Где-то между Люксембургом и Францией во время немецкой оккупации ученым-палеонтологам живётся плохо. Потому что их теория черепов отличается от геббельской. И коварный гестаповец, которого по случаю отравления свинцом, полностью реабилитировали после войны, издевается морально и физически над интеллигенцией. И это плохо. Современная продажная буржуазия готова посадить журналиста, возмущенного толерантным отношением властям к бывшим нацистам. Это плохо. Но наука и совесть не продаются. Это спорно, но хорошо.

Выходец из семьи богатых евреев, Домбровский изрядно пострадал и от Советской власти. Имея это в виду. автоматически ищешь аллюзии на социалистический рай. Но в 1959 году их, вероятно. просто бы не допустили к печати. Поэтому рано или поздно абстрагирушься от современного взгляда и пробуешь стать на место персонажей. Но это трудно. Нет ремарковской магии, нет хемингуэевского нерва.

Да. роман по-советски правильный и предполагает определенные философские выводы. Но к любимым литературным вещам его не отнесешь.

После создания оригинального, хоть и утрированно завернутого на школьном ботанстве, мира, писатель Велтистов решил оживить рутину боготворения школьных теорем экшоном в советском духе. И понеслось. Враги похищают Сережу Сыроежкина, что уже вызывает вопросы. Ну, если сможете, представьте, как через советский аэропорт мужик из недружественной страны проносит чемодан с, минимум, сорокакилограммовым живым подростком и никто не обращает внимания. А в салон самолета как чемодан поместился, или Сыроежкин трясся в багажнике? Потом в недружественную страну, на закрытую суперфабрику приезжает папа Карло (Громов) и с помощью собаки Рэсси гоняет подлых капиталистов.

Дальше градус неадеквата полностью вытеснил торжество науки каким-то чародейством. Профессор выкрикивает формулу и терминатора перемыкает. Собачка, она же страус, дельфин, непонятно как превращающаяся во все что угодно, с легкостью перепрограммируются врагами, которые её используют для добычи затонувшего золота. Что удивляет советских ученых — зачем зря тратить её ресурс, вот то ли дело в Советском Союзе по двору бегать.

В-общем, такой бессмысленный винегрет, что даже киношники из всего экшона смогли оставить только имена Рэсси и Урри, полностью все поменяв, создав хоть и бестолковый, но любимый поколениями телефильм. В отличие от первоисточника Велтистова, который стоит читать только ради утоления любознательности.

И на закуску вывод в конце — наш искусственный разум полностью перешел на сторону врага — отменим все запреты в программе, терминаторам надо доверять.

Нарочито депрессивное произведение. Все герои только и делают, что бухают, трахаются и и разговаривают философским слогом. И помирают — физически или морально. Только безымянный герой ещё демонстративно учится не пойми чему. Даже не знаешь, наши студенты в театральном учатся или в техническом заведении. Больше того, у них нет вообще никаких других занятий, кроме вышеупомянутых — они не заняты зарабатыванием денег или поиском пропитания, у них нет никаких интересов или увлечений (танцы, КВН, футбол, причем не только на уровне ВУЗа). Разве, что пьяными на гитаре играют, и Ванятка-талант выдает стихи Башлачева за свои. Одна грязь и саморазрушение.

При желании, конечно, можно заняться двойными-тройными слоями, мол, общага — это Россия, а Отличник — это распятый мессия или еще что-нибудь, Иванов старался дать возможность придумать разные теории. И сам стиль беллетристичен с хорошей точки зрения, читается с интересом.

Но перевернута последняя страница — и вопрос «А нафига это всё?». Причем, мыслями Отличника и сам Иванов такими вопросами задаётся. Да, среднестатистическая общага стилизирована в духе девяностых (сам в похожей жил). Да, несколько персонажей прописаны ярко и вызывают эмпатию. И бытовая философия, куда ж без неё. Но для чего?

Псевдо воспоминания подростка, заброшенного в Сибирь военных времен. Разумеется, его семья жертва сталинского террора. Его гнобят в школе, мать мыкается в поисках жилья и еды для своих двух детей. Но, в конце концов, Победа на некоторое время объединяет гонителей и гонимых. Так как писал взрослый человек, пытаясь показать мироощущение восьми-десятилетнего мальчика, то ожидаемо получилось средненько, ибо не всем быть Крапивиными. И, вроде, старалась автор выдать читателю мысли ребенка, но практически везде торчат «уши» взрослого человека, маскирующего упрощениями жизненный опыт.

Местами было любопытно, местами шаблонно-примитивно. Некоторые моменты, может, и останутся на некоторое время в памяти, например, «вход в банду» или «ночевка на кладбище», но все такое уже неоднократно писалось детской литературой и на куда более глубоком уровне.

Анна Никольская для меня имя новое. И первое её прочитанное произведение однозначно ответа, стоит ли вникать в её творчество дальше, не дало. Возможно, при случае с каким-нибудь «Я уеду жить в Свитер» и познакомлюсь, но в конкретные планы такая задача не входит.

Рассказ — пример того, как весьма любопытная идея бессильно бьется в паутине текста. Мысль, что где живет твой двойник, причем не только физиологический — это нетрудно, типажи людей достаоточно ограниченны — а и ментальный, только почему-то с обязательным противоположным знаком, даёт множество художественных возможностей. А что мы видим в рассказе — автору втемяшилось, что его двойник будет строго на обратной стороне глобуса. Где, кроме Австралии, так удачно являющейся вассалом Британии, ничего и нет. Дальше автор бестолково отправляет героя за тридевять земель, где он влюбляется. а по возвращении домой, за неимением рационального объяснения, подпускает мистического тумана, якобы заполнившего его жизнь.

По итогу получилось произведение, которое хорошо заполняет тематические антологии, но как самостоятельная художественная единица не особо сильна. Ну, может, кто-то на минутку задумается о наличии собственного двойника, но за не имением цепляющей изюминки, это быстро пройдёт.

Это же надо так влезть в образ младшеклассника, что хочется сказать: «Да так все было и со мной». Если не сюжетно, то мысли и стремления уж точно в этом возрасте были такие. И, если думаете, что написать о влюбленности третьеклассника — это нетрудно, то попробуйте — зуб даю, что сами же разочаруетесь при перечитывании.

Разумеется, персонажи идеализированные — один сплошное благородство, другой — гениальный рационализатор, третий — отвага и бесстрашие. Конечно. у реальных детей хватает разных красок, и основная часть жизни — детская рутина. Но Крапивин так органически плетет повесть, что веришь полностью, что приключения ждут маленьких героев на каждом шагу, хотя в антураже и локациях и близко нет мечей, магии и прочего зельеварения.

И отдельный пласт видится с высоты прожитых лет — это бытовая советская жизнь. Когда читали книги, помогали друг другу и насышали каждый день смыслом.

Ели задаться себе вопросом «А о чем повесть «Мушкетер и фея» — ответ будет донельзя прозаичным. Но атмосфера во время чтения и какое-то время после — трудно передаваемая с помощью правил грамматики.

Роман, конечно, эпичный и остросоциальный для своего времени, даже и теперь мало кто отваживаться выставлять действующую церковь сборищем прожженных негодяев. Очень много достаточно сильных сцен. Но произведение великим не будет по ряду причин.

Писано с продолжениями в газете (так называемый фельетон), поэтому все огрехи и недочеты не было возможности подчистить. Но даже, если закрыть на недочеты, то все равно многое провисает. Например, герои либо ангелы в белых одеяниях, честные и целомудренные, либо отъявленные сволочи, которые гадят даже тем, кто их от смерти спасал. Критика слоев всегда с оговорками. Все иезуиты — сволочи, но аббат Габриэль просто архангел с крылышками. Фабриканты — гады ползучие, но фабрикант Горди благочиннее святых. Аристократы — гадюки. но аристократка Адриенна — просто мадонна, и так далее.

