понимаешь, насколько трагична и печальна подноготная самого рассказа. Дедушка, тратящий свои сбережения на киносеансы, и мечтающий увидеть сквозь призму экрана настоящую. давно уже ушедшую жизнь. Потому и критикует он современное его времени искусство, в нем нет жизни, даже если сам сюжет интересен. Отходит на второй план простой быт, остающийся простыми декорациями, имитацией деревенского, давнишнего, по которому, разумеется тоскует дед Тимофей. А самое главное, что и конфликт отцов и детей в рассказе наигран, несерьезен, никто дедушку-буяна наказывать и не собирался, разве что телевизор жалко... Но вот дед обиделся серьезно, а все потому, что понимания между уже «оцивилизованными» детьми и еще «теми» родителями нет. Поэтому и тянется старый ревнитель традиционного мышления и быта к своему внуку, потому как все еще есть понимание восторга и искренности между старым и малым.

В принципе, что еще можно прочитать перед сном, когда глаза уже закрываются, а за окном шумит буря раннего октября. Разумеется, что-то легкое и стремительное. «Парни в улье» вполне для этого подошли. Это небольшой боевик о том, как безумный ученый разыскал в подулье довольно мрачного и отравленного технологиями мира Некромунда груз, выброшенный из более высоких уровней. Что в грузе, узнают очень скоро фермеры и бандиты самых бедных территорий, когда по зловещим пространствам разнесется яростное «ВАААААА!» Ну, а охотник за головами Натан Крид, столь же искусный в обращении с оружием, сколько и остроумный (для своего уровня остроумия, разумеется), отправляется усмирить неуместного в этом мире зеленокожего парня. Причем, именно усмирить, усыпив его огромной дозой транквилизаторов, а не убив.

Что мы узнаем, после прочтения рассказа. Первое, это фауна и устроение мира Некромунда. Второе, это то, что несмотря на то, что орки и прочее распространены в Галактике, на аграрных и техномирах о таком поколениями могут не знать, потому что чудовищность собственных миров еще чудовищнее, если можно так выразиться. Узнаем мы и топонимику и диалекты Некромунды. Ну, и в довесок, так как у нас присутствует безумный ученый, который хочет исследовать бойза в прямом смысле, то мы получим дополнительные сведения о грибовидности орков. Однако, так как читаем мы все же боевик, все идет не по планам ученого.

В общем, перед нами необычный вестерн по миру Warhammer40k, не нудный, и достаточно интересный, без космодесантников и хаоситов.

Что меня в действительности удивило, так это то, что рассказ «Чудик» входит в школьную программу шестого класса. Хотя, с другой стороны, в мое время, в тех же классах, был довольно пренеприятный рассказ Короленко «Парадокс» ,на фоне которого небольшая зарисовка Шукшина, безусловно, менее жестокая, и даже трогательная.

Образ простоватого деревенского жителя хрестоматиен, анекдотичен и парадоксален, но в этом рассказе он, кажется, возведен в абсолют. Живет себе человек, незлой, не сделавший никому ничего плохого, работающий и имеющий семью, однако, ввиду своей робости, природной простоты, попадающий в нелепые ситуации, расстраивающие его до глубины души. Ведь хочет он быть как все, залихватским и неробким, остроумным и сметливым. Но не знает он, что за всеми этими социальными масками, которые и этот Чудик хочет на себя нацепить, скрываются часто совершенно другие люди. И вот, решается он ехать далеко, на Урал, развеяться. Не выезжал он никуда от робости настолько давно, что и новых родственников — сноху и племянников не видел. А брат его, Дмитрий и вправду, ждет его, мечтает о рыбалке, о чистом воздухе, о разговорах.

Но, вот, не получается у Чудика ни одного, ни другого, ни третьего. В обычном социуме он чужой, но ведь находится он вне этого социума, в замкнутом мире деревенского быта. Там его все знают, и никому не придет в голову насмехаться над его чудачеством, или обидеть. А вот в городах все по-другому. А душа у Чудика поет, как птица, и хочет расправить крылья, но не только для себя, а и для других людей, у которых, впрочем, совсем другие ценности. И тогда он горюет еще сильнее, а быть может человек на самом деле не дурачок, а рабочий, и даже прошел войну. Только прибыв, наконец к родной деревне, смог он наконец снять с себя неуютные, неразношенные новые ботинки, а вместе с тем и груз городов и их жителей. Хотя, он тут же споткнулся, и чуть не улетел в грязь, но это уже чисто для ироничного литературного повествования.

А вот как бывает, когда кто-то стыдится своего, более «простецкого» проживания в сельской местности, и за видимой гордостью за более успешных односельчан, таит смесь какой-то ребяческой зависти вкупе с невежественным чувством толпы. Однако, в деревнях так не принято, чтобы клевать и подзуживать своих, поэтому так хорошо. когда поворачивается этакий сельский эрудит-демагог, любое оживленное застолье-беседу, чинную и размеренную, как это заведено, внезапно превращает в псевдодиспут, где каждый вопрос — это подкол, проверка на профпригодность значимого земляка.

Глеб Капустин — примечательный персонаж, ведь он, в первую очередь, считает себя некоторым обличителем, правдознатцем. Однако, его эрудированность ограничивается справочником «Все обо всем», колонкой занимательных фактов в газете, или ответы на кроссворд из предыдущего номера. Но, с каким трепетом выходит он на «бой» с «зарвавшимися» полковниками и кандидатами. Знаем, видали! И, все же, не был бы так примечателен этот самый умник с пилорамы, если бы не потакали его потребности в подколах сами сельчане. Но, сельчане ни разу не оборвали поток его шизофазических вопросов-монологов, посмеивались, вели пересуды. Но полковники оставались на службе, а кандидаты вели свою научную деятельность, забывая, наверняка, досадные диспуты с «коллегой» со временем. А вот Глеб Капустин все еще таится в своем эрудированном болоте, совершенно не понимая, что живет лишь на потеху своим «обычным», менее удачливым, «не вышедшим в люди» односельчанам.

С самого детства слышал я от деда присказку-выражение «Вечно недовольный Яковлев», как нечто нарицательное, обозначающего угрюмца с агрессивным нравом. А вот, пришлось и прочитать этот рассказ, действительно характеризующие это состояние души человека, одинокого, но с ехидствующим стилем общения. Здесь нужно, все же, сделать небольшую ремарку, и сказать о том, что вот этот вот самый Яковлев — не главный персонаж, а просто фон, для того, чтобы показать ту удивительную степенность, тишину сельской глубинки, куда он званым, но вовсе не дорогим гостем приехал, чтобы показать всю свою напускную шиковатость, новый костюм, лишние деньги, возможность «себе позволить», главным образом, выпить. И вот, уставший от своих родных, таких же недовольных угрюмцев, идет он по улице новому клубу — похвалиться и показать себя. Но в деревне все по-старому, старые знакомые уже сами стали степенными, молодые — уверенными в себе, и нужна им в этот вечер не выпивка, а простое веселье. И тогда Яковлев, вконец свирепея, пытается вывести из себя своего друга, в какой-то момент почти это сделав, и, удоволившись попытался вклиниться в степенность, рассуждая о сломанной церкви. Но и здесь не вызывает он искренней реакции на свою мнимую. В итоге, спровоцировав таки своего знакомца, избитый, но все такой же недовольный, идет он сам по себе, но про него уже позабыли. ведь в клубе началась самодеятельность. Так, одиночество и неприкаянность внешне благополучного, но беспросветно злого на мир человека, беспокойного и недоброго сталкивается с простой человеческой радостью, счастьем, чистой тишиной и воздухом деревенского быта, о которых, впрочем, писали многие авторы «деревенской прозы».

Этот рассказ раскрывает не просто житейские ценности, но дает повод посмотреть со стороны на внешнее благополучие или же простое, житейское. Назван он сказкой не только по необходимости сюжета, но и по архетипам, заложенным в нем автором. Есть два брата, как водится старший и младший. У старшего в жизни все благополучно — маленькая дочь, молодая жена, связи, ценные вещи, деньги, квартира — все то. о чем и не мечтал, наверное, обычный гражданин. И вот, в этом благополучии наступает момент, в котором что-то ломается, идет не так, как мог бы свершить или исправить этот многозначительный и серьезный человек. Во время болезни дочери, он внезапно вспоминает о своем брате, который когда-то сочинил для его дочки сказку, а та в бреду болезни все просит и просит ее рассказать. Чудеса, которые неуместны в серьезном мире серьезного человека вдруг становятся надеждой и верой. И младший брат, пусть нехотя, пусть используя и свои небольшие связи уже летит через полстраны, чтобы ,как это не дико звучало бы, рассказать сказку. Но, как оказалось, такая терапия нужна не только больной дочери. В разговоре под алкоголь, в богемского стекла стаканчиках, просыпается память, звучат слова, казалось бы давно позабытые, и раскрывается, наконец та душевная теплота, которую не достанешь никакими связями, и которая бывает только между близкими людьми.

Бывают в жизни такие истории, когда классические постулаты в семейно-бытовом ключе становятся вроде бы и сатирическими, но вызывают совершенно другие эмоции. Так, страдания молодого Вертера по мановению кисти Василия Шукшина превращаются в страдания молодого Ваганова. И вот здесь начинаются различия, потому что коллизии сибирской глубинки вовсе не реалии XVIII века, и платонический любовный огонь молодого Ваганова здесь тлеет параллельно с нелегкой службой в прокуратуре. Неожиданное письмо от его возлюбленной с просьбой приютить ее, пока она будет проездом в его городе проникает в его давние чувства. бередит их ненужной и неподобающей печалью миннезангера, ночи напролет пишущего письма, и снова, и снова рвущегто их. Но вот, внезапная бытовая ситуация с мужем, побившем свою нерадивую жену и ее залетного друга-шофера, и стоящего на пороге сурового наказания начинает терзать его сомнениями. Рационализм следователя почти молниеносно разгадывает все прорехи в истории с побоями, а сам он неожиданно спрашивает совета уже у мрачноватого мужика, мечущегося не от грядущего возмездия. а от несправедливости. Так, Ваганов. внезапно начинает прозревать, и письма его, уходящие не адресату, а за окно становятся все короче и короче. Так, читатель с удивлением обнаруживает весьма позитивный при всей своей печали финал, который, между тем, все еще открыт.

С этим рассказом юный читатель встречается, раскрыв книгу «Я так вас ждал». И, с этого момента, если он был достаточно начитан для своих юных лет, то мог бы сравнить повествовательный ритм с рассказами Драгунского, но есть один небольшой момент. Если Голявкин — это совсем маленькие герои, а у Драгунского рассудительный тон мальчика постарше, то у Гиневского в детской непосредственности начинает проявляться и некоторая философия. Трамвай останавливается, и загостившимся у дяди Пети отцу с сыном предстоит пробежать по морозной улице некоторое время до дома. Быть может, это наконец первый момент, когда они могут поговорить о чем-то. Здесь есть место и наставничеству, и остротам, но в морозном воздухе наконец-то проявляется и нечто другое, что заставляет отца по-другому посмотреть на сына, пускай он еще и совсем мал. Сын остро чувствует силу и спокойствие, исходящее от отца, а отец внезапно слышит те слова, о которых мог и постесняться спросить, но все же услышал и ему на морозе стало теплее.Рассказ совсем небольшой, однако в нем очень четко слышны и нотки зимней холодной погоды, и тепло родных друг другу людей, а ведь они даже не дошли до дома, где их ждет настоящий уют. Наверное, именно такие рассказыи должен прочитать лет в восемь какой-нибудь угрюмый мальчуган, и по-новому посмотреть на своих родителей

Отпоет свою песнь кукушка далеко за лесами, пригорюнившимися в мареве грядущего лета. Стонут под гнетом мхов седые камни, а где-то, среди невообразимой глуши то ли приблазится, то ли и вправду услышится смех, приглушенный, или плач — далекий и неприкаянный.

Где-то, совсем рядом с расползающимися металло-пластиковыми городами, увитыми бесконечными венами оптоволоконных протяжек, дымами мануфактур и шумом непроходимых от сонма скрежещущих автомобилей дорог, на обочинах. за увалами, или далеко в степях притаились умирающие деревни. Ветер наносит в пустые избы печать времени — жесть банок и пластик бытлок, и пустыми глазницами невидящих окон все смотрит и смотрит в никуда потаенная старость малой родины.

Рассказ очень атмосферный, проникнутый столь злободневным сейчас этнохоррором, где невольный читатель пугается неведомого, а потом обыденно не замечает, или и вовсе рука об руку продолжает жить и проживать сюжет, что тянется нитями сквозь черные строки текста, то ли шелком, то ли ветхой паутиной.

Город наступает на деревню, навязывая ей свои порядки, пытаясь схомутать давними методами ростовщичества, кабалы и страха, идущего от вседозволенности. И вот тогда, на поверхность начинают подниматься из илистой трясины древние архетипы, по сравнению с которыми страх от повседневного и рутинного, надуманного или привнесенного извне теряется. Но этот страх глубже, и в чем-то роднее.

Здесь, упивающийся своей мнимой властью и могуществом, запугивающий и затягивающий в трясину своих условностей мастерством, прописанным в методических наставлениях в одночасье может оказаться героем сказки, почти всегда страшной, когда клубок, бегущий по пропахшей тиной тропе может оборваться, и свет от потаенного солнца станет вдруг пугающим и невыносимо ярким. Но и хорошего конца здесь тоже нет, потому, что сказка обычно — урок.

Совсем недавно, на одном из телеканалов, посвященных отечественному советскому кино демонстрировали фильм «Черная стрела» 1985 года. Удивительно, но в моем детстве его совсем не показывал, впрочем, как и «Айвенго», или «Рыцарский замок». Во время апросмотра, сразу ностальгически вспомнился момент прочтения пеервоисточника. Это было начало 90-х, когда библиотеки были практически в каждом микрорайоне, в обычных квартирах. Таковая была и в моем дворе, я также был записан еще и в пару других, располагавшихся в соседних кварталах. Сначала я взял «Трех мушкетеров», которые, впрочем, не произвели на меня впечатления, затем пришел черед сдвоенного сборника Стивенсона, где первым по содержанию был. разумеется, «Остров сокровищ», который я читал, а дополнением оказалась достаточно небольшая «Черная стрела». Библиотеку расформировали как раз ко времени сдачи моей книги, и экземпляр остался у меня, навсегда запечатлев дату первого прочтения повести.

Повесть мне очень понравилась. Надо сказать, что зловещее и пророческое стихотворение, что было на стреле, отправившей мир иной старика Эппльярда, я помню наизусть. и время от времени цитирую каким-нибудь людям помоложе. Что мне нравится у Стивенсона, так это легкость, именно с такими событийными, приключенческими романами и нужно коротать время в какой-нибудь очереди, или в пути. В них нет перегруженности и затянутости Скотта, но во многом они как раз и ориентированы на молодежь, ведь и героями являются такие же молодые люди, попадающие в невероятные приключения на фоне тех или иных исторических событий. История Дика Шелтона, в одночасье узнавшего цену предательству и лицемерию взрослых людей, окружавших его всю жизнь, и его благородный, пусть и наивный (во многом, наивный) нрав, вызывает улыбку умиления больше, чем раздражение от того, если бы кто-то написал то же самое в современных реалиях.

«Черная стрела» — это повесть инициации, где детское и невинное восприятие мира с однозначными и мнениями о мире в одночасье сменяется, чем-то новым, ошеломительным и даже жестоким. Но, читатель, безусловно, верит в хороший конец, а он в одночасье настает, романтический, каким и должен быть финал такого произведения.

Сборник «Я так вас ждал» мне в детстве очень нравился, я часть его перечитывал, итногда мне даже казалось, что на обложке изображена наша семья, вот только, в отличие от взрослых персонажей, на кучерявого жизнерадостного мальчугана я никак не был похож.

«Нас было двое, брат и я» — вполне оптимистичное начало для приключенческого романа, но раз уж нам довелось прочитать подростковую повесть, то и приключения будут соответствующие. Местом приключений становится обычный дом «борющийся за звание дома образцового содержания», а соответственно у него есть и домком, и даже место, где этот кворум собирается. Волей случая два авантюрно настроенных мальчика, один из которых, к тому же любил книги Купера, и считал себя неким юным вооплощением Зверобоя, услышали о злостном нарушителе спокойствия спокойного дома и его обитателей, таких разных, но вполне себе сплотившихся против грубияна и хама — гражданина Паровозова. Братья-разбойники решают его перевоспитать различными способами — от спорта и водных процедур до билетов на выставки и в театр. И, вроде бы у них ничего не выходит, но ряд неслучайных случайностей выводит авантюрную историю в разряд действительно социального произведения. когда антагонист оказывается совсем не таким уж плохим человеком, просто обстоятельства взрослого мира иногда накладывают на взрослого человека ряд обязательств, тягот и проблем. Братья-разбойники всего этого не понимают пока, но их честные устремления помочь, помогают стать лучше и им самим.

Тот номер журнала «Мы», вывалившийся в незабвенном 1996 году на мою голову со стеллажа, сколоченного из толстых плашек моим дедом-архитектором на уютной даче посреди соснового бора, нависающего косматыми гроздьми с крутых склонов сопок, и низвергающегося в собственное отражение изумрудных оттенков реки Селенга, был и вправду не похож на помпезный «Ровесник» или жеманную «Юность». Это был суровый, почти контркультурный журнал, где было место и откровениям подростков, незрелые, но искренние стихи, и письма, так пронзительно кричащие об одиночестве юных на рубеже новых, еще неизведанных 90-х.

Вот такой повести там точно было место. Сказать, что она меня шокировала, я не берусь. Вполне обыденно повествующая о культуре повседневности одного из многочисленных неуютных промышленных поселков Средней полосы, баллада. Почему баллада?

«Мне давно не хватало друга» — сказал крапивинский мальчик Р. мальчику И., уже тогда не вписывающемуся в полублатной простоватый мир барачного поселка и его окрестностей. И они стали дружить именно так, как дружили бы краписвинские мальчишки, давали бы сообща отпор хулиганам, стояли бы за правду до конца, и выражались бы пронзительными величественными фразами. Но, мальчики попали не в повесть Крапивина, а в повесть Косенкина, и им пришлось не сладко, и даже то, что осталось за кадром их уходящего в подростковый возраст детства, после игры в «китайский смех» вряд ли было чем-то романтичным и приключенческим.

Не берусь судить, о том, насколько повесть автобиографична, но устами мальчика И., делающего флэшбеки и отступления в сторону, а что же произошло с теми или иными антагонистами или статистами их гоп-братии, автор чуть ли не злорадствует, когда описывает витиеватым интеллигентным словом самые печальные исходы.

Ну, а пока догорает август, донкихотного типа пареньки пытаются заслужить доверие у членов компании «своего» района, мечтают и волнуются, хотя именно там, между строк уже понятно, что никто сильно и не хотел инициировать этих юных романтиков, но подшутить, или вытворить что погнуснее — всегда пожалуйста.

Были ли мальчики слабы в своем повседневном естестве, были ли они трусоваты? Вовсе нет. Они пытались давать отпор каждый раз, в каждой новой сцене, но именно их юный возраст, и слишком благородное отношение к институту социальных связей и драки, как поединка, сыграли с ними не раз злую шутку.

Что вышло по итогу, выражается в очень удручающем и пророческом последнем предложении повести —

Впрочем, других повестей Косенкина я не читал, и не знаю, есть ли они вообще. Однако, именно она, так или иначе врезалась в память тем, кто читал тот, выпавший со стеллажа сдвоенный предновогодний номер журнала «Мы», с угрюмой осужденной девушкой на обложке.

Маркетинговый ход с вынесением имени Уэлша на обложку «Одинбурга» крупными буквами сработал чудеснейшим образом. В этом динамичном коротеньком произведении он сам не похож на себя. Почему-то мне показалось, что автор просто забыл, что ему нужно что-то писать в сборник про One City, и в самый последний момент дедлайна он накропал ироничный памфлет через призму достаточно жесткой комедии положений. В целом, можно сказать, что в коллекцию рассказов про внезапное появление тигра в том месте, где ему нечего делать, добавился еще один. Кинг с туалетным тигром немного потеснится, и ему в помощь приходит тигр в саду. Ну, а почему бы и нет? Абсурдного здесь нет и вовсе. дама средних лет наблюдает тигра, но не волнуется, а звонит в зоопарк, где ей ничего, ровным счетом, не объясняют, а в полицию она звонить и не собиралась (ведь там куча непрофессиональных работников). Почтальон с синдромом забывчивости разносит рутинные газеты с неграмотными статьями, которые будут читать все те же представители среднего класса, привыкшие все и вся критиковать, даже если к этому среднему классу имеют весьма опосредованное отношение. Ах, да, мадам, у вас там в саду... тигр... Новости дня, впрочем, из этого тоже не получилось, зато утка с изменением статуса стадиона Маррифилд с регбийного на футбольный тревоги вызвала больше. Ну, еще бы, ведь 60 с чем-то тысяч зрителей непонятной игры с дыневидным мячом — это одно, а 60 с чем-то там тысяч футбольных казуалов, да еще и половина из Глазго — это ужас, какой уж там тигр. Тем временем, о тигре озаботился не зоопарк и не полиция, а, собственно, его хозяин, этакий гангстер с легким налетом Пабло Эскобара и мясного магната из Техаса. В общем, ирония у Уэлша образца 2005 года все еще на высоте, хотя в рассказе нет психопатов или наркоманов, зато жителей Маррифилда — хоть отбавляй.

А вот, когда слышишь название «Укладчица №5», сразу представляешь длинную шоколадно-черную коробку конфет «Птичье молоко», из которой вываливается пресловутый маленький ярлычок, где горделиво, и, в то же время, трагично вкладывается смысл бытия, ведь конфеты укладывают самые разные люди, а вот бумажку, схожую своим качеством с основой для аптечного рецепта, выдают всего одну, одну на всех.

Счастье, впрочем, тоже не выдают на всех, и вот тогда, уже на закате своей жизни, на границе между ненужной зрелостью и почти не вспоминающейся молодостью, жизнью становится быт. Сотни ненужных вещей, безделиц, рюмок и кружек, памятных и не очень сувениров, продавленный диван, и застиранное постельное белье. Может ли быть лучше? Сразу же возникает вопрос о безбедной старости, и бизнес-планы на этот счет. И вот тогда одиночество, помноженное на рубли и копейки сталкивается с другим, расчетливо постоянным одиночеством. балансируя на фоне пустых разговоров о ремонте, или «как лучше», постепенно превращаясь в какой-то постылый эротизм, надрывный и быстрый, стыдливо прячущийся за надвигающимися сумерками. В сухом остатке — шоколадные конфеты в коробке и тоскливая песнь ночи, с посвистом унылых носов, ведь завтра снова будни, а отпуска не было с 1996 года. Недавно я слышал и такое.

В остальном, Елизаров талантливо описал унылых людей, аллегорически помещая их в коробку панельного (или нет) дома, словно конфеты в коробку, и если вы помните линию владелицы сарайчиков для отдыхающих на море, страдающую дальтонизмом с ее ухажером, продающим ей красный «Запорожец»-кабриолет, в фильме «Будьте моим мужем» (с Мироновым), то тут что-то похожее, но не очень, скорее некий вектор для чтения.

От этого рассказа веет осенней грустью, той, что стоит на пороге между увядающей листвой на деревьях и первыми колкими снежинками, вызывающее ностальгию и переживания. Это время, когда вдруг самые потаенные воспоминания вдруг становятся настолько яркими, что затмевают незначительное и постоянное настоящее.

Действительно, сколько их — таких местечек, где люди живут своим чередом, даже не думая пройти на соседний с деревней косогор, но настолько прирастая к родной стороне, что сами становятся ее частью. Мне, почему-то вспомнилось такое же давнее произведение, как «Прощание с Матёрой». Затопление деревень привело к тому, что многие из тех, кто сейчас живут в совершенно разных местностях все равно душой там, среди деревень. затопленных водохранилищем, все это снится им практически каждую ночь.

«Протока» навевает зимние сны и отвечает на наивные, но совсем не глупые детские вопросы. А прожить век, и состариться — дай бог каждому прожить такую жизнь — своим чередом и неспешно. И настолько дружно жить всем вместе на маленьком, отрезанном от материка острове, что и после смерти все те, кто ушел в зримом мире продолжают сопровождать своих старых друзей, и ждать их по ту сторону Протоки, чтобы петь и петь сквозь снегопад и обжигающий ветер всегда, до самого конца мира.

Стиль Елизарова неповторимый, знакомый тем, чье двадцатилетие осталось где-то между неуловимо закончившимся духом 2005 года и бешеным ритмом десятых. Но снова и снова таких парней будут спрашивать про девяностые и вкладыши с приставками «Денди», уж поверьте.

Сказка сказывается, и дело делается тоже, как ни странно. Мальчик Толик жил себе на границе города и того, что городом станет вот-вот. Уже надвигаются на его сиротливо стоящий двор армия многоэтажек, а границей междумирья становится стол для забивания «козла». Алчные руки сорванцов обрывают последние яблоки с гнущихся под их тяжестью ветвей. все еще делая подсказку, что их делают не в магазине. Мальчик Толик, в общем-то и не совсем никчемный. чтобы противостоять обидчикам, но он также сиротливо один, как и его дом и двор. Случайный дядя Вася мотивирует мальчика, делает его Путь осмысленным, почти самурайским, но... бесконечность гряджущего в спиралях какой-то иномировой постсоветской действительности раскрывает вдруг какой-то сюжет этнографической сказки-небыли, притчи с намеком. И вот это реально выбивает из колеи чтения соцреалистической (с приставкой пост-) новеллы куда-то в сторону магического реализма. что удивит и ошеломит невольного читателя, делая комплимент сочинившему все это Елизарову.

В этом, достаточо объемном, произведении Стивен Кинг, словно ведет диалог с самим собой, монотонно и неспешно вкладывая свои мысли в повествование от лица редактора. Действительно, какова грань между талантливо написанным произведением, и творением, написанным безумцем, зачастую не менее талантливым. Можно ли заразиться безумием, поймать свою «гибкую пулю», ведущую к роковому финалу.

Во многом, читая «Балладу...», возникает ощущение некого посталкогольного синдрома. где редактор, практически не просыхающий, чтобы не попасть в ловушку посталкогольных страхов, потакает фантазиям автора, действительно верящему в существование особого существа, дарящего ему творческую удачу. Во время переписки, что, безусловно навевает нам некоторые отсылки на Говарда Филлипса Лавкрафта, имевшего обширную переписку и ненавидящего прогресс и технику, редактор, очень часто находящийся в измененном сознании, начинает фантазировать вместе с атором, гибкая пуля которого уже довольно плотно проложила свою траеторию в сознании писателя. Он реально верит и чувствует помощь таинственного существа-форнита, дарующего результаты. Редактор, все также монотонно продолжает свое повествование, и читатель невольно ужасается, насколько бесстрастно можно вести человека в пасть его собственного ада. Так, обычные повседневные вещи становятся пугающими в определенных обстоятельствах, а финал произведения повергает в некоторую прострацию, так неожиданно от рассуждений и лаконичного повествования текст превращается в ужасающий психологический триллер, где в момент апофеоза психоз накрывает практически всех, причастных к этому действу. И это действительно жутко.

Что делать маленькому мальчику, которого оставили ввиду экстренных обстоятельств со старой больной бабушкой? Просто вскипятить воды для травяного чая, и ждать, когда из соседней комнаты донесется просительный голос. Много разного болтали про бабулю, много она пережила, с ней страшновато, но хотя бы старший брат-изверг пока в больнице, и можно остаться в тишине, пусть даже и с бабулей, вызывающей страх с самого детства.

Что ж, маленьким детям и вправду дискомфортно со старыми людьми. Они неприятно пахнут, они сварливы и с причудью, а уж если больны, то пиши пропало. Такой архетипический ужас, остающийся на долгие годы с людьми, особенно если приходилось долго ухаживать за стариками, очень распространен, и умелое перо Кинга причудливо подробно, с присущей ему скрупулезностью, описывает все подробности жизни с бабулей. Как вдруг!

История приобретает поистине неожиданный поворот, отсылающий нас уже к мифологии Г.Ф. Лавкрафта. Что могла отдать бездетная женщина за право родить, почему была отчуждена от общества, какие запретные книги читала она бессонными ночами, и что сделала с собой. что к концу жизни превратилась в подобие незабвенной Лавинии Уэйтли, злобно подкарауливающей своего внука, немертвая, но все же спящая. Вот где-то за порогом спальни слышится ее тяжелое дыхание, тянутся звеями длинные руки с острыми когтями, и что-то будет... Но что получит маленький мальчик — конфеты, объятья, или какой-то необыкновенный подарок — читатель узнает только в самом конце.

Безусловно, рассказ является в определенном смысле данью уважения Лавкрафт, и на фоне многочисленных поделок «на тему», весьма интересен.

На самом деле, рассказы из серии «Молочник» очень ярко показывают нам жизнь пригородов в ее неприглядной красоте. Вот проезжает на своем бежевом фургоне молочник с маслянистыми глазами, давайте дружно скажем ему «Привет!», ведь он такой хороший парень. А вот два забулдыжника, Рокки и Лео, опять куда-то намылились, вечно они надираются и несут околесицу. Заедем как на техосмотр, кто это там? Ба, да это же Бобби Дрисколл, старый алкаш, Вонючий носок, как он славно играл в школьной команде. Пиво льется рекой, утоляет горести, но ведь они вернутся, стоит только пиву закончится. Черт возьми, так давай, неси еще. Чертов молочник наставил мне рога, а вот у него жена настолько отвратная, что нет сил, а этот всегда выпускает газы после второго ящика пива. Мимолетное счастье улетучивается сквозь ржавые дыры в старом авто. А после пусть все горит огнем... Молочник продолжает свой путь, пусть салон его грузовичка уже не такой опрятный, а парням из прачечной стоило бы быть немного внимательнее...

Как нельзя более актуальный рассказ, подходящий ко времени ковида и постковида. Именно это время настолько расслабило людей, что доставка до крыльца стала не просто обыденностью, но нормой. В то же время, это полностью лишило среднестатистического обывателя права выбора, за него это делает кто-то другой, «заботится». Часто мне приходится видеть в супермаркетах всех этих небрежно раскидывающих продукты (иногда швыряющих или неохотно выбирающих «что получше») парней и девушек в неприметных черных одеждах. Кто-то делает выбор за другого, так почему бы кому-то не возомнить себя и вершителем судеб?

Итак, прекрасное солнечное утро. По пригороду едет старомодный, но еще вполне себе на ходу фургончик молочника. Все выверено до мелочей, и свежее молоко или апельсиновый сок будут доставлены вовремя, не сомневайтесь. Молочник знает свою работу, пускай она ему не сильно и нравится. Впрочем, кто-то может получить для себя и что-то получше, как индульгенцию, или воздаяние. В любом случае, этот простой парень делает утро более бодрым. А еще более бодрым оно было бы, если бы кто-то прогулялся до магазина сам.

Рассказ этот получился у Кинга очень атмосферным, и, даже если бы не было в нем никакого гнилого старого грузовичка «Крессвелл» и всех тех удручающе печальных событий, что были связаны с ним, все равно — атмосфера из текста никуда бы не делась. Вот, что действительно всегда притягивает в творчестве Кинга. так это любовно описанные пейзажи американской глубинки. И, безусловно, одиноко стоящий в поле на фоне величественных гор старенький грузовичок без колес — это именно тот пейзаж, который хотелось бы оставить в своей памяти.

