Шутливый взгляд издателя на покупателей книг с места продавца из-за прилавка, во время выездных культурных мероприятий типа ярморок.

Любопытный рассказ о фэндоме Китая, о той его части что интересуется именно НФ: любители научной фантастики кучкуются при университетах (97 студенческих обществ на момент интервью, 2023 год), однако после окончания учебы у людей не остается времени на хобби и таким образом средний возраст любителей НФ — это возраст студентов. Повзрослев, они вынуждены покидать сообщества под давлением жизни.

Любопытная статья о волгоградском фэнзине, который в 1984 году выпустил Борис Завгородний. К сожалению в преамбулу статьи закрались некоторые ошибки, которые надобно исправить:

Отечественные фэнзины конца 80-х – начала 90-х гг. можно разделить на несколько видов: литературно-художественные журналы («Алтарь», «Амальтея» и др.), информационно-библиографические бюллетени («Гелиос», «Оверсан-Информ», «Библиографический листок», «Измерение-Ф» и др.), критико-библиографические журналы («Оверсан», «Фэнзор», «Интеркомъ», «АБС-панорама», «Двести» и др.), фэнзины смешанного типа («Сизиф», «Оберхам» и др.) и юмористические фэнзины («Страж-птица» и её бесчисленные подражатели).

«Измерение-Ф» библиографическим не был, он был чисто литературным, из следующий группы — «Оверсан», «Фэнзор», «Интеркомъ», «АБС-панорама», «Двести» — библиографическим был только «Интеркомъ», остальные занимались критикой, интервью, эссеистикой, полемикой.

Живая история движения клубов любителей фантастики (КЛФ) через историю конкретного КЛФ «Ветер Времени», а так как история КЛФ неотделима от событий в стране, описаны и конвенты в других городах. Атмосфера 1980-х передана отлично. Цветные фотографии присутствуют, но хотелось бы их побольше — и размером, и количеством.

Книга перемежается рассказами о современном состоянии дел в изучении спутника Титана космическими зондами — и фантастическими рассказами о полете сверхкорабля с поселенцами, в середине этого столетия.

В XIX веке жил в России биолог, немножко ихтиолог, Николай Яковлевич Данилевский. В 1850-60-е годы исследовал рыбные ресурсы Волги, Каспия, Азова, Белого моря. В 1860-е был директором ботанического сада в Ялте. В 1885 году, перед смертью, издал двухтомник «Дарвинизм», в котором пытался опровергнуть теорию эволюции. Интересно что когда высокоэрудированный, но в целом плохо образованный человек несет ерунду в строго научных областях, то его наивность очевидна сразу же его современникам. «Дарвинизм» (точнее было бы назвать конечно «Антидарвинизм») Данилевского высмеян сразу же после издания — Тимирязевым, Фаминцыным, Карпинским. Книга ушла в утиль, и не переиздавалась. В 2015 году московское издательство ФИВ (печатает книги по православию и монархизму) переиздало-таки «Дарвинизм» Данилевского, с аннотаций: На базе дарвинизма выросли многие разрушительные политические системы, такие как социализм, коммунизм, анархизм, национал-социализм, глобализм и т.д. Книга была плодом двадцатилетних размышлений, в результате которых «все здание теории» Дарвина, — как пишет Н.Я.Данилевский, — «развалилось в моих глазах в бессвязную кучу мусора».

Так бы и сгинул в чреве букинистических магазинов Данилевский, если б не написал он книжку... по истории — «Россия и Европа» (1871). Глава вторая книги называется «Почему Европа враждебна России?» В ней Данилевский пишет что России ведет войны только ради защиты своего существования, и никогда завоевательных войн не вела. А захват Финляндии 1808 года считать завоевательной войной нельзя, потому что в ходе захватнической войны уничтожается государственность захваченной территории, а так как финны просто бегали дикарями по тайге, то никакой государственности император Александр I не уничтожал. И далее иезуитский тезис: да полно те, русская народность такая могучая, что какой ей прок от захвата какой-то крохотной Финляндии?

Глава седьмая тоже ласкает слух славянофила: «Гниёт ли Запад?». Какая прелесть, через полвека термин взят на вооружение карикатуристами коммунистической партии, однако Данилевский коммунистов недолюбливал, но кто же против такого хлёсткого словечка для идеологической борьбы. В главе 14 обосновывает необходимость взятия Константинополя – а то славяне рассыплются исчезнут и вымрут, если у них не будет Царьграда. В XVI веке турки взяли Константинополь у греков, значит турки должны вернуть Константинополь грекам, но греки уже не те что в Древней Элладе второго века до нашей эры, грекам наследует Москва, значит турки обязаны вернуть Константинополь правильным грекам, москвичам девятнадцатого века. Это безусловно честно, иначе и быть не может. Тем более что юридически Константиполь «вещь, никому не принадлежащая», это доказано. Чтобы силой взять Константинополь, надо положить примерно 150-200 тысяч человек и эскадру в несколько десятков панцирных и других судов. Затраты составят 100 миллионов рублей, но это всё мелочь потому что выгоды, которые он бы принес ей, поистине неоценимы и неисчислимы. Кроме того, захватив Константинополь, России не придется его оборонять! Он так устроен и географически расположен, что другие страны его не смогут отбить и захватить! (Тут мне показалось что Данилевский забыл что на предыдущей странице сам же описал как легко и непринужденно можно захватить город).

Далее идут чудеса топографии: захватив Константинополь, произойдет «сокращение в одну точку 2500 верст пограничной линии и соединенная с этим экономия военных и финансовых сил». Вот так: граница станет маленькой, как корнишон, и оборонять ее можно будет небольшим казацким отрядом, что обойдется в очень маленькую сумму денег. Через 45 лет эта слабо обоснованная идея о необходимости Константинополя для Российской империи, послужила одним из аргументов для её вступления в Первую мировую войну. В 1914-1918 Российская империя потеряла на полях сражений и в госпиталях, по разным оценкам от 0,6 до 10 млн. человек. Страшно когда образовательный уровень царских сановников, принимающих решения, еще ниже чем у авторов идеи.

Там много такого жонглирования терминами, вольной арифметики «берем сто миллионов рублей и захватываем», интересно что книга «Россия и Европа» Данилевского поднята на щит славянофилами, этатистами, идеологами особого пути России, среди которых Леонтьев, Трубецкой, Достоевский. Данилевского начали причислять к историкам, философам, социологам, и даже записали в отцы геополитики. Данилевский стал звездой там где и не пахнет проверяемой наукой, а все достижения заключаются в словесной эквилибристике, балабольстве и мастерстве угождать вкусам платежеспособной публики, и чем толще напечатанный опус – тем солиднее «геополитик».

Короче всё полностью повторяется — лженаука против прогресса, недоученые против демократии.

Александр Полещук начал свою журналистскую деятельность в 1958 году, сразу после школы, в районной газете «Трудовое знамя» Петуховского района Курганской области. Подробно описывает как устроился на работу, какой был круг обязанностей, как протекал рабочий день. Параллельно поступил на журфак Свердловского университета, и через три года начал работать уже в свердловских изданиях. Потом продолжил учебу в Москве, в аспирантуре, из аспирантуры попадает в помощники одного из секретарей ЦК ВЛКСМ.

Работая в газете «На смену!», участвовал в создании праздничного спец.номера по поводу пуска крупнейшей в мире фабрики по обогащению асбеста треста «Ураласбест» к 50-летию Октябрьской революции. Газеты должна была показать бурлеск трудового энтузиазма и слаженную работу подрядчиков при строительстве этого промышленного гиганта. Праздник готовился несколько недель, приближалась торжественная дата, однако стройка несколько затянулась, спецвыпуск не состоялся, завод запущен лишь через два года. (стр.106) Через два года — вместо планировавшихся двух месяцев. Полное фиаско плановой экономики.

Учась в московской аспирантуре, Полещук участвует в социологическом обследовании «Районная газета и пути ее развития». Цель исследования – выяснить как воспринимают районную газету ее читатели, и что им на самом деле хочется читать в районной газете. Заказчик исследования (государственный комитет по делам издательств) перечислил университету 50 000 рублей, аспиранты получают зарплату – но лишь для того чтобы тут же отдать ее своему руководителю, чтоб тот занимался печатанием документов и оплачивал машинное время для обработки данных. (стр. 144). (такая вот изворотливость и коррупция в самом простейшем примере).

Полевые исследования проходили в Шацке Рязанской области, в 1970 году, опрошены сотни читателей. Результаты были настолько обескураживающими, что брошюра по итогам исследования вышла в свет лишь в 1977 году:

Между СМИ и реципиентами были обнаружены «языковые ножницы»: люди не могли объяснить смысл того газетного текста, что предъявляли им в ходе опроса, не знали значений слов из политического словаря. Знавших весь включенный в эксперимент словарь было менее 2% читателей, владевших менее чем его половиной – 9%. 39% не знали, что означает слово «диктатура», 42 – «суверенитет», 46 – «империализм», 48 – «гуманизм», 50-60% — «демократ», «оппозиция», милитаризация», 60-90% — «левые силы», реакционер», «либерал». (стр. 147).

По работе в Свердловской области Полещук общался с секретарем обкома ВЛКСМ Владимиром Житенёвым, Житенёв быстро дорос до секретаря ЦК комсомола, переехал в Москву, и ему потребовался референт. Осенью 1970 года Полещук получает предложение поработать референтом секретаря ЦК ВЛКСМ, учебу в аспирантуре прекращает. Далее следует работа по организации съездов, слётов, собраний, подготовка книг и т.п.

«Привилегии ответственного работника ЦК ВЛКСМ можно считать компенсацией того зависимого, отчасти даже бесправного положения, в каком он пребывал по сравнению с обычным гражданином СССР. На нас не распространялось действие кодекса законов о труде и защита профсоюзов» (стр. 174).

Такого изощрённого объяснения нахлебничества давненько я не читал.

В 1983 году Полещука назначают главным редактором журнала «Вокруг света». Хотя периоду работы в журнале отведено в книге колоссальное место (страницы 257-500), львиная доля этих страниц отдана под пересказ статей лучших журналистов, корреспондентов и приглашенных авторов журнала, рассказы о постоянных авторах и выдающихся путешественниках. (Любителям фантастики будет интересен рассказ о Льве Минце – прототипе Льва Христофоровича Минца, героя рассказов Кира Булычева «Гуслярского цикла», стр. 385-394)

Интересного по сути очень и очень мало, буквально крохи. Например небольшая история о том как был сохранен стол главного редактора В.Сапарина. Или сюжет о причинах небольшого тиража «Искателя».

Финансовая сторона освещена эпизодически, почему-то только за один год.

«В 80-е годы «ВС» выходил тиражом около 2 миллионов 800 тысяч экземпляров, столь же стабильно высокой была прибыль. Приведу для примера экономические показатели издания за 1986 год (без «Искателя»):

Разовый тираж – 2 801,0 тыс .экз.

Штаты – 24 ед.

Месячный фонд зарплаты – 5 092 руб.

Гонорар на номер – 4 325 руб.

Доходы – 26 837 000 руб.

Расходы – 11 376 000 руб

Результат (прибыль) – 15 471 100 руб.

Себестоимость 1 экз – 34 коп.

Номинал – 80 коп.»

(стр. 305)

По подписке и в киосках журнал продавался по 80 копеек, себестоимость его 34 коп.

ЦК ВЛКСМ получал миллионы рублей, но не делал капитальных вложений в издание. Полещук пишет что получили лишь фотоаппараты Nikon, магнитофоны Грюндиг, и пишущие машинки Ятрань. В типографии стояла устаревшая французская печатная машина 1960-х годов, которую с большим трудом чинили местные умельцы, и качество печати неуклонно снижалось, особенно это было заметно на цветных фотографиях. (стр. 306)

Период 1990-х тираж журнала неуклонно падал, цены на всё росли, экономические взаимоотношения постоянно менялись, после описания всех перипетий, чудом является что журнал вообще выжил и просуществовал все эти годы.

После смены собственника издания и ухода из «Вокруг света», Полещук 15 лет работал главным редактором журнала «Восточная коллекция» (издание Российской государственной библиотеки).

Среди рассказов о судьбе разных коллекций и собраний, Полещук повествует о такой истории:

В 1930-40-е годы в библиотеке МГУ работал Н.В.Скородумов, страстный знаток и собиратель книжных раритетов, библиофил. В его личной библиотеке было свыше 40 000 единиц хранения (книги, журналы, открытки и т.д.). Одной из собирательских тем у него была эротика и порнография. После смерти коллекционера оценочная комиссия библиотеки им. Ленина вывезла книги Скородумова из квартиры его вдовы, провела осмотр и оценку книг. Часть книг была куплена за 17 тысяч рублей. Однако эротическая часть коллекции (9426 единицы) «не представляет ни научной, ни исторической ценности для читателей Библиотеки и является сугубо вредным пережитком буржуазной идеологии». «Библиотека им. Ленина не сочла также возможным вернуть литературу столь вредного характера гр. Буровой, поскольку хранение ее на дому частным гражданином представляет определенную опасность. Находящаяся в настоящее время эротическая и бульварно-порнографическая литература из библиотеки Скородумова не может быть возвращена частному лицу, так как эта литература может храниться только в спецфонде». (стр. 567-568)

Интересен взгляд Полещука о месте России в мире:

«Быть может, ставшая в последнее время популярной идея российской (евразийской) цивилизации и распаляет национальная гордость, но серьёзных аргументов в ее пользу не могут привести. Да, Россию можно назвать евроазиатской страной, потому что она расположена на двух континентах и населяют ее народы европейские и азиатские, что отразилось в ее истории и культуре. Но все же у нас европейское образование и наука, европейское законодательство и политическая система; мы говорим на одном из славянских (то есть европейских) языков и пользуемся созданной на Балканах по образцу греческого алфавита азбукой.. … не будь окна в Европу, нам пришлось бы долго создавать собственную промышленность, армию и флот; наша наука и культура – плоть от плоти науки и культуры европейской; мы легко перенимаем европейские обычаи и моды. .. … При всём нашем своеобразии, при всей пресловутой «азиатчине» изобретать особую российскую цивилизацию – значит заранее признавать себя маргиналами, бредущими по мировой обочине» (стр. 492-493).

Пародия на молодых талантливых авторов, показывающая что уровень знаний о мире чётко коррелирует с грамотностью.

Прекрасная книжка о веселых приключениях на легальном и нелегальном рынке предметов искусства — как делают подделки, как перелицовывают картины малоизвестных живописцев в картины именитых мастеров, как обманывают экспертов и как обманываются сами эксперты. Особых подробностей нет и быть не может по причине того что многие участники событий не только живы, но и вес в обществе имеют.

«Управление» — это аллюзии к Францу Кафке («Замок», «Процесс»). Такое же вязкое повествование про бюрократическую дурь и как регламентация развращает человека, а выжить в такой системе могут только пломбированные подонки либо совсем безмозглые и бессовестные типа шофера Тузика. Кажется что «Управление» кажется осталась в прошлом, и понять ее могут только жившие при СССР. Сейчас тоже есть забюрократизированные структуры, никуда это не делось. Но тут счастье наше в том что сейчас можно жить и расти вне тотальной бюрократии, и сводить общение с маразмом до минимума, а при советах человек так не мог, бюрократия и абсурдность обволакивала всё и всех.

Для книгоманов и книгочеев — приятное чтение, циничный и ёрнический взгляд на нас, простых покупателей, с той стороны прилавка. Описаны фрики и неадекватные посетители, требующие невозможного (книга с родным ценником в 20 фунтов продается за 4, и дама смеет еще просить скидку. Ступайте на заправку Шелл, попросите бесплатного бензину. Шелл и не заметит на фоне своих миллиардов потерю двух-трёх галлонов, но не уступит ни пении, так почему вы требуете скидку у нищего букиниста с протекающей крышей, обвалившейся печной трубой и живущего в неотапливаемом доме?).

Интересны подробности работы с Амазоном — как этот маркетплейс выкручивает руки маленьким торговцам и буквально заставляет продавать по цене ниже, чем хотел продавец.

Орнитологическая фантастика, добротная смесь «Запада Эдема» Гарри Гаррисона и «Сказок для идиотов» Б.Акунина — биологическая цивилизация в антураже замедленного, отставшего в развитии мира с сатирическими приправами из нашего скрепоносного настоящего.

«А под потолком, само собой, — пожарный биодатчик: такая же, как и в нашей школе, клетка с канарейкой и филином, разделенная сетчатой перегородкой. У на считалось особым шиком, слиняв с урока, обкурить табачным дымом бедную канарейку. Ее верещание выдергивало филина из спячки, а громкое, на всю школу, уханье было сигналом к срочной эвакуации» (с.98).

Краткий сказ о попаданце в эпоху великого перелома, безуспешные попытки перестроить ход войны.

Первый раздел книги под названием «Стругацкие: взгляд со стороны»– это исследование повестей Стругацких, «Пепла Бикини» и «Отеля «У погибшего альпиниста». Сравнивая три изданных варианта «Пепла..», Павел отдает предпочтение двум первым (журнальным) публикациям в силу их более документальности и романтичности.

«Отель «У погибшего альпиниста» разбирается по пяти изданиям – как дотошный редактор, Павел обкатывает вслух смысл и значения слов, эпитетов, прилагательных, выбирает из всех пяти вариантов издания повести наиболее точный и верный вариант. Эта двухсотстраничная работа наверное была бы интересна начинающим писателям для понимания как надо писать лучше и доходчивее, тут очень наглядно показано что синонимичные слова имеют оттенки смыслов и способны порой менять настрой от прочитанной фразы или иначе раскрыть ситуацию.

Особняком стоит статья «Дело о пришельцах» (стр. 76-110). Тщательно препарируя «Отель..» – с цитатами, с рассуждениями, с объяснениями мотивировок персонажей, Павел приход к неожиданным выводам, например что описываемый в книге отель содержится на средства инопланетян.

Второй раздел книги, «История советской фантастики», составлен из статей, опубликованных Павлом Поляковым в своём ЖЖ-блоге. Подобная фиксация на твердом энергонезависимом носителе не в новинку, известен например «Путь ёжика» Леонида Каганова, «Диалоги» Владимира Березина – когда наиболее интересные и ценные материалы, появившиеся в сети, дабы не сгинуть бесследно, фиксируются книжным изданием.

Про советскую фантастику 1960-70-х гг отмечает что резко увеличился возраст молодых писателей-фантастов: в 1960-е книжками дебютировало поколение рожденное в 1930е- первой половине 1940-х годов, то в 1970-е первые книжные издания заимели представители .. того же поколения 1930-х. Связано это обстоятельство с ухудшением политики в области книгоиздания, с разгоном редакции Жемайтиса в «Молодой гвардии», с общим экономическим положением в стране. В печать могли пробиться только очень настойчивые люди, со связями, знакомствами, опытом существования в административно-командном плановом хозяйстве, то есть люди с большим жизненным опытом.

Рассказывая об изданиях фантастики в семидесятых годах, Павел отмечает и переводные книги, не ограничивается одними лишь отечественными авторами.

Интересно послесловие Андрея Коломийца – на двадцати страницах он рассказывает историю омского фэндома, о КЛФ «Алькор», о свердловском конвенте «Аэлита», о ежегодном конкурсе «Великое Кольцо», о встречах с писателями (со встречи с Сергеем Павловым: «проявилось удивление по поводу неожиданной осведомлённости фэнов» в литературной жизни). Интересная деталь: выявление лучшего произведения года проходило в форме анкетирования читателей фантастики со всего СССР. Отпечатанные листочки со списком номинантов рассылались по всей стране по списку существовавших клубов любителей фантастики и по фэнам-одиночкам, но обратно приходило едва ли 10 процентов (с.381).

Сборник анекдотов на окололитературные темы — если бы Франц Кафка работал в СССР, какой роман о превращении он бы написал, почему Чадский вернулся из Африки с жирафом, какая экономическая подоплека в романе «Психо» Роберта Блоха, и в каком произведении Достоевского описан формат интернет-чата.

Небольшая история о попытке спасения Европы от оспы в мире победившей лженауки, XXI век. Специалистам приходится прикидываться магами и колдунами, чтоб сварить зелье (на самом деле — достать из древнего хранилища-холодильника сыворотку вакцины).

Действие романа происходит в самой середине XXI века. Соавторы просто пролонгировали нынешние «перегибы»: полностью легальное порно, биоморфизм человеческого тела как модные фенечки-бусинки, вымершие от болезней континенты (в данном случае не повезло Африке), индустрия развлечений помимо видеоряда обогатилась сенситивным наполнением, то есть наблюдатель помимо изображения и звука получает полный комплект других чувств (фантоматика Станислава Лема в действии).

Множество сюжетных линий, множество персонажей обоего пола и разных возрастов, разных стран и занятий, действуют там-сям, временами пересекаясь. Шокирующим выглядит новый вид экспорта, после полного истощения минеральных ресурсов — «дети вместо нефти». Это жестокий мир, Хаксли и не снилось.

Есть в литературе романы жанра “экшн” — динамичный сюжет, сплошное напряжение повествовательного ряда, активная жизненная позиция персонажей, стремящаяся раскрутить пружину читательского внимания на максимальные обороты. «Татарская пустыня» — роман анти-экшн. Если вам понравилась новелла Дж.Р.Р.Мартина «Мистфаль приходит утром», то роман Буццати не оставит вас равнодушным: та же картина ожидания отложенного чуда, заволакивающая жалкий человеческий разум мощь вселенских просторов, и горькое осознание ничтожности, ненужности и одиночества человека. Военный формализм доведен Буццати до абсурдного совершенства, паранойя томится в ожидании повода для геройства, задолго до войны люди гибнут из-за мелочей с единственной целью — стать Героями. Неважно, как ты жил, главное — красиво умереть. Эта парадигма пронзает остро отточенным клинком весь маг.реализм, Буццати тут не исключение. Ведь жизнь зачастую — это однообразная серая череда банальностей, доводящая своей монотонностью до полного и бесповоротного отупения кого угодно, будь он хоть семи пядей во лбу. Выжить человеку помогает только призрачная «иллюзия, что самое главное у него еще впереди».

In memory yet green, in joy still felt,

The scenes of life rise sharply into view.

We triumph; Life's disasters are undealt,

And while all else is old, the world is new.

Название двухтомника — в первых строках стихотворения Азимова.

Поразительно, но это пересказ рассказа Росс Роклин «The Men and the Mirror» (1938 год издания).

«Если кто-нибудь из писателей задумал бы доказывать, что свобода ему не нужна, он уподобился бы рыбе, публично уверяющей что ей не нужна вода»

М.А. Булгаков

.

Есть расхожее мнение, что цензура помогает творцам творить под гнётом лучше, сильнее использовать аллегории, выкрутасничать с метафорами.

Еще польза цензуры видится в том что умные мудрые специалисты будут ограничивать людей от пошлости и скабрезности

Примеры из истории показывают что всё это совсем не так. Ретивые исполнители начнут гоняться за фантомами, и стараться назапрещать как можно больше чтоб показать свою важность. В книжке Арлена Блюма кратенько рассказывается история становления цензуры в стране, она просто таки изобилует вопиющими примерами.

1701 — монахам в кельях запрещено иметь чернила и бумаги, писать разрешено только с разрешения начальства монастыря.

В 1721 году введена цензура печатных гравюр, портретов и лубочных листков.

В 1735 году за рукописную копию официальной оды Тредиаковского в честь дня коронации Анны Ионановны, посадили в острог двух священников Костромской губернии — ретивые исполнители просто не поняли латинское слово «императрикс», и на всякий случай арестовали смутьянов.

Павел I в Высочайшем повелении 1797 года предписывал вместо слова врач писать лекарь, вместо граждане — жители и обыватели, вместо отечество — государство, а слово «общество» вообще было запрещено, как и «республика».

С 1830 печатать сочинения можно только с подписью автора, анонимные публикации не допускались к печати.

В 1834 году московский митрополит Филарет жаловался Бенкендорфу на строку из Евгения Онегина

«и стая галок на крестах»

увидев в этом оскорбление святыни.

С 1837 года каждая журнальная статья рассматривалась двумя цензорами. Сверх того устанавливался контролер над цензорами.

За пропущенную крамолу цензора сажали на гауптвахту для разбирательства.

При попытке снять с себя обязанности цензора человеку грозили преследования в дальнейшей жизни.

Порой цензоры не пропускали в газеты заметки, одобренные к печати самим Николаем I.

Екатерина II на досуге писали пьесы под псевдонимом, и уже при Николае I в Симбирском театре запрещены были две ее пьесы — как пошлые и содержащие ругательные слова.

В 1847 Мусин-Пушкин, председатель СПб цензурного комитета, на собрании цензоров предложил им «совсем вывести романы в России, чтобы никто не читал романов».

1853 цензор Елагин не поверил что в Сибири ездят на собачьих упряжках и запретил книгу.

Цензор Ахматов запретил печатание учебника арифметики потому что в одной из задач помещен ряд точек — Ахматов подозревает какой-то умысел составителя.

Про советскую цензуру и так давно и все ясно, любопытны списки запретных тем, которые Главлит (основан в 1922) не пускал в печать. Списки были ежемесячными и ежегодными, как циркуляры. В 1920е запрещалось публиковать статистику о безработных, беспризорниках, сведения о санитарном состоянии тюрем, сведения об экспорте зерна, о самоубийствах на почве голода, сведения о партийном составе уголовных преступников, запрещено раскрывать само существование Главлита, и — sic! — не допускать в печать заметок о ремонте Большого Театра в Москве. Это вообще каким боком??

В 1922 «Конёк-Горбунок» запрещен как порнография.

На с.112-113 цитируется переписка подкомитетов Главлита по поводу запрета двух детских сказок в коих описываются классовые противоречия в пользу буржуазии. Одна сказочка — «Курочка-Ряба», вторая — «Белочка». Судя по тому что про белочку я не помню, ее таки успешно и наглухо запретили?