А главное, фундамент — главная составляющая романа — выстроен на песке. Даже допустив, что в период потрясений — войны, смена строев, репрессии, банки свято хранят и приумножают баснословную сумму 212 миллионов франков. которая никому не принадлежит и никто на неё не претендует. Даже представим, что три поколения евреев свято заботятся о приумножении капитала, который не пойми чей, и даже не помышляют им воспользоваться. Но понять, почему злые иезуиты устрали маршалов, богачей, капиталистов, принца, невинных детей, плетя головокружительные интриги и им даже в голову не пришло «поработать» с единственным хранителем ценностей, безвестным евреем, который явно не имел ни покровителей, ни средств. Куда проще уговорить или устранить одного мелкого человека, нежели сражаться с полудюжиной могущественных наследников, которые и не знали про это богатство и, даже узнав, особо не стремились его завладеть. А уж провести юридически право получить деньги, которое по роману, положено только тем, кто явится в определенное время в определенное место для организации крючкотворов-иезуитов — пара пустяков.

Особенно когда на кону нереальные суммы.

Кстати, сам Эжен Сю, так рьяно заботивший в романе о честных простых людях, был потомственным мажором, свояком Наполеона, беспутным гулякой, завсегдатаем аристократических салонов и просто снобом. И за этот роман он в течении многих лет получал по контракту 100 000 франков в год. Это штришок для полноты общей картины.

А кликбейт-заголовок «Вечный жид» попахивал манипуляцией. Этот персонаж упоминался в нескольких главах четырехтомного романа и совершенно не влиял на происходящее. Зато мимо заголовка не пройдешь.

Читал в оригинальном белорусском переводе. Например, само произведение называлось «Трое ў чоўне і пёс з імі». Многие шутки подавались чисто белорусскими фразеологизмами, из-за чего книга читалась не как старая английская классика, а что-то местное, где троица джентльменов выглядит команией офисных клерков, прогуливающих большие выходные.

Причем, известная экранизация с Мироновым совершенно не ложилась в канву такой подачи. Подозреваю, что и сам оригинал Джерома Джерома тоже, в лучшем случае, будет «по мотивам».

Юмор, конечно, специфично английский, хоть и адаптирован к общечеловеческому. Такое приятнее читать, нежели слушать или видеть. И работает не всегда — те же попытки продолжения историй про троих особых успехом (по крайней мере. у нас) не пользовалось.

Вторая история про рыжего демона вышла куда преснее первой. Уже завязка, где демон Мефистофель не смог отличить молодого невежественного повесу от умудренного опытами алхимика на протяжении долгих дней скитаний, обесценивает происходящее в романе. А происходящее задумано хорошо — тысячелетняя битва Света и Тьмы за людей, темпоральные джампинги от царства умерших до Китая времен Марко Поло — но реализовано на-отцепись. Картонные приключения, фанерные страсти. Зачем высшие силы ристалище зачинали, кроме наполнения легким фантастическим контентом три сотни страниц, непонятно. Даже не ясно, какая в тандеме была роль у Шекли, мастера коротких рассказов, в каждом из которых было больше идей, нежели в этом объёмном произведении.

Главный сквозной персонаж трилогии, демон Аззи, во второй части ничего не прибавил к своему образу. Ведьма-подруга вообще стала миражом. Второстепенные герои, вроде прикрепленной Маргариты, забывались тут же по окончании главы. Ну разве что историческо-географические перемены не дали окончательно испортить впечатление от похождений рыжего демона.

В начале двадцатого века в научной фантастике приём «Герои попадают в затерянный мир, описывают его, находят баг и благополучно сбегают» кто только не эксплуатировал. И в первую очередь сам Конан Дойл в перерыве между ремесленичением над Шерлоком Холмсом. Нужна нехитрая затравка — как современные люди попадают в другие миры. Непосредственно, сами миры. И концовка, позволяющая закончить писателю проект с наименьшими потерями.

Конан Дойл забросил героев в затонувшую Атлантиду, что, понятно, не очень оригинально. Мир Атлантиды описан минимально — в основном, объяснение как аборигенам удалось выжить после природной катастрофы и описание глубоководной фауны в виде различных кровожадных монстров. Роман, а по сути, повесть получилась коротенькая. Наверное, автор честно не знал, что туда ещё можно впихнуть. Поэтому читается за один раз.

При чтении постоянно ловил себя на мысли, что «Туннель» один в один плоть от плоти драйзеровской трилогии про финансиста. Если убрать фантастическую составляющую про тысячи километров на глубине 6 километров под океаном, то в остальном, это роман про прикладной американский капитал начала двадцатого века. Поначалу удивлялся интернациональному единству. а потом глянул на год написания — ещё до Первой Мировой и этот момент объяснился. Некоторые места очень сильно цепляли. Например, звериная злоба пролетариата. Все-таки нас со времен советского детства приучали к противоположной точки зрения.

Возможно, здесь есть грехи с точки зрения прописания характеров героя (уж больно они однофункциональные) или оющей композиции, словно туннель. ограниченной искуственными рамками, хоть весь роман как спектакль на сцене ставь — и проблем с локациями не будет. Но самое произведение достаточно любопытное и даже поучительное.

Читателю нужон глутамат. иначе, ядри его в корень, книжку не продашь, и на балычок не заработаешь. Бохема, мерседесы, проститутки — поперчим их якобы мистикой с черными собаками и старухами и завернем в лаваш милицейского детектива. Нямка, уфф. Правда, персонажи все как один картонные, писанные на клавиатуре, зато экшон и графон в наличии. Ну и срез жизни, близкой автору — подмосковные коттеджики, каршеринги, моднявые блогерки — и не пришей козе баян — юродивые, вещающие про кровь и черные коты, что дух из людей достают.

Ну и детско-юношеские травмы гламурных упырей.

В ночном вагоне Красной Стрелы книжка нормально зайдет, если бессоница. Художественной ценности, разумеется, никакой, но зло должно быть наказано, и на том спасибо.

Так получилось, что первыми прочитанными у Макса Фрая были «Сказки старого Вильнюса». Атмосферно и оригинально. Прошло время — и в моем поле зрения появился новый объект — цикл «Чужак». Ребята, а вам не кажется, что нас держат за баранов, которых нужно стричь? Это ничем не замаскированный коммерческий проект, где автор(ы) тупо гонит текст, притом большие подозрение, что сюжет лепился без оглядки и планирования. Неси меня, река, гони, клавиатура, объём. Здесь нет ни атмосферы, ни оригинальности. Осточертевшие всем попаданцы — это ладно. Ну хоть минимально обрисовать мир, и необходимость нахождения в нем героя можно было бы. А так — щелк пальцами — и герой запихивается куда угодно, куда с утра коллективному автору захотелось — что-то лениво делает, над чем-то лениво рефлексирует — объём текста пухнет.

В-общем, честно прочитанный цикл выполнил, как минимум, одну цель — отложил проект «Макс Фрай» туда, куда доберешься не скоро, если вообще доберешься.

Бондарев, наряду с Васильевым и Быковым, является правофланговым лейтенантсклй литературы о войне. Правда, первый написал только три военных романа, в которых конструировал видения сражений людьми разных рангов — от кашевара до главнокомандующего. Понятно, что, чем выше звание у персонажа, тем больше размывается правдивость, ибо попробуй загляни в полковничье-генеральско-маршальскую душу.

