Сначала немного предыстории… Сами эти мемуары я прочитала давно и поставила им мою чисто субъективную оценку. И оценивала я книгу, а не автора. А вот отзыв оставлять не стала, ибо он вышел слишком длинным и таким же путаным, как и само произведение. И вот, получаю я в личку письмо возмущённого согражданина, негодующего на то, как я могла такую низкую оценку мемуарам самого Жукова поставить! К слову сказать, сам этот гражданин собственной оценки не поставил, из чего я сделала вывод, что он вообще, скорее всего, не читал («не читал, но одобряю» – как это по-нашему!). И едва ли не в предательстве Родины меня обвинили исходя из моей оценки мемуаров Жукова. Было обидно. Очень. Потому что Родину я люблю. И всё же, долю вины за собой признаю. Кидаться такими оценками, не объясняя их, не правильно. Так что попытаюсь объяснить. И ещё раз подчеркну, что оцениваю не саму личность, а книгу, которую эта личность написала, и оцениваю сугубо субъективно.

***

Итак, даже не знаю, с чего начать, ведь труд такой объёмный. Вот с объёма и начну. Проблема не в самом объёме, а в его наполнении. Некоторые люди с возрастом становятся очень многословными. Тем более, Жуков долгое время был в опале и как будто обрадовался, что наконец-то может излить всё, что накопилось. Бумага стерпит. В итоге очень много пустых разглагольствований. Если в плане оглавления книга хоть как-то структурирована, то внутри глав мысль постоянно прыгает и возвращается к одному и тому же. (Возможно, дело в том, что я читала постсоветское издание с восстановленными и впиханными абы куда купюрами.) А желание дать свою оценку всему, даже тому, о чём Жуков судить не может, выглядит беспомощно и опять же раздувает объём за счет того, чему в мемуарах не место. Что он говорит о гражданской войне? Ни слова о себе на войне, а чисто энциклопедические данные: СНК постановил, фронт наступал… Только в те годы Жукову ещё далеко до власти, и движения фронтов и постановления СНК лично к нему никакого отношения не имеют. А как Жуков объясняет победу красных над превосходящими себя во всём белыми? — «грамотным политическим руководством» и «своевременными оперативными решениями». Без единой подробности, в чём могли бы заключаться грамотность и своевременность. Это не аналитика, это разглагольствования. 80% «размышлений» книги того же уровня.

А рассуждая о путях страны, Жуков почти не говорит о собственной жизни. Особенно в период Первой мировой – Гражданской. Воспоминаний настолько минимум, что невольно задумываешься, почему Жуков так старательно умалчивает об этом периоде. Там же, где Жуков наконец переходит к собственному опыту, читать вроде бы и интересно, но чувствуешь себя как на минном поле: чему верить, а что есть лишь идеологическая трактовка, позёрство и правка цензуры? Слишком часто и слишком кардинально написанное в этих мемуарах расходится с тем, что о Жукове говорили современники и говорят историки. В мемуарах всячески восхваляется образование и самообразование, а мне доводилось, и не раз, слышать о презрении Жукова к академическому образованию. От главы к главе разнится отношение к Сталину: то он некомпетентный самодур, то энергичная натура и «твердая рука». Или притча во языцех эпизод, как маршал (Жуков) ехал советоваться с полковником (Брежневым). А сколько других таких откровенно не достоверных эпизодов? Не важно, сколько: пойман один раз – нельзя верить уже ничему. Желание опубликоваться «любой ценой», подстраиваясь под сиюминутную конъюнктуру, погубило всю суть мемуаров. Грустно: герой войны, боевой маршал, немцев не боялся, а перед цензорами юлит…

Трактовка фактов тоже вызывает много вопросов. Из детских воспоминаний запомнился папа Георгия Константиновича. С ремесла он зарабатывал мало, на заработки в город ходил не часто, но допустил, что в родном доме рухнула крыша. Как по мне, так это значит, что и сапожник он был не шибко хороший, и к хозяйству смолоду руку прикладывал не часто, но в том, что семья жила в бедности, виноват, конечно, царь.

Воспоминания о войне. И цифры, цифры, цифры, цифры… Как будто перед нами не мемуары живого человека, а выкладка статистического бюро. А за массой цифр, за общим ворохом общей информации легко не обратить внимания на какую-то по-настоящему любопытную деталь. Снова очень много общих слов: одни дивизии на одних направлениях проявили себя хорошо, другие дивизии на других направлениях плохо. Слишком часто без анализа ситуации. Понятно, конечно, что анализ действий каждой дивизии в каждом бою в каждой операции – задача для других исследований, но и бросаться тогда словами тоже не стоит. Вообще взгляд Жукова на войну – взгляд большого командующего – очень непривычен для тех, кто привык видеть войну посредством «лейтенантской прозы» и её производных. Жуков видел войну не лицом к лицу из окопа, а видом сверху, через стрелочки и флажки на карте. Такой он её и описывает. А за сухими сводками о движении армий не видна трагедия войны. Одна смерть – это трагедия, тысячи – статистика. Для Жукова война – статистика. Более того – профессия. И он говорит о ней как любой специалист о своём деле – с гордостью, с упоением. Не в укор Жукову это говорю, даже наоборот, не стать бы ему иначе Маршалом Победы, просто для меня это дико.

Самое яркое эмоциональное впечатление – 20-30 годы. Страна строится с нуля, и руководят этим строительством во всех сферах не чинуши, не чьи-то сынки, не карьеристы, а молодые, энергичные, смелые мужики. Не за денежку и не за страх – а за совесть. Идейные… Верю, что и Жуков был таким же… И тут 37-й год… И половина этих молодых и сильных канула в Лету… Чисто по человечески живой ужас до костей пробирает. Но от слов Жукова воротит. «При сталинизме» был «оклеветан» и «трагически погиб»… такой во всех отношениях замечательный гражданин… А скажи мне, мил-человек, разве в 37-м ты сам не ходил на митинги, вместе со всеми не клеймил «врагов народа» и не требовал предателям суровой кары? Не выжил бы, карьеры бы не построил, кабы в первых рядах не обличал! Нет, я не виню в этом ни Жукова, ни кого другого. Такое было время. Просто противно, когда люди вдруг смелеют защищать расстрелянных годы спустя, когда мода на овации Сталину сменяется модой на овации расстрелянным. Людей нужно судить не по ошибкам, а по тому, как они эти ошибки исправляют, но Жуков собственных ошибок даже не признаёт, всё сваливая на единственную личность и её культ.

Очень часто Жуков собирается «виниться» в допущенных ошибках, но каждый раз всё сводится к: «во всём плохом участия не принимал», или «всё неправильное было сделано предшественниками», или «я велел, а они не сделали», или «хотел, да вот по объективным причинам»… Не спорю, что каждое из этих объяснений могло иметь место, но по сумме выходит, что Жуков вообще ни разу в жизни не ошибся. Все отданные приказы были правильными: остановить, удержать, нанести контрудар, а вот бездари-подчинённые почему-то летом 41-го эти такие правильные приказы выполнить не смогли…

Всё познаётся в сравнении. Поначалу было велико желание списать все недостатки на звание Жукова: дескать, маршалы так и пишут. Но тут в руки попали мемуары Рокоссовского. Всё чётко, объективно, по делу. Если он командует армией, то говорит о делах своей армии, если фронтом, то о фронте. Он не даёт комментарии к тому, к чему не имеет отношения. Если кого-то ругает или хвалит, то по пунктам объясняет свою позицию. А вырезанные цензурой тексты не противоречат тому, что цензура пропустила. Углубляют, порой чрезмерно, но не противоречат, как у Жукова. Мемуары маршала Вершинина тоже оставили только положительные эмоции.

Подводя итоги. Я росла в то время, когда Жукова принято было называть мясником. И это первое детское не всегда справедливое впечатление порой остаётся с нами на всю жизнь. Бывало, что после прочтения чьих-то мемуаров, я в корне меняла своё мнение о человеке (к хорошему или к плохому), но отношение к Жукову как было неоднозначным, так и осталось. Личной симпатией я к нему не прониклась, скорее наоборот, что ни в коей мере для меня не отменяет того, что он – Маршал Победы. Почему-то очень хочется верить, что доведший Красную Армию до Берлина молодой Жуков из сороковых и взявшийся за мемуары побитый жизнью старик из шестидесятых – это два разных человека.

Помню, как в 13 лет ошеломил меня фильм, и как потом сразу же побежала в библиотеку. Купить было и негде, и не на что, и я от руки переписала библиотечный экземпляр от корки до корки; многие эпизоды до сих пор помню наизусть. Долго считала книгу Любимой. Потом, конечно, появились другие Любимые, но эта оставалась Главной. За годы эмоции сгладились, а рана на душе затянулась, но остался шрам, напоминавший о тех эмоциях. А недавно, задумавшись, я с удивлением обнаружила, что то потрясение, та запавшая в душу история до сих пор во многом руководят моей жизнью.

Перечитывать боялась: боялась, что по взрослым оценкам та чистота детского восприятия померкнет, опошлится. Нет. Всё оказалось даже сильнее, чем я помню.

Тогда, в 13, я вынесла из этой книги, что в тяжёлое время женщины тоже становятся солдатами и не уступают по смелости мужчинам. Тогда мне это казалось главным: если понадобиться – смочь так же. Хоть умом я и понимала, что автор совсем обратное имел в виду – что женщине на войне не место. Но понимать умом и чувствовать сердцем – не одно и то же. Теперь я ясно вижу, что это и имел в виду Васильев – да, женщины на войне не должны умирать. И чтобы донести до читателя эту мысль – что женщины не должны погибать! – должны были погибнуть его героини. По второму прочтению уже к середине книги стало очевидно, что все девушки погибнут – у них не было ни единого шанса выжить! И, чёрт возьми, я не прощу этого Васильеву! Я не прощу ему слёз себя-тринадцатилетней, так беззаветно влюбившейся в Женьку и не понимавшей, что она была создана дядей автором только для того, чтобы погибнуть и разбить мне сердце…

Нет, это не военная проза, это соцреализм. Молодёжь, которой подавай приключений с автоматом наперевес, будет разочарована. Но я понимаю, зачем автор подменил жанры. Описывай он историю в реальном времени, вышло бы куцее подобие «молодой гвардии» местного разлива, бесславное и совсем не героическое. А поместив повествование в семидесятые, автор не столько рассказывал историю имен на обелиске, сколько поднимал философские и социальные вопросы, которых ещё не было в сороковые, но которые остро встали через 30 лет после победы. Почему поиском героев занимаются энтузиасты-пионеры, а не взрослые дяди из военкоматов? Почему, славя героев, славят одних и тех же? Что есть поступок Мороза: героизм в высшей степени или глупость? Что вообще есть героизм? Не заставший войну молодой человек и фронтовик по-разному смотрят на эти вещи. Даже сам фронтовик теперь, 30 лет спустя, переоценивает многое из того, что случилось тогда.

Объём. Замечаю, что если в книге под 1000 страниц, она как-то автоматически начинает считаться грандиозной эпопеей на грани шедевра. Увы. Нет. Здесь объём – всего лишь возможность залипнуть с одной историей не на вечер, а не недельку.

Композиция. Замечаю, что если в книге под 1000 страниц, львиная их доля уделяется детству героя. Признаю, что это вкусовщина, может кому-то и нравятся истории про дошколят-суперменов. Только я почему-то не помню ни одной книги мирового уровня, где автор фокусировался бы на детстве героя. Ох, какими-то были в три года Скарлетт, Дантес, Болконский или Фродо?

Приключения. Замечаю, что если в книге под 1000 страниц, она битком набита приключениями. В каждой главе они уникальные и неповторимые. А здесь герой умудряется геройствовать даже между главами: он проваливается в «кроличью нору» и там абстрактно геройствует так, что потом об этом начнут слагать легенды. Автор в один роман, в одного героя впихивает события и приключения, которых хватило бы на пять жизней и самостоятельных романов. Но ведь одна книга под 1000 страниц – это гораздо круче, чем 5 по 200!

Язык. Одна мысль может разными фразами обсасываться по несколько страниц кряду. И слишком часто мелькают по тексту слова, по историческому контексту недопустимые. Режет глаз. В остальном придираться не буду – возможно, во многих корявостях виноват переводчик.

Текст. Автор слишком много говорит. Автор говорит вместо того, чтобы позволить говорить героям самим за себя, автор говорит о том, как действуют герои, вместо того, чтобы позволить действовать самим героям. Автор рассуждает о том, что происходит вокруг героев, не сплетая одно с другим: герои существуют сами по себе, а рассуждения автора – сами по себе. Когда же (изредка) дело доходит до прямой речи, то герои разговаривают не как живые люди, а как книжные персонажи: говорят там, где следовало бы промолчать, а речь строится не из слов, необходимых в конкретной ситуации, а из модулей, нужных для развития сюжета.

Интрига. Отсутствует. Негодяи на виду. А все «неожиданности» логично вытекают из предыдущих событий. Правоверная индуска после смерти мужа должна взойти на его погребальный костёр, а если офицер на год уходит в самоволку – у него будут проблемы по службе. Удивительно, что герой этого не понимает.

Атмосфера. Создаётся собственным воображением, а не авторским текстом. Слов много, описаний мало. Офицер – он просто офицер, а не Британский офицер, толпа – она просто толпа, а не толпа индусов, женщина – она просто эфемерно женщина, без единой этнической нотки.

Герои. Есть герой, героиня, и несколько их близких друзей. И всё. За пределами этого круга пустота. Офицер на поле боя командует фантомными солдатами, безликие и безымянные слуги составляют придворную свиту. Отдельно промелькнувшие персонажи стереотипны: министры жадны, девушки прекрасны, враги беспринципны. А главный герой всегда во всём прав, благороден и глуп. Он щадит врагов только для того, чтобы потом хоронить друзей. Он не понимает врагов, хотя их мотивация на поверхности. Но и друзей он тоже не понимает. Потому что, зная внешние проявления ВСЕХ культур, глубинно не понимает ни одну.

Понимание культуры. На нуле. Со второй половины ХХ века начали появляться люди, заменяющие свою принадлежность к какой-то национальной культуре на принадлежность культуре общемировой. Согласно моде, автор сделала своего героя таким вот «Человеком мира». А героиню этаким продобием эмансипе. Только не то время, не то место и не тот контекст. И герой, и героиня меряют сегодняшними мерками и исконную Индию, и колониальную Англию. Они впадают в ступоры и истерики от тех вещей, которые должны быть частью их мироощущения, т.е. на индусские обычаи они реагируют не как индусы, а как попаданцы. И Индия, и Англия, и Афганистан показаны в своих крайностях: все англичане – снобы, все индусы – невежды, все афганцы – головорезы. Не оспариваю самих характеристик, но не согласна с их эмоциональной трактовкой. «Снобами» автор считает людей, верящих в величие своей Родины, «невеждами» – людей, берегущих свои традиции, «головорезами» – людей, встречающих незваных гостей не хлебом-солью, а ножами. Автор сделала героя не по времени либеральным и начала виноватить окружающий героя мир за то, что он ещё не дорос до героя.