В остальном, тема зловещих машин продолжает тонкой серебряной нитью виться сквозь творчество Кинга, и будь то «Кристина», «Грузовики», или даже «Миля 81» — везде найдется место той теме, где судьбоность и неотвратимость одержимой, проклятой, или управляемой инопланетным разумом техники найдет своих жертв. В данном случае мы видим лишь классический образец подобной тематики. Терпеливо ждущий своего часа старый грузовик, и терпеливо ждущий своей участи человек, знающий в чем виноват, не познавший ни счастья, ни радости от того, что сделал, но так же неотвратимо ожидающий свой конец. быть может в этом и есть больший ужас, чем скупо и сухо описанное в финале рассказа. Дряхлеть, стареть и выбиваться из сил, зная, что буквально по соседству с тобой надвигается медленно и неспешно не просто смерть, но возмездие. И это жутко.

Насколько же сильно хочет пациент выжить? История эта родилась у Стивена Кинга. по его собственным словам, во время барбекю на терассе, после чего, ухмыляясь и посмеиваясь он направился к знакомому практикующему врачу, и задал ему несколько пространных вопросов относительно каннибализма и аутоканнибализма.

Впрочем, рассказ о незадачливом преступнике с дипломом хирурга, оказавшемся на небольшом островке после кораблекрушению, и в течение пары недель писавшего дневниковые записи о том и о другом — это все же не сплаттерпанк и не моно-сдэшер, это, как и многое другое у Кинга — психологическая зарисовка «на тему». В данном случае, италоамериканский юноша с хирургическим набором и парой килограмм героина оказался, по большей части, лакомкой, и, застигнутый экстремальными условиями врасплох только и думал, что о еде, что и привело к такому вот почти трагикомическому финалу.

Читатель просто не может сопереживать герою, настолько он неприятный и самовлюбленный. Он до посоледнего мига надеется на хороший для себя исход, а химическая отрава лишь подстегивает этот мнимый оптимизм. Хотя, надо отдать должное писателю, последние дневниковые записи говорят о том, что крыша у героя все таки поехала, низвергнув его в окончательное гастрономическое забытье. Но. как по мне, герою следовало не тратить свои силы на ловлю чаек, а попробовать поискать что-то в прибрежной полосе, возможно пара-тройка моллюсков оказалась бы питательнее, учитывая, какой шторм разбушевался над островком, пока герой все еще был адекватным.

Давно ждал появления в своей библиотеке этого тома. В первую очередь, чтобы найти и восполнить некоторые вопросы о той повседневности Средиземья, которая связана с природой тех или иных вещей. В небольших заметках на полях, расшифрованных умелыми лингвистами, раскрываются настоящие необозримые просторы полноценного и интересного мира, который и вправду теперь кажется огромным. И именно это подогревает еще больший интерес к тому, чтобы снова и снова возвращаться к классическим произведениям Толкина, по-новому открывая их. А как великолепна статья о реках Гондора... Еще одним немаловажным фактом является то, что это первая книга, выпущенная не Кристофером Толкином, но в его незримом присутствии...

Есть ли тот незримый шаг, отделяющий истинные чувства от безумного влечения? Может ли быть навязчивая идея, способная пробудиться при определенных условиях? Что ж, однозначного ответа найти мы не сможем, если только не очутимся где-то в штате Мэн, среди скользких заснеженных дорог, с редкими машинами, неприглядной темнотой промозглых обочин, и этим шуршанием снежной шуги под шинами, где снег путается в волосах. Кто эти одинокие путники, скитающиеся в бесприютной темноте, которая не становится им домом, но лишь подогревает тлеющие в глубине сердца ощущения, превращающиеся в огонь. Словно мотылек на свет придорожной забегаловки вваливается очередной Иисус дорог, со спутанными волосами, этакий хиппи. Мы здесь таких не любим — извечный ответ на его немой вопрос, и проливающийся кофе остается символами на невытертом столе, над которыми нависают трясущиеся руки в стигматах изморози. И вот тут должна появится героиня, которая обогреет, приютит. Ведь любовь есть, не правда ли? Но она лишь притягивает одно за одним воспоминания — одиночество, боль души, боль тела от ударов очередного тедди-боя, боль от неразделенной любви, так безвозвратно ушедшей. Но огонь все разгорается и разгорается... И это огонь ненависти. Ты любишь? Безусловно. Он умеет любить, но и ненавидит он, как оказалось неплохо. И вот тогда в этой суккубической метели раскрывается настоящее безумие, то, что скребется тысячами крысиных коготков в стенах разума, оставшегося где-то там, за стеной снегопада.

Наиболее раннее произведение Стивена Кинга, которое он писал не в лучшее для себя время, тем оно и более откровенное и искреннее. ориентируясь, главным образом на классические мистические рассказы (особено мне увиделся легкий флер Эверса), Кинг создал атмосферу неотвратимости и рока в простом, казалось бы, сюжете. Но, простым он оказывается для уже искушенного в хоррор-литературе сноба, перед которым раскрыты сотни книг, уже переведенных и проанализированных. И, тем не менее, это каноничный хоррор рассказ с мистическим артефактом, его печальным хранителем, неверующим юным снобом, которого ожидает неотвратимый и печальный конец, и трагический пророческий финал с отблесками прошлого и сетованием на то. что подобное будет повторяться снова и снова. Но почерк Кинга уже ощущается, в этом его нельзя укорить — собственный стиль был выработан еще тогда, в далеком 1969 году.

Не знаю, как вам, но этот рассказ Кинга мне очень напомнил атмосферу «Марсианских хроник», если бы их сделали чуть более неотвратимо лавкрафтианскими. При этом, легким флером здесь витает атмосфера, которую мы видим и в «Солярисе». Два случайно оказавшихся на песчаной планете астронавта, один из которых сразу же поддался под ее влияние, влияние бездушного, но все же разума, навевавшего ему яркие воспоминания о пляжах и серф-музыке, а другой пытался этому влиянию противиться глупой рациональностью, приведшей к настоящей панике. И именно поэтому прилетевшие на планету квази-спасатели выглядели в своем пафосе дорогостоящего металла и роботов еще более беспомощными, не более чем колоссом на глиняных ногах, случайной мясорубкой на фарфоровом блюдце. И, что интересно, при всей простоте и небрежности рассказа, он интересен, и даже поэтичен — взять, хотя бы первый абзац, описывающий крушение корабля героев. Однако последний, кульминационный абзац, все же подкачал... А так, еще один из немногих именно фантастических рассказов Кинга, достойный прочтения.

Великолепное произведение, которое .если бы такова была моя нечаянная оплошность, я бы отнес к списку Ганса Эверса, или даже Лавкрафта. Почему? Собственно, это чудесная элегантность, позволяющая ощутить себя джентльменом, читая о джентльменах, и, даже находясь в Америке начала XX века в голове проносятся кадры той самой старой Европы, которую почитал Лавкрафт, и которая таит в себе столь же много постыдного и потаенного, сколько волшебного и чарующего. Впрочем, мне кажется, что как раз ради этой, лавкрафтианской атмосферы нас и собрали в том самом Клубе, чтобы почтенный Джордж Грегсон поведал нам что-то, о чем он все еще помнил, несмотря на галлоны выпитого виски и не всегда чопорный стиль досуга.

Прошло уже более 60 лет ,но перед его глазами все также стоит этот странный мужчина, верящий, или настолько поверивший в собственное отчаянное положение, что оно стало реальностью. Проклятье — это именно то пугающее обстоятельство, которое всегда выбивает человека из колеи, а господина Броуера довело до краней степени отчаяния. Что ж, обстоятельства рассказа можно прочитать у самого Кинга, а вот стоит ли прочитать это произведение невольному читателю. Да, безусловно. Это произведение не таит в себе нарочитое кинговское ироничное подсмеивание, нет здесь и никаких трек-листов, сопровождающих читающего. Зато есть интересная история именно из таковых, которые и сам начнешь рассказывать через пару лет так, словно они произошли с тобой. Этакий невычурный и талантливый, но нуарный и мистический рассказ.

Рассказ о том, как можно получить второй шанс, исправить те ошибки, что, как оказалось, в общемировом континууме не так фатальны, чтобы их не изменить. Мне показалось, что когда Кинг писал этот небольшой, и во многом лиричный рассказ — он нуждался, был в затруднительном положении, и все, что у него получилось — получилось благодаря жене. Вообще, любое техническое усовершенствование в первые дни его использования воспринимается, как нечто волшебное, способное ускорить процесс деятельности, пока не скатывается до банальной рутины и повседневности. Вот и текстовый процессор, этот громоздкий и неуклюжий протокомпьютер уникален, если ставить его в ряд с обычной печатной машинкой. Хотя, мне известны и ретрограды, которые до сих пор предпочитают громыхать по клавишам машинки.

Старый писатель живет с нелюбимой женой и плохим сыном-бездельником, которые появились в его жизни только потому, что он был слишком робок и опрометчив в юности, оставив свои мечты и желания перед напором обстоятельств. А ведь все могло быть по-другому. А что если волшебство совместить с наукой, получится ли квази-вариация коробка с волшебными спичками, как у Томина. Может быть тогда все можно будет исправить. Именно в этот момент у писателя появляется текстовый процессор. сделанный его погибшим племянником. И вот теперь у незадачливого неудачника появляется тот самый второй шанс.

Рассказ весьма оптимистичный, и нетипичный для Кинга, но мне он пришелся по душе.

Что было и что будет потом, не каждый упомнит и предугадает, но кому-то память и свершенное станет рано или поздно непосильной ношей. Хурин и его история, о которой столько теперь сложено словесных вязей, так и останется одной из самых печальных в общей канве легендариума Средиземья. Проигранные битвы, утраченные земли, потерянные жена и дети и старость, которая мучит памятью, которую даже могущественная майя не может излечить покоем. Но в этой истории нет того отчаянного шага, описанного несколькими словами. Не так просто мог человек отказаться от дара Илуватара, судьбоносного, неотвратимого, но пролетающего как миг в глазах горделивых эльфов. Мог ли быть Хурин величайшим из воинов Первой Эпохи, безусловно да... Равным и достойным Берена, забравшего Один против оставшихся двух, но и тем, кто швырнул величайшее из сокровищ к ногам горделивого короля, не раз становившегося жертвой своей непомерной гордыни, на этот раз ставшей причиной уже и смерти. Мог ли Хурин не взгнлянуть в последний свой миг на море, но остаться где-то в сердце осени, там, где возвышается Амон Эреб, завершая дела своего пути уже не будучи собой. Почему бы и нет? Ведь он остался легендой, и никто не был там, где оборвались нити его жизни. Но, говорят, что...

Словом, эта небольшая повесть не противоречит канону, и не является апокрифом, что очень радует.

Четыре часа потратил я на чтение этого произведения, и, с последними закатными лучами солнца я завершил это удивительное путешествие по Мордору эпохи Исильдура и потери Врагом Кольца.

Собственно, что мне понравилось в этом романе — это еще немного мрачных и покрытых пеплом частей мозаики, которых недостает в полотне уже написанного и выверенного до идеала мира, мира, в котором многие хотели бы жить.

Итак, поздней ночью маг-«пытщик» Азраиль чувствует гибель Повелителя, которому он давал Клятву при Посвящении и решает покинуть осажденный войсками Последнего союза Лугбурз, прихватив для верности напарника — Долгузагара, коменданта Седьмого уровня Башни, военного начальника и воина чести. Оба они морэдайн, то есть именно люди. служащие Саурону, но вовсе не нуменорцы, хотя первая половина романа это навязчиво утверждает, впрочем — это создает некоторую интригу, которую я не буду раскрывать, чтобы не портить чтение тем, кто придет после меня. После этого зачина и начинается «психологический триллер». Тем не менее, триллера в этом произведении нет — но психологическая составляющая — его основная линия. Ибо мертв Враг, но оставил он Волю свою на слугах своих и воинах.

Что я хотел бы отметить — очень большой разброс между стилем и настроем написанного между первой и последней частями — вторая половина романа получилась великолепной, слаженной и выверенной. однако, заглянув в послесловие, я понял, что все это легко можно объяснить вполне объективным длительным сроком написания — от частей, созданных, как сценарий к ролевой игре, и заканчивая действительно талантливыми и сильными моментами — например очень красивым и интересным получился суд Исильдура над Долгузагаром, справедливым и величественным. Еще одним плюсом является каноничный стиль написания — то есть здесь нет апокрифических частей, намеков на ЧКА и романтизации темных героев здесь нет, чем автор, собственно очень гордится. Во многом, это является большим плюсом. Плюсом является также то, что читатель все же прочувствет, что же это — быть акованным чужой волей, которая не может вернуть потерянного когда-то ребенка, или не убить себя, следуя за Повелителем до конца. А еще мы не уйдем за границы Мордора и сможем увидеть разрушение Барад-Дура, или же проследовать по Горгороту и долине Нурнена, узнать об особенностях мышления морэдайн и прочее и прочее...

Однако...

В целом, роман достоин прочтения, и вызывает определенный флер Средиземья, но не полную атмосферу, к сожалению, по сравнению с той же Ольгой Брилевой.

Как бы то ни было, но «Команда скелетов» — это сборник рассказов о смерти, страхе смерти и тех, кто эту смерть предвещает или приносит. И в этом плане, «Плот», не смотря на то, что этот рассказ ранний, а сам Стивен Кинг в комментарии к нему иронически рассказывает о своих студенческих проделках и божественном провидении, благодаря которому гонорар о рассказа, присланный от журнала для взрослых помог молодому автору выплатить штраф за эти проделки,вызывает ряд неприятных ощущений, которые и должны приличествовать хорошему рассказу ужасов.

По сути, писатель смешивает одну из своих любимых тем с курортными коттеджными поселками на берегу живописных озер, группой людей, разных, но объединненых одной жуткой проблемой, и главного героя — неведомое существо, о котором автор умышленно не договаваривает, рассказывая о его биологии лишь устами очевидцев, ошеломленных, напуганных и находящихся в безвыходном положении.

Молодежь, приехавшая в эти октябрьские дни на живописное озеро, чтобы проводить лето — это вроде бы одна компания, друзья, девушки состоят в отношениях с парнями, но есть ли в этих людях то. что делает их близкими — абсолютно ничего. Внезапно, читатель понимает, что они настолько разные, насколько и презирающие друг друга люди. Возможно, именно поэтому гораздо более ужасным смотрится то равнодушие, с которым эти молодые люди смотрят на гибель своих друзей — они буквально констатируют это.

Монстр же здесь и не является монстром в полной мере, даже если сравнить его с инопланетной машиной-людоедом из «Мили 81». Вряд ли

настолько умно, чтобы влиять на умы и поступки людей, гипнотизировать их. Скорее, замкнутое пространство плота, где становится реальностью даже детское восприятие — «не наступай на трещину, там лава» — выводит на чистую воду архетипы, которые умело скрываются за социальными масками. мужское представлено здесь двумя противоположностями — маскулинным спортсменом, практически не предпринявшем попыток к спасению (а мог ли он доплыть???), и умником «почти» девственником, который практически половину суток размышлял о том, что доплыть мог бы, но в стрессовой ситуации в его разум вошли мысли потаенные, интимные. скрываемые — что и привело к неизбежному «лавкрафтианскому» финалу, где мерцающий нефтяной цвет, цвет из иных миров уже гипнотически сводит с ума парня, задающего вопросы в голове. и неумолимо получающего на них ответы.

*** рассказ был экранизирован в 1983 году в киноальманахе «Калейдоскоп ужасов», где несколько отличается финалом

Игры «в войну» часто являются архетипом мужского, наверное, каждый сможет вспомнить — насколько серьезными были такие баталии на задворках, пустырях, заброшенных стройках и во дворах, увитых запахом черемухи. Рассказ 1968 года рассказывает нам о игре в войну в холодное время года. Ребят прогнали и со двора, и с улицы, и они отправились на театр военных действий в сторону дальнего кладбища. Все уже были «убиты», или «ранены», но в любом случае, холод разогнал армии по домам, а вот Мишке, несущему лекарство для больной сестренки не повезло, упорный и неказистый Смирнов-длинный взял его в плен, и повел в некоторый только ему известный штаб.

Законы и правила игры не позволяли Мишке просто убежать. Вечерело, и холод окутывал все вокруг незримыми оковами, а упорный или упертый Смирнов-длинный все вел и вел своего пленного куда-то. Даже отчаянный шаг с «гранатой», в роли которой выступил пузырек с лекарством не был засчитан конвоиром. В конечном итоге вспопеждающим в этой войне остался только холод. И, как водится, конвоир и сам с радостью бы хотел пойти домой, но уже Мишка захотел довести все до конца. Холод примиряет, холод успокаивает, но горячая кровь молодых все равно побеждает, ведь именно тогда, когда нестерпимые оковы заключают в свои объятья, легко забыть о строгости правил игры, превращаясь в ребенка снова.

Тонкий психологизм Яковлева в очередной раз сталкивает лбами несколько поколений. Здесь, в повседневной, рутинной обстоятельности вскрывается что-то потаенное и забытое. Отделение милиции, в которое приводит неприятный франтоватый мужчина, похожий на муравьеда, своего пленника — мальчишку, перерезавшего колючую проволоку саперными ножницами, живет своей жизнью. Тут и преступления пустяковые, поэтому юный дежурный устает от тягот полусельских жителей, отступающих перед надвигающимся городом, но еще хранящих свои огородцы, и пекущихся о кадушкас с огурцами. Здесь и память войны, которая в этой повседневности уже не так важна, забыта, зашорена. Но, как и всегда у Яковлева, находится такой вот мальчик, который вдохновляется рассказами и навыками деда, и тренируется, но на ком? Врагов-то нет. Но, так ненавязчиво и незначительно, он вскрывает другую проблему, словно перерезав ее сталью ножниц. В относительном покое и благополучии франтоватый мужчина чувствует себя хозяином положения, обмотавшись своим шарфом нелепого цвета, купив модный спекулятивный плащ, и обнеся заросли клубники на огородце колючей проволокой, возможно продавая эту самую клубнику на каком-нибудь базаре или перроне. Но, отбросив социалистические шутки, можно с уверенностью сказать, что вот этот мужчина, еще помнивший физически войну, совершенно ее не помнит психологически, а мальчик. родившийся совсем недавно, умеет чувствать в настоящем то самое прошлое, бредя чужими воспоминаниями. Это очень важно, ну а клубника — это только повод, ведь на клубнику у него аллергия.

Есть две границы художественного восприятия Гражданской войны в России, переложенной на литературные рельсы. При этом, они не такие уж и известные, насколько могли бы, в отличие, от теж же Шолохова и К.Седых. Это белогвардейский Арсений Несмелов и, стоящий на противоположных идеологических позициях Артем Веселый. Оба автора очень интересны в плане восприятия Гражданской войны и социальных извемений, связанных с ней. Грусть, и даже тоска стихов Несмелова, вкупе с его высоким слогом, неприятие различных веяний и нравов в своей среде, например сторонников Унгерна, делают его необычным и неординарно мыслящим автором. В отличие от него, Артем Веселый смел, напорист, его роман «Россия, кровью умытая» — это песнь революции словами простых ее участников — здесь переплетаются говоры и диалекты Кавказа, Кубани, Дона, Сибири, и бог весть еще каких мест, собравшихся вместе во время Первой Мировой. По мере своего становления, как социально значимого элемента, лирический герой Веселого — кубанский мужик Максим Кужель (именно мужик, не казак, что он подчеркивает и при встрече с земляками) разговаривает и смотрит, учится уму разуму, и участвует в общих делах, пусть иногда и совершенно бессовестных и жутких. Человек войны, оторванный от родной земли, которую он засевает и пашет только во сне, становится политически грамотным. Вот он едет с фронта с солдатскими голосами в Учрелительное собрание, а вот на станции становится свидетелем разных событий, при этом выменивая эти же голоса на что-то более полезное. От банального нежелания воевать люди проходят эволюцию до идейных большевиков.

Впрочем, надо сказать, что Веселый собирал письма с воспоминаниями свидетелей событий тех лет. Иногда повествование идет от первого лица, иногда переходит к более привычным литературным стандартам. От этого становится более емким ощущение «присутствия», сопереживания происходящему. Именно поэтому, роман и назвается «Фрагментом», словно обрывочным, незавершенным, выдернутым из общей канвы. Но от этого, он становится еще более интересным, живым.

В рассказах Яковлева часто мелькают вот такие послевоенные зарисовки, когда по прошествии лет, среди общей серости и рутины, всегда вспоминаются люди, которые тогда, в тяжелое время были маяками хорошего настроения или проводниками мимолетной радости. Доставала сладостей был таким для многих тогда, но вспомнила о нем лишь больная девочка, для которой он стал не просто лучом надежды, но и уверенностью в том, что ничего непоправимого нет. Он всегда мог достать что-то сладкое, ходить на руках, и в общем-то, быть верным другом, чьи способности мимолетно и сиюминутно вознаграждались. Но, возможно после многих лет мало кто из тех, кто мог насладиться редким сладким угощением благодаря находчивости этого чудака, вспомнил бы о нем. Так часто бывает. Но. именно девочка с пороком сердца смогла не просто поверить в свое выздоровление, но и всегда вспоминала своего юного друга в те минуты. когда становилось плохо и больно, и на душе становилось светлее. Это прекрасное чувство нельзя было назвать влюбленностью, вряд ли кто-то задумывался о таких вещах, но верность и поддержка были очень важны, а сейчас таким мало кто может похвастаться.

Удивительно атмосферный рассказ Стивена Кинга погружает нас во времена «сухого» закона, пропитанные бутлегерским виски, иногда настоящим, иногда чуть похуже, и музыкой в стиле джаз — иногда чуть более черной, чем могло понравиться местным меломанам.

Гангстерская свадьба — всегда мероприятие необычное — здесь и волнение несимпатичной невесты, и старания распорядительницы, и накатанная, как по маслу программа приглашенного джазбенда. Вот только невесело здесь почти всем, весело быть может только жениху, и то по вине виски, чуть более качественного, чем могло быть. На самом деле — это тонкая психологическая игра. А что подумают обо мне, куда ткнут побольнее. И вот, одному ирландскому гангстеру не повезло иметь сестру, чуть более симпатичную. чем бегемот, и чуть менее прожорливее, нежели акула.

Мнения, толки, кривые взгляды — должно быть паранойя именно так настигает ранимые души людей. Но джазбенд продолжает играть, даже когда заварушка достигла кровопролитных разборок. За все заплачено (или нет). Но, уверенность достигается иногда безжалостными способами, сравнивать которые имеет смысл лишь с подвигами княгини Ольги, но кто в те времена о ней слышал, тем более в Америке.

Очень динамичный и интересный рассказ. Кинг неузнаваем, но ровно до тех пор, пока его герои не начинают говорить.

Рассказ, опять же, из «Метагалактики», явно вдохновлен каким-то кинофильмом, либо художественным произведением. Стиль написания несколько суховат, и нет никакой, даже относительной динамики. Причем, рассказ был опубликован в 1991 году, когда Стивен Кинг написал «Бесплодные земли», впрочем, рассказ («рассказ-предостережение», вынесено в стиле Петухова на передний план) никак не вдохновляет. Почему взрослые сражаются с детьми, читателю также неясно, но сражаются они жестоко, а дети очень коварны. «Надо дать дорогу новому» — видимо по этой причине перестроечным стилем раскрываются сцены расстрелов из трехлинейных винтовок и, внезапно и неожиданно появляются личностные повороты. Впрочем, если читать рассказ в общем посыле журнала, то он как раз таки смотрится актуально — тревога, тревога за будущее пронизывает эти повести и рассказы, но, все же среди респондентов «Метагалактики» есть авторы «побрутальнее».

Рассказ из серии «нам пишут», опубликованный в легендарном журнале Юрия Петухова «Метагалактика». Собственно, рассказ предполагал быть интригующим, особенно при таких-то иллюстрациях (во всех журналах Петухова они достаточно зловещие). В сельской поликлинике\фельдшерском пункте села Ильинка (название близкое — у нас в регионе есть такое село на Восточно-Сибирской железной дороге) на дежурство остается врач и медсестра. Врач долго описывает всяческие постсоветские (???) предметы интерьера, ворчит, в целом ведя себя достаточно обыденно. разве что не выпил со старушкой медсестрой. Редкие вызовы — все по накатанной, и тут вдруг заявляется на порог поликлиники некоторый мужичок, более похожий на мертвеца. (Иллюстрации сейчас же помогают читателю не усомниться в хоррор составляющей рассказа — там жуткое создание, поверьте) Он начинает неадекватить. Врач напрягается, затем вступает в стычку с этим кадавром, причем безуспешно... Однако!!!

Потому что, при всем своем любительском уровне, рассказ и заинтриговал, и удивил, именно поэтому он не так уж и плох, правда, если бы я сравнивал все эти выкрутасы с замыслом с чем-то, что я читал в то время, я бы вспомнил детскую книжку

Редко встретишь у Кинга рассказ, кооторый мог бы написать не он, но все эти постиронические заигрывания с деталями и легкий саркастический юмор, не всегда смешной, но всегда саркастический выдает автора, даже если бы он писал рассказ под псевдонимом.

Итак, рассказ повествует о семье, которая решила слетать на Марс — хотя нет, в данном случае «джонтироваться». Если честно, когда я первый раз увидел название рассказа, я прочитал его, как «долгий джойнт», словно бы взяв в руки томик Уэлша. Но, быстро понял, что обознался, и погрузился в чтение.

Отец, чтобы отвлечь своих детей от страха перед таким необычным средством перемещения, рассказывает саму историю изобретения этого способа, не упуская и конспирологии, и неудачный опыт. На самом деле, видно, что девятилетнюю дочь он перепугал даже больше, чем она боялась до того, а вот сорванца Рикки, двенадцати лет отроду, того самого, что был непоседлив и даже очень вживался в роль естествоиспытателя «на собственной шкуре», он не только заинтриговал примерами с обезумевшими и состарившимися за миг людьми, но и подтолкнул к очередному опыту.

Финал, безусловно, предсказуем, но насколько он получился лавкрафтианским, ужасающим и неотвратимым, и именно эта самая неотвратимость пугает заскучавшего над рассказами о природе джонта читателя внезапным криком, истошным и бесконечным, какой бывает только в самый роковой момент. «Дольше, чем ты думаешь!» — безоговорочный успех рассказа, необычного еще и тем, что во многом — это все же научная фантастика.

«Уроки французского» вспоминаются мне, в первую очередь, теплым солнцем сентября, когда я дежурил в классе. Дежурство в 90-е годы заключалось в том. что необходимо было в начале и в конце смены вытереть доску в кабинете, а все уроки подряд сидеть и караулить одежду, накиданную (!) на вешалку, чтобы ее не украли, и смотреть, как старшеклассники проходят те или иные чудовищно сложные предметы. Как раз, в тот самый день, когда мне пришлось дежурить, выдали учебники. Потрепанный зеленый учебник литературы 1992 года выпуска я тогда прочитал как раз за все эти 6 уроков и 5 перемен. В окно светило солнце, чуть ослепляя, на миг, а в голове уже складывались пейзажи не такой уж и далекой от меня Иркутской области, где мальчику пришлось чуть ли не выживать в относительно спокойной атмосфере некого райцентра, чтобы иметь возможность учиться.

Вообще, уникальность этого рассказа, опять же, в наглядной педагогике. Множеству учителей и даже директору было невдомек посмотреть на ребенка, увидеть то, как он исхудал, как снижается его успеваемость. В конечном счете, и в пристенок играл он ради того. чтобы купить себе молоко для поддержания тонуса. Но только молодая учительница, приехавшая в тоскливую осень Предбайкалья с Кубани, смогла разглядеть все проблемы мальчика, и помогать ему через ту же азартную форму игры. не вызывая у него неловкости и смущения. Но, разумеется, смысл рассказа не в том, что учителя должны панибратствовать с учениками, но именно в том. чтобы быть не только строгими вопрошателями знаний, а еще и наставниками, которым юное неокрепшее сердце сможет довериться. И финал в этом рассказе еще более замечательный тем, что, несмотря на препоны сквозь тучи проблем все еще проглядывает солнце надежды на светлый исход, такое же солнце, что пронизывало нитями класс, в котором я деловито читал учебник литературы много лет назад.

Если прочитать рецензию чуть выше, то возникает желание выкинуть книги Распутина, ну, или хотя бы вымыть руки. Настолько материалистически, с критической непосредственностью «городского» интеллигента она написана. Но, поверьте, Распутина просто необходимо прочитать и в детстве, и в зрелом возрасте, потому что этот замечательный автор, всю жизнь ратовавший за малую родину (не о колхозниках), смог написать для каждой из этих категорий читателей, затронув душевные нити. По крайней мере, воспринимается творчество писателя именно так, интуитивно.

Если сравнить «Рудольфио» с другими подобными произведениями. Наиболее близким из которых будут «Ритка» Раисы Белоглазовой, написанная уже в 1978 году, или же «Вам и не снилось» Галины Щербаковой (1979), можно смело сказать, что это было одним из первых социальных произведений, затрагивающих тему подростков, только стоящих на пороге зрелости, но все еще юных, смотрящих на мир глазами героев Экзюпери.

«Рудольфио», если бы о нем знали любители современной прозы, или даже альтернативной ее части, вполне мог бы стать популярнее. Однако, именно неправильное восприятие авторского замысла может быть истолковано некорректно, и этому мнению поверят.

Для того, чтобы увидеть что-то, вовсе необязательно создавать конспирологическую канву, достаточно просто прочитать рассказ еще раз. Во многом, отсылки, которые делают восприятие попроще (этот рассказ не «Лолита», все же) — это «Маленький принц» Экзюпери. Случайная встреча героя и девочки, их имена (которые в итоге сложились в это самое Рудольфио), их разговоры, удивление и наивность бесед по телефону и вживую — все это походит на некую психологическую сказку. Однако, автор не был бы собой, если бы не отрезвил читателя финалом. Дело не в герое, а скорее в том, что он был избран другом, близким человеком для юной девочки ею же самой, но не будучи психологом, да и вообще оказавшись просто случайно вовлеченным в эту историю персонажем, в силу не своей слабости, а скорее — не осознав всей серьезности своего места в душе Ио, оставался трезво мыслящим до конца — не допуская фривольностей, не приближая к себе, не играя на чувствах (а вот его, как бы сейчас выразились «сталкерили», названивая и не давая прохода — и об этом знали и родители Ио, и его жена). По сути, в одном из телефонных звонком, мать девочки рассказывает о том, что она не социальна и не общается ни с кем, и у нее нет друзей. И в том же финале именно его зовут на помощь, потому что, как оказалось, никого более близкого ей родители и не знали, да и не было его. И тем трагичнее, что нравственно совершив правильный поступок, не допустив «того самого» первого поцелуя, в итоге только он и оказался виноват. А ведомая только порывами Ио, совершает непоправимы, но и отрезвляющий ее поступок. И в конце остается только двадцативосьмилетний мужчина с виной на всю жизнь, не будучи виноватым, и девочка, которая уже вряд ли перечитает «Маленького принца».

«Иди ты к черту!» говорит уже не Рудольфио, но исказившаяся в кривом зеркале жизни юная девушка со странным именем.

Очень грустный в своем грустном повествовании рассказ... Если серьезно, то действительно, из Москвы (!) парню привезли ножичек с костяной ручкой и блестящими лезвиям. ножичек замечательный, не кустарный. А ребенку всего восемь и он настолько увлечен этим ножичком, что в рассказе герой повторяет его раз 300 или около того. Ножичком хочется постоянно пользоваться и он точит им карандаши, и даже учитель не гнушается попробовать ножичек. В итоге ножичек пропадает. Герой теряет свой рейтинг в классе, после унизительного досмотра ,сорвавшего урок. Впрочем ножичек от этого замечательным быть не перестает.