Диафильм 1941 года «Галоши и мороженое» (по рассказу М.Зощенко) изъять потому что в нём родители занимаются торговлей в присутствии детей.

В монографии Л.Добровольского «Запрещенная книга в России. 1825-1904» (М., 1962) зарегистрировано 248 названий. Плюс 14 названий не позволила включить в список цензура советская.

Для сравнения: за время существования СССР русских изданий, прошедших официальную цензуру но потом запрещенных, составляет около 5 тыс художественных произведений и десятки тысяч наименований книг общественно-политического характера.

Так как общий культурный уровень цензоров был крайне невысок (приводятся образцы записок с лютыми смысловыми ошибками), и самообразованием цензоры занимались из-под палки, то цензура в СССР работала по простейшему техническому принципу: изымались печатные издания в которых упоминались фамилии репрессированных — в любом контексте, в хвалебном, нейтральном, ругательном или просто в перечислении персонажей через запятую. Изымались даже книги, в выходных данных которых указывались типографии имени репрессированных лиц — например книга отпечатана в типографии имени Бухарина — всё, кранты, изъять. Таким образом счет шел на десятки тысяч брошюр любой разнообразной тематики.

Поэтому смешно и наивно выглядят мечты деятелей культуры о благоприятном воздействии цензуры на творчество — мол, «на оселке цензуры они оттачивали и совершенствовали своё мастерство, прибегая к эзопову языку и другим ухищрениям, цензура помогала воспитывать в читательской среде искусство метафорического чтения».

Ну да, а потом оказывается что корректор — однофамилец Берии, и весь тираж изымается.

В книжке есть немножко и про «Космическую Одиссею» Кларка (и про мировское издание 1970, и про Техинку-Молодеж 1984), есть и про переписку Джорджа Оруэлла с редактором журнала «Интернациональная литература» в 1937 году — из главлита пришла справка что Оруэлл троцкист(!) и печатать его нельзя. Этот ярлык троцкиста фигурирует за Оруэллом в секретных циркулярах до 1960х гг.

Радищев про цензуру очень хорошо написал еще в 1790 году:

«Ценсура сделана нянькою рассудка, остроумия, воображения, всего великого и изящного. Но где есть няньки, то следует, что есть ребята, ходят на помочах, от чего нередко бывают кривые ноги; где есть опекуны, следует, что есть малолетные, незрелые разумы, которые собою править не могут. Если же всегда пребудут няньки и опекуны, то ребенок долго ходить будет на помочах и совершенный на возрасте будет каляка. Недоросль будет всегда Митрофанушка, без дядьки не ступит, без опекуна не может править своим наследием. Таковы бывают везде следствия обыкновенной ценсуры, и чем она строже, тем следствия ее пагубнее».

Мемуары книжного дилера, занимавшегося торговлей и обменом книгами в Москве в 1970-2010 гг. Хотя предмет интересов автора — книга антикварная, от инкунабул XV века, и до прижизненных изданий классиков XIX века, общую картину жизни книжных коллекционеров и собирателей эти воспоминания дают очень интересную. В книге множество анекдотических ситуаций и вдумчивых жизненных наблюдений.

Когда технология непостижима умом и неописуема словами, она воспринимается как магия.

Сильно далёкое будущее. Люди научились закупоривать свои планеты от внешних угроз и проблем, чтобы спокойно заниматься спокойными делами. Продвинутые ученые дошли-таки до реализации идей Николая Фёдорова об оживлении всех ранее умерших.

Книжка чётко разделена на три части. В части первой — «Спасите «Колумбию»!» — дотошно описан полёт американского челнока. Подготовка корабля, старт, полётный график экспериментов, общение с ЦУПом, выявление признаков аварии, расчеты возможных последствий, попытки залатать дыру – практически ничего тут не выдумано, или могло бы быть именно так, как описано Антоном Первушиным, случись у американцев больше возможностей для взаимодействия между разными службами. Но даже при таком удачном стечении обстоятельств (когда про аварию знают на Земле и в космосе, когда все службы скоординированы на самом высшем уровне и задача спасения корабля стала решаться агентством национальной безопасности под личным контролем президента), шаттл «Колумбия» всё равно обречён на гибель. Никакая помощь невозможна.

И только тут, со 150-ой страницы, начинается фантастика.

Часть вторая, «Красная «Звезда»», сюжетно решена элементарно – описывая детально жизнь Юры Москаленко, юного гражданина Советского Союза, автор описывает историю обновления и всей страны. Вместе с Юрой страна растёт, вместе с Юрой страна тянется к новым высотам в политике, вместе со страной Юра осваивает новую технику и покоряет космос.

Альтернативная история с развилкой в 1983 году. Не умер Андропов, природа дала-таки ему ещё десять лет на эксперименты. Но не всё так явно, и не только смерть/не смерть генсека явилась причиной появления обновленного СССР. Я люблю произведения альтернативной истории, где развилки не показаны топорно – типа вот, не умер Андропов. У Первушина как раз очень тонкий случай, развилку очень сложно уловить, в мире его романа «Звезда» какие-то радикальные изменения произошли явно ДО 1983 года.

Какие-то странные изменения произошли и в США. Вот интересная цитата, дающая повод для некоторых раздумий. Идёт внутреннее рабочее совещание пресс-службы Центра имени Кеннеди:

« — Да, и еще очень важный момент, — вмешался вдруг глава пресс-службы. – Тех, кто работает с иностранными изданиями, я прошу быть особенно осторожными. Прошу так же докладывать обо всех странных вопросах и гипотезах, которые могут высказать иностранцы.. Особенно это вас касается, господин Адамски!

Дэйва словно ударили наотмашь по лицу. Он вздрогнул, вперив изумлённый взгляд в своего начальника. Неужели он знает об утренней встрече с Марининым? Неужели телефоны на Мысе действительно прослушиваются?

- Да-да, господин Адамски. Вы работаете с русскими, и вам нужно быть очень внимательным. Я даже попросил бы вас.. – глава пресс-службы как-то странно сморгнул и оглянулся на Бриджеса (Рой Бриджес – директор Центра им.Кеннеди, прим .С.С.), — я бы попросил вас присылать мне ежедневный отчет о контактах с русскими.

Адамски окончательно растерялся. За все время его работы в Центре имени Кеннеди, глава пресс-службы впервые обратил внимание на молодого сотрудника, отвечавшего за русских журналистов, и от этого внимания отчетливо попахивало временами маккартизма и охоты на коммунистических «ведьм».

Поскольку обращались к нему, он приподнялся и, почувствовав, что краснеет, промямлил:

-Да, безусловно.. Я буду информировать вас, сэр!» (с.89-90).

В мире «Звезды» Первушина СССР обновился, но продолжает таки существовать в прежней роли супердержавы. Не вопрос, отчего на столь важном направлении, как работа с представителями первейшего конкурента, оказался зелёный и практически неопытный рядовой пресс-секратарь со стажем примерно год или два. В тексте неоднократно отмечалось, что пресс-секретарь сугубо гражданский, и никакой связи с конторами не имеет – в отличие от советских «журналистов», про которых все (в том числе и наш молодой Дэйв Адамски) вокруг догадываются, что они из конторы глубокого бурения. Адамски не назвать дурачком — про маккартизм он что-то знает. Но чего это он принял стойку и с величайшей готовностью согласился-таки докладывать обо всём? Судя по этому эпизоду, Соединенные Штаты Америки становятся в романе эдакими Социалистическими Штатами Америки. Не противоречит этому предположению и эпизод с американскими астронавтами на орбите, когда они загибают речуги о славе русского оружия и несокрушимости советской техники на примере автомата Калашникова и .. электрочайника (с.111-117). И если про АКМы сомнений нет, то с замечательными советскими алюминиевыми электрочайниками со спиралью опыт общения тоже кое-какой имеется, и более гадкого и быстроживущего бытового прибора я что-то не припомню. Автор ещё раз напомнит нам об этом вечноживущем советском электрочайнике, уже ближе к финалу, и мы вернёмся к этому нехитрому бытовому прибору.

Впрочем, главные конструкции лежат на страницах, посвященных СССР.

Как поражение в Крымской войне 1856 года подтолкнуло Александра II на реформы, так и военные учения осени 1983 года подтолкнули СССР к “перестройке по Первушину” (на тех злополучных учениях “Запад-83” в нашей реальности дошло до дичайших случаев бомбёжки собственных наблюдательных пунктов). Непосредственным видимым инициатором реформ в мире романа “Звезда” стал маршалл Николай Васильевич Огарков (с.164), хотя кто и что там на самом деле двигал партию технократов – нам не ведомо, ибо китайский вариант модернизации не предполагает прозрачности ни в чём. В обновлённом Первушиным СССР даже гласность строго дозирована: вот подбили южнокорейский пассажариский самолёт (Антон Первушин писатель добрый, он и пассажиров злополучного рейса KAL-007 спас, и машину посадил), и все газеты-журналы опубликовали снимки, рассказы пилота истребителя, провели пресс-конференцию. Вот началась кампания по поводу дедовщины в армии – и вот вам дискуссия в газетах и на ТВ, и повесть “Сто дней до приказа” Ю.Полякова миллионным тиражом вышла, и лежит во всех киосках.. Как результат обсуждения проблемы, отныне в СССР за дедовщину в армии рядовым солдатам стали давать по десять лет срока, а офицерам – расстрел. (с.214). Сказали сверху: “в мае 1986 года обсуждаем сталинизм” – и целый месяц вся страна от политинформаций в школах до специальных сессий Верховного Совета – обсуждает сталинизм. Но накрыли мощнейшую банду автоспекулянтов – и тишина, и ни одной строчки в газетах. Цензура? Несомненно. Давно замечено, что гласность – это всего лишь когда СВЕРХУ разрешают голосить о том или ином предмете; к свободе слова гласность никогда не имела отношения, это ещё во времена Александра II люди поняли, мы не первые на этом тернистом пути.

Кстати, дозированная гласность началась отчего-то не после военных учений, на которых маршал Огарков понял недостатки системы, а за пару месяцев ДО учений. С чем это связано — не понятно, автор не дает указаний на это странное обстоятельство. Какие именно этические или эстетические преобразования произошли в умах высшего партийного руководства страны? Отчего ареопаг решил не советоваться даже с народом, — а всего лишь начать информировать подчиненных о своих действиях? В прагматизм верится слабо, в благотворном воздействии произведений культуры – ещё меньше. Ведь не в фильмах же Михалкова и не в публицистике Проханова искать корни нравственного возрождения партийной и военной элиты..

Технократ – это человек, которому важно Дело, а не идеология. Утопический роман Антона Первушина – это именно утопия технократа. Между прочим, это ключик к пониманию всего романа и авторского замысла: не важно, какой строй, не важно, что за партия у власти, главное – целесообразность, практичность и прагматизм. Так новые власти СССР пришли к идее реформировать марксизм, обновить ленинизм, и повернуться от идеи мировой революции – к индивидуальному благу отдельного человека.

Но всё равно надежда на умных руководителей и вера в честных аппаратчиков у автора перевешивает весь исторический опыт человечества: все равно все здравые мысли по поводу экономики и обустройства страны в романе появляются только «наверху», в «правительстве»; там же и принимаются все решения, всенепременно оказывающиеся «здравыми» (с.208). Однако теория управления, даже в простейшем приближении, говорит о принципиальной невозможности видеть с одной точки все связи системы. Тем более невозможно адекватно управлять такой системой. Что подвигло невентилируемый десятилетиями партаппарат на реформы – непонятно. Начальник генштаба Николай Огарков (1917-1994) — феноменальная личность, малоизвестная вне военной инфраструктуры, но не мог же он один отчистить политбюро ЦК КПСС образца 1983 года от геронтологической плесени?

Кстати, в настоящей истории как раз в 1984 году Огарков перестал быть начальником генштаба – не связано ли это действительно с имевшим место быть закрытым докладом о развале в советской армии?

Если совсем лаконично, Огарков предлагал сделать упор на высокоточное компьютеризированное оружие и на повышение мобильности, на постоянной связке между разведкой, командованием и исполнителями, чтобы в превентивных наступательных действиях всегда иметь несомненное преимущество. Огарков предлагал ввести в арсенал вооруженных сил СССР мобильные атомные бомбы для превентивных ядерных ударов – это, между прочим, к вопросу «хотят ли русские войны».

Военная доктрина Огаркова, если бы её приняли как руководство к немедленному действию, действительно сильно изменила бы советскую армию. Реформа армии подтянула бы реформу ВПК, и так далее, вплоть до сельского хозяйства, почты и автодорог.

Однако концепцию не приняли вовсе. Ибо иметь два миллиона необученных призывников дешевле, чем сотню тысяч умных специалистов. Кому они нужны, умные исполнители? Так и забыли у нас маршала – в справочниках даже дату смерти путают, то январь, то февраль пишут, и фамилию иногда пишут как «Агарков».

Итак, пошли реформы.

В рамках экономии средств СССР вывел войска из Афганистана, сократил группировку войск в Восточной Европе, и согласился в перспективе на объединение ФРГ и ГДР в обмен на полную их демилитаризацию.

Уже в 1986 году в СССР делают клоны «Макинтошей», начинают развивать компьютерные сети, в Ленинграде кооператив Жореса Алфёрова начинает серийно и массово штамповать лазерные диски «ЛЕД» (привет Гибсону!).

Советский «Эппл Макинтош» – это ровно то же самое, что и самодельный автомобиль «Лаура» из передачи «Это вы можете» – цельнотянутый корпус a la «Дьябло» с кое-какерской начинкой.

Несомненно, мы видим рождение нового стиля, появившегося из тех же ностальгических зёрен, что и паропанк; стиль этот -- new sovock, электросовок, Electrosovok — вырос из тоски по упущенным возможностям, из рецидивов имперского мышления и из веры в чудеса и диковины, разработанные советской оборонкой.

Я не мастер выдумывать называния ярлычкам, но нечто вроде «советского электропанка» в головах наших народных умельцев-фантазёров уже народилось.

«Чтобы оставаться на связи – вдруг госпиталь вызовет, — Москаленко подумал и купил радиотелефон компании «Радиотехника». Это была довольно дорогая и массивная игрушка (в карман не спрячешь!), однако средства позволяли, а плюсы этой новинки советской торговли были очевидны: теперь Юрий мог звонить и принимать звонки в любом месте и в любое время, не бегая в поисках будки с телефоном-автоматом» (с.352 книги А.Первушина).

Вернемся же к карте мира. Год эдак 1990-й.

«Немцы в ГДР, в основном жители Восточного Берлина, устроили самое настоящее восстание в стремлении объединить две Германии. Очевидно, кто-то в ФРГ решил, что сокращение советского военного пребывания дает возможность к изменению политического строя в германской Демократической Республике. .. .. .. Ночью сто тысяч берлинцев вышли на улицу и двинулись к стене, отделяющей Западный Берлин от Восточного. На одном из пограничных пунктов толпа смела ограждение, и берлинцы побежали на западную сторону. Подобное могло произойти и в других местах, что в условиях взаимного сдерживания в Европе было бы воспринято как начало вторжения. Чтобы предотвратить войну, пришлось вмешаться советским войскам, которые остановили разгоряченную толпу, не дав ей разрушить пограничные укрепления. К счастью, обошлось без жертв» (с.315-316).

Ночь, сто тысяч человек, неуправляемая толпа, войска маневрируют, никто даже не попал под колёса? Никто не кинул пивную бутылку о броню?

Любопытно, что СССР принимал участие в войне в Персидском заливе. Мы играли на вместе с США против Саддама Хусейна: однажды ночью советские десантники на экранопланах пересекли Черное море, прошли насквозь всю Турцию, и ударили по Багдаду с севера. За сутки – марш в тысячу километров. Встречали советских воинов-освободителей в Багдаде с распростёртыми объятиями. Даже никто партизанить не вздумал.

Через пару лет в Вильнюсе националисты движения «Саюдис» устроили захват телецентра и начали призывать к вооруженному восстанию. С литовцами Антон Первушин поступил круче, чем с немцами. Сначала телецентр бескровно взяли бойцы «Альфы». Потом было «арестовано свыше десяти тысяч человек, около тысячи приговорены к высшей мере наказания», но следом же «руководство страны проявило гуманизм. Тем, кто получил самый страшный приговор, расстрел заменили на длительное тюремное заключение», остальных просто отправили в колонии общего режима (с.337).

Очень просто решена проблема с преступностью в обновленном СССР: милиционеры стали получать фиксированный процент от выявленной суммы похищенного. Так, например, после раскрытия бензиновой банды Чубайса, Сергей Москаленко (старший брат нашего главного персонажа) купил шестикомнатную квартиру в центре Москвы (с.362-363).

Жизнь удалась, жизнь наладилась.

Тем не менее, не все товары научились хорошо делать в обновлённом СССР: по прежнему пиво лучшее – немецкое либо чешское, телевизоры – польские, джинсы – американские, т.д. (с.364). Самое лучшее, что научились делать в СССР – это электрочайники, которые нахваливают даже американские астронавты. Антон Первушин нафантазировал такой чайник, что мне даже захотелось его купить, если кто вдруг начнёт его производить.

«Немцы, в отличие от нас, делают очень красивые электрочайники. Из огнеупорного пластика, прозрачные, видно, как вода кипит. Но в том-то и дело, что по соотношению цена-качество немецкий чайник – предмет роскоши. Он стоит сто долларов, а радует глаз потребителя два-три года. Потом прогорает. Наш чайник стоит пять долларов, но может работать десять-пятнадцать лет в самых диких условиях. Его можно даже в лесу над костром повесить и использовать как обычный походный чайник, а потом вернуться домой и снова воткнуть в розетку» (с.419).

Так вот, если кто вдруг забыл или не видел: не было в СССР таких чайников в продаже. Были плоскодонные с пластмассовыми ножками и заменяемой (теоретически) спиралью. Была еще модификация с одноразовым предохранителем – в случае выкипания воды срабатывал нехитрый механизм, выбивающий электрошнур из гнезда в чайнике. От пожара спасало, но чайник приходил в полную негодность. Эти рудименты социалистического «качества» маргинальные фабрики производят до сих пор, и при желании их можно найти на задворках бытовых магазинов. Стоит такой чайник меньше, чем импортный пластмассовый – но не в двадцать, а в два-три раза. Очень знатно этот чайник прогорает, фактический срок службы не более полугода, а уж использовать его над костром – верное вредительство, ибо ручку ему делали из пластмассы, а собственно алюминиевый корпус был слишком хилым.

Вместо прямой обратной связи повсеместно используется анкетирование покупателей. Мысль хорошая, но любой вменяемый маркетолог скажет, что доля соглашающихся ответить на вопросы анкеты колеблется от полпроцента до полутора. Краткосрочные ожидания можно удовлетворить по таким опросам, но планировать на перспективу, затевать новое производство, опираясь на ответы «чтобы вы еще хотели купить?» — бессмысленно, и печальный опыт американского автомобилестроения конца XX века показал это со всей ясностью. Прорыв может совершить только идеология консюмеризма – изобретение принципиально новых групп товаров.

Первушин рассказывает о неприглядном быте (спекуляция, подпольные видеосалоны) времен позднего застоя с ностальгией, но без восторга, каким сейчас наполнены произведения интеллигентов, плачущих по империи. Этим автор выгодно отличается наших государственников, потому что за внешней ширмой нищеты видит отнюдь не стабильность и защищённость, но реально умирающую административно-командную систему. Тем не менее, именно в руки АКС автор отдаёт залог благополучия обновлённой страны.

Кстати, роль видеомагнитофонов и их влияние на массовое сознание населения тоталитарных стран явно ещё недооценена. Из современных исследователей, наверное, только А.Ланьков отмечал, что просмотр неподцензурных иностранных фильмов влияет на деидеологизацию населения Северной Кореи примерно так же, как прослушивание радио «Свобода» во времена СССР (см.например по ссылке).

АИ не обходится без мелких эпизодов с кАмео (известной персоной, играющей саму себя) – в ясном и честном мире «Звезды» даже Сергей Мавроди занимается не перепродажей импортных компьютеров, а ремонтом и изготовлением электроники: МММ – «Мастера и мастерские Мавроди» (с.202).

А.Д.Сахаров в этой книге стал прикормленным государственным жандармом и грозой правозащитников.

Влад Листьев вел там не общественно-политический «Взгляд», а программу про половое воспитание и СПИД (с.228). Аркадий Натанович Стругацкий возглавил редакцию «Молодой гвардии» и завалил страну отличной фантастикой, Эдвард Радзинский с чего-то вдруг стал дотошным исследователем и написал книжку про «Архипелаг ГУЛАГ», в которой пенял Солженицына за многочисленные ошибки и передёргивания. Сериал «Бригада» тоже есть – но он про кооперативных строителей. Березовский завалил всю страну доступными автомобилями и стал-таки самым богатейшим предпринимателем в мире. Приватизации, кстати, не было: все предприниматели должны были начинать именно с нуля. Подпитка экономики нефтедолларами тоже скоро прекратится: в 2003 году правительство СССР решило-таки свернуть добычу углеводородного сырья.

Юра Москаленко всё свое время проводит в закрытом учебном центре, на полном государственном обеспечении. И всё у него хорошо, однако выйдя в отпуск, он прогулялся по гражданке, и мы видим (сквозь его розовые очки, конечно же), что хрен там в стране хорошо: в стране алкоголизм есть, левый спирт есть, водку продают круглосуточно, есть беспризорники и приюты для них, есть наркомафия, есть киллеры, куда ж без них. Вот так, побывав в краткосрочном отпуске, летчик-космонавт увидел только малую толику социальных язв обновлённого СССР.

Очередная межиздательская реинкарнация великолепного проекта Гарднера Дозуа. Томик как всегда получился обширным по охвату направлений жанра НФ, глубоки по смыслу и неожиданным в некоторых своих проявлениях. Рассказы предсатвлены разные, но все они неизменно высокого уровня. И как это Дозуа удается держать планку год от года — ума не приложу.

Первая книга «Психо-машина» представлена как найденный проф.Зэнэлем дневник девятнадцатилетнего комсомольца Андрея, приехавшего в деревню к товарищу в отпуск по причине болезни, да столкнувшегося там с крайне любопытными происшествиями. На хуторе неподалеку обосновался учёный психиатр Вепрев, проводящий опыты с телепатией («читает мысли как вывески на улицах», с.17), и привлекает он комсомольца к своим экспериментам. Тут на хуторе помирают все собаки, а в следующую ночь – пять человек. Но людей не жалко, ибо они все из коммунистов (с.35), причем не из настоящих коммунистов, а из кулаков, притворяющихся коммунистами.

Вепрев отмахивается от мрачных вестей, ему некогда, он строит поразительную машину, которая специальным магнитом собирает из эфира радиоволны и перерабатывает их обратно в электричество.

Но не таким уж простачком оказывается психиатр Вепрев – он оказался злостным вредителем, мечтающим уничтожить советскую республику посредством своей психо-машины: надо зарядить ее мозгом коммуниста и тогда психомагнит притянет к себе всю психоэнергию сходного свойства из всех людей в определенном радиусе. На Земле не получается, надобно подняться на Луну и с её поверхности высосать весь мозг коммунистов Земли. Психомашина способна еще и транспортом работать, будучи встроенной в цельнометаллический герметический сигарообразный аппарат. На одном аппарате летит на Луну преступник Вепрев, на втором след за ним – Андрей, узнавший правду о замыслах злодея. На Луне оказывается что кратеры – это вентиляционные шахты с заслонками, а под поверхностью вполне привычный земной воздух, и вот Андрей уже планирует переселить туда людей с Земли. Планам не суждено сбыться, потому что Луна всё-таки заселена разумными существами, разбитыми на класса – небезы и везы (видимо, первый класс получил свое название от пролетарского небездельничанья, а класс эксплуататоров – просто везунчики). На Луне была социалистическая республика, но многие тысячи лет назад она пала после переворота и власть опять захватили везы. Психомашина не только дистанционным убийцей работает и транспортным средством, её еще используют для облучения небезов с целью сделать их покорными, медлительными и некритичными: революция в таких условиях практически невозможна. Этой же психомашиной объясняется и застой в истории Земли – везам требовалось много психоэнергии для своих нужд, и они истощали человеческое мышление на протяжении многих веков; этим же объясняется лунатизм и нелюбовь собак к спутнику Земли.

Обратная сторона Луны накрыта хрустальным сводом, под которым живут 200 млн жителей, похожих на мелких слонов с хоботами. Андрей и его товарищ Никодим все равно устраивают революцию на луне – зарядили психомашину мозгом эксплуататора веза, и усыпили все 8 млн начальства. Пока в тюрьмы их перераспределяли 2 млн убили, но это не беда, зато с жильем теперь никаких проблем на планете.

Вторая часть («Комбинации вселенной») написана от третьего лица, и разительным образом отличается от дневника туповатого комсомольца.

Андрей и Никодим исследуют дом, доставшийся им после смены власти, и обнаруживают что принадлежал он Айрани, крупному ученому. Соорудившему ещё более мощную психомашину, способную пролететь всю вселенную. Земляне вызволяют из тюрьмы Айрани, но не для того чтобы он продолжал свои исследования, а только чтобы он рассказал о достигнутом и отправился опять назад в тюрьму. Зачем он нужен, какой-то ученый, ведь небезов 200 млн, и среди них наверняка найдутся такие же умные, будут на досуге проблемы мироздания решать да и порешают чего-нибудь еще, а этот Айрани старенький, ему уже всё равно. Тем не менее ученый-вез поведал землянам о том, что все планеты в космосе развиваются одинаково, и в космосе существуют планеты-дубли, на которых развитие пошло еще дальше, и, слетав туда, можно посмотреть чем дело дальше обернется. Айрани набросал карту звездного неба и указал где есть земля, отстоящая от 1922 года на пять лет, где есть следующая земля, опережающая нашу на 100 лет, и земля, прожившая еще 500.000 лет. Андрей садится в аппарат и мчится вперед, в будущее. На Земле-2, Земле 1927 года, идет всепланетная революция, только Америка еще сопротивляется. Голода нигде нет, потому что все электрофицировали, а продукты распределяют по карточкам (с.205), без которых лучше на улице не появляться – сразу же арестуют (с.208).