Новизна. Её нет. Я уже много раз читала это. Том под 1000 страниц. Идеальный герой: умный, сильный, справедливый, смелый и т.д. и т.п. Он начинает геройствовать уже с детства. Он «сделает себя сам» из безродного одиночки. Во всём, за что ни возьмётся, он станет лучшим. Он обязательно встретит девушку, такую же совершенную, как он сам, но до того, как связать с ней жизнь, успеет разбить себе сердце с какой-нибудь дрянью. Он будет круто менять свою жизнь, и каждый новый период его жизни – увлекателен и захватывающ. Сюжет будет двигаться совпадениями, случайностями и томящимися в кустах ролями. Да, я много раз читала это. «Ацтек», «Лекарь», «Когда пируют львы»… Главная изюминка каждого романа – экзотическое место действия, и в этом они тоже похожи. Сам по себе каждый роман интересен, одни удачные, другие нет, но в целом скроены они по одному лекалу: старые герои, эмоции, оценки и истории в новых декорациях. С «Далёким шатрами» мне просто не повезло, именно на них накопилась критическая масса.

Вывод. В какой-то момент, вчитавшись, даже начало нравится. И можно было простить автору многие недостатки. Кроме одного: Главный герой с каждой страницей вёл себя всё совершенней и всё глупее. Так что сравнения с «Унесёнными ветром» смешны. Там был исторический шедевр, здесь лубочно-стилизованная «эпопея на грани шедевра».

Сама идея Кона оригинальная и многообещающая. Пан или пропал. С одного бока – волшебство, с другого – раз попробовав это волшебство уже не найти себя в реальном мире. Жаль авторам не хватило смелости остановиться на этой недосказанности. Они зачем-то начали раскрывать мотивацию Кона. Он, дескать, любит традиции и классику. И он в этом не прав. Не прав? А вот мне поперёк горла нынешние театральные новшества: Гамлет-гей, Ленский-бомж, Кармен-наркоманка. Все постановки Кона похожи друг на друга? – так вообще все театральные постановки похожи: сцена, актеры, занавес… Согласна, что нельзя считать новое плохим только потому, что оно новое. Но что если оно, и в самом деле, плохое? Почему я не имею права отвергать плохое только потому, что оно новое?

С самых первых страниц не могла отделаться от мысли, что некоторые книги пишутся для читателя, для того, чтобы он получил удовольствие, а некоторые для критиков, чтобы они оценили и дали награду. Никакой предвзятости ни к книге, ни к автору у меня не было, и я корила себя за несправедливость: откуда такой негатив? И начала разбирать по камешкам…

Итак.

Книга веет меланхолией. Нет жизнеутверждающего начала, нет даже проблесков позитива. Только тоска, переливание философских мыслей из пустого в порожнее и полная безысходность. Герой из тех, кто за всё хорошее против всего плохого.

Тоской наполнены и описания природы, хотя, не могу не признать, порой в этой тоске есть красота. А вот описание человека вызывает у меня гадливость. Понимаю, что когда хочется показать весь ужас, например, пыточной, автору приходится констатировать запах экскрементов, но слишком уж любит (именно любит!) автор заострять внимание на грязи. Даже там, где это неуместно. Т.е. не свету и красоте человек открыт, а куда он не посмотрит — он фокусируется на грязи. Автор смакует унизительные пытки и заостряет внимание на каждом непорожнем ночном горшке. А от линии судья – девушка вообще тошнило: сначала уважаемый мужчина моет ноги грязной нищенке, потом голый дряболокожий старик поглаживает во всех местах голую молодую женщину, не совокупляясь с ней, а потом философствует о совокуплении, желании и ментальной импотенции.

К тому же перед нами судья. Пусть и порядком уставший от жизни, но всё-таки судья. Который почему-то рассуждает и ведёт себя как адвокат. Хуже – как правозащитник. Защита порядка и жалость к его нарушителям – несовместимы. Да, да, я слышала и про презумпцию невиновности, и про то, что даже у преступников есть права… в том мире, в котором живу я. Но судья живёт в другом мире! Это в нашем мире все люди равны и все культуры ценны, а противопоставлять себя, как цивилизацию, и всех остальных, как варваров, – и есть верх некультурия. Но мир, в котором живёт судья, существует по своим законам, не по нашим. И в том мире, живя в процветающей империи, отгороженной от варваров крепостной стеной, судья просто не может воспринимать себя и варваров как равных! В том обществе, которое нарисовал автор, противостояние «свой-чужой» (офицер Третьего отдела – безродный варвар) не подразумевает выбора. Отсюда и ощущение неестественности чувств, испытываемых главным героем. Автор хирургическим путём вкладывает в него собственные взгляды и философию, которые герой путём естественным никак разделять не может.

(И вообще, когда западные «человеколюбцы» начинают истерить по поводу «палачей» из органов госбезопасности, мне всё время кажется, что они имеют в виду какое-то конкретное государство и конкретные органы. Это у меня мания преследования или у них паранойя?)

Вывод. Если герой вызывает жалость и брезгливость, созданный мир неуютен и грязен, а изложенная философия неприменима к данным обстоятельствах — о каком удовольствии для читателя может идти речь? Вот отсюда и чувство, что книга написана для жюри всевозможных премий, а не для читателя. По крайней мере, не для меня. Есть такое понятие: кино не для всех – фестивальное кино. Считается, что такое кино смотрят гурманы, что его не понимаю ширпотребщики. Вот то же и с этой книгой. Она не для всех. Уж точно не для меня. Пусть гурманы её хвалят. А я, значит, ширпотребщик. Мне она не зашла. Совсем. Совсем-совсем.

Ах, пахнуло девяностыми! Нет, это ни в коем случае не ностальгия, это восхищение автором, сумевшим в произведении сохранить дух времени. Периодически проглядывающую ненависть ко всему советскому отношу на тот же счёт – дух времени…

Удивительно, с каким упорством следаки тянут призрачную до невидимости линию. С одной стороны, восхищаешься ими за то, что в итоге они вышли на преступника, с другой – остаётся только материться: они столько сил и времени убили, разрабатывая версию, которая на 99,9% должна была завести в тупик; за это время столько бы полезного успели сделать! Повезло сладакам, ах как повезло! Только в книжках так бывает…

Многовато совпадений для такого мегаполиса, как Москва. Многие можно списать всё на то же пресловутое везение, многие в процессе расследования оказывались вовсе не совпадения, и всё же…

Хоть и не знаток я жанра, но мне понравилось. Даже с учётом смутных воспоминаний от фильма. Понравились герои – всегда приятно читать про хороших людей. Понравилась та тонкая ниточка, которую вытягивают, как пряжу. Понравилось аналитика ситуации исходя из имеющихся в наличии улик, и как оценка сразу меняется, как только появляются новые улики. Хотя немного подвёл конец – триллер-боевик вместо детектива.

Профессиональные писатели (само собой, я имею в виду фронтовиков), такие как Быков, Бондарев или Васильев, в своих книгах от третьего лица прекрасно описывали внутренний мир человека, оказавшегося на войне. А в этой книге внутреннего мира как бы и нет. Пустота. Душа человека выжжена. Это по-своему страшно и очень честно. Если нормальный человек с нормальной психикой попадёт, например, в окопы Сталинграда, он сойдёт с ума. Нужно законопатить душу от всего лишнего. Потом, после победы, можно будет снова начать думать, чувствовать, философствовать и ужасаться тому, как страшно ТАМ всё было. Но пока можно жить только настоящем временем, от вдоха до выдоха, от приказа до его исполнения. И поскольку душа человека закрыта от эмоциональной оценки, мы видим окружающее объективно, без прикрас. Вся правда войны, включая тот бардак, из-за которого к лету 42-го наша армия откатилась аж до самого Сталинграда. Эпизод с судом над Абросимовым – лучшая иллюстрация.

И тем не менее, ничего антисоветского в книге я не увидела. И цензура не увидела. Издание 1946 года, Сталинская премия. За такую тяжёлую правду о войне. Так что, поклонники постперестроечной чернухи, орущие во всё горло, что в СССР правду (о войне) говорить было запрещено, добро пожаловать в реальность.

Смешно, поучительно и очень искренне. Поймала себя на том, что это – первая книга за всю мою жизнь, которую я даже про себя читала с выражением.

И ещё. О чём я думала, читая книгу? Вот перед нами пятилетний мальчик, имеющий уйму обязанностей по дому, способный запрячь лошадь и в одиночку уехать в соседний город, умеющий обращаться и с огнеопасным, и с колюще-режущим, самостоятельно принимающий решения и отвечающий за них. Нынешние тридцатилетние не все на это способны. Ладно, предположим, неспокойно на улицах – страшно родителям отпускать детишек одних из дома до совершеннолетия. Но остальные навыки? Была свидетелем как в обувном магазине двадцатилетний детина мерил незашнурованные кроссовки. И пытался их зашнуровать сам. Когда он ушёл, оставив продавцам сплетённую паутину – ржал весь магазин. Эмиль острым ножом резал по дереву, и никому и в голову не приходило, что он может с этим ножом не справиться, а здесь лось, который мог бы быть Эмилю папой, не в состоянии шнурки завязать!

«Эмиль» — одна из тех детских книг, от которых, чем старше становишься, тем больше получаешь удовольствия. Побольше бы таких книг. И таких Эмилей.

Не скажу, что написано как-то особо талантливо. Даже наоборот – нудно и путано. На одно мимолётное действие приходятся десятки страниц дум о случившемся. Да, люди слишком много рассуждают и слишком мало действуют – это недостаток для книги, но ведь в жизни так и происходит, разве нет? Мыслящий человек изводит себя бесплодными размышлениями вместо того, чтобы один раз решиться на Поступок. Персонажи, хоть звёзд с неба и не хватают, но достойны. В каждом есть и хорошее, и плохое. Но чужая душа – потёмки, и автор это отлично показал. Между людьми возникают симпатия и антипатия или взаимное чувство, о котором герои ещё не знают, что оно взаимное; в одном и том же человеке разные люди выделяют разные качества; сознательно и неосознанно люди редко говорят то, что на самом деле думают; со временем люди и чувства меняются; война, катком прошедшаяся по судьбе страны, сильно повлияла на формирование людей и всё ещё остро жива в душах. Но на фоне детальности описания души и социума, бросается в глаза, что о производстве автор говорит только общими словами; осуждая халтуру, халтурит сам. Читая, ясно видишь героев, живо переживаешь сам каждую их мысль, но стоит закрыть книгу и всё тут же стирается из памяти.

И всё равно читать было приятно. Потому что на достоинства и недостатки конкретной книги всегда наслаиваются достоинства и недостатки жанра в целом. На этом, собственно комментарий к конкретной книге и закончится, дальше будет комментарий к жанру.

Не понимаю людей, клеймящих соцреализм. Да, он может показаться скучноватым, ну так ведь это не приключения и не детектив, а реализм! А, – понимаю! – люди клеймят его за то, что реализм этот совсем не реалистичный. Действительность излишне приукрашена. Честно? – я не замечаю. Есть общество со своими достоинствами и недостатками, и недостатки показаны настолько откровенно, насколько ясно их видели современники. Казёнщина, формализм, карьеризм, отголоски репрессий… Но как противовес выдвигаются порядочность, человеколюбие, высокая планка морали. Мои бабушка и дедушка, чья молодость пришлась как раз на «оттепель», вспоминают то время именно в тонах этой повести. Уже слышу хор несогласных. Ну, сколько людей – столько мнений, каждый жил как умел. Наверняка, для кого-то уже тогда главной ценностью были не мирный труд и крепкая семья, а пламенное диссидентство. Только не надо, ради бога, всех мерить по себе! Огромная часть страны жила именно как герои Эренбурга и жила счастливо.

Кто-то упрекнёт, и отчасти справедливо, что мы, молодые, родившиеся позже, идеализировали то время. И ни без помощи таких вот книжонок. Что ж, не вижу ничего дурного в том, чтобы немного идеализировать доброту. Ведь у соцреализма есть как минимум одно неоспоримое достоинство: он несёт позитив.

И ещё. Для того, чтобы истинно понять душу человека (литературного персонажа), нужно знать его мир: быт, нравы. А мир середины прошлого века мне, как ни крути, ближе и понятней мира начала позапрошлого века. Поэтому к Лене Журавлёвой у меня эмпатии, а значит и симпатии, больше, чем к Наташе Ростовой. ИМХО.

Книга писалась или изначально с прицелом на детскую аудиторию, или по принципу: ты – Герой Советского Союза, с тебя к понедельнику мемуары. Неискренность и штампы. Вот только что клеймит автор иностранные державы за их стремление быть первыми без практической пользы, и тут же: как здорово, что Советский Союз всегда и во всём первый! Несчастное дореволюционное детство, лёгкое лётное пижонство… Все люди, встречающиеся на пути автора – прекрасные специалисты и верные товарищи, все ведомые разговоры – сердечные. Притом совсем нет личных переживаний и личной жизни. Информативность условная: тот, кто вообще никак не представлял себе полярную авиации тех лет (я, в том числе), конечно, узнает много нового, но всё равно далеко не всё, что могло заинтересовать. Даже модели машин автор приводит в одном случае из десяти! Мне, как человеку, авиацией интересующемуся, маловато описания «мой оранжевый самолёт». Ещё бросается в глаза сознательное умалчивание того, что не вписывается в заявленную героику жанра. Например, с бомбардировками Берлина. Описано красиво – полетели, разбомбили, с приключениями вернулись. А то, что Водопьянов был тогда не простым лётчиком, а командиром дивизии, и дивизия в целом операцию провалила – молчок. Тридцать раз вспомнишь Покрышкина, которые о своих неудачах говорит детальней, чем об успехах: ему важно было проанализировать ошибку, а не похвалиться победой.

Словом, не сказать, чтобы скучно, но сухо. И не надо мне в сотый раз говорить, что тогда по-другому не писали: я не один десяток лётных автобиографий прочитала, и мне есть с чем сравнивать. «Записки штурмана» Расковой читаются как увлекательное приключение, а «Курс на восток» Коккинаки как серьёзное исследование. В принципе, не отвергаю того факта, что я слишком придирчива к каждой новой автобиографии именно потому, что уже много что прочитала и мне есть с чем сравнивать. Но косвенно мою оценку подтверждает и то, что книга такого интересного автора о таких интересных событиях не выдержала ни одного переиздания.

Не хочу показаться диванным экспертом, судящим заслеженного человека. Нет. Водопьянов – личность, его лётное мастерство неоспоримо, его имя вписано в историю моей страны. Но быть талантливым лётчиком никаким образом не связано с тем, чтобы быть хорошим писателем и интересно описать собственный путь, Путь лётчика. Талантливый человек не обязан быть талантливым во всём.