В давнем детстве слушал радиоспектакль с этим рассказом, где авторский текст переживательно читал Невинный. Трогательно.

Ну, вот, рассматривая предыдущие несколько отзывов на это произведение, могу сказать, что в принципе, читали этот роман либо ради порно-сцен, стыдливо, как если бы в советское время рассматривали игральные карты «с голыми тьотками», сто раз перепечатанные для этих рассматриваний. Вовсе нет, с таким подходом можно и «Коровы» Мэттью Стокоу читать как копрозоофильское произведение. Разумеется, «Парадоксия» — это не самый милый продукт литературного творчества, но и считать его исключительно эстетикой отвратительного не стоит. Если говорить буквально, то Лидия Ланч написала свою автобиографическую (или нет) историю именно так, как если бы ее написал весьма востребованный эстетами от литературы Буковски. В «Парадоксии» есть даже легкая пасхалка с пристающим к героине вонючим пьяным стариком, которого она предпочла представить именно Буковски. В остальном — этот контркультурный и эпатажный аттракцион со сквернословием, сексом и наркотиками может рассматриваться именно как аттракцион. Секс? У Чака Паланика в отдельных рассказах можно встретить мерзости и похлеще. Наркотики? Беспорно, есть произведения, возводящие их в культ. Сквернословие? Не больше и не меньше, чем у кого-то вроде Уэлша. В тоже время мы видим тот самый бунтарский и протопанковский дух, который своим хулиганским подходом к повествованию довершает то, что недосказал, быть может Сэлинджер, или предпочел не написать Берджесс. Этот роман, рано или поздно перечитывают, и даже не раз, а все именно из-за его легкости и провокационности. «Ну, что там эта девка еще сотворит?«Ну, а на самом деле, вполне себе отличный способ убить все трагичные воспоминания об отце и несчастливом детстве, о травмах души, о которых столько говорят сейчас юные интернет-психологини, это просто низвергнуться в хаос, из которого можно выйти обновленной. К тому же, для 65-летней старушки она еще вполне себе активна в своей музыкальной нише. Так что, перфоманс удался.

В этом рассказе Стивен Кинг сделал небольшое посвящение своей жене, вложив ее привычки и страсть к езде с прокладыванием коротких маршрутов в образ Офелии Тодд, женщины, чья авантюрная и, одновременно лирическая душа, тяготеющая к приключениям, в противовес к унылому повседневному бытию, привела ее к таинственному исчезновению, но к смерти ли?

Автор обращается к мифологическим архетипам, осознанно или нет. я не знаю, но структура рассказа построена именно так, чтобы воспринимать его, как притчу. В маленьком городке, где неспешная и размеренная жизнь идут от года к году, рано или поздно появляется человек, который не хочет с этой размеренностью мириться.

Офелия, во многом воплощение тех самых женщин, что еще в начале XX века бороздили океаны или покоряли полюса, ищет короткий путь до Бангора, находящегося достаточно далеко, и дело здесь даже не в экономии времени, а в том, что время, пораченное на поездку сокращает жизнь. Однажды, она находит себе в этом компаньона. И вот, они сворачивают на неприметные лесные дороги, и Офелия, во многом уже похожая на античную богиню Диану, охотящуюся за Луной, волевую, но вместе с тем и прекрасную, преображается и молодеет, каждый раз не помня ни мрачные ожившие деревья, ни недобрых тварей. скрывающихся в зарослях. Стоит ли помнить обо всем этом, если есть попутный ветер в волосах и скорость. На обочине остается скучный и повседневный муж, никогда не поспевающий в срок, и монотонность жизни.

Что остается нам, читателям, слушающим и читающим воспоминания старого Хоуэра? Принять тот факт, что человек, хоть раз побывавший в Волшебной стране, и вправду молодеет, но уже не принадлежит миру живых — вспомните Оссиана, вспомните Томаса Лермонта... Для чего же нужен этот старик, рассказывающий вздор о кооротких лесных дорогах? Всегда остается тот человек, который не смог сделать таинственный и роковой шаг, всего лишь для того, чтобы помнить тот первый и единственный поцелуй, помнить волшебные моменты, и сохранять в душе образ той женщины, которая так безрассудно, но случайно ли, посеяла в его душе тоску ушедшей любви, ушедшей молодости и чего-то невообразимо далекого, как несделанный вовремя шаг вперед.

Если вы ушибете коленку, или разобьете локоть — всегда под рукой должна быть чудодейственная мазь, настоянная на арнике. Мазь рыцарей, мазь последнего из них, Дон Кихота сказочной нитью связывает события давние и события прямо сейчас происходящие. Далеко на севере берут свое начало родники, убегаю куда-то в сторону Крымского полуострова, там, где на волнах плещется таинственная рыба-солнце. И снова Яковлев рассказывает нам о некрасивых сибирских девочках с круглыми лицами и прозрачными бровями. На сей раз, рыцарем выступает нелюдимый и одинокий .но честный и находчивый мальчик Микоша, случайно ввязавшийся в военную игру, подобную «Зарнице», и предавший случайную солнцеликую новую знакомую — Шуренцию. Микоша и сам не может простить себе, что так легкоысленно. исходя из своего самодовольства предал простодушную девочку и разведотряд «белых пилоток», указав «врагам» их местоположение. Но Микоша находчив, и он успевает, пускай жертвуя собой, своим отдыхом, дружбой с летчиком Павлом. И не просто хочет успеть исправить ошибки, но и взлететь, подобно мальчику Икару выше неба — и перешагнуть через горы.

Мне очень нравилась эта повесть в детстве, часто ее перечитывал, но, вот экранизация в мини-сериале «Три веселые смены» («Ошибка Микоши») получилась несколько наивной и очень хотелось, чтобы Микошей был тот паренек из фильма «До первой крови». Однако, честность , искренность и смелость героя, который не испугался запустить и взлететь на вертолете, чтобы «белые пилотки» победили, поражала всегда.

Не самое мрачное произведение Погодина, даже лирическое. Грузный и нескладный, но при этом ловкий и сильный, а главное — целустремленный парень парень по имени Алеша повзрослел слишком рано. Но, причиной тому вовсе не трагедии, а исключительно харизма парня. Еще во время учебы в школе он начал водить огромный лесовоз, с легкостью ворочал стволы деревьев, знал автодело, и любовь его уже была предрешена, и мечта его — поступление в бронетанковое училище, почти воплотилась. Вроде бы все ровно и гладко. Но, Погодин не может не повернуть все несколько невесело. И вот приступ аппендицита еще на выпускном кардинально все меняет, а случайная встреча на дороге в потемках и в дождь, пробуждает в нем неизведанные доселе чувства. И вот тогда в памяти его возникают воспоминания о красоте и волшебстве природы, а внезапный приступ болезни отступает на второй план...

Былью и небылью, но остается в жизни каждого писателя тот небольшой миг, когда он может рассказать немного о себе, либо в короткой сухой автобиографической справке, либо в фолианте, разложившим свои словеса по волнам отживающих литературных журналов. Но есть уютные писатели, которые, словно бы приоткрывают для читателя пелену сокровенного, не раскрываясь полностью, но приглашая его причаститься к потаенному. Есть ведь и избушка на Вишере Коваля, покрытая витиеватыми узорами тайнописи, а есть и вовсе сокровенные Полынные сказки его. Но есть и Радий Погодин — сказочник жесткий, рассказывающий взрослым о детях, закаленный горнилом войны народный сказитель, чьи рассказы и повести перемежаемые витиеватостью давних словес, архаичностью валдайских говоров, повествуют нам о чем-то не всегда веселом и беззаботном, иногда и вовсе мрачным, но все же дающим надежду, ведь у слушателя должна быть вера в хороший конец сказки.

Но здесь Погодин просто рассказывает нам о том, как ходил в школу, и проводником его в тот, уже урбанизированный теперь, мир лазоревого детства становится петух, рыцарски и горделиво напоминая, предостерегая и наставляя. здесь в памяти остаются еще не советские деревенские жители, исполненные суеверий и нарочитой набожности, и первая учительница — та, что у каждого одна, и далекие и коварные перелески городских улиц, где лазурь тускнела новыми годами суеты, но научила все же руку писать сказки. Возвращение — всегда тяжело, но у Погодина — это еще и осень, пора увядания, но и пора вдохновения, когда мысли давней вязью ложатся на бумагу строками новых рассказов.

Бывает, что перечитываешь рассказы, с которыми ознакомился очень давно, будучи еще ребенком, и вот теперь, с пробившимся через ряд волос сединой, снова встречаешь давний текст, словно здороваясь с давнишним другом. Бывает также, что школьные друзья дружат до самой старости, или же помнят друг о друге через года. А бывает и такой человек, о судьбе которого совсем ничего не знаешь, но зато память о его проделках и задорном нраве (или вздорном) соединяет будни взрослого человека, напоминая о давних школьных годах. «Бамбус» был одним из первых рассказов Яковлева, с которым я ознакомился давным давно, и первое, что навсегда осталось в душе — это именно та атмосфера странствующего человека, уже повзрослевшего и постаревшего, одинокого и неприкаянного, живущего где-то далеко на Краю Света, пускай это и мыс на острове Шикотан. Человека, который идет под дождем в такой неудачный и мокрый выпускной. Заметно выделяется он в толпе щебечущих выпускниц своим старинным и дорожным видом. а его гложет лишь одна мысль — с которой он прожил свою молодость и остался в надвигающейся старости — глупый поступок, навредивший и навредивший ли его учительнице — по сути единственно вспоминаемой каждым из постаревших теперь пятиклассников предвоенной поры. И что же такое в конце концов «бамбус» — прозвище и старинный инструмент миннезингеров, так удачно предрешивший судьбу будущего предсказателя землетрясений.

А фоном здесь всегда будут отголоски школьной поры и голоса одноклассников, словно на пароли, откликающиеся на детские прозвища.

Позавчера была война. В очередной раз Юрий Яковлев обращается к тематике отголосков войны. Группа саперов выполняет свою повседневную инженерную работу, разминирует артпогребок в бескрайней степи. Лейтенант, молодой и задорный, останавливается на постой к семье, где первой его встречает юная хозяйка, небрежно называемая Лелькой. Ее каждодневность — это девичьи заботы, неуклюжие и все еще ребячьи увлечения. Однако, с появлением лейтенанта она приосанилась и становится уже девушкой, хотя и не понимает этого. Она хочет одевать платье, хотя на улице жаркая погода, много думает о лейтенанте, вовсе не отдавая отчет своим чувствам, которых, в принципе и нет. Это легкая первая влюбленность, где беспокойство за жизнь сапера, прогулки и разговоры с ним гораздо важнее романтицизма ситуации. Но вот наступает момент кульминации — лейтенант ухаживает за клубной библиотекаршей, ведя с ней вполне уже взрослые разговоры, а обида юной Лельки выливается в то, что она обрезает косы. Но здесь нет трагизма — нет трагизма «Лолиты» или «Рудольфио», но есть что-то близкое железниковскому «Чучелу» — обрезанные косы — как чать инициации, плод первого настоящего разочарования, осознание поспешности и непонятости. А впрочем, мужчины-писатели редко уделяют внимание именно психологизму. Возможно, это просто зарисовка о том, как в степи летними днями саперы разминировали артпогребок.

Перекликаясь с отзвуками давних канонад, мир после Великой Отечественной войны возвращался в свой размеренный темп, и когда старые раны военных лет затянулись, а поколение после поколения уже подросло и окрепло, появилась необходимость вспомнить и сохранить. Нет, тогда еще не было поисковых отрядов, а леса были наполнены еще не испортившимися от времени артефактами войны, настолько хорошо сохранившимися, что дети играли ими в своих детских сражениях. Спали непогребенными в окопах бойцы, ожидая, что за ними рано или поздно придут, а пока — пока пионеры собирали свои школьные музеи, без разбора собирая свои экспонаты, котоыре через некоторое время остались безымянными. Десятки фотографий, писем — уже никто не вспомнит тех, кто давал ребятам эти реликвии. И сейчас, будучи уже не ровесником, а скорее внуком, по отношению к тем пионерам первых юбилеев ВОВ, ты пытаешься восстановить имена уже не только на полях сражений Халхин-Гола или Подольска, но и просто, перебирая фотографии и восстанавливая фамилии изображенных на них. Однажды, лет уже двенадцать назад, мне принесли письмо солдата, написанное где-то среди безымянных дорог Европы (местоположение бойца в строчках, написанных карандашом, было аккуратно подтерто военной цензурой). И не было в этом письме ничеговоенного, а самое интересное, что было написано оно в стихах. И именно поэтому мне близок рассказ «Реликвия», с его эпитетами того, что нужно было услышать и прочитать в этих письмах, которые всегда читали всем селом, так, что каждая мать или жена чувствовали, что пишут именно им. Реликвия ли такое письмо, где написано лишь о куреве и портянках, почему это письмо без конверта и марочки. Пионеры хмурят брови, а старушка нахмурив брови, вспоминает о том ,как получила это письмо, и как оно было важно, сохранив в памяти запах окопов, так похожий на запах пашни.

Среди рассказов Яковлева тема взаимотношений между человеком и животными всегда была одной из основных. Собственно, один из авторских сборников пистаеля имеет название «У человека должна быть собака». Дети заботятся о собаках, проявляя здесь недюжинную силу воли. чтобы нелюдимые, практически всегда бездомные псы начали им доверять. У Яковлева рядом с собаками и детьми всегда есть какой-то педагог, зачастую начинающий свою карьеру учитель, не имеющий должного жизненного опыта, но, при этом, раскрывающийся с какой-то житейской стороны, иногда вставая на один уровень с учеником. Так, в этом небольшом рассказе перед нами директор школы, молодой и, чувствующий себя неуютно в кресле, оставшемся после его предшественника. Мальчик, стоящий перед ним,находится в безысходно траурном состоянии — настолько .что даже не может произнести миени того, кто убил его собаку. Неспешно рассказывая о всем том, что было, он выстраивает всю событийность, все больше погружаясь в себя. И вот ут т читатель понимает ,что на самом деле именно директор школы главный герой рассказа, и именно от его действий и правильных решений решится практически будущее мальчика, так рано потерявшего друга.

Наверное, помимо «Багульника», наиболее знаковый и узнаваемый рассказ Яковлева, написанный в начале 60-х. И снова гремит в предвесенней теплой погоде эхо войны. Мальчик спешит на каток, чтобы опробовать свои модные коньки «Английский спорт». Он деловит, шаг его размеренный, но торопливый, он предвкушает то, что ему предстоит ощутить на коньке. В ушах гремит бравурная музыка, но вот впереди он видит пошатывающегося грузного мужчину. Думая, что тот пьян, мальчик старается обойти мужчину, но оказывается, что у того сердечный приступ, и он просит мальчика проводить его до дома. С этого момента мальчик попадает в мир, который мог бы ощутить и сам. будь у него отец. Причин, по которым его нет, не указывается, но вполне возможно, что его также забрала война. мальчик трогает мужские вещи, пробует на вкус слово «отец», ревнует грузного мужчину с фамилией Бахтюков, лежащего на постели, к неизвестному сыну Сережке, вздумавшему отдохнуть в городе с нелепым названием Сапожок, и, в то же время пытается представить, как получил ранение мужчина под городом, с гордым названием Орел. Все эти противопоставления очень важны — любые вещи, связанные с настоящей семьей Бахтюкова, кажутся нелепыми, незначительными. Он представляет себя на месте ненавистного уже Сережки, но Бахтюкову хуже, и чувства. доселе незнакомые мальчику ведут его в аптеку, на почту, останавливают спешащую «скорую помощь» на ходу. Он терпеливо ждет окончания операции, как и положено сыну, и получает в награду тот самый осколок, мешавший Бкахтюкову, но, в то же время разбередивший душу мальчику, заставив его испытать сыновнюю заботу, хотя бы на короткий миг.

В очередной раз Яковлев поднимает проблему несовершенной, номенклатурной педагогики. Мальчик по фамилии Малявкин, словно бы ненужный и невостребованный никем, даже по праву ношения фамилиии здесь только катализатор всеобщего равнодушия. Причем, равнодушие здесь не человеческое, а опять же — номенклатурное. В бесконечном круговороте работы\учебы, общественной нагрузки и громкоголосой погони за успеваемостью ни родители, ни учителя не видят за одинаковыми для них ребятами в школьной форме личностей — с мечтами и внутренним миром. То же самое мы проследим и в «Разбуженном соловьями», и в «Рыцаре Васе». Это дети, уникальные во многом, потому что у них есть какие-то нестандартные мысли и уникальное видение мира. Но, мастерства педагогов и внимания родителей опять же недостаточно для того. чтобы подарить человеку уверенность. Подобные же проблемы обычно были поставлены на суд зрителя гораздо позже в перестроечных социальных драмах, более жестких, более трагичных. Но Яковлев, обычно, смягчает свой пылкий напор к концу рассказов. Малявкин любит смотреть на облака, с художественным видением мира, он рисует на небе непохожие ни на что очертания различных фигур. И, когда школа дает пионерам очередное номнклатурное задание — собирать макулатуру, Малявкин начинает чувствовать себя полезным, нужным, сочетая задание с собственной мечтой, слишком близко принимая к сердцу обычное для школ дело. И когда он видит горящие кучи бумаги, которые для него были чем-то большим, тяжелый удар настигает его романтичную, в общем-то, душу. И вот тогда- запоздало, неумело — снова на сцене появляется педагог. В рассказах Яковлева, они внезапно что-то осознают именно в последних строчках — дая нам, читателям, надежду. Надеемся, что учительница появилась не слишком поздно, пока обида человека, собирающего облака, не переросла в тоску.

С 6 раза прочитал этот рассказ, ввиду того, что пытался читать перед сном, но, всенепременно засыпал над книгой. Итак, перед нами очередной образец раннего рассказа Кинга. Рассказ стихийный, и, хотя, видно, что до уровня своего Кинг будет добираться еще некоторое время, атмосферность произведения уже ощущается. Читатель следует вместе с главным героем по кампусу, с каждой минутой погружаясь в ощущение безотчетной тревоги. И, пускай, причина для беспокойства не так серьезна, в системе ценностей героя она становится настоящей трагедией. Именно такие — заточенные на успех люди, не допускающие варианта с ошибками, и становятся жертвами собственной самоуверенности — от клерков 1929 года, выкидывавшихся из окон новеньких небоскребов и до солдат во Вьетнаме, думавших, что им не суждено погибнуть от коварной ловушки партизан-вьетконговцев.

И вот, Курт Гарриш идет по кампусу, и случайно встреченные им люди только подогревают тревогу и безысходность. Нелепый парень, которому в привычку все заваливать приходит в ужас от новости, что и Курт завалил экзамен, а сам Курт от этого еще больше распаляет внутри демонический огонь мести. Ну как же так!? Ведь он лучший.

Друзей у него нет. Расхлябанный сосед по комнате уже свалил, оставив после себя только несколько свойственных его натуре вещей, поэтому, как у стопроцентного американца, у Курта остается только его вера, и сталь оружия, которое не подводит. Символически разбив статуэтку Мыслителя, он вторгается в тот экстатический религиозно-социальный хаос мимолетного безумия, из которого уже нет возврата.

Многие отмечают, что этот ранний рассказ 1968 года является предшественником «Ярости», о которой так много говорят. Но, в самой каные произвдения мы видим общий настрой того, во что может превратиться человек, воспитанный в строгости и религиозности консервативных семей Америки. Здесь есть и сполохи «Кэрри», и даже «Способного ученика». В «Ярости» герой был отнюдь не безумен, здесь же налицо стресс, который в безысходности направил навыки отличника Курта во зло, сопряженное с собственными трактовками библейских сюжетов.

Но — это и не рассказ предупреждение, просто небольшая зарисовка о том, как не нужно зацикливаться на чем-то.

Где начинается небо? Вопрос этот красной нитью пролегает по белым страницам, где советским типовым шрифтом отпечатан небольшой, вроде бы рассказ. В очередной раз лирический герой Яковлева, уже немолодой человек, встречает смышленого мальчугана. Их много рассыпано по книгам автора, но всегда они волевые и целеустремленные люди, пускай и возраст их юн, а сами они много не понимают и не знают. Но воля к чему топрекрасному, самоотверженному и смелому объединяет всех этих нескладных подростков с ссадинами на коленях. На этот раз перед нами мальчик, упорно старающийся найти небо, чтобы раствориться в нем под куполом несовершенного парашюта. Невольная беседа увлекает и начинает беспокоить самого взрослого героя, ведь целеустремленность и ссадины мальчика говорят лишь о его решимости, к тому же у мальчика есть верный друг, подбадривающий парашютиста. И вот уже по непогоде идет, невольно увлекаемый беспокойством и взрослый мужчина, вослед мальчику, силящемуся понять. где же начинается небо, сжимая в руках парашют из наволочки.

Наверное, именно сборник «Сквозь волшебное кольцо» был самым любимым собранием сказок в моем детстве. При всей нарочитой строгости оформления, сделанного в виде карт частей Великобритании с определенными зооморфными персонажами, поселившимися среди георграфических объектов, иллюстрации в книге были волшебными, потому что позволяли читающему самому найти на маленькой круглой картинке, предваряющей сказку, героев. Иногда еще более мелким шрифтом писалась подсказка. Но, в целом, каждый раз, открывая книгу, я находил что-то новое. Удивительно, но сказки для этой книги отбирались из более серьезных источников, а завершала сборник статья Святослава Бэлзы. В этой книге представлены жемчужины фольклора Британских островов — ирландскими, валлийскими, шотландскими и английскими легендами и сказками.

При этом достаточно сильно ощущались субэтнические различия рассказчиков, разный темперамент героев, и тематика сказок. Воинственные ирландские сказания, шотландские притчи, с зачастую трагическим поучительным финалом, валлийские предания артурианского цикла, или же английские волшебные сказки, так знакомые русскоязычному читателю — все это было под одной обложкой, позволяя скрашивать вечера после школы. Ну, и разумеется волшебство атмосферы книги, оно буквально окутывало тебя, погружало в сказочный мир мерроу, паков, фэйри и русалок, влюбленных в неверных рыбаков.

Первое издание этой энциклопедии мне подарили в 12-летнем возрасте, как раз это был 1997 год. Книга меня очень впечатлила, начиная с первых страниц, и хотя она была достаточно популярно написана, именно в этом издании можно найти информацию практически о всех фэйри, причем с уникальными иллюстрациями. Текст статей непресный, с множеством примеров и цитат бытования мифологических образов, ну, и наверное впервые волшебные существа описываются в реальности, как если бы встреча с ними была обыдленной для человека. Этот прием до того я не встречал, а после им пользовались многие. Кроме того, в энциклопедии есть цветные вклейки с большим количеством тематических подборок иллюстраций, иногда очень экзотичных, например с живописью нео-тамплиеров, или фотографиями с месс Ла Вея(!) Наверное, это самая иллюстрированная из всех энциклопедий AD MARGINEM, причем последующее переиздание 2002 года таковых не содержит.

Кроме того, в энциклопедии, в качестве эпиграфа, впервые используется стихотворение «Шаги гоблинов» Дж.Р.Р.Толкина, в авторском переводе Кирилла Королева — это первая книжная публикация перевода.

А так, книга весьма хороша, особенно для юных исследователей мифологии, и до сих пор мной она иногда используется в повседневности.

Неонила Артемовна Криничная была одним из выдающихся фольклористов, специализирующихся на этнографии русского населения Русского Севера, Архангельской области и Карелии, что, несомненно, важно и для жителей Забайкалья, ввиду того, что первые русские старожилы территориальной Бурятии и Забайкальского края были как раз выходцами с Русского Севера, и говор, и диалектные слова говоров, и те же былички говорят об этом.

Криничная специализировалась на несказочной прозе русского населения, выпустила более 200 работ по тематике Русского Севера, отправляясь в экспедиции вместе со своим мужем — не менее изместным писателем и фольклористом, Виктором Ивановичем Пулькиным. Вместе — заслуженные деятели науки Республики Карелия. была ученицей знаменитого В.Я. Проппа.

В конце 1980-х гг. в контексте интереса к народной культуре, выходило очень много изданий научно-популярного типа, при этом достаточно большими тиражами. Не стало исключением и издательство «Современник», которое начало выпускать с своей «Классической библиотеке Современника» и фольклорные сборники — сказки, басни, былины, в том числе — легенды и предания.

Чем интересен сборник Криничной. В первую очередь, помимо классических преданий о происхождении названий населенных пунктов, бывальщин о старообрядцах, быличек о нечистой силе и волшебстве, в список книги входят и псевдобылички, которые обычно отдельно не выделяются в сборниках такого типа. Это как бы былички наоборот — в них всегда сверъестественный контекст развенчивается, или возводится в нечто юмористическое, забавное. Кроме того, в сборнике присутствует ряд историй из сборников Элиасова о декабристах (преимущественно иркутские источники), а также интересные примеры полисемантических образов, характерных для всех регионов нашей страны.

Интересно, что Криничная при составлении книги использовала не только дореволюционные источники начала XX в., советские научные сборники РАН (особенно Сибирь), но и собственные фонограммы полевых записей на Русском Севере. Что меня поразило еще в детстве, когда автор в предисловии рассказывает о своих беседах со стариками, в которых угадывается еще гвардейская стать имперских полков. ветеранов Первой Мировой войны, и еще молодых ветеранов ВОВ. Большинство аудиозаписей датировано серединой 60-х годов.

Книга будет интересна тем, кто интересуется фольклором русского населения Архангельской области, Восточной Сибири, историей старообрядчества (в книге есть несколько уникальных рассказов о происхождении некоторых известных забайкальских семейских фамилий), и даже тем, кто изучает историю народовольчества.

Неонила Артемовна Криничная умерла в 2019 г. после продолжительной болезни, войдя в пантеон самобытных и творчески подходящих к своим исследованиям ученых.

Возможно, персонаж этого небольшого рассказа мог бы перекликаться с такими же персонажами у Радия Погодина — все эти ребята. пережившие войну в совсем маленьком возрасте, голодные и худые, все никак не могущие утолить глубоко засевший внутри голод. Мальчик Коля за всю страшную войну помнил один хороший момент. как советские автоматчики угостили его хлебом. Прошло уже достаточно лет с конца войны, и вот скромное хозяйство родило первый урожай. бабушка испекла два коржа, один из которых Коля сразу съел, а второй он должен был отнести своему деду. который жил на пасеке. Так, в своем неутолимом голоде, Коля шел и размышлял, как он придет к деду и тот его обязательно угостит. Но Коля не получил ни кусочка, и обозлился, подобно тому волчонку, с которым его сравнивает автор. Однако по приходу домой, Коля увидел еще кое что, то, что, пожалуй исцелило его израненную голодом душу. Он, несмотря на свой юный возраст, внезапно осознал, что есть вещи гораздо важнее голода, и сильнее его...

«Ветер сквозь замочную скважину» — как мне показалось, наиболее уютная из всех томов эпопеи о Темной Башне. Здесь повествование ведется неспешно и красиво, здесь много потаенных смыслов и моментов, которые пригодятся путнику, чтобы понять героев прошлого и их судьбы. И, пускай для нью-йоркского ка-тета Роланда здесь отведена роль слушателей, внимающих своему наставнику-дину, но именно в этот час бури полнее раскрывается то ,чем же на самом деле является ка-тет, насколько он дорог стрелку, и вообще — каково это быть стрелком, когда ты все еще юноша. Я бы назвал это тем самым рассказом, который примером дает юноше выбор — как идти путем своей судьбы, что делать, и какие говорить слова, как перебороть свои самые сокровенные страхи, и как не поддаться темноте, которая только и ждет, чтобы понасмехаться над горем или печалями людей.

В дни стыловея, который налетает так неожиданно, мы узнаем как на самом деле называли ушастиков-путаников в Срединном мире, когда их еще водилось в достатке ,как вести себя с драконами, как распознать оборотня, причем как настоящего, так и умело скрывающегося под личиной мужа и друга.

Три истории, сплетенные одним дуновением холодной бури — история молодого Роланда, история маленького мальчика Билла, так рано узнавшего боль потерь, и история Тима, который был маленьким мальчиком, но, пройдя через сотни испытаний и ужасов из простого будущего лесоруба стал рыцарем-стрелком.

Безусловно, мы узнаем и про очередные козни Рэндалла Флэгга в его магическом коварном обличье, узнаем еще немного об Алом Короле и о некоторых особенностях Лучей, о бескрайних жутких лесах и болотах, и о том, как красивое обличье не всегда — доброта, а за уродливой личиной ты можешь найти друга и помощника.

А еще, возможно, мы поймем, как червоточины в Срединном мире могут свести с ума людей по обе стороны — и невольно вспомним «Безнадегу», стоит нам только увидеть причины и последствия необдуманных поступков со странными находками.

Это очень хорошая книга.

Говоря об этой антологии, выпущенной, наряду с другими сборниками сказок, издательством «Русский купец», нельзя не отметить ее уникальность. Впервые была издана книга быличек и мифологических рассказов, вобравшая в себя наиболее редкие и интересные образцы, разделенные тематическим каталогизатором. Стопроцентно можно сказать, что до этого тиражами по 200000 экземпляров такие сборники не выходили, и уж тем более в одной серии с детскими сказками (на моей памяти нижегородское издательство выпустило «Жемчужное ожерелье» (сказки народов Кавказа), сборник польских и славянских сказок с картинами Билибина на обложках). Буквально сегодня откопал в старом отцовском доме один из двух экземпляров данной антологии, имеющихся у меня. Причем в 1992 году я был еще мал, и вовсе не мечтал еще получить профессию культурного антрополога, было мне лет 8, а купила мне первый из них бабушка в одном из книжных еще советского образца магазинов, которых в нашем провинциальном столичном городе было очень много. Конечно, главным минусом этого издания был переплет, а вернее, склейка, которая не позволяла раскрыть книгу, не переломив ее, причем из всех сборников «Русского купца» этот был самый скверно изданный. Издательство также отметилось выпусками словарей суеверий и других разделов русского фольклора, но уже в твердых обложках, очень ярких, с психоделическими оттенками красного и зеленого. Но, вернемся к «Как мужик ведьму подкараулил...»

Можно сказать, что составитель, Ю.Медведев, выбирал из сборников (академических и дореволюцционных) самые криповые и действительно страшные, не для детских глаз, причем на тот момент вряд ли кто-то задумывался о том .что это и есть настоящие русские сказки, а не обработанные афанасьевские сборники. Поэтому и жутки они, что никогда не рассказывались детям. Наверное, самая жуткая была быличка о лешем, у которого в избе лесной был антураж похлеще каких-нибудь кулинарных изысков из би-муви слэшера. Кроме того, в обиход познаний фольклорного наследия эта книга вернула и овинников, и колокольных манов, и немытиков — в общем все то ,что настораживало и пугало задолго до моды на русский хтонизм и грустные заброшенные деревни.

Особым интересом для меня были истории, взятые из восточно-сибирских источников, с которыми позже я ознакомился гораздо подробнее. Настоятельно порекомендовал бы эту книгу для вдохновения художникам и писателям, пробующим себя в этнохорроре — очень уж она хороша, и в принципе не редка настолько, чтобы не найти ее при желании. В то же самое время вышла более редкая абевега суеверий от М.Власовой, с не менее жуткими картинками Забирохина и классификатором демонологии русского населения в еще более подробном виде, но у Медведева примеры быличек более жуткие.