Земля 2022 года спокойнее и тише, там красивые города-парки, там монорельсовая железная дорога, там голубой хлеб и голубое масло (потому что вся еда проходит антимикробную очистку), и живут люди долго-долго, «таким образом, почти все участники революционной борьбы живы и посейчас» (с.223). Эх, нежильцами они стали гораздо раньше и не по своей воле.. Но и на этой Земле-3 сидят где-то в подземельях враги в рясах и с револьверами, которые замышляют диверсии против честных коммунистов.

Летит Андрей дальше, на Землю, ушедшую на полмиллиона лет вперед. Там коммуна, социализм, люди лишились пола и размножаются химическим делением, люди разобрали Луну на запчасти, провели трубопровод на Венеру, прорыли колодец через земной шар и установили внутри планеты часовой механизм, чтобы вращение планеты всегда составляло ровно 24 часа.. Но и там остались недобитые капиталисты. Андрей еще издевается: «коммуна-коммуной, но зачем вы с револьверами ходите?» (с.257). Сбежал он от того что его попытались насильно принудить к половому акту с бесполым коммунистом.

Вот прилетает он на новую Землю, осматривается, и все равно сбегает – а ведь везде это миры победившего коммунизма.

Третий том («Ком-са») написан от лица профессора Зэнэля, и это совершенно иная история – профессор хоть и сочувствует новой красной власти, но еще не отошел от буржуазных привычек, готов за две тысячи фунтов стерлингов помогать иностранцам, беспокоится как отнесутся власти к его семье, когда он временно исчезнет на время тайного полета на Луну.

События летят вокруг читателя как стенки колодца в свободном падении, то одно, то другое, наворотил Гончаров с три короба, а на Венере еще и в палеозойскую эру попали и там автор развернулся. Живность всякую архаическую нагнал смеха ради.

(Ссылки на страницы даны по изданию 2010 года).

Рассказы, собранные под одной обложкой, настолько разные и неожиданные, что порой даже не верится, что их написал один и тот автор — уж больно сильно разнятся и манера письма, и настроение, и затронутые в них темы.

Доисторический рассказ «Багровые пятна» рисует совершенно фантастическую ситуацию: бактериологическое оружие времен финального палеолита, распространяемое половым путем среди охотников на мамонтов. То ли над любителями промискуитета автор хотел посмеяться, то ли предостеречь от беспорядочных связей — кто его знает.

Притча «Счастливая звезда Агафокла-младшего», стилизованная под жизнеописания эллинского времени, рассказывает о том, как бездарно можно профукать одно-единственное волшебное желание, бережно хранимый и передаваемый из поколения в поколение подарок Богов, использовав его для удовлетворения глупого чувства мести.

В повести «Уступчивые» смоделирована интересная ситуация: целое население отсталой, всеми заброшенной планеты живет на узких каменных уступах — карнизах, опоясывающих по периметру длинные глубокие каньоны. Выжить в таком мире можно лишь только постоянно уступая друг другу в мелочах. Попросили дать на время теплое одеяло для больного ребенка — изволь отдать, иначе столкнут в пропасть. Но и больше положенного никто просить не рискнет, иначе сам улетит в каньон. Повесть может служить гипертрофированно-наглядным примером для иллюстрации концепции географического влияния среды на развитие менталитета народа.

Заглавный рассказ сборника, «Вопрос права», в шуточной форме развивает мысль Карела Чапека о том, что истинный коллекционер ради своего хобби может пойти на любое прегрешение — кражу, разбой, или даже убийство. Что будет, если в замкнутом пространстве столкнутся два таких одержимых субъекта?

Пародия на жанр фэнтези «Я, камень» переполнена шутками и завуалированными издевками. Например, на карте этого мира соседствуют страны Гиперборея и Диарея, для осады крепостей используют стенобитных единорогов и огнеметных драконов, по периферии бегает «северный гопник», в котором мы без труда узнаем говардского Конана, а страна, в которой происходит действие, называется Копролит — тоже, между прочим, окаменелое дерьмо. Какой-то устойчивый анальный вау-фактор, пользуясь терминологией В.Пелевина…

Петр Аркадьевич Столыпин идеализирован в последние годы чуть ли не как святой и мудрый правитель. Однако этот «саратовский душитель» стал причиной начала массового кровопролития. В России за весь девятнадцатый век было казнено людей меньше, чем в первый год внедрения трибуналов (19 августа 1906 года, закон о военно-полевых судах).

С 1826 по 1906 гг казнено 984 человека.

С 1906 по 1909 — 2353.

Россия, жалеющая каждого преступника, скорбящая о любом убиенном, вдруг захлебнулась потоками крестьянской крови. На виселицу попадали за такие провинности, за которые во времена более спокойные можно было получить все-го лишь несколько лет тюрьмы. “Столыпинский галстук” не такая штука, которая может окупиться “успехами” в экономике. В.Г.Короленко скупо и со злостью описал этот судебный террор в рассказе «Бытовая ошибка». Первая мировая война и последующий большевистский переворот вкупе с войной гражданской — лишь продолжение бессмысленной резни, начатой Столыпиным: вкусившие крови хотят пить ее досыта. В ХХ веке именно Петр Аркадьевич ввел в жизнь россиян легитимный массовый террор — после относительно спокойных десятилетий тихого девятнадцатого века.

На этом фоне злорадный оттенок приобретает крылатая фраза П.А.Столыпина, сказанная с трибуны Государственной Думы: «Дайте нам двадцать лет, и вы получите другую Россию».

Василий Щепетнев дал Столыпину двадцать лет — это в его власти, он — писатель-фантаст.

Что же мы получаем?

1933 год.

Вот уже девять лет идет война с Германией, где правят коммунисты. Вице-директором радио «Свобода» работает Троцкий, а посредственные пропагандистские передачи пишет муж Надежды Константиновны.

В монархической России Константин Фадеев живет как барин — на процентах с изобретения противогаза; Карл Густав Юнг перебрался в Москву. Босфор и Дарданеллы наконец-то российские, но за них приходится платить ежегодный налог кровью. Открыта вакцина от простуды, кори, коклюша и насморка [мечта Алисы Селезневой сбылась!], но аэроплавание по прежнему “плавание”: самолетов нет, а дирижабли наполняют не взрывоопасным водородом, а безопасным гелием. Трагедии «Цеппелина» не будет, но и в США президентом стал спортсмен-здоровяк Франклин Делано Рузвельт, больше пекущийся о своей внешности, нежели о национальной безопасности вверенной ему страны. А опасаться есть чего: Россия в союзе с Японией одолела гоминдановский Китай, теперь же запускает атомарную бомбу на Нью-Йорк.

Что же делает российский монарх? Как и положено, страдает гемофилией (несворачиваемостью крови), устал от политики и готов уступить все права на трон серым кардиналам.

Однако и эту сюжетообразующую развилку некоторые исследователи не склонны считать бифуркационной точкой российской истории, потому что к сентябрю 1911 года Столыпин уже успел истощить и свой реформаторский пыл, и доверие царской семьи. А в условиях политической смерти смерть физическая не играет значения. Сохранение всей полноты власти в руках Столыпина возможно при небольшом дворцовом перевороте, упоминания о котором отголосками встречаются в повести Щепетнева.

За более чем вековую историю вестерн прошел долгий путь в литературе и кинематографе, выработал тему до суха и начали появляться необычные и порой гениальные произведения, созданные на стыке нескольких жанров и выворачивающих традиции вестерна до неузнаваемости. В кинематографе к таковым можно отнести «Человек с бульвара Капуцинов» (когда дикие мачо перевоспитываются силой искусства), «Джанго освобожденный» (овеществленное правосудие руками угнетенных классов), а в литературе к таковым экспериментам можно отнести «Кони, кони» Кормака Маккарти (показывающего как буквально за полвека мир изменил аграрную экономичмскую составляющую ковбойского уклада жизни, но не смог изменить душу), а теперь вот еще и книжку Джо Р. Лансдейла «Дорога мертвеца». Неспешно начинается повествование о блуждающем пастыре позапрошлого века, странствующего на передовой Фронтира Западных штатов США. Нестандартно автор рассказывает о прошлом героя — во сне он умирает и несется по реке Стикс, по берегам которой проносятся наиболее значимые, важные в формирования личности героя сцены, строго по гештальт-психологии, модному в США направлению в психологии. Потеряв семью, любовь, смысл жизни, главный герой проходит через суровые испытания с нечистью чтобы обрести новый смысл существования, и этот закаленный в боях с потусторонним миром внутренний стержень героя не дает ему опуститься до уровня мародера, и он снова обретает своё окружение близких ему людей. Ведь книга-то по большому счету не о мастерстве уничтожения зомби, книга — о базовых ценностях, на которых построена культура. Духоподъёмная приключенческая книжка, как старый добрый вестерн.

За более чем вековую историю вестерн прошел долгий путь в литературе и кинематографе, выработал тему до суха и начали появляться необычные и порой гениальные произведения, созданные на стыке нескольких жанров и выворачивающих традиции вестерна до неузнаваемости. В кинематографе к таковым можно отнести «Человек с бульвара Капуцинов» (когда дикие мачо перевоспитываются силой искусства), «Джанго освобожденный» (овеществленное правосудие руками угнетенных классов), а в литературе к таковым экспериментам можно отнести «Кони, кони» Кормака Маккарти (показывающего как буквально за полвека мир изменил аграрную экономичмскую составляющую ковбойского уклада жизни, но не смог изменить душу), а теперь вот еще и книжку Джо Р. Лансдейла «Дорога мертвеца». Неспешно начинается повествование о блуждающем пастыре позапрошлого века, странствующего на передовой Фронтира Западных штатов США. Нестандартно автор рассказывает о прошлом героя — во сне он умирает и несется по реке Стикс, по берегам которой проносятся наиболее значимые, важные в формирования личности героя сцены, строго по гештальт-психологии, модному в США направлению в психологии. Потеряв семью, любовь, смысл жизни, главный герой проходит через суровые испытания с нечистью чтобы обрести новый смысл существования, и этот закаленный в боях с потусторонним миром внутренний стержень героя не дает ему опуститься до уровня мародера, и он снова обретает своё окружение близких ему людей. Ведь книга-то по большому счету не о мастерстве уничтожения зомби, книга — о базовых ценностях, на которых построена культура. Духоподъёмная приключенческая книжка, как старый добрый вестерн.

Далёкое мрачное будущее времен THX-1138, по-замятински называющие себя персонажи и по-оруэлловски уничтожившие всю историю.

Равенство 7-2521 проводит пять лет в Доме Детей, как и жители «Прекрасного нового мира» Хаксли, потом десять лет в Школе, где весьма успешно схватывает учение и стремится с любопытством проникнуть в устройство всех вещей: Как устроены свечи для освещения? Как мы выглядим? Что под поверхностью Земли? Круглый или квадратный наш плоский мир?

За эти и другие вопросы часто бывает бит учителями.

Интересен язык будущего. В нём нет местоимений единственного числа, и таким нехитрым образом отражается коллективизм мира, единство и целостность общины, монолитность в мыслях, суждениях, действиях и поступках. Мыслить одному никак невозможно, работать одному невозможно, только бригадой, они и спят небольшими группками по сто двадцать человек в бараке, и еду принимают совместно, за длиннющим столом, и плановое весеннее совокупление происходит только совместно, и уже будучи глубокими дряхлыми стариками, в сорок лет отправляются в Дом Стариков строем.

В пятнадцать лет всем ученикам Совет по Труду выдаёт пожизненные мандаты на работу: кто будет плотник, кто повар, кто переписчик манускриптов, кто Начальник, а наш Равенство 7-2521 мечтал (не без оснований) попасть в службу Учёных. Но стал Подметальщиком, как и его дебиловатый соученик Союз 5-3992 – потому что физически сильнее рядового гражданина, а умные и так не особо нужны в плановом обществе, где всё распланировано на века вперед и проинтегрировано до конца существования мира.

Но жажду знаний утолять можно и работая Подметальщиком: по ночам он спускается в заброшенное Подземелье, где с неведомых доисторических времён остались чудо-машины прежнего человечества.

Через два года изысканий Равенство 7-2521 открыл электричество, и с этим осветительным прибором врывается на Всемирный Совет Ученых.

Но сразу же его осаживают:

«Пятьдесят лет ушло на одобрение Свечей всеми Советами, на то, чтобы определить их необходимое количество, на то, чтобы изменить планы в связи с заменой свечами факелов».

Как же так, мы же облегчим труд людей?

А вот этого делать никак невозможно, потому что в коллективном обществе люди «существуют только для того, чтобы работать для других» (с.72)

Равенство 7-2521 бросается бежать в Дикий Лес, кормится какими-то случайными зверушками и птицами, ночует под открытым небом, пересекает горный перевал, и попадает в давным-давно заброшенный дом, дом из прошлого: удивительные цветные стены поражают его, подружку его Свободу 5-3000 поражают Зеркала, и вместе они остаются жить в этом бастионе прошлого человечества.

И тут-то Равенство 7-2521 прорывает барьер коллективизма, осознает ценность единоличного, единственного «Я», и распирает от понимания ценности своей личностии и любой личности вообще, его осеняет озарение, его несёт, и несёт несколько последних страниц, с экскурсами в историю рабства, феодализма, расизма и социализма – все эти институты обобществления личности отвергаются ради EGO. В апофеозном прославлении разумного эгоцентризма и заключается «Гимн» Айн Рэнд.

Книга написана Хайнлайном в 1938-39 гг., отвергнута для публикации парой издателей, и при жизни автора к печати более не предлагалась, вышла на английском только в январе 2004 году. В тридцатых годах двадцатого века увлечение конструированием моделей будущего мироустройства имело определенную популярность в большой литературе. Олаф Стэплдон в книге «Последние и первые люди» (1930) тезисно набросал историю развития человечества на 800 млн лет вперед, причем первые главы книги достаточно подробно рассказывают о политических дорогах ведущих государств планеты — именно по этим рельсам мир двигался и движется в XX-XXI веках. Олдос Хаксли издал роман «О дивный новый мир» (1932; любопытно что первая попытка издания русского перевода была предпринята журналом «Иностранная литература» в 1935 году), Герберт Уэллс сделал сценарий к фильму «Облик грядущего» (1936, реж. Уильям Мензес), Айн Рэнд написала короткую антиутопию «Гимн» (1938). В ожидании очередной грозной войны лучшие умы мира пытались что-то там раскроить на глобальной шахматной доске, переделать воспитание, экономику, мораль и нравственность человечество так, чтобы оно не скатывалось в очередную бойню.

Ровно так же молодой военный инженер Хайнлайн, не состоявшийся на политическом поприще (об этом подробнее сказано в замечательном двадцатистраничном послесловии Роберта Джеймса), сделал попытку высказать свои мысли о переустройстве мира в форме трактата, лишь слегка рядившегося в одежды художественного произведения:

Цитата:

«Экономические системы ничто, кодексы обычаев ничто, если они не помогают человеку следовать за своим сердцем в поисках самореализации, искать смысл вещей, создавать красоту, находить любовь».

И даже среди всего этого трёхсотстраничного антропологического, экономического, политологического и технического лектория нашлось-таки место для живого одноухого кота, путающегося там и сям на страницах книги.

Это не боевик и не новеллизация, это «роман-допрос». Множество загадок, несколько героев, одна тюрьма, ни одной разгадки.

«Можешь представить мир где главные — помойные тряпки?»

«Лишь в самых верхних окнах до сих пор тлело по лучине.»

«Догорала решимость. Солнце из тех, что жгут грешников изнутри, строгое, кубическое.»

«Колоколом своим позвени подольше, глядишь хоть одна мысль о края звякнет.»

Мало написать талантливую фразу, а их там есть ворох, и это как пучок зелени на базаре — радует, веселят специи, но это должна быть добавка к блюду, просто так есть петрушку .. чревато. Поэтом повесть занимает ровно половину книги, а с хулиганского двести шестой страницы начинается глоссарий с объяснением терминов и разъяснением событий, как упоминающихся в повести, так и выпавших вовсе из неё.

Поздравлю русских фанатов Келли Линк, им есть теперь чего почитать: фрик-фэнтези про помойных эльфов, ведущих свою генеалогию скорее от домовёнка Кузи из известного мультфильма и Гоги и Магоги Михаила Успенского, нежели от изысканных созданий Профессора. Веселое, а в равной степени и грустное повествование о пути двух помойных эльфов через сказочную страну. А самый мощный эпизод в книге — это гибель военной сторожевой городской Мухоморной башни. Долг честь отвага верность рушится под гомерический хохотливый глум глав геров-трансгендеров, и не понятно кто прав, но выживет не крепость а гибкость, ровно как и завещал Лао Дзы.

Игра в крестики-нолики подразумевает всего двадцать семь вариантов комбинаций.

Правила игры в шахматы позволяют сделать на стандартной доске сорок три тысячи различных ходов.

Современный человек живёт на планете где семь миллиардов индивидуумов группируются в двести государствах. Люди живут по установленным социологическим законам, и это тоже можно рассматривать как сложную игру с невероятным числом комбинаций.

Физика нашей вселенной сам состоит из набора законов и правил, что является с определенной точки зрения тоже игрой.

В такой системе мнить себя мастером Игр — опасная самонадеянность, выкрутиться из которой невозможно.

Книга о жутком преступнике. Исследование психологии маньяка и его окружения, причем роль окружения наиболее удивительна.

В романе «Друг Бенито» Алан Лайтман пристально, словно под микроскопом, рассматривает продольный срез жизни Беннета Ланга, одного физика-теоретика, выросшего в послевоенной Америке. Взгляд писателя скользит по стеблю жизни профессора от зрелых лет – к студенческой юности, от детских увлечений техникой – к увлечению первой женщиной, и т.д. Наиболее интересные листья жизни Лайтман пересказывает читателям, остальное – не входит в поле зрения писателя, да так и пропадает за пределами видимости. Писатель – профессиональный физик, и он знает о чем пишет.

Наверное, это даже полуавтобиографический роман о своем поколении, о своей научной субкультуре – рассказ о том, как мальчик, увлекавшийся в детстве всякими физическими опытами, мастерил радиоприборы, самодельные ракеты и т.п., а потом поступил в колледж и «заболел» теоретической физикой.

Может, станет немного понятным из романа, почему американские подростки, пережив нервозную апокалипсическую депрессию с перманентным ожиданием атомной войны времен Карибского кризиса, чуть повзрослев, кинулись в студенческих кампусах оттягиваться на марихуане. Впрочем, наш герой одержим только одной идеей: познать окружающий мир. Рассчитать движение разнокалиберных звезд в скоплении – вот высший кайф для молодого ученого. Физики работают как одержимые, у них тоже понедельник начинается в субботу: «Любой профессиональный физик моложе сорока лет наукой дышит и наукой питается. После сорока теорфизик может себе позволить немножко двигаться по инерции и завести хобби или проводить время с семьей». Вся жизнь Бенито – это череда тихих математических расчетов и молчаливых открытий, смысл которых способны оценить несколько сотен человек на всей планете, и которым наверняка не найдется практического применения в ближайшие сто лет. Все радости Бенито — это радости познания, все огорчения — от ошибок в расчетах. Все у него выверено по логическим схемам, все идет как по расписанию, но только не в личной жизни. «Слова неоднозначны, только математические формулы точны». Беннету трудно найти общий язык с людьми. Друзья остались далеко в детстве, а сейчас его верные товарищи – стопка листов бумаги и компьютер. Но любовь плохо поддается матанализу, а чувства – формализации, поэтому в поздно начавшейся личной жизни все идет у него наперекосяк и шиворот-навыворот. Отчаявшаяся жена пытается покончить с собой, лишь бы муж хоть чуточку уделял ей внимание, а не занимался целыми днями чистой наукой. «Говорят, что музыканты самый циничный народ» пел ЧИЖ. Физики тоже.

Алан Лайтман – ученый-физик, работает в престижном Массачусетском Технологическом Институте и преподает там две, казалось бы, несовместимые дисциплины: физику и литературную стилистику. Еще Шкловский говорил, что у писателя должна быть настоящая профессия, через призму которой будет преломляться окружающий мир. Книжка Лайтмана в таком случае — очень показательный, положительный пример влияния профессии на художественный текст, так как первый роман сборника целиком построен на вольном изложении, интерпретации некоторых физических концепций, а роман второй – словно списан из жизни ученых.

Конечно, «Сны Эйнштена» – это не роман и не повесть в классическом смысле слова, а сборник сюжетных моделей различного восприятия времени представителями разных культур. Как будут вести себя люди в мире, где причинно-следственная связь не имеет значения? Как будет устроен мир, где каждый день повторяется снова и снова? Возможна ли жизнь на планете, где времени вообще нет ни под каким соусом или оно остановилось? Как начнет развиваться цивилизация, если каждый час будет иметь собственную протяженность? А если время потечет вспять, какую прибыль можно из этого извлечь?

Если нормально отвечать на все эти заковыристые вопросы, получится любопытная научно-популярная книжка о детерминизме темпорального восприятия, с необходимыми формулами и схемами. Лайтман пошел своей дорогой и описал все это в виде лаконичных художественных зарисовок, пейзажей «с натуры», делая доступным восприятию сложные идеи.

Один из описанных вариантов нелинейного, закольцованного, течения времени уже проэксплуатирован в масскультуре: кинофильмы «День Сурка», «Зеркало для героя», роман А.Столярова «Монахи под луной», но остальная дюжина вариантов настолько необычна, что даже у современных фантастов тяжело найти подобающие им аналогии. Сюжеты еще ждут своего художника.

Написанный восемьдесят лет назад под влиянием отгремевшей мировой войны (да-да, тогда она еще не имела порядкового номура) и опуса «Заката Европы» Шпенглера роман немецкого естествоиспытателя и врача-невропатолога Альфреда Дёблина наконец-то дошёл до российского читателя в обстоятельно комментированном переводе. Дёблин не рассказывает историю одного отдельно взятого человека, семьи, народа или страны, Дёблин замахнулся с эпическим размахом на многовековую историю целого земного шара, и поэтому равноправными персонажами его повествования, наряду с гражданами Европы, народами Америки и племенами Африки являются океанические течения Атлантики, ледники Гренландии, вулканы Исландии, степи Поволжья, а так же растения, птицы, звери и технические изобретения, неминуемо меняющие жизненный уклад человеческого общества на протяжении XXIII-XXVII веков. И будет грандиозная Уральская война, уничтожившая Восточную Европу, и романтические истории, и одного тирана даже намотает на колёса любви, но это всё обрамление для мегаистории.

Заселение Европы беженцами из Африки и Ближнего Востока, ассимиляция и растворение белых в «цветном десерте» толкает правителей-технократов, озабоченных своей безграничной властью, данной им машинами, под видом обеспечения безопасности (полукровки не разбираются в железе и ломают его случайно) ограничивают доступ к машинами, образованию и наукам. Закономерно происходит стагнация в развитии, и с этого момента незаметно прогресс меняется на регресс. Следующие поколения технократов-властителей уже не совсем понимают что и как устроено, и даже начинают уничтожение «излишних машин».

Какие-то изобретения вовсе не попадают до всеобщего пользования, например костюм-невидимка оставлен властьимущими исключительно для служебных, полицейских функций. Впрочем, элита уже на полном серьёзе задумывается о введении рабства. Идеологически это подкрепляется «учением о вегетативном существовании людей»: всё равно счастье недостижимо, давайте упрощаться и оглупляться. Словно поддерживая чаяния народа, власти начинают способствовать этому движению биологическим путём, через синтезированные продукты питания.

Наибольшей деградации социальный строй достиг в германских градшафтах (Дёблин так называет города-государства): консул Берлина Мардук разрушил промышленность под корень, сократил фабрики синтетической пищи, выгнал всех горожан в поле – заниматься сельским хозяйством. Вообще это очень показательный момент. Как только власти выгоняют горожан заниматься самообеспечением продуктами питания, так это однозначно свидетельствует о падении экономического развития до уровня неолитического хозяйства, ведь только на самой заре развития агробизнеса максимальное количество населения обеспечивало производство продуктов питания; чем более развита экономика, тем меньший процент населения занят в сельскохозяйственном производстве. Дёблин таким образом предсказал путь решения продовольственной проблемы в СССР, Камбодже и некоторых других странах соц.лагеря с неестественным экономическим укладом. Когда тирану Мардуку указывают на огрехи в управлении, он выдает вечную отговорку «Пусть я плохой, но всё же есть много такого, что гораздо хуже меня», забывая что все другие катаклизмы – не человеческого происхождения, а природные.

Когда Мардук решает расширить территорию за счет соседних градшафтов Гамбург и Ганновер, там на эти захваты пахотных земель смотрят сквозь пальцы, потому что все развитые страны имеют свои фабрики по производству синтетической пищи, и продовольственной проблемы у них нет вообще. Когда же немцы находят заброшенные угольные шахты, Мардук отказывается от электричества и становится эдакой самодостаточной энергетической сверхдержавой двадцать пятого века. Вот тут-то и начинаются массовые бегства по Европе, люди скитаются, пытаются вернуться в пасторальные времена и к древним способам ведения хозяйства, не у всех это получается, и властители Европы ищут место для переселения опасных неуправляемых народных масс, среди которых появляются то новые религиоэротические культы змеи, то секты молчунов, то обожествляются транссексуалы, то еще что-то странное и непонятное происходит в этих неуправляемых свободных общинах, само независимое существование которых намекает о ненужности традиционной верховной власти консулов и сенаторов. (Поразительно, но рецепт спасения Дёблин обозначил очень чётко: никакой узурпации власти, никакого ограничения в области информации и всеобщее образование спасут человечество как вид).