Поэт в России больше, чем поэт. Писатель, соответственно, тоже. Он обязан быть ещё и общественным деятелем, и если он хотя бы дважды в неделю не будет светить лицом в политических шоу – его книги упадут в цене. Замечено: книги писателей, «которые просто писатели», не политики, а мастера слова, стоят 300-400 рублей, а книги того же объёма писателей, «которые больше чем писатели», – в два раза дороже при худшем качестве полиграфии. Оно и понятно: помимо текста в стоимость входят политические взгляды автора. Оговорюсь: моя язвительность в равной степени относится и к тем писателям, чьи взгляды я разделяю, и к тем, кому оппонирую.

Быкову я оппонирую. Поэтому браться за книгу было страшно. Но я рада, что взялась. Во-первых потому, что теперь могу оценивать Быкова не только как общественного деятеля, но и, так сказать, по прямой профессии. И во-вторых, книга подтолкнула кое-что самостоятельно «погуглить» и восполнить некоторые пробелы. Было интересно.

Итак. Роман не совсем художественный, потому что автор лишь перетасовал и переозвучил реальные очень известные истории из жизни реальных очень известных людей (отдельный респект за анаграмму Волчак). Где-то получилось вполне канонично, где-то фантазия разыгралась через край. Штука в том, что при таком прямом отсыле к реальным людям малейшее отклонение уже уводит роман из жанра «история» в жанр «альтернативная история».

Сама атмосфера именно авиации той эпохи передана отлично. Стремление к рекордам, зависимость от славы, высокомерие людей, которым позволено много больше, чем всем остальным. Да, там, где автор просто пересказывает, как было и как могло быть, – там читать интересно, но, к сожалению, автор не отказывает себе в удовольствии язвить, ехидничать и обличать. Эпизодичный персонаж Маргарита Степанян – комичен и колоритен, и я с удовольствием посмеялась бы, если бы не понимала, что это всего лишь аллюзия.

Но нет, дело даже не в политическом подтексте, который продавался вместе с текстом — разочаровал и сам текст. Например, просторечные, едва ли не жаргонные выражения используются не только в прямой речи, что оправдано, но и в речи от автора – что (ИМХО) допустимо для сочинения десятиклассника, но не для «большого романа» «большого писателя». Но что больше всего повергло в уныние, это неопрятность логического построения мысли. Это касается как отдельных предложений, так и целых абзацев. Сама люблю длинные и сложные конструкции, но у Быкова они НЕНУЖНО длинные и сложные, и каждый следующий оборот далеко не обязательно связан с предыдущим. Мысль хаотично мечется, получается каша, за которой очень сложно следить. Да и само построение сюжета, разбивка по главам и их содержание не сложились для меня в единое целое. Центральные линии не связаны друг с другом, временные сдвиги между этими линиями вносят путаницу, множество ненужных линий, упирающихся в тупики, какая-то потусторонщина, а линия с маньяком и его жертвой – вообще полный сюр.

Осталось два вопроса к автору: «почему» и «зачем». Почему выбран именно такой недодокументальный-недохудожественный формат? Почему автор предпочёл играться с реальными историческими характерами, а не придумал своих героев? Не хотелось тратить душу на то, что так презираешь? Так зачем вообще было писать этот роман? Явно не для популяризации истории советской авиации. А для того, чтобы подвести всё под вывод жирными буквами: «Ненавижу всё советское, чего и вам советую». Но автор манипулирует фактами, подгоняя их под нужный себе вывод: если в своей альтернативной истории Быков перебил всех «своих» героев, даже Раскову превратил в Осипенко, лишь бы поскорее стукнуть её о землю, то в реальности на горстку погибших знаковых имён мы имеем армию других, не менее знаковых, прекрасно переживших столь ненавидимые автором тридцатые. Я в принципе не понимаю, зачем писать о времени, которое ненавидишь, о людях, которых не понимаешь и презираешь. Человек должен заниматься тем, от чего получает удовольствие, а писатель – счастливый человек, он сам задаёт себе рамки и может работать с темой, соприкосновение с которой будет доставлять ему удовольствие. А не раздражение. Или автор только от того и получает удовольствие, что имеет неограниченную свободу транслировать свою язвительную ненависть в общество?

С чего начинается Родина? Златоглавой Владимир, господин Суздаль, красавец Муром, величественное Боголюбовское предместье, тихие берега Ворши, Колокши и Нерли… Да, сентиментальная составляющая в процессе чтения была для меня однозначно главной. Милый провинциальный Владимир, когда-то ты был центром славянского мира!

Эта книга обладает всеми достоинствами, чтобы понравится.

Язык. Он просто выше любых похвал. Отличное знание материальной культуры и традиций, органичное употребление старинных, но всё равно понятных терминов.

Героев много, и они разные: положительные, отрицательные и те, кто на глазах читателя эволюционирует или деградирует.

Сюжет динамичен, и события перетекают друг в друга естественно.

Мир суров и даже жесток, но автор не смакует грязь и насилие.

Недостаток всего один. Зато такой, который свёл для меня на нет все достоинства книги. Это зубодробительное, в худших традициях соцреализма понимание свободы и социальной справедливости. Ну нечем больше заняться боярам, как притеснять своих холопов; ну нет других интересов у холопов, кроме как ненавидеть своих бояр! Не житейскими мелочами и даже не производством заняты головы «пролетариата», а страданиями за классовое неравенство; а «буржуи» жаждут богатства не для того, чтобы использовать его хотя бы к собственной выгоде, а просто ради того, чтобы было, превращаясь в карикатурных коллекционеров денег. Самое обидное, что вся эта навязчивая классовая борьба никакого влияния на сюжет не имеет, и без этих постоянных мелких уколов книга ничего не потеряла бы. Увы, автор перенёс свои воспитание и мироощущение советского человека на русичей XII века, безбожно тем самым загубив мир, который так кропотливо и так талантливо воссоздавал.

Я ценитель авторов, чьи имена стоят на обложке, но не поклонник гоголевских мёртвых панночек, поэтому параллели с «Миргородом» меня не прельщают. Но парадокс в том, что если бы я дала книгу маме – ценительнице Гоголя, но не поклоннице современной фантастики – она бы наверняка не приняла её, сочтя пародией (ну, куда вам до Николая нашего Василевича!). В идеале, чтобы по-настоящему оценить книгу, должны совпасть любовь и к Олди-Дяченко-Валентинову, и к Гоголю. Мимо меня. Да и малые формы мимо меня – не успеваешь вникнуть в сюжет, прочувствовать героя, как уже занавес и новые сюжет и герои. Поэтому после первого пентакля было желание бросить, не лопатить десятки страниц того, что «не моё», в надежде, авось, что-то промелькнёт… Только из привычки всё всегда дочитывать в итоге продолжила.

И не пожалела.

Да, были десятки страниц того, что «не моё», что оставляло после себя недопонятость, досаду, а то и явное неприятие. Но среди унылой вереницы того, что «не моё», были несколько рассказов, после которых я почувствовала себя богаче. Не буду их называть. Потому что, перечисляя свои любимые и нелюбимые рассказы цикла, каждый назовёт свои. Все рассказы разные, как разные и мы, читатели, и каждый найдет своё. Нужно просто читать. А вот чего делать не нужно – так играться в викторину и пытаться угадывать авторов.

«Пентакль» – это целостное произведение, созданное сообща несколькими талантливыми авторами из множества разных идей. Молодцы, ребята, что дерзнули.

Единственный вид детектива, который я принимаю, это когда читатель двигается по сюжету вместе с сыщиком. Не переношу, когда всё сводится к «я собрал вас здесь», и сыщик, как фокусник, начинает вытряхивать из рукавов улики, о которых читатель и не подозревал. Слава богу, здесь этого нет!

Этап первый: сбор улик. Тут все отлично. Может, чуть затянуто, но норм. Множество информации, порой противоречивой. И пока ещё не понятно – какая из деталей важна, а какая – лишь фон. Этап второй: анализ информации. И вот тут начались проблемы. Да, скрытых от читателя улик вроде и нет, но логика следствия всё равно недоступна. Сыщик уже что-то понял, а ты сидишь и не втыкаешь. Особенно не втыкаешь, когда сыщик уже знает, кто из фигурантов маньяк, уже понял, как тот опасен для окружающих, но продолжает держать этих самых окружающих в полном неведенье о грозящей им опасности. Хотя только о том на словах и заботиться: «будьте осторожны, вам грозит опасность», «не делай этого – это слишком опасно», «полиция, почему вы не чешитесь, ведь люди в опасности?»

Слишком многое свелось к тому, что сыщик просто догадался – не основываясь при этом на конкретных уликах и не раскрывая читателю хотя бы ход мыслей, как он пришёл к этому.

И уже когда имя преступника открылось, постфактум бросилось в глаза, как автор этого преступника «выгораживала». В какой-то момент мелькнуло подозрение на этого персонажа, но Страйк (а он уже несомненно обо всём догадался!) подчёркнуто использует в его отношении такие обороты речи и даже мысли, чтобы оставалось полное ощущение, что речь не о маньяке, а о рядовом фигуранте, жертве обстоятельств.

В целом читать было интересно, финал достаточно непредсказуем (в том числе благодаря чуть показному «выгораживанию» злодея), атмосфера Лондона прекрасна, ситуация действительно запутанная. Что больше всего понравилось – живые люди. Как тандем сыщиков, так и фигуранты. Вот идёт вроде речь о банальном актёришке – тусовщике и наркомане. Десятки людей описывают его так, как видят со стороны, исходя из собственных симпатий, антипатий и тараканов в голове. И вот он появляется в фокусе – живой, настоящий. Хороший или плохой – но настоящий. То же можно сказать о каждом персонаже.

Вспоминается недавний скандал в мире искусства: обмотали ветку скотчем, повесили на стену, разместили в Третьяковке и назвали это шедевром. Сама ветка была заурядной. Но феномен ситуации в том, что никому и никогда до этого не приходило в голову просто обмотать ветку скотчем, чтобы назвать получившееся произведением искусства.

И никому и никогда не приходило в голову написать книгу, состоящую из воспоминаний напившегося наконец до белочки непросыхающего алкаша о том, как он бухал, икал и блевал, перемежающуюся с мечтами о том, как он будет бухать, икать и блевать. Да, додумавшись до этого, Ерофеев вписал своё имя в историю. Но сколько чёрное не называй белым, а чёрное белым не обернётся, проза не превратиться в поэму только потому, что её так озаглавили. Только оттого, что автору хочется считать алкогольный бред высокой литературой, алкогольный бред высокой литературой не станет.

Нет, я не заметила красоты русского языка. Наверное потому, что если блевотиной на асфальте написать слово «блевотина», последнее, на что ты обратишь внимание — это на изящность каллиграфии. Нельзя из букв «П», «О», «Ж», «А» сложить слово «Вечность».

Читая, я прямо-таки физически ощущала липкую гадливость: герой – скот, он осознаёт это и получает удовольствие от осознания того, что он скот. Из всего яркого и многообразного мира вокруг себя герой воспринимает лишь близкое себе алкоскотство, но не страдает от убогости окружающего мира, а радуется этой убогости – приятно не чувствовать себя одиноким. Если в классической русской литературе дурные стороны человека и общества выискивались для того, чтобы порицаться, а писатель сожалел об их существовании, то Ерофеев всё дурное, что есть в себе и в окружающем мире, выставляет напоказ, дабы упиваться этим. Мне горько, что в какой-то момент истории наша либералистическая «интеллигенция» ввела моду на соревнование «как можно более убого изобразить себя и свою страну». Весь шум вокруг книги сводится к тому, что она как раз попала под эту моду «кто из нас-русских громче крикнет, какие мы все-русские скоты».

Я не желаю спорить с белогорячечным о том, что мир состоит не только из той блевотины, в которой он привык жить. Поэтому не поставлю единицы – больно много чести.

Закончить хочу цитатой из самого произведения. «Вы Ерофеев? Я одну вашу вещицу читала. А знаете: я бы никогда не подумала, что на полсотне страницы можно столько нести околесицы». В точку, Веня, в самую точку!

P.S. Полностью согласна с предыдущим комментарием: наши оценки характеризуют нас самих, а не качество произведения. Что ж, когда передо мной оказывается куча фекалий с некими вкраплениями, я вижу перед собой в первую очередь кучу фекалий и не желаю выковыривать вкрапления: мало ли, а вдруг это жемчужины? Но если кто-то сразу видит жемчужины — я рада за вас. Значит, вы богаче меня. Только не нужно меня стыдить моей брезгливостью к фекалиям. Мне не стыдно. Совсем.

Хорошая завязка – половина успеха книги. А завязка здесь интригующая… Представляю, какой экшн можно было вывести из такой завязки, нынешние писатели не преминули бы: герои вступают в схватку с судьбой и выходят победителями! Ведь они же Герои! Супер-пупер такие-растакие Герои с непробиваемыми лбами наперевес ринутся навстречу всем опасностям этого мира и спасут этот мир!!!

Да, можно было бы развить мысль и сочинить что-то зубодробительное… Только зачем? Если сама по себе даже просто такая постановка вопроса – уже сюжет. Авторы сделали это открытие и смогли мастерски его оформить: они заняли читателя не нескончаемой вереницей сюжетных поворотов, а размышлением над всем тем, чего так и не произошло…

Браво, мэтры!

Для меня это не фэнтези, а сказка. Во-первых, из-за того, что в основе мира не магия, как система, а волшебство, как стихия. Во-вторых, из-за стилизованной манеры повествования, как у былин или саг. В-третьих, из-за наивности самого содержания, которое не «серьёзнят» ни кровавые битвы с разлетающимися во все стороны головами, ни плотские отношения пары главных героев: и то, и другое поверхностно, без деталей.

Хорошая недетская сказка для тех, кто любит ахи-вздохи на фоне побоищ эльфов, троллей и гоблинов. Я не люблю. По сему – не моё. Хотя и сказать ничего плохо про книгу не могу.

Начало просто великолепное. По крайней мере, для меня с моей эмоциональностью. Девятнадцатилетний безусый лейтенант: он молод и полон сил, он счастлив и влюблён, а вокруг мир – такой прекрасный, каким может быть только для девятнадцатилетнего юноши. Он счастлив уже от того, что «хрустит», у него планы, у него вся жизнь впереди… И только я знаю, что этим планам не сбыться, что миру вокруг него осталось считанные недели, дни, часы…

Но вот дальше произошло странное. Я читала и не могла отделаться от ясного ощущения неправдоподобности. Будь это написано не тогда признанным гением лейтенантской прозы, а теперь … да, киношники бы сценарий с руками оторвали, а вот критики в пух бы и прах разнесли! Но что дозволено Юпитеру…

Соответственно, итоговое впечатление таково, что любовно-приключенческого романа в произведении больше, чем жестокого натурализма лейтенантской прозы. Это не плохо, просто непривычно и неожиданно. Возможно, лучший вариант для школьников: динамика, любовь, яркий героизм, и в то же время все ужасы войны. Но я из школьного возраста выросла и блокбастерами давно не увлекаюсь.