Так, и в «Горячем снегу» у меня два уровня восприятия героев Юрия Бондарева. Рядовым и лейтенантам верится полностью, кого бьет мандраж при взрывах, кого, наоборот, лютая злоба приваривает намертво к разбитой пушке, что лупит в лоб надвигающие танки с бортовыми крестами.

А вот особистам да большим командирам не верю. У Бондарева они не живые, это он их хочет видеть такими.

Таже картина и в передаче событий, до, во время и после боев. На солдатско-лейтенантском уровне — оголенная правда. На уровне Сталиных-Бессоновых-Весниных соцреалистическая реконструкция.

Местами интересно, местами любопытно, но в целом, посредственно. Запущены линии, с которыми автор не поняла, что делать. Мистика — голос сказал, мелодия зазвучала, жук сел на нужную клетку — а к чему-почему? Все затерто. Авантюрный сюжет тоже привел в никуда — мы строили, строили, и выяснилось к эпилогу, что ничего не построили. Глобальные мысли, которые иногда проскакивали, настолько не гармонировали с целевой аудиторией 12+, на которой рассчитан роман, как не гармонируют огурец с кефиром.

Вообще, чувствовалось влияние Астрид Линдгрен, её историями про Калле-сыщика.

Детской литературы сравнительно немного. Поэтому и «Навозный жук» сойдет за единицу жанра. Но, в отличие от популярных детских писателей, у нас Грипе не зашла.

Любопытно, что если убрать некоторые историзмы, то книга Данилевского замечательно зашла бы и сейчас как современная от некоторых одиозных рупоров. Все то же — Европа нас ненавидит, славянская раса самая справедливая. Вот только почему-то Путина писатель не догадался полтораста лет назад похвалить. Много в книге реалистического — Россия, в отличие, от других империй расширялась не за счет колоний по всему миру, а увеличивая соседние территории, уступающие ей в развитии. Много в книге фантастического — мол, не сегодня-завтра падет захваченный на ненадолго мусульманами Стамбул, и будет на том месте славянский Царьград — центр мира. Но, если читать из беллетристического интереса, то неплохо. Ведь, кроме школьной классики, не так уж и много мы знавали трудов современнников царя Александра Освободителя. Уж намного меньше, чем сказаний Жюля Верна или Майн Рида. Читать сугубо в целях повышения эрудиции, ибо к научно-популярному труду произведение не относится.

Белорусский Жюль Верн для детей — Янка Мавр — здесь сыграл на поле научной фантастики. Понятно, что Янка Мавр тяготел к географии, а не к физике, поэтому вся техническая часть имеет научность уровня «Конька-Горбунка» — супер-пупер материал машины, которому не страшны никакие катаклизмы, шлемы — универсальные переводчики. Фантастикой выглядело и то. что дедушка дает пионера браунинг (видать, эхо войны, ибо в сельпо пистолетами, вроде, не торговали). Но это пустяки, дети должны были сто раз погибнуть. но, как и положено, советскому произведению пятидесятых, настоящие проблемы не на Марсе или Луне, а в США, где кругом аллигаторы в обличье человека.

Кстати, Янка Мавр считает, что первыми людьми в космосе были всё-таки американцы. И на Луне — тоже. И ещё один странный момент. Профессор упорно хранит в тайне от любимого правительства уникальные идеи и технологии, отправляя внучат куда угодно, только не по родной и бескрайней стране (за исключением форс-мажора с лекарством, причем, там случившееся от правительства, не сговариваясь, скрывают обе стороны).

Повесть весьма любопытная. Я её озвучил и выложил на ютубе.

Когда читаешь отстраненно от реальности, то впечатление, конечно, положительные. На каждой странице приключения, наши — хорошие, не наши — не хорошие. Но начинаешь задумываться, и ... Дети живут сами по себе, вроде, это замечательно, но только на первый раз. Озеро — это не игрушка, особенно с холодными ключами у дна. Тонут, как правило, не неумейки — они не лезут в омуты. Тонут умельцы — судороги, усталость и прочее. А тут подростки туда-сюда плавают ихтиандрами, а чтобы приняли на остров — надо нырнуть в яму на семь метров, надо две минуты пробыть под водой. Главного героя Сороку бьют палкой по голове и вообще стреляют дробью — всем органам, начиная от администрации детдома, пофиг. Городские малолетки плавают в дырявой лодке, бродят днями по лесу, натыкаясь на медведицу, в болотных топях лосей спасают, исчезают чуть ли не на сутки — папе-инженеру фиолетово, он может бросить детей и свалить то станки собирать, то на посиделки ночью у костра.

Или двое взрослых людей бросают приемного подростка в лесу и уезжают в Прибалтику. Даже не попросив соседей присматривать за сиротой. Ну что может случится с советским школьником?

Кстати, а какой смысл у «Президента»? Ну, кроме пионерски правильного образа жизни. Уж не такой ли как у «Трое из Простоквашино». Дети, заводите хозяйство и бегите от недалеких взрослых на вольные хлеба, вы самостоятельные личности. Или это советский «Повелитель мух». Слушайся во всем своего лидера — он всегда прав, а непрошенных гостей — долой с острова. Понятно, что в книге все бессмертные, даже рук-ног не ломают. А в жизни?

Еврейскую девочку в Вильне в конце девятнадцатого века гадкое правительство взяло учиться в институт. Маленькая девочка лет десяти всю повесть возмущается отвратительным обучением и отвратительным воспитанием. Мама-домохозяйка и папа, который лечит исключительно бедных за пару-тройку куриных яиц, от чего их дом не знает никаких финансовых невзгод, откровенно поддерживают ребенка в этом.

Сашеньку все вокруг любят, даже злая и тупая классная дама Дрыгалка дает ей характеристику хорошего ребенка. Она постоянно просит у мамы-папы то денежку грустному дрессировщику, то взносы на содержание бедных подружек, то помощь мороженщику и так пару сотен страниц, всегда обеспечивают рублем-пятеркой-червонцем. Ведь папа лечит только бедных, поэтому денег у них много. Гувернантки с проживанием. нянюшка-кухарка, платья-шляпки на заказ — само собой разумеется.

Напомню. что речь идет о еврейской семье, чью нацию весьма не любило самодержавие. Но многочисленные дядья и другие семитские родственники являются студентами, юристами, поместьевладельцами, периодически рассказывающие как им тяжко живется и неплохо бы свергнуть всех этих эксплуататоров.

Повесть автобиографическая. Про дальнейшую жизнь Сашенька говорит вскользь, делая упор на отечественную войну и гадов-немцев. Разумеется, делать сравнительный анализ делать было не очень выгодно и безопасно для произведений, писанным в пятидесятые.

Поэтому будем жевать французские булки и крем-брюле и ужасаться ужасам жизни провинциалов при царизме. Вон бунтовщиков, сволочи в Сибирь отправляют (правда, глядь, они опять уроки на дому дают), приволжских вотюков хотят зазря посадить, но оправдают (благодаря Короленко, который всю судебную систему пинками распихал).

В-общем, если вы верите малолетним барыням, которые за народ, читайте детские воспоминания Бруштейн или Ксюши Собчак.

Роман «Пасынки Вселенной» можно хвалить и ругать. Ругать за то, что он полностью закрывает тему. Тему сверхдальных полетов на несколько поколений. После «Пасынков» все остальные вариации от «Отроков во Вселенной» (даже название) до мульфильма ВАЛЛ-И, смотрятся вторично. А вот хвалить более приятно. Конечно, это идея. Нестолько перелетов, сколько зарождения религии (тут, конечно, Хайнлайн не был пионером, но в декорациях межзвездных кораблей читается на ура). И ведь явно у любого читателя возникнет вопрос, а наши Иисусы-Иеговы это, часом, не Джорданы? А кому этих слоев кулебяки мало — пожалуйста, модная нынче толерастия и ксенофобия. Люди ли мутанты? Кто перед кем на колени (в конвектор гадов) должен становится. Вроде бы, Хайнлайн играет на стороне хомо вульгарис, но не всё так однозначно.