И вот чтобы слиться с природой и не отвечать за её землетрясения, засухи, наводнения, цунами и извержения вулканов, правители градшафтов решили на терраформирование: растопить ледяной щит Гренландии с целью отселения лишних людей на новый материк. Экспедиция из сотен кораблей и самолетов движется к Исландии. Планомерно специалисты взрывают все вулканы этого северного острова – Лейрхукр, Свальбард, Крабла, Трёлла-дюнгйа и разумеется всем нам известный по прошлогоднему несчастью Эйяфьядла-йокуль. Дёблин не предсказал цельнокрытых самолётов с герметичными кабинами, но предсказал невозможность ведения полётов в таких экстремальных ситуациях: миллионы тонн пепла застилают небо, день превращается в ночь, мешает летать – но не от того что моторы засоряются, а от того что кожа и носоглотка пилотов быстро забиваются острым вулканическим пеплом.

Исландия горит, остров расколот, магма вырывается фонтанами. Используя «турмалиновые полотнища» (аккумулятор, вбирающий в себя энергетику земного ядра), люди собирают мощности для грядущего оттаивания ледяной Гренландии.

Но проблемы образования дают о себе знать: всё идёт не так как запланировано, и горе-специалисты не справляются: гибнут тысячи моряков, гибнут лётчики, разбуженные земные силы пробуждают хтонических чудовищ мелового периода. Оживают древние окаменелости, обрастают плотью, которую генерируют из глины, оживают насекомые, птицы, мелкие зверушки. Оживают и динозавры. На спинах динозавров, выросших под действием турмалиновой энергии до километровых размеров, росли леса, там резвились животные поменьше, иногда леса горели от переизбытка энергии и динозавры валялись по земле, круша под собой города Скандинавии.

В страхе перед динозаврами градшафты уходят под землю и теряют всякую связь с наземным миром. Чем больше правящие семейства прятали технику, тем пышнее произрастали в народе суеверия. Монотеизм давно ушёл, вернулась вера в духов, гадания по сновидениям, рассыпанному песку и прочий мистицизм самого примитивного, первобытного толка. В строго соответствии с укладом подземной общины. Так люди и вернулись к рабству – причём на совершенно добровольной основе.

Так, рассматривая планету как живое существо, которое дышит, материки опускаются и поднимаются, вулканы выбрасывают отходы, на этом пепле растут деревья, леса собирают влагу в реки по берегам которых траву едят коровы а мясо ест человек, Дёблин встраивает человека в экосистему планеты и подчиняет людей неумолимым геологическим законам. В романе множество любопытных изобретений и предвидений, от межконтинентальных телетрансляций до оживления мёртвых, от хиппи до тектонического оружия, от спутников связи до биоморфов, от туристических шагоходов до сверхлёгких домов, но, будучи подчинённым процессу энергообмена, всё это обратится в тлен.

Все там будем.

Регистраторы нейтрино зафиксировали снижение потока, исходящего из термоядерной топки, сидящей внтури нашего Солнца. Звезда закономерно эволюционирует и вот-вот, к 3600 году, превратится в сверхновую. Человечество всё ещё не вышло в дальний космос, но примерно с 2500 года начинает запускать корабли-сеятели: генетический материал людей и некоторых растений и животных, техника на первое время, компьютеризированные школы для обучения первого поколения, библитека знаний. «Тысячу лет назад гении, желавшие лишь добра, переписали историю. Они прошлись по библиотекам Земли, решая что сохранить, а что оставить огню. Критерий был прост, но применять его оказалось не так легко. В память кораблей-сеятелей загружали только способствующие выживанию и стабильности новых миров произведения литературы и сведения о прошлом. Практически невыполнимая, терзающая душу задача. Со слезами отборочная группа отвергла Веды, Библию, трипитаку, Коран и основанный на них необъятный пласт текстов — художественных и нехудожественных. Несмотря на красоту и мудрость этих трудов, следовало оградить девсвтенные плаенты от их влияни. Древние яды религиозной ненависти, набожной чуши и веры в сверхъестественное, утешавшие бесчисленные миллиарды мужчин и женщин ценой их разума, оставили погибать на Земле» (с.100). «Почти все здравомыслящие люди согласились с жёстким вердиктом великого философа лукреция: все религии аморальны. Суеверия, порождаемые ими, приносят намного больше зла, чем добра» (с.175).

(Однако Мормоны и Дочери Пророка построили свои собственные корабли-сеятели, о судьбе которых ничего неизвестно).

Корабль-сеятель на планете новой зведзной системы разворачивает строительство и оживляет материал. Трагизм первых поколений благоразумно опущен Кларком в этой утопии, но намёки на нечто ужасное оставлены. Под самый занавес существования человечества под лучами угасающего Солнца отркыт-таки принцип квантового двигателя и построен единственный корабль с миллионом человек, ждущих в анабиозе пока «Магеллан» доставит их к планете Саган-2. По пути у космического автобуса прохудилась фронтальная защита (сделанная в виде щита изо льда и закрелпенная перед кораблем). Для ремонта и пополнения запаса льда «Магеллан» делает остановку на Талассе — малонаселенной водной планете, заселенной семьсот лет назад. Первая встреча наопоминает контакт-лайт: те же размышления о границах культурного и научного вмешательства, о разнице культур, о моральности и аморальности секса с инопланетными существами пусть и одного биологического рода. Кларк аккуратно всё это показывает по ходу дела, ведь надо морозильный заводик по производству экрана строить, и блоки транспортировать на орбиту, и некстати выясняется что шельф Талассы занят разумными омарами (привет доктору Зойдбергу ((Dr. John Zoidberg) из Футурамы), и еще неясно, как эти два вида будут конкурировать за дары моря — ресурс-то ограничен, столкновение возможно, и неизвестно, выживет ли стотысячная микроколония землян, пребывающая в эротическо-утопической пасторальной неге, будет сметена этими членистоногими или будет погребена лавой взорвавшихся вулканов — ведь острова в океане, занятые землянами — это просто часть молодой вулканической гряды. (Всё это остаётся за скобками восприятия, роман-то утопический, о том как построен небольшой мир на безрелигозных началах).

В городе Радужный есть Биохимический институт по проблемам старения, который целиком занят производством препарата, возвращающего молодость. Идея проста: чистый фосфор, со степенью чистоты в пятнадцать девяток после запятой (99,99999...), способен обращать старение клеток... в омоложение. Доказательства этого открытия просчитаны на компьютере, ну и собственно какое дело что это выдумка, есть открытие, его и пытаются внедрить. Но не в этой химии засада, засада в организации. Так как во главе учреждения, по советской традиции, стоят некомпетентные профаны (основатель и первый директор — металлург, второй директор биолог, но ярый противник идей омолаживания), ничего из этой благородной затеи выйти не может. Безысходность осознания невозможности переиграть природу оттеняется невозможностью пересилить социальные лабиринты жизни — молодая сотрудница института (собственно, открывшая этот химический метод омолаживания и проводящая часы за «окулярами позитронного микроскопа») выходит замуж не по любви, а ради карьеры, за своего административного руководителя, начальника учреждения. Так печаль от краха научной идеи усиливается разбитой любовной историей.

В июне 1986 года начался хобартовский разворот течения времени, мир стал неспеша схлопываться назад. Но жизнь продолжается, продолжается бизнес, продолжается политика, продолжается любовь я всякое такое прочее. Диак пытается вывернуться и создать непротиворечивую систему, в которой еду надо отрыгивать назад, сигарету вкуривать из дыма, и тут же одноврменно делать что-то, чего до того еще не было — устраивать личные дела, политические заговоры, водить аэромобиль, писать новости и т.п. Хобартовский реверс попрал привычные законы бытия и привычки: вместо «привет» говорят «пока», люди молодеют, мёртвые пытаются встать из могил и им помогают частные витальные фирмы устроиться в новом неприваычном обществе, где, например, Библиотеки заняты не накоплением, а искоренением информации. С оживлением одной из персон и начинается закрутовка романа — на небольшом кладбище просыпается Томас Пик, основатель секты юдитов, ставшей в описываемом 1998 году мощной религиозно-наркотической организацией той части Америки, что осталась под властью негритянского населения.

Параллельная вселенная, реализованное пространство оживших комиксов и супергероев, наверное понравится поклонникам фильма «Хранители». С середины 1940х архетипы овладевают массами, демоны-герои вселяются в тела обычных людей и начинают творить свои прямоллинейные бесхитростные дела, прям как в комиксах — честно, открыто, всесильно. По описаниям действия «одержимых героями» напоминают случаи берсеркизма, и в книге есть десяток вставных рассказов о подобных историях — то Капитан Америка вселится в раненого и поможет вырваться из засады морпехам в Кашмире, то Джонни Дымовая Труба проведет железнодорожный состав на скорости сто миль в час, то Художник нарисует странную картину на полу аэропорта из подручных средств — рассыпанных кукурузных хлопьев и разлитого кетчупа, отнятого у продавца хотдогов.

Архетипы не меняются, но их конкретное воплощение в тот или иной момент пронизано культурой общества. Капитан — вечный герой, Дудочник — сатир и трикстер, и так далее. Президент Эйзенхауэр был убит демоном «японский камикадзе», «девочки-ангелочки» убивают стариков, железнодорожник пускает под отксо поезда.. Влияние демонов из комиксов на общественную, политическую и даже экономическую жизнь столь велико, что в связи с насущной практической потребностью познания архетипов развилась юнгианская ветвь психоанализа, и главный персонаж книги периодически наблюдается у тех или иных юнгианских психиатров. Есть даже демон ВАЛИС, вселившийся в марте 1982 года в Филипа Дика и благополучно живущий в нём вот уже третий десяток лет на радость многочисленных фанатов и поклонников.

Юнг в 1912 году вывел теорию Четверного существования Бога (Отец, Сын, Святой дух и Дьявол), Никсон пришёл к власти значительно раньше, и другие некоторые отличия от нашего мира имеются, но самое главное конечно же отличие — это демоны, овладевающие телами людей, и это чересчур вольное допущение не дает нам возможности отнести эту книгу к жанру «альтернативной истории», даже не смотря на то что проблемы демонологии персонажи пытаются решить с помощью вполне здравых естественно-научных методов — анализируют случаи одержимости, выискивают статистические закономерности чтобы отделить простое сумасшествие от подлинного «вселения героя», проводят томографию мозга, микрохирурги-нервопатологи пытаются отсекать «заряженные участки мозга», а методы экзорцизма (к которым от безуспешности пытаются прибегать пациенты) всерёз в книге никем не воспринимаются. «Наши методы представлялись ей недостаточно быстродействующими. Мы ученые. Церковь пообещала — вжик! — вон отсюда, кому говорят, проказник! Оно, конечно, не работает, зато быстро действует. Мы же могли предложить лишь долгие годы исследований» (с.261)

Впрочем, некоторые сектанты считают что слэны из романа Ван Вогта захватили власть над Землёй: одержимости придуманы и реализованы слэнами для развлечения, создан некий театр для сверхчелвоеков. Слэны пришли к власти в 1940е годы и живы до сих пор, и именно поэтому демоны имеют старомодное обличье из радиоспектаклей и книжек-комиксов военных лет (с. 142). Именно поэтому, кстати, аннотация на книжном издании вводит в заблуждение:

«Америку охватила пандемия. В тысячи и тысячи взрослых и детей вселились демоны, принимающие известные каждому американцу с детства образы персонажей из фильмов, книг и комиксов. В душе у кого-то поселился Индиана Джонс, а у кого-то — Росомаха... Кто-то стал Люком Скайуокером, а кто-то — Суперменом...»

Нету там их. Вообще никого из этих медийных новоделов.

Действие романа происходит через десять лет после вторжения марсиан Уэллса на Землю. Среди действующих лиц — Камилл Фламмарион.

Галактика населена десятками цивилизаций, живших на разных планетах — водоплавающие из кремниевых миров покрытых водой, гуманоидные и насекомообразные с сухопутных миров, поплавочные с газовых гигантов, какими-то разумными пылевыми облачниками и т.д. Межзвездная правительственная структура под именем Меркатория монопольно владеет в описываемый период сетью телепортационных порталов в звездных системах и продолжает расширять сеть, в обмен на установление своей власти в звездных системах, подключаемых к всегалактическому «телепортационному метрополитену». Для поддержания статус кво, Меркатория тормозит прогресс, запрещает искусственный разум, работы по исследованию телепортации, нанотехнологии, единственно только работы биологов легитимны и приносят здоровье с долголетием подопечным гражданам Меркатории.

В эту существующую миллионы лет барочно-избыточную и усложненную бюрократическую структуру вступает земное человечество и оказывается просто одной цивилизацией среди многих; никакого особенного толка от неё нет и быть не может, никаких необычных свойств эти вертикально передвигающиеся приматы не имеют и просто вливаются в галактическую семью рас и народов, так что никаким гелиоцентризмом тут не пахнет и антропофилам лелеять свои комплексы нет возможности.

На территории Меркатории периодически налетют с перифирии корабли запредельцев, да еще и религиозное тоталитарное Отъединение запланировало крестовый поход на неверных.

В звездной системе Юлюбиса через 300 дней конец света, захват мира мракобесами и ордами анархистов, а бюрократы Меркатории сваливают проблемы друг на друга, отмазываются от своей вины и ошибок, спорят какой метод разведки безопаснее и соответствует ли новая эффективная методика традициям клана наблюдателей..

На газовом гиганте Наскерон, который входит в солнечную систему Юлюбиса, миллиарды лет живут представители всегалактической цивилизации насельников – практически вечные, со сроком жизни с миллионы лет, странно- веселые юмористические существа со своеобразным чувством жизни и истинно аристократическим отношением к быстроживущим разумным культурам, к коим относятся почти все цивилизации населяющие Галактику, за исключением разумеется самих насельников, обживших за десять миллиардов лет 90% газовых гигантов всех звездных систем.

Книжка – про эту странную, нестандартную цивилизацию насельников, в которой войнами занимаются любители, нечто вроде симбиоза ВИФовцев и добровольных пожарных команд (а кто у вас воюет? Добровольцы. А кто командует ими? Никто, они сами как только почуют военную угрозу достают свои корабли и воюют. А кто содержит космофлот? Да сами они и содержат, им нравятся всякие блестящие хромированные пушечки), в которой инфантицид никого не удивляет по причине долгоживучести взрослых особей, в которой внеденежная экономика основана на рейтинговой системе уважения и одолжения, и в которой собирательство разнообразной информации от вымерших за миллиарды лет «быстрых цивилизаций» превратилось в манию сродни поголосного библиофильства. В одной из таких случайных библиотек в книжке «Алгебраист» человеком-наблюдателем Фессином Тааком найден намек на существование потайной сети никем не контролируемых телепортационных колодцев, и это ставит под угрозу существования сначала монополию Меркатории на межзвездные перевозки, это же интересует религиозных мракобесов для возможной взрывной своей экспансии по всему миру – но война ради этой информации только фон и оживляж для более углубленного описания мира насельников.

Книжка полезна еще и гуманистическим, правильным зарядом: толково описана природа жестокой власти Архимандрита Люсеферуса, предводителя воинствующего Отъединения (только победы, только завоевания, оправдывающее насилие с которым проводится индустриализация-модернизация угнетаемого общества), разъясняется важность судебного разбирательства над самосудом, а так же ставится примат науки над деструктивными не-культурными практиками.

Интересно как Бэнкс подогревает сюжет, откровенно волюнтаристки но изящно, с выдумкой и непременный юмором: каждые тридцать-сорок страниц то вводит нового живого инопланетного игрока, то расскажет интереснейшую историю из жизни галактики, то вытащит туза из рукава, то трём игрокам команды покажет красную карточку, а потом выдаст лотерейный билет с джек-потом, запустит кондуктора в переполненный автобус и отнимет проездные, и тут еще бог из машины а сверху вишенка. По карнавальной веселости и калейдоскопичности проносящихся мимо событий «Алгебраист» напомнил мне недавно читанную трилогию В.Гончарова «Психо-машина» (1924), по проработанности — Вернора Винджа книжку, и я не пойму отчего бы не переиздать смеха ради Гончарова сейчас..

Антрополог Джон Монтегю увлекался домами с привидениями. Найдя дом с призраками, дом с паршивой репутацией, он завлёк небольшую кампанию незнакомых людей с целью изучения паранормальных явлений так сказать в полевых условиях, с ловлей привидений на живца. Рационализм рационализмом, а в эксперименте согласились участвовать из двух десятков ассистентов только две молодые женщины, Теодора и Элинор, да еще Люк, племенник хозяйки Хилл-хауса. События развиваются неспешно, медленно и тягуче, средства для запугивания выбраны классические, первый страх и ужас появлется где-то на сто шестьдесят восьмой старнице, но эффект от этого получается никак не шуточный, можно даже сравнить с недавним фильмом Орена Пели «Паранормальное явление» (2007), в котором бег мурашек по спине зрителя обеспечивался весьма скудными средствами, которые, однако, в руках хорошего мастера добивались своего.

Совершенно неожиданно готический роман ужасов превращается в юмористический — когда к доктору Монтгю приезжает на выходные дни его супруга, чрезвычайно увлеченная общением с духами умерших. Ситуация, когда эта экзальтированная особа пытается учить вежливому общению с привидениями постояльцев дома (которые на своей собственной шкуре УЖЕ испытали общение с привиденями) вызывает при чтении улыбку и здоровый скепсис в адрес любителей мистики — примерно так же вышучивал Вуди Аллен любителей спиритизма в свежей киноленте «Ты встретишь высокого незнакомца» (2010).

В книге есть отсылка к странным домам Орсона Фоулера, который в середине XIX века построил несколько восьмиугольных жилых домов. Фоулер был френологом, то есть считал, что кора головного мозга состоит из ряда центров, каждый из которых отвечает за определенные способности человека, и, при сильном развитии этих способностей соответствующий участок мозга будет развит, и это отражается на форме черепа. Не прибегая к методикам трансформации черепа времен катакомбной культуры бронзового века, архитектор менял окружение, искусственную среду человека, то есть строил нестандартный восьмигранный дом, и таким сопособом думал добиться некоего изменения психики человека. В книжном Хилл-хаусе таким образом добились только появления некоего духа дома, вселившегося в сознание Элинор Венс, одной из наименее психически устойчивой ассистентки доктора Монтегю — ей, несчастной и гонимой родственниками девушке, было комофртно в этом необычном доме и она стала домом. Со всеми вытекающими паранормальными явлениями, лунатизмом и полтергейстом.

Проблема проектирования комфортного устройства быта слабо освещена в фантастике, и любые отклонения от прямоугольно-параллелепипедного стандарта почему-то приводят к ужасным помешательствам — см. «И построил он скрюченный домишко» (1941) Р.Хайнлайна, где не просто жилой восьмигранник построен, а целый тессеракт.

Ретроспективный сборник научно-фантастических рассказов, охватывающий период от первой пробы перы в 1937 году до вполне мастеровитых, интеллектуально нагруженных рассказов, вплотную подошедших к великолепным неувядающим повестям «Конец детства» и «Город и звезды», в своём полёте фантазии балансирующих на грани между здравым смыслом и визионерством. Очень любопытно наблюдать, читая сборник подряд, как росло мастерство Артура Кларка — от робких инженерных рассказов «Путешествие по проводам» и «Как мы летали на Марс» до чудесных ситуаций, описанных в «Девять миллиардов имен бога» и «Юпитер Пять», в которых на ординарные вопросы существования Бога и внеземного разума даются неординарные ответы.

Керри Хэкетт, секретарь Питера Джариуса, возглавляющего парабиологическую корпорацию «Диаверде», бежит от домогательств шефа, завладевает новой разработкой своей фирмы и прячется в Южной Америке. Чудесное изобретение трансформирует тело своего владельца в любое животное существо, которое можно вообразить, и перестраивает органы тела для любых прикладных задач. Носитель этого биодевайса, в случае контакта с иностранцем, становится еще и полиглотом, отсюда и название романа. Не трудно представить, как именно улучшает своё тело сексуально озабоченная Керри, какие именно дополнительные органы она отращивает в неожиданных местах во время полового акта с многочисленными партнёрами во время своих скитаний по Баии (один из штатов Бразилии на побережье). Иной климат диктует соответствующую этику и тип поведения, поэтому распущенность в Бразилии превосходит европейские нормы, но даже на этом фоне приключения Керри Хэкетт нельзя не назвать экстравагантными. Например, разделываясь со своими мучителями, она отращивает себе фаллос отнюдь не для декоративных целей. Расправившись с местным мафиози-золотодобытчиком Реймоа, Керри под видом его дочери проникает в местный элитный бордель где и поглощает (в буквальном смысле этого плотоядного слова) всю местную развратную элиту — от преступников до полицейских, от католических клириков до казнокрадов-чиновников.

Написанный в жанре эротического рибофанка роман напоминает вывернутую наизнанку книгу «Жюстин, или несчастная судьба добродетели» маркиза де Сада, где привлекательная женщина проходит поочередно, по нарастающей, все круги извращений, причем всегда сама становится насильником. В финале роман неожиданно превращается в «Клон» Теодора Томаса и Кейта Вильгельма, впрочем, с оптимистическим финалом «Музыки, звучащей в крови» Грега Бира – с медленным, но неуклонным превращением каменных городов земли в зеленые экогенные джунгли.

Лучший роман всемирно признанного классика научной фантастики, в котором изящно переплетаются средневековая история цивилизаций Индостана, инженерный гений XXI века и вечная тяга человека к прекрасному звездному небу. Ни грана фальши, все изобретения либо нашли свое воплощение в реальной жизни (поисковые системы в компьютерных сетях, нанонити), либо будут воплощены в ближайшие десятилетия.

Федерико Андахази отличает особенная холодная, отстраненная манера письма стороннего наблюдателя. С другой стороны, автор хочет заинтриговать читателя процессом раскрытия тайны. В результате мы имеем вычурное повествование, в котором следствие появляется раньше причин.

Отлично передано мироощущение Возрождения: эпоха открытий, со всем присущим ей блеском, расцветом ремесел, зарождением наук и пиком могущества Церкви.

Если роман «Анатом» рассказывал о жизни европейских медиков в XVI веке, то во «Фламандском секрете» нам повествуют о жизни живописцев XV столетия. «Он решил для себя, что живопись — это просто ремесло и что его занятия не сильно отличаются от работы плотника или каменщика». Мастера, считавшие так, создавали шикарнейшие, непревзойденные картины, которыми до сих пор восторгаются благодарные потомки.

Вернее даже, роман о противостоянии, противоборстве двух живописцев: Франческо Монтерга из Флоренции и Дирка ван Мандера из Брюгге. Так же, как и в «Престиже» Кристофера Приста, противостояние только приводит к улучшению результатов работы друг друга. Так же, как и у Приста, у Андахази присутствует линия «промышленного шпионажа» (в «Престиже» один фокусник подсылал другому слугу для работы ассистенткой, во «Фламандском секрете» — ученик художника под предлогом переезда меняет учителя). Так же все планы рушит любовь. Однако постепенно состязание превращается в истязание.

Закрутовка романа вертится вокруг идеи, закономерно проистекающей из алхимических воззрений своего времени: чтобы добиться идеальной передачи цвета на картине, писать изображение надо с помощью пигментов, которыми окрашен настоящий объект. Травку рисовать с помощью выжимки из травки, горы — измельченной скальной породой, а человека... Вот тут-то и начинаются самые настоящие сатанинские ужасы.

Но это у Андахази описана тупиковая ветвь развития лакокрасочной промышленности.

Настоящие художники пользуются древней рукописью с зашифрованным секретом получения наилучшего пигмента для создания полотен. Изображения, сделанные этой краской, будут как живые.

Однако и за этот секрет приходится платить дорогой ценой: художник, добывший чудесную краску согласно древнему рецепту, сразу слепнет. Так что и это направление можно считать тупиковым.

...Зато потомки скажут: «казалось, портреты их дышат тем же воздухом, что и люди, на них изображенные».

Если экранизировать данную небольшую повесть, получится сатанинский НФ-BSDM снаф с зомби-транссексуалами и уклоном в советскую некроэстетику имперского стиля.

Подробный мемуар про жизнь до революции, и до 1935 года. Много странных деталей, выпадающих из привычной истории — государственное изъятие золотых укаршений из могил, насильственная работа под угрозой расстрела в начале тридцатых, чекисткий рэкет в конце 1920х, тотальный голод тридцатых, и прочее, и прочее. С удивлением узнал, что впервые в тюрьме в ЧК Снегов оказался .. в восемь лет. Сразу после революции, между прочим.

Некая сверхдержава (в которой, впрочем, без труда угадывается Россия) посылает к берегам Америки флот из суперновых кораблей и авианосцев – с целью превентивного уничтожения ненавистной вражины – страны потенциального противника. Флот выдвинулся поистине глобальный: осадка авианосца 60 метров, скорость бомбардировщика 27 звуковых, экипаж одного корабля 20 тысяч человек, ядерного оружия пятьсот вагонов..

Описания техники заведомо гипертрофированы и настраивают на несерьёзный лад, однако за этой карнавальностью Бояшов пытается показать что-то серьёзное.

Начало 22 века, на Земле льды растаяли, прибрежные города погрузились под воду, но на материках всё спокойно, Европа в бедности, Африка нищая, россияне в масле катаются, потому что сдали китайцам Сибирь в аренду и живут с этой природной ренты. Почему арендную плату распределяют по всем гражданм, как в патерналистком каком-нибудь Бутане, а не хапает единолично правительство — не понятно, да об этом и не задумывается автор, пишущий нарочито в стиле «я тут ни при чем, шутка это всё, вот смотрите, и фамилии у всех говорящие — активист Пружинов, миллионер Пушков-Рыльцев, депрессивный Деготь»... Год примерно 2220, а молодёжь ради форсу бандитского ездит на раритетных каких-то «шевроле» — автомобилях с бензиновыми двигателями. Это всё равно что сейчас выкатиться вечерком не в карете, а на бричке. Или в телеге. Или пройтись по улице с кассетником под мышкой. Совершенно всё прошлым живёт, вернее не живёт, у автора фантазия есть, но перестроить под нее мир он не хочет. А то что фантазия у Рубанова есть, свидетельствуют микроплюшки, иногда появляющиеся в рассказе: певички с синтетическими голосовыми связками и гортанями сделанными под известных певцов прошлого, поговорки, отражающие изменение климата и дефицит ультрафиолета («не загораживай мне солнце»), какие-то «двадцать пять конкурирующих полиций»... Но вот эти постоянные восторги актёрами 20 века, певцами 20 века, автомобилями 20 века — это странно и очень инородно. Впрочем, не в этом причина неинтересности книги — будучи заявленной как «книга взорвет ваш мозг», внтури наличествует очередной рассказ про жизнь менеджеров: журналист успешного издания становится его главным редактором а потом низвергается на самое дно. Что же до размышлений о тяжкой судьбе народа, вымирающего от того что все стали думать только о себе и своих аппетитах, то вышло всё это моралите неубедительно по причине .. по причине неубедительности.