Не самое сильное произведение жанра. Не самое сильное произведение самого Васильева.

Сказки всегда заканчиваются хорошо. Нет, не так… Сказки всегда заканчиваются! Вот, жила-была Золушка. Тяжёлая история о тяжёлом Золушкином житье-бытье, и счастливый финал: Золушка вышла замуж. Занавес… Сказка закончилась – началась жизнь. Кто задумывается о том, что всё самое интересное и самое тяжёлое будет происходить уже после того, как отгремят свадебные колокола?

Мы мифологизировали Войну, начав воспринимать её сказкой. Тяжёлой, со слезами на глазах, но сказкой: будет май, будет победа! Опустится занавес… Много ли мы знаем о том, что было потом, после того, как занавес опустился, как после победы для бывших фронтовиков началась реальная жизнь? Помнят, конечно, внуки своих прошедших войну дедушек и бабушек, но ведь не все, ох, не все внуков после себя смогли оставить! Одинокие, войной себя сжегшие, так и не сумевшие после фронта душу на мирный лад вернуть…

Двадцатилетняя девочка, оставившая на войне своё здоровье, свою любовь, своё женское естество, будет медленно стареть, превращаясь из лихого комроты в парализованную бабку с тяжёлым характером. Никакой героической романтики – жестокая монотонность несложившейся жизни. Переломанная судьба человека, растратившего всего себя во имя жизни и счастья кого-то другого, себе ни кусочка от этого счастья не приберёгшего.

Я никогда не поверю в порочность общества, в котором могла быть написана такая книга! Я хотела бы жить в обществе, чьи дети действительно воспитывались бы на этой книге!

Много, очень много грязи вылито на Советский Союз. Брызгают ядом и слюной страдальцы и «страдальцы». И в книгах этих «страдальцев» всё советское (и все советские) – зло в первой инстанции, а они – носящие в душе ненависть ко всему советскому – невинные мягкие и пушистые ангелочки. Любопытно встретить книгу о плохой стороне системы от человека, в душе которого не перебродил яд к этой системе. Он не делит мир на своих и чужих, на хороших и плохих. Все скоты. И в то же время все люди. За один только этот баланс я готова встать в ряды хвалителей романа.

Нередко всё происходящее казалось фантасмагорией. Но даже притом, много интересных рассуждений: политических, социальных, просто философских. Буквально на каждой станице возникает момент, когда отводишь глаза от теста и глубоко задумываешься, пробуя на вкус фразу, взвешивая её и разглядывая с разных сторон.

Героев много, но масштабом я, если честно, не прониклась, потому что все герои нам показаны лишь глазами одного человека. Главного героя. Артёма.

Его характер, его мысли описаны прекрасно. И поначалу он понравился. Это человек, открытый миру, не озлобившийся, умеющий радоваться мелочам, его душа не отягощена любовью или ненавистью, идеей или безыдейностью, заслоняющей всё целью, и поэтому он может относительно объективно видеть мир вокруг. Только в какой-то момент эта пустая душа, лишь катящаяся по волнам без любви, ненависти и цели перестаёт восхищать. Кусок Milkywaу в проруби! Ему улыбается соловецкая удача раз, другой, третий, но вместо того, чтобы держаться за своё счастье, он раз за разом дёргает беду за ус. Не из идейности или по стойкости характера, а из какого-то фиглярства!

Любовная линия… Гм…

Гениальностью книги я не прониклась. Для меня не откровение, что кучка детей, предоставленных себе, – неорганизованны и безответственны, а люди (независимо от возраста), брошенные из упорядоченной цивилизации в первобытные законы джунглей, сами медленно звереют. Но вы когда-нибудь открывали решебник по математике на последней странице, где уже дан готовый ответ? Вы видите ответ, и подтягиваете решение к нему. Ура – подтянул, ну я молодец! Но учитель, проверяя задачку, смотрит на сам процесс решения, а не на результат. В итоге, ответ вроде бы и совпал, но пути к нему оказались бредовыми. Вот и в этой книге: вроде бы теоретически всё и должно было закончиться так, как закончилось, но практически – то, как всё происходило, ужасно неправдоподобно. Как будто автор подгонял сюжет под необходимый ему вывод. Даже не задаюсь вопросом, откуда вообще взялись все эти разношёрстные незнакомые друг с другом дети посреди океана без единого взрослого – ситуация, необходимая автору для его социально-психологического эксперимента, слишком невероятна и требует определённых условностей и допущений. Но то, что даже такая небольшая группа людей даже за несколько месяцев на крохотном острове не успела перезнакомиться или хотя бы сосчитаться – ни в какие ворота. А ещё если речь идёт о конфликтной ситуации на собрании детей, фраза «разрядка пришла как оргазм» – чудовищно неуместна! Неравномерное повествование (то много глав подробно описывается минута за минутой, то вдруг – бац! – и многомесячный провал между главами) сбивает с толку.

Ценность книги философская. Она говорит о том, как важно держаться за цивилизованность, даже когда это сложно и неудобно. Иначе превратишься в животное. И второй момент: сила диктатуры. Жестокий тиран, который за неповиновение бьёт, но и предлагает людям именно то, чего они хотят, в экстремальных условиях оказался более крепким правителем, чем мягкий мальчик, упирающий на силу слова и свободу собраний. Повернёт тиран свою власть для блага общины или для собственного удовольствия – как знать, но организация возможна только под тираном

Сама по себе, как один-в-поле-воин, книга не плоха. Но книга в поле не одна, а если вы читали хоть одну советскую книгу о начале ХХ века – все остальные на одно лицо. Я хотела прочитать про мужика и увидеть его глазами вехи эпохи, но на месте мужика оказался безлико-образцовый не по времени сознательный (и жену не бьёт, и водку не пьёт) революционер, а вехи истории (Русско-Японская война, Первая мировая, весь 17-й год) благополучно опущены за скобки.

Линия ГГ, с кочующими из книги в книгу взглядами, тезисами и поступками обезличила роман, зато я с удовольствием наблюдала за остальными героями и их линиями. Самое сильное впечатление – образ Анны. Противопоставление их с мужем взглядов на жизнь сделали для меня книгу. Представляю, как этот образ трактовался раньше: домостроевская баба тянет мужика, как камень на шее, олицетворяя мещанские взгляды, а он, революционер, устремлён в будущее. А я вижу ситуацию глазами именно Анны: она хочет выбиться в люди, жить хорошо, и не грабежом или жульничеством, а своим трудом. Она умная и работящая, она на своём горбу тянет хозяйство, но муж оказывается к хозяйству не способен, любую работу он считает хомутом. Вольный он, видите ли, человек – от плуга в тайгу его тянет, охотиться да клады искать. Итого: он работает мало, соответственно и живёт плохо, и, не занятый работой, он занимает себя размышлениями о том, отчего же он живёт так плохо. Само собой: царь виноват!

Nota bene. Есть на селе кулак-кровопийца. Перед каждым чёрным своим замыслом он от пуза кормит и до пьяна поит всё село. Сельчане, за глаза кляня кровопийцу, с удовольствием пьют, потом приключается сход, на котором коварные кулацкие планы открываются, и по толпе ползут пьяные выкрики: «Опять обманул (ик!), кровопивец! Мы горбатимся на него, рук (ик!) не покладая, а он, нехороший (ик!) человек!» И так – раз за разом. Ненавидят, вдрабадан напиваются за счёт того, кого ненавидят, потом обижаются, что напоил, а потом ждут, когда тот снова бочку вина на площадь выкатит. Вот честно, после таких эпизодов вся жалость к тяжкой крестьянской доле пропадает…

Под конец безликая, но серьёзная книга и вовсе оборачивается соц утопией в худшем проявлении: добрый дедушка-Ленин раздал каждой бабе по мужику, каждому мужику по земле и каждой земле по трактору; неурожаи отменились как класс, земля сама родить стала, а мужикам осталось только сидеть в тенёчке да советскую власть благословлять за правильно указанный путь…

Художественная литература должна оставаться художественной, а писатель должен оставаться писателем и не принимать на себя роль судьи истории. Когда среди вымышленных персонажей начинают действовать реальные исторические (политические) фигуры, роман оборачивается политагиткой, а переломанная режимом судьба хорошего человека Саши Панкратова из трагедии, которой можно было ужаснуться, превращается в иллюстрацию к политическим аргументам одной из сторон. Вторая, как водится, право голоса не имеет… Писатель может сколько угодно препарировать души собственных вымышленных героев, но не имеет, ну просто не имеет права описывать и оценивать внутренний мир, мысли и воспоминания реальных исторических деятелей, тем более масштаба глав государства! Книга, которая после себя оставляет не человеческие эмоции или эстетическое послевкусие, а желание политической дискуссии – это не роман, а прокламация.

Да, главный герой романа – Сталин, и меня возмущает сам факт. Опиши его автор не дьяволом во плоти, а гением, я была бы возмущена не меньше. Тем более, что линия Сталина никакого отношения к линии детей Арбата не имеет – так зачем она нужна? Как противопоставление дум «великого человека» и судеб «маленьких людей»? Притянуто за уши.

Относительное удовольствие от книги можно получать только есть выкинуть главы о Сталине. Совсем. Лёгкие угрызения совести не стоят гарантированных мук.

Сюжета нет. Есть полдюжины бывших одноклассников, линии которых почти не пересекаются, а выливаются в описание того, как глубоко порядочные персонажи ведут себя глубоко порядочно, а глубоко порочные – глубоко порочно. Автор претендует на охват, развивая линии ссыльного, матери врага народа, глупого приспособленца, подлого энкавэдэшника, ресторанной девки, недовольного среднего класса, деятелей большой политики разного толка… Но одной линии явно не хватает. Линии рядового идейного гражданина, не попавшего в жернова репрессий. А ведь таких, как ни крути, было больше, чем валютных проституток, продажных чекистов и невинных ссыльных вместе взятых. Автор видимо из принципа эту линию даже рассматривать не захотел. Так о какой объективности, о какой «картине эпохи» может идти речь, если сознательно выкинут целый пласт?

Партийцы и энкаведешники – негодяи как класс, за редчайшими исключениями (редкие встреченные исключения тут же расстреливаются), автор отказывается даже допустить, что среди них могут быть и порядочные или хотя бы искренне верящие. Я не отрицаю репрессии. И с каждый отдельным эпизодом согласна: и так могло быть, и так, и вот так могло случиться… Но по сумме этих эпизодов выходит, что ни одного порядочного человека не должно было остаться! Каждую главу думаешь: вот, перестреляли всех порядочных, но начинается новая глава – и вдруг откуда ни возьмись – снова порядочные люди! Не обезлюдела Москва, страна не обезлюдела!

Атмосфера дырявая, хотя тут вопрос сугубо субъективный. Для меня атмосфера создаётся ненавязчиво, но постоянно мелькающими мелочами – приметами времени. Тут же текст какой-то «голый». «Голые» глаголы и диалоги: он пошёл, она сказала… Ситуации и разговоры, которые могли произойти и до революции, и в XXI веке. На 10-20 страниц можно выпасть из времени, пока не мелькнёт, скажем, какой-нибудь военный со шпалами.

Конец оборван. Доведя до финала две линии, автор просто бросил все остальные.

Зато понравился баланс откровенности и сдержанности. Кто, когда и с кем – прямым текстом, но без деталей и пошлости.

Да, характеры черно-белые, но их мысли и эмоции очень живые. Каждым двигают разные мотивы, у каждого свои ценности – и все эти разные мысли разных людей прописаны отлично. Больше всего меня зацепила Варя, хотя как-то неправдоподобно стремительно (буквально за год) она трансформировалась из личности абсолютно безмозглой в абсолютно цельную. Да и, откровенно говоря, кроме неё следить было больше не за кем (мама Саши – человек не моей возрастной категории, Шарок и Марасевичи – персонажи откровенно отрицательные, Саша какой-то слишком герой, а Нина, Макс и Лена – лишь статисты).

Очень любопытна любовная линия. То, как два человека влюбляются друг в друга уже после разлуки. Заочная любовь, которая родилась, крепла, умирала и воскресала без единой встречи влюблённых. Не знаю, насколько истинна такая любовь, ведь люди влюбляются не друг в друга, а в то, какими друг друга нарисовали себе в воображении… Но и идея, и её воплощение – маленький шедевр.

Вывод: политики в книге больше, чем живых людей, и политика эта совершенно лишняя: одних судеб героев хватило, чтобы прочувствовать весь ужас времени; ограничься автор судьбами героев, оценка была бы совсем другой. Но нет, автору мало быть созерцателем, он жаждет быть вершителем, и он без мыла лезет в головы Сталина и его окружения, топя в политике хорошую художественную задумку. Автор здорово передёргивает, но всё-таки не выходит за рамки здравого смысла: не все согласные дураки и подонки (большинство, но не все), не все несогласные невинные ангелочки (большинство, но не все). Персонажи хороши, но следить за большинством из них было неинтересно. То, через что пришлось пройти героям, их мир страха описан до жути искренне и правдоподобно. Но это мир героев, а не поголовно всех и каждого, как хочет изобразить автор. Или это политика? Вот мы и пришли к тому, с чего начали: книга, которая после себя оставляет не человеческие эмоции или эстетическое послевкусие, а желание политической дискуссии – это не роман, а прокламация.

Аллегорично текст, конечно, восхитителен. Миру – мир и ребята, давайте жить дружно. Но если тезисно разбирать каждый их тех постулатов, на которых Леннон строит свой «дивный новый мир», становится жутковато.

Мир без государств и религий… А значит, без веры и корней. Леннону кажется, что государство и религия разделяют людей? Как по мне, так сила, объединяющая людей внутри веры или, скажем, нации, сильнее той, что делит по национальностям и конфессиям.

Нет частной собственности? Но собственность – это не только земельные угодья и нефтевышки, трусы и расчёски – тоже. И я хотела бы сохранить за собой единоличное право пользования ими, не делясь со всем племенем. Частная собственность – это не только гарантия ДЛЯ МЕНЯ, что никто не возьмёт МОЁ, это гарантия для всех окружающих, что Я не возьму ничьё ЧУЖОЕ.

Nothing to kill or die for? Но ведь не только же за нафтевышки люди убивают и умирают! За идею, за свободу, за науку, за родину, за любовь… Кто-то скажет, что слишком много разного можно вложить в эти понятия… Ну так каждый рассуждает в меру свое испорченности… Мой прадед погиб под Ленинградом за своих детей… Я сама никого никогда не убивала и ни разу не умирала, но я не хотела бы жить в мире, в котором нет ничего, за что стоило бы умереть или убить… Пустой это был бы мир…

Спасибо Леннону за попытку. Я представила. Должно быть, слишком живо. Так живо, что описанный рай был бы для меня адом. Но спасибо Леннону за попытку.