Это очень важное произведение. Однажды сын с отцом пошел на лыжах, где сразу стало понятно .что отец уже не такой молодой ,как раньше, а грузный, неуклюжий, с одышкой. Но зато как вырос и окреп сын. В своем пути по зимнему лесу он торит лыжню, показывает отцу какие-то лесные чудеса, оберегает и заботится. Но ,в то же время он не просто идет по лесу, а показывает, что способен сопереживать и чувствовать отца, его возраст и тяготы, хотя, быть может и отец вовсе не старик. Мне сразу вспоминаются давние походы по заснеженной реке с дедом и бабушкой, где в протоках обреталась скорость и морозный воздух перехватывал дыхание. Разговаривали, пили чай на коротких остановках. Теперь нет ни деда, ни бабушки, но остаются воспоминания и я с удовольствием поведу на лыжню или в поход сына, как только он крепко встанет на ноги, надеясь, что он когда-то будет торить лыжню и мне.

Замечательный рассказ Яковлева, который в моих сборниках никогда не попадался, наверное, потому, что расчитан на совсем юную аудиторию. Литературное визави автора шествует по линии строго забора, стуча по нему палкой. Рядом бежит собака. Этакий эрзац детских проказ, если бы человек не был сильно за двадцать. а скорее уже и за пятьдесят. И вот кто-то ему делает замечание. Кто делает замечание не видно, но виден голубой глаз. наблюдающий за всем подряд. Человек по сути, начинает диалог с обладателем глаза. И в этой детской непосредственности замечает некую вселенскую мудрость, способность незашоренно видеть и удивляться миру, жить в нем, даже если отражением мира является стереоскопическая проекция дырочки в заборе.

И вот, в очередной раз Яковлев рассказывает нам трогательную историю о мальчике и девочке, когда дружба настолько глубока, что когда один уезжает. то другой не находит себе места и скитается, словно в чужом городе.

Мальчик настолько привык звонить своей подруге Оле по телефону из автомата, что продолжает это делаеть и в ее отстутствие, правда теперь на звонки отвечает ее мама. Мальчик звонит каждый день и под разными предлогами завершает разговор, словно отмечаясь на точке чекпойнта. И вот в один прекрасный день по разговору он понимает ,что мама Оли болеет, и пускай болезнь не серьезная, он начинает ее поддерживать, ощущая, что и маме Оли без Оли плохо. И, разумеется, те, кто ждут, обязательно получают вознаграждение в конце.

Неизвестно почему, но у Яковлева есть особая нелюбовь к круглолицым, простоватым девочкам. Волевые мальчики, идущие к какой-то своей недостижимой цели, какой бы она не была, равнодушны к таким девочкам, либо испытывают перед ними чувство вины, или жалости. Так, можно вспомнить Микошу (повесть «Непослушный мальчик Икар»), который так пренебрежительно относился к деревенской круглолицей девочке, похожей на рыбу-солнце (тоже частый эпитет для писателя). Допустив ошибку, по сути предав ее, он всеми силами пытается исправить ошибку, но это все не любовь, а вина и жалость к глуповато выглядящей девочке. В «Скрипке» безымянный мальчик стоит под дождем и интуитивно ищет в окнах светящихся нездешним светом звуки скрипки, девочки, которая быть может и не знает, что есть на свете такой ждущий мальчик. и вдруг на его пути возникает круглолицая виолончелистка, чей инструмент выглядит нарочито гротескно, по сравнению со скрипкой, чей звук его манит. Девочка пытается увести его от окон училища, обещая ему ноктюрн и чай, уговаривает и почти тянет. Наверняка ей тоже жаль это промокшего мальчика, греющегося буханкой хлеба, и, в какой-то момент он почти поддается чарам, но, сбросив морок, он снова бежит к окнам училища, обретая самого себя.

Сюжет рассказа, быть может, наивен, но, я уверен, что каждый бывший мальчик вспомнит что-то подобное и в своем прошлом, когда верность самому себе и чувствам сильнее сиюминутности уюта, что возводит этот архетип еще к старой сказке о Кае и Герде, где Герда не такой уж и положительный персонаж.

Урс и Кэт. Можно было бы подумать, что автор решил написать рассказ о Диком Западе. Но, как и всегда, следуя той части своих повествований, где монолог от автора ведет подросток, мы погружаемя в суровый мир советского послевоенного периода. Возле домов, где живет много здешних ребят стоят склады, обнесенные колючей проволокой. для охраны этих важных объектов ставят огромную неопрятную и чрезвычайно злую собаку. Никто не смеет подойти к ней поближе, ведь по слухам она покусала многих людей. И только недавно прибывшая к своей тетке Кэт, неуютная и одинокая девочка, смогла не только перелезть к собаке. но и стать ее другом. И вот два неуютных и нелюдимых угрюмых существа обрели дружбу, где можно много не говорить, но важно чувствовать интуитивно.

рассказ, при всей своей притчевости не назидательный, а скорее печальный, но и не лирический. Старик Пешеходов ходит по улицам, и каждому он знаком. У кого-то он берет сигаретку, кому-то отвечает на подначивающие вопросы о той, уже далекой войне. Каверзными люди считают их потому, что в кажлом ответе старик говорит о своих сыновья — они встретили немцев под бугом. они сражались под Сталинградом, они поднимали знамя Победы над Берлином. Люди посмеиваются над стариком, но ведт на то они с сыновьями и Пешеходовы, чтобы поспевать на каждом направлении. А вот домой не каждому из них суждено вернуться. Потому и говорит старик Пешеходов, что спят его сыновья в солдатских могилах, а в каких — так в каждой и тех .что разбросаны по Европе. И так каждый непришедший с войны солдат становится сыном Пешеходова, и любого другого тихого и незаметного старика, в своем одиночестве сохраняющего память о детях, защитивших Родину. В этом и кроется тот архетип, о котором и хотел рассказать Яковлев, именно поэтому учителя никогда не снижают оценку, когда в сочинениях о войне снова и снова мелькают имена сыновей Пешеходова.

«Учитель истории» — прекрасный пример сочетания рассказа о путешествии в европейскую страну и памяти о Второй Мировой и Великой отечественной войне. На старинных улицах югославского Дубровника и Сплита дети играют в титовских партизан, но в каждой компании находится мальчик с толстой книгой и в очках из проволоки. Это «учитель истории». И каждый хорватский переводчик и гид, из тех. чьи лица несут печати шрамов далекой уже теперь войны на Балканах, рассказывают о судьбе учителя истории, чьего имени никто и не помнит, или не знают, но именно этот человек показал на своем примере важные человеческие качества — смелость и любовь к детям, возможно повторив те же самые слова, которые сказал и Януш Корчак, перед тем, как пойти на смерть вместе со своими учеиками. А красивые улицы будущей Хорватии отдаются эхом детских голосов ребят, играющих в партизан. И только маленькие «учителя истории» молчаливо и вдумчиво перелистывают книги, показывая стойкость и готовность в свой час совершить подвиг.

Это очень печальный, и, вместе с тем лирический рассказ. Девочка по имени Валя Зайцева в своем внутреннем мире проводит параллели с Таней Савичевой, одной из самых известных жертв блокады Ленинграда, умершей от последствий истощения в 1944 году. Она вела страшный дневник, где на разлинованных страничках блокнота к каждой букве адресной книги девочка писала даты смерти родных, пока не осталось никого.

Романтичная Валя Зайцева в своих мечтах сранивала себя с Таней, но Таней довоенной, счастливой, гуляющей по скверам Васильевского острова, а дома ее ждал хомячок, точь в точь такой же, как у Вали.

Но вот она едет на Дорогу жизни и видит, как люди строят мемориал. Все еще поглощенная мечтами, о том, что дружит с Таней, Валя говорит, что у нее и почерк с ней одинаковый. И тогда ей предлагают писать на бетоне. С каждым новым словом, девочке становилось все тяжелее, но она справилась, потому, что верила в то, что она подруга Тани Савичевой, которая не может не поддержать ее даже в таком страшном горе.

Так, сквозь годы и трагедии ушедших войн, все еще протянуты руки тех ребят, которые просто живут или жили в своем городе, на знакомых улицах, гуляли в садах и парках, играли и справляли дни рождения. И память живых потомков сохраняет тех, кого нет настоящими и полными жизни, пускай с их смертей прошло уже много времени.

* К слову, памятник на 3 км Дороги Жизни Тане Савичевой действительно существует, и представляет собой бетонные плиты, на которых детским почерком выписаны страницы из дневника девочки. Построен памятник в 1975 году.

Тема неординарного ребенка в пионерском лагере раскрыта в советской литературе более чем полностью. Все эти ребята, неприкаянные и не имеющие друзей, от того делающие разные пакости и мелкие озорства. Дети обычно либо равнодушны к таким, либо ждут с нетерпением их выходок для того, чтобы увидеть реакцию педагогов. А у педагогов, по итогу аргумент только один — выгнать из лагеря озорника, но никак не разобраться в его внутреннем мире. Именно поэтому, рассказ «Разбуженный соловьями» так важен, в первую очередь не сколько детям, сколько педагогам и детским психологам. Ведь именно от профессионализма педагога зависит то, насколько поверит в себя асоциальный ребенок. В данном случае педагог рисования разглядела в главном герое самое важное — умение чувствовать прекрасное. И неважно ,что украденный пластилин явил по итогу воплощение в виде уродливого воронообразного чучелка. Важно, что мальчик вставал до рассвета и слушал соловьев, и по итогу поделился этим чудом со всеми.

В целом, даже когда начинаешь искать в содержании этот рассказ, и взгляд натыкается на его название, то в душе начинается смятение и неприятные ощущения. Обезьяна — этот демонический зверек, столь похожий на человека, словно его карикатурная копия, во многом стал архетипом демонического ужаса, еще со времен Киплинга и Эдгара По. Предполагаю, что во время написания рассказа «Обезьяна», Кинг сделал легкий реверанс в сторону «Убийства на улице Морг», а потом просто излил на бумаге свой личный неприязненный и волнующий опыт общения с обезьянами. Очень часто в рассказе появляются достаточно откровенные описания особенностей заводной игрушки, ее ухмылка, глаза, мех, почти тактильно ощущаемый читателем. Учитывая то, что игрушка механическая, то сразу вспоминаются истории, где именно заводные игрушки становятся отрицательными персонажами — например, «Стойкий оловянный солдатик». Кинг возводит отрицательность бездушной, но при этом совершающей движения игрушки в абсолют, не нужно вселять в нее демона, демоном является она сама. В этой связи, начинаешь переживать за героя, идущего навстречу финалу, и готовящегося и к собственной погибели, и к гибели близких, многочисленные флэшбеки и воспоминания об этому открыто говорят. Но, именно в тот момент, когда он перестает переживать за себя, а преисполняется храбрости во имя близких, тогда и чары злой игрушки отступают. Рассказ получился захватывающим, а финал прямо говорит нам о том, что Зло не искоренилось до конца.

А ведь иной раз думаешь, что таких людей, как главный герой этого рассказа очень много. Эти книжные дети, навсегда плененные историями о благородстве рыцарей, с правильными понятиями о чести и совести, мечтами и первой влюбленностью. Возможно, в детстве они всегда выглядят неприглядно, мешковато и грузно. или наоборот худосочно и мелко, но кто из обывателей увидел бы в них настоящих рыцарей?

Все верно, рыцарь Вася не сказал ничего, но и не нужно было ничего говорить — ведь тогда подвиг оказался бы не таким, как его смогли бы оценить настоящие рыцари из книг. Пожалуй, все тяготы совести могли бы лечь на плечи героя одного дня, Димки Ковалева, который также может быть не сильно то и хотел этой минутной славы, но мастерство Яковлева очень ярко показывает отрицательных героев, и юные читатели, наверняка, обкладывали последними словами укравшего славу у мешковатого рыцаря выскочки. Но, справделивости ради, этакий Дон Кихот в пионерском галстуке и не нуждался в этой самой славе. Ведь его главной особенностью была незаметность, он не хотел, чтобы кто-то докучал ему, мешал его неторопливости. А случай с мальчишкой на льду лишний раз только доказал, что как только будет момент, в людях. подобных Васе не нужно будет сомневаться. Ведь и Илья муромец сидел на печи тридцать лет и три года.

Мне кажется в названии этого рассказа есть легкий комплимент в сторону аналогичного названия произведения Рэя Брэдбери, этакая проба пера для будущего известного и маститого писателя. Но нет, тут скорее в основе лежит некий тонкий психологический ход. В конфликте отцов и детей, ну, или скажем учителей\учеников есть несколько вариантов мести — первый вариант всегда можно увидеть в «Ералаше» (извиняюсь за пример), второй — написать на стене (в интернете) какую-то гадость про учителя, а третий подход самый интересный — подойти к делу мести творчески. На моей памяти были учителя классе в пятом, которые вполне себе увлекались процессом и не отпускали детей в туалет (впрочем они думали что в туалетах курят, но были случаи и описавшихся, только потому что еще и в туалете КУРЯТ, а значит и нужен он только для этого). так вот, я знал парня, который играл в панк-рок группе, он просто сочинил достаточно злобную песню «Овца» (все думали, что про девушку, но нет — про учительницу), а другой рассказ, про то какие приключения выпали на долю литературного двойника учителя. Так и герой Кинга настолько нафантазировал про миссис Берд. что воплотил (?) в реальность тигра. Но, между прочим, в отражении глаз тигра мальчик уловил цвет своих собственных, так что все логично. Ну, и мальчишку заодно озорного тоже приплел. Интересно, но не так задорно, разумеется после прочтения аналогов. А как например у Кассиля — в гимназии: «Встаньте и стойте!!!», и гимназисты не то что пописать сходить, в обмороки от духоты и застегнутых воротников падали.

Рассматривая «Туман», как экранизацию, и как небольшую повесть, видишь два совершенно разных посыла. Фильм, определенно, одна из лучших экранизаций Кинга, которую, время от времени, хочется пересмотреть. именно в фильме нам показали всех этих немыслимых созданий, особенно того самого слонотопа, высота которого не поддавалась измышлению. Но фильм был о выживании людей, о том, как они, преодолев страх перед хтоническими чудовищами и мракобесием людей, пришли к безысходному отчаянию с весьма печальным финалом, но именно таким, который и ждешь в подобного рода фильмах.

С повестью несколько сложнее. Перед нами художник, человек, который хотел творить, но, благодаря общественному мнению, ставший тем человеком. который стал делать то, что ему не нравится. И в час, когда оставался один шаг до алкоголизма или чего-то более страшного, его поддерживает жена. И вот, они живут небольшой семьей с маленьким сыном на берегу тихого озера, зная всех соседей, и имея даже мнимых недругов. Однако, ветер всегда переменчив, и, после бури, происходит что-то, что навсегда повернет судьбу на другую тропу... Безусловно, когда Кинг иронизирует, и говорит о повести, как о чем-то незначительном. он лукавит, потому что ,как и всегда в главном герое и его семье прослеживается сам автор. И это делает повесть гораздо лучше для диалога с читателем.

Все эти чудовища, туман и религиозный фанатизм, так кстати пришедшийся ко двору в замкнутом пространстве супермаркета — не более чем декорации к психологическому портрету людей, чьи социальные маски полностью слетают, стоит только поместить их в замкнутое пространство и сделать атмосферу угрожающей. И вот, мы видим ,как одни люди напиваются до беспамятства, другие впадают в прострацию, доходящую до самоубийства, неверие одних, приводящее к трагедии заставляет других уверовать. Хотя, казалось бы, пищи и удобств вдоволь. Самое интересное, что, в отличие от киноленты,

И вот тут мы видим, как раскрывается главный герой, Дэвид. Из обывателя он превращается, чуть ли не в отважного человека. привлекательного для женщин, и становящегося примером для мужчин. Но, в этих гротескно-лавкрафтианских декорациях, он словно бы забывает ,что его сын впал в прострацию, и ему удобно. что он почти все время спит, а сиделками (так он и сам говорит), выступают женщины, симпатизирующие ему, что его жена осталась ТАМ. Она для него осталась только воспоминанием. Но, воодушевленный и снова устающий, он идет вперед, к той незримой надежде, что позволит ему увидеть себя собой, а не тем, каковым его сделала рутина.

И так, практически в самом финале, мы понимаем, что весь этот рассказ и был воспоминанием, перед тем, как двинуться куда-то в неизвестность, сквозь туман, а вовсе не так, как в фильме, остаться с чудовищной безысходностью наедине.

В этот раз начал перечитывать Крапивина, укачивая годовалого сынишку. И вновь перед глазами предстали первые осенние деньки, и ветер, треплющий непослушные волосы у мальчишек, так внезапно переставших быть детьми. Мне почему-то кажется, что «Колыбельная для брата» — это, в некотором роде, более мягкая версия «Журавленка...» Здесь не так остро поставлена конфронтация отцов и детей, не так доверительны отношения между педагогами и ломкими подростками, знающими досконально названия и назначения морских терминов. Есть песня, которая связывает события, трогает души людей, и маленьких и взрослых — эта суровая песня, времен, быть может гражданской войны, но такая, которая всенепременно годится и для колыбельной маленькому брату, и для того, чтобы разрядить обстановку в тяжелом почти морском приключении, и для того, чтобы девочка восхитиалсь и поняла, что третьеклассник с красивым голосом, умеющий петь, но не желающий петь по указке, уже не он, а смелый и гордый парень, почти юноша.

А еще в повести много Гайдара. Начиная от стилистики повествования и говора наставника (все эти «товарищи мои хорошие», «люди порядочные», песни про барабанщиков), и заканчивая самим сюжетом, почти тимуровским. Но здесь словами педагогов Гайдар уже не иконически, но еще и не перестроечно критикуется, а Тимур в этой критике не так идеализирован. Но, в то же время, и хулиганы в книжке такие «квакинские», а Дыба — это никак не романтик Капрал из «Журавленка». Сам посыл повести хороший, в первую очередь он показывает, какие могут быть старшие братья младщим, даже если они и не братья вовсе, какие бываю друзья, неосознанно становясь таковыми, и какие бывают враги, вовсе не хулиганистые парни из переулков. а вполне себе облеченные властью педагоги, но все закончится хорошо, потому что для таких финалов и есть книги Крапивина, вдохновлявшие мушкетеров, барабанщиков и водителей каравелл.

В детстве я читал этот рассказ Яковлева и задавался вопросом, где же происходят все эти события. Вроде бы какой-то город у моря, чьи контуры все время прослеживаются в рассказах о грустных и неприкаянных детях, которые в то же время оказываются смелыми и волевыми личностями. Просто в них эти личности не видят ни родители, ни обыватели, ни сверстники. И, как водится, лишь молодой педагог, проявляя не столько навыки пединститута, сколько интуитивно, помогает или просто подталкивает детей к тому, чтобы стать более открытыми.

Мальчик Коста все время спит на уроках, безобразно и невоспитанно не реагируя ни на окружающих, ни на учительницу, которая думает, что он тот еще хулиган. После звонка он срывается и бежит, сломя голову. Но куда? Молодая учительница, которая настолько юна, что все ее зовут Женечкой однажды бежит за учеником, еле поспевая в модных туфельках на подковках. И вот, наконец, она узнает всю правду

и по-другому относится к своему ученику, который, благодаря этому опыту, становится в ее глазах кем-то более мудрым.

Но, возвращаясь к началу своего отзыва, я снова начал задаваться вопросом, где же происходят события, ведь багульник, цветущий в городе у моря настолько сибирский и родной, насколько необычен город у морских дюн, и мальчик по имени Коста.

Удивительно, но пришлось внезапно перечитать рассказ о маленьком разведчике Николае Вихрове. Библиотекари одного из местных центров чтения попросили в начале мая прочитать для ребятишек из школы-интерната этот рассказ вслух. Поэтому, чтобы вспомнить интонации героев рассказа, их стиль общения и говор, перечитал я рассказ три раза в тихие утренние часы, а один раз вслух.

Почему-то захотелось сравнить это произведение со знаменитым «Сыном полка». В этом сранении, понимаешь, что рассказ «Разведчик Вихров» все же расчитан именно на детей. Здесь нет жестких подробностей, или зверств оккупантов, обо всем этом рассказывается в контексте, и человек, знающий историю Великой Отечественной. наверняка представит себе, как все обстояло на самом деле, хотя мальчик, прибежавший затемно к полковой флотской батарее в летних парусиновых туфлях, сказал обо всем этом скупо. Для юного патриота гораздо важнее тепла, крова, сытной еды и неожиданной ласки военных, увидевших в нем и своих сыновей было рассказать обо всем том, что строили и как укрепляли район его родного совхоза немцы. Рассказать быстро и при этом точно и правильно, ведь от правильной рекогносцировки зависели и жизни сельчан. И вот он уже спешит по промерзшей степи назад, зная, что совсем скоро по ориентиру его собственной скоречни будут бить тяжелые орудия батареи. Это образец настоящего самообладания и выдержки. Так и военные спешили поскорее пойти в атаку, чтобы успеть спасти мирных жителей и того паренька, что крался по железной от холода степи к ним на позиции.

Вторая повесть Пайтыка не содержит больше никаких страшных событий и врагов в ней никаких нет. Скорее — это некий финал того, чего добились все те мальчишки — Чары-кель, Коссек-джан и Миша из Ленинграда. Вот только никто (хотя догадываешься почти сразу) не знает, что Базар, живущий на бахче с дедушкой, и другие ребята в своей беззаботной игре и конфликтах среди барханов и старой крепости — это именно то, чего и добились в итоге мальчишки военных лет, на много лет ставшие друзьями, передав эту эстафету своим детям. Положительно, хотя уже и менее этнографично.

В 1991 году мне было шесть лет, и так получилось, что мои родители пригласили на день рождения абсолютно всех, кто был в момент приглашения во дворе. Получилось ли все так, как на дне рождения Бильбо Бэггинса, не так важно, но забавно. что среди гостей оказались не только друзья, но и просто рандомные ребята, и даже недруги) Среди подарков, разумеется, были первые китайские реплики трансформеров, куча тонких книжек, какие-то грузовички из оборонной пластмассы, а вот книг Анны Пайтык оказалось даже две. Они привлекали своей желтой обложкой, а так как я любил читать, то мне они понравились сразу, и даже сейчас, несмотря на достаточную простоту сюжета, в почти сорокалетнем возрасте я перечитываю их с удовольствием.

Мне понравилась незанкомая и удивительная атмосфера Туркмении времени Великой Отечественной. Практически все мужчины ушли на фронт, а молодые женщины и вчерашние девочки взяли на себя многие тяготы колхозной жизни. Дети же беззаботны до поры, где-то в жарком воздухе еще слышны отголоски старорежимных пережитков, но старики Джапар-сопи и полумифический мулла Абдул-ходжа скорее брюзжащие и полукомичные персонажи, если бы не их более злые и коварные проделки. А так, книга получилась какой-то светлой, и дружба Коссека и его ленинградского друга Миши здесь показана таким моментом ,что веришь в то, что и Коссек когда-то поедет в гости в Ленинград, что, в принципе и показано во второй повести писателя «Наши гости». Вполне подошла бы для внеклассного чтения, потому что текст очень легкий, и даже не любящий книги лодырь вполне сможет прочитать эту повесть, где тяготы трудовой повседневности военных лет неразрывно сплетены с этнографическими нотками.

А вот это стихотворение Кинга вполне себе посталкогольное, когда у человека пьющего, в похмельном состоянии возникает ощущение, что он сделал что-то невообразимо плохое, и за ним все следят, либо осуждающе перешептываются. хотя разум иногда говорит, что все в порядке, и всем все равно. Ощущения от стихотворения не такие волшебные, ровным счетом из-за перевода, но и оригинал не оставляет переживательного послевкусия. Прсто неплохое стихотворение о человеке ,который рассказывает своему невидимому визави о мании преследования, которой, впрочем у него, скорее всего, нет. Все отлично.

Довольно интересно увидеть вполне себе личное стихотворение в сборнике с жутковатыми историями. Хотя, возможно был смысл показать Кингу себя и с этой стороны — этакого отца (или «все же отца», или «вечно занятого отца, но я тебя сынок люблю») — все это вполне понятно и допустимо. Мне и самому отец — известный (ну, или «в узких кругах известный») посвящал такие стихи, где поток сознания часто превращается в замысловатый верлибр. Я своим сыновьям, к слову, стихи посвящать опасаюсь, но люблю их от этого не меньше, чем если бы написал что-то вроде этого грустноватого опуса. В целом, имея у себя пару изданий с этим посвящением, не увидел никаких пояснений самого автора, хотя он часто это делает в переизданиях. В принципе, это и объясняет всю личностную суть стихотворения. Если представить себе С.Кинга образца 1985 года, то можно представить себе некоторую нежность к младшему сыну, которому всего 8 лет, он настолько любим, что ему дарят дорогостоящий саксофон, на котором не научился играть, но никто его (наверное) не сильно за это ругал. И вот, С.Кинг сидит со стаканом чего-то крепкого (полагаю, что в 1985 году он еще бодро себе выпивал) и слезы текут у него по щекам, когда он вспоминает рассуждения своего сына о людях-фруктах и который переживает о том, что он арбуз. К концу стихотворения автор выбирается на мрачно-депрессивную стезю, но все же завершает стихолтворение, как должно. Ну, а в самом деле, не писать же ему про «Одна работа, никакого безделья...» И именно поэтому у читателей есть Стивен Кинг — писатель, а не автор, который почил «во цвете лет», как некоторые его пасхальные герои. Стихи ему, впрочем, удаются хуже, как и их переводы на русский.

К моменту написания рассказов Яковлева о повседневности начала 60-х годов, Великая Отечественная война стала уже чем-то неблизким, случивщимся несколько поколений назад. Может быть, поэтому, тема вчерашних маленьких ребят, становящихся личностями, думающими, смелыми и честными на фоне рассуждающих о причинах и темах обывателей очень животрепещущая. К 1970 году эти рассказы оформились в книгу «Позавчера была война», а у меня уже в 1990-е годы был сборник «Багульник», где они были разделены обычными житейскими темами. где взрослые и дети предстают нам в разных временах, событиях, но остаются интересными и симпатичными героями.

Нехорошо подслушивать разговоры взрослых... Но об этом нравственном правиле рассказ? Вовсе нет. Когда я читал его впервые, в детстве, я вспомнил, почему-то фильм про мальчика Сережу, который в отчаянии просился взять его в Холмогоры, там тоже были неприятные взрослые люди. Ну, а что предстало перед нами в «Друге Гастелло». Некоторый дядя Владя, друг отца главного героя, тоже Сережи, после сытного обеда рассуждает о героизме, представляя себя именно в ключе героизма на фронтах Великой Отечественной рассматривает подвиги героев, как случайность, приводя в пример подвиг летчика Николая Гастелло. Сережа не может выдержать напора и авторитета дяди Влади, и в отчаянии не кричит, что хочет в Холмогоры, ведь он постарше того паренька. Он едет через весь город в военный городок, где просит найти ему друга капитана Гастелло,чтобы доказать некоторому дяде Владе все те чистые помыслы и пример, которые вкладываютс в понятие «героизм», и пожилой офицер едет с мальчиком к нему домой, изрядно сконфузив дядю Владю. «Ведь у людей значительно больше друзей, чем они думают. И друзья никогда не дадут в обиду имя тех, кто отдал свою жизнь за Родину». В целом именно этот посыл отразился и в «Мальчике с коньками», и в «Сапере». Именно в таких мелочах событийной повседневности показывает нам Юрий Яковлев , что еще звенит в душах и сердцах юных людей эхо давней войны...

Вообще, как ни странно, но «Безнадега» попалась мне только сейчас, и изначально далась очень нелегко. Все же зачин у нее несколько затянут, несмотря даже на столь чудовищного персонажа, как господин патрульный. А потом, из дорожного триллера, нас переносят в совершенно иные плоскости, где скорее ожидаем эффект «Темной Башни», нежели «Оно». В некий демонический организм, управляющий животными (самыми отвратительными) и желающий вселятся в наиболее здоровые организмы (правда с этим ему не везет), легко поверить, настолько удачно его образ вписывается в атмосферу унылого шахтерского городка, похожего более на пустнынный город-призрак .чем на перспективно развивающийся обогатительный комбинат с постоянно приезжающими в него новыми жителями, парой баров, мелкими ресторанами, и даже уютным заброшенным кинотеатром. Однако, безусловно, это всего лишь видимость, всего лишь легкий налет хтонического, почти лавкрафтианского мистицизма. Ведь на самом деле этот самый Тэк и сам недоумевает над всеми своими подчиняемыми людьми, насколько они больны не только физически, но их недуги — скорее следствие. А вот неслучайность посланных Богом случайных людей, безусловно очень интересный ход, но с другой стороны, почти в каждом романе С.Кинга есть такие персонажи. Однако .им сопереживаешь с самого начала, возможно Джонни Маринвилл именно тот, кому сопереживаешь, но все равно знаешь о его дальнейшей судьбе. однако, автор держит нас в напряжении до конца, и даже обретенные способности юного вестника-своего-Бога — Дэвида, его харизма и успехи в борьбе с демонической (во всяком случае древней и злой) сущностью, не могут перекрыть харизму пожилого ловеласа и знатока поп-культуры, к тому же лауреата Национальной лит.премии. Вторую половину книги прочитываешь очень быстро и получаешь удовольствие. А вот первая половина действительно жуткая.

Мне кажется, что рассказ вполне был бы уместен в журналах Юрия Петухова, вроде «Галактики». Написан он вполне в стилистике тех самых откровенных бытовых демонологических ужасов, что были украшены занятными картинками. Но, не об этом. Мне доводилось читать много рассказов о домовых, от детских (не про Кузю) до мистических, и даже сатирических. Но, здесь, безусловно есть неожиданные повороты. Вот сидят два алкогольных дел мастера, выпивают, вполне себе обычная беседа доходит до проживающего за шкафом домового, которого любезно приглашают выпить-похрустеть огурцом. Ведет этот домовой себя точно также, хамовато, и логично вписывается в компанию 2+1, как вдруг... и тут, перед читателем разворачивается необычная концепция происхождения демонов\бесов, а вульгарное повествование сменяется слэшером. Как по мне, финал несколько смазан, но вполне себе занимательно.

В целом, когда читаешь подобные вариации альтернативной истории, все происходящее смотрится более живым, непресным. Быть может, потому, что в основу сюжета взят не обычный для жанра «а что было бы, если вторая мировая была...», а вполне себе освещение развития американского общества, если бы во время Гражданской войны победу одержали силы Конфедерации. Перед нами разворачивается неспешность Юга, без Реконструкции и назойливых янки, а где-то за морями все еще идет Вторая мировая, впрочем, и не совсем та, что могла бы происходить в нашем мире. Однако, во главу угла здесь ставятся семейные ценности, чем делается великолепная отсылка к Маргарет Митчелл. Именно здесь консервативный Юг все также противостоит капиталистическому Северу, вот только янки тут уже преследуют цели, якобы важные для Конфедерации, прикрываясь сегрегацией и патриотическими посылами южан ради коммерческой выгоды, скупая чернокожих у плантаторов для использования в соременном для того мира производстве, безусловно, вредном. Но здесь бюрократическая натура северян наталкивается на клин семейных традиций, и, в целом, для такой маленькой зарисовки, сюжет очень насыщенно показывает все то, чем мог бы порадовать, какой-нибудь фанфик про Скарлетт О'Хара в антураже альтернативной фантастики.