Сейчас, когда технологии развиты не в пример 1941 году, хотелось бы увидеть умную фантастику и в дорогостоящем кино. Можно и двухголового мутанта снять, и невесомость, и мир звезд. Но штампуют стражей и вратарей Галактики. Остаются книги и собственная фантазия, которую произведения Хайнлайна не хило прокачивают.

Автор старался. И гасконца вешал, и героев в Америку посылал. Война, любовь, интриги, чума — и все читается органически, без духа фанфиков, где главный герой «сильно изменился за лето». В принципе, веришь, что Дюма руками литературных негров вполне мог что-нибудь похожее написать. Но у этой стези ксть и оборотная сторона — Николай Харин остерегался ввести что-то новое. Персонажи все те же, при том, за исключением д'Артаньяна, делают очень мало. Разве что, попробовалась линия Макропулосов с их бессмертием, но весьма нерешительно. Атоса, Портоса, Арамиса практически не было. Но, с большего, временная ниша пары лет после «Трех мушкетеров» закрылась нормально.

Если уж так тянет не расставаться со вселенной мушкетеров, то роман пойдет нормально. Если же сравнивать с оригиналом, то, конечно, это дивизион рангом пониже.

Великолепный пример для начала работы критического мышления в подростковом возрасте. Вроде бы, типично советская литература, за что писатель и получал премии и тиражи, а с другой стороны... Ладно, от подростков не будем требовать, чтобы они задались вопросом — а почему на Украине украинские петлюровцы хуже русской Красной Армии (не теперешние времена). почему вечно пьяный полуграмотный наборщик лучше доктора медицины, который, гад, живет в своем доме. Почему прячущие в лесах партизаны чем-то отличаются от позже прячущихся в тех же лесах петлюровцев и так далее. Грабить плохо, реквизировать хорошо. Это политика, пес её побери.

Но автор все время подсовывает для сравнения хорошего хлопца Василя Манджуру и гадкого панича Котьку Григоренко. Они ровесники. Котька читает книги, ходит в походы, занимается спортом — Василь гоняет голубей. Котька — отличник в гимназии, Василь книжки не читает, максимум, целый день с трудом повторял два стихотворения, выученные ранее — вот все школьные успехи. Василь из бедной семьи, но он не работает ни по дому, ни где-нибудь зарабатывает копейку, пока отец не выгнал уже гуляющего с девками парубка в совхоз.

Котька же в это время, лишившись всего, идет работать в кузницу махать молотом (сволочь, стаж зарабатывает). Василь ненавидит Котьку, но один на один боится драки — а вот втроем на одного — другое дело. Где надо проявить мало-мальскую инициативу, Василь откровенно лажает, и при случае старается спихнуть вину на ещё более очевидных лузеров, особенно на друга Маремуху, которому любит слегка подгадить по мелочи. Нужны деньги на выгул девушки — Василь крадет серебрянные ложки, лащится к нему добрый пес — Василь выливает на его флакон одеколона, чтобы собака помучилась. Даже по уличным меркам он лошара, у всех подростков в ту пору были правдами-неправдами приобретенные наганы и браунинги, а то и обрезы. Василь добыл зауэр, обдурив друга Маремуху в афере с голубями, чему был несказанно рад.

Но сволочь Котька, а Василь — надежда советского государства. Герой нового времени. Такое впечатление, что автор, формально оставаясь в границах правильной советской литературы, прямо в плечи пихал школьника задуматься, кто есть ху.

Михаил Веллер весьма трепетно относится к своим рассказам. Мол, писал их и переписывал, пока не достиг полного совершенства. С точки зрения литературного искусства сказать что-то сложно, филологических факультетов не заканчивал. А вот по сюжету, настроению и характеров персонажей, наверное, имею право вставить три копейки.

Прмступ человеколюбия, конечно, может возникнуть у прожженного зэка и заставить того колесить с югов на севера, но это малоправдоподобно. Хотя, если считать, что такие твисты стимулирует интерес к происходящему, то идея годится. Персонажи шиты одной краской (жена ждет двадцать лет калеку, калека платит добровольные алименты, официантка готова отдаться за шоколадку), только главный герой загадочен, аки Зорро. Но десятистраничный рассказ не эпос, все по жанру.

А послевкусие таки осталось странным. Что это было? Мораль сей басни? В принципе, сюда подойдут разные точки зрения с равной вероятностью. Что тоже есть хорошо.

Конечно, в анналах и антологиях рассказу делать нечего, но в качестве боевой единицы он работает по-полной.

Магия чуть ли не первого фантаста Герберта Уэллса, наверное, объективно мешает взглянуть на произведение. Весьма слабое произведение.

Идея — полёт людей на Луну. Ребятки, писано сие уже в двадцатом веке. Мысль, как бы туда попасть, настолько избита, как теперешняя эксплуатация в хвост и гриву попаданцев в прошлое. Ладно, Мельес на заре кинематографа (через год после Уэллса) снял кино об полёте на луну. Тогда было круто. Но для литературы путешествие на Луну в качестве яркой идеи — банальность.

Раз это не сказка, а как бы научная фантастика, то Уэллсу надо было объяснить, минимум, три вещи — принцип двигателя, принцип управления и принцип жизнеобеспечения.

Первый худо-бедно объяснился чудо-веществом. антигравитацией. Хотя снятие барьера силы тяжести не гарантирует движения. В той же невесомости (по сути, антигравитация) космонавты только кувыркаются, а не целенаправленно движутся с гигантской скоростью. На управление «кораблем» Уэллс положил большой болт — мол, главное, шторку открыть — и тебя от Луны ровнехонько на берег Англии забросит. В-общем, без руля и ветрил летел наш шарик.

А уж проблема с питанием, водой и воздухом решилась... А никак не решилась, всего везде было вдоволь. И неделями в пузыре, и на самой Луне — хочешь дыши от пуза, хочешь грибочки ешь. Я уже молчу про разные излучения, температуру, давление, бактериологическую несовместимость. Да сказка «Незнайка на Луне» в сотни раз научнее, чем эта научная фантастика. Мистеру Уэллсу было откровенно лениво занимать себя ответами на сотен «Почему?» Потому что.

Так, может, посыл романа крут? Ага, крут. Два не самых почтенных джентльмена (они даже друг друга в своих воспоминаниях норовили лягнуть) летят на Луну, чтобы забрать оттуда полезные ништяки (разумеется, тут же им попадается много золота, что ещё надо), колонизовать разумных существ и чего церемониться с этими недолюдьми, поубивать кого можно, а остальных превратить в рабов. Все. Весь посыл.

Интересно, читающие и восторгающиеся романом не видят этого звериного оскала империализма? Англия — пуп Земли, остальные, в лучшем случае, будут ей прислуживать. Замечательный смысл романа.

Ну, может, хоть слог тут хорош? Издеваетесь? Обычный текст для печатания в газетах-журналах с продолжением. Чего хотеть от Майн Ридов до Генри Хаггардов — бульварное чтиво.

Редкое произведение, где трудно что-то похвалить. Разве что любопытство, как автор из всего этого выпутается.