Мне самой горько, что я не могу поставить высшую оценку. Для того, чтобы получить от меня десятку, нужно жизнь отдать шлифовке своего литературного таланта. А автор этой повести жизнь отдавала другому. Тому, что ВЫШЕ литературы. И ей не нужно было прибегать к услугам фантазии, чтобы представить, как горит над целью самолёт – она сама горела в самолёте на целью!

Да, повесть читается как художественное произведение. С одной оговоркой: это быль. Невыдуманные истории о невыдуманных героях. Души тех, чьи застывшие портреты есть в энциклопедиях, благодаря этой повести навсегда останутся живыми.

Спасибо, Чижик, за победу. И за память...

Если не знать, что это автобиография, а читать исключительно как художественную повесть – она будет скучной и рваной. Разве что советским пионерам в воспитательных целях. Но если понимать, что каждый персонаж – это живой человек со своей военной судьбой, то сердце разрывается.

Тяжёлая книга о солнечной полной жизни юности и о том, как на эту юность обрушилась война. Как по-разному в деталях, и как одинаково в общем сложились судьбы мальчишек и девчонок: они все бились за Родину, готовые отдать за неё жизнь. Ведь даже война не в силах сломать человека, если он крылат. Убить – да, победить – нет. И кто-то погибнет, кто-то останется инвалидом, кто-то пройдёт через плен, кто-то вернётся домой, увешанный орденами. Все они победители.

Не хватает в книге, пожалуй, одного. Фотографий. Хотя бы автора. Наташи Меклин образца 1940-го: детское личико, толстые косы, росточку – полтора метра в прыжке. И той же Наташи Меклин образца 1945-го: то же детское личико, тот же невыдающийся росточек, кудряшки вместо кос. А на форменном платье – 5 боевых орденов и Золотая Звезда. Та самая Птичка из этой повести…

Давным-давно один мужчина написал сказку о том, как гадкий утёнок вырос в прекрасного лебедя. А это история о том, как нескладный воробей превратился в лёгкую и смелую ласточку. И не она одна – целое поколение таких. Только это уже не сказка.

Дамских любовных романов сейчас навалом, а вот дамский любовно-приключенческий роман а-ля Анжелика – жанр на грани вымирания. Я благодарна автору за то, что она тянет этот жанр, для каждой новой книги подбирая новый антураж и поверхностно, но добросовестно вникая в выбранную тему. Но, к сожалению, как не тасуй декорации, а сюжетные повороты для жанра остаются традиционны: великий воин, юная красавица (причём оба принеприменно не просто голубых, а королевских кровей). Много ахов и вздохов, которые перевешивают море кровищи… Плюс лёгкий налёт мистики… Скаковые жеребцы и девушка, владеющая луком…

Я не верю, что автор не знает, что скаковые жеребцы, лучницы и рогатые шлемы – мягко говоря, преувеличение. Правда не должна испортить хорошего рассказа? Как-то обидно: автор считает свою аудиторию не просто необразованной, но и недостойной того, чтобы ей открыли глаза?

Но самый большой кошмар книги – это героиня. Нет такой клятвы, которую она не нарушила бы, такого добра, на которое она не ответила бы предательством. Похотливая, эгоистичная, взбалмошная, несамостоятельная неврастеничка, не понимающая ни своего места в мире, ни щедрости судьбы ей на подарки – мужчины штабелями падают ей в ноги, беременности наступают и не наступают фантастически уместно… Кроме божественной красоты у неё нет ни единого качества, что сделало бы её достойной быть главной героиней целого цикла.

Цикла переливания из пустого в порожнее. Происшествий много, событий – минимум. Единственное, что связывает влюблённых – это плотское влечение, а все препятствия, из-за которых влюблённые не могут быть вместе, ими же героически и городятся.

Жанр достоин лучшего. Сама автора способна на гораздо лучшее!

Словом, книга не моя. Просто сам жанр не мой. Может быть, для жанра в целом и достаточно, чтобы герой был мускулист, а героиня красива, но для меня нет.

Представьте себе: мужчина (возможно, ваш прадед) уходит на фронт. Откуда он может и не вернуться, где его каждый день могут убить. А дома без родного человека остаётся семья, рискуя больше никогда его не увидеть. Мужчина с фронта пишет домой письмо: возможно, последний шанс для него сказать близким людям, как бесконечно они ему до́роги. Возможно, последняя весточка от любимого мужа, отца, сына. Приходит такое письмо, дрожащими руками женщина (возможно, ваша прабабушка) его разворачивает, а в нём… вымараны цензурой все глаголы. Или прилагательные. Или вообще всё, кроме предлогов вымарано. Почему? Потому что цензору стало скучно и это показалось ему забавным. Представили? Есть другое определение для этого цензора, кроме «выродок»?

А дальше нам предлагают окунуться в мир такого вот выродка и проникнуться его душевными терзаниями. А состоят они из того, что он не хочет воевать. Его-любимого и шлёпнуть могут… Он не идейный пацифист, он вполне согласен, чтобы вместо него воевали и умирали другие. Да, он не боится в этом признаться, но для меня это не повод начинать восхищаться смелостью и честностью этого труса и подлеца. И у меня нет ни малейшего желания сочувствовать людям, не излучающим в мир ничего, кроме желчи, офицерам, которые в борделе проводят больше времени, чем на службе (в военное-то время!).

Мужчина должен воевать за свою Родину! И это аксиома!!! И если этого не происходит, значит, либо А) перед нами не мужчина, а игрековый набор хромосом, либо Б) ведомая война для его Родины несёт не экзистенциальный смысл, а лишь политико-экономическую выгоду для власть имущих. Здесь: и то, и другое. И герой – не мужик, а глумливый эгоист, и война – та самая, что за 4 года вытолкнула США из праха Великой депрессии на ведущие роли в мире.

У меня масса претензий к отечественным постсоветским авторам, пишущим о Великой Отечественной и, на мой взгляд, ОЧЕРНЯЮЩИМ её. Но даже авторам самых грязных, подлых и злых книг не приходило в голову ВЫСМЕИВАТЬ войну. А для Штатов это, видимо, норма. Наши дети в школах читают трогательную и трагическую повесть «А зори здесь тихие», а их – абсурдную сатиру «Поправка-22». Наши сквозь слёзы задают себе вопрос: «А я бы так смог?», а их сквозь смешок думаю: «И нафиг это ваще надо?». Почувствуйте разницу... и задумайтесь, почему мы друг друга не понимаем… и можем ли понять…

Нет, сатира – не мой жанр. Так уж устроен мой убогий мозг, что я воспринимаю тест прямо, таким, какой он есть, а не аллегориями. Я вижу не абстрактные упражнения в философствовании, а жестокое презрение ко всему, кроме собственной шкуры: пренебрежение ко всему и вся, от чужих убеждений, до мук умирающего раненого. Если вы можете заставить себя не видеть всего этого, прикрывшись розовыми фильтрами подтекстов – читайте. Читайте, если вы получаете удовольствие от постранично повторяющихся диалогов, типа: «Это ты?» – «Да, это я». – «А я думал, это не ты». – «Нет, это я. А это ты?» – «Я». – «Это мог быть кто-то другой». – «Мог быть. Но это я». – «А ты уверен, что ты, это ты?» – «Ты псих». – «А кто из нас не псих?» – «Ты точно псих». – «Ты тоже». – «Хочешь поговорить об этом?..»

Ненавижу писать длинные отзывы, но есть такие произведения, которые невозможно оценить односложно. Каждая фраза, каждый факт – есть повод для комментария.

Итак. Читала с большим интересом. Всё ждала, когда же начнётся то, за что у книги такие хвалебные отзывы… И, нет, дело не в том, что этот жанр – попаданцы и инопланетный разум – не мой жанр. Я и раньше читала книги не моих жанров и, заканчивая, признавала, что книга не плоха, просто не моя. Но тут…

Из плюсов – психологическая направленность книги. Вернее, мне нравился сам факт психологических изысканий героев, но не их результаты. Из-за полного игнора элементарных законов психологии и неспособности героев мыслить логически, люди патологически не понимали ни себя, ни окружающих, хотя времени на психоанализ уходило больше, чем на спасение мира. Из отсутствия логичности мысли следовало отсутствие логичности поступков. Герои ведут себя не так, как было бы единственно рационально в конкретной ситуации, а так, как удобно автору, чтобы развивать интригу и плести свои лирико-философские рассуждения. Попав в новое место и познакомившись с новыми людьми, герои вместо того, чтобы выяснять, куда они попали и с кем познакомились, начинаю читать друг другу стихи. А логика автора вообще абсурдна. «А что это у вас на поясе болтается? – Кобура. – А для чего это? – Для пистолета. – А, тогда понятно». По определению не глупый и эрудированный астронавт XXIII века знает, что такое пистолет, но не знает что такое кобура? Даже самый тупой неуч XX века, попав даже в X век, сообразит, что такое ножны! Люди XXII века знают о XX веке так же мало, как люди XX века о веке XVIII. Почему? — потому что и там и там промежуток по два столетия. Автор серьёзно не понимает, что уровень наших знаний об истории определяется не прошедшим временем, а количеством сохранившийся источников? Словом, даже двух страниц подряд не набиралось, чтобы, читая, не воскликнуть: «как?», или «зачем?», или «почему?». Если есть волшебный телепортёр – зачем колоть дрова в запас, опасаясь, что их может не хватить? Как в ситуации совершенно аналогичной Дефо, Пятница за два дня может бегло заговорить на языке Робинзона? Почему, строя тайное убежище, на вечеринку по поводу окончания строительства зовут кучу народа, включая незнакомцев?

Характеры созданы ходульно, но по всем правилам мужского эгоцентризма. Старозаветный рыцарь на необозримый срок покидает любимую девушку (даже не объяснив ей толком, что она любимая), а когда через годы ей надоедает его ждать и она желает устраивать свою жизнь – оказывается, что это единолично она виновата в том, что ничего у них не сложилось. Герои – ходячие энциклопедии, набитые цитатами из классики на языках оригиналов, и супермены вселенского масштаба (в одном флаконе). Все мужчины такие супер-пупер честные-умные-смелые-сильные-талантливые-нравственные, что остальные миллиарды мужчин планеты всех эпох – откровенный шлак под их ногами. Несмотря на это, до того, как им на головы свалились пришельцы, герои прозябали безвестными одинокими неудачниками. Но они по определению самого Звягинцева, существуют в собственной системе (нравственных) координат. Видимо поэтому в нормальном обществе эти самые супер-пупер разгерои, опьянённые безграничностью своих возможностей, ведут себя по-хамски. Оказываются в новых обстоятельствах, но продолжают вести себя всегда и везде одинаково откровенно по-сволочному, с брезгливым презрением поплёвывая на нормы времени и здравый смысл и с упоением эпатируя окружающих людей, всевластием не наделённых.

В сюжете нет естественной непринуждённости событий, которые случаются сами собой, а не волей автора – он вял, тянется неохотно и преимущественно за уши, а, прочитав очередную сотню страниц, понимаешь, что событий набежало с гулькин нос. Зато в избытке пустой трёп затянутых на десятки страниц разговоров. Фантастическая составляющая сводится к тому, чтобы связать в кучу кучу непонятных слов; манипуляции со временем и пространством даны как таковые: автор даже сам для себя не стал продумывать механизмы, торопясь перейти к тому, о чём ему писать приятнее. А приятно ему расшаркиваться в философствовании и смаковать, что может захотеть горстка одиноких мужиков, у которых вдруг откуда ни возьмись появятся скатерть-самобранка, телепортёр и машина времени (в одном флаконе).

Дальше безвкусный и фальшивый, уже изрядно затасканный тысячами плохих писателей поворот. Герой попадает в чужое время и оказывается супер крут. Только тут ситуация вовсе не безобидна: советских солдат 1941-го учит воевать настроенный антисоветски попаданец! Непонятно только, зачем: слишком отчётливо мелькает высокомерно-презрительное отношение автора и к войне (дескать, игрушечная она была), и к победе (дескать, ничего-то не принесла).

Но дальше – ещё больше! Дубль два прыжка в 41-й вообще предлагает нам пересмотреть, кто за что воевал и кто победил. Спойлер: это будут всё те же попаданцы, которые (с этим сложно спорить) лучше Жукова и Сталина знают, как нужно побеждать немцев, потому что Жуков и Сталин делали историю (неправильно, само собой) в реальном времени, а наши попаданцы только оценивали её, уже кем-то сделанную (и оценили, само собой, правильно). С одной стороны, я могу понять желание мальчишки-идеалиста переписать начисто черновик истории, когда полвека спустя становятся очевидны допущенные ошибки. С другой стороны, как-то претит, что мужчина-писатель, вместо того, чтобы создавать собственные истории и сюжеты, пыжиться доказать, как он крепок задним умом историю идеологически перелаживать. Ядовитая антисоветчина автора, маленькими дозами разлитая по всему роману, в главах о войне явно стремится к передозировке. А историческая оценка автора (и его героев) так же узколоба, как и линия партии эпохи «большого террора». Только с обратным вектором. Тухачевский – хороший, Будённый – дурак. Всё! Никаких оговорок, полутонов и архивных материалов. Только тезисы XX съезда и шепоток «Голоса Америки». Нет, я не отрицаю репрессий тридцатых и могу согласиться с разумной критикой «застоя», но субъективная ненависть к Сталину – это одно, а делать его маньяком и идиотом – это уже совсем другое. Вообще все вокруг умных-умных героев – сплошные идиоты. Немцы идиоты потому что в упор не видят внезапную подготовку к войне; русские идиоты, потому что любят Родину такой, какая она есть, а не такой, какой хотят её слепить наши попаданцы; а Сталин идиот… ну просто потому, что он идиот… Зато наши попаданцы настолько гениальны, что с такими дилетантски-некомпетентными распоряжениями точно ход войны изменят. А именно: Советы с треском продуют всю войну уже к зиме 41-го. НКВД разогнать, а все его функции похерить, авиации в любых обстоятельствах летать только полками… Что?