Мне кажется, что наиболее подходит Гиляровский для чтения перед сном после сложного трудового дня. Снедала весь день человека рутина, а вот, пожалуйста, вам рассказ о происхождении саек с изюмом или знаменитых монпансье «Ландрин», о тех и об этих. Мне всегда казалось ,что Гиляровский очень тосковал по ушедшей Москве, рассказывая о ее прошлом столь проникновенно и пафосно, словно бы прихлебывая при этом из большого блюдца чай соамоварного кипячения. И ты, безусловно проникаешься этой легкостью и вкусом, путешествуя по призрачной потаенной Москве с удивительным провожатым, каковым Гиляровский бывал и при жизни.

Я перечитал. Вспомнив первые впечатления, которые были, пожалуй уже более 20 лет назад, еще раз захотел понять, чем меня так зацепил рассказ старины Чинаски. Ведь, казалось бы — пресловутый отчаявшийся Гордон, которому плевать — ведь он избавился от очередной работы (бесполезной), а в кармане снова бутылка вина (откуда у героев Буковски всегда оказывается в кармане дрянного пальто вино, ума не приложу, при такой любви к алкоголю) — обычный сюжет рассказов автора. Глупый хиппи подумает, что это рассказ о свободе — секс (весьма откровенный), психоделика (причем алкогольная. никаких там наркотиков или безумия). Но нет, это вполне себе притча. Притча почти религиозная, где старый особняк с ручными животными и девушкой с неоновым светом (цветом))) становится тем самым эдемом непорочного греха и внемировой раскрепощенности последних дней мира, которые пока что витают среди грез и полумрака коридоров. Здесь нет счастья, только сиюминутные моменты, кторые по итогу приводят к финалу начала чего-то нового, послечеловеческого. Bнтересно, что рассказ заканчивается там, где нужно. И хорошо, что Буковски просто лень написать развернуто, зато отрывисто и, при этом ненавязчиво погружать нас в трип своего похмельного творчества.

... а еще был такой самиздатовский фэнзин «в моем супе печенье в форме зверюшек» — намного скучнее этого маленького рассказа)))

В период гласности Погодин уже не вспоминал о том, что у Сеньки было. Ряд его рассказов, объединенных общей проблематикой неприкаянности человека средних лет, неприспособленного к новой жизни, либо постаревшего философа-романтика, которого убила рутина жизни. Что-то такое рождается обычно у писателей, для вдохновения использующих алкоголь.

Итак, мы встречаемся с неким обывателем Скачковым, инженером, который после отъезда жены на курорт купил на все свои деньги книгу, и ему нечего есть. Банка кальмаров, как водится, в советском прошлом за еду не считается и ждет какого-то события в холодильнике. Скачков звонит своему другу, который также купил книгу после отъезда жены, и они идут на богемный прием. В этом заключается некоторый сакральный смысл рассказа. Период перестройки сломал маскулинность мужчины (инженера, то есть человека, в советское время весьма востребованного), и он прозябает в матриархальном подчинении. Однако остается еще его ранимая душа, которой место на собрании эстетов-постмодернистов, где он, вроде бы, может, не боясь, высказать свое мнение. Но Скачков уже не эстет, он просто неприсособленный к выживанию обыватель, который хочет есть.

На вечере хозяин квартиры — демоническое воплощение успешности и всего того, чего бы хотел голодный герой — вполне дружелюбен и гостеприимен, что видно по разнообразной карикатурной публике, собравшейся у него дома. Скачков, от беспомощности, но, сохраняя некую философскую интеллигентность, сразу же навешивает на них ярлыки, опираясь на внешний вид — однако, каждый раз ошибается. Читаются пьесы, герой не может внятно критиковать их, размышляя о колбасе, тем самым, нам говорится, что он уже далек от философствования. Герой бежит от разношерстной, но, явно, успешной «богемы», понимая, что на самом деле он никакой не философ, а просто балласт, и сразу, всенепременно, обмякает, но обретает именно то, чего и хотел, будучи одиноким и «брошенным» — женскую заботу, и теперь символом стабильности и мироощущения становится тот самый, пресловутый салат с кальмарами.

При чтении данного опуса, у меня возникало непреодолимое чувство дежа вю. Вроде бы и тема актуальная, и написано непресно и не занудно для социокультурного исследования. Но, безусловно, тема эта неоднократно поднималась и в тематике субкультур, как например обширное исследование «Молодежные уличные групприровки. Введение в проблематику» Института этнологии и антропологии РАН, где некоторые научные мужи делили сорта на качество и некачество))) Или же перечитываемые мной раз в пару лет неплохие опусы В. Козлова о могилевской культуре повседневности конца 80-х. Нет, безусловно, нет. Здесь мы видим немного другое, возможно то, что сейчас модно называть «инфоповодом». Вот было у человека нечто подобное, не громкое участие в казанских ОПГ, а просто некий эпизод из его жизни, который он однажды рассказал в интернете, подтянулись собеседники, и завертелось. Добавились подробности, немного подзабытый сленг, и вот уже ностальгирующие за 40 мужчины, не вдаваясь во вкладыши и игру в денди, рассказывают то .что еще удается вспомнить. Что-то подобное любят делать сейчас любители футбольного фанатизма, отлученные от стадионов FanID. Ну, ведь было же, парни!? Ах...

По итогу. мы имеем очередную медийную франшизу, обсуждение которой чуть поутихло вместе с первым сезоном сериала, пара слов, которые, например в Сибири не употреблялись никогда, и моду на ретро-шмот а-ля «мастерки»\кепки USA California. Это такая ностальгия по истокам, ретроспектива в мир, в котором молодежь 2023 года никогда не была, но очень хочет этот мир покосплеить. Что ж. Дело хозяйское. Однако, при таком обширном источниковедческом ресурсе, автору не удалось тщательно его проанализировать, а соседство воспоминаний хулиганов из позднего СССР с современными «уличными» рэперами, которые что-то говорят про 2013 год несколько несерьезно, неправильно в контексте освещаемой проблемы. Потому что и феномена такого нет, практически в каждом регионе нашей страны было точно так же, за редкими различиями. В копилку культуролога.

Мне кажется, что при должном внимании, из этого небольшого очерка вполне можно было сделать великолепный сценарий для остросюжетного фильма о буднях пожарных. право, читается это на одном дыхании, а иногда и верится с трудом в реальность описываемых Гиляровским событий из культуры повседневности различных пожарных отрядов, вершиной которых становится

ну, или вообще, для любителей филологии и происхождения слов

Весьма любопытно, а учитывая потенциал молодых писателей. вполне можно сдлать и серию мистических рассказов, где главным героем стал бы отважный топорник, спасающий людей, и расследующий одновременно какие-нибудь таинственные поджоги.

Самое время прочитать этот рождественско-новогодний рассказ Юрия Иосифовича Коваля — как раз на новогодние праздники. И ведь вправду, дышит от него снегом, праздником, суетой. В сутолоке перестроечного рынка, отец нашел для сына елочку, сотряпанную не из веток, а настоящую ровную и разлапистую. Простояла она и Новый год и Рождество Христово (а что простояло и Рождество — подчеркнуто особо, ведь уже 1992 год, как никак) И вот, как ни старался сохранить то детское ощущение мальчик ,пришлось рано или поздно с елочкой расставаться. Но, через призму этого предновогоднего расставания с детством, радостью и волшебством — почему бы и не совершить последнее чудо — елочку следовало посадить. А вот прижилась она, или нет — решать читателю. И верить в чудеса...

Во многом, этот рассказ напомнил мне «Бойню» Петухова. Однако, у этого произведения есть легкий шарм, притягивающий читателя, начиная от необычного и выигрышного названия, которое, безусловно не дает разгадок и намеков, но заставляет дочитать рассказ. Безусловно, тематике социального взаимодействия обитателей Свалки, отведено довольно много места, как такового целостного мира я не увидел, и захотелось узнать что и почему, а финал позволил задуматься еще и над первопричинами всего происходящего. Хотя, в целом, для формата журнального опуса вполне подходяще.

Если бы пытливый читатель соизволил провести аналогии и сравнения, он бы наверняка вспомнил знаменитый фильм «Банды Нью-Йорка», где каждый из героев обладал своей уникальной харизмой. Удивительно, но память Гиляровского в своей ностальгической грусти по ушедшей Москве, какой бы несовершенной она не была, в сравнении с молодой советской столицей, смог сохранить на долгие века память и об уникальных обитателях этого города. Описывая быт и чудовищные нравы Хитровки, в то же время автор уделяет внимание наиболее удивительным из ее жителей, в существование которых иногда трудно поверить, но экскурсии по этим местам для различных литераторов с должной почтительностью сохранили достоверность описываемого. Наверное, это был первый рассказ из сборника, прочитанный мной давным давно, и впечатдивший достаточно, чтобы перечитывать эти воспоминания, как дополнения к «Кондуиту и Швамбрании» или, в меньшей степени — «Республике Шкид». Это и вправду интересно.

Из всей эпопеи коротких заметок о старой Москве, написанных г-ном Гиляровским, потом ностальгически их выпестовавшего, как гимн новому советскому настоящему, все же «Сухаревка» наиболее уютна. Здесь скрывается тот самый азарт искателя приключений, как в омут бросающегося в таинственный и опасный мир потаенной Москвы. Но, разумеется, слово о Сухаревке не стоит и рядом с жестоким и пугающе откровенным описанием Хитровки, и, хотя эхо всей этой воровской и трущобной жизни отзывалось в толчее перекупщиков и продавцов, букинистов и старьевщиков, атмосфера была совершенно иной. Здесь царила хитрость и коварство, вкупе с остроумием, ценимым и стоящим своих денег. Прямолинейно каторжанская Хитровка врядли смогла бы состязаться в этом с обителью хитрецов и знатоков искусств с залатанными карманами. В принципе, если взять отдельно взятый онлайн-аукцион, наследие Сухаревки живет и процветает, поэтому и читать заметки о прежней жизни Гиляровского вдвойне интереснее.

Еще один псевдопритчевый рассказ. Псевдо-, потому что религиозный антураж здесь нужен, чтобы показать очередные философские мысли автора устами его героев. Вот только опять же, иногда кажется, что все герои — это просто личности одного, ск оторыми он разговаривает в келье монастыря (или дома, куда он так спешит). А еще иногда кажется, что Селуков — это лайтовая версия Пелевина, когда среди фантасмагорического проявляется то тут, то там интересная культурологическая информация, но ее все равно хочется проверить. Итак, несколько послушников монастыря после прочтения статьи о девочке-собаке из Архангельска начинают богословски дискутировать. делают они это довольно долго, приводя различные примеры. люди ,вроде бы разные, но начитанные — это точно. Довольно гротескно искать тут какой-то символизм. но все же — в монастыре таким, специально пришедшим найти себя людям, определенно есть чем заняться, и, во многом, этио будет физический и духовный труд, послушания. Здесь же, компания беседует, и дает себе обеты внезапно, как внезапно их и нарушает. Девочка-собака тут, разумеется, инфоповод для всего этого философского трепа (по-другому отрывистые фразы и не назовешь). В общем, съездили, посмотрели, убедились или не убедились, да и разошлись. А по итогу, все было божьим промыслом и духовным испытанием.

В сущности, когда писатель, имеющий семью и увлекающийся лыжным спортом вдруг пишет увлекательное произведение о том, как некий обыватель из пригорода, в свои года живет с мамой и работает на заводе, чтобы создать собственную ячейку общества, родить ребенка и купить дом, вряд ли кто-то уж очень заинтересуется подобным, зато когда писатель, увлекающийся лыжным спортом напишет то же самое, но с некоторой долей трэша, по крайней мере, это вызовет любопытство, граничащее с нездоровым интересом.

Впервые я познакомился с этим произведением уже почти 20 лет назад, причем тогда оно лежало в тематической библиотеке рядом с Уэлшем и Бегбедером. Так вот, где-то между прекрасным и ироничным шотландцем и нудным Бегбедером затесался и Стокоу. Безусловно — это не та литература, которую порекомендуют в списке 100 книг, которые надо прочитать в своей жизни. Но, ведь, судя по тому, как интересуются подобной подноготной на ютубе, именно в таком ключе и стоит подавать какие-то смыслы. Однако, смыслов на сей раз мы искать не будем, они слишком очевидны, как и все эти фекальные приключения, что устраивает Стокоу, чтобы привлечь внимание к неким философским темам.

А ведь, по сути — это и не сплаттер-панк, это просто некоторые попытки сделать что-то стоящее за неприглядной оболочкой. Насколько я понимаю, повесть о Стивене и коровках была частью некой межавторской серии, возможно написанной специально для эпатажа и шока у читателя. Однако, если не смотреть на фекально-садистскую составляющую, можно увидеть и едкую сатиру, и психологизм, и социальные проблемы, выставленные слишком ярко и рьяно, а можно и посмотреть на то, как бы выглядело внутренне видение мясоеда у человека, мясо не употребляющего. Мне, почему-то вспомнился Карел Чапек и его «Война с саламандрами», а ведь 1998 год тоже был неким переломным временем. Это действительно сатира, но сатира не ради смеха, ведь если бы книга была написана только ради трэша, вряд ли ее кто-то дочитал бы до конца, а на аукционах она не представляла бы такой внезапной ценности. На самом деле, «Коровы» — это роман-инициация, причем написанный для того, чтобы сноб покривился, а некий гражданин с высоким эстетическим вкусом сказал — да, вот это современная литература, как чудесно все композиционно выстроено в этом произведении. А Мэтью Стокоу просто поедет на лыжный курорт, криво ухмылясь и хихикая.

Удивительной атмосферы рассказ. Это история человека, который, в принципе, ввиду своей педантичности, расписал свою жизнь по полочкам, не оставив в ней ничего лишнего. И вдруг, внезапно, по прошествии целого пласта времени понял. что желает что-то другое, что он что-то не доделал, либо не сдалал, недолюбил или не полюбил, не смог, не захотел. Так он создает себе альтернативную реальность, где у него все хорошо, хотя, в основном ,в реальности — пусто и уныло, несмотря на мнимые достижения.

И вот, главный герой загоняется все больше, в конечном итоге уже веря в то, что придумал, и о чем мечтал. Жена, дети, дом, и даже пес — примеряя на себя эти ролевые моменты, он уже практически верил в них настолько, что даже куклу машинально приобрел. В конечном итоге, он едет на юг (почему-то все должны ехать за счастьем или покоем именно на юг) в поезде с направлением «Новосибирск-Адлер» (в подобных я, кстати, ездил, отвратительнейший поезд, пускай и в купе, но это так, к слову). В купе он встречается с тем, о чем думал — примером идеальной семьи с многолетним стажем. Сравнивая и рассказывая попутчикам о несуществующих вещах, герой все более загоняется, но, что интересно — все заканчивается неожиданно и хорошо, даже и волшебно. Хороший рассказ, в общем

Прежде чем, критиковать данное произведение, а не просто оставить отзыв о прочитанном, читатель должден понять несколько моментов:

1. СВДС — реальная мировая педиатрическая проблема, активно изучаемая, но, при этом, сохраняющая печальную статистику и в наши дни.

2. Паланик начал работу над романом «Колыбельная» после личчной трагедии, когда его отца Чака Паланика и его подругу убил и сжег бывший бойфренд последней.

3. Как бы то ни было, роман поднимает множество социальных, психологических и религиозных проблем.

Итак, некий заштатный криминальный репортер по имени Стрейтор, настолько неважный в своей повседненвности, что имя его читатели узнают лишь в самом конце, расследует в рамках газетной сенсации случаи синдрома внезапной детской смертности, но мало кто знает, что герой сам пережил подобное. Он начинает думать, что причиной смертей становится некое фольклорное произведение — «баюльная песня», случайно или неслучайно попавшая в сборник детских потешек и песенок. В ходе расследования он выходит на риэлтора Элен, которая поднимает большие деньги, перепродавая дома с призраками, зная о том, что в этих домах происходит.

Есть и еще два персонажа — молодая девушка Мона, поклонница нью-эйдж религий, исповедующая викканство (современное ведьмовство), и имеющая бойфренда, чьего имени мы никогда не узнаем, но зато будем знать его прозвище — Устрица. Этот вредный парень имеет на все свое мнение, и является неким собираетльным образом типичного борца с капитализмом из начала нулевых — он веган, он имеет набор фактов о том как и из чего делают продукты в современном обществе, икак при этом мучают животных, а также достаточно инфантилен, чтобы противопоставлять себя в псевдоироничном стиле «взрослым».

Что объединяет их всех? В какой-то мере они становятся в стрессововй ситуации подобием семьи, двадцатилетняя мона — псевдодочь репортера, а ее парень — псевдосын риэлторши. Недоданное отцовство и нереализованное материнство позволяют щадить этих зарвавшихся «детей», даже когда все начинают понимать, что знание баюльной песни может убивать и независимо, и вопреки. Так, начинается совершенно другой сценарий книги — из магического детектива он все больше переходит в магический триллер-боевик с долей ироничности.

И самое интересное, что финал «Колыбельной» остается открытым, он требует продолжения и интригует внезапно оборванной историей.

Что же можно понять из этого романа. Человек, переживший трагедию внезапной потери близких остается со своим горем один на один, и все, что ему остается, найти себе увлечение (неважно — ломать ли кукольные домики, или просто пить алкогольные напитки, или продавать дома с привидениями). Фольклор — это не просто детские сказки, песенки и потешки (об этом говорит практически каждый писатель литературы ужасов, но, пожалуй Бром возводит это в абсолют). Иллюзия семьи, иллюзия любви и дружбы останутся таковыми перед непреодолимой жаждой власти, стоит лишь вкусить ее, даже если это просто знание четверостишья на языке зулу.

Паланик остается верен себе, преподнося все эпатирующим способом, который у случайного читателя вызовет неприязнь откровенностью сцен, жестокостью, или очередным намеком на гомосексуальность автора, однако, в целом — это философское произведение,при этом, интригующее и захватывающее.

»...бал правит аффектированная бессюжетность» (с) некоторая статья

На самом деле, так проще, либо упрятать голову в консервативную раковину, либо кидаться на амбразуру с постмодернистскими стихами или рассказами, и, внезапно получать одобрение. Так устроен мир, тренды изменчивы. Как популярны анафорические стихи, так и постмодернистская литература входит в реалии современного читателя. Собственно, сюжет, как таковой есть. Парень поехал с друзьями в Горнозаводск (из Перми, городок там же — насколько я помню, там делают цемент), чтобы заработать немного денег, пока ехал — друзья куда-то делись (подружка\девушка и закадычный приятель-острослов), покрасил швеллеры (балки п-образной формы), заработал — поехал домой. Но, не все так просто. Проще сказать — что за тупизна — написать рассказ о чем-то незначительном (как говорится в критической статье), но, как мне кажется, в рассказе заложен вполне себе интересный посыл. Три героя словно дополняют друг друга — им по двадцать, они отличные друзья, девушка даже влюблена в главного героя, и вот они едут, чтобы заработать — не на край света, а совсем недалеко, на обычном автобусе в том же регионе. И вдруг все заканчивается внезапностью (как я понял такой внезапный финал — в стиле Селукова) — покрасил\домой. Куда делись все остальные? Сбежали в закат? Нет, слишком просто и глупо даже. А вот тот факт, что герой

Продолжая путешествие по сборнику «Как я был Анной», нельзя не отметить разное качество рассказов, вот к примеру этот — достаточно сырое произведение, написанное не без влияния господина Чинаски (Буковски). В целом, мне кажется, что, как и боольшинство рассказов и новелл Селукова — это идеальное чтиво для поезда\самолета\такси(?), когда не отягощенный беседами с попутчиками читатель словно бы находит попутчика в лице лирического героя рассказа, и слушает его монотонную и сбивчивую трескотню, пробегая взглядом по страницам. Что ж, именно так я и воспринял «Святую троицу», опять же, не найдя в ней всего того, что приписывают прозе Селукова, ругая ее. Впрочем, поругать можно, разве что, стиль — это некоторая сумбурность или перескакивание с темы на тему (но мы ведь едем на юга, не так ли?). Ремарковского юноши в рассказе я не увидел, как и биполярности, скорее вот эту самую неприкаянную жеманность и наигранность, которую пытаются выдать за откровения безумца. Нет, определенно здесь есть постирония на все — на ту неприкрытую религиозность, или ее фальшивое подобие (ведь в других рассказах вполне себе показаны религиозные люди, как они есть), на желание убежать от действительности, на кризис среднего возраста, в принципе на что угодно. Просто главный смысл — все возвращается на круги своя, не смотря ни на что, и в этом та самая сермяжная правда, как выразился бы герой Ильфа\Петрова. Это рассказ — просто скоротать небольшой промежуток времени, вспышка сверхновой, или пролет света одинокой лампочки, еле видной из окна поезда.

Рассказ Селукова, победивший в номинации «Лучший рассказ» литературного журнала «Юность» — это история, словно ,собранная из кусочков. В сущности здесь есть три составные части. Первая — это социальный фон — ночной клуб города Перми и его контингент — от посетителей и до персонала, где внезапным нюансом стало появление необычного охранника, с долей религиозно-философских принципов, которые не пришлись по душе этому саом у контингенту. При всей серьезности намерений автора — показать нам человека на сто процентов правильного и религиозного возникает вопрос — а для чего, собственно он пошел работать в клуб? Чтобы испытать свою веру — так судя по рассказу это ему не было нужно, он самосовершенствовался в своем внутреннем мире, много читаяя, имея для этого свободное время. Если это кому-то не нравилось, спроса с главного героя в этом и нет. Вторая составляющая — это восприятие в дальнейшем охранника как юродивого либо мессию, что также было ошибочно (наверное), ведь он по сути никого не пытался наставить на истинный путь. Ну, и третья — автор раскрывает образ рассказчика, как женский, и это у него получается неловко, словно крайние абзацы были дописаны позже, второпях, и рассказчик вопрошает у героя, как у духовного учителя, на что получает достаточно закономерно простые ответы. Скорее всего .так и должно быть, когда каждый ищет свой путь самостоятельно, не нуждаясь в посредничестве.

«Лужи, оживлённые дождём, были красивыми, а всё остальное — нет...»

О Селукове сейчас говорят достаточно много, и хорошего, и плохого. Хорошего, в основном, с подачи Л. и Г. Юзефович, ну а плохого — все остальные. Как будто до этого пермского автора никто не ругался на страницах своих книг матом или не поднимал со дна социально ориентированной реальности какие-то неприглядные темы. начал я с «Мальчика», и попал видимо в какой-то некритикуемый рассказ. Это философская притча о том, как проходит жизнь. Укого-то она достаточно степенна и выверена стереотипным существованием, а кто-то начинает выбиваться из однообразного бытия своим особым взглядом на жизнь и сове место в ней.

Мальчик (безымянный для нас, читателей) еще с рождения мог видеть мир совершенно по-иному, что доставляло много проблем его отцу, в рассказе показанному своеобразной тенью Мальчика. Он умел видеть прекрасное, во многом даже больше, нежели нужно, и подмечать уродливое. Автору чудесно удалось отобразить это эпитетами, достойными, например А.Иванова (думаю, неслучайно Селуков является сценаристом «Общаги»). Как чудесно он сплетает давнее, почти забытое, с объективной реальностью, не рассказав .в сущности ничего. Мальчик родился. жил и умер, и на его место пришло что-то новое. «Свято место пусто не бывает», а оказывается, что кто-то это место наполняет святостью, возможно скрываясь под обезличенным образом.

Вообще, фантастические миниатюры Джанни Родари всегда имеют социально-сатирический подтекст, возможно не всегда воспринимаемый таковым в детстве, но остро ощущающийся в зрелом возрасте. Начинаясь, в типичном для итальянского темперамента, стиле почти детективном, но, вместе с тем, почти комичном — со всеми этими крокодилами потеющими и индюками, не говоря уже о слоненке в ванной к концу произведение приходит с основными поставленными проблемами — реклама двигатель ли прогресса, каковым ее считают сами рекламопроизводители, и как в назидание автор делает нам заявку на то, что с таким прогрессом скоро вместо созвездий на ночном небе будет красоваться незатейливый слоган «Мастика «Биллибонц» блестит как сотня солнц». И хотя Родари явно делал отсылки, в первую очередь, на «загнивающий» запад, все же он беспокоился о своей ворчливой, но и наивной стране Италии.

Завершающим произведением графической антологии «Зов Ктулху» стал рассказ «Дагон». Для его воплощения был приглашен иллюстратор-дебютант, который подошел к отрисовке произведения модернистски, но, в то же время с личным творческим осмыслением. Этот комикс смотрится акварельным рисунком, где фоны кажутся не объемными, но и не статично двумерными, благодаря тому же стилю фотографической отрисовки персонажей, что мы встречаем, например, в графической адаптации Стивена Кинга «Н.»

Лавкрафтианские существа выполнены в необычном стиле, что свидетельствует, скорее, о женском подходе к рисованию, а Элис Дюк единственная женщина-хужожник в проекте. Во всяком случае, рисунки мне напомнили что-то вроде детских работ, посвященных ночным кошмарам.

Что мне понравилось в этом сегменте графической антологии «Зов Ктулху», так это рваный поспешный стиль отрисовки Дэвида Хартмана. Здесь возникает ощущение набросков, на скорую руку сделанных художником-криминалистом, со слов очевидца — они угловаты, небрежны, но вся суть случившегося передается с точностью. Рассказ протекает с этой неминуемой скоростью, завершаясь, словно бы, внезапно, не давая читателю перевести дух перед следующей новеллой. И это показалось мне очень интересным ходом. А художник, по итогу — наверное самый именитый среди поучаствовавших в проекте.

«И остаться здесь навеки среди чудес и красоты...»

Впечатляющая живая отрисовка Лея Галлагера с практически бережной текстовой адаптацией. Все сцены, показанные на страницах комикса выаерены, а диалоги практически не упрощены, что очень радует. К тому же, большое внимание уделено и фоновым пейзажам, и архитектуре вырождающегося городка, а особый акцент делается на глазах жителей Иннсмута. Мне очень понравилось прелистывать эту новеллу, особенно впечатляют и великолепно нарисованные Глубоководные. Дух Лавкрафта здесь, определенно, присутствует.

«Данвичский ужас» в исполнении Кулбарда можно посоветовать, в первую очередь подросткам (!), хотя на книге красуется значок 18+. Это история, выполнена в очень ироничном стиле «наив», где большинство героев скорее забавны, с умильной мимикой и особенно потешным выражением взглядов. Жители данвича — вовсе не степенные фермеры\горожане, которыми так восхищался ГФЛ, а скорее реднеки, на их фоне старик Уэйтли, его дочь альбиноска Лавиния и уж тем более сам внучек Уилбур совершенно мультипликационны. Гротескный монстр-близнец и вовсе напоминает скорее персонажа из мультсериала «Охотники за привидениями», хотя, чего уж там говорить — это ведь графическая адаптация, как если бы ее напечатали в журнале. Поэтому, те, кто читал — посмотрят на «Данвичский ужас» в ироничном ключе, а неофиты скорее всего захотят прочитать оригинальное произведение.

А вот это заглавная графическая новелла сборника Локвуда пересказывает нам одно из самых интересных произведений ГФЛ. Отрисовка Д'Израели близка к классической, очень интересные фоны с преобладанием фиолетовых и багряных тонов вызывают будоражащие и тревожные ощущения. Динамика персонажей также очень интересно отрисована, они смотрятся живыми — если это культисты — то они отвратительны, если это положительные герои или эпизодические персонажи — они либо волнительно беспокойны, либо наполнены твердой волей и непоколебимостью. Циклопические зловонные руины Р'Лайха выполнены очень тщательно и действительно внушают некоторый трепет. В качестве финального сюрприза читателю предлагается лицезреть Ктулху в весьма необычном виде, имеющем, впрочем, место быть.

Итак, «Скиталец Тьмы» в воплощении Шейна Айвана Окли и Дэна Локвуда, показался очень интересным и странно современным. От других графических адаптаций сборника «Зов Ктулху» его отличает, прежде всего нуарный стиль изложения. По большому счету, пролистывая этот небольшой фрагмент антологии, ощущаешь ,что перед тобой визуальная новелла, и еще чуть-чуть, и картинка начнет статично двигаться, а тебе останется только внимать скупому тексту. Роберт Блейк, несомненно срисован с образа самого ГФЛ, что является своеобразной пасхалкой истории в картинках, ну а внезапное появление самого Скитальца Тьмы, во многом, яркой для всего графического желто-черного стиля исполнения, получается эффектным, обрывая мистическую историю завершающим кадром, полностью сочетающимся с эпиграфом.

Прежде чем начинать читать этот роман, нужно уяснить для себя две вещи. Первая — необходимо понять, как воспринимать это произведение — как некоторый магический реализм с отсылками к поп-культуре 70-90-х с легким шармом Уэлша\Паланика\Лимонова (???), либо как некий социальный драматический экскурс в жизнь отдельно взятых молодых людей из Бруклина, с примесью уличной культуры и большим музыкальным багажом, который всенепременно надо слушать при прочтении, чтобы погрузиться в атмосферу авторской задумки. На самом деле нет)

«Одиссея памяти»... есть особый сорт людей, который любит оглядываться на жизни других, чтобы иногда успокаивать себя — «вот я то что, тут вон что у людей творилось». Наверное, стоит именно так понять Летема, который создал «Бастион одиночества», как некий сплав судеб, где каждый персонаж неслучаен, но, по-своему, трагичен. При этом тонкость аллюзий, отсылок и скрытых смыслов настолько неочевидна для обывателя, что он наверняка либо прочитает роман, как нечто пошлое, либо не дочитает вовсе, потому что, надо сказать, произведение достаточно нудноватое.

Но, все же, стоит ознакомиться с этим произвдением по нескольким причинам. Автор, намеренно окутывая читателя в завесу печали, одиночества, и неприкаянности героев, рассказывает нам, на самом деле, историю Бруклина, как района, пережившего несколько перерождений, от времено «Банд Нью-Йорка», через призму мультикультурного Вавилона всех этих обветшалых улиц, к некоторому мнимому Ренессансу с фальшивыми ресторанами «под Европу» и снобами, которые даже не знают соседей.

И, конечно, музыка. В книге ее много, и нарочито подробно отсылая нас к тому или иному исполнителю, для каждого, взявшего книгу в руки, проводится экскурсия в стиль. соприкасающийся со звуком. Музыка улиц 70-х, 80-х, 90-х — взлеты и падения, через которые проходят люди под эти самые ритмы, а в итоге — все те же пыльные пластинки, которые можно продать, купить новые, или потратить вырученное на минутные удовольствия. А вообще, там даже Брайан Ино есть, а это уже зарождение независимой электроники.

Неслучайны и отсылки к комиксам. Жуткая жизнь немногих белых детей в районе агрессивных уличных банд приводит их к тому, что они замыкаются в выдуманном мире супергероев, а кто-то становится ими по-настоящему. Аллегория, безумие, вещества — что происходит на страницах книги, когда мы видим воочию Аэромена и его ипостаси, проявляющиеся не просто так — а через некий артефакт — кольцо, делающее аллюзию уже на«Властелин Колец» и «Хоббита», упоминающиеся в романе вскользь, но отдающие тот архетип всемогущества при помощи какого-то символа.

А еще здесь много написано про дружбу и самопожертвование. Но ведь супергерои так себя и ведут. При всевозможном упоминании «Марвел», главный герой в своем отчуждении — это персонаж DC — более взрослой и мрачной вселенной, именно поэтому роман взял себе это имя — «Бастион Одиночества» — тайное обиталище-крепость Супермена. Но для чего? если вспомнить, то в этой крепости Супермен поставил огромный памятник своим родителям.