Скучно, девушки. Страна добра, страна зла. Уважать нужно читателей, а не считать их развитие замершим на уровне детского сада. Многое в СССР было хорошо,. многое было плохо. У нормального писателя всегда есть желание отделять зерна от плевел. Но, когда тебе, знавшего колхозы не понаслышке, видевшего и повальное пьянство, и кражи, знавшего и запрет выдавать паспорта, и палочки-трудодни вместо зарплаты, втирают очки, что, благодаря тому, что все коллективное, у каждого было крутое домашнее хозяйство. так и хочется спросить, дядя Кремлев — ты дурак? Жрать элементарно колхознику не было чего, вот и держали и порося, и яблоньку (которые страна добра налогами обкладывала).

Да, и у США много дерьма было, не стоит, задрав потол, бежать туда на радостях и вприпрыжку. Но, если не оценивать здраво происходящее в двадцатом веке, вместо доводов включая «а у ельциноидов ещё хуже», значит, при Сталине сплошная разлюли-малина, то вообще из лужи не вылезешь.

А, может, у книги другая задача? Подсунуть заплесневелую конфетку. выдавая её за концентрат амброзии. Чтобы те, кто нормально к Союзу относился, отвратился раз и навсегда.

Это, конечно, не фанфик. а литературный экзерсис. То есть, автор ставит себе ограничитель для тренировки писательского умения. Например, написать рассказ, где все слова начинаются с буквы П. Или перевертыш знаменитого романа. Художественная ценность, априори, не задумывалась. А вот на технику исполнения можно полюбоваться. Главное — связать концы с концы. Что у Бушкова выходило не всегда. Например, финт с выдаванием гасконца за Арамиса работает только за письменным столом — ведь настоящий Арамис в это время не проваливается в параллельную вселенную и прямо влияет на сюжет, что Бушков не осилил.

Зато здесь есть оживляж, когда д'Артаньян советует Декарту заняться математикой, Шекспиру дарит название самой романтической пьесы, а Рембрандту даёт первый заказ. Это подсказывает, что не нужно относится к эсперименту Бушкова серьезно. Это увеличенный под микроскопом анекдот, суть которого сводится к тому. что с возрастом всё больше и больше начинаешь болеть за беднягу Ришельё.

По сути дела, триста с небольшим страниц текста можно заменить двумя словами: «Сенбернар сбесился». Но много ли людей на планете превратят эти два слова в произведение, которое будут читать десятки миллионов читателей, а экранизацию смотреть десятки миллионов зрителей. Значит, были нажаты правильные кнопки. Хотя, если попробовать расчленить роман на составные, там тоже ничего особенного — семейные неурядицы, детские страхи в шкафу, мелкий американский бизнес. И противостояние умирающей женщины и умирающей собаки. Которые были хорошими, пока цепочка случайных событий не окрасилась красным.

И волей-неволей задумаешься, как хрупки человеческие планы и как просто оказаться за чертой. В этом, наверное, и есть жемчужина Стивена Кинга — показывать в самых обыденных ситуациях поворот не туда. И. чтобы, не погрузить человечество в тотальную депрессию, он и здесь даёт маленькую лазейку — мистических монстров, которых увидели сын и отец. Уфф, можно, выдохнуть, закрыв книжку — мы ведь знаем. что монстров не существует. Или..?

«Чертов клад» — самая известная сказка Владимира Короткевича, классика белорусской литературы. Не зная этого, вполне можно посчитать, что произведение относится к народному фольклору. Ещё со времен «Шляхтича Завальни» белорусский народ любит себя позабавить историями про нечисть. Причем, в отличие от западных веяний, наша нечисть свойская, шкодит, конечно, помаленьку, но вполне находит общий язык с простым людом.

Вот и здесь, проучили малость перегнувшего палку черта, который заменял домового, а потом пожалели и стали жить дружно. Хоть и нечисть, но не пан какой-нибудь — тех традиционно не любят. Легкий беззлобный юмор Короткевича и полная универсальность сказки позволяет её включать в любые антологии. Единственно, что немного выпадает — занудная мораль в конце. Ну, представьте, читаете вы «Красную шапочку», а в конце пара абзацев в духе — дети не разговаривайте на Патриарших (зачеркнуто) в лесу с волками — съедят.

Классический Кинг. Хоррорная обертка, а внутри сотни страниц мелких психологических конфликтов. От подросткового задротства в школе до ревности человека к неодушевленным предметам. И псевдоискренность Кинга (обязательно какие-нибудь откровения вроде мастурбации, так мимоходом) в очередной раз подкупает. И, вроде, все кто мало-мальски в теме, знают про дьявола в машине (по той же экранизации, например) и в когорте романов и повестей писателя у всех, как правило, другие лидеры — от цикла «Темной башни» до психологии «Долорес Клейборн», но нет-нет, а прочитают раннее творение мэтра, и особо придираться не будут, хотя вещь и не эпохальная.

Америка, которую мы все так и представляем. Все школьники на автомобилях. Материальный достаток — у самых нищих отдельная комната в особнячке с задним двором. Все слегка покуривают, болеют за школьных футболистов-бейсболистов-баскетболистов и обязательно запивают колой гамбургеры. Ну и зло, конечно, рядом. Куда без него. Следи за собой, будь осторожен!

Можно смело сказать, что «Шляхтич Завальня» — это белорусские «Вечера на хуторе близ Диканьки». Плюс-минус одно время написания, другой язык, у Гоголя — русский, у Барщевского — польский. И, конечно, сами произведения. Как теперь привычно классифицируют — фэнтэзи. Правда, сейчас про ведьм, драконов и колдунов писать чуть ли не обязательно каждому, а тогда не сильно приветствовалось — церковь, простолюдинские суеверия.

Как и Адама Мицкевича, Яна Барщевского теперь все уверенней причисляют к белорусским писателям, родоначальникам белорусской литературы. Вряд ли это справедливо, хоть они и уроженцы белорусской земли, но писали по-польски, и много колесили по свету, начиная с Санкт-Петербурга.

Да и мир в «Завальне» — шляхетский, а шляхта всегда считала ориентиром польский вектор.

Художественно оценивать произведение сложно — читал не в оригинале, а в переводе на белорусский язык, и всегда нужно делать скидку на переводчика. Но по содержанию «Шляхтич Завальня2 — это, конечно, веха в литературе.Конечно, чувствуется заимствования как той же немецкой «нечистой» литературы, которая сделала знаменитыми братьев Гримм, Гофмана и других авторов, но колорит белорусской земли, которая ещё не имела четких границ с Россией, Украиной, Польшей придаёт произведению оригинальность.

А вы знали, что садить дубы — уменшать свою жизнь?

Богатырские произведения Левшина очень напоминают своими вложениями арабские сказки «Тысячи и одной ночи». Начинается история об одном персонаже, который толком не развернувшись, повстречал другого персонажа, который начал ему рассказывать свою историю, в которой появляется третий персонаж, который уже второму тоже что-то рассказывают. В-общем, шахерезадова матрешка получается. Только в у арабов больший упор на любовные дела, а у нашего сказителя про ребят, что одним махом всех побивахом. Но подаются эти подвиги ратные, диковинные весьма сухо, словно это не занимательная литература, а сводки социалистического соревнования завода резиновых изделий. Только-только засверкает искра, как на неё навалят абзацы текста, информирующего нас о проделанной богатырской работе.

Булат-богатырь, хоть и творил подвиги, равные геркулесовым, подан прозаично и заслоняется другими «вложенными» героями, вроде Сидона. Хотя, если бы концентрат его похождений разбавить беллетристической водой, студия «Мельница» бы захлебнулась от привалившей новой фактуры.