И мало что меня так бесит в книгах про попаданцев, как то, что люди начинают в чужом по сути мире наводить свои порядки – с высоты знаний и идеалов, которых ещё не существует. Со своим уставом в чужой монастырь – в любом случае некрасиво, но тут и «устав» откровенно чуждый, и «монастырь» слишком свой, чтобы такое неуважение к нему проявлять. Через годик-другой современный последователь автора напишет, как новые попаданцы, рухнув в 41-й, начнут там продвигать радости принадлежности к ЛГБТ. Смешно? Горько… Нельзя, ну нельзя нормальность своего мира автоматически считать благом для всех других миров и времён и везде её насаждать! Двое героев задаются вопросом: кто решил, что Сталинская система – это хорошо? Да всего лишь полстраны. Сколько процентов населения согласны с тем, что задуманные героями реформы – есть беспросветное благо? Да только они двое. А если люди поголовно эти реформы не принимают, значит, проблема в людях, а не в реформах. Особенно много проблем с врагами всего человечества – энкаведешниками, которые страшны тем, что продолжают выполнять приказы, которые для них никто не отменял. Давить без суда и следствия этих негодяев! И Берия нервно курит в сторонке от той «демократии», которую мутят в стране заместо его «террора»…

Из отзыва сугубо ИМХО вытекает такой же сугубо ИМХО вывод. С такими диаметрально противоположными взглядами на абсолютно всё нам с автором бескомпромиссно не по пути, и впредь я буду старательно избегать даже случайного контакта с его творчеством. Признаю, что автор при определённых оговорках мог бы считаться неплохим литератором, но он совершенно несостоятелен ни как психолог, ни как фантаст, способный к созданию целостной метафизической картины, ни, к сожалению, как наследник собственной истории. Но вместо того, чтобы раскрывать сильные свои стороны, автор с непробиваемой самоуверенностью ломится в те сферы, которые ему лучше обойти. Я слишком категорична? Не я первая начала: если автор позволяет себе односложно и безапелляционно трактовать сложные исторические фигуры (хороший – плохой), то обязан быть готов к такой же однозначной трактовке и в отношении себя.

Некоторые книги ценны только при прочтении в правильном возрасте. А эта имеет свою ценность строго в привязке ко времени создания. Тогда это могло быть оценено и оценено высоко. Железный занавес рухнул, уже можно писать не только соцреализм, но и… всякое такое-разэдакое… Достоевский ненавидим со школы, Семёнов обрыг, Дюма иностранец, Дж.Р.Мартина ещё не существует – там и тогда даже данные потуги к созданию чего-то диковинного заслуженно могли цениться. Там и тогда. Но откуда у книги такие хвалебные отзывы и по сей день? Потому что мир прекрасен в своём многообразии! Нет такого продукта, который не нашёл бы своего потребителя. То, что я считаю гениальным, для кого-то чушь чистой воды; то, что для меня дрянь, для кого-то шедевр. Так бывает. И это хорошо.

Хотя от самого процесса чтения (удовольствия от лёгкости) сложно было оторваться, сюжет изначально не захватил, а ежестраничные кивки на тугодумность героини не добавляли симпатии ни к героине, ни к произведению. Но это не первое моё знакомство с Дяченко, и я всё ждала появление морали, хоть на последней станице, но такой, от которой захватит дух и простится неувлекательность книги. Но если мораль и ответы на повиснувшие в воздухе вопросы где-то себя и обозначили, то видимо я в этот момент куда-то отлучилась, и мы разминулись.

Не знай я доподлинно, что это книга Дяченко, тех самых, кого я считаю своими любимыми писателями, я бы ни за что не поверила. Так, добротная, но безликая квалификационная работа начинающего неизвестного автора, среднестатистическая МОДЕЛЬ мягкого фэнтези, грамотно написанная, но не очень грамотно продуманная. В лучшем случае – проба пера тех гениев, которые вечность спустя, отталкиваясь от этой МОДЕЛИ, напишут «Шрам», «Ритуал», и «Vita Nostra». Что, что? – и «Шрам», и «Ритуал» написаны раньше? Ну тогда это явно ниже уровня Дяченко. Будь эта книга моим первым знакомством с авторами – читать их дальше не стала бы. Мне повезло, что это не так.

Для каждой книги – свой возраст. Некоторые надо читать в детстве. А некоторые, даже если на них каким-то образом стоит штамп «юношеская библиотека» – в возрасте сознательном. Животный ужас берёт при мысли, что я могла взяться за эту книгой парой лет раньше – и не оценила бы… Сколько, оказывается, надо перечитать, пересмотреть... столько всего передумать, перечувствовать и пропустить через себя, чтобы по-настоящему понять…

Хотя нет, не так, совсем не так… Чтобы книга запала в душу, нужен взаимный порыв: и души, и книги. То, что я так оголёно эту тему теперь на душу принимаю – это одно, но и книга выше всяких похвал.

Вот ведь на чём зиждутся девять из десяти книг лейтенантской прозы? – на глаголе. Танк выстрелил, лейтенант подскочил, добежал до орудия, взглянул на немцев, прицелился, выстрелил, попал, что-то закричал, припал к земле, поднялся, снова выстрелил… И эта книга, вроде бы, тоже и того же состоит, но главное в ней – не глаголы, а то, что происходит между ними. Не действия человека, а его мысли и чувства. То, как реагирует душа человека и солдата на окружающее: на чужое слово (доброе и злое), чужой поступок, атаку и затишье в ней, собственные мысли, воспоминания и поступки. И вся эта бесконечная палитра живых обнажённых эмоций описана с психологической точностью и филологической безупречностью.

И вообще, я раньше думала, что эта книга о Сталинградской битве. Нет. Не совсем. Эта книга о том, что происходит с человеческими душой и телом среди битвы. И не важно, Сталинград за спиной или безымянная высота – важно что и мужик-красноармеец, и молодой лейтенант, и суровый генерал готовы на всё, даже на невозможное, потому что их дело правое.

К вопросу о современной манере изложения военной темы. Сейчас принято в неё пихать столько секса, испражнений и антисоветчины, сколько впихнётся. Дескать, новое слово в литературе: раньше такого не было. Да где же не было? У кого повернётся язык назвать эту книгу цензурированной? Здесь вся, до омерзения, горькая правда войны: и пошлость отношения к женщинам давно не знавшего женщины мужского контингента, и чрезмерная жестокость командования, порой до некомпетентности, и ненакормленные завшивевшие бойцы в окопах, и визгливая трусость, и задающий неудобные вопросы контрразведчик. Но даже при наличистве всего этого люди остаются людьми (даже контрразведчик), а война, показанная Бондаревым, не перестаёт быть священной. Этим-то и отличается классика советской военной прозы от нынешней манеры. Это глубинное. Самое важное. Любовь к Родине.

У этой книги просто потрясающая ретроспектива.

И это одни и те же люди. Которые опускались шаг за шагом. И до боли правдоподобно прописана каждая новая морщинка, и на лице, и в душе.

Вы всё ещё считаете истории про зомби страшными? Да ладно, почитайте «Западню»! Вот где мне действительно было страшно.

Удивительно. Лермонтов ненавидел Россию с её порядками и традициями и скрывался от неё, немытой, за стеной Кавказа. Но и Кавказ он презирал не менее. Его (Кавказ) презирает Печорин, его презирает Максим Максимыч, который рассказывает о Печорине, его презирает протагонист, который пересказывает рассказ Максима Максимовича, его презирает автор, о чём не стесняясь поведал в предисловии. Серьёзно? Автор с таким презрением к людям, особенно инородцам, считается Героем литературы нашей с вами многонациональной страны?

Что же касается самого Печорина, то характеристика «герой нашего времени» применима к нему только в кавычках. Он играет чувствами людей. Просто делает это с такими печальными глазами, что девятиклассницы влюбляются. Глупые девочки, однажды вы всё поймёте, только не было бы поздно…

Из всех книг лейтенантской прозы, рекомендованных когда-то в школе к самостоятельному прочтению, прочитала почти все и уже во взрослом возрасте — о чём не жалею. Одни прошли ровно, но не запали в душу (Бакланов и Ананьев), кто-то зацепил и потряс (Быков и Бондарев)... И лишь эта книга вызвала эмоции скорее негативные.

Всегда сетовала на то, что в книгах о войне не вижу за солдатами живых людей. Это было скучно, зато в голову не приходила мысль о неправдоподобности. В этой же книге вообще нет солдата – есть человек. И только. Даже бесфамильный. Он среди войны, но даже в пылу боя продолжает воспринимать войну исключительно мирными глазами – и до такой степени это неправдоподобно, что читала через силу. И оттого, кстати, что ГГ не солдат, а человек — не стало менее скучно.

И человек этот, Сашка, ну прям такой весь из себя человечище, что опять же тошно. И смелый, и умный, и честный, и находчивый, и человечный, и всё-всё-всё понимающий. (И вот только любимую девушку понять не захотел...) Словом, не живой человек, а прям «икона русского солдата». Зато все остальные герои – топорные и фанерные. В остальных героях нет сложности и многогранности, и каждый из них, такой однозначный, а все вместе такие разные, нужны как будто только для того, чтобы Сашка, весь такой понимающий, понял каждого. Странно: атмосфера в целом – и передовой, и госпиталя, и прифронтовых деревень – выписана отлично, как батальное полотно издали смотрится, но приглядываясь к деталям, глядя на каждого конкретного человека, кривишься.

Но сильнее всего кривишься от зачатков антисоветского посыла, уже здесь проступивших, а на волне перестройки вообще загнавших автора в первые ряды либералов. Тогда будет написан полный грязи и антисоветчины «Искупить кровью», но зачатки этой грязи уже ясно видны в этой повести. Уже здесь глупое командование, сытые тыловики, злые особисты, доступные фронтовички, и главное – солдаты, которые не понимают, за что воюют. Даже Сашка, всё и всех на свете понимающий, а самого главного — не понимает.

Как-то так...

Автор попытался впихнуть в одно произведение идеи, которых хватило бы на три-четыре самостоятельные книги. И на пользу это не пошло. Получился эпос со множеством героев и постоянными временными скачками. И вроде и не сказать, что какая-то линия лишняя, но всего так много и всё так перепутано, что получилось…

… нечитабельно. Есть такое понятие…

Напряжение от необходимости помнить сотню персонажей (подчас с весьма созвучными фамилиями) и разбираться в их взаимоотношениях в какой-то момент перевешивает удовольствие от чтения. А когда романтика и экзотика собственно Манчжурии сменяется на столичные революционные кружки – обидно и горько. Вместо глобальной картины русского (китайского, японского, маньчжурского, таёжного) быта – стремление к соц утопии, все до единого не бедняки – подлецы, все до единого положительные персонажи – социалисты, которые хотят революции даже не ради народного блага, а ради революции как таковой. Как же это узколобо, при том-то замахе, на который решился автор! Даже в системных «Хождениях по мукам» и «Как закалялась сталь» персонажи были разноплановей.

А при такой ангажированности закономерен вывод, к которому пришёл автор: царские генералы проиграли войну только потому, что они царские. И ведь при этом прекрасно описано, что в изменившемся мире изменились и правила войны, но командование, от поручика до генерала, всё ещё, как говорится, «готовилось в предыдущей войне» — не по грязи на брюхе, а под пулями на коне, ни в коем случае не пригибаясь, потому что это будет бесчестием. Не о победе думали, а о чести! Даже лучшие мыслили так, что говорить о худших, для которых армия – это балы и парады? Да и сложно думать о победе, когда речь идёт о столь далёких от Петербурга и столь чуждых землях. И не нашлось генерала, дерзнувшего дерзнуть и не побояться взять на себя за свою дерзость ответственность. И во всём, конечно, виновато самодержавие, а вот будет революция и… Как будто не самодержавие родило Скобелева и Кутузова, как будто в Красной Армии наряду с гениями не было бездарей.

Да и просто тяжело читать, как офицеры радуются собственным поражениям, потому что они близят конец самодержавия. Противно читать, как герои радуются чужой, и даже собственной гибели, потому что она кому-то на что-то должна открыть глаза. А в ситуации, когда «притесняемый представитель прогрессивного рабочего класса» раз за разом начинает буянить, не внемля вежливым просьбам кабатчика / дворника / кондуктора, не слушая вежливого обращения полиции, сам первый лезет в драку с жандармами, нередко с оружием, за что законно получает по морде – как можно раз за разом трактовать эту ситуацию как беспричинную агрессию царского режима к простому невинному прохожему?

Что удалось – так это взаимоотношения людей, простые бытовые ситуации. Как люди реагируют на поступки других людей. Влюблённость, любовь, доверие, обида, ревность, прощение, понимание и непонимание – ситуации и психология поведения людей в них описаны отлично.

Ещё у книги есть один важный исторический момент: выросло целое поколение (уже даже не одно!), которое воспринимает японцев мирным тихим народом, трудолюбиво собирающим лучшие в мире телевизоры в тени сакуры… Но таким тихим этот народ сделала атомная бомба, этому миролюбию всего семь десятков лет! А до того многие века Япония была милитаристской державой, жадной до чужих земель и по-звериному на чужих землях жестокой, а японцы – фанатиками (и хорошем, и в плохом смысле), умеющими воевать и умирать. (Не в обиду Японии и японцам это будет сказано, но у каждой страны есть своя роль в историческом процессе, и из песни слов не выкинешь.)

Словом, впечатление двоякое. Хотелось прочитать о русско-японской войне, а пришлось читать о разборках большевиков с меньшевиками. Хотелось исторической оценки, а она свелась к тому, что всё большевики – хорошие, а все не большевики – плохие. Хотелось целостной картины о мало мне известной страничке истории, а получились прыжки от героя к герою, за которыми терялась суть. Хотелось интересных человеческих судеб, и отчасти они прозвучали, но подчёркнуто интересными эти судьбы автор сделал только потому, что это судьбы революционеров. Под конец и вовсе окрепла уверенность, что книга была не о судьбах людей, а о судьбе революции.

Хотелось другого. Хотелось большего. Обидно, что получилось то, что получилось...

Не стесняясь, а даже кичась этим, автор подчёркивает, что на сие творение её вдохновила история «Ночных ведьм». И я искренне благодарна американке за её искреннее восхищение нашими лётчицами, но те формы, в которые оно вытекло, вызывают оторопь, обиду, брезгливость и море других не положительных эмоций. Потому что на выходе получился не просто ожидаемый мною дешёвый комикс в декорациях красивой магии, а реальные очень злые аллюзии к той стране, о которой писательница ничего не знает и знать не хочет, даже взявшись о ней писать.

Уже после двух абзацев хотелось плеваться от отвращения. И пошло-поехало… Во всей красе читателю живописуется тоталитарное государство, всеми силами гнобящее собственных граждан и поголовно всеми своими гражданами ненавидимое, злобные особисты с янтарными глазами рыскают по улицам в поисках жертв, а та, в ком ясно читается Раскова, спит с тем, в ком ясно читается Сталин (чему я была даже рада – спасибо, что не лесбиянка!). А государство это, кстати, так и называется: Союз. Даже не потрудилась писательница прикрыть свою русофобию другим названием, даже мысли у неё не возникло, что она оскорбляет этим чувства живых и память павших…

Но нет, я не буду уходить в эмоции, потому что тогда меня понесёт… Я критикую литературную часть, но и она не выдерживает критики!