Книжку лестно сравнивали с «Хищными вещами века» Стругацких и ранним Войновичем — но нет в ней загадки фантастов и нет бурлеска сатирика — сюжетные повороты предсказуемы за полста страниц, а посмеялся я только над одной удачной шуткой только в середине рассказа. Усё.

Описан мир 21 века – катастрофы экономические, экологические и политические приводят олигарха Платона (не Лебедева!) к мысли сделать запасной аэродром. Он покупает Новую Зеландию и устраивает на ней ковчег спасения. Возомнив себя Ноем, переустраивает быт, мораль и нравы новой Утопии под схему, описанную своим великим тёзкой 25 веков назад: строит идеальное государство с четырьмя кастами (философы, солдаты и прочие рабочие). Мир кое-как барахтается вокруг, но гибнет, а выживших счастливцев отстреливают при попытке доплыть к Острову. Нечего заражать нас таких прогрессивных своими отсталыми вирусами чумы. Эти первые страниц сто можно смело не читать, они пусты совершенно. Лакомый кусочек показывается потом: экстраординарного нарушителя порядка вместо обычной в таком случае смертной казни (сами понимаете, самая гуманная и человечная Утопия ведь на дворе построена Платоном) запирают в камеру с обучающимся и самопрограммирующимся роботом. Наивность автора ли, героев ли – просто поражает. Преступник этот, человек с именем Адам, описывался как интеллектуально изворотливый и въедливый тип (например, сумел уговорить своего старшего(!) боевого товарища на грубейшее нарушение воинской дисциплины!) – и тут такое «наказание». Да это же ему просто отмычку подарили! Наивность высшего руководства Утопии вообще вызывает сомнения: например, показательный судебный процесс над Адамом проводили в прямом эфире. Он им и выдал разумеется в эфир.. Прямо как у наивных Вачовски в их комиксе. Ладно, не все знают о предсудебной обработке политических преступников в 1930е годы в далёкой стране Россия (тут у нас и свои-то сограждане забывают об этом ежедневно), но Оруэлла-то хоть почитать можно, коли берешься сказать хоть что-то про тоталитаризм?

Когда робот с человеком заперты в одной камере, вот тут-то и начинаются интересненькие беседочки о мышлении, разуме и эволюции.

Жанр: альтернативная криптоистория, пародия (на наш мир).

Похожие произведения:

Сомерсет Моэм «Второе июля четвёртого года (Hовейшие материалы к биографии Чехова)» (1994).

И.Эренбург «Необычайные похождения Хулио Хуренито» (1922)

А.Зданович, В.Измозик «Сорок лет на секретной службе. Жизнь и приключения Владимир Кривоша» (2007)

«Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков» (1738-1759).

В.Пелевин «Жизнь и приключения сарая Номер XII» (1991)

М.Москвина «Жизнь и приключения милиционера Караваева» (2007)

Биографическое описание жизни и деятельности Романа Арбитмана, сначала — преподавателя из Саратова, потом – преемника Бориса Ельцина на посту Президента Российской Федерации.

У Гурского, даром что детективщик, нет экономической подкованности Ю.Латыниной, филологической всеядности Р.С.Каца, эрудированной едкости Р.Арбитмана, мастерства стилизатора В.Сорокина (заметно в квелой попытке спародировать инфернальную логорею эзотерического параноика А.Проханова, с.141, 148), не помешала бы Гурскому и толика афористичности В.Пелевина... Впрочем, метод последнего заменяется перманентным цитированием фундаментальной работы японца К.Исигуры «Путь Арбитмана», изданной в заледеневшей Венеции в декабре 2008 года. К чести Льва Гурского, всякие праздные домыслы из жёлтой прессы о колдовстве и магических способностях Романа Арбитмана им воспринимаются критически, а религиозное визионерство особо рьяных деятелей он объявляет алкогольной интоксикацией (с.47), что оставляет исследование в целом в пространстве полезного, а вовсе не сиюминутного сенсационного чтения.

Хотя Лев Гурский и перепроверяет разноречивые факты биографии второго президента России, но местами повторяет ошибки журналистов – например, цитирует белиберду из русского «Ньюсуика», выдаваемую тамошней редакцией за астрономические факты (комета Галлея прилетела из звезд созвездия Кассиопеи, с.228).

Впрочем, для биографии важна фактографическая точность, а не домыслы, и живость подачи материала не играет для историка никакой роли, ибо художественный текст живет по своим законам (взять хотя бы естественно необходимый финал для книги – в жизни страны финала нет; или такой атрибут как «главный герой» – в реальности персоны и морально-нравственный облик меняют, и в преклонном возрасте уступают место героям помоложе, хотя жить не перестает и нянчит внучков треть жизни), и с задачей фактографической дотошный Лев Гурский справился – насколько это вообще было возможно, если учесть, что личность Романа Арбитмана, вроде бы публичного политика, тем не менее законспирирована была строже, чем обстоятельства жизни Гиляровского (популярнейший репортёр XIX-XX вв., от которого остались сотни злободневных статей в прессе и большой очерк о москвичах, но история не сохранила нам даже его имени!).

Гениальность подхода российского президента Арбитмана к вызовам времени биограф Лев Гурский видит в неординарности принимаемых им решений. Если постиндустриальные США увязли в войнах за сырьё (рецидив прошлого, индустриального мира), то второй президент России смело продавал и сдавал в аренду сырьевые месторождения, в угоду будущим поколениям развивая новейшие технологии, в том числе и энергетические – «лучше потерять еще пару нефтяных месторождений, чем превратить всю нашу молодёжь в “потерянное поколение”» (с.221). В то время когда национальные правительства бились с локальными проблемами своими силами, президент России Роман Арбитман не гнушался приглашать высококлассных специалистов из лидирующих стран мира – если не знающий русского языка иностранный футбольный тренер справляется с командой из одиннадцати человек, то уж министр внутренних дел Ури Геллер, специально приглашенный из Англии, справится со своими пятью заместителями тем паче.

В книге еще много будет камео (изображение реального исторического персонажа из нашего мира – в мире параллельном, но – в другой ипостаси). Шандыбин, например, иначе как куртуазный маньерист в том мире и не изъясняется – мне кажется, он там является достойным учеником своих родителей – Егора Гайдара и Ренаты Литвиновой.

Аналогичным образом филолог Арбитман вывернул мир вверенной ему России, и прочитал книгу истории 1990-2008 гг., используя вторые, третьи и четвертые словарные значения тех же самых слов, какими описывались знаковые события последних двадцати лет.

Например, глава «Ходорковский сел» – о том как нефтяной олигарх сел в кресло министра, город Курск затопило паводком, а Бесланский взрыв – о демографическом всплеске в этом районе.

Не только в выдумывании новых космических кораблей и в этнографически точном описании инопланетных рас состоит мастерство фантаста, но и в неожиданном взгляде на привычные явления, персонажи, понятия. Высший пилотаж постмодернистской игры словами тем более полезнее милитаристических боевичков.

Цитата:

«Всего за две недели на посту премьер-министра он смог решить многое, доселе почти нерешаемое. Он, например, добился уступок по долгам Парижскому клубу (в результате сложных алгебраических подсчетов европейские финансисты вдруг осознали, что это они должны России, а не Россия им: попутно премьером было найдено новое, чрезвычайно красивое доказательство великой теоремы Гёделя)» (с.142).

В литературе не так много произведений, в которых инопланетяне прилетают и спасают заблудшее человечество. У Кира Булычева есть рассказ 1989 года «Последние сто минут» — там эвакуация челоечества идёт молниеносно, выборочно, да только целью является спасение остающихся землян. В «Операции «Надежда»» Стругацкие показали последствия спасения Странниками жителей погибающей планеты. Инопланетяне Михаила Успенского эвакуируют всё человечество на его историческую родину: в далёкую высокоразвитую планетарную систему, богатую природными дарами и высокоразвитую технически цивилизацию, некогда потерявшую корабль с юнными космоплавателями, ставшими прародителями земного челвоечества. Телепортационные Узлы не справляются с воссоединением сироток земных со своими родителями, поэтому для попадания в Пай устроены очереди: пенсионеры и калеки сначала, потом граждане развивающихся и голодающих стран, безработные.. Сторонний наблюдатель поражён единодушием правительств мира развитого: в едином душевном порыве уступили свои квоты на переселение в Рай африканцам жадные потомки империалистов? Параллельно с людьми тем же транспортом инопланетяне получают особо токсичные отходы для переработки? Собственно, этим уже всё сказано и все секреты выданы, микрорассказ 1981 года Виталия Бабенко «Трудоустройство» расписан в трёхсотстраничный роман, с фирменными шутками, какие только Успенский и может наблюдать в окрестной жизни («сосут страну минетжеры, досасывают», «нежная и безответная любовь к арабам», «не трожь святое — вонять не будет»). От патриотов достанется Успенскому за то что россиян он сделал хуже немецких фашистов, от либералов — что хвалёная демократия оказалась пустышкой, от бойцов энбэпе — что не верит в их слаженность, от верующих — за атеизм, от материалистов — за мистицизм.

Надо брать пример с Романа Ильича: оторвавшись от реки повседневности пожить в тишине схрона без каких либо новостей и вернуться к людям — многие вашие инфоповоды просто бредом и пустышкой оказываются. Шаг второй, подсказывемый Успенским: действуйте, господа товарищи, действуйте. Нечего из себя небожителей корчить, затаившись в башне из дубового сруба в тихой тайге спокойствия: именно из-за такого бездействия машина продолжает катиться под уклон.

История Иудеи I в. до н.э. – I в. н.э. отличается от событий описанных в Новом Завете, на этой разнице построено не одно художественное произведение, авторы которых стремились примирить расхождения священных книг и истории, реконструируемой по другим источникам (неканонические книги; новонайденные кодексы; записи современников из соседних стран).

«Все это байки, которые сами собой возникают на базарах и углах. Они скроены на один манер, и их легко распознать: байки эти бездарны и бессмысленны, как и те, кто их выдумывает и тем более слушает» (с.322)

Один из золотых коньков Лазарчука – жизнь информации и влияние информации на мир. Две тысячи лет назад архаичные технологии распространения новостей всё равно позволяли делать из людей то врагов, то соратников, а скорость коммуникаций только играла на руку дезинформаторам, и некоторые сюжеты в книге сотканы как раз из опровержения тех или иных сплетен древнего мира.

События библейской истории живут в народном понимании своей жизнью, повторяют картины, заимствованные не из Библии даже, а из многочисленных поздних пересказов, и читатель, непредвзято знакомящийся с первоисточником, найдет массу отличий от народной традиции. Позднее, в десекуляризованном мире, чтобы как-то свести воедино события и персонажей, авторы многочисленных художественных произведений будут искать компромисс.

Михаил Булгаков примирил Иешуа с Пилатом, Николас Казандакис в «Последнем искушении Христа» – с Сатаной, Джон Бойд в «Последнем звездолете с Земли» примирил Христа с иудейскими повстанцами, Майкл Муркок в повести «Се человек» — с двадцатым веком, Илья Варшавский в «Петле Гистерезиса» – с каноном, Братья Стругацкие в «Отягощенных злом» примирили Иисуса с Иудой, Андрей Лазарчук — примирил с Иродом.

Пользуясь пониманием того простого обстоятельства, что вся записанная История есть не что иное как обвинительный приговор перед Страшным Судом, и каждый летописец мнит себя то прокурором, то адвокатом и зачастую трактует факты вольготно, Лазарчук озвучил свои версии о подлинном источнике огня сожженного Нероном Рима (с.250), об эпизоде с отрезанным ухом, повторенном в разных Евангелиях (с.233), о почетном втором имени Иисуса (с.217) и др.. Будет интересно посмотреть мнения специалистов по этим вопросам, а равно реакцию.. Для меня, профана, это всё — не более чем исторический роман со смелой выдумкой, приводящей к смене традиционных стереотипов восприятия исторических деятелей.

Стоит отметить лёгкость языка повествования. Андрей Лазарчук писал книгу от лица младшей сестры Иешуа, на закате дней вспоминающей былое. Отсюда и торопливость изложения, и стремление выдать как можно больше фактологического материала, и некоторая сентиментальность, до сей поры мало свойственная книгам Лазарчука:

«..звезды, которые висели по ночам на расстоянии всего лишь вытянутой руки, вселяли в сердца такую благодать, такой восторг перед трудами Предвечного, что молитвы сами рвались из уст и возносились к небесам..» (с.232), и за этой манерой подачи виден живой и энергичный рассказчик.

В книге будет еще много прекрасных моментов, как то проповедь бар-Аббы, выдержки из учения Ахави, проблема коммуникации молящихся с Богом (с. 59, 211-214, 261-262), и другие весьма достойные истории и притчи.

«Я, Хобо» роман производственный, об этом говорили не раз, и в одном из слоёв книга действительно о производстве эдакого космического БАМа — тянут люди трассу, тянут телепортационную трассу из пересадочных станций как я понял. Описан самый опасный эпизод — и плечо уже несчастливое, тринадцатое, и расстояние пройдено уважительное, с метрополии не достать практически. Строят — _провешивают_ — трассу давным давно стартовав с огромным, но — конечным запасом сырья и материлов. Экономика! так мало учитывают фантасты экономику будущего, тут вот учтено, да так учтено что главн.герой именно из-неё и делает то что делает: космач-строитель вырывается назад в метрополию посмотреть кто же это такой добрый/злой отправил на смерть недрожащей рукой. Материалы-то кончаются, не все можно заново сделать, а каждая колония еще и стремится оставить себе, себе ресурсов побольше, отправив дальше по этапу людей поменьше и кораблей пожиже. В резульатет все описано с такоq дотошностью, таким сленгом, который мог быть у людей реально не видящих горизонта планетного, не вдыхавших сена свежего и кормящихся концентратами. Но у них своя богатеqшая и насыщенная жизнь людей, дело делающих и в процессе производства (строительства) кайф получающих. Космос, романтика непустого места, романтика простора. Ясно и то, что автор описывпает будни космачей без прикрас — стычки, споры, прочие подлянки. Больше опасностей, чем любования звездами, приключениями и не пахнет а пахнет смертью. Рассказы Ст.Лема о Пирксе — предтеча такого описания будней покорителей пространства в жестяных коробках.

Второй слой — это личная трагедия, оно же и приобретение нового качества персонажем. Очень неодиданно, но в рамках как раз предложенной профессиональной деятельности. Совсем третий пласт — это выход в обитаемые миры и встреча с запредельным — всё оказывается еще сложнее, чем представляется в традиции космической НФ. На этом месте прочитавшие шпыняют автору за переход от крепкой НФ — к мягкой фэнтези, но я вижу лишь каскадное усложнение смыслов новых действующих лиц романа, непередаваемых традиционными образами. Самое простейшее что видится в этом отрезке — джедаи «Звездных войн», но это только поверхностное, первое может быть впечатление....

Заранее надо сказать про экспериментальный язык — я например страниц пятьдесят просто въезжал, думал синтаксис и орфография нарочито сбиты от привычного стандарта. Но когда вживаешься в мир — язык получается органичным. Редкость у сочинителей. Как пример могу москвича Владимира Покровского и француза Бориса Виана вспомнить, они с письменным языком тоже смело обходились.

Вынос мозга. На орбиту. В хорошем смысле этого слова

В 1987 году на совещании совета писателей-фантастов и приключенцев Ю.Медедев предложил писателям четвертой волны сочинить что-нибудь о загадке планеты Плутон, а не писать едкие социальные повести и памфлеты. Вот собственно, этим анекдотом и ограничивается тема девятой планеты в советской фантастике.

Мы же посмотрим книжку Питера Уоттса «Ложная слепота» (2006).

В 2082 году вокруг Земли прорисовались зонды инопланетян. 65 тысяч зондов сразу. Но тут же вспыхнули и исчезли. В облако Оорта, что далеко за орбитой Плутона, летит корабль. (Собственно, тема Плутона в книге этим и ограничивается — канадцам тоже не интересно писать про Плутон). Экипаж – сборная солянка: филолог из четырех расщепленных сознаний, чтоб ылучше дешифровкой заниматься, профессиональный воин с прорвой роботов, биолог, у которого вся лаборатория пристроена как протез к телу, с прямой и обратной связью, человек с синтетическим мозгом – наблюдатель от спонсоров. И сверху – реконструированный генетиками вымерший разумный примат, превосходящий современного человека по всем статьям. Он командир, он капитан корабля. На пути к трансплутоновым артефактам ничего не происходит потому что полумёртвый экипаж в анабиозе; читавшие «Я, Хобо» С.Жарковского и «Летящие сквозь ночь» Дж.Мартина будут удивлены совпадениями. Впрочем, идентичные начальные условия приводят к одинаковым результатам, об этом биологи давно сказали.

Встреча с кораблём инопланетян, но не совсем встреча и не совсем корабль. Переговоры по рации с инопланетчиками, оказавшиеся совсем не переговорами. Проникновение на чужой корабль, первый физический контакт. И всё опять же – совсем не так, как в традиции. Кажется, что Питер Уоттс вывернул наизнанку все привычные схемы первого контакта – ан нет, он просто с нуля строит Контакт, опираясь на современное представление о разуме и сознании, об антропологии и культуре и о милитарных играх.

Случаи, с которыми сталкиваются космонавты в книге Уоттса, настолько сложные, что уже недоступны пониманию человеческим разумом, сформированному в условиях саванны.

Вопросы, вопросы кругом одни вопросы: бобровая плотина и плотина в Голландии служат одной цели, кто определяет тут границы разума, чем социальные насекомые отличаются от горожан, которые выступают как «временно неразумные существа».

Для лучшего понимания «Ложной слепоты» настоятельно рекомендую прочитать книжку Оливера Сакса «Человек, который принял свою жену за шляпу». Это одна из немногих, выходивших на русском языке популяризированных работ по психиатрии, на которую ссылается автор в Приложении.

Уоттс в книге четко показал границу познания, предсказал хронологический срок достижения оного предела, в очередной раз озвучил формулу вирт.существования взамен реал.жизни, указал на мозговых подселенцев, решающих задачи и проблемы лучше, чем сознательное существо. Четко отделил «разум» от «сознания». Вот в этом одна из (обидных для человека) проблем, поднимаемых в книге: почему разум без сознания работает лучше?

Весь сюжет этого небольшого романа заключен в словах песенки А.Васильева из группы «Сплин»:

.

.

«Мой президент не пьет и не курит

Лучше бы пил и курил

Возможно, от этого стало бы легче

женщинам Южных Курил»

.

.

.

Третий (альтернативный третий? четвертый?) президент России из романа, Денис Анатольевич, неделями бухает по черному. В моменты протрезвления ему становится жутко за навороченные по пьяни дела, и он пытается отыграть назад то, что отыграть можно без потери репутации, либо следующими действиями как-то дезавуировать предыдущие решения. Такая качель полностью объясняет шаткую и диаметрально противоположную политику, которая вроде бы проводится одним человеком но по психотипу записанных заявлений в СМИ и по политическому вектору оставленных на теле конституции и уголовного кодекса законотворческих следов не может проводиться одним и тем же человеком.

Пикантность ситуации в том, что в пьяном виде Денис Анатольевич — придерживается общечеловеческих ценностей, а в похмелье — авторитарный самодур, блююйщий при слове «либеральный». Впрочем, в похмелье он тоже не особо умён и разумен: взять хотя бы его попытку ввести теократическую систему правления с целью свалить ответсвенность с власти светской — на власть клириков. Пространство решений всё равно зажато в рамках простейшего общественного сознания: ввести цензуру на ТВ — раздать оружие населению — расстрелять всех афраниусов — сослать коммунистов в Северную Корею, и президент денис Анатольевич просто мечется от одного СМИшного мема к другому, ублажая то одну часть электората то другую.

Концепция патернализма (мне сверху видно всё, и поэтому я за всех в ответе) перестает работать для систем размером больше семьи, а уж в масштабах страны стала просто губительной. Тем более губительна эта модель авторитарного управления, чем менее образован управляющий и чем менее он желает слушать специалистов. Беда некомпетенции отливается в волюнтаристских указаниях вроде снижения цены до уровня убыточности с последующим исчезновением товаров с рынка и последующим регрессом в жизни.

Как шутили в поззднем СССР, «социализм надо строить, а капитализм достаточно только разрешить». В связи с чётко обозначенным откатом к социализму в РФ, наблюдаем что и первого не строят, и второе запрещают. Пользуясь гастрономической аналогией, одними такими вот десертами сыт не будешь.

Джозеф Боденленд, отставной советник президента США, попадает с плиткой шоколада и банкой пива в руке из Техаса 2020 года в пасторальную Швейцарию начала XIX века. С собой у него только наручные атомные часы и автомобиль с урановым двигателем. Сверхточные часики он задаром спихнул ленивому и нелюбознательному часовщику, а на авто разъезжает по окрестностям Женевы, то и дело рискуя попасть под гнев малообразованной публики — повозка-то безлошадная! Но швейцарцам прошлого века нет дела до чудного экипажа — по крайней мере, явных угроз по этому поводу в адрес Боденленда не поступало.

Непримечательный писатель Дмитрий Александрович Громов (1910-1981) исчез из литературы бесследно, оставив после себя несколько невзрачных книжек с такими же блеклыми названиями: «Пролетарская», «Счастье, лети!», «Нарва», «Дорогами труда», «Серебряный плес», «Тихие травы». Однако в каждой его книжке заключен магический заряд: каждая его книга представляет собой незаархивированный нейролингвистический вирус, который, будучи помещен в мозг реципиента-читателя при особых условиях (непрерывное чтение без отвлечения на окружающую обстановку), пробуждает в человеке невиданные ощущения, сродни наркотическим трипам, только если В.Сорокин ограничился шуткой, М.Елизаров идёт дальше и вырабатывает жилу до подлегающей породы. Одна книга навевает яркие и сочные воспоминания детства, другая придает словам — силу убеждения, третья открывает скрытые резервы организма и тщедушная старушка способна сносить кирпичные стены. Магию громовского Слова невозможно повторить переписыванием или иным копированием книги: подделка не будет работать. По слухам, переписчик еще и оригинал лишает части мощности, поэтому нарушитель завета подлежит умерщвлению.

Вокруг случайно сохранившихся экземпляров книг Громова образуются кружки-читальни, объединения читателей сакральной Книги, скованные общностью интересов: чтение с последующим экстатическим каскадным оргазмом, поиск новых книг Громова, охрана своего караса от конкурентов.

Заведует книгами разумеется библиотекарь – не просто хранитель реликвий, но и глава этой подпольной организации, охраняющей артефакты от попыток читателей из других библиотек выкрасть Книгу. После нескольких лет смертельных боев между библиотеками количество сохранившихся книг Громова сократилось в десятки раз; не мудрено, что стоимость «лишнего» экземпляра Книги выросла до стоимости квартиры. Фанаты книг Громова образуют некое сообщество, эдакий подпольный, глубоко законспирированный Громовский Мир, со своими законами и понятиями, мир, не пересекающийся ни с миром воровским, ни с миром книголюбов, ни с филателистическим обществом, ни с толкиенистами и ролевиками – хотя и вбирающим от каждого определенные черты. От бедных ролевиков громовчане взяли привычку делать доспехи и оружие из подручного материала (кирасы из шин грузовиков, катаны из крестьянской косы, рыцарские шлемы, подозрительно напоминающие мотоциклетные), от филателистов переняли всеразоряющую страсть к коллекционированию, а от уголовников – иерархию и безусловное подчинение лидеру.

Елизаров рассказывает о судьбе одной небольшой читальни и злоключениях, выпавших на долю её Библиотекаря: козни конкурентов, битвы на ножах ради выяснения справедливости, вознесение до самых высот и низвержение в пропасть. Кодекс громовского мира не велит использовать огнестрельное оружие – читатели враждующих библиотек сходятся где-нибудь на поле под городом или в лесу, смертельно бьются шпагами, косами, ломами и кувалдами. Крюк подьёмного крана, изображенный на обложке – это оружие крановщицы Данкевич, прочитавшей Книгу Силы. Красный фон заливки – море крови, остающееся после каждой разборки читателей, поклоняющихся светлым книгам Громова. Не понятно, отчего никто не попытался отравить армию противника «циклоном Б» или еще каким зарином. Впрочем, и тех смертоубийств, подробно и с пристальным отвращением описанных Елизаровым, хватит не на один тазик блевотины. Это не единственная недоработка романа, скроенного наспех: неувязки выпирают уже с первых страниц книги. Например, описывается типичная «мамина дочка», студентка-зубрилка Мохова – учится кротко, поведение скромное, санитаркой в доме престарелых работает, парализованной бабке восьмидесяти лет книжку вслух читает – но под рукой у неё оказывается бандитская бита, обрезок высоковольтного кабеля. Откуда, зачем? На первый вопрос ответ «с потолка», а на второй — просто автору захотелось избить пару человек. И дерутся персонажи книги постоянно, потому что подраться они любят больше, чем почитать.