Конфликт отцов и детей также пронизывает текст насквозь. Знаменитый художник и знаменитый музыкант — родители двух друзей, и их исчезнувшие матери — вот трагичная предпосылка для грядущей беды. Это одиночество взрослых, которые не могут помочь своим детям, но заведомо слабее их, дети им пытаются помочь снова обрести себя среди этих недобрых улиц. Отцы все равно этого не поймут, а сыновья не обретут покоя.

А еще некоторые фанаты Хита Лэджера считают, что этот роман любимый у этого почившего слишком рано актера, но он упоминает о «Бастионе...» в одном из интервью, только в контексте того, что и сам он проживал в Бруклине. А еще кто-то заметит, что его трагичный джокер тоже вписывается в одиночество мультивселенной Дин-стрит.

А прочитать роман стоит, наверное... Или просто послушать музыку

Il Principe Gelato

Впервые эту миниатюрную сказку прочитал в детстве и она мне очень понравилась своим социальным подтекстом. В этом плане она очень здорово перекликается с одним из рассказов Людвига Ежи Керна о псе Фердинанде — «Тележучок». Вся суть этой социально-психологической (смешной и иронической) сказки в том, что очень близко нашим любителям микрозаймов. И если сейчас агент кредитора будет звонить до упаду и угрожать-увещевать, то в давние годы агенты были не в меру суровее и давили на совесть неплательщиков более рьяно. Социалистически настроенные герои Родари (а таких в его римских фантазиях много), помножают свои взрывные бунтарские характеры на характер чисто итальянский. И вот нежданно во взятом в кредит холодильнике, за который, конечно же, нечем платить, появляются инопланетяне, которые любят холод, а их величина позволяет сделать экспансию на Землю практически безболезненной для самих землян. Ну, и конечно, финал сказки несколько бравурный — с креативным подходом к рекламе и оплате по счету. В общем, «марсиане помогут», а тем не менее...

Эпопея с прочтением произведений Иванова продолжается, и, свой черед настал и для «Пищеблока».

Писатель определенно сделал коммерчески выгодное произведение, чему и способствует уже второй вышедший сезон сериала (я не смотрел, но удивлен, как можно эту историю растянуть на такую длительность). И сам роман написан великолепно, как и все, что я читал у Иванова, а что-то и перечитывал. Однако, почему-то, от начала и до конца прочтения я чувствовал некоторое ощущение дежа-вю. Дело в том. что у меня есть еще один автор, которого я иногда перечитываю — это мало кому (или я ошибаюсь) известная Ирина Денежкина. Сейчас она пишет сценарии для сериалов, а лет двадцать назад номинировалась на премию «Нацбест» с примерно похожим произведением про бритоголового мальчика в очках Валерочку, который, судя по рассказу «Нацбест», имел реального прототипа), и его приключения в лагере.

«Пищеблок» начинается очень бодро — со страшилок, которые черно-красной нитью вплетаются в канву повествования, раскрывая нам персонажей, причем довольно ярких и запоминающихся — это различные пионеры и вожатые образца Олимпиада-80. Что ж, среди этой веселой мишуры, вырисовывается не только мрачноватый мальчик Валера (в очках), но и вожатый Игорь Александрович, модный и молодежный, но, разумеется мечтатель и философ. Я нечаянно вспоминаю про Виктора Рахманина из хоррор-повести Успенского про пионерские страшилки «Красная рука, Черная простыня, Зеленые пальцы» с его доводами и злоключениями.

Иванов пишет талантливо, ради мрачной истории о вампирах он даже сменил локации с любимого Урала в Самарскую область, чтобы погрузить нас в страшный мир советского детства, и вызвать ностальгию у тех, кто полюбил эту эстетику сейчас. Однако, будучи взрослым человеком, он опять же забывается, и пионеры нарочито пластмассово грубят и подкалывают друг друга. Несмотря на обилие редкого фольклорного детского компонента, почему-то культура повседневности лагеря выглядит ненастоящей, хотя и интересной. Чтобы понять про быт и сленг пионеров того времени, наверное стоит почитать Козлова с его «Гопниками»\«Школой», но мы четаем не реалистичную автобиографию, а печальную и захватывающую сказку про те времена, где многие были, а многие только узнали про все это. Вампиры в романе — все та же ширма, которая карикатурно показывает нам советский идеализм через призму существ, использующих фетиш пионерии для маскировки. В то же время, бунтари-молодежь и дети до уровня уставших от советского несколько не дотягивают. зато есть драматизм и любовь, и финал, печальный, но внушающий надежду на будущее. А это уже Крапивин.

Кстати самое чуждое слово в романе — это

И, в целом, это было чудесно. Буквально недавно пересматривал эти комиксы (все еще комиксы, а не графические новеллы) от «Эгмонт» (в бумажном варианте у меня две первые части, а следующие пришлось рассматривать с экрана). Интрига и экшн-составляющая с неплохой классической отрисовкой, все же продолжает радовать также, как и в середине 90-х. История поиска Атлантиды, вкупе с небольшой долей конспирологии и фантастических мотивов позволили сделать еще одну увлекательную историю об Индиане Джонсе, не вторичную, но, возможно под глубоким влиянием «Ковчега завета». Интересный сюжет, поверхностный экскурс в исторические эпохи, и знакомство с артефактами — вот тот небольшой торный путь, что все еще продолжает романтизировать археологию и смежные науки. Можно и древнюю редкость описать и параллельно проучить какого-нибудь врага, и зачет параллельно поставить юноше, вовремя подвернувшемуся ,чтобы спасти любимого профессора. Можно сказать, что так все и есть на самом деле. И это радует.

Сны Бальдра...

На самом деле, не переставая, восхищаться творчеством Джеральда Брома, все больше вижу в нем самом остатки того самого хтонического, первобытного и примордиального более, чем в любом другом авторе темного фэнтези. Создавая свои причудливые иллюстрации, он неразрывно соединяет их с текстом. Ведь именно так и притягивают читателя и Туве Янссон и Экзюпери — без аутентичных авторских рисунков магии при прочтении не произойдет. А она безусловно есть. Судя по всему, в чем-то повторяя путь «Потерянных богов», автор захотел показать нам историю еще одного неудачника, но с более менее счастливым, «рождественским» финалом. Может быть поэтому в книге остаются пасхалки-имена, чтобы напомнить нам о прошлом.

Джесс «Крампуса» — это скальд давних саг ,который ведет нас по пути йольских мистерий, проложенных по выжженным светом неоновых фонарей американских городков, где даже в захолустье не осталось ничего святого и волшебного. Но вот достаточно пары взмахов кисти, и вот он — Крампус уже скачет по заснеженным пустошам, а Санта-Клаус вовсе не так прост, как он мнится столпившимся в супермаркетах простакам.

Но, чтобы понять мистерию. необходимо в нее погрузиться, и вот тут Бром начинает ерничать уже над Гейманом и Кингом, при этом не оскорбляя их величия, он тпросто рассказывает древние сказки на свой лад, и знаете, очень и очень неплохо, по крайней мере у меня возникло совершенно мало вопросов к этнографической и магически-реалистичной составляющей. Здесь создаются новые магия и мифология с большой тоской по ушедшему европейскому прошлому, и, прорастая на старых кострищах индейских типи, новые боги и герои сражаются на просторах Северной Америки, с долей юмора, отсылкой к старым вестернам, сквернословием, а еще парой запыленных книг с картинками.

У меня эта сказка Родари вызывает столько воспоминаний о детстве, что сегодня перечитал ее снова, буквально в обеденный перерыв. Поистине, это самая чудесная утопия для детей, когда-либо написанной. В этом плане сразу вспоминается еще одно произведение такого рода — «Шел по городу волшебник» Юрия Томина. Ну ведь правда?) Планета, где каждый день новогодний, есть можно все, что угодно, хоть землю — а оно будет вкусным и съедобным. Любые игрушки — самого хорошего качества и ценности бесплатны, а все за людей делают роботы. Такое обычно характерно для того общества, где есть социалистический строй и определенная прослойка населения, которой не всегда на что-то хватает. Но, разумеется, посыл остается совершенно иным — ни волшебные спички у Томина, ни целая планета новогодних елок ничто перед желанием светлого и прекрасного будущего, которое строят сегодняшние пятиклассники, мечтающие и желающие блага не только для себя. В первую очередь, Марко Милани, юный ворчун из Тестаччо в Риме вспоминает о родном городе и районе и всенепременно сохраняет свою непоколебимую идентичность даже в условиях нереального и соблазняющего его союзническими отношениями мир пришельцев, которые, впрочем тоже не сильно доверяют землянам)))

Прошло несколько лет, и Николай возвращается на Черное море, где участвует в экспедиции по вводу в эксплуатацию подводного дома «Садко», где он выступает уже в виде опытного аквалангиста. Читатель знакомится с бытом и спецификой жизни в подводном доме, его обитателями и экспериментами, которые там производятся. Рисунки Беломлинского украшают повесть и делают ее забавнее, но сам текст уже сквозит опытом прожитых лет и легкой грустью, по крайней мере, мне так показалось. а еще в конце книги есть небольшой очерк с реальными фотографиями всех экспедиций Сахарнова, в которых пришлось поучаствовать и его литературному герою. И это очень здорово и интересно.

Во второй подводной повести Николай отправляется на дальний Восток, чтобы сделать иллюстрации для научной книги о морепродуктах. Здесь он знакомится с молодыми водолазами, по-настоящему суровыми и мужественными людьми, и опускается на дно Тихого океана, наблюдая за сложнейшей работой — ловлей трепангов. В «Трепанголовах» еще больше ощущается атмосфера, схожая с Юрием Ковалем — одинокая ветренная романтика, пропитанная морским воздухом, размышления и тоска по дому, месту, куда приятно возвращаться.

Что может захватить более, нежели хороший и интересный рассказ. С самого раннего детства читал и перечитывал издание 1972 года с повестями Святослава Сахарнова о подводных приключениях в Тихом Океане и на Черном море. Эти, простые, написанные в виде дневников, рассказы об экспедиционном быте людей, западали в сердце также, как и волшебство слова Коваля, прочитанного примерно в том же возрасте. Путешествие на «Тригле», небольшом моторном боте, которую безоговорочно назвали шхуной, в компании столь же разношерстной, сколько и интересной, молодого художника Николая захватывает сразу. Экспедиция эта была палеонтологической, молодые ученые искали отпечатки древних морских животных, параллельно попадая в курьезные ситуации и, вместе с главным героем, юный читатель мог узнать кое что и о морском быте, и о названиях животных, да и вообще о многом, что может пригодиться для рассказов будущим поколениям. Из всех трех повестей, «Тригла» кажется самой летней, самой прогулочной и веселой.

Маленькие девочки вырастают, но где-то в глубине души, они все еще маленькие девочки.

В юности мне очень нравилась книга «Девочка, которая любила Тома Гордона», пожалуй это был первый психологический триллер Кинга, мною прочитанный. Вся эта тематика самокопания, вообще очень способствует времяпровождению с книгой в одиночестве осенних ночей. И чуть позже я познакомился с историей Джесси. И, конечно, сопоставил ее с историей Триши. «Игра Джералда», в этом ключе, судя по всему, была пробой пера. Длинное повествование, где, собственно ужасу и survival-части уделено слишком мало времени, и все персонажи, как галлюцинапции, так и реальные угрозы вроде

или

это статисты, фон для личных и глубинных переживаний взрослой женщины со своими скелетами в шкафу. Это бесконечные разговоры с подругами и своими альтер-эго в полубессознательном состоянии, это заморачивание в том, что именно она — причина смерти своего мужа, это неодолимо-неотвратимое возвращение в тот памятный день солнечного затмения, когда произошло что-то, по ее мнению неправильное, но и не без ее (опять же) вины. ВИНА и САМОКОПАНИЕ — вот два ключевых столпа произведения, и, может быть, именно поэтому история Триши, написанная на пару лет позже, смотрится динамичнее, и живее. Девочке сопереживаешь, и пугаешься вместе с ней мрачного леса, а вот чтение «Игры...» превращает нас в соглядатаев, подглядывающих, и судачащих потом обо всем увиденном. Неслучайно, завершающие главы — это письмо, в котором рассказывается о том, как бы умело ситуацию скрыть. Что ж, Джесси победила всех своих фантомов, и излечилась, а вот лунному человеку времени уделено все же очень и очень мало, как по мне, персонаж этот на удивление интересен и самобытен, только Кинг мог такого описать. Хотя, мне кажется, своим романом писатель несколько поиздевался над женской психологической тематикой в общем и частном. И, тем не менее, роман, как и его экранизация стоит времени, на него потраченного.

К слову, как и всегда у Кинга, в романе есть взаимные пересечения с еще одним унылым произведением автора —

На самом деле, очень сложно было прочитать этот небольшой, в общем-то рассказ. И, наверное, в первую очередь, потому что он в большей степени психологический, нежели фантастический, и, во многом, выдерживая стилистику сборника, как такового, он не смог расправить крылья в должной мере. На обычном примере семьи снобов, очень правдоподобно (даже сериально) показанной через поведение статичных героев и до странности заежженного непонимания (тоже статичного) между будущими свекровью и невесткой, за которыми наблюдает душа в ожидании воплощения, за порядковым номером и предназначением (строго по номенлатуре канцелярии небес (?)) нам подается то, как из-за глупости людской не получается великого. И, наконец, мы понимаем, что конфликт модернизма и якобы патриархального может привести к тому, что не рождается в итоге человек, могущий сделать что-то полезное для всех. А все из-за старухи-матери с псевдоаристократическими взглядами. И действительно, такое сплошь и рядом. Угнетенные невестки, которые слушают Би-2, но не знают об опере, что вовсе не является показателем дурного тона или несоответствия пассии. Так ведь не бывает, по итогу)))? Но нет, все раздувается до уровня вселенской катастрофы в духе «Брюса Всемогущего». А на деле. было бы достаточно всего лишь немного изменить финал, потому что осадок безысходности остается именно в духе сериального послевкусия, но не надежда на светлое будущее.

«С самой своей смерти в 1937 году Лавкрафт начал стремительно превращаться в культовую личность.У него и тогда уже был круг учеников, подражавших учителю и работавших вместе с ним». Эдмунд Уилсон, «Сказки о чудесах и нелепостях» 24 ноября 1945 г.

Взяв с полки заветный том под редакцией Роберта М. Прайса, который на сегодняшний день является одним из крупнейших издателей произведений легендарного Г.Ф. Лавкрафта, я поспешил уйти от пытливых глаз посетителей нашей скромной книжной лавки… С обложки книги на меня взирал грозный неспящий Ктулху, исполненный подражателем Гигера настолько аляповато, насколько может быть магом человек, вырезавший магические знаки из бульварной газеты. Тем не менее, добротного качества обложка скрывала под своей рельефной завесой на ослепительно белых листах бумаги, вдвое повышающих стоимость тома, двадцать восемь новелл лавкрафтианского хоррора, как обещал нам издатель. Двадцать восемь ключей от Бездны, двадцать восемь ступеней на безжизненное плато Ленг, а быть может двадцать восемь таинственных знаков, позволяющих увидеть Сновидческий мир? Все это ожидал увидеть мой внутренний мир на страницах сборника. В оригинале он носит имя «Аколиты Ктулху», достаточно непонятное для русскоязычного читателя название, что, все же, воспроизвелось в игривой форме в аннотации от издательства. Но в их интерпретации слово «аколит» несло значение ученика, ученика самого Г.Ф.Л., который скрывался под литерами непроизносимого имени в своих письмах. Однако истинное значение понятия «аколит» несколько глубже, это последователь, спутник, если так можно выразится адепт культа Ктулху, но не иномирового спящего и одновременно неспящего Бога, а одного из самых значимых творцов минувшего столетия.

Оформление книги было выдержано в популярном стиле изданий произведений Нила Геймана, которому пророчат судьбу нового Стивена Кинга, он же стоит и во главе списка «аколитов», однако сам он представил на суд читателя лишь короткую новеллу, исполненную саркастических американизмов, колких подробностей и нечестивых замечаний, которые как раз и претили проанглийскому консерватору Лавкрафту.

В самом издании при глубоком изучении обнаруживается сонм опечаток, которые говорят лишь о главном и одновременно самом страшном значении фолианта – спекулятивных изысканий ради скорой выгоды. Дорогое издание пестрит наспех сделанной работой корректоров, которые позволили измарать чистейшие листы поделкой.

Вернемся в мир сборника «Культ Ктулху». На страницах рядом с маститыми Борхесом и Гейманом приютились совершенно неизвестные русскому читателю, авторы, чьи рассказы датированы первой половиной XX века, но они лишь косвенно приглашают нас за завесу мистической тайны. Быть может наиболее значимым для поклонника творчества джентльмена из Провиденса станет интересная литературоведческая статья, которая прелюбопытна и написана хорошим языком.

Испытывая трепет, я поставил фолиант на полку, предоставив будущим читателям ознакомиться с этим сборником, чтобы открыть для себя тайные миры Лавкрафта, стать сетевым почитателем тентаклеобразных монстров, не отражающих и капли миров Мастера, а быть может отвратить от потаенных эстетически изысканных новелл профана. Это неизвестно лично мне, но рок Судьбы наверняка оставит этот сборник в небытие.

'А вот простой, казалось бы, августовский день. Среди молочно-белого тумана, перекликаясь в завесах тяжелого и влажного воздуха можно заблудиться, а можно и созорничать. И вот тогда незначительный эпизод внезапно связывает что-то тревожное, почти трагичное. Но, автор ведет нас, успокаивая себя ,мальчишку, взрослых мужиков, и возможно — овцу. Но, без шуток, страшная августовская гроза в сумерках еще не убраных картофельных полей, в тоске неприкаянных бесконечных равнин и перелесков, среди страха и непонимания, которые превращаются в суеверное, архаическое, фольклорное — это тот самый русский заветный хтонизм. И вот тогда, чтобы спасти себя от страха на ум приходит утро, молочно-белый туман, и голос в сыром воздухе, который уже через пару минут станет новой быличкой или сказкой.

А есть у Коваля и ряд рассказов, которые выбиваются из общей стилистики лубочно-таежно-романтического. Скорее, они похожи на что-то распутинско-шукшинское. Впрочем, все равно, они «ковалиные». Знатоки творчества Коваля поймут, почему герой этого микрорассказа оказался один в рыбоохранной конторе, и откуда у него с собой была нельма и штурвал, но именно этот дневниковый шарж раскрывает нам что-то, что иногда роднит допустим Крапивина с Лондоном. Крапивинские мальчики, рано или поздно, вырастают, и, иногда, их душу наполняет случайная лиричность и внезапная романтика, причем под незатейливую песенку.

Впервые прочитал этот рассказ в подшивке старого журнала «Мурзилки», еще отцовского, с достаточно забавными иллюстрациями, показывающими лабаз этаким мансийским стилем, а Проньку-моториста уж совсем охламоном. Но, в этой ситуации вполне можно понять и страх молодого парня перед медведицей, и его одиночество, и дурной азарт, который терзал его практически год. теперь, сравнивая произведение с различными иллюстрациями, будучи взрослым человеком, все больше проникаешься ситуацией. Я уж не знаю, почему так получилось, но сто (100) банок сгущенки, не считая трех пудов муки, да впридачу мешка компота, да ящика масле — оставленные в тайге — это сильно, при том, что в следующем году на поиск алмазной трубки выделят столько же. Но не буду считать чужой припас. Дело в смекалке лесных зверей. И коваль снова, в свойственном ему стиле, неспешно рассказывает нам, как звери старались в лабаз проникнуть, а что было потом, лучше прочитать.

Из всех моих книг Коваля, «Кепка с карасями» 1974 года самая любимая, потому что иллюстрирована талантливым и внимательным к деталям Н.Устиновым, немного мрачновато и таинственно. «Лабаз» в этих иллюстрациях показывается нам более тревожным, а когда парень сам себе кричит на разные голоса, так и вовсе начинаешь ему сопереживать. В то же время стиль рассказчика пленяет еще больше, и ты засыпаешь под пение ветра в соснах.

Не мудрствуя лукаво, скажу, что в этом году в моей жизни неодолимо много Иванова. Здесь и недавние экранизации, и перечитанные классические, и открытые новые произведения.

Могу сказать, что в действительности, именно в этих объемных, но легко читаемых романах мне и открывается тот Другой Урал, что грезился мне из далеких забайкальских земель, и потом чаялся в дреме Урала Среднего.

С самого начала «Золото Бунта» увлекает весенним половодьем в мир, где неразрывно сплетены мир оборотный, потусторонний, и мир профанный, обыденный. Здесь среди корявых неуютных деревьев проблескивает свет, или это самородки сияют нездешним огнем? А еще глубокой реченькой течет дивная русская речь, диалектная, интересная, родная, и чужая одновременно, выдающая уральское, потаенное, незнакомое непривычному к ней человеку.

А еще, безусловно, роман хранит еще одну большую тайну, тайну поиска себя в мире, где не остается ни друзей, а враги настолко хитры, что отчаяние почти овладевает человеком, превращая его в подобное затравленному зверю существо. Только вера в что-то светлое помогает не сойти с ума ни перед вогульскими мороками, ни перед коварством бурной реки, ни перед искушением, чем бы оно ни было. И именно поэтому, несмотря на открытое и неприкрытое во многом естество, «Золото бунта» целяет и уводит вниз по реке теснин, проводя умелой рукой там, где и опытный сплащик сто раз оглянется.

А еще бывал я и на Старой Утке, и в Сысерти, да и много еще где, бродил Чусовую, ходил по выветренным останцам ее берегов, там, где в скальниках глазницами невидящих взоров смотрит в спину давнее, и, безусловно, почувствовал то же, о чем пишет Иванов, любящий Чусовую, и нередко напоминающий о ней на страницах книг.

В неприкаянности сумерек необыкновенной серой ночи, которая, быть может, могла бы быть и серебряной, да что-то у нее не получилось, разговор течет сам собой — присказкой, уютом теплого костра, горячим глотком крепкой ухи, или приглашенным незримыми гостями. А быть может, кто-то придет незваным на этот огонек, растворенный седой неотвратимостью ночи. Так и героям повести лениво, нежданно явился редкий и интересный зверек, ожививший и сделавший ярче ленивую неспешность ночи. Все это оставляет в памяти приятные воспоминания о прочитанном, и, как ни странно возрождает в глубине сердца воспоминания собственные, растворившиеся в предрассветном тумане.

Совсем недавно у меня появился повод, чтобы вспомнить этот рассказ Юрия Иосифовича. По делам поисковой работы на местах сражений Гражданской войны, судьба занесла нас на обрывистый берег у села Никольск Кабанского района, и, в тот дождливый день мы, кубарем скатившись с песчаного обрыва прямо в деревню, зашли в местное сельпо (вот именно так, а не просто магазинчик современного типа) Здесь дело было не в антураже, где в обычной бревенчатой избе начала XX века в центре комнатки стоит печь, а вокруг, вперемешку, разлодены товары — от верхонок до каких-то уж совсем пестрых женских халатов, переложенных пачками махорки (от моли видимо) и красиво убранных консервных банок и коробок с различной снедью. Здесь смысл был заложен в том, что это место было культурно-досуговой площадкой, где бабушки, сидящие тут и там сразу же обсудили нас, а потом стали получше продавщицы советовать товары.

И вот, я вспомнил «Клеенку», красивую, с полевыми цветами, по энному отрезу в одни руки. И доброго дядьку зуя, который не только всем отделил от своего отреза по лишнему количеству ,но и приговаривал-присоветовал, заботился, чтобы не испортили, не прожгли. А вот и понимаешь, насколько неспешна и размеренна жизнь в деревне, где можно взять в сельпо любой товар под запись (в нашем случае очень сетовали, что мы так не можем), поговоритб о том и другом, а иногда просто восхититься цветочками, нарисованными на казенном полотне клеенки.

И все же — это удивительное мастерство волшебника, буквально в нескольких абзацах, неспешным, но вдохновенным словом рассказать о спрятанном в кувшине осеннем ветре. И не просто спрятать его под прочную тугую пробку, но, магически выверенным жестом поделиться невиданным, потаенным, скрытым у сердца памятным временем остывающих осенних полей, где запахи сплетаются со звуками, а то, что не успеет запечатлеть восторженный взор, то сохранит благодарная память сердца. И самое важное, поделиться этим с близкими людьми, подарив им частицу той радости, что захватывает дух, когда в лицо бьет неприкаянный осенний ветер, сбрасывающий последние листья с деревьев...

Раскрывая чудесный мир деревни Чистый Дор, Коваль через призму волшебства предвечерней поры чарующих лесов, аромата трав, свежести затерянных водоемов прокладывает читателю путь к заветному дяде Ване, о котором нам, вместе с рассказчиком прожужжал уши дядька Зуй, и вот, уже, разложив на полу зимовья ворох забайкальских карасей, все еще трепыхающихся и жаждущих ускакать в таинственное горное озеро, ты замираешь и ждешь, кгда тебе покажут тех, которых ты еще не видел, карасей белых. А солнце все движется к закату, самовар поставлен, и дымка растекается по невысоким холмам и сопкам. За это ощущение уюта и умиротворения, звонкой лесной тишины и неспешный просторечный говор в вечерних сумерках я и люблю Юрия Иосифовича и его новеллы.

Эта адаптация получилась достаточно интересной, несмотря на достаточно модернистскую отрисовку. В целом она и воспринимается, как быличка, рассказываемая случайным дедом случайному путнику. В то же время, «Цвет из иных миров» является одним из любимейших моих произведений у ГФЛ, и семья Гарднеров, как впрочем и их окружение всегда казались мне более милыми, и вызывающими сочувствие той белой, что приключилась с ними после падения метеорита. В отрисовке Стаффорда большая часть людей, кроме, быть может, рассказчика, изображена как некие реднеки, с грубыми чертами лица. Однако, уситывая то, что художник изначально карикатурист, все встает на свои места.

На самом деле, после прочтения «Крампуса» и «Похитителя детей», «Потерянные боги» кажутся несколько слабее. Однако, с первых же страниц, бром снова увлекает лаконичностью повествования. Во многом, роман получился стилистически похожим на творчество Геймана, а еще больше — на «Темную башню» С.Кинга. Но здесь я ни в коем случае не хочу сказать о вторичности. Роман потрясающий. Просто его структура — структура не темного фэнтези, а некого вестерна в антураже Чистилища.

Главный герой, молодой ганфайтер, становится после неурядиц и личных трагедий на путь поиска себя, поиска чего-то важного, опять же — ради чего-то очень важного. На его пути встают различные группировки с харизматичными лидерами, причем есть место и карьеристу с криминальным прошлым, есть и идейному вдохновителю (причем офицеру армии Конфедерации). Ну, и конечно же, здесь есть место и большим револьверам, и длинным плащам в стиле Уайета Эрпа. В общем, Бром написал этакий загробный вестрен.

Как и в других своих произведениях, автор противопоставляет мир потерянных дохристианских богов с миром победившего «единобожия», но собирает в загробном мире богов именно хтонических — здесь есть и Велес (во многом бог, связанный с миром мертвых, хотя Бром использует и его устаревшую семантику, как «Скотьего» бога»), и Хель (понятно, почему), и Сехмет (связанная с моровыми поветриями), и даже экзотический образ Ивабог (судя по всему, отображенная в апокрифическом образе Ева). Весь мир Чистилища — это противостояние, которое проходит в непрестанном сражении с демонами Ада,подкрепленном и злобой на Небеса, которые изгнали древних Богов вниз.

Главный герой должен пройти через испытания, чтобы, как и водится у Брома, финал был вовсе не таким, какой бывает в хороших сказках. Может быть именно поэтому читать его книги интересно, а персонажам начинаешь сопереживать.

В сущности, рассказ «Повелитель кольца» написан в классическом стиле, и, безусловно, в нем прослеживается тот легкий флер. что мы видим у Г.Ф. Лавкрафта или Э.А. По. Это мистическое вдохновение вотоском, его неизведанными тайнами и нечестивыми артефактами. Во многом — это и психологический триллер, правда не лишенный некой аристократической излишней чопорности, где даже такие жуткие подробности ,как попытка убийства одного из персонажей превращается в светский разговор. Но, безусловно рассказ интересный и не затянутый. В нем есть изюминка, раскрытая в названии, в этом смысле читатель только в завершении повествования понимает кто же на самом деле повелитель кольца.

Книга Айрин Хант была мною прочитана впервые в журналах «Пионер» и «Костер» (там журнальный вариант повести был выпущен под названием «Беглецы» с великолепными иллюстрациями. А вот буквально недавно, в подарок на день рождения, я получил то самое единственное издание 1978 года, и прочитал его в утренние непогодные часы начала августа. Что ж, тематика Великой депрессии и невеселой жизни детей в 20-30-е годы не могла не выпускаться в Советском союзе и не быть принятой подростками. В принципе, даже сегодняшние молодые любители литературы смогут найти аналогии, например, с одним из сезонов «Американской истории ужасов». Впрочем, у Хант больше общего с произведением Януша Корчака «Маленький бизнесмен», которая тоже мне очень нравилась. Ребята бегут на запад и на Юг США, чтобы попытаться выжить среди нищеты и голода страны, погрязшей в безработице. талант старшего брата Джоша и обаяние маленького Джоя помогают им на пути, да и встреченные взрослые, во многом, позволяют думать, что еще не все потеряно. Конец повести вселяет очень большие надежды и требует продолжения, но... Как говорится ,проще додумать все хорошее, нежели прочитать вторую часть «Президента каменного острова»)

В действительности, совсем недавно нашел в закромах эту книгу, которая была подарена мне в детстве бабушкой. Несмотря на то, что написана она очень давно, затеи и задачи в ней занимательны, наверное, наравне с Перельманом, чья «Занимательная физика» мне тоже очень и очень нравилась, ввиду того, что я гуманитарий. Более всего в издании были интересны различные обманы зрения и опыты, которые можно было повторить без каких-то дополнительных приспособлений, либо с минимальным их участием. На волне популярности занимательной науки, предполагаю, что есть и более современные переиздания, однако моя книга 1989 года практически в идеальном состоянии, и, думаю будет интересна детям в будущем.

Очень редкий рассказ Коваля, который был опубликован в журнале «Мурзилка». В нем чувствуется поступь раннего автора, где начало очень похоже на «Сиротскую зиму», неспешно вовлекая нас в беду главного героя — он заблудился, и не может выйти к своей избушке на Долганихе. Но, как и бывает в тайге, внезапность и сиюминутность новой опасности меняет темп рассказа, заставляя сердце бьиться сильнее. Но Коваль снова своим уютным напевным повествованием успокаивает читателя, и, где шуткой, где иронией продолжает показывать нам то, как можно бороться с лесным пожаром. Так, обычно, бывалый человек спустя много лет рассказывает в натопленной избе о страшном в тайге, но приукрашает свой рассказ шуткой, чтобы не тяготить собеседника.

В общем, не знаю точно, сходится ли текстовый отрывок в графическом «Эльфийском клинке» с тем, что я прочитал на author.today, но, как ни крути, произведение стало словно воспоминанием о былом. Отдыхающие в Срединном княжестве герои в мифриловой броне все также бранятся, не унывают, пьют пиво и, одновременно, рассуждают о Высоком, о магии, о роли Назгулов в будущих битвах с могущественным Западом. Интрига, конечно, присутствует, и она во многом стала походить сюжетно на шпионский роман в духе «Последнего кольценосца», но в достаточно сыром виде. Текст продолжает топографически перекликаться с переводом «Хранителей» Муравьева, но влияние компьютерных игр по Средиземью превратило Кольцо Тьмы в очередной фэнтези мир, где есть место «изучению» магии, а в тонкий мир может проникнуть, в принципе, любой гном. Вояжи в Мордор продолжаются, и в них уже нет того благоговения перед темной страной, а Ородруин все также извергается от количества брошенных в него артефактов.