Весь созданный мир – это нелогичная и примитивная система магии в реалиях Советского Союза, какими они представляются тому, кто в третьем поколении воспитан в ненависти ко всему советскому. А уровень проработки сюжета и характеров таков, словно писала трёхлетняя девочка, услышавшая взрослую легенду, та показалась ей слишком сложной, и она решила эту легенду адаптировать в сказочку, понятную ясельным подружкам. Которым не придёт в голову поинтересоваться, почему член экипажа, управляющий машиной, упорно именуется штурманом, или как в стране, в которой вообще нет авиации, могут быть 77 воздушных армий. Про корявость славянских имён вообще говорить не хочется…

Может, проблема не в книге, а во мне: уж слишком хорошо я знаю оригинальную историю женских авиаполков, так что в каждом эпизоде книги мне видится лишь глумливая пародия. Хотя допускаю, что «за бугром» это может зайти – именно так они всё себе и представляют. Но у нас-то самих есть оригинальная история, у нас есть свои настоящие ГЕРОИ; их реальные жизни и боевой путь интересней, живей и неожиданней любых фантазий «по мотивам». Так что пусть будет у этой книги единственное достоинство – пусть она пробудит интерес с настоящей истории советских лётчиц. А сразу после этого – в топку!

Есть такие писатели, одно только имя которых заставляет замирать в благоговении, хотя ты не только не читал ни одной книги, до даже на память ни одного названия не приходит. Таково было для меня имя Стивена Кинга. И захотев наконец познакомиться с его творчеством, я решила опереться на оценку фантлаба и выбрала книгу с наибольшим рейтингом. «Зелёная миля»? – удивилась я. Фильм я в свое время смотрела, но не шибко внимательно, впечатления он не произвёл и стёрся из памяти. И я решила последовать рейтингу фантлаба – тем более, что книга всегда лучше фильма, в книге можно описать такое, что не сможет увидеть камера…

И… вот…

Очень скоро выяснилось, что фильм я, оказывается, помню отлично, и это тот редкий случай, когда фильм снят полностью передавая дух книги, и в книге нет по сути таких образов и мыслей, которые не были бы воплощены в фильме. Я расстроилась – ведь отлично помню, что фильм не понравился. Но книги я читаю внимательней и обдумываю глубже, так что след свой книга, всё-таки, оставила.

Нет, она не вызвала бурю эмоций, но родила много мыслей, причём разнонаправленных. С одной стороны, эта книга наполнена добром и дышит человеколюбием. Разве отношение охранников к заключенным – не вершина христианской добродетели? Вот только на кого эта добродетель направлена? На маньяков и убийц! Ладно, Коффи – исключение, но все остальные? И это здесь и сейчас они смирные и тихие, но они убийцы! И радуясь, что книга наполнена человеколюбием, я одновременна и негодовала: неужели не нашлось лучшего объекта для этого человеколюбия?

И ещё бросилось в глаза манера изложения. Книга написана от лица старика через полвека после событий. И этот старик постоянно повторяется и путается во времени. Это гениально! Но то, что может быть оценено критиками, для простого читателя становится едва ли не пыткой.

В целом, я рада, то прочитала. Книга мне понравилась. В том числе (в первую очередь!) теми противоречиями, которые она во мне вызвала. Но желания продолжать знакомство с магическим именем Стивена Кинга не возникло.

Да-с… После долгого перерыва и серьёзных теоретических изысканий снова возвращаюсь к исторической литературе и… я в шоке… В шоке от поверхностности владения автора собственной темой и безразличия к мелочам, которые это выдают. Бутерброд в Англии ХI века? Уже не говоря о полном неведении тогдашней геополитики.

Верная своему человеколюбию, я уже была готова простить автору то, что он плохой историк, ведь он написал интересную книгу! Но чем дальше я читала, тем менее книга соответствовала этому определению. В итоге она оказалась просто феноменально нудна для заявленного жанра. Есть главный герой, и есть его мечта, к которой он механически всю книгу двигается, каждую главу равномерно прокачиваясь. Близкие оставляют его ровно тогда, когда это удобно по сюжету, новые знакомства завязываются именно тогда, когда он в них нуждается, все немногочисленные случайности книги очень удобно складываются лесенкой в стремлении героя к своей мечте. Нет ни неожиданностей, ни динамики, ни особой симпатии к роботизированному ГГ.

Подробные описания иноземцев (относительно средневековой Англии) тоже восторга не вызвали. Учитывая и то, что автор разбрасывается иностранными словечками там, где в этом не было никакой необходимости, но вот лучшего слово, чем «вуаль» для покрова лица восточной женщины не подобрал. Хотя допускаю, что англичанин одиннадцатого века, ни разу в жизни не видевший еврея и не слышавший даже слово «Персия», мог бы быть в восторге и от этого. Но я ждала от книги большего, чем описаний типа: герой пошёл туда-то, увидел то-то, и это то-то выглядело так-то. Мимоходом при этом кого-то во всех подробностях трахнув… Да-да, снова пошлый, уродующий любую хорошую книгу физиологизм. Тем более неуместный, что ТАМ и ТОГДА подобная половая распущенность и современные сексуальные техники в принципе не могли существовать.

Да, читалось легко, но с лёгкостью перевернув последнюю страницу и оглянувшись назад, все впечатления от книги свелись к пустоте. Это надо было здорово постараться, что в таких-то декорациях и при таком-то размахе географии и не суметь создать ничего мало-мальски внятного. Так что, безжалостно срезаю ещё балл за обман в ожиданиях.

Да, я не объективна. Да, я оцениваю книгу не такой, какая она есть на самом деле, а такой, какой я хотела бы её видеть. Моё право. И моё право быть разочарованной и жалеть о потраченном времени. Но, всё-таки оговорюсь: допускаю, что у книги могут быть и поклонники. Просто я к их числу ни с одного боку. Моё право...

Хорошо, не буду строга к манере изложения, хотя она и невыносима. Нудно и пафосно. Дань времени. Тогда так писали. Смиряюсь.

Неприятно то, как обрываются многообещающие сюжетные линии, под конец вспомнившиеся парой фраз. Зато радует, что не все рабовладельцы негодяи, и не все негры мягкие и пушистые. Люди есть люди, и они разные. Богоподобные герои, карикатурные антигерои, нечеловеческая мудрость маленькой девочки… Ага, помню, помню – тогда так писали, и я с этим смирилась...

Но несколько вещей прямо взбесили.

Перове. Основополагающая часть сюжета. Один негр стоит столько же, сколько все остальные негры хозяйства, потому что он честный и умный и отличный управляющий. Как можно переживать за то, что его продадут на плантацию? Он слишком дорог для грубого физического труда!

Второе. Имена. Каждый пятый герой книги — Сэм, каждый четвёртый – Джордж, ну а Том – вообще каждый третий, плюс пачка Элиз и Эмилий. Верю, что в жизни вполне могли сойтись в одном поместье десять Томов, но это же художественная книга! И нежелание автора разбавить имена, просто чтобы читатель не путался в этом лесе – это просто неуважение к читателю!

И третье. То, что все мало-мальски молодые и красивые рабы – т.е. все, кроме дяди Тома – они же... Твою мать, да они же белые! Белокожие мулаты и квартеронки. Это просто гадко: автор стенает о судьбе несчастных негров, но не готова даже героями «красивой» части своей книги сделать негров, а лепит персонажей по образу и подобию белого человека, чтобы они, белые рабы, услаждали глаз и душу белого читателя.

Хотя, может именно этой маленькой подленькой хитростью и добилась писательница такого резонанса. «Эта маленькая леди начала великую войну». Бесспорно, положение негров тогда было несправедливым, а зачастую нечеловечным – не все же относились к ним, как к членам семьи, — но к благу ли привела устроенная этой маленькой леди война? От открытого бандитизма, учинённого не знавшими что делать со своей свободой бывшими рабами, через неблагодарный но честный труд эпохи Мартина Лютера Кинга с его мечтой, и к нынешнему чёрному расизму...

Но каждый раз, когда какой-нибудь герой книги (белый или почти белый) через страницу кричит, как он ненавидит эту страну, мне всё равно кажется, что герой отворачивается, и тихо перекрестись, шепчет: «God bless America»…

Некоторые книги я дочитываю только для того, чтобы иметь право потом вступить в спор: это шедевр, или подлое злобное антисоветское брызганье слюной на ту власть, при которой, обласканный которой, автор счастливо и негонимо прожил полную наград жизнь. Второе, однозначно второе. И дело не в том, что мне неприятны постраничные любования автора фекалиями – это лишь неприятная форма, но содержание под стать своей форме. Всё: человек, его образ жизни, его чувства, его стремления – всё есть дерьмо. А я не знаю, до какой степени мне нужно сломать свою психику, чтобы научиться видеть в дерьме прекрасное и извлекать из него философию. Причем книга написана с зашкаливающем презрением ко всем и вся: к человеку, к государству, к армии, к порядку и бардаку. Только бог среди презрения и фекалий мелькает чистыми и белым, но так часто автор вопрошает бога, как тот мог допустить столько грязи в этот мир, что даже сам бог становится таким же никчёмным, как всё окружающее.

Две части чётко разделены и очень мало похожи друг на друга. Первая часть – учебка – наполнена дерьмом и скотством, и ничего общего с окопной правдой не имеет. Она о том, как звереют и опускаются люди в тяжёлых бытовых условиях. А когда и где бытовые условия рабочего, крестьянина и солдата были царскими и праздными? Но люди умели оставаться людьми. И только скот всегда останется скотом: и в окопе, и на балу, и в собственном доме (зачеркнуть) хлеву. Сам автор упирает на то, что убогость казармы есть лишь квинтэссенция общей советской убогости. Рука об руку со скотом даже вручение гос премий в Кремлёвском дворце будет пыткой (несчастный автор, как же часто он этой пыткой мучился), рядом с человеком сильным духом и осознающим, что он человек, а не скот, даже грязь военного быта стерпится, заслонённая главным. Но что для каждого человека главное? Ведь если кто-то начнёт писать автобиографическую книгу, он будет писать о том, что близко, понятно и дорого ему. Кто-то будет писать о добре и красоте – даже на войне её можно увидеть, если глаза открыты для неё. А если глаза видят скотство и дерьмо – о том и будет повесть. Маниакально измажется в дерьме всё чистое и светлое: не важно, что девочки-санинструкторы друг за друга и за своих раненых умереть готовы – важно, что нечёсаные они. Всё, скотством не обезображенное, будет отодвигаться на второй план, а на первый план выйдет разномастное отребье. В реальной жизни абсолютное меньшинство, которое почему-то здесь представляется автором основой общества. Герои все как один урки, недолюбленные родителями в детстве и обиженные советской властью. Все командиры – тупицы и подлецы, все женщины – шлюхи, все солдаты – опустившиеся животные, у которых две мысли на мозг: отнять у более слабого его пайку и насрать потом под собственными нарами. Все до единого, независимо он пола, положения и возраста – воры.

С гадливостью продравшись через всю эту грязь, наконец перешла к части два. Слава богу, грязи стало меньше. Осталась кровь. Вполне на войне уместная и очевидная. Окопная правда, о который никто никогда до сего момента не писал? Прошу прошения, а вы читали хотя бы того же Василя Быкова? У него не меньше крови, грязи, лишений и смерти. У него тоже вечные проблемы со снабжением, ошибки и просчёты командования, тяжкая солдатская доля. Только среди всего этого страшного и грязного он старается видеть лучшее в людях. Как и Василий Гроссман, описывавший маховик репрессий, тоже упор делавший не на то, как люди опускались, а на то, как они тянулись остаться людьми. А Астафьев смакует мат-перемат, анатомические подробности процесса мочеиспускания и при всех удобных и неудобных случаях впихивает в текст неприкрытые детородные органы. Что, – если человек в фокусе не срёт, правда считается не такой правдивой? Нет, я не буду бить себя пяткой в грудь, утверждая, что всё было не так. Я вполне допускаю, что именно такой увидел свою войну Астафьев. Только ведь правда у каждого своя, и каждый видит её через призму собственной личности, фокусируя взгляд на то, что ближе и понятней. Автор увидел только скотство. Его право. Только давайте называть вещи своими именами: это «правда Астафьева», а не «окопная правда», и не «правда войны».

«Астафьев описывает войну глазами простого солдата»… А есть ли это хорошо, если дальше носа простого солдата автор видеть не желает? Офицер утром выгоняет бойца на плац на занятия? – о, изверг! Напившегося красноармейца, ввалившегося в помещение для него не предназначенное, давшего в морду офицеру и потом хамившего трибуналу, сослали в штрафбат? – за что? Бойцов, самовольно на много дней оставивших часть, признали не соскучившимися по мамочке детишками, а дезертирами? – а с чего бы это? Никчёмный приспособленец вступает в партию, чтобы сладко жить, и сладко живёт полжизни, проводя в жизнь идеалы партии, собственными идеалами так и не обзаведясь, а погибая на фронте начинает клясть и обличать партию, за то, что его, верного, не уберегла… Ах, смотрите, вот она, какая партия: двуличная, бессердечная, подлая и так далее по списку. Серьёзно? И подлая философия подлой гниды толкается за истину в последней инстанции? Роль партии (кто бы как к ней не относился) мы должны оценивать с точки зрения этой мрази? Серьёзно??? Солдат не накормлен – исключительно потому, что командир получает удовольствие от голода подчинённого. Боеприпасы не доставили: а почему комполка самолично, перекрестясь, не прошёл по воде аки посуху, отбивая нимбом немецкие пули, и не принёс в руках ящик с патронами? Злобные бездарные командиры на плацдарме, грозя оружием, гонят несчастных мальчиков в атаку? Ну, так это война, вообще-то, на то командиры и существуют! Чем для России закончилась Первая Мировая война, когда в армии не стало командиров, все помнят? Но нет, дело не в этом. А в том, что когда милый сердцу автора постой гонимый палками на врага уже опытный солдатик вдруг сам получает небольшую долю командирской власти над ленивым и трусящим молодым бойцом, как он начинает вести себя? Точно так же грозит оружием и гонит на врага. Потому что такова ПРАВДА войны: без встряски, без чужой воли, по природе своей ленивый и желающий выжить человек никогда не сделает то, что он должен сделать: в бой за родину! С каких пор эта фраза из священной стала тем, чем сделал её Астафьев? И когда тот, кто призывает солдата к порядку, даёт очередь над его головой – солдат на деле почему-то не начинает ненавидеть родину и не бросается на того, кто эту очередь над ним дал, а вдруг вспоминает о том, где он, и что он должен делать, хотя сотней страниц раньше Астафьев уверял читателя, что произойдёт обратное, ни на грош не добавив сознательности. Как так?