Создалось впечатление, что статьи книги писали разные люди, хотя указан один автор. Где-то сухенький текст по минимуму, аналог странички в Википедии, а где-то драматический накал. Например, большую часть статьи о Немове занимало возмущение его засуживанием на перекладине на одной из Олимпиад. Кстати, если включили гимнаста Немова, почему проигнорировали гимнаста Виталия Щербо, завоевавшего в Барселоне 6 (!) золотых медалей, а потом ещё 4 награды на Олимпиаде в Атланте. Неужели только одного этого факта недостаточно?

46 великих из 100 — советские спортсмены. А почему не 50,75, все 100? А сколько азматов? Правильно, ноль. Кому они интересны. Савао Като из Японии — восьмикратный олимпийский чемпион, он же не круче четырехкратного Немова? Венгр Аладар Геревич — семикратный олимпийский чемпион в фехтовании, но про его ни слова, лучше включим Сидяка и Кровопускова, у которых где-то столько же на двоих, но они же наши, значит, повеличее будут. И таких примеров много.

Я думаю, что у автора (авторов?) не было конкретных критериев. Хотя они напрашиваются — чтобы считаться великим олимпиоником, надо на Олимпиадах сделать что-то великое. Вот включен Лев Яшин. Да, он вместе с командой выиграл один раз золото. Больше футболистов-олимпиоников нет. Яшин — великий футболист, но в книге отбор великих олимпиадников. Победа в переигровке над Индонезией — это великий футбольный подвиг, равных которому нет? У Блохина заслуг не меньше, чем у Яшина, две олимпийские награды, да и в турнире он саму Бразилию обыгрывал. И футболистов. сыгравших не хуже Яшина, предостаточно Вот Третьяк в сборнике — три раза выигрывал олимпиады включен заслуженно, а Яшина ради звонкого имени включили?

Разумеется, включили разового чемпиона Панина-Коломенкина, первый же русский — значит, великий.

Роман читал в девяностых годах и сейчас. И совершенно разные впечатления. В девяностых это было чувство знакомства с миром литературы, которая была не то, чтобы запрещена, но убрана от греха подальше, во вторые ряды. А сейчас читаешь чуть ли не как современную хронику. Киев. Власть меняется. То царские офицеры, то гетман под немцами, то самостийный Петлюра, то большевики. И народ мечется от одного плохого года к следующему, ещё худшему.

Вот и сам Михаил Булгаков, киевлянин и москвич, сегодня гоним на Украине, как будто он персонально виноват во всех несчастьях. Ишь ты, его персонажи иронизируют над ридной мовою. Как будет кот? А как будет кит? Ату клятого москаля.

А Булгаков писал не о хохлах и москалях, красных и белых. Он писал о людях и был выше ярлыков, которые сейчас усердно лепят те, которые флюгерами крутились перед каждой властью, а теперь святее апостолов.

Увы, хоть и роман заканчивается относительным хеппи-эндом, впечатление, усиливающееся призмой сегодняшнего дня, остаётся тягостным. Кто виноват и что делать Булгаков в «Белой гвардии» не сказал.

Роман — прекрасный образец классической зарубежной литературы ХХ века. Он замечательно экранизирован (видел и советскую версию, и вариант Сабо) и практически полностью закрывает тему актрисы театра. Правда, жизнь Джулии ламберт подаётся сугубо через её собственное видение, а это неизбежно сужает диапазон характеров и конфликтов, но такая была цель Моэиа. Творческая профессия здесь романтизирована, богемный мир переплетается с высшим светом, и юным читательницам разных лет, вероятно. хоть немного, но хотелось пожить жизнью царицы сцены.

Сейчас, правда, вектор малость поменялся. Уже не столько грезят театром, сколько кино, эстрадой, видеоблогерством или просто хотят быть светской львицей, но, по сути, это те же желания, которыми жила Джулия. Название «Театр» малость неверное. Скорее, «Актриса театра», потому что театральные волны здесь показаны только, если они разбиваются у ног героини.

Недаром произведение Сергея Абрамова включили в сборник библиотеки советской фантастики семидесятых годов. Это эталонный срез. Тяжеловесная повесть, ибо, по устоявшемуся тогда мнению, хорошая проза не может быть чтивом. Конечно же, раз фантастика научная, то и герои — советские ученые. Причем, не какие-то рассеянные профессора, а бывшие фронтовики и партизаны (руководитель экспедиции и председатель колхоза). Да и молодёжь, а фантастика пишется для молодых, образцовая — не пьёт, не курит, сексом не злоупотребляет, а нестанно кормит комаров во благо советской науки, настраивая темпоральные экраны.

А в какое время забросит случай наших героев? Конечно, в самые важные годы — сороковые-пороховые. И. как положено, советским студентам с тремя берданками, они помеются силами с несколькими взводами карателей-автоматчиков. «А зори здесь тихие» в квадрате.

Разумеется, ничего нового в идее попандцев наоборот нет. Да и главную нестыковку — а почему просто не отключить экраны, зачем дожидаться «запланированной пломкм» (?) — автор поясняет неуклюже. Но, всё-таки срез эпохи прочувствовался. Да, такие уж они были, советские семидесятые, и фантастика была такой. В лесу прифронтовом.

Произведение небольшого срока хранения. Написано под влиянием ветра перемен восьмидесятых. Юрий Поляков достаточно ловко сориентировался на вираже и выстрелил очередью повестей на темы, которые не принято было педалировать в Советском Союзе, но которые с наслаждением мусолили всю перестройку и немного больше, пока чернуха не атрофировала все вкусовые сосочки читателя.

С теперешних лет видно, что ничего особенного в повести нет. Зарисовка из жизни срочников восьмидесятых, где очень совестливый герой-дембель не согласился с легкими неуставными отношениями. Повесть на злобу дня. Именно в это время советская армия — социальный трамплин для многих пареньков из захолустья — превратилась в клоаку с хищениями и издевательствами. И является такой (в реалиях независимостей) и поныне. А в последнее время, в силу известных событий, желание служить закрепилось на среднестатистической отрицательной отметке.

Но переключимся на литературные изыски. Их нет. Действие практически камерное, натужно оживляемое флешбеками. Персонажи прописаны, максимум, для экранизации (и она не зхаставила себя ждать), Огромный пласт возможных конфликтов сиротливо сдулся до прямолинейного «дед чмырит салагу».

Эту тему давно развили и закрыли за неимением талантливых произведений. Читать строго как срез эпохи конца СССР наряду с журналом «Огонёк» времен Горбачёва.

Известный кинофильм оставлял много вопросов. Между двумя сериями пролетело два десятка лет. А многие эпизоды просто просят пояснения. И сценарист Валентин Черных, берясь за роман по мотивам ленты, был запрограммирован на успех. Но, увы, пришло время мистеров Секондов, и в угоду конъюктуре Черных начал заполнять белые пятна выпуклой антисоветчиной. Все вокруг относились к коммунизму, как к чуме, убегая от предложенного партбилета, как черт от ладана. Что в шестидесятые, что в начале восьмидесятых. Советскому Союзу обрекалось экономическая и политическая смерть, а работницы химчисток срочно переводили наворованные тысячи в живопись и антиквариат. Правда-правда. А ещё очень любили секс. Вон Гога уже на следующий день знакомства с Катериной учил её дочь Александру тонкостям флирта и межполовым отношениям. Конечно, везде были комитетчики. Думаете, пьяненкий Коля Гошу разыскал? Щас, лично генерал-лейтенант органов пособил. И все в таком же духе, вплоть до финала, когда отысканный Жора остаётся с Катериной под объявление о смерти Брежнева. Что, фильм сняли в 1980, а Брежнев умер в 1982? Ай, не лезьте со своими замечаниями, не мешайте сценаристу плыть по генеральному течению, не потонув.