И еще очень изменился Олмер. В нем совсем не осталось шарма, зато появилась какая-то едкая постирония. Ну, а в целом — все тот же стиль, и никакого «мы назовем его Хьёрвард»

В детстве мне очень нравилась эта книга, и опять же, по причине ее атмосферы. В целом, на моей памяти это вторая книга, которая затрагивает время Великой депрессии в Америке, еще можно вспомнить «Недобрый ветер», причем, самое интересное, что у Корчака произведение получилось более мягким, быть может, потому, что в США он никогда не бывал. Зато, очень тонко чувствуя душу ребенка, он сумел создать мир отдельного класса в американской школе с характерными персонажами, на фоне некоторых из них даже главный герой повести, Джек Фултон, несколько блекнет.

Сейчас какой-нибудь коуч-тренер взял бы эту книгу как пособие для обучения детей финансовой грамотности. И вправду, Корчак мастерски рассказывает нам о калькуляции, банкротстве, кредитах, ведении финансовых бумаг, как если бы написал пособие для детей по экономике. Но Кочак все же педагог и психолог и для него важнее было показать внутренний мир героев, переживания совсем юного мальчика из небогатой семьи о столь важных делах, которые многим не под силу.

Когда Джек организовывает лотерею — мне вспомнилась «Республика ШКИД» с ее лотереей-аллегри. Но, думается, что это все лишь совпадения, потому что в остальном повесть очень хороша и интересна, и все заканчивается достаточно оптимистично, быть может потому, что великий писатель сделал незнакомых ему американских детей именно такими, какими он их видел ежедневно у себя на родине.

Рассказы Рэя Брэдбери — это именно те истории, что запоминаются в раннем детстве, и остаются любимыми, также как и переводы, зачастую тебе нравится именно тот, что тронул в первый раз. Удивительно выбивающийся из общего контекста рассказов сборника «Р — значит ракета», изданного в советском варианте в 1973 году, с интересным оформлением в стиле издательства «Детская литература» для юных мечтателей.

«Ревун» — это грустный и одновременно вселяющий надежду, гимн одиночеству, порожденному бесконечно долгой жизнью отдельно взятого существа, пронзающего ночь песнью отчаяния и обреченности. Всему свой срок, и всему свое место, именно поэтому тоска обреченного на одинокие скитания реликтового монстра так пронзает сердце читателя. Идея рассказа, насколько мне помнится, пришла Рэю Брэдбери во время прогулки с женой по берегу, любуясь видами, он поразился неуместности на берегу ржавого каркаса от американских горок.

И вот именно эта неуместность и тоска морского исполина, поднимающегося долгое время к зову маяка, все еще надеясь встретить своего сородича, обреченность крика в тумане, промозглость безлюдных просторов и бесконечное одиночество и поражают при чтении.

Кстати, в сборнике 1973 года среди великолепных иллюстраций Ромадина именно «Ревун» представляется как-то странновато, монстр изображен смесью гаттерии и игуаны, что в принципе должно было намекнуть, что именно эти существа остаются последними потомками древних ящеров.

Один из немногих сатирических фэнтези-романов, который я перечитывал не один раз. В советское время польский юмор (или вариации на его тему) очень ценились и, собственно, перед нами один из последних виражей подобного рода произведений в редком и интересном фантастическом антураже. В целом, когда я читал этот роман в первый раз, мне почему-то очень часто вспоминался фильм «Дежа вю», причем главный герой «Агента низа», так или иначе мне представлялся этаким Ежи Штуром. Хотя, надо сказать, что не все в этом романе так уж и сатирично, во многом автор хотел показать что-то завуалированное, как в давней «Войне с саламандрами», но уже с польским колоритом. Социальная сатира в антураже этакого шпионского мефистофелевского романа. Причем, в этом произведении главный герой заведомо слабоват, и как связующее звено в извечном противостоянии добра и зла и комизмом этакого местечкового Швейка, безусловно доставляет удовольствие читателю .Вот только теперь «Агент низа» будет все же винтажным полузабытым шедевром, немного устаревшим, но не ставшим уксусом, как плохое вино.

«Томасина» — очень хорошая книга, книга достаточно известная и не раз экранизированная, даже в советское время под названием «Безумная Лори». И, в то же время — это не совсем детская книга, потому что в ней много говорится о смерти, но много и о любви, о милосердии и сострадании, а также об искуплении. Все эти христианские мотивы, тесно переплетенные с поистине языческим, примордиальным подтекстом, несомненно в своем дуализме показывающем нам шотландскую своенравную культуру, где очень свято чтят обычаи и традиции не просто рассказывают нам историю одной кошки, но и предоставляют читателю право на очищение через чтение. Болезнь, как испытание, и смерть и возрождение, как урок для пустоты и равнодушия. Во многом, очарование этого произведения и в его простоте. Так звучит старинный валлийский напев лесной знахарки «Хобхан-хобхан, гор-и-ого», успокаивающий и исцеляющий. Этот текст, безусловно, рекомендован к прочтению детям и взрослым.

А вот эта книга лежала в нашей классной библиотеке в начальной школе. В один прекрасный момент наша учительница предложила создать в классе библиотеку, чтобы читать на переменах и даже брать книги домой. Я даже помню ту девочку, что принесла «Бастера». Книга мне очень понравилась, более того, она очень вписывалась в популярную в начале-середине 90-х фильмотеку о животных. Все эти «Освободите Вилли», «Дорога домой», где подростки вели непостредственный контакт с животными в условиях дикой природы или дома, пробуждали бережное к ним отношение, тем более, что практически у всех дома были кошки или собаки. История Клинта Барлоу и спасенного им тюленя Бастера вполне вписывается в канву подростковой литературы, и, несомненно одновременно показывает нам быт людей, живущих на побережье — строгий и неприхотливый, где даже у детей есть свои обязанности. В целом, «Бастер, ко мне» очень хорошая книга, подходящая при заявленности, как подростковая, и для детей младшего возраста. Забота, дружба с животными и бережное отношение к природе — вот чему учит это произведение

К этой книге нужно относиться бережно, потому, что она хранит целый пласт детских воспоминаний. К 1990 году я прочитал довольно много рассказов Сетона-Томпсона, главным образом, чередуя их с повестями Пола Гэлико. Удивительно, но эти произведения трогают душу, позволяют в более легкой форме прикоснуться к миру природы, нежели например у Кэрвуда, Даррелла или Лондона. Животные, прорисованные не только мастерским словом писателя, но и его художественным пером остаются в памяти на долгие годы. И вот однажды, на лакированном советском столе магазина Дом Книги, теперь уже давно почившего, как и многие другие уютные книжные уголки моего города, в солнечном зале я увидел эту книгу. В целом, я ожидал еще несколько рассказов о животных, а получил целое приключение, удивительную, и, во многом, автобиографическую, повесть о том, как три мальчика жили в лесу, играя в индейцев. Написанная легким слогом, она оживляет в моей памяти снова и снова собственный туристический опыт, а тогда просто стала одной из настольных книг, наряду с твеновским Томом Сойером или кассилевским Кондуитом. Это именно то, что нужно читать мальчишкам. Ведь помимо приключений, зачастую там даются вполне дельные советы, как вести себя в лесу, или же определять растения, животных и птиц. И, самое главное — это очень интересная повесть, которую иногда хочется снова взять в руки и перечитать.

Рассказ послужил бы великолепным прологом к чему-то большому и эпическому, возможно чему-то подобному Хроникам Эрекозе Муркока. С первых же строк он погружает нас в мир Кочевий, окутывает атмосферой жизни существ (скорее всего в этом мире живут не совсем люди (?)), которые бесконечно следуют за светилом своего мира, которое прописано лентами Мебиуса. Табуированные правила, четко распределенное время, невообразимо продуманные законы социума, нарушаемые некими загадочными ночными, где каждое кочевье зависит от тех, кто прошел за солнцем впереди. По сути, перед глазами очень четко прорисовываются очертания бесконечных степей, ведь что в этом мире может успеть вырасти кроме травы и злаков, испещренных колеями, где по обочинам белеют кости предков. Мир бесконечного пути. Собственно для пролога к чему-то более глобальному — весьма интригующе. мы не разобрались как же выглядят все же жители этого мира, мы не знаем, кто такие ночные, мы ждем вывода на первый план главного героя, чтобы так искусно прописанная идея мира облексла свой микрокосмос, понять, что может случиться, если внезапно та крамольная мысль, что возгласом была отражена в конце, вдруг станет воплощенной явью. В общем, интрига в этом заделе есть.

В целом рассказ, в сравнении с другими из сборника «Неизведанное рядом», даже с «Замком», кажется несколько более грустным. Усталая женщина встречает на дороге мальчика, которому жалуется на судьбу, на что он дает ей не по-детски философские наставления, а чуть позже она узнает, что мальчик, явившийся ей

В целом, подобные сюжеты были и до этого рассказа, но здесь довольно неприятно представить себе главную героиню, сливающую элементы своей никчемной жизни на маленького мальчика со светящимися глазами. И вот даже если представить себе, что она осознала, что ей

все равно рутина и бытовые неурядицы встанут во главу угла. По сути, для этой самой Марины Сергеевны такой случай ровным счетом ничего и не значит, потому что все ее унылые повседневные хлопоты закрутят ее в водоворот рутины будней, и ей станет не до того. И даже упомянутая проблема отношений с сыном для этой женщины на втором месте, так что очень бы хотелось, чтобы на деле финал, прописанный автором воплотился в реальность, хотя в это и верится с трудом.

Идея рассказа весьма интересна, особенно в контексте социального или философского подтекста. Начало сюжета, выглядящее, как начало современного российского триллера, сменяется легким фантастическим флером о проблеме бессмертия, как выхода из многих проблем и печалей. Однако, автор призывает невольного читателя к полемике: а благом ли станет бессмертие для человека. Ответ на этот вопрос также можно найти в сравнительно небольшом рассказе. И, тем не менее, вольное переложение истории Пигмалиона, получилось несколько поспешным, и от того недостаточно атмосферным.

Рассказ, как соответствующий тематике сборника, предполагает «добрую», «оптимистическую» фантастику. Автор «Библейской рапсодии» предложил нам вариацию милосердия и человечности через призму христианской морали. Получилось немного наивно, и, возможно, начальная сцена с беседой архангелов даже излишняя, но, в целом, рассказ соответствует некоторому вектору, который прослеживался в советской фантастике. То есть, некие сверхсущества приходят к выводу, что

и,в конечном счете исследование и вообще познание гораздо важнее войн и социального неравенства. Во многом, если бы не было изначальной подоплеки с беседой ангелов, то было бы даже очень отлично, но очеловечивание христианских канонических посланцев Бога (я имею ввиду все эти беседы и наблюдение за смертными) наверное лишне не только в этом рассказе, но и вообще в любом.

Когда я прочитал эту космодесантную зарисовку, мне почему-то вспомнились несколько олдскульных аналогов в кинематографе — это фильм «Солдат» (1998) и затмивший его «Звездный десант (1997). В целом, то, что воспринимает сейчас под космодесантником средний читатель — это сверхвоин из вселенной «Вархаммер 40к», но именно вот такая небольшая зарисовка из жизни ветерана звзедных сражений и планетарных высадок приглашает нас во внутренний мир человека, который и улучшения биоинженерные получает только после ранений, это человек — муж и отец. Особенный ироничный стиль автора перекликается с тонкой психологической прорисовкой героя, без изысков, но все же достаточно жизненной. Безусловно, десантник этого мира более человек, нежели кибернетически улучшенная плоть.

И отдельное спасибо за «Четвёртый десантный имени Чинаски», улыбку Хоккинга думаю и так все восприняли с такой же улыбкой.

Вообще, в рассказе подкупило название. Это именно тот случай, когда в детстве ты хочешь почитать «Многорукий бог Далайна», думая, что это и вправду фэнтези. Так и здесь. Устроившись поудобнее, читатель воображает, что ему откроется что-то выживальческое, с налетом Джека Лондона, затем вчитывается, недоумевающе кривит губки, но сюжет все равно увлекает. В целом, рассказ, написанный в соавторстве, все равно выдает стиль Шикова — все эти интересные обороты и описания закатов над иными мирами. Это значительно сгладило впечатления от детективного ядра сюжета. Месть, андроиды, агенты, ну, и слизни, конечно. Горные слизни значительно сгладили концовку, скажу я вам.

Иногда литературное произведение может быть песней. И если бы кто-то решил сделать концептуальный менестрельский альбом по рассказу Евгения Шикова «Королева», то иные литературные вдохновители музыкантов смогли бы позавидовать — я в этом уверен.

Безусловным плюсом рассказа является его атмосфера. И, если учитывать, то, что «Королева» достаточно короткая новелла, ее очарование оставляет ощущение гулкой тишины после прочтения. В этот мир хочется вернуться. Мне очень понравился повествовательный тон автора. неспешным словом он проводит нас по берегам рек и равнинам королевства Бисмарк, рассказывает то, как славно и мирно принцесса шла к своей коронации и свадьбе с королем, а еще о верности и предательстве друзей и близких, где подвоха не ожидаешь от лучшего советника, а старый друг по играм вполен может оказаться не тем, кем всю жизнь считался. И это занимательно. Здесь есть место интриге, есть место ощущению живости мира, хранящего, наверняка множество историй, нерассказанных, но интересных.

Во многом «Общага-на-Крови» напомнила мне «Географа...» Этакая интерлюдия между пионерским вчера и суровым будущим 90-х годов. Гипотетическая «общага» — макрокосмический паноптикум из атмосферы студенчества, жизни в разноплановом и сложном коллективе и личных трагедий. Стены этого кирпичного здания видели многое, поэтому многолетний налет постояльцев не мог не сделать из этого умирающего советского архитектурного шедевра что-то живое и, подчас, демоническое.

Но, разумеется, пытливый читатель не увидит в романе (весьма коротком, кстати, я прочитал за день) ни мистики, ни чудовищ. Чудовищами на страницах жизненной пьесы становятся студенты. если математически представить каждого из них реальным человеком, то, на удивление, главный герой, имени которого мы так и не узнаем, он скроется для всех вокруг за прозвищем-номенклатурой — Отличник, окажется совсем юным парнем, лет 18, а его друзья, умудренные невзгодами и негативным отпытом — лет 21-23, не больше, ведь они видят в коменданте общаги — Ботве, старуху, а ведь ей всего 30 лет. И, тем не менее, опыт уже есть, учеба закончена, начинается летняя сессия, а значит настало время некоторых дионисийских мистерий, которые в Общаге заключаются в плотских утехах и чрезмерном возлиянии. Но хотел ли Иванов предаться воспоминаниям о личном студенческом опыте настолько радикально, чтобы показать нам уэлшевский подход к реализму. Нет, скорее, автор хотел рассказать нам притчу, где есть четыре человека, абсолютно разных, со своими минусами и плюсами, но объединенные заботой об Отличнике, пятом элементе, связывающем их, не дающем оказаться на самом дне жизненной рутины, словно вложившие в него лучшую часть своих душ. А он, ищущий, принимающий и отдающий любовь не плотскую, но духовную — очищает их. Однако, если обратиться к тем самым эпизодам книги, зачастую мы видим, что Общага отнюдь не дантов ад, а скорее, Чистилище, где путешествуя из комнаты в комнату после изгнания (из мнимого рая Общаги) герои очищаются, а Отличник, найдя и обретя любовь принимает на себя их грехи и прощает, что окончательно пленяет вечных жителей общежития в своем узилище, оставляя главного героя на пути через инициацию смерти и перерождения в лучшем мире, покоя и света, вечном общежитии.

В то же время, проводя аналогии с Темной Башней, мы чувствуем, что герои слишком гиперболизированы, нереальны в своей карикатурности, и следуя философии одной из героинь, мы предположим, что вся эта вселенная Общаги создана лишь волей писателя, а Отличник — его перо, перо творца.

Хотя, с другой стороны, это просто история общаги неизвестного, еще советского института, с социальным и психологическим подтекстом, и трагичным финалом. Разве нет?)

Этот графический роман стоял среди прочих на моей кни жной полке года четыре, прежде чем в этот апрельский вечер мне не пришло в голову обсудить со своей женой-художницей уже собственную адаптацию в графике моего цикла новелл. на кровать были вывалены все комиксы из 90-х, графические романы и фэнзины из нашей коллекции, коих оказалось достаточно, чтобы заполнить все пространство разнообразными вариациями книжек с картинками. Удивительно, но я не особый любитель такого рода произведений, но что уж поделать, как книги из серии 100 великих такое появляется в доме само))).

Мистическим образом, в тот же вечер я решил прочитать адаптацию Гуггенхайма\Малеева, и знаете, мне очень понравилось. В первую очередь цветовая гнетущая гамма, вкупе с реалистичными иллюстрациями, нагнетающими реальный саспенс. история тоже выбрана удачно. Практически лавкрафтиански\мэйченовский ужас неведомого и неизвестного. Страх, проникающий сквозь условности понятий современной психотерапии, отдающий смрадом древних камней, хранящих непроизносимые и нечестивые имена. В какой-то момент, я начал понимать, что та манера, которую начал в своем творчестве ГФЛ, манера повествования на страницах дневника или писем, была очень талантливо подхвачена Стивеном Кингом, манера переписки как изложения тех мыслей, которые сложно передать живыми словами. И в итоге, мы получаем почти детективную историю, но из тех ,что покроются пылью и никогда не будут раскрыты. Алекс Малеев очень творчески подошел к делу переложения сценарияя Гуггенхайма в графику, создав самобытных персонажей, антураж .практически кинематографически передающий эмоции героев и локации штата Мэн. В целом, очень и очень хорошая книга, что удивительным образом не юбыла мной прочитана ранее, хотя стояла всегда напротив моего рабочего местадолгие годы. Хотя... Это ведь мистика, не так ли?

Трудно поверить, но этот долгий путь, пройденный ровно за год завершен, занимая место почти в целую книжную полку. Кинг слишком долго думал и размышлял о Темной Башне, что практически сам стал Чайлдом Роландом, подобно легендарному Джону Р.Р. Толкину, на чьем надгробном камне красуется имя Берен. Но не слишком ли поспешен был автор, так легко расставаясь со своими героями, отдавая их трагическим уходам так мало места. Что ж, такова судьба единственного Первосмысла. Грааль находит лишь один.

Но, безусловно, самый толстый фолиант из серии имеет в себе много любопытных самоотсылок и пасхалок, мне лично очень понравилось то, как Кинг привел своих героев в гости к Дандело (о котором, впрочем, нам говорили навязчиво через каждые 5 страниц, и показали нам легкий намек на «Оно») «Бессонницу» я не читал пока, но господин Кинг ненавязчиво нам ее пересказал.

К слову ,Кинга в книге Кинга очень много. Он самоироничен, впрочем ведь это совсем другой Кинг (Ведь так?) В любом случае, герои и любят, и ненавидят его одинаково сильно.

Повторить триумф битвы в Калье Кингу удалось ровно настолько, чтобы подготовка к сражению со всеми этими тахинами и само сражение было легкой подводкой к

Ну, а долгожданная развязка с Мордредом получилась вовсе не такой, какой ее ждали. Но ,может не такой уж он и был плохой, каким его предрекали, только разве что ел все подряд.

Что меня и вправду опечалило в связи с Мордредом, так это то,

но не будем столь строги к уставшему от своей «Башни» Кингу. Концовка получилась философской, и даже ожидаемой, но она конечно разочарует некоторых.

Что ж, было интересно, и когда-нибудь я вернусь к этим книгам. Долгих дней и приятных ночей...

Среди военных и послевоенных произведений советских писателей редко можно найти что-то, что не просто вызвало определенные чувства, заставило прожить вместе с героями ужас войны, но повергло в шок, а потом умиротворило. Радий Погодин написал таких произведений достаточно, чтобы невольного читателя проняло до глубины души не боевыми действиями, но культурой повседневности и психологией героев. «Где леший живет» в этом плане достаточен для того, чтобы погрузиться в мир маленькой деревушки, прожить вместе с ее жителями долгие годы войны, и не просто прожить, а ПЕРЕЖИТЬ.

«Черника» показывает нам нечто другое. Сокрытое, потаенное, архетипичное. Здесь есть Война, Солдаты, а есть Матери, Жены и Дети, в сердцах которых тлеет надежда, что их оберегают и защищают. Жуткий психологизм рассказа именно в этом. Присущая Погодину притчевость выходит в финале в некое подобие сакральной ритуалистики.

Для главной героини есть муж, сражающийся на фронте, а тот человек,

- это кто-то другой, чужой, нездешний. Может быть именно поэтому настолько страшен финал,

И вот та смертная тоска и усталость, что пропитывает финальные строки все еще вселяет надежду, что настоящий муж-герой где-то там далеко с сотнями других защищает женщину и ее маленького спящего сына.

Каждый раз, когда сталкиваешься с упоминанием этого романа и личности почившего Э.Лимонова — всплывают два тэга — странный эротизм и афроамериканская маскулинность с этим связанная (в целом, думаю вы понимаете, что чаще эти два термина я слышал в более грубой форме). В целом, исходя из того, что всплывает именно это, то могу сказать, что, скорее всего роман этот злопыхавтелями не был прочитан, а если и прочитан, то это была лишь эта самая легендарная (!!!) сцена, хотя, чтобы найти ее, следует потрудиться, пролистывая данный фолиант.

На самом деле, если сравнивать с другими произведениями Лимонова, то «Эдичка» покажется этаким копированием стиля Буковски с налетом набоковщины, и оммажем в сторону декаденства произведения «Эмигранты» Толстого. Ну, скучно ведь! На полкниги герой (возможно и не такой уж автобиографичный, как все вокруг говорят) разводит самое натуральное нытье. Ему не везет ни с деньгами, ни с женской любовью. Слоняясь там и сям, неприкаянным эмигрантом по улицам американского мегаполиса, непризнанный гений и поэт (как и Фактотум Буковски) ноет, пьет, флиртует с кем ни попадя, кокетничает и жеманно проводит свои унылые, опять же будни. Насколько этот роман пошлый — судить не критикам, а скорее мере готовности читать такое. Если взять того же Паланика (особенно позднего), то найдешь сцены и похлеще. А так, роман унылейший памятник той самой диссидентской прозе, впервые почувствоваших некую «свободу» экс-советских граждан интеллигентской наружности. И ничего более. А эпатаж — это так, чтоб не забывали и бесконечно перетрясали.

Вообще, как я понимаю, серия «Отрок» ограничилась одним только сборником «Дети Шерлока Холмса», где заглавная повесть в классическом милицейском детективном стиле соседствовала с различными рассказами от фантастики в стиле Ефремова и до фантастики, навеянной киносалонами, впрочем о повести.

Повесть получилась вполне себе кооперативная, герои не наивные пионеры, а вполне продуманные дети начала 90-х, бандиты хитроумные, но плакатные, а милиция оперативная и не лишенная чувства юмора с серьезным видом. О чем мы говорим, ну, в первую очередь о том, что концепт повести Гусев явно взял у Юрия Коваля с его трилогией о Куролесове, даже суровые милицейские чины настолько суровы, что и шутят с суровым выражением лица. Бандиты, как и Коваля мастерски ловятся при участии несовершеннолетних, а главный бандит укрывается на даче у Федюни (словно пресловутый Курочкин у Рашпиля). Диалектные и увлекательно описанные вставки от первого лица в виде дневника заметно улучшают повествовательную часть, но легкий флер «куролесовщины» витает над повестью до самого финала.

А вот эпизод с машинками в детстве мне очень нравился, целая коробка «моделек», как по мне очень здорово, я такое видел вживую лишь раз.

Оказывается после этой повести был открыт целый цикл, публиковавшийся в «Черном котенке», но это уже не так занимательно, наверное.

И все же мне захотелось перечитать рассказ, что дезориентировал меня в юном возрасте атмосферным названием, которым назван также и авторский сборник. Свет над тайгой, собственно, светит недолго, и незадачливые инопланетяне (высокоразвитая цивилизация с щупальцами) падают из таежных (хорошо описанных) чащ в теплое море, где начинают думать, как бы им починить корабль.Действие происходит в незапамятные времена, к слову. В качестве случайного эксперимента они создают

что вызывает тревогу и удивительную тягу к исследованиям у рыбаков-биологов (землян) в далеком будущем (20 веке).

Что ж, хотелось бы провести параллели с творчеством Ефремова в «Звездных кораблях». Но, к сожалению, слишком суховато для художественного произведения, хотя и не настолько мудрено, чтобы школьник-старшеклассник не понял сути рассказа. Скорее этакий журнальный вариант, включенный позже в сборник, думаю, что мог бы стать увлекательной иллюстрацией к урокам биологии в 8 классе, но, опять же, сухость повествования сделает его чтение немного затянутым

Рассказ прочел уже после того, как ознакомился с визуальной новеллой по этому произведению. Честно говоря, Дмитрий при написании сценария значительно улучшил и дополнил сюжет изначального произведения, а если учитывать промежуток между конкурсным рассказом «Зайчик» и визуальной новеллой «Tinny Bunny». Стиль рассказа все еще сырой и немного незрелый, что не помешало вызвать интерес у меня, как у читателя своим харизматичным повествованием, практически лавкрафтианским. Ведь здесь есть лес, странные существа с хтоническими пристрастиями, есть обряд инициации, который мы видим поступательно и неспешно. Здесь я не буду сранивать этот рассказ с игровой новеллой, возможно напишу о ней в авторской колонке, но следует отметить тот факт, что сам финал рассказа достаточно предсказуем, в отличие от визуальной новеллы, где к третьему эпизоду мы все еще не понимаем что же происходит с главным героем.

В рассказе бедный Антон лишь поступательно идет к

и все параллельные герои лишь еще более подогревают подозрение в этом. По сути, социальные и психологические факторы, школьный «буллинг» и внутренние переживания сделали творческого мальчика тем зайчиком, который внезапно примыкает к сонму первобытных хищников, и неважно есть ли они на самом деле, или это гротескные обрывки потаенного архетипа в сознании мальчика. В любом случае, рассказ «Зайчик» — отличное демо для увлекательной визуальной новеллы, которая все еще далека от завершения, и нагнетает саспенс гораздо больше своего предшественника. Однако, рассказ очень хорош и единственным конкурентом среди подобного творчества, для Дмитрия Мордаса, будет, наверное только Евгений Шиков со своим «Цап-Цап»

Знаете, своей мрачной реальностью Дубов иногда напоминает Альберта Лиханова, правда отодвинувшего временные рамки чуть подальше от конца Великой Отечественной. Его герои живут, главным образом, в Крыму, поэтому здесь виден четкий контраст между морем, как диковинным чудом для туристом, и морем в обыденности, повседжневности людей. Здесь очень четко прослеживается их социальное и культурное положение. В «Беглеце» — это некоторый пролетариат. У деда есть дети в селе, в добротном доме, и он себе живет на отшибе, а есть и более непутевые родственники, которые может и не родственники даже. Но все они в одной упряжке — обыденной рутине дорожных рабочих. Да, это очень и очень странно читать такое в советской литературе, но все же 80-е, все эти Чучела, и Президенты каменного острова (вторая часть меня просто поразила подлостью отдельных персонажей), остросоциальные темы были в почете, поэтому мои книги Дубова именно тех лет, хотя повесть написана гораздо раньше.

И вот на берег приезжает благополучная с виду семья, пара интеллигентов на новой машине, с красивыми советскими приспособлениями для комфортного отдыха. и вот тут люмпены начинают понимать, что тоже мечтают о прекрасном, при таком-то контрасте. Они дискутируют, делятся сокровенным, воспринимая столичного гостя, как полубожественного вершителя судеб, но и он жесток в своей критике, хотя ему, возможно, кажется, что справедлив. И вот, случайная и нелепая трагедия повернула все настолько неожиданно и криво, что многие вещи. творившиеся на этих страницах проживаешь-прочитываешь с негодованием. А мальчик — главный герой просто бежит прочь, осознавая, что его судьба может и хочет отличаться от судеб его родных. Впрочем. все это до поры... Все возвращается на круги своя, и надежда настолько тонка, насколько прекрасен тонкий луч заходящего солнца над морем...

Ирина Денежкина более двадцати лет назад была очень популярна среди тех, кто любил и читал Уэлша, Паланика, ну, или на худой конец сетевые дневники. Как раз сетевые дневники с каждодневными похождениями героев в реальной жизни и были тем социально-психологическим выплеском энергии, важным привлечением интереса к себе. И, заметьте, задолго до реалити шоу, и уж, тем более, до социальных сетей с блоггерством, доходящим до абсурда. Интернет по карточкам, обмен мп3 на дисках, субкультурные войны, и «отчеты» о них. Ну, а Денежкина — собственно, это лайтовые версии рассказов о культуре повседневности юных, где-то школьников, где-то студентов. В одном из рассказов, «Нацбест», читатель понимает, что во многом сюжеты новелл списаны с натуры. И это немаловажно. такое любили и ценили, и чтобы с матами и сленгом. Молодым не хватало бунтарского духа, они пели песни с корявыми текстами, дрались друг с другом из-за причесок и музыки, ну а девочки обсуждали их и хвастались, кто как и с кем. Но, тем не менее, эти молодые читали книжки, а не пересказы книжек, и даже смотрели артхаусные кинофильмы, а не их обзоры. Собственно «Дай мне!» — не лучший рассказ Ирины, он достаточно тороплив, и как раз напоминает девичий треп, но зато с культурологической точки зрения очень четко отражает культуру повседневности начала нулевых, а для кого-то это уже ностальгия.

А такие рассказы нивелируют сущность городских маргинальных элементов, ведь в них уже не работают клише окраинных «авторитетов», и им приходится сталкиваться с такими же элементами, но уже сельского разлива. Много я такого в своей жизни послушал, много почитал, пару раз и сталкивался, и могу сказать, что в принципе, Козлов немного причесал всю эту колхохную тему, сделал ее не такой шокирующей, как мог бы, всилу тематики сборника. Ан нет. Ну, приехали, выпили, потискали девок, получили, и домой. Я не застал таких вот прямолинейных поездок на картошку (или что там еще собирали), но вот судя по рассказам предыдущего поколения, впечатлений можно было поймать очень много, и не всегда негативных. Очень много романтических историй начиналось как раз там, где заканчивался мнимый контроль. А все остальное — это как послушать песни Сектора Газа, будучи школьником двадцатых годов. Удивиться, сделать на ютубе обзор на все это и забыть. А вот для некоторых рассказ будет наверное ностальгией. По крайней мере, легким флером той поры, причем вполне достойно изданной.

У многих школьников-середнячков вполне мог оказаться такой вот друг. С виду очень удобный, важный, властный, но на деле сливающийся при первой же возможности. Он потребитель, нахватавшийся где-то довольно странных понятий о жизни и часто так и не адаптирующийся к социуму, оставаясь в рядах тех, кто выпивают за доминошными столами, и стреляющими мелочь у продуктовых магазинов. Впрочем, рассказ «Друг» — это некая демо-версия сюжетной линии одного из колоритных персонажей «Могилевской трилогии» — Быры. Он прописан еще только легкими мазками, но уже вызывает отталкивающую неприязнь, но и интерес, как же такие люди повседневно живут. Так, через повествование главного героя, эти стилевые отрывистые фразы мы понемногу начинаем узнавать этого самого мерзкого Быру, и думать ,что нашим детям не удасться столкнуться с такими, но это, разумеется, неизбежно...