На словах все командиры – трусы, отсиживающиеся за спинами в тепле, сытости и безопасности, на деле – первые идут в бой со своими солдатам, и если не гибнут, то даже раненые продолжают своё дело, и все лишения делят наравне с бойцами. Хотя нет! – ведь ни один командир за все 800 страниц при этом не упал грудью на ДОТ! Ну, самой собой – трусы! А с какой чёрной ненавистью описываются все политработники, чьё преступление уже только в одном названии их должности? И ведь ни один из них, если вчитаться, по сути, не сказал и не сделал ни одной подлости, наоборот, они деятельны, единственные из героев крепки духом, и ангельски терпеливы к солдатской лени, своеволию и скотству, несмотря на которые добросовестно выписывают ордена на эту солдатню. У каждого на войне своё место. Автор почему-то понимает это применительно к рядовому, но отрицает место отца-командира, штабного стратега или полит работника. Но по его же собственной, по астафьевской логике, без побудительной силы, солдат, дай ему волю, только бы жрал, спал и срал! Потому что согласно астафьевскому описанию – русский человек, из которого лепится русский солдат – есть скот. Автор получает удовольствие от того, что так видит целое поколение, получает удовольствие от живописания извечного русского бардака, от утверждения, что вплоть до 45-го года заградотряды с пулемётами гнали безоружных солдат на танки… Ненавидящие свою родину тупые, голые и голодные безоружные скоты, у которых в армии полный бардак, победили умных, рациональных, умеющих организовываться и воевать немцев. Да уж, новое слово не только в литературе, но и в военном деле, и в истории. Правда? Ну, конечно! Нет логики, зато есть говно – значит, правда. Вот книги других писателей-фронтовиков, в которых есть и логика, и душа, и вера, но зато нет говна – вот там никакой правды быть не может по определению, там – только пропаганда.

Я вот на что обращаю внимание: на личность «правдоподателя». Он врал тогда, когда благодарно принимал от тоталитарного государства награды и звания, или врёт в этой книге, искусно вымачивая в моче столь благосклонную к себе бесчеловечную и безбожную систему? А есть ли разница? – человек откровенно пойман на двуличии. Каждый судит по себе, и я скажу по себе: я не готова верить в «правду» от человека, откровенно пойманном на двуличии.

Кто не согласен – прошу кидаться камнями.

Повесть? Да нет же! Это документальное произведение, автобиография женщины, девятнадцатилетней девочкой ушедшей на войну, а к двадцати четырём ставшей Героем Советского Союза. Это боевой путь её легендарного полка, это живой взгляд на настоящую войну глазами женщины-поэта. Повесть? Это мемуары в чистом виде, просто написанные на таком высоком художественном уровне, что читаются и оцениваются как художественное произведение. И оценка эта может быть только наивысшей. Даже с точки зрения литературной критики, не говоря о восхищении подвигом. И за то и за другое низкий Вам поклон, Наталия Фёдоровна...

Олди всегда читать приятно, но обычно тяжело. Здесь читалось на удивление легко: гладко, как по маслу. После нескольких очень неудачных книг, этот роман напомнил мне, почему я люблю читать.

Был единственный неприятный момент: когда слишком очевидна стала привязка ГГ к узнаваемой исторической фигуре. Но стоило вспомнить первую страницу: «Всъ персонажи являются вымышленными. Любое совпаденiе...» и т.д. — и снова всё стало легко и приятно. Скорее всего, уже через неделю и не вспомню содержания, но удовольствие от самого процесса запомню надолго.

Эта книга замечательная с нескольких позиций.

Во-первых, прекрасные характеры, даже эпизодические, прописанные до последней буквы, включая довоенные эпизоды. Люди живые и разные. Столкновение характеров и подходов, желание выслужиться против желания сделать дело, и то, как по-разному это дело понимают разные люди. А все эти люди вместе, вписанные в умело подчёркнутые детали окружения, создают довольно масштабную картину.

Во-вторых, любопытный детектив. Любопытный, в принципе, не нитью расследования, потому что она всё время рвалась и улики друг за друга, вроде, и не цеплялись, а самим ходом, всеми теми мелкими деталями, из которых состоит расследование, и которые не видны со стороны.

В-третьих, что я часто отмечала: книги о войне похожи одна на другую. Потому что одни на другие похожи боевые действий – лицо войны, и самая главная её часть. И книги, вроде этой, где описывается та же самая война, только совсем другая её часть, совершенно специфическая изнанка, одна из изнанок – выделяются среди других.

И в-четвёртых, что лично для меня было важнейшим: идеологическая точка зрения. В послесталинском Союзе, и тем более в постсоветской России принято хаять органы госбезопасности, выставлять их если и не кровожадными маньяками, то как минимум, глупыми, не в меру подозрительными, а на самом деле, ничего не делающими. Данный роман – ответ всем так думающим. Эта кропотливая, ответственная работа, требующая огромные умственных и физических затрат, посложнее, чем махать автоматом. И подозрительность – неприятная, но необходимая база этой работы. Конечно, ни в одном деле не обойдётся без перегибов, но основа основ – смысл существования и сложнейшая служба СМЕРШа – прекрасно раскрыты в этой книге.

Часто, читая отзыв даже на приключенческие книги, приходится видеть презрительный комментарий, мол, чувствуется, что писала женщина. И «чувствуется» это в основном по излишне частным и подробным описанием, например, одежды. (Почему-то Льва Николаевича, когда он описывал эполеты, в этом не обвиняли!) Так вот: читая эту книгу, и даже зная, что на обложке стоит мужская фамилия, я не могла отделаться от мысли, что писала женщина. Потому что единственная внятна тема − это любовь главных героев, и все связанные с ней мысли, чувства, обиды и прочие сопли. Словом – «женская» стихия. (Правда, с поправкой на чисто мужской эгоизм: мальчики встречаются с девочками, когда им по семнадцать, потом исчезают чуть ли не на 10 лет, а когда, наконец, созревают для серьёзных отношений – радостно выясняется, что девочки все эти годы только того и ждали…). Всё же «мужское» − путешествия, учёба, суровый мужской быт, авиация − условно. Как автор описывает работу героини? Никак. Общими словами, типа «она работала» или «она задумалась о новом методе работы». А как описывается работа героя? Тоже никак. На всю довоенную часть книги два эпизода, где радом с Саней эпизодично промелькнул самолёт, зато постранично нам напоминают, что Саня — летчик. А ведь автор говорит о таком интересном времени, о таких интересных событиях − говорит, не описывая их. Эта поверхностность обижает: такое чувство, что автор просто взял такие романтичные профессии, как полярник, геолог, летчик − в надежде, что они одним своим названием должны восхитить, не удосужившись хоть что-то за названиями поставить.

Атмосферность не просто нулевая − а минусовая: заменить периодически встречающиеся в тексте даты, и можно с лёгкими корректировками касательно прогресса писать и о начале 19-го века и о шестидесятых годах века 20-го. Зато в деталях ненужное детство и дошкольные страхи детёныша, который однажды, через пару сотен страниц, станет ГГ − зачем столько лишнего, столько несущественного, столько, как говорила моя литераторша в школе, «воды»? Чтобы было, где дрейфовать… Ведь само расследование − загадка, которая должна быть движущей силой романа − не движет его, а бессмысленно дрейфует: вроде бы и интересно, но вяло и предсказуемо. О том, что 75% разгадки сами как по волшебству свалились на главного героя, даже говорить не хочется.

Отдельная тема – война. Однозначно, автору стоило остановиться на первой, довоенной версии. Во-первых, лично для меня эта тема слишком всеобъемлюща, чтобы быть всего лишь частью истории, всего лишь фоном. Во-вторых, фон оказался противоречивым. С одной стороны, в главах о войне наконец изредка начала проявляться атмосфера, чем не блистала остальная книга, с другой стороны — море неправдоподобностей.

Что в итоге? Не хочу клеймить книгу, и говорить, что она безапелляционно плоха, потому что читать не было неприятно. Каждая отдельная страница читается нормально, но всё вместе так и не смогло сложиться во что-то увлекательное. Думаю, просто по нынешнем временам, на фоне чётких традиций разных жанров и множества отличных книг на стыке жанров − сей роман «плавает». Для приключений он слишком скучен, для реализма − слишком много невероятных совпадений и подразумеваемого, но не раскрытого «экстрима». Так что − нет, на приключения не тянет. Ни на что не тянет. Эта книга могла стать бестселлером только во времена, когда людей, желающих читать, было много, а хороших книг − мало.

… и получила «великая писательница» Алексиевич Нобелевскую премию, и все мы понимаем, за что: за правду о СССР. И все мы понимаем, что правда об СССР тем считается правдивей, чем большей в ней грязи. А что, грудью на ДОТы не бросались, своим телом раненых от обстрела не прикрывали? Упирает, много-много раз повторяясь, Алексиевич, что пишет про другую войну, не про ту, про которую до неё книги писали и кино снимали. Только ведь война всё-таки одна. Просто она из разного состоит. И из воспетого в советском искусстве подвига за Родину, и из «очеловеченных» российским искусством любовных историй, и из вшей, грязи и насилия, столь милых Алексиевич. Всё было: и то, и то, и то было. Но если раньше только с одной стороны войну преподносили – с геройской, старательно умалчивая про ужасы, то здесь «великая писательница» наоборот старательно умалчивает геройскую, фокусируясь только на грязи и страхе. Весь вопрос в фокусе и балансе.

Нет, спасибо, конечно, «великой писательнице», что она собрала и записала все эти воспоминания, но тоже не без оговорок. Уж слишком любовно она из всего рассказанного выделяла только самое-самое пикантное. А ведь во всех рассказах, которым она уделила больше пары абзацев, чётко мелькает, что девушки сами шли на эту войну, сами счастливы были быть нужными своей Родине, и все тяготы, которые пришлось пережить, были для них второстепенны, а главное — их вера и их цель — то, что сама Алексиевич упорно отодвигает на десятый план. И даже не стесняется высказываться в том духе, мол, не ужасно ли это, что девушки сами добровольно хотят на войну за Родину идти? Родину, которая их даже женским нательным бельём обеспечить не может...

И всё-таки, я рада, что прочитала. Очень рада. Зацепило. Многое запомнилось и очень глубоко запало в душу. И, как не ужасны некоторые эпизоды, всему написанному я верю. Только надо чётко отгораживать чистые воспоминания фронтовичек от позиции «великой писательницы», неизменно окрашивающей в свою собственную мутную эмоциональную окраску чужие прожитые жизни. И чётко понимать, что эта книга – тоже не есть правда в последней инстанции, мол, всё было так, только так, и ничего кроме этого не было. Было! Всё остальное: и подвиг, и вера, и молодость — тоже были!

Есть замечательная повесть Героя Советского Союза Наталии Федоровны Кравцовой «Госпитальная палата». Вот в ней нет проблем с балансом. Там есть и страшные увечия, и домогательства; и, вместе с тем, женщины остаются женщинами, и не сомневаются в том, за что воюют.

Так в чём же заслуга «великой писательницы» Алексиевич? В том, что она записала чужие воспоминания? Причём, настолько выборочно, что кроме грязи ничего не осталось? Ну да, Нобелевка обеспечена.

Что у нас там с хронологией? Пишет в 60-х Борис Васильев пьесу под названием «Танкисты». Пьеса не заходит, зато ложится в основу сценария снятого в 71-м году фильма. Фильма, ставшего легендой, который наизусть знают миллионы людей, в том числе и я. А данная повесть (на первой странице чётко стоит именно это слово «повесть» !) с киношным названием, издаётся через 24 года после съёмок, хотя на последней странице и стоят цифры «1970».

И я в непонятках.

Очень похоже на то, что через 24 года автор решил написать книгу по фильму, причём настолько близко по диалогам и настолько сухо по описаниям, что создаётся впечатление, что он просто отнёс в издательство киносценарий. Из нового – только смакуемые репрессии, много детальней всех остальных эпизодов.

Но даже если предположить, что повесть действительно написана ДО фильма, то зачем было так долго ждать для публикации? Не год, не два, а четверть века. Не верю, что не пускали: с его именем, если бы захотел – напечатался бы и раньше. Но за 24 года – всё – время ушло.

И вот я искренне не понимаю – зачем? Чтобы напомнить о себе, потому что фамилию сценариста в титрах помнят не все? Или чтобы на волне обругивания почившего СССР и своё слово вставить о страшных тридцатых?

Нет, слова из песни выкинуть можно, а вот вставить новый эпизод в старый фильм – нельзя. Он снят раз и навсегда, и в отличие от многих экранизаций, которые живут наряду с книгами-первоисточниками, этот фильм сам стал первоисточником. А любой интересовавшийся человек и без данной приписочки знает, что по изначальному сценарию должно было быть 2 серии, включавшие и репрессии, но пришлось резать, и вовсе не потому, что худсовет не устроили репрессии, а потому что не позволял хронометраж.

Да, я плакала над многими эпизодами, но только потому, что в глазах стояли кадры из фильма. Трогали они, а не бумажные рубленые фразы.

Чего я ждала от повести, изначально зная хронологию? Сама не знаю. Как минимум, чего-то нового. Я ошиблась. Изначально хотела приписать, что рекомендовать могу только тем, кто не знает фильма (если такие найдутся), но понимаю, что те, кто не знает фильма, не имея перед глазами живой игры Ланового, вряд ли этим топорным текстом впечатлятся. Увы. Жаль.

В меру остросюжетно, в меру наивно. Взрослому будет пресновато, но отличный вариант для юношества. Тем более отличный, что 99 из 100 приключенческих книг имеют своими героями французских мушкетёров, американских индейцев, английских путешественников, голландских пиратов и т.д. и т.п. Не говоря о том, что 99 из 100 классических книг приключений написаны слишком давно и слишком тяжеловесно, чтобы получать от них удовольствие.

Но не могу не оговориться: Соротокина, конечно, не единственная, кому удалось написать добротный приключенческий роман на русской почве. Но прогремела именно эта книга благодаря случаю: экранизации. Отличной, кстати сказать, экранизации, более динамичной и менее невинной, чем оригинал, за единственным вечным киношным недостатком: возраст героев: 25-27-летние мужики играют 16-летних мальчишек. Преимущество книги над фильмом разве что в глубже раскрытых характерах.

Вердикт: если вы смотрели и хорошо помните фильм, и если вам перевалило за 25, тогда тратить время на книгу не стоит. Но подсунуть её 13-летнему подростку, если он вдруг изъявит желаний что-нибудь почитать – однозначно.

Как всегда после Аберкромби, впечатления приятные. Заново перетасованные старые знакомые; интрига не велика, но герои и их поступки радуют. Но три мелочи с самого начала здорово мешали.

Первая: говорящие имена. Спасибо переводчику, он их хотя бы не переводит, но я достаточно знаю английский, чтобы совершенно неуместные в творимых обстоятельствах имена резали слух.

Вторая – это обман ожиданий относительно атмосферы. Рецензии и отзывы в один голос кричали о Диком Западе, но у меня ассоциации были нулевые. Это все тот же мир «меча и магии» (зачеркнуть) «ножа и говна», это всё тот же Аберкомби; золотой лихорадки, фургонного способа передвижения и местного аналога индейцев для меня недостаточно для вестерна. Хотя, конечно, это больше косяк рецензентов, чем Джо.

Но вот третий недостаток полностью на его совести. Вот за что я, женщина, всегда любила его книги? За сильные женские характеры. Ферро, Монца, Колючка Бату… А здесь Шай. И только на четвёртый раз я ясно увидела, что характер-то на самом деле один, просто втиснутый в разную внешность. Обидно.