А белые пятна фильма во многом пятнами и остались. Например, как тот же Георгий Иванович, уже начавший спать с любимой женщиной, в упор не видел номенклатурного достатка, считая её обыкновенной рабочей. При том, что все остальное угадывал, аки Шерлок Холмс.

Читать особо не рекомендую. Разочаруетесь как в любимых героинях, которые (за исключением вздыхающей по своей нерешительности Антонине) оказались порядочными стервами, так и в атмосфере фильма, в которой Меньшов поубирал всю чернуху. старательно лелеемую Валентином Черных.

Вот читаешь сборник переводов старинных британских поэтов в переводе Маршака. Где-то интересней, где-то тривиальней. Но, будем откровенны, мало что запоминается после прочтения, и к повторнуму знакомству не тянет. А тут — трах-бабах «Вересковый мёд». Запоминается влёт. Как «Евгений Онегин» Пушкина, как «Федот-стрелец» Филатова. А ещё и свойственная балладам яркая трагичность. «Не верил я в стойкость юных, не бреющих бороды». Даже в фильме «Тимур и его команда» пионеры замирали от восторга, читая произведение Стивенсона на чердаке. Правда, перевод Маршака появился чуть позднее повести Гайдара.

Конечно, вряд ли в этом советском почитании заслуга поэта Стивенсона. который нам известен не стихами, а авантюрно-приключенческими романами.

«Пришёл король шотландский,

Беспощадный для врагов,

Он разбил отряды пиктов

И погнал их, как козлов.»

Это «Вересковое пиво» Чуковского. Текст тот же, а музыки нет. А стихи читают не ради сюжета. Поэтому большую часть славы заслужил именно Самуил Маршак. Сошлись звезды. Тем более, литературоведы отмечают большую вольность Маршака в переводе, чем у других авторов.

Двойная классика.

Надо заметить, что приём, когда главный герой оказывется в психушке — очень удачен с точки зрения куролесения текста. Делай, что хочешь, создавай любые миры и ситуации — и никаких претензий от читателя, поднаторевшего в поиске киноляпов — чего взять от умалишенного. Между тем, поначалу всё было весьма логично, ну, разве за исключением самой сказки, текста в тексте, уж больно она заурядная, какая там кандидатско-докторская, максимум, студенческая дипломная. А вот квест филолога с нарастающим сюром затягивал. Разве что развязка вышла громоздкая, пережал автор с королевишной. Однако, забавно было бы увидеть экранизацию, материала хватает, другое дело с исполнителями напряг.

Откровенно говоря, художественных ценностей повесть «ТВТ» особых не имеет. Это вполне производственная повесть для среднего школьного возраста и уже к семидесятым годам стилистика написания выглядела архаически. Не исключено, что писалась «по госзаказу» какого-нибудь «Пионера Беларуси». Подчеркнуто стерильная атмосфера, где конфликт (а какое произведение без конфликта), в основном, внутренний — школьники переламывают свой образ жизни. Полуотрицательным героем с трудом можно признать подростка Карачуна, который гоняет собак, и выведен сугубо для сравнения с задорным активом, да и тот перековывается светлой идеей. И эпизодически и весьма искусственно вставленного вора сена, которого походя разоблачил Боря Цыбук. Ну тут уже веяние тридцатых, как без его.

Но сама идея игры-борьбы с мелкими вещественными недостатками — сильна. И не сомневаюсь, что каждый читающий книгу, то да сё сделал под её влиянием — поменял, наконец, перегоревшую лампочку или смазал скрипучие дверные петли. Однако, в отличие от похожей по духу повести «Тимур и его команда», написанную куда мощнее, движение (а Янка Мавр выдает его за реально существующее) никакого развития не получило. Да и сама повесть идёт дополнением к приключенческим «Полесским робинзонам» или псевдоэкзотическим рассказам про туземцев, ждущих социалистического счастья.

Читать строго обязательно в детстве, в пору становления мировоззрения.

Выборы, выборы, кандидаты — латентные. Но про кандидатов Исаак Юдович из-под Смоленска не писал ничего в рассказе. Он слегка покусал саму систему выборов. Ведь и на самом деле американец обыкновенный не выбирает президентов. Они выбирают представителей штата, которые, независимо от разногласий объявляют, что штат либо за демократа, либо за республиканца. За беспартийного низзя, Америка — свободная страна. И Азимов дожал до абсурда — машина поспрашивает Избранного из электората о ценах на яйца и прочей отвлеченной шелухе, сама назовет президента. Какого надо. А если он окажется сволочью — ату Избранного Избирателя, кого же ещё.

Интересен проект, в первую очередь, тем читателям, кто знает только фамилии Черчилля и Оруэлла и пару фактов из их жизни (один гонял Гитлера, второй писал антиутопии). Например, если довольствоваться только книгой, создается впечатление, что вчера Уинстон был политическим лузером, а сегодня — раз, и чуть ли не самый главный министр. Золотую рыбку, видать, словил. А так пил по бутылке виски в день (нас когда-то учили, что армянского коньяка) и выкуривал ящик сигар. Поэтому в свой пенсионный возраст убедил всех англичан не бояться злых немцев. А Оруэлла не признавали современники, а теперь, оказывается, он лучший писатель двадцатого века.

Почему-то автор решил, что два-в-одном — это хороший литературный приём. На деле несколько мелких попыток завязать узелки, мол, Оруэлл не зря назвал главного героя Уинстоном, а Черчилль почти стопроцентно читал «Скотный двор», достаточно жалки. и повествование получилось дискретным.

И уж комментарии про злого Путина, к которому уж точно не приложили руки ни премьер-министр, ни писатель, вообще, понизили вес двойной биографии.

Чисто познавательное произведение, если википедию читать скучно, а багаж знаний слегка захотелось подновить.

Главное в роуд-романах — чтобы читатель не закучал. И, маскируясь под трэвел-блогеров, родитель один и родитель два Остапа и Кисы, покатили по буржуазной Америке. Как их выпустил злой Сталин в предверия расстрела миллиардов, поближе к Троцкому, непонятно. Да и социалистический заказ тандем откровенно профилонил. Нет, конечно. побичевали толстосумов с эксплуататорами рабочего класса, но без злобы. К президенту Рузвельту бежали взапуски, к Генри Форду в очередь записывались, сервис превозносили.

Самое интересное, что не за горами столетний юбилей произведения, а зарисовки, как будто Варламов одуванчиковый описывает. Если сделать поправку на расценки, то можно подумать, что сэры Илф и Петрофф наши современники навстречу Познеру с Ургантом сгоняли.

Кстати, название спорное. Особо по глубинкам наши кореша не разгуливали. Нью-Йорк, Вашингтон, Детройт, Сан-Франциско, Голливуд... Какие тут, мазафака, дома в один этаж. Да и грешки то тут, то там торчат. Например, жалуются, что не довелось нормального кино в синематографе увидеть, хоть целых сто раз сходили на сдвоенные сеансы. Ежики кололись, плакали, но продолжали грызть кактус? Полтора месяца ежевечерне ходить на дрянное кино?

Да. и кто оплачивал сей банкет. Даже разные советские звезды в загранпоездках каждый цент экономили, доширак кипятильничков разогревая, а тут сплошной безлимит. А автомобильчик мышиного цвета, как Маяковский, в Союз не прихватили?