В свое время, задолго до dvd-коллекций, задолго до торрентов и онлайн-кинотеатров, частные видеосалоны были местами, где за мелкий прайс,молодежь могла причаститься к западному кинематографу, безобразно переведенному, но от того еще более востребованному, в формате vhs. В этом рассказе Козлов решил немного отодвинуть назад монотонное описание рабочих районов из википедии под медленно проплывающую картинку, но погрузил нас в смятение души героя, стоящего на пороге зрелости. Читается это, как сценарий артхаусного кинофильма, однако смысл подачи идеи здесь более глубокий, нежели просто унылый паренек решил поумничать и посмотреть Бергмана. Отчаяние и неприкаянность здесь граничат с тоской по ушедшему. А ведь такую тоску испытывал, наверное, каждый. к тому же ушедшее беззаботное детство здесь параллелит с умирающим многолетним советским строем, что в повседневности вызывает у людей панику, и они напуганы и растеряны. Собственно, поэтому в рассказе есть место и сксу, и насилию, и пространным размышлениям. А вот Бергман здесь лишний, это лишь антураж.

О, Сюзанна...

Дочитав очередной том «Темной Башни» я начал понимать тот замысел Кинга, что позволяет ему варьировать и включать в свой цикл отсылки к другим своим произведениям. на этот раз Кинг решил не оставлять читателя с носом. и завершил шестую книгу очень плавно, даже торжествующе для сил Алого Короля, на поверку выглядящих очень карикатурно.

Динамика книги очень разная, мы снова складываем паззлы из разных параллельных историй, а все потому, что благодаря наивной и простоватой Миа, и ее злодеяниям во благо своей беременности (своей ли?) ка-тет Роланда разделился, и путешествует по разным граням Луча. Мы окончательно поняли, что во множестве вселенных могут или не могут быть те или иные люди и события, а кока-кола вполне может называться как-то по другому. Но не суть. Каждая пара получает свое интересное приключение. Джейк и отец Каллаген появляются своевременно в том же мире, куда ушла рожать Миа-Сюзанна с Деттой впридачу, но позже, и их линия незначительна, ввиду того, что все разрешится (или нет?) в следующем томе, ну а Эдди и Роланд спасают участок с розой. Причем для любителя экшн и динамики именно Роланд и Эдди приносят ее в роман. Перестрелки с бандитами в духе старых боевиков, сделка с отвратительным букинистом, который, словно жук не спешит расставаться со своим добром, и наконец

У Алого Короля все же достаточно нелепые слуги, и Низкие люди, и вампиры — даже бандиты Баллазара были на порядок эффектнее и круче. Но роман хороший и непресный, мне понравилась его динамика, а полки моих шкафов теперь полны книг Кинга, что меня удивляет.

В рассказе «Горсть земляники» присутствует тот самый посыл добра и ностальгии, который, наверное и должен был составлять сборник КИФ-3. здесь читателю предлагается прочитать дивную смесь магического реализма и мистики деревенских быличек. Впрочем антураж получился все равно современным, но неспешным, спокойным. Интересно было увидеть довольно хорошо описанные жигулевские ландшафты, пока, собственно, не начался весь саспенс с околомистикой, и околобажовскими темами. Однако, все это рассматривается, словно наваждение, некий эффект погружения уставшего человека в какой-то полуреальный мир грез. А вот аромата и вкуса земляники ощутить не получилось, разве что прохладу ветра с реки...

Рассказ открывает сборник «Неизведанное рядом». О чем этот небольшой рассказ. Ну, как мне показалось, он о любви. Некоторый молодой человек в стиле повествования какого-нибудь Чака Паланика, от первого лица рассказывает о том, что сегодня его 3333 день рождения, и достаточно сухо рассказывает, почему. В сущности, этот рассказ очень напомнил мне недавнее произведение Ники Светлой «Мир падающих звезд» (в черновом варианте «33 инъекции»), правда с точностью до наоборот, здесь человека тяготит его здороовье и долголетие, вызванное некими пилюлями. Собственно, все эти потуги рассказать о социальном и материальном положении в капиталистическом мире будущего с сегрегацией тех, кто принимает пилюли, а кто нет, у главного героя получаются нудноваты, однако во второй половине рассказа, женское в авторе все же возобладало над социально-фантастическим и все закончилось хорошо.

Все же, несмотря на замысел, КИФ-3, как сборника «доброй» фантастики, Алексей Гергенов пошел своим путем, и свой рассказ он наполнил неким оммажем одновременно к двум жанрам гуманитарной фантастики, по которой тоскуют читатели, на два поколения взрослее меня. В первую очередь, это Рэй Брэдбери и его «Марсианские хроники» (классические новеллы) и советская фантастика в духе Стругацких, причем, в некотором роде «Улитка на склоне». Именно поэтому, в общую канву рассказов этот влился лаконично. Впрочем, немного о сюжете.

На Марсе происходит некая техногенно-экологическая катастрофа, и вкупе с начальством, эвакуируют и обычного инженера, который скорее своенравный и вольнодумный, нежели статичный и аморфный. Так, он находит свою любовь, с которой живет

беспокоясь за новых соседей, также как и раньше за предыдущих. Вот именно такой социальный подтекст, вкупе с небольшой ноткой конспирологии добавляет рассказу шарма. Единственно, что мешает при чтении — это отстутствие редакторской вычитки. В целом, автор с задачей конкурса справился, и оставил после финала не точку, а все же многоточие.

А вот эта новелла проводит две параллели между героем взрослым и героем совсем юным через призму красивой девушки брата и самого брата, то, как воспринимался его образ подростком, слышащим и наблюдающим, воспринимающим его как пример, не всегда положительный. Разумеется, весь этот мир Могилевской трилогии строится на нескольких постулатах — выпивка, мечты о сексе, нигилизм. Собственно, в итоге, переосмысление всего этого приходит к герою рассказа только по прошествии лет, через инициацию трагедией —

и через призму увиденной давней девушки брата —

Так, что, в принципе в такой вот грубоватой форме автор попробовал рассказать о становлении героя — его мечтах, возможно наивных и слишком прямолинейных, которые к среднему возрасту стали сонмом противоречий и разочарования. И этот легкий флер грусти по ушедшим годам и привлекает в произведениях Владимира Козлова

В целом, этот рассказ в цикле «Гопники» и показывает становление Владимира Козлова, как создателя своего собственного повествовательного стиля. Здесь нигилизм подростка с городской окраины Могилева граничит с той необъятной тоской, что постигла большинстволюдей на закате советской эпохи и что нещадно эксплуатировалось трендами еще пару лет назад. Безысходность и замкнутый круг без надежды на будущее, вот что ощущает паренек в самом самом начале очередных каникул, и он точно знает, что и в следующем году будет то же самое...

Второй роман (скорее повесть) из легендарной «Могилевской трилогии» В.Козлова, наверное верными шагами шел к тому, что писатель делает сейчас. В нем меньше откровенности, по сравнению с «Гопниками», но все еще пристутствует много сцен, которые теперь, наверняка, были бы цензурированы. Однако, в начале-середине нулевых белорусский писатель был на слуху, и читался одинаково, как снобами-эстетами, так и футбольными хулиганами, повсеместно выкладываясь на тематических сайтах, самым полным из которых оказался вполне себе информативный портал КиндерНекромантик для металлистов.

Интерес футбольной аудитории к «Школе» вполне понятен, герои повести в начале повествования активно ходили на матчи «Днепр-Могилев», хотя и недолго. Они презирают колхозность, ощущают, что скоро наступит время перемен, слушают одновременно «Ласковый май» и «Кино», но многие не справляются с перестройкой собственных личностей в сторону отхода от улично-районной романтики, чего не скажешь о главном герое, целью которого, все же, помимо поступления в ВУЗ, было обретение настоящей любви.

Собственно, это обретение проходит через обычный сексуальный опыт, а становление героя, в основном реализуется через алкоголь, однако, он более зрелый и интересный персонаж, нежели его окружение, отголоски подобного типа людей я еще застал в середине 90-х, когда был школьником — эти люди до седин все еще пытаются доказать, что они те же «генералы песчаных карьеров», вращаясь в среде себе подобных, но в целом, благодаря алкоголю, значительно поубавив свои ряды уже к нулевым.

Этнограф и филолог, безусловно,найдут в книге для себя также немало интересного — как то — белорусские диалектизмы, слова дворового жаргона конца 80-х годов, детали свадебного и похоронного обряда и ряд суеверий.

В целом, ранний Козлов очень искренний и интересный писатель, и перечитывать его занятно именно благодаря ненавязчивому и неспешному стилю повествования.

Мне кажется, что третий роман из «Могилевской трилогии» Владимира Козлова получился самым лайтовым, хотя общие черты есть, безусловно во всех трех произведениях. Нейтрального типа паренек переезжает в Могилев в район, который среди молодежи носит название «Рабочий». И вот начинаются суровые школьные будни середины 80-х годов, охватывая 1985-1986 гг. Стиль Козлова неповторим и прямолинеен. Герои говорят на смеси белорусского диалекта с дворовыми жаргонизмами, щедро и нарочито разбавляя этот сленг матом и «пацанскими» приколами. Однако, разумеется, в отличие от предыдущих романов главный герой чуть помладше. именно поэтому пьет он совсем немного, только учится курить, не вступает в половые связи с кем бы то ни было, даже почти не дерется. Но, невольный читатель четко видит в «Дневнике пацана с окраины» внутренний мир ребят того времени — увлечения, заботы, мечты — причем как материальные, так и духовные. И в этом смысле романтический финал романа вселяет надежду на будущее.

А вот и еще один удивительный бестиарий, на сей раз дебютная работа Э. Б. Хадспета, который впервые в истории бестиариев попытался представить нам не просто описания фантастических созданий, но и показать нам их структуру, возможные антропологические особенности, но не забывая, что все эти существа все же не люди, хотя в его чудесной книге есть некоторые влияние деэволюционных трудов, этакие идеи о регрессе человечества и удивительных утерянных звеньях.

Но, чтобы не мудрствовать перед потенциальной публикой, Хадспет представил нам иллюстрацию к миру кунтскамер и карнавальных шатров — это середина-конец XIX века, когда процветали коллекции с диковинками и поддельные чудовища, как и рассказы о встречах с кракенами и морскими змеями. Ощущение истосковавшегося по миру сказок человечества, автор попытался показать через образ своего альтер-эго — доктора Спенсера Блэка, анатома, физиолога и мечтателя, который, впрочем прошел недолгий путь от непонятого учеоного до безумца, хотя безумие, наряду с пристрастием к морфиюи опиатам в те годы не было редкостью. Что ж, книга вышла недурной, но и несколько неполной, если учитывать отдельные физиологические особенности мифических чудовищ, а уж коли мы говорим о них как о животных, то в атласе полностью (за исключением собственно крылатой девицы отсутствует описание половой системы. Впрочем, в этом и кроется секрет и неразрывность атласа и предваряющих его дневников и биографии, а для более пытливых искателей есть еще и мультимедийный раздел с доп. материалами. Однако, определенно, книга не для детей.

На самом деле из этой истории можно было сделать что-то интересное. Прошло 12 лет после путешествия Туда и Обратно, и хоббит Бильбо (кстати) Торбинс скучает, поедая окороки (почему-то именно их, да), пока к нему не наведывается некоторый скухрик по имени Изурмо и история стала приобретать неожиданные повороты, причем от главы к главе все таинственнее и таинственнее. Собственно, можете и сами прочитать, потому, что это действительно стоит прочитать, дабы понять замысел авторов, а тут их целых два. Иначе можно было бы просто сказать, что книга так себе (мягко говоря).

Предполагаю, что в мире Средиземья никому не нужны все вот эти скухрики и нахрамультики. Почему? А потому, что канонический мир Толкина достаточно хорошо проработан, и если бы кому-то захотелось (а захотелось много-кому) — то достаточно было просто придумать сюжет и идти по новым тропам, благо их много. И вот именно сюжет и губит книжку. Не спорю, авторам хотелось написать хорошую детскую книгу, но к сожалению, как таковой детской книги не получилось, как не получилось и вольного (или невольного) продолжения «Хоббита». Однако, книга эта выходила в бумажном издании вполне себе «толкинистской» серии, так что уж редакторы то ее точно читали перед выпуском. Но книга достаточно скучная, как и короткая.

У господина Шикова есть определенный шарм. Принимая во мнимание разноплановость его творчества, столь же разностороннего, сколько и интересного, время от времени читаю что-то из его новелл. Отрывистые диалоги, антураж восточноевропейской действительности, где внезапная повседневность перемежается с волшебством обретения суперспособностей. Чуть-чуть приправить отголосками «Бойцовского клуба», и вот она — недлинная новелла, где ОБЫЧНЫЙ парень с ОБЫЧНЫМИ потребностями становится вершителем и созидателем свой судьбы. Это интересно и своевременно, мне понравилось, вполне можно сделать из этого и полноценную повесть.

Какой же восторг, господа) Ну, на самом деле нет, и когда я дарил эту книгу своей жене, мягко говоря восторженно относящейся к подобным книжкам, именно ее я и хотел порадовать. Однако, при всей красочности издания, в ней уже нет того шарма, которым очаровывали книги-энциклопедии середины нулевых. Ну, нет же, неубедительно. Мифологичности и этнографичности здесь нет, зато есть много того, что может понравиться ребятишкам. Феи, их крылышки, их местообитание с завуалированным описанием бабочек, но не более того — это стопроцентно книга именно для маленьких девочек, но не издание, посвященное ожившей мифологии. Да и сами рисунки, мягко говоря, не завлекательны. Однако тот ореол волшебства, который хотел показать автор здесь есть, да и сам посыл издания — книга для младшего возраста ясен — это книга о феях и для их любителей. Если отбросить мифологичность и прочую научность — хорошее детское издание для девочек)

Если брать во внимание французскую современную детективную прозу за более чем тридцатилетний период, то первым на ум придет Жан-Кристоф Гранже, но наступает какой-то момент, когда обычные таинственные истории с главным героем-алкоголиком становятся пресноватыми, тогда авторы начинают подмешивать в крепленое вино французского детектива затхлые нотки того самого «де садовского» саспенса, который придает повествованию некоторую изюминку. Что ж — вот перед нами и «Тарантул». Собственно, когда в этой книге упоминается тарантул, как тотем героя-палача-судьи, то чаще всего читатель натыкается на слово «липкое» или «паутина», чтобы обличить потаенное безумие жаждущего возмездия человека. Однако, тарантул не паутинный паук, зато безжалостный и коварный охотник.

Из главного героя Ришара Лафарга Тьери Жонке сделал не охотника, а жертву. Исполненный жаждой мести, Лафарг смог отомстить единственным доступным ему способом —

Может быть именно поэтому при экранизации книги, чтобы сделать темперамент главного героя пожестче, его отождествили с испанцем и Антонио Бандерас довел образ до совершенства ума, граничащего с психопатией.

Извлечение четвертого.

На деле, роман «Волки Кальи» получился очень разноплановым, и будет весьма интересен тем, кто ценит легкую интригу и экшн спагетти-вестернов. Герои Ка-тета шли, все еще впечатленные событиями предыдущего повествования, когда сюжет приобретает несколько вольный поворот и неожиданное испытание, избежать которого стрелки не могут, в силу своего рыцарства и обетов почившего королевства Гилеад. Собственно, в этом и смысл спагетти-вестерна. В неком городке опасное положение и случайно (в случае с ка-тетом — предопределенно) встреченные ганслингеры помогают наивным и простодушным горожанам отстоять свое.

Как в любом спагетти-вестерне персонажи также клишированнны, и здесь не стоить брюзжать о том, что все заежженно, стиль данного вида вестернов именно такой. Однако, «Волки Кальи» — часть «Темной Башни», поэтому путешествия сквозь миры и рассуждения на главную тему — Роза, Башня, Ка, здесь неизбежны.

Неожиданно, в какой-то момент, читатель понимает, что основная тема книги — это извлечение очередного мистера из Америки — и здесь на свет появляется знакомый читателям Кинга Отец Каллагэн, очередной раз подчеркивая мультивселенность миров Кинга.

Очень интересно продолжается история двух букинистов из Нью-Йорка, о чем любители книг почитают с удовольствием, ну, и конечно, ввиду изначальной пародийности и клишированности спагетти-вестернов, в книге появляются нарочитые заимствования.

Город Калья стоит на границе Тьмы, а значит цель стрелков близка.

Признаюсь, что Анджелу Картер я не читал, однако, предполагаю, что стилистика в ее произведениях была похожа на «Красное». Что мне понравилось с первых строк — это эмбиент описаний окружающего мира, где читатель невольно ощущает границу между бедной деревушкой и лесом, где таятся опасности времени мертвых, поздней осени. И, вменсте с тем, легкий флер европейского фольклора в том самом неоготическом оформлении, что был когда-то популярен и в кинематографе начала нулевых не смог скрыть уже узнаваемого для меня стиля автора. В первую очередь — это диалоги. Отрывистые, хлесткие фразы, вместе с тем достаточно ироничные, словно связывающие воедино эпизоды произведения, но и разряжающие слишком серьезную атмосферу. Та история, что рассказал нам автор, как по мне, вполне достойна внимания, рассказанная по-новому история девочки, отданной лесу, без налета пошлого пафоса и излишней серьезности, зато именно та, которую можно рассказать на ночь повзрослевшим детям

Среди рассказов Юрия Коваля «Белозубка», наверное, является одним из самых волшебных. Атмосфера таежного быта, где через призму полусна, герой ткет канву уже не реалистичного повествования, а целой сказки, где героями становятся удивительные животные — землеройки. Следующим же утром по первому снегу герой уходит к горе Мартай, оставляя царство мелких зверюшек до весны. Все это очень ярко и волшебно сплетается в единый ритм рассказа, где любая мелочь завораживает

Мне вспомнился собственный опыт подобной истории. В маленькой зимушке на Хамар-Дабане послышалось шуршание, и из-за тлеющей печи на свет горящей свечи вылезла из своего укромного жилища полевка, и целый вечер радовала нас своим непринужденных блужданием и хождением в полумраке. Когда наступила глубокая зимняя ночь. я очнулся от того, что маленькая мышь спит на моем колене... И это тоже было сказочно. на следующий день я рассказал об этом своим друзьям, памятуя и о царстве героев Коваля под Гнилым бревном, распевающих свои уютные песенки.

И еще один рассказ о доброте и печали. В один из дней альтер-эго Юрия Коваля приобрел сиженого клеста, из тех, кто уже долгое время провел в неволе. Все было хорошо в этой дружбе человека и птицы — совместное пение, музыкальные композиции под гитары. и вот наступает момент расставания, клест Капитан Клюквин выпущен на волю, оставляя в душе человека грусть и кисти рябины, развешанные под потолком.

В этом рассказе очень красочно и атмосферно описано проживание героя, в котором угадывается сам автор, на дачном участке, на котором нет ни дома, ни сада. Чтобы ему не было скучно, его дядюшка приводит замечательного и смышленного пса, который не просто грозен и лохмат, но и чудесным образом поедает картошку, словно яблоки. Именно этот эпитет и проходит красной нитью через все повествование. Читатель неожиданно начинает ощущать таинственную прохладу летних садов, которая со временем возвращается к осенней печали, где картофель так похож на антоновку. Это очень трогательное и интересное, мимолетное произведение, которое, тем не менее, остается в душе легким тлеющим огоньком, грустью ушедшего лета и эхом надвигающегося сентября.

Собственно, для тех, кто смотрел кинофильм «Ловец снов» 2003 года, и читал до этого первоисточник, ясно видна та незавершенность киношедевра по сравнению с замыслом атора романа. Да, это произведение об инопланетном вторжении. Но именно вторжение здесь — лишь аккумулирующее действо для тог, чтобы показать самих людей. Фильм во многом инспирирован именно четверкой друзей, которых судьба распорядила ожидать своего «особенного часа». На самом деле, мы видим чудесным образом сплетенную интригу, которая в итоге раскрывает сам замысел.

В очередной раз мы убеждаемся, что Вселенная Кинга — это гигантский мир, неоднократно переплетающийся параллельными мирами и мирами-близнецами с разными судьбами, иногда одинаковыми антагонистами, но всегда имеющими определенную группу людей, которые что-то «осознают», «чувствуют».

1. Мир, как место. Дерри — определенно тот отстойник. о котором говорилось еще в «Оно». И если Пеннивайз приходил в этот город циклично, чтобы утолить свой голод и снова залечь в спячку, всевозможные беды не уходили из этого городка, а лишь притягивались, при этом совершенно неосознанно даже для злого (или вражеского) разума, или психопата. Мистер Грей, не менее чужеродный организм чем Оно, в тот момент, когда видит надпись

2. Человечность и нечеловеческое. По сути для того, чтобы показать нечеловеческое в человеке, достаточно внести в произведение нечеловека, и тогда все дурные поступки человека станут еще более неприятными. Можно ли разменять жизни невинных люжей ради долга? Безусловно, да. Это прямым текстом декларирует Курц в «Ловце снов» — одиозный лидер, «босс», которого нужно воспринимать, как некого опекающего своих людей «отца», но всегда готового разменять их жизни ради победы.

И рядом мистер Грей — существо без человеческих эмоций, который с каждым часом своего пребывания на земле становится все более «человечным», познавая мир, подобно марсианам в «Войне миров» — от бекона и до убийства.

Есть и Андерхилл (кстати не знакома ли нам эта фамилия еше во Властелине Колец? Я теперь не Бэггинс, я дескать Подхолмс) Может ли военный переступить через приказы ради человечности в себе.

3. Ну, и конечно, четверка друзей. Для них пятый друг в компании с годами стал своего рода хорошим воспоминанием, но в повседневности они забыли о нем, также как и любой взрослый из Дерри. Катализатором были только их совместные посиделки в охотничьем домике, где они снова и снова вспоминали о былом, на самом деле заглушая собственные страхи и неудачи, суицидальные мысли и алкоголизм. Кстати, Кингу всегда удается подобное, посеять смятение в героях и вызвать то же и у читателя...

роман, безусловно затянутей «Оно», но он и вызывает интерес, затягивает, как и фильм. Но, памятуя о мирах Кинга, разве не мог это быть другой. параллельный «Ловец снов»?)))

Туве Янссон в цикле «Дитя-невидимка», по сути, отобразила ряд философских и психологических вопросов, но, разумеется через призму своих персонажей. Единственное, что пробивается красной нитью во всех этих историях — это какое-то осеннее одиночество, тоска неприкаянности, но, вместе с тем с надеждой на светлое будущее. Хемули в мире Янссон — это обыватели, они всегда радостны какой-то придурковатой веселостью, они сварливые снобы, и в целом вызывают отторжение. Но ,как и среди любого народца, среди них всегда находятся некие отщепенцы, которые всегда находят место в сказках о муми-троллях. Оставаясь хемулями, они вроде бы меняются. Не сказать чтобы к лучшему, но какие-то изменения в них происходят. Вот и в этой истории один хемуль тянул свою лямку проверяльщика билетов в луна-парке, пока не отошел от дел. А по сути — весь смысл жизни его и был в тесном контакте с детьми. Так мечта о тихой старости вскоре, опять же после катаклизма, переросла в обновление и возрождение, когда с новыми силами он готов был творить и создавать что-то для других. Собственно и хемулем он быть перестал, в глазах сородичей он так и остался чудаком. А вот теперь сделайте ретроспективу на еще одну притчу, но на этот раз Оскара Уайльда «Великан-Эгоист», и тогда все станет ясно. радость и умиротворение может придти к кому-то только через определенное самопожертвование и самоотречение. Эгоизм и замкнутость лишь съедают последние остатки всего хорошего, что есть в личности. Ну, а дети, на самом деле, как оказалось. любят не только шалости и шум, но и тайны и тишину.

В целом, когда мы говорим о Лавкрафте, то подразумеваем определенную эстетику. В первую очередь, это эпитеты, всевозможные метафоры и сложносоставные предложения, которые вкупе образуют интересную и захватывающую дух атмосферу. Но, стоит только кому-то взяться за собственные произведения, инспирированные творчеством ГФЛ, что-то идет не так, и получается совершенно не то. В данном случае, мы видим довольно интересную идею совместить шпионский детектив, конспирологию и мифы Лавкрафта. Что из этого вышло по итогу — достаточно скучная и нудная вещь. В этом ключе гораздо более интересны псевдонаучные книги фон Кранца или фон Паля (предполагаю авторы наши соотечественники). Но, возможно, виной всему и перевод. Во всяком случае, трагизм холодной (или еще более холодной) войны мне прочувствовать не удалось.

Иногда находишь раритеты в неожиданных местах, среди стопок уже старых, отправленных в распродажу за полцены книг о медицине и бездарных фантастов. Бережно листаешь страницы, вспоминаешь. Здесь 1997 год перекликается с уже и сейчас минувшим 2012. Тогда, в 2012, уже известный и знаменитый, Илья Стогоff, ностальгирует по 90-м, когда никому неизвестный Илья Стогов считался вымышленным персонажем.

Книга лаконична и вкусна, как старое, десятилетней выдержки вино, о котором так много ностальгирует главный герой, погрязший в игре на два фронта, но потерявший ту искру, что вела его вперед. Идеалисты, революционеры — где сейчас встретишь такого левака?

Нигде... Как не встретишь и не разочарованного своими стремлениями на пороге зрелости человека из ТЕХ времен. Все получилось по-другому, хотя и не без интересных моментов.

Можно почитать и поностальгировать, пока те, кто писал подобные книги, нагуливают щеки и бродят по православным храмам в поисках спасения души, отданной в свое время, взамен на вдохновение, хитро улыбающимся демонам в черных кожаных плащах

Наверное, для сноба, подобные «Фактотуму» произведения выглядят отвратительными, для эстета контркультуры — слишком попсовыми. Как бы то ни было, Буковски и его произведения — это чтиво для отдыха. Помнится, его «В моем супе печенье в форме зверюшек», я прочитал лет в 14, и меня впечатлило то буйство слов при простоте построения предложений и всего повествовательного ряда. Все же, допинг в виде алкоголя при написании произведений позволяет раскрывать особый шарм потомка сознания, когда автор перескакивает с легкостью перышка с темы на тему, оставаясь в канве своего основного повествования. Это, с позволения сказать, «пьяный базар», в данном случае некий ренессанс воспоминаний, как же жилось и пьнствовалось г-ну Буковски в юные годы. На войну он идти не сподобился, к учебе не приспособлен, с родителями у него отношения напряженные, да и писанину его никто не хочет печатать. но зато он приобретает опыт работы в миллионах совершенно разных мест, будучи этим самым фактотумом, выпивает и общается со множеством людей, многие из которых по сути своей от БуковскиЧинаски не отличаются. Автор привирает, герой привирает, по сути предлагая нам то, что в медицине называют «вранье алкоголика» (или нет, я точно и не помню). И вот где-то к середине книги, это примерно там, где

мы понимаем что не все его воспоминания — реальность, возможно какие-то из них часть пьяного бреда. Тем не менее, подобное чтиво интересно для тех, кто не хочет сильно философствовать, а руке лень тянуться за томиком Х.С. Томпсона или Уэлша, Буковски несколько более разбавленный вариант этого сорта пива.

А еще в издании 2000 года очень интересные примечания к главам, в виде мини-энциклопедии

Читая романы из цикла «Темная Башня», каждый раз открываешь для себя разные грани этого мира, который дорог ,в первую очередь, и своему автору. Мне кажется, что в этой эпопее, достаточно протяженной по срокам написания, Кинг всецело создал свой собственный «склад памяти», где часто мелькают те миры и персонажи, что рано или поздно встречаются нам и в других книгах. И, как мне кажется, если намеки на это были в первых трех «башнях», то к четвертому тому, они стали настолько же явными, насколько и неизвестными тому, кто не знаком с ними, и кому это только предстоит. Ведь недаром инопланетному существу из «Ловца снов» совершенно ничего не говорило имя Пеннивайза, намалеванное в Дерри. Возможно я не стану первооткрывателем, но разве

В этом же томе мы, наконец-то увидим, чем закончилась история с поехавшим поездом Блейном, что было, на мой взгляд, увлекательно, и в конечном итоге поймем, что приехали в Канзас, но не простой, и совершенно не тот, что знаком нью-йоркцам, а

В то же время очень увлекательно читать рассказ Стрелка о своей истории любви, печальной и романтичной, но и горестной и обреченной. Это чудесный оммаж к вестернам, а так как мир «сдвинулся», то все это вывернуто через призму кинговского фэнтези. Читать эту часть безусловно стоит, потому что интересно, куда же приведет тропа луча своих героев. Ну, и конечно же бесконечное количество отсылок к старому кинематограф, на этот раз к экранизациям Фрэнка Баума. Мне понравилось, честно...

В канве любви к русскому хтонизму, рассказ Евгения Шикова кажется несколько миролюбивым, а положительный финал все же возвращает нас к архетипу классической русской сказки. Добро побеждает.

Ну, а пока — городской парень приезжает в деревню за грибами. Встречает девушку, знакомится с ней, оставляет у нее сумку — в принципе вся первая часть рассказа показывает его как малохольного. И в принципе, подобное не должно удивлять. несмотря на вполне себе современный антураж рассказа, его структура — это архетип героя. Герой идет в лес, по ту сторону привычного мира, неважно по какой причине, главное — это то, что он проходит незримый обряд инициации. Болото — эта бесконечно хтоническая бездна и там он встречает также малохольное в чем-то существо, которое безмолвно играет с ним в кошки-мышки. Но именно в момент отчаяния герой проходит некий обряд инициации. Он получает заряд воли к борьбе, пусть даже не всегда и методами богатыря из сказок. И в финале, он обретает покой, но и дарует его всем тем, кто находился в смятении. Мне рассказ очень понравился, будем читать и другие.

А вот этот рассказ получился вполне уютным. Уильям Кингстон попытался показать нам атмосферу увеселительного заведения, где собираются и бывалые моряки, и обыватели, чтобы рассказать и послушать интересные истории и бывальщины. Один из посетителей читает всем заметку о морском змее, увиденном в путешествии, автор описывает все его особенности, кроме хвоста, которого он так и не увидел. И вот тогда основной герой произведений Кингстона, капитан Джонатан, начинает рассказывать невероятные байки в стиле барона Мюнгхаузена, и об оставленной жене-туземке, и о путешествии на Южный полюс, и о виденных им русалках, подогревая интерес к самой сути беседы — увиденном им морском змее — постоянно делая реалистичные аллюзии и на кита Ионы, и на древнегреческие мифы о Сцилле и Харибде, не без самодовольства проецируя их на себя. В целом, рассказ для 1848 года получился весьма увлекательным, в чем-то авантюрным, но всецело атмосферным. ну, и про хвост там тоже рассказывается (весьма алхимически по антуражу)

В данном отрывке из произведения «Многосказочный паша» капитана Марриета, невольному читателю представляется удивительный рассказ о том, как волею судеб на корабле оказываются неожиданные родственники, и когда корабль начинает преследовать некое существо,

пожирая методично членов команды, богатый старик вверяет свое имущество купцу, который, как ни странно оказывается мужем его племянницы. Поистине чисто французские страсти на фоне чудовищного гурмана. По итогу

Собственно этакий оммаж к сказкам «Тысячи и одной ночи». Хочешь верь, а хочешь нет. Однако в контексте самого сборника, посвященного морским чудовищам, он вполне уместен.