Человек, прочитавший книгу Громова, становится добрым, отзывчивым, мудрым и светлым, он готов изменять мир к лучшему – но в то же время он с легкостью вонзает шило в печень другого такого же читателя, прочитавшего светоносную книгу Громова в другой читальне. Это дикое противоречие, похоже, не особо заботит Михаила Елизарова, потому что роман «Библиотекарь» написан не о любви к чтению, не о ролевиках или исторических реконструкторах, не о коллекционерах редкостей, не о магии слова в конце концов. Роман «Библиотекарь» — это ксенфобская книга, подобно недавнему к/ф «Юленька», проталкивающему несложную мысль об идентичности человека читающего и сатаны: увидел человека с книгой – это враг, убей его сразу, пока он рта не раскрыл. Подобная быдлячье-гопническая позиция в отношении людей грамотных подспудно нарисована Елизаровым яркими художественными красками но явным образом не сформулирована – да это и понятно: будь у Елизарова возможность сформулировать претензии к «интеллихентам» чётче и яснее, он бы автоматически стал бы на их позицию хотя бы самим фактом наличия способности формулировать.

На четвертой стороне обложки издания написано, что «две эпохи выясняют отношения между собой», но это неправда. Нигде в книге не сталкивается мир соцреализма с миром капитализма. Есть старая протухшая эпоха Советского Союза (описываемая Елизавровым эпитетами с оттенками гнилости, упадка и разрухи, нищенства и бедноты), есть некроз СССР, есть геронтофильско-фетишисткие услады Елизарова, млеющего под песенки Пахмутовой и Добронравова, но столкновения с реальным современным миром нет и быть не может: читатели громовского мира добровольно заточили себя в скорлупу из старых плакатов и лозунгов.

Все отношения выясняются строго между группировками читателей, только между «просветленными» знатоками «громовского мира» идёт смертоубийственная война на выживание, в ходе которой читальни в буквальном смысле слова вырезаются под корень, а истекающие кровью выжившие счастливчики с вырванными наживую рёбрами завидуют своим мёртвым товарищам.

Начинается роман как интеллектуальное чтение о судьбе книг, о влиянии романов на души человеческие, но быстро (уже с тридцатой страницы) регрессирует в скандальную и эпатажную геронтофильскую боёвку с некрофильским уклоном и прочими парафилиями. Увы, автор как был описателем мерзостей, так и не смог полностью выйти из этого трэшевого амплуа. Персонажи романа (язык не поворачивается назвать их «героями») играют в жизнь, имея на руках после авторской раздачи сплошные козыри, и это произвольное авторское подсуживание еще больше убеждает меня в мысли о скучности и надуманности всей этой книги.

В самом финале, в заточении, в одиночной подземной камере, питаясь сухарями и объедками со стола дома престарелых, Библиотекарь пишет: «я любил Союз не за то, каким он был, а за то, каким он мог стать, если бы по-другому сложились обстоятельства». А нечего было их так складывать, эти обстоятельства — другим было ничуть не легче. Подобные речи смешны даже в устах адвокатов, оправдывающих преступников, выросших в неполных семьях неблагополучных районов. Евгением Шварцем ответ даден давно: « всех учили быть подлецами, но отчего же ты стал лучшим учеником?».

И тем не менее Библиотекарь продолжает беззаветно служить трупу государства, продолжает своим магическим ритуалом укреплять тоталитарное общество, ни во что не ценящее жизнь человека – да и жизнь самого Библиотекаря тоже.

Квинтэссенция мытарств и наград, происшествий и потерь явлена автором в последней, самой короткой части книги: в глубоком подвале дома престарелых, на скудном пищевом пайке и на воде, сочащейся из ржавой батареи отопления, безвылазно заперт Библиотекарь, который поочередно читает все книги Громова. Этим мистическим актом перечитывания советской галиматьи он спасет Россию от самого страшного, как ему кажется, врага – от Америки. Никакой более адекватной метафоры, никакого иного образа, ради которого человек принимает страдания, Елизаров и придумать не мог.

Воистину фантазии людей, которых пропагандистская машина обстоятельно имела в душу, представляют жалкое зрелище.

Один из самых сатирических романов про тоталитаризм, в котором едко высмеиваются родимые пятна социализма.

«Ни разу за всю историю

человечеству не бывало так ясно,

что оно на распутье.

Одна дорога ведет к утрате

последних надежд и отчаянию.

Другая -- к полному вымиранию.

Дай бог, чтоб нам хватило мудрости

сделать правильный выбор»

Вуди Аллен «Шутки Господа»

О том, что мир не так велик и всем нам грозит в недалеком будущем перенаселение, задумывались уже в эпоху великих географических открытий. В XVIII веке Мальтус целый труд написал о том, что Земля не прокормит человечество. С тех пор значительно улучшились способы земледелия, машины облегчили труд фермеров, на научном горизонте маячит возможность появления полностью синтетической пищи. Все эти действия угрозу перенаселения отодвигают, но не искореняют совсем.

Джон Браннер написал роман о мире, в котором правительства уже вынуждены ограничивать рождаемость. Книга издана в 1968 году, и критиками чуть ли не единогласно причисляется к вершинным достижением англо-американской «Новой Волны» (к представителям которой относятся такие известные и самобытные авторы как Томас Диш, Харлан Эллисон, Брайан Олдисс, Майкл Муркок, частично Теодор Старджон, Филип Дик, Кристофер Прист и Роджер Желязны). Научная фантастика -- скоропортящийся товар. Однако, не смотря на то, что книге уже скоро 40 лет, роман и сейчас читается с большим интересом. По опросам журнала «Локус», «Стоять на Занзибаре» регулярно попадает в двадцатку лучших НФ-романов всех времен. В 1968 -- награжден «Хьюго», в 1970-м — «British Science Fiction Award»-1970 и «Prix Apollo»-1973; номинировался на «Nebula»-1969, «Locus»-1976 (11 место в категории «all time novel»), «Locus»-1987 (16 место в категории «all time sf novel») и «Locus»-1998 (20 место в категории «sf novel (before 1990)»).

Смею вас заверить, эти награды -- не просто дань уважения Браннеру или поощрение за общие заслуги перед жанром; этот роман действительно пробирает до самых последних синопсисов души. Хотя, казалось бы, чем еще можно удивить искушенного читателя XXI века.

Это отнюдь не замороженная классика, которая интересна только исследователям жанра (как, например, произведения Х.Гернсбека, К.Э.Смита, Д.Блиша или Э.Пенгборна), ибо роман вращается не возле биологических идей о клонировании, а вокруг социологических откровений, применимых к человечеству индустриальной эпохи. Некоторые концепции, высказанные от лица хулиганствующего социолога Чада С.Муллигана, весьма актуальны и сейчас.

Рассказ пересказывает роман Бориса Виана «Пена дней», поэтому лучше обратить свой взор на первоисточник, выполненный более изысканно.

Сборник сказок ни о чём. Щедрые напутствия Александра Житинского, Льва Вершинина и Кристофера Стешеффа завлекают к прочтению, но ожидания не оправдываются.

«Город несколько лет спустя» биолога Пэт Мэрфи – не про последствия атомной войны. Виновниками гибели человечества здесь выступают не ястребы, а … пацифисты. По некой легенде, где-то в Непале есть монастырь, в котором живут обезьянки, хранительницы мира. Однажды пацифисты подумали, и провернули акцию: «В каждую столицу – дюжину обезьянок». Обезьянки будут на людей смотреть из зоопарка, а люди все дружненько подумают о мире, и войны больше не будет. Надо сказать, что обезьянки у Пэт Мэрфи и вправду сверхъестественными способностями наделены были.

На Земле действительно воцарился мир. Но это совсем не тот мир, которого все ожидали.

Посмотрели обезьянки на толпы людские, покумекали о том о сем, и решили, что внушать пацифистские мысли уже поздно. Все беды – от перенаселения. Этот нехитрый вывод мартышки, видимо, у Мальтуса почерпнули. Для достижения мира проще запустить какой-нибудь вирус, чтобы население немножко разрядить.

После страшнейшей Чумы, выкосившей почти всех людей, остались лишь горстки американцев. В Сан-Франциско, например, едва ли сотня человек выжила. Еды и питья осталось в домах и магазинах вволю, заняться особо нечем, вот счастливчики и принялись украшать город: кто на плафонах фонарей лица рисует, кто строит подвижный зеркальный лабиринт, а некоторые – мост Золотые Ворота разрисовывают в сказочном стиле. Это так сказать нормальные артисты. Но есть еще некроэстеты: из людских черепов картины выстраивают в бывших магазинных витринах; говорящие чучела висельников развешивают на столбах; Верещагин и Гойя отдыхают. Попытка захватить Сан-Франциско, город анархо-художников, ни к чему хорошему не приводит: армия захватчиков деморализованная экстремальным искусством, ретируется восвояси.

Получилось как по Достоевскому: «Красота спасет мир».

Надо сказать, что Джон Бойд, хотя и проходит по ведомству НФ, является, наравне с Тинто Брассом и Ф.Фармером, эдаким маркизом де Садом ХХ века, оригинально и с неизменным юмором решая проблемы секса, эротики и религии в тоталитарных, демократических и анархических моделях будущего.

Необходимое добавление: перевод 1996 года выхолощен, лучше ищите книжку 1992 года выпуска в переводе С.Иванова.

«Из истории одного мира» – концептуальный сборник рассказов, где первая новелла настраивает читателя на несерьезный тон, четвертая отягощает ответственностью любого креатора, рассказ седьмой показывает изменчивость и моделируемость исторических событий, восьмой – переворачивает классические космогонические представления, ну и т.д.

Вторая книжка А.Грея на русском все-таки послабее будет, чем «Бедные-несчастные», но однозначно читать стоит.

Если прав Борхес (а не доверять нобелированному книгочею у меня, недоучки, оснований никаких нет), что все сюжеты неоднократно повторяются и лишь слегка варьируются, то перед нами – любопытный коктейль из «Галатеи» и «Франкенштейна».

На волне интереса к клонированию живых организмов возросло любопытство читающей публики ко всякого рода искусственным созданиям в человеческом облике.

Издатели принялись переиздавать классического «Франкештейна» М.Шелли, перевели «Освобожденного Франкештейна» Б.Олдисса. Книга «Бедные-несчастные» — история жизни искусственно оживленной красавицы Беллы Бакстер с пересаженным мозгом младенца. Роман стилизован под дневник шотландского врача конца XIX века, напичкан всевозможными историческими комментариями и нашпигован иллюстративным материалом. Портреты персонажей, виды природы, схемы Глазго и т.п. приятные мелочи украшают книжку, оживляя фантастическую историю гениального хирурга, уже в девятнадцатом веке пересаживающего живые органы. Уэллс и Беляев неплохо проэксплуатировали выдумки о врачах-кудесниках, шотландец Аласдер Грей продолжает плодить слухи о мастерах в белы халатах.

По мысли автора, пособие должно растормошить человека пишущего до состояния «всё что придумал — вылей на бумагу!», и не особо задумываться о последствиях скорописи. Даже если вдруг у человека случится солидный багаж знаний и жизненный опыт — на выходе после подобных рекомендаций мы получим скороспелый продукт.

Очень полезная книга, важность которой почему-то с каждым годом растёт — несмотря на активную научную критику профанов и шарлатанов, рядящихся в историков, круг почитателей оных проходимцев растёт и ширится, стремясь закрыть своими многомилионными тиражами на полках магазинов и библиотек действительно важные и ценные научные издания специалистов.

Мой отзыв подробный, содержит конкретный разбор, поэтому помещаю как спойлер:

Повесть «Корабль уродов» – вряд ли можно классифицировать как чистую и честную альтернативную историю. Во-первых, вмешательство (пресловутая точка бифуркации, момент расхождения с нашим известным миром) Тунгусской катастрофы у Первушина – никак не зависящее от землян событие. Во-вторых, что это дало миру вообще? Да ничего принципиально не дало, только частные дополнения в физику и астрономию, причём в областях, понятным только нескольким специалистам. В-третьих, что это дало конкретно нашей стране? Ничего не дало: появился очередной засекреченный институт, появился некоторый черный рынок артефактов. СССР как загнивал в 1970е, так и тихо умер к 1990м, и никакие инопланетные артефакты, волею случая выпавшие как подарки из мешка Деда Мороза, никак не позволили стране победившего социализма реализовать своё конкурентное преимущество на мировой арене. Социальные и экономические флаги ровно те же самые, что и в нашей реальности в соответствующие годы: конец 1980х — кооператоры, зима 1991/92 — формальный развал СССР, через несколько лет – ровно то же самое «МММ», и т.п. Когда нам описывают мир, в котором всё ровно то же самое, за исключением неких скрытых моментов – это классифицируется как криптоисторическое фантастическое допущение. Но это была несущественная претензия к неправильному позиционированию повести как к произведению в жанре альтернативной истории. Потому что «Корабль уродов» – это полемика с «Пикником на обочине» Стругацких.

«Небо должно быть нашим!» это не шовинистический лозунг, как можно было бы подумать, а призыв всему человечеству лететь в космос. Два советских космонавта впервые летят на Марс, и один из них ...

Финал повести совершенно неожиданный: попытка подтолкнуть развитие человечества в позитивном направлении, используя ложь во спасение, создавая миражи несуществующих целей чтобы потом стремиться к оным – мечта благая и благородная, Рэй Брэдбери мастерски использовал этот ход в рассказе «Конвектор Тойнби» (The Toynbee Convector, 1984). Однако и двойное самопожертвование во имя прогресса кажется (мне) излишним, но тут скрывается всё-таки человеческая дружба двух космонавтов, нежели соображения прагматического характера.

«Гроза» в зените описывает мир, в котором нет авиации, нет космонавтики, нет демократии (по крайней мере в нашем полушарии — точно нет: всю Европу завоевали советские войска).

Один из лучших рассказов о «внутренностях писательской кухни». Только очки не показывают, что написано между строк, а являют читателю то, что думал в этом момент автор, когда писал эти строки.

Сильный рассказ о войне. О стиле великолепно говорит отрывок из него же:

«Рами рухнул ничком, совершенно непроизвольно умудрившись в короткую секунду падения втиснуть целую череду религиозных движений — скрюченный синтоиский поклон, христианское коленопреклонение, позу молящегося араба и, наконец языческое пластание ниц...»

Замечательное исследование жанра — Лем камня на камне не оставляет от коммерческой фантастики, отдавая должное, тем не менее, Ван Вогту, Ле Гуин, Брэдбери, высоко ценит Ф. К. Дика — его творчеству отведена целая глава.

Очень нестандартныне для своего «армадовского» окружения рассказы, именно разноплановые произведения — впрочем, это видно по названиям разделов.

Я категорически не пойму, почему её классифицируют как фэнтези? Это научная фантастика, там всё объясняется сторого в рамках позитивисткой реальности, без привлечения сверхъестественных сил. (в которые просто играют боолее развитиые земляне, прикалываясь над своими менн удачливыми подопечными — по типу как Артур Кларк говорил, что технология выского уровня в глазах несведущего всегда сродни магии.

Это не художественная книга. особый интерес представляют краткие биографии писателей, покончивших самоубийством — с описанием способов, которыми они это сделали, не только банальные веревка-пистолет-яд-балкон.

«Художник я не местный, попишу и уеду»

уркаганский фольклор

Трогательные психологические триллеры Александра Щеголева запомнились мне еще года с 1992, когда в первом и единственном номере питерского журнала «Мир и Фантастика» был опубликован странный фрагмент романа «Любовь зверя». Потом были «Ночь, придуманная кем-то» (она же «Порномафия») и «Наркотик на закуску» (в девичестве «Инъекция страха»), мало кем замеченное кибер-фэнтези «Свободный охотник», и – после некоторого перерыва – успешная новеллизация фильма «Жесть». С «Жестью» вернулся автор, которого уже было начали подзабывать.. Жесть – самое то, слово-омоним, обозначающее совсем не холоднокатаный отожённый лист стали толщиной в треть миллиметра. Жесть в русском языке сейчас – сокращение от новорусского корявого «жесткачь», которое само является производным от привычного, но длинноватого в произношении (по нынешним темпам жизни!) слова «жестокость».

И вот зимой-весной 2007 года Александр Щёголев публикует в своём ЖЖ новый роман — «Ужасы любви. Поэма, украшенная кровью».

Жизнеутверждающая такая проза — учит жить беспринципно, подлаживаясь под неминуемые обстоятельства.

Дошло ли искусство выворачивать сюжеты наизнанку до полного апогея, или кто-то может ловчее Щеголева закрутить непротиворечивый детектив с минимумом действующих лиц?

Что же есть проза Александра Щеголева? Это — прежде всего — тренинг. Тренировка критических состояний человека, попавшегося на крючок совершенно неожиданно свалившихся на голову жестоких обстоятельств. К зиме можно готовиться, она придет, и это неотвратимо — об этом знают работники жилкомхоза и некоторые синоптики-старожилы… Но холод в отношениях с близкими людьми приходит без стука… Прощание со всеми и всяческими идиллиями. С верой в государство, партию и правительство и доброго, но мудрого царя, мы расстались не так уж и давно. Некоторым показалось мало этого идеологического вакуума, и они готовы воскресить хоть Ленина, хоть Императора – лишь бы свалить ответственность на «специального внешнего управляющего» и остаться в своей жалкой конуре; прислуживать кому-либо для них совершенно не тошно.

По поводу друзей, родных, работы, детей, жен, матерей, отцов и других родителей ни у кого из нас не должно остаться абсолютно никаких идеалистических иллюзий, — вот что нам говорит каждая новая жуткая повесть Щеголева, каждая страница его захватывающей прозы, каждая шокирующая строчка его лаконичного текста, вырезанная на белоснежной бумаге его остро заточенным пером. Когда начинают предавать кто-то из родителей — это объяснимо; когда предает супруга — это тоже объяснимо, пусть и на физиологическом уровне. Но этого мало. «Весь мир идет на меня войной, мама мы все тяжело больны мама я знаю мы все сошли с ума». Паранойя. Тихая паранойя. «Ну, что ты, в самом деле, так по себе сохнешь? Мир не перестанет вертеться, когда ты сдохнешь…».

Молодого кузнеца-повесу в художественной галерее «снимает» состоятельная дамочка, коллекционирующая.. фамилии художников-передвижников в своём паспорте! Она и Крамской была, и Серовй, и Суриковой.. На свою беду, кузнец носит фамилию Саврасов.

«Передвижники – моя слабость», – прошептала она мне после первого поцелуя.

Все это было так смешно, что через три дня мы поженились»

Но не в объятиях любящей супруги он оказывается, а сразу на хирургическом столе элитной клиники, где пациентом неведомо зачем отрезают ноги, отрезают руки. Эдакий обрубок, «самовар с краником в животе», подобно калекам из повести М.Веллера «Самовар», мобилизует все силы единственного своего оставшегося нетронутым органа – все силы ума калека Саврасов направляет на тонкую идеологическую обработку варварской семейки, на лёгкое внушение и нейролингвистическое программирование своих мучителей и истязателей. Цена победы с каждым шагом будет всё выше и выше, и с каждой главой обстоятельства будут усложняться до невозможности, но Автор любит своего персонажа, он подбрасывает ему краплёные карты, увеличивая «степень везения» до неприличия.

Уровень морально-нравственной деградация Саврасова дойдёт до низшей точки по шкале Кельвина, а потом опустится еще ниже, в Ад, и у чертей по коже побегут мурашки от его художеств. Ему самому придётся стать и палачом, и каннибалом, и за неимением хронометра наблюдать за течением времени по состоянию трупа: по изменениям в трупных пятнах, по интенсивности мышечного окоченения. Вязкое, обволакивающее сумасшествие: страх пробирается из романа – в голову читателя.

Формально все триллеры Щёголева элементарны, как кубики. Дано: замкнутое пространство, несколько персонажей. Надо замучить всех и если не победителем, то хотя бы просто живым выйти из смертельной мясорубки фирмы мулинекс (контекстная реклама проплачена, все права соблюдены). По этим лекалам скроены почти все предыдущие триллеры Александра Щёголева, по этому же принципу сделан и роман «Ужасы любви». Но в очередной раз описывать схватки пауков в герметичном объёме наверное надоело и самому автору. Чтобы не повторяться, или для усиления эффекта, автор вводит в психологический триллер микроскопические дозы мистики (главный злодей оказывается служителем Дьявола, а противостоящий ему Саврасов – служителем противоположной (неназываемой в романе) силы) и фэнтези (в финале озвучивается некое ранее существовавшее Предсказание, осуществляющееся на глазах изумлённой публики). Явленные в последнем романе А.Щёголева концепты «Бога из машины» и «предопределённости бытия» свидетельствуют о миграции автора от позитивистского взгляда на мир – к некоему стихийно-мистическому способу осмысления окружающего бытия. В такой трактовке способы воздействия Саврасова на своих лекарей-палачей выглядят уже не как научно обоснованные, практически существующие в реальности практики психологического воздействия и подавления окружающих лиц с ослабленным критическим мышлением, а всего лишь волшебством, свыше данным. К чему тогда было тщательнейшим образом выписывать химию процессов «любовного влечения», и механизмы нейролингивтического программирования?

Пугать и запугивать, страшить ужасами частной жизни и вседозволенностью проникновения спецслужб, занявшихся элементарным бандитизмом и крышеванием уже стало общим местом, но Александр Щёголев в очередной раз показал, что важно не ПРО ЧТО, а КАК написано. Скупые штрихи психологических портретов персонажей дают куда как более зримые, плотные образы героев, чем многостраничные описания, выходящие из-под пера иных авторов. Как он умудряется лаконично нарисовать целый мир – я не знаю, но каждый раз продолжаю удивляться этому неоспоримому аспекту мастерства Александра Щёголева.

Для чего же Александр Щеголев раз за разом изобретает и воссоздает такие экстремальные ситуации?

«Вообразить — значит, пережить». Если правы некоторые литературоведы (С.Переслегин, В.Рыбаков) в том, что фантастика учит приспосабливаться к меняющемуся миру, то проза Щеголева именно этой цели и достигает. Такая вот фантастика с оптическим прицелом и чуть смещенным центром реальности, бьющая по сложившейся в голове Читателя картинке действительности, наматывая клочки сознания на тугой ком никому не нужных стереотипов и догм.

«Зачем люди смотрят кино и читают книги? Полюбоваться насилием…»

И только потом приходит катарсис.

Повесть зачинателя российского киберпанка, отлично вписывающаяся в хронологию старого цикла «Космика»: после войны России против Турции и Китая в 2012 — 2015 гг. Землю потрясли глобальные изменения, повлекшие за собой появление коммунистической Германии и выселение наиболее передовых землян на красный Марс, ставший оплотом социализма. Общественное устройство построено по проекту первого коммуниста, грека Платона. В центре — продвинутые коммунары-солариты, 24 часа в сутки занятые творческим трудом и развлечениями; второй круг — рабочие поселки, в которых пролы горбатятся на благо ученых, и третья зона — зона свободы от законов — приютила воров, хакеров, свободных старателей и гениальных ученых. Игра в греков зашла у коммунаров слишком далеко: ладно, если б они только спортом занимались по примеру эллинов, так еще и свой гиперкомпьютер назвали в честь Афины, и половую ориентацию в большинстве своем поменяли…

Повесть насыщена грандиозными картинами мира высоких технологий — тут тебе и нанохирурги, обитающие в теле человека, и клонирование человека с заданными свойствами, и битвы биоэлектронных компьютеров за передел сфер влияния. Место действия не ограничивается одной планетой — перед читателями мелькают плесневелые катакомбы зажравшегося столичного Красного Марса, отравленные серные душегубки колоний строгого режима на Ио, полные опасностей кластеры пояса астероидов, расплавленные металлические реки Меркурия, кишечнополостные коралловые города биоцивилизации симбионтов аммиачного подводного мира Европы…

Индекс многословия у писателя-фантаста Александра Тюрина чуть ниже, чем, допустим, у Льва Вершинина — число знаков текста на одну единицу романного времени зашкаливает за несколько абзацев. С одной стороны, писатель должен свободно пользоватьсяписьменной речью. С другой стороны, склонность к многословию, легко переходящая в самоупоение, когда писатель отключается от читателя, приводит к непрерывному монологу: начинается театр одного актера, где авторская речь едва отличима от реплик персонажей.

Тем не менее в российской фантастике эта работа — одна из немногих, всесторонне показывающая развитие будущих социумов под воздействием технологии.

«История — это не то, что было, история — это то, как об этом рассказано. Событие создается не фактом, а только — сообщениями о нем». (стр. 130)

Роман, впервые изданный в шестом номере «Знамени» за 1999 год, переизданный мизерным тиражом в Питере, и теперь, опять же, вышедший в мягкой обложке, в очередной раз просто-таки обречен на забвение. Кажется, несколько лет назад «Жаворонок» даже попадал в «длинный список» номинантов на «Букер», но ни отзывов на роман, ни даже каких-либо поверхностных ремарок по его поводу я не припомню. Журнал «Знамя» из-за малотиражности найти тогда не удалось, была ли выпущена книга – тоже не совсем ясно, поэтому довольствуемся тем, что есть: более-менее массовым и доступным изданием.