Донцова это плохо, Хмелевская это хорошо. Такая постанова, и вряд ли хочется с этим принципиально спорить. Но, тем не менее, читая «Все красное», приходилось постоянно себе напоминать вышеприведенную аксиому. Нет, конечно, я в курсе, что детектив иронический, но получилась какая-то раскоряка. Чуть ли не на каждой странице убийства, которые оказываются лишь покушениями, но тем не менее. Пыряют стилетами, взрывают, сбивают машиною, травят ядами — а нам все хихиньки-хаханьки. Пять минут дежурного женского визгу, и дальше пьем кофе и меряем шляпки. Полиция регулярно приходит, мило беседует на ломаном польском и удаляется. Подумаешь, каждый день ког-то мочат — обычное дело для сонной Дании. Да уже после третьего случая, если не после второго, затаскали бы по допросам, кого-то профилактически посадили в их КПЗ до выяснения, и уж точно гостевой шалман бы прикрыли.

Ну ладно, Донцова — плохо, Хмелевская — хорого, помним. Но почему непосредственно детективная составляющая (это ведь детектив?) такая примитивная. Даже мой ленивый мозг вяло замечает, что если потенциальная жертва дарит свою красную шапочку подруге, то на следующей странице случится ошибка, и подружку в красной шапочке трагично перепутают с жертвой. Да и развязка, к сакованию которой приучили Конан Дойль и Кристи, здесь скомканная, типа беседы о ценах на капусту на местном базарчика. Так, у одного персонажа поехала крыша от паранойи, дело житейское, улыбаемся и машем.

А кому что-то не нравится. вспоминаем, что перед нами не мятый покетбук в мягкой обложке «Покер с акулами», а новая детективная классика.

В 681 ночь Шахерезада рассказала царю эту весьма коротенькую сказку. Подозреваю, что все эти россказни — только отмазка, ибо, в отличие от разных эпосов про джиннов, маридов и писаных красавиц, тут затраченного времени будет где-то на полчаса. Да и каких-то привлекательных персонажей короткомежка не явила. Сидел один ходжа темной ночью возле могилы пророка и от большого напряжения услышал голос прелестного юноши, страдающий, как и положено правоверным, от недоступности молодого женского тела. Ходжа, как мог, помог. Прочитали на на пару несколько стихов, а потом умерли.

Надо понимать, на этом месте или царь задремал, или изнасилованная придумками Шахерезада откровенно схалтурила и заняла остальные часы ночи чем-то более конкретным. Но рассказ кто-то прилежно записал и включил в «Тысячу и одну ночь» для истории.

В начале двадцатого века широко было распространено бульварное чтиво. Вот, к примеру, журнал «Мир приключений» надо текстами заполнять. Оставшееся место после эпичного «Затерянного мира». И рассказик про гориллу, которая не пойми зачем оказалась нужна очередному нуворишу, такое впечатление, был написан сугубо ради этого.

Вот сказали автору, друг мой Морис, нам завтра верстать номер, а у нас пяток страниц надо ещё состряпать. Вот тебе мешочек с гинеями аванса, выручай, друг. И друг выручил.

На преамбулу запала хватило, а вот интрига, а, тем более, фабула получилась на уровне экзерсиса школьника средних классов гимназии, прочитавшего пару предыдущих нумеров «Мира приключений», и решившего, что тоже могёт в литературу.

Так что, читатель, ничего нового или просто любопытного ты здесь не обнаружишь. Одноактовый этюд. Уж лучше перечитать «Убийство на улице Морг» Эдгара По. Там обезьяна подана не в пример мощнее.

Если вы серьезно решили почерпнуть секреты успеха у одного из самых популярных писателей, то это вам вряд ли удастся. Кинг и не ставил себе такой задачи — чему-нибудь научить. По одной из двух очевидных причин. Во-первых, количество писателей-миллионеров строго лимитировано читательской популяцией, и появление нового акына подвинет самого Короля. А во-вторых, хорошо писать и хорошо учить — это совсем не одно и то же, как бы примитивно не утверждали, что талант, мол, он во всем талант.

Поэтому Кинг просто гонит материал — то о себе, любимом, байки рассказывает, как в детстве ядовитым плющем подтирался, то какую-нибудь спорную сентенцию выдаст, мол, обязательно надо выбрасывать десять процентов первой версии текста. Ага, читаешь «Оно» или «Темную башню» — так и видишь, что Кинг навыкидал кучу текста, а так бы ещё пара килограммов бумаги на книжку ушло.

Конечно, популистские приёмы, вроде совета писать «посрал» вместо «испражнился», создадут иллюзию понимания формулы успеха, но на деле, понятно, малость всё будет иначе.

Конечно, теперь сложно подмечать нюансы французского общества столетней давности, но всё-таки пороки общечеловечны, и «Остров пингвинов» любопытен даже для нейтрального читателя. А, если он ещё в курсе дела Дрейфуса или поворотов Великих революций, то становится любопытней вдвойне. Местами автора вообще пробивает на изречения, высеченные в граните «Не бывает армий вторых в мире», забавно в свете последних событий. Впрочем, дорогу на финиш Франс предсказал отчетливо — всё взорвём к едрене фене. А тот, кто всё это замутил, себе новых пингвинов найдёт. Если захочет.

Были же времена, когда нобелевские премии давали за действительно незаурядную литературу. А теперь открываешь список лауреатов из двадцать первого века — кто эти люди? О чём пишут?

Но это совсем другая история.

Разные измерения — это перспективное направление в фантастике, сколько ж можно зомби или попаданцев разрабатывать. Но, чтобы мало-мальски органически вписать сюда беллетристику, нужно автору хотя бы для себя четко построить необыкновенную систему координат. Как минимум ознакомиться с популярным пересказом теории относительности, теории струн или топологии. Тенн в середине прошлого века такими проблемами не заморачивался и пространственные изменения завернул в фольгу из библейских сказаний (а мистика объясняет всё) и обёртку из переживаний клерка.

В итоге перспективная завязка свелась к проблеме любопытной варвары, а остальные концы в воду, мол, было непонятное и сплыло. Кинг бы из такой преамбулы легко бы роман накатал, со флэшбеками из детства. Ну, а так получилось просто занимательное чтиво.

«Он выбросил пистолет в реку, тщательно протерев его от отпечатков пальцев». Простите, а кто здесь недалекого ума? Профессиональный убийца — персонаж, писатель, который считает, что на мокром пистолете считываются следы пальцев или читатель, который радостно заглатывает такие нелепицы, считая, что соприкоснулся с чем-то шикарным? Ладно бы мелочи, так весь сюжет — такая же нелепица. Вот мелкую сошку мафии, насчет которой уверены, что он крот, посылают проследить за тем, кто толкнул сына босса мафии под машину. Тот легко отслеживает профессионального убийцу, который не знает, как рубить хвосты. А потом начинается цирк — ротозей-бывший учитель играет с бандитами в «А я не скажу, где живет подозреваемый, пока не убежусь, что он убийца». И нанимается репетитором к его сыну. Напомню, убили сына босса мафии, всемогущего человека, который влияет даже на политику. И все бандиты терпеливо ждут и просят какого-то лоха, объявись, где ты?

Ни район прочесать, ни телефон проследить, да просто по камерам вычислить толкателя — это же высокоиндустриальный Токио, между прочим. Нет, я в домике. И даже, когда бандиты таки захватили нашего Судзуки, ибо тот себя вел, как Иванушка-дурачок, конечно, сочинитель его тут же спасает. Бог из машины отдыхает.

Да и другие линии про убийц, такие наивно-примитивные, что, кажется, те, кто в восторге от «Кузнечика» ничего серьезней «Теремка» не читали.

Да обыкновенная для Стивена Кинга повесть «Кадиллак Долана», где такой же недотепа-учитель мстит боссу мафии за смерть жены, на несколько порядков сильнее и идейно, и сюжетно, и литературно, и психологически.

Но это же модный (?) японский писатель, Тарантино и братья Коэны в одном флаконе, примите наше уважение, сенсей.