Тема романа – развал СССР – еще горяча, но обсуждать ее в нормальном демократическом обществе – просто дурной тон. Восстановление Империи божественным промыслом – на руку коммунистам и ура-патриотам, да только первые не смогут смириться со способом по онтологическим, а вторые – по методологическим разногласиям. Видимо, поэтому ни в одном из трех лаегерй роман не приняли, не поняли, или просто-напросто проигнорировали; сейчас так легко игнорировать… ну вы сами понимаете, столько всего выходит, за всем не уследишь…

Сюжет прост, и даже автор, не мудрствуя лукаво, пересказывает его на первых трех страничках: молоденькая девушка Жанна, ведомая Высшим предназначеньем, пробуждает в людях на постсоветском пространстве желание возродить великую империю. Никому нет дела, что из всего этого получится: райский сад и семья народов, или тоталитарный рэп (империя по определению – гадость та еще). И, как только начинается собственно движение в сторону исполнения высшего предназначения, героиня вместе с автором натыкаются на такие препятствия, что выкрутиться из них весьма проблематично. Оказывается, что для экономик молодых стран быстрая интеграция смерти подобна; и что политики всех мастей против и все ресурсы бросят против единства; и что Евросоюз уже отказывается открывать кредитную линию; и бюрократии всех стран – тот еще тормоз перестройки. Рукотворный Голем поборол Бога, и автору ничего не остается, как пристрелить героиню. Элемент фантастического в романе заключается и в том, что в России и в Украине Столяровым нарисовано некое нереальное для нас гражданское общество; материя сия неуловима, но любой желающий может убедиться в отсутствии у нас гражданского общества, сравнив количество митингующих против развязывания какой-нибудь войны, строительства вредного производства в черте города, или ввоза любимых ядерных отходов. Нормальным путем общества не сформировалось, вот Столярову и пришлось вводить божественное вмешательство и высшее предназначение бедной девушки Жанны.

Первые сто страниц из двухсотстраничной повести — завязка. Не слишком много места для описания скучающих в изгнании лордов? Впрочем, начнем с начала: жил да был чертежник в КБ, спас какого-то полубога-полумага, переспал с принцессой, немного погодя задумал трахнуть и ее служанку — чего добру пропадать, «это улучшает человеческую природу». Но наибольший интерес вызывает поединок на мечах — ах, как сверкают клинки! Какая прелесть! Идеализация рыцарской псевдоромантики. На протяжении двух глав Андрей Столяров рассказывает байку о том, как главный герой (чертежник), до этого примерно неделю безо всякого старания и тем более безо всякого намека на успех упражнявшийся в фехтовании, вдруг отважно дерется на мечах с настоящим лордом Тенто, обученным с пеленок махать шпагой и «слывшем непревзойденным бойцом во всех известных мирах». Целых двадцать страниц бывший мастер кульмана и специалист по ватману противостоит натиску специалиста, который все это время никак не хочет его убивать. [Наверное, образ рефлексирующего негодяя заимствован автором из видеобоевиков. Ну, знаете, когда нехороший негодяй засовывает хорошему в рот пистолет и долго, минут пятнадцать объясняет что-то, пока хорошему подмога не свалится.] Кроме этой малопонятной битвы, в которой, оказывается, сражаются не люди, а мечи, наш фехтовальщик надеется еще и убить профессионального противника: «Шанс ничтожный, почти неосязаемый, неуловимый, сумасшедшее счастье, приваливающее дураку один раз в жизни» (с.422). Знаете, как он его убил? Решил, что фехтование — это искусство, а надо просто взять, да и кольнуть мечом в грудь. Замечательное пособие для начинающих, не правда ли? А лорд-покойник, надо думать, кретином был — Танец с саблями Хачатуряна разыгрывал… Столяров видит все эти нелепицы, так как сам же их и придумывает. Но ему начхать на все эти выкладки — как и положено по закону жанра, фэнтези обязана быть глупой (© Сергей Переслегин).

В старенькой, 1976 года выпуска, «молодогвардейской» антологии американского фантастического рассказа «И грянул гром», в предисловии к рассказу Роберта Шекли «Потолкуем малость» составитель заявил, что «лингвистическая традиция в американской научной фантастике стремится показать колоссальные возможности и силы, скрытые в языке, слове, знаке». Можно подумать, ну какие там возможности, какая там глубина у такой узкоспециализированной темы. Ан нет. Может быть, вершинами фантастического жанра как раз и являются произведения, так или иначе показывающие скрытые возможности языка: «Роза для Екклесиаста» Роджера Желязны, «Честность – лучшая политика» Джона Гордона, «Пассажиры с пурпурной карточкой» Филипа Фармера, «Вавилон-17» Сэмюэля Дилэни, «72 буквы» Теда Чана, «Декрет об отмене глагола» Евгения Лукина, «Бубен нижнего мира» Виктора Пелевина… [Кстати, в журнале «Если» (№ 5 за 2003 год) напечатана статья Надежды Маркаловой «Языки, что владеют людьми» – как раз о лингвистической НФ].

Не перестаю удивляться, как Стивенсону удается так ловко сочинить увлекательный сюжет, да еще и намешать в него всяческой технической-фантастической мишуры, и притом чтобы книга все равно читалась запоем?

Да, есть там еще виртуальная Метавселенная, сильно-сильно напоминающая так полюбившийся фэнам Диптаун производства Сергея Лукьяненко. Только вот «Лавина» лет на пять раньше написана была.

Недаром Нила Стивенсона называют «Артуром Кларком компьютерного века»: практически на каждой странице походя автором рассыпаны изумительные инженерные решения в области образования, вооружения, средств связи, медицины или развлечений.

Еще любопытней (интересней даже, чем техническая бижутерия) у Нила Стивенсона показан новая модель мирового устройства:

«Информационные технологии избавили культуры от необходимости владеть конкретными клочками земли; мы можем жить где угодно. Общий Экономический Протокол определяет, как это делать».

В двух словах этот ребус «Мир без границ» и не объяснить, у Стивенсона на это намеками и примерчиками аккурат полкниги ушло.

Например, одна из господствующих культур взяла себе для подражания Викторианскую Англию. Имя Александрины Виктории (годы жизни 19 мая 1819 – 22 января 1901, королева Соединенного королевства Великобритании и Ирландии с 1837, императрица Индии с 1876), ассоциируется сейчас с укреплением морального авторитета короны, экономической, военной и политической мощью Империи. Канонизировав лучшие черты английского XIX века в воспитании детей, военном искусстве и дипломатии, англичане конца двадцать первого века добились и аналогичного статуса на геополитической арене. У них даже новая королева опять Викторией зовется.

Кстати, «Алмазный век» уже не первый утопический экскурс в викторианскую Англию. Год назад у нас был переведен роман Брюса Стерлинга и Уильяма Гибсона «Машина различий» («The Difference Engine», 1991) (Екатеринбург, «У-Фактори»), где тоже антуражем использована сильно идеализированная, альтернативно-историческая Англия XIX века с паровыми компьютерами. А десять лет назад выходил совершенно нехарактерный для Гарри Гаррисона роман «Да здравствует Трансатлантический туннель! Ура!» («A Transatlantic Tunnel, Hurrah!», 1972) – опять же, прославляющий Великую Британскую Империю, сохранившую владения в Америке.

Особо стоит отметить перевод «Алмазного века». Современная переводная фантастика много теряет из-за спешки, но данный текст выверен в лучших традициях. Поразительно, что даже ирония, встречающаяся в тексте, совершенно не портит общую серьезную тональность произведения. Шутки органично вживлены в текст и воспринимаются как должное, а не как притянутый анекдот для оживляжа. Может быть, большая половина успеха этой книги у русского читателя – аккурат заслуга переводчицы Екатерины Доброхотовой-Майковой.

На фоне тощенького ручейка отечественной фантастиковедческой литературы (библиографические справочники, энциклопедии и т.п.) эта книжка привнесла заметное оживление в стан оголодавших по подобного рода литературе фэнам. «Пляска смерти» и любопытна прежде всего тем, что «Король Ужасов» всю фантастику склонен рассматривать именно через призму своего пристрастия; например, отмечает, что в фильме «451° по Фаренгейту» «отражены кошмары всех книголюбов» (с.145). Кинг травит байки и анекдоты, ностальгирует по своей молодости и вспоминает биллион кинофильмов (к чести переводчика-редактора-не-знаю-кому-спасибо-сказать, названия фильмов и книг даны как в переводе, так и на английском, в скобочках), строит свои концепции, «отчего же людям так нравится пугаться», но мало и невнятно выдает свои секреты ремесла. Да оно нам и не особо надо… Портят эти книги отсутствие содержания и т.п. аппарата – издатели сделали все возможное, дабы запудрить мозжечок покупателю и впарить под видом очередного художественного романа non-fiction. И еще эти ужжжасные обложки с зеленоглазыми вампирами и бледными ручками – впрочем, я уже научился их отрывать (обложки, обложки, не ручки же).

Власть находится в руках геронтократов-глобалистов, и поэтому важнейшей отраслью человеческой деятельности объявлена медицина: буквально все подчинено медикам, стремящимся окружающую среду стерилизовать, людей кормить выхолощенными и очищенными искусственными продуктами, а в награду за добропорядочные деяния на благо человечества индивидуум получает медицинское обслуживание.

Странный это рай, где запрещена реклама, говорящие собаки ведут телевизионные интеллектуальные диспуты, уничтожены эпидемии, а самой высокоразвитой страной стала Индонезия, наименее всего пострадавшая в эпоху глобальных эпидемий 2030-х годов (смотри график из книжки Форрестера).

– У государства есть враги?

– Конечно! Множество! Бесчисленные орды! Самые разные отказники, диссиденты! Амиши. Анархисты. Андаманцы. Автралийские аборигены. Несколько племен афганцев. Какие-то американские индейцы. И это только на букву «А».

Проблема омоложения занимала человечество с давних пор. Что только ни придумывали для продления существования одной отдельно взятой особи: и пересадка мозга (Р.Хайнлайн «Не убоюсь я зла»), и запись сознания на внешний носитель (А. и Б.Стругацкие «Свечи перед пультом» – новелла из романа «Полдень, XXII век»; в этой новелле, кстати, упомянут загадочный «метод Каспаро-Карпова» – не знаю как там насчет метода, а вот противостояние этих двух фамилий известных шахматистов явилось пророческим), и живительные переливания крови бессмертных (Дж.Ганн «Бессмертные»), и киборгизация организма (смотри тот же «Робокоп»), и таскание камня в гору (А.Гайдар «Горячий камень»). В «Священном огне» Стерлинг использовал метод, описанный Петром Павловичем Ершовым (1815-1869) в сказке «Конёк-горбунок» (1834) [обратите внимание, сколько лет было Ершову на момент написания сказки, и попробуйте найти хоть что-нибудь еще, им написанное]:

Коль себя не пожалеешь,

Ты опять помолодеешь.

Слушай: завтра на заре

На широком на дворе

Должен челядь ты заставить

Три котла больших поставить

И костры под них сложить.

Первый надобно налить

До краев водой студеной,

А второй – водой вареной,

А последний – молоком,

Вскипяти его ключом.

Вот, коль хочешь ты жениться

И красавцем учиниться –

Ты без платья, налегке,

Искупайся в молоке;

Тут побудь в воде вареной,

А потом еще в студеной,

И скажу тебе, отец,

Будешь знатный молодец

Стерлинг, естественно, наукообразил все эти квазифольклорные метафоры, но суть осталась именно такая: тело пациента расщепляют, растворяют, и заново выстраивают в специальном чане-биоконтейнере.

Героиня романа, Миа Зиеманн, во время операции потеряла всю наносную культуру поведения, десоциализировалась, испугалась нагромождений условностей, которыми окружен человек ее уровня и достатка, и бежала из этой противной геронтократической среды на волю, в Европу. Ее медики ищут, эксперимент продолжать, а молоденькая и похорошевшая Майа колесит по Европе, связывается с молодыми бунтарями, попутно выступая на подиуме.

Метаморфоза с героиней произошла во время операции омоложения, когда сознание пациента отделяется на несколько недель от ощущений тела. Не кома, но глубокий сон, и человек словно рождается молодым.

(Чем-то эти метаморфозы напомнили мне роман «Бедные-несчастные» Аласдера Грея, в котором взрослая девушка с чистым сознанием младенца ринулась прочь из пут цивилизации, и отправилась путешествовать по Европе. Сбежав, между прочим, от лечащего врача).

Смысл романа еще и вот в чем: старой женщине-бухгалтеру дали возможность прожить жизнь заново, в молодом теле. Она что, кинулась сводить балансы с утроенной энергией? Куда там, занялась искусством. Потому что на хрен не нужны здоровому (психически здоровому, естественно) человеку маразматические противоестественные системы ограничений свобод.

«Старомодное будущее» показывает какой многогранной бывает фантастика, если ее взялся писать человек с живым воображением [по позднему размышлению, окинув взором всю печатную продукцию, прочитанную в уходящем 2003-м году, я осмелюсь назвать этот сборник лучшим. Нет, вру: самым лучшим]. В 1985-м году, на заре возникновения литературного движения киберпанк, отцами-основателями нового направления были выработаны критерии для оценки научной фантастики: «фантастика должна быть хорошей, живой, и читабельной». Критерии, прямо скажем, жутко субъективные, но Стерлинг и два десятка лет спустя продолжает им успешно следовать, и лучшее свидетельство тому – новый сборник его занятных рассказов о киберпанковском мире первой половины XXI века:

Леха Старлитц, герой вышеупомянутого романа «Дух времени», участвует в государственном перевороте на Аландских островах в Ботническом заливе, принадлежащих Финляндии;

компьютерная сеть совершенно фантастическим образом помогает своим клиентам жить без денег в современном меркантильном мире;

Европа и Америка вымирают после эпидемии коровьего бешенства, а индусы и японцы окончательно захватывают и переделывают на свой лад этот мир;

Старый Свет сотрясается в конвульсивных волнах псевдореволюционных эстетских разборках и погромах;

китайское правительство интернирует склонные к сепаратизму малые национальности в космос дальний – звезды осваивать;

новые биотехнологии по добычи нефти странным образом трансформируют всю нефть под землей до состояния полной ее непригодности – прозрачная желеобразная масса, годная только на то, чтобы мыльные пузыри из нее выдувать;

телефонные автоответчики, эволюционировавшие в полновесных видеороботов, легко справляются с элементарными представительскими задачами – например, подменяют стареющих политиков. Один такой «электронный секретарь» самовольно подключился к ТВ-программе и выдает свои маразматические комментарии к политическим передачам. Подобная ситуация с разумными стиральными машинами блестяще описана Ст.Лемом лет сорок тому назад.

Простенькие такие истории, без лишних затей. О подготовке государственного переворота на Аланданских островах рассказывается с точки зрения импресарио японской поп-группы. На бедную Англию, разоренную чумой коровьего бешенства, мы смотрим глазами посредственного режиссера посредственных индийских мелодрам, ищущего дешевых натурных съёмок и скрывающегося от уплаты налогов у себя в Индии («У нас в Индии по-английски говорит пятьсот миллионов. А у них сколько осталось? … Скоро и они научатся говорить правильнее – так, как мы»). Трагедия с исчезновением нефти, этой «кровеносной системы современной энергетики», описана от лица придурковатого математика, помешанного на своих узких изысканиях в области конструирования математических моделей медуз.

Благодаря такому странному ракурсу, который Брюс Стерлинг сознательно выбирает в каждом рассказе, трагедии в его исполнении получаются бутафорскими и в какой-то мере даже комичными, потешными.

Хотя чем можно утешаться, описывая гибель европейской цивилизации? Может быть, только тем, что люди-то выживут при любых напастях и построят иной, отличный от нашего, мир?

«Жаль только, что в эту пору прекрасную жить не придется ни мне, ни тебе…»

«Двадцатый век не был так важен, как ты воображал, папа. Это был грязный век, дешевый и подлый. В ту самую секунду, когда он испустит дух, о нем все позабудут. В двадцать первом веке у нас не будет ваших пакостных проблем. Наши проблемы будут серьезными и сложными» (с.315).

Американцец Брюс Стерлинг не раз и не два бывал в России. Читал кое-что из нашей литературы. Пелевин его здорово зацепил, да так, что кроме прямых отсылок на его творчество встречаются чуть ли не калькированные сцены.

Пользуясь отзывами на роман Пелевина «Generation “П”», надо просто повторить все то же самое, что было сказано про пелевинский роман, но адресовать роману стерлинговскому:

«Zeitgeist» – производственный роман, в котором описано производство реальности поп-культуры. Для конспирации (дабы не посыпались обвинения в разбалтывании профессиональных секретов шоу-бизнесменов) в роман добавлена щепотка мистики – девочка, немного балующаяся полтергейстом, и привидение индейца, погибшего при испытании первой атомной бомбы. Для социальной остроты повсюду вмешиваются тайные правительственные, надправительственные, и антиправительственные организации (ультраправые турецкие «Серые волки», Курдская рабочая партия, армянская секретная партия освобождения Армении, Армия освобождения Косово, американская система информационной разведки «Эшелон»), истинно двигающие события этого мира. «Я – могущественный тайный владыка глубинной реальности современного мира», восторгается турецкий наркомафиози, заправляющий половиной нелегального бизнеса в стране. Для большего оживляжа приплетаются Березовский, Усама бен Ладен и Моника Левински.

… он снабдил всю последующую мировую НФ удобным каталогом-шпаргалкой сюжетов и тем…

Станислав Лем

Отсутствие всякого попсового оживляжа, упрощение антуража вкупе с менторским тоном делают книги Степлдона непригодными для издания в обычных нф-сериях. Однако же и нф-ориентация автора не оставляет ни малейшей надежды на издание его книг в сколько-нибудь серьезных издательствах. Вот его книга и вышла где-то на маргинальных задворках, среди брошюр о “третьем глазе” и пособий по высшей магии, на дурной бумаге, с дикими опечатками и в безвкусном оформлении.

Стиль, конечно, далеко не сахар: межгалактические войны с покорением планет и взрывами звезд, сверхдревнейшие цивилизации, отстранено наблюдающие с нечеловеческим спокойствием на тотальный геноцид, — все это намечено пунктиром у Степлдона, простым, обыденным языком. Лексическое удушье автора? Переводчика? Несомненно, Степлдон проигрывает в эрудированности Станиславу Лему. Степлдон не изощряется в изобретении наукообразных неологизмов, и когда ему не хватает специфических терминов — переходит на поэтические метафоры. Его речь (в переложении переводчика О.О.Чистякова) выглядит такой же скучной и прямолинейной, упрощенной до примитивизма, как и язык, допустим, А.Э. Ван Вогта, а ведь в энциклопедии Клюта отмечается, помимо всех достижений Степлдона в создании современной космической философской системы, еще и великолепие языка и структурной логики. Право, не мог же человек, сочиняющий стихи, писать так жутко! Впрочем, Степлдон объясняет это несоответствие так: «В памяти автора этой книги, человека, остались лишь обрывки этого видения, которое так потрясло и взволновало его, когда он был космическим разумом. И все же я должен стремиться поймать это ощущение в очень непрочную сеть слов.» (с.253-254). «И хотя человеческий язык и даже человеческая мысль в силу самой своей природы не способны передать метафизическую истину, я должен ухитриться это сделать, пусть даже при помощи одних только метафор» (с.261). Может, в другом перекладе будет лучше, а пока мы видим только лишь «бесконечно жалкие и банальные слова» (с.253).

Речь Степлдона напоминает стилистику писателей, сравнительно поздно начавших литературную карьеру — лет эдак с сорока. (Фармер, например). Есть что-то от спешки, от стремления побыстрее высказаться, что ли. Отсюда и пунктирная манера повествования. Прав был Вл.Гаков, когда писал, что «для специалистов-филологов проза Стэплдона — ниже всякой критики, а для профессиональных философов его философия слишком “литературна”».

Итак, о чем же эта книга?

Стоя на холме, автор усилием воли отправляется в космическое путешествие по вселенной. «Судьба предоставляет мне возможность не только исследовать физические глубины вселенной, но и узнать, какую именно роль в звездном мире играют жизнь и разум.» (с.29).

В путешествие отправляется только разум человека, причем, как можно догадаться из дальнейших описаний, из органов восприятия у него имеются в наличии только аналоги человеческих глаз, причем изо всего обилия волн и излучений эти “виртуальные” глаза воспринимают только привычные человеческому глазу волны. Однако для широты картины Степлдон широко использует возможности телепатии — посредством которой главный герой вживается в новые миры, дабы изучать цивилизации изнутри.

Вот как Степлдон описывает коммунистическую идеологию на планете, максимально приближенной к Земле как по природно-климатическим условиям, так и по социальному устройству разумной расы, ее населяющей: «Коммунисты, тем временем, упорствовали в своем отрицательном отношении к религии. Но в двух крупных коммунистических странах официальное “безбожие” стало во всем походить на религию, за исключением названия. У него были свои учреждения, свои священнослужители, свои ритуалы, своя мораль своя система отпущения грехов, свои метафизические доктрины, которые, несмотря на весь их ярый материализм, являлись, тем не менее, суевериями. А вкус и запах божества были заменены вкусом и запахом пролетариата.» (с.62).

Степлдон несколько раз особо акцентирует внимание ни то, что “цивилизация” и “механизация” не являются синонимами, и что вслед за развитием техники следует рост заболеваний нервной системы. (с.67-68). Кроме того, он считал, что космос надо исследовать не физически, а телепатически! Степлдон даже не стал придумывать космических кораблей для дальних межзвездных перелетов: высокоразвитые цивилизации отправляются “в гости” к своим соседям по галактике на собственных планетах!

«Заповедь “Возлюби ближнего своего как себя самого” чаще всего вызывает у нас желание воспринимать ближнего своего, как бледную копию себя самого, и ненавидеть ближнего, если он не соответствует этому представлению» (с.98).

«На примере всех без исключения войн она видела — на первой стадии любое общество старалось лишить врага человеческих черт, внушая себе, что он — простейшая форма жизни. И все ради того, чтобы, убивая, не испытывать угрызений совести.» (Г.Бир, Смертельная схватка).

А вот что пишет Степлдон про патриотов: «Все идеи нации или класса, он, как и все его соплеменники, воспринимал безропотно и с фанатизмом. Стоило только ему увидеть какой-нибудь символ или лозунг его суперплемени, как переставал быть личностью и становился чем-то вроде тупого животного, способного только на стереотипные реакции» (с.98).

«Аристократы были также очень подвержены умственным расстройствам, в особенности, невротическому преувеличению собственной значимости» (с.107).

Про историю: общество «оглядывалось на прошлое с недоверчивым любопытством и с очень большим трудом могло разобраться в запутанных, позорных и, по большей части, глупых мотивах, толкавших на активные действия даже самых достойных из его предков.»

Кем только не населяет вселенную Степлдон: бегло описывает разумных кентавров, крабов, одноногих прыгунов, моллюсков-наутилусов, крылатых людей, медуз, пауков, рыб и даже растения… Люди-растения сразу же напомнили мне рассказ К.Саймака «Зеленый мальчик с пальчик» (1954), про разумное дерево, прилетевшее на Землю, и общавшееся с помощью телепатии.

Роман Создатель звезд — подлинный взрыв фантазии и “бесконечный фонтан миров”: на трех сотнях страниц перечислено слишком много типов разумных существ и способов их социальной организации, чтобы до конца века все оставшиеся фантасты смогли бы исчерпать эти кладовые. Может быть, именно поэтому Степлдона так высоко ценили Герберт Уэллс, Клиффорд Саймак, Артур Кларк, Станислав Лем и Джеймс Блиш.

Но все у Степлдона как-то мрачно, почти без юмора. Прочитав Степлдона, я понял, например, откуда растут Сексотрясение Лема, или его же Мир на Земле. Помните распыляемых мелких-мелких роботов из этого романа С.Лема? Похоже, что идея впервые озвучена именно Степлдоном, который придумал цивилизацию “композитов” — рассредоточенное разумное существо из мелких модулей. Например, разумная туча воробьев, или других, еще более мелких существ — например, насекомых. «Некоторые очень большие и сухие планеты были заселены насекомообразными существами: каждый рой или гнездо представляли собой состоящее из отдельных частей тело с общим разумом» (с.134). «Разумом в этих огромных мирах обладали не отдельные личности, а разумный “рой”. Подобно насекомоподобным, эти маленькие создания в отрыве от роя были лишь обычными, руководствующимися инстинктами животными, живущими только одним желанием — вернуться в стадо» (с.233).

Все цивилизации, по Степлдону, погибали от космических, технических или биологических катастроф (зачастую устроенных самими себе, как и атомная бомба), а выживали только те разумные расы, чей интеллект смог слиться в единый “мировой разум”.

А потом появился общегалактический сверхразум, объединяющий всех разумных существ Галактики в единый мыслящий организм.

Интересен экскурс по жизни Вселенной — история мира от Большого Взрыва и разбегания галактик до энтропийной смерти вселенной изложена в 10 главе. Эти несколько страниц вполне можно использовать как иллюстрации при популяризации теории звездной эволюции в популярной книжке по астрономии.

Массовое заселение космоса во времена утопической эпохи: планет с разумной жизнью со временем стало больше, чем звезд! (с.235).

Интересна теософская гипотеза о скучающем Боге и причинах, подвигнувших Его на акт Творения вселенной: «Мы вообразили, что вначале Создатель Звезд был одинок, но жаждал любви и общения, и потому решил сотворить совершенное создание — свою любимую» (с.202).

Кто знает, сколько еще долго придется ждать появления романа «Последние и первые люди», поэтому процитируем авторский пересказ содержания этой книги : «Мы видели Человека на его маленькой Земле, выбирающегося из мрака на свет, и снова возвращающегося во мрак. От эпохи к эпохе формы его тела менялись, как меняются очертания облаков. Мы видели его отчаянную борьбу с пришельцами с Марса; и спустя мгновение, в которое уместилось еще немало веков прогресса и упадка, мы видели как из-за неизбежности падения на Землю Луны, он был вынужден переселиться на негостеприимную Венеру. Мы видели, как еще через несколько миллионов лет, которые были всего лишь мгновением в жизни космоса, он был вынужден, ввиду неизбежности взрыва Солнца, бежать на Нептун, чтобы там, спустя еще несколько десятков миллионов лет, вернуться в обычное животное состояние. А затем он снова поднялся и достиг сияющих высот разума, но только для того, чтобы сгореть, как бабочка, в огне неотвратимой катастрофы» (с.210).

«Телепатическая связь с ближайшей галактикой была довольно надежной, но, как я уже говорил, было решено, что физические контакты между мирами будут просто бесценны для взаимопонимания и сотрудничества.» (с.215).

«И хотя “расширение” пространства уже отдаляло галактики друг от друга со скоростью, превышавшей скорость света, телепатия по-прежнему связывала меня с любой точкой космоса» (с.238).

Странно, как это Степлдон не стал использовать телепортацию?

Степлдон нарисовал нам три степени самосознания, по котроым прошел его герой: «от самосознания индивидуума к самосознанию мирового разума, а от мирового разума — к общегалактическому» (с.239). И если один из землян нашего, нынешнего уровня развития, смог пропутешествовать по Вселенной от звезды к звезде, от эпохи зарождения разума и расцвета цивилизаций до полного заката и угасания мира, смог общаться как с муравьями, так и со звездами, то остается надежда, что это будет под силу и всем остальным.

Рассказ содержит потрясающую техническую идею, лежащую на поверхности, но никем еще не использованную. Особо радует, что фантастическое изобретение «универсальной брони» направлено для усиления мощи каждого отдельного гражданина, а не для повышения обороноспособности страны, то есть, в конечном счете — против государства.

Владимир Сорокин оказался более подкованным в истории нашей родины, поэтому его глумление над идеей «опричнины для XXI века» не прячется за красивыми словесами о целесообразности точечного террора для государства или мягких репрессий для бизнеса -- он просто художественными методами показывает, КАК это всё счастье осуществляться будет, какими методами и какими способами удача войдёт в дома Избранных, на какие взятки и откаты опричники будут покупать себе предметы роскоши, как за немалые деньги будут выручать из острога казнокрадов, как будут смачно убивать провинившихся богачей и получать по закону имущество преступника в личное пользование, с каких именно пограничных поборов будет формироваться общак Опричнины для устройства попоек и банных увеселений.

Не столько важны фактологические детали книг [вроде того, что во главе страны стоит монарх, в Москве мавзолей Ленина снесён, кладбище у стены ликвидировано, Кремль побелили, а на Красной площади устроили торжище -- собственно, как оно всегда и было, или что на Лубянке установлен памятник Малюте Скуратову, а не Железному Феликсу, магазинов нет, есть только ларьки и в них -- минимум продуктов, по два вида: колбаса (одна вареная, вторая -- копчёная), сигареты (с фильтром и без фильтра), но сыр только одного сорта, зато «Российский»], сколько важны сюжетообразующие штрихи, намечающие мир России XXI века. А описываемые Сорокиным и Юрьевым Российские Империи середины XXI века настолько похожи друг на друга, что у меня закрались подозрения о некоем общем источнике вдохновения этих совершенно разных авторов. Помимо махровой тоталитарной религиозности, пронизывающей все сферы жизни в России 2053 года, вот лишь некоторые совпадения из этих книжек:

1) В «Дне опричника» Россия 16 лет назад отгородилась от Запада и от Китая стеной -- но иностранцев выслали, похоже, ещё раньше. Выезжать за границу могут только служилые, по командировочным делам. Россия в книжке М.Юрьева так же придерживается полной автаркии.

2) Как и в «Третьей Империи», в России опять ввели сословия (с.211).

3) Спортивные состязания только местные, исконно русские: кулачный бой, гири, городки, стрельба из лука. Аналогичный подход к спортивным развлечениям у М.Юрьева.

4) У Сорокина все оставшиеся в живых 128 писателей собраны в Писательскую палату (с.58), и, как у М.Юрьева, содержатся на государственном пайке.

5) Полная монополия на средства массовой информации при сохранении минимальной видимости разнообразия: у Сорокина оставлено три газеты, у Юрьева -- два телеканала.

6) Наркотики легализованы указом «Об употреблении бодрящих и расслабляющих снадобий» -- папиросы с травой и кокаин продают в аптеках, там обустроены стойки для употребления. Запрещены героин и грибы (с.86-87). Ровно такой же подход озвучен М.Юрьевым. Вот и думай, то ли это забота верхушки о легализации своих нехитрых развлечений, то признание безуспешности американского способа борьбы с наркомафией.

7) «Машины у опричников у всех одинаковы -- что в Москве, что в Оренбурге, что в Оймяконе» (с.121). Ровно то же самое в книжке М.Юрьева -- в его мире опричники пользуются универсальным внедорожником, продажа которого гражданским лицам запрещена. Это какая-то уникальная черта тоталитарного строя: сделать так, чтобы по внешнему виду, по внешней атрибутике человека неизменно определялась его профессия или принадлежность к тому или иному сословию.

8) Указом «О именах православных» (с.164) в России по Сорокину граждане обязаны носить имена, соответствующие их национальности: так Борисы стали Борухами, Викторы -- Агвидорами, и т.д.. Ровно та же золотая (от слова «золотарь») мысль посетила голову Михаила Юрьева при написании книжки «Третья Империя», но сам он отчего-то предпочёл подписаться именно как Михаил, и именно как Юрьев. Все наивные революционеры почему-то по умолчанию мечтают оказаться в элите нового миропорядка, иных вариантов для себя они отчего-то не рассматривают.

9) Как и у М.Юрьева, в книге В.Сорокина описана «общая трапеза опричников» -- как средство братания членов корпорации или одного сословия друг с другом. Только у М.Юрьева дополнительно приглашаются проститутки, а В.Сорокин заставил своих опричников обходиться друг дружкой.

Что же до фантастики, то технический прогресс в России будущего по Сорокину немножко имеется: самолёты летают раз в пять быстрее наших, телерадио приобрело интерактивный формат, мобильники обзавелись телекамерами, а в книжках воспроизводятся подвижные изображения. Но зачем этот прогресс, если на самолёте в тайгу летают к колдунье за любовным приворотом, в книжках печатают глупые оды в честь государя, по радио всё так же глушат иностранную «Свободу» и местный «Голос беглых каторжан», а рингтоном на свой телефон заглавный герой записал крики пытаемого насмерть воеводы?

Жил да был в Хоратских горах травник Жуга, маг и чародей, слабо различающий красный и зеленый цвета, из-за чего колдовство его порой приобретало комический оттенок — то поленица дров взлетит в небеса, вместо того чтобы возгореться, а то игральные кости надписи потеряют — в самый ответственнейший момент.

Но пропала из деревни первая красавица села — вот и выгнали по навету злопыхателей травника Жугу (предварительно побив до смерти), и пошел от странствовать по миру в поисках своей любимой девушки. В пути, как и положено, разные приключения происходят. В городе Гаммельн Жуга пытается избавить горожан от крыс. Потом забывает отключить волшебный кашеварный горшочек. В следующей части повествования наш лекарь бьется с небезызвестным ведьмаком Геральтом. Таким образом, перед нами оказывается достаточно вольный пересказ нескольких популярных легенд, прочно вошедших в сознание рядового читателя сказочной и фэнтезийной литературы.

Правда о пропавших девушках оказывается не по сказочному жестокой: злой маг Тотлис ворует молоденьких девушек и готовит из их крови эликсир молодости, коим продляет жизни толстосумам и престарелым князькам.

Портит дебютную книгу молодого пермского автора отсутствие редактуры: обновленное издательство «Северо-Запад пресс» заявляло в одном из пресс-релизов, что рукописи отныне правиться не будут вовсе, и все публикации пойдут в авторской редакции. К чему приводят эти благие намерения, можно судить по нижеприведенным цитатам: «Мы всё когда-нибудь умрем и всё когда-нибудь воскреснем» (с.252), «поклонилась на всё четыре стороны» (с.307) или «стиснул зубы и задышал ртом» (с.315).

У нашего героя есть таинственный браслет, к которому прикреплены девять загадочных фигурок. Для совершения очередного большого подвига одной из фигурок приходится жертвовать. А так как к концу книги «Осенний лис» браслет остается еще довольно целым, то следует ожидать еще не один том продолжений странствий мага-дальтоника.

Сожжен в песках Иерусалима

В водах Евфрата закален

В честь императора и Рима

Шестой шагает легион

В «Бузулуцких играх» идеализированные римские легионеры гоняют самогонщиков и хулиганов, в то время как мающаяся от безделья милиция вооружается мухобойками. Караси, “ошалевшие от смены среды обитания”, пялятся на пришельцев из прошлого, не в силах понять: как же занесло случайной апрельской грозой отряд центуриона Птолемия Приста из века первого — в век двадцатый?

Честные и мужественные легаты попадают к нам, в забытый областным начальством мелкий райцентр, наводят идеальный порядок в жизни городка, искореняют преступность, и полностью удовлетворяют одиноких дамочек, а пьяницы и казнокрады, тупицы и партработники волею случая перемещаются в далекое прошлое… Но причинно-следственные связи при путешествии во времени никто не отменял, и, может быть, мы сейчас такими лентяями и потому и растем, что в предках наших оказались самые “отстойные” представители времен застоя?

Роман написан для малообразованных интеллигентных людей со склонностью к полиглотству, ведь герои произведения изъясняются на хохляцкой мове, воровской фене и божественной латыни, лишь изредка вставляя для связки слов русские нематерные выражения.

Лучшее произведение Синякина! Повесть взрывает устоявшееся представление, будто бы уже нельзя написать оригинальное фантастическое произведение, не используя новых, радикальных идей. Достаточно было взять старую, замшелую космогоническую концепцию, добавить лагерной атрибутики (известной по Солженицыну и Шаламову) и присно памятную карательную психиатрию (читайте Вл.Буковского), подсыпать завиральные идеи, будто американцы на Луну не летали, и вот вам: свежее, которое есть ни что иное, как хорошо забытое старое. Сергей Николаевич Синякин жестоко поступил со своим героем, отправив юного Аркадия Штерна, энтузиаста-аэронавта из наивных тридцатых, в бесконечное путешествие без возврата, в пятнадцать лет на воздушном шаре без права переписки и с поражением в политических правах до самой пенсии.

Но Штерн-то хоть настоящие звезды на ладонях держал, а мы-то что с вами видели?

«Владычица морей» написана в популярном ныне жанре «тайная история». Оказывается, вовсе не Англия, а Россия была истинной хозяйкой морей, так как только у нас были на вооружении подводные лодки — сначала весельные, а только потом уж на смену мускульной силе пришли дизельные субмарины и атомные ракетоносцы. Два румяных брата, Мягков и Раилов, окончив Адмиралтейскую школу, мичманами отправляются по распределению самого Петра Алексеевича в Холмогоры, где в большом секрете строится деревянная подводка (именно так!) «Садко». На этой девятиместной шестивесельной посудине, напоминающей длинную дубовую бочку, предстоит им совершить немало ратных подвигов во имя славы Отчизны, путем подрыва и потопления неприятельских кораблей. И в Англию плавали, и в Швецию, и даже в степях Украины, на речке Ворскла, принимали участие в битве под Полтавой.

Центральная повесть сборника изрядно сдобрена историческими фактами из жизни Петра Великого и пересказом ратных деяний государя-императора. В современной российской фантастике хорошим тоном стало обращение к пространству-времени, ставшему достоянием истории: В.Петров написал занятный роман «Царский поцелуй» о писателях девятнадцатого века, Д.Трускиновская в детективе «Секунданты» описывает А.С.Пушкина, примкнувшего к декабристскому восстанию, А.Валентинов целый цикл историко-фантастический написал, и останавливаться не собирается…

«Время Апокалипсиса» рисует будни трех уфологов, волею случая оказавшихся перед самым настоящим Концом Света в Богом забытом поселении Россошки Царицынского района. Поначалу их еще интересуют ходячие мертвецы и летающие тарелки, но, постепенно вживаясь в нехитрый крестьянский быт, столичным исследователям уже нет дела ни до говорящих рыб, ни до хвостоглазых пресноводных чудовищ, обитающих в местном прудике. Апокалипсис надвигается, и по радио уже объявлена дата заседания Небесного Суда, когда все земляне, независимо от конфессиональной принадлежности и вероисповедания, предстанут перед своими Богами. И тут такое началось… Бизнесмены забегали по церквам, пытаясь вымолить себе прощение; казнокрады поспешили сдаваться в милицию; клеветники каются прилюдно и просят прощения у каждого встречного. Непонятно остается до самого финала, то ли это вселенский розыгрыш по примеру известной радиопостановки Орсона Уэллса; то ли инопланетные захватчики, воспользовавшись устоявшимися, укоренившимся в массовом сознании религиозными догмами и представлениями, решили обманным путем покорить человечество; то ли действительно Высшие Силы, вдоволь наигравшись космической игрушкой, именуемой Землей, очищают место для будущих экспериментов.

В рассказе «Скучный вечер на Марсе» интернациональный экипаж исследователей Красной планеты коротает время за смешными и таинственными байками о необычных происшествиях, приключившихся на планетах и спутниках Солнечной системы — то на Луне найдутся вымпелы нацистской Германии 1934 года и древнеримский меч; то на Меркурии обнаружится километровое зеркало, отражающее события, происходящие на Земле; а то и просто инопланетяне предложат выкуп за никому не нужный астероид…

«Феникс», — о народном мстителе, устроившем охоту за наркобаронами. На протяжении нескольких последних лет в экспертно-криминальном управлении МВД России скопилось «более 75 пистолетов Макарова абсолютно тождественных друг другу», из которых было убито полторы сотни человек, имеющих прямое отношение к крупным поставкам наркотиков. Параллельно находят семь неопознанных трупов мужчин, имеющих идентичные дактилоскопические отпечатки пальцев. Загадка народного мстителя, восстающего из праха как легендарная птица Феникс, чтобы мстить за свою семью, уничтоженную малолетними наркоманами, имеет в повести «Феникс» свое, пусть нереальное, но все ж таки научно-фантастическое объяснение. А вот над вопросом, чем же отличается народный мститель, эдакий современный Робин Гуд, от заурядного киллера, расчищающего дорогу в Большой Бизнес другим отморозкам, читателю предстоит задуматься самому.

Очередной сборник фантастических повестей и рассказов. Самый увесистый изо всех предыдущих выпусков – наверное, сделан с расчетом, что при такой кучной стрельбе каждому фэну что-нибудь да понравится в этой лоханке.

Недурные рассказы Олега Дивова («Вредная профессия» – о работе канализации в условиях вечной мерзлоты) и Александра Тюрина («Дело чести» – продолжение «Эскадрона гусар летучих», в «Звездной дороге» №10-11 за 2002 год печатался – о попытках покорения злобного Марса).

Олег Дивов в последний год опубликовал немного рассказов, но все они юмористичны, следовательно, достойны прочтения. Рассказ «Закон лома для замкнутой цепи» («Звездная дорога» № 9 за 2002) – о русских мафиозо в США, взламывающих дома, нашпигованные сигнализацией. Повестушка «Параноик Никанор» («Если» № 11 за 2002) – о столкновении ура-милитаризма, вскормленного бездорожьем и разгильдяйством, с вторжением из космоса. «Эпоха великих соблазнов» («Если» № 5 за 2003) – о неудачном контакте с внеземным разумом, что произошел на космической станции.

Однако лучший рассказ сборника «Фантастика 2003/1» – «Итак, хоминоиды» Леонида Каганова. Очень метко схвачены человеческие заморочки и высмеяны наши привычки, обычаи… нет, шире: все устройство жизни землян подвергнуто гнусному сатирическому надругательству.

Вот собственно и все, что можно отметить в художественной части сборника.

В разделе «Критика» – три статьи.

«Апокрифы зазеркалья. (Записные книжки архивариуса)» Евгения Харитонова. Короткие истории с курьезными и забавными фактами из фантастической литературы: судьбы писателей, фантастических идей, книг. Читать необходимо: можно что-нибудь новое узнать о любимом жанре.

Андрей Шмалько «Памятник, или Три элегии о Борисе Штерне». Известный критик разбирает трехтомник Б.Штерна. Интересен лишь один пассаж: «ДО КОНЦА понять «Эфиопа» может только украинец».

Традиционный обзор фантастики прошедшего, 2002-го, года от Дмитрия Байкалова и Андрея Синицына, под названием «Диалоги при полной луне». Дорогие наши соавторы все больше и больше мигрируют от сухого нарротива к новеллизационной форме подачи материала. Есть и легонький пересказ основных книжных новинок прошлого года, есть и интересная статистика. Оказывается, в 2002-м году вышло 900 наименований фантастических книг. Из них отечественных авторов – треть. То есть переводная литература по прежнему превалирует (по количеству наименований). Но по тиражам некоторые российские фантасты вырвались далеко вперед: запрограммированные бестселлеры хитовых авторов (Бушков, Перумов, Лукьяненко) выпускаются стартовыми тиражами от 50 до 150 тыс. экз. А ведь через пару месяцев следуют неумолимые допечатки…

Надо посмотреть, кто из переводных авторов может похвастаться аналогичными стартовыми тиражами в наших краях. Стивен Кинг? Дж.Р.Р.Мартин? Л.М.Буджолд? Нет, по 5 тыс. стоят тиражи на первых изданиях. Издатели, естественно, лукавят, и делают регулярные допечатки (м.б., по 5 тыс. в месяц), но, видимо, совокупный тираж за целый год все равно едва дотянет до того же Бушкова или Перумова.

В этом выпуске сборника «Фантастика» издатели попробовали силы в библиографии фантастики, и на сорока страницах тиснули список. Список называется странно: «Библиография к сборнику «Фантастика-2003/1». Я сначала подумал, что составители дали перечень публикаций авторов сборника в других изданиях. Оказалось, что так переозаглавили номинационные списки с «Роскона» – по структуре (сначала романы, потом – повести и рассказы в одной куче, потом – критика и т.п., и совершенно отдельно – детская и подростковая фантастика) и алфавитному принципу составления он идентичен номинационному списку с конвента «Роскон». Следовало бы указать на немаловажное обстоятельство, что в данной библиографии присутствуют только первые издания романов и рассказов, все остальные просто не учтены. Удобнее было, если каждую книгу расписали отдельно, т.е. дали бы ее содержание. Но уж что было под рукой, то и попало в печать. И на том, конечно же, спасибо.

Что дозволено в самопальных одноразовых списках, тиражирующихся для ограниченного круга лиц, то следовало бы исправлять и вымарывать при публикации в многотиражном издании. Например, одно и то же издательство может фигурировать под двумя ликами: «ЭКСМО» и «ЭКСМО-Пресс». Во-вторых, чрезвычайно куцая информативность: автор, название произведения, место издания. Лишь случайно для книжки Ван Зайчика указан автор иллюстрации на обложке, А.Ломаев. Он тоже полноправный творец Ордуси, как переводчики Худеньков и Выхристюк? Или остальные 256 поименованные книги вышли безо всяких там рисунков на обложках? Или же составители библиографии таким образом выделили Лучшую Книжную Обложку Года?

В разделе «Критика» дела еще страннее: у одних авторов дотошно расписываются все публикации, другим же стыдливо вменяют некий совокупный продукт под названием «цикл статей в таком-то журнале». А еще говорят, библиографы вне политики. [Возвращаемся на круги своя: в 1986 году в издательстве «Книга» выходил библиографический справочник «Мир глазами фантастов». Там составители тоже достаточно вольно подходили к материалу: у Братьев Стругацких и Владимира Михайлова назвали только ранние произведения, а Артура Кларка так и вовсе не упомянули].

Прежде всего потенциальному читателю из числа любителей фантастики надо знать, что эта книжка – второй сборник, составленный музыкальной журналисткой:

«Диско 2000» является продолжением бестселлер «Дискобисквиты», который, в свою очередь, представляет собой сборник художественных рассказов с наркотической тематикой» (из предисловия составителя).

Это чтобы не обломаться, если кто ищет чистую нф или кого коробит от слова «конопля».

Тема сборника – апокалипсические настроения в ожидании Y2K.

Эсхатологические слепки реальности конца ХХ века сделаны удачно, но наблюдать из рассказа в рассказ за пережевыванием разными (и совершенно разноплановыми!) авторами одной и той же катастрофической тематики Finis mundi, мне, например, не очень интересно. В этом сборнике замечательно смотрелся бы роман Брюса Стерлинга «Дух времени», но вышел он чуть позже, да и по размеру вряд ли бы поместился в этой антологии.

Изо всех произведений стоит выделить рассказ Пола Ди Филиппо «Говорила мне мама, не ходи» и «Часы Сальвадора Дали» Роберта Антона Уилсона. В рассказе Ди Филиппо греческий бог Бахус весьма оригинальным способом спасает жизнь молодому самоубийце, в результате чего из грустной новеллы получается юмористическая зарисовка нравов, а в рассказе Уилсона в результате ожидаемой катастрофы исчезают все верующие в оную катастрофу христиане.

Считается, что сборник удался, если хоть одно произведение в нем будет классным. Здесь же их целых два.

В книге действительно есть космический корабль на гипердвигателе, но не ждите от этого романа космических путешествий и стрельбищ из лазерных луков на грязных просторах диких планет. Путешествия будут, но не дальше Стокгольма; равно и планета дикая хотя и присутствует, но уж больно привычная она для нас… По сути, это два повествования в одном — и по внутренней динамике текста, и по композиции. Первая половина — детективная история, преступление «в медовом раю», ловко раскручиваемое полковником ГБ Трубецким, и заканчивается она вполне удовлетворительно для героя: тяжелое ранение в легкое, пуля выбивает его из привычной колеи и вынуждает переходить от приключений тела — к исканиям духа, каковое занятие и наполняет вторую половину романа. Причем оказывается, что открываемые Трубецким в пыли архивной исторические факты ни чуть не уступают ни по значимости, ни по увлекательности событиям в современном ему мире. Ведь мир тот — альтернативная историческая реальность, с вилкой где-то ДО Парижской Коммуны; лучший из миров, в котором слова «коммунист» и «буддист» — близки; идеальный мир, в котором веротерпимость, взаимность, доверие, толерантность являются единственными стержнями в поведении любого человека. Как говорит сам В.Рыбаков — мир «мощной этики», в котором только и можно достойно существовать.

«Завтра буджет хуже чем вчера»

Казалось бы, сюжет избит еще в позапрошлом веке: отправиться в прошлое и изменить там самую малость, дабы в своем настоящем пожать плоды безапелляционного вмешательства в ход истории. Есть машинка времени, есть куча амбиций по переустройству Времени под свою мерку, и нет никаких ограничений: Вселенная не перевернется вверх донышком как скороварка и Земля не налетит на небесную ось, если начинающий писатель издаст бестселлер лет на десять раньше срока. Именно с таким предложением подкатывает к герою книги его альтер-эго из недалекого будущего. Параллельно молоденькая девушка горит желанием спасти мать от пьянства, а еще один типчик хочет себя-сироту пристроить в нормальную семью. В результате брэдберевская бабочка и рядом не валялась. Куда ей, чешуекрылой! Под сапогами хронопутешественников как-то сами собой гибнут люди – пачками, города – десятками (и не иначе как от атомных бомб, меньшие угрозы нам уже не интересны), а некоторые страны и вовсе прекращают скорбное существование свое под дулами вражеских танков (причем врага державы Е.Прошкин окончательно так и не определил, называя в качестве такового то миротворческие силы ООН вкупе с оккупационной армией НАТО, то и «зеленых братьев» с Ближнего Востока, а то и вовсе – Китай. [Читайnt сценарий «Оккупация» А.Столярова, там обо всем этом всерьез и подробнее]).

В романе напрочь отсутствуют какие-либо рефлексии по поводу ответственности хронопутешественника за вмешательство в ход истории: сама череда негативных Будущих как нельзя лучше иллюстрирует тезис о вреде всякого вмешательства.

Ни автору, ни героям шевелить серой извилиной некогда – проносишься по роману как в болиде по скоростной обледенелой трассе. «Если быстро бежать, можно увидеть собственную спину» – персонажи романа то и дело натыкаются на собственные следы, получают тумаки и оплеухи от своих двойников из недалекого будущего.

В книге практически нет рассуждений об изменчивости человеческой натуры: один и тот же человек в разных обстоятельствах оказывается то коммерсантом-нуворишем, то высокопоставленным сановником на службе оккупационного режима, а то и вовсе – писателем-патриотом. Наверняка в каждом человеке сидят зерна и того и другого и третьего, была бы только благодатная почва для произрастания той или иной личины, но наш герой неизменно бросается в Прошлое, чтобы подкорректировать события как-нибудь иначе. Ну не нравится ему ни один вариант: если себе хорошо, то стране плохо, а если себе плохо – то стране и вовсе капут.

Сентиментальные струнки (чуть не написал «слюнки») появляются где-то на задворках сюжета ближе к финалу и почти никак не влияют на его дальнейшее развитие – право слово, не было никакой необходимости приплетать к метаниям героя по параллельным временам призрачную надежду спасти малознакомую девушку в далеком 2038 году, если любое хронопутешествие влечет неизгладимые перестановки в обществе и стране уже буквально через несколько лет.

Странное дело, в книге вообще ничего нет, кроме чистого четырехсотстраничного приключения, но именно кинематографичность держит читателя от первой и до последней страницы: никогда не предугадаешь, какой фортель выкинут радетели за благо Измененного Будущего. Спасает роман безумный драйв в ритме современных посттарантиновских боевиков, а само чтение в этом случае напоминает процесс стремительного падения в санях на американских горках: разглядывать пейзажи некогда, в седле б удержаться.

А для любителей спокойно обозревать просторы в арсенале НФ-луна-парка есть колесо обозрения.

Теперь по обложке. Трехосный драндулет действительно взят из книги – именно так он и описан, с идиотской вертикальной газоотводной трубой. Тем не менее бульдозерный нож, нарисованный художником, не способен срезать земляные завалы на пути следования этого транспортного средства: нож раза в два уже колеи этого «лунного трактора». Писатель-неудачник, что сидит на холодных бетонных ступеньках в ожидании геморроя – наверняка и есть главный персонаж. Только в книге у него две старенькие трехдюймовые дискетки. Художник одну где-то зажилил, и нарисовал только одну. Зато – лазерную, мегабайт эдак на 700.

Вот и в романе Е.Прошкина: ждешь приключений в духе «Патруля Времени» Пола Андерсона или «Конца Вечности» Айзека Азимова, а получаешь раз в сто больше.

Роман — разухабистый боевик с мощной психологический драмой, в которой никогда не следует недооценивать хитрость и силу противника.

Действие куаферского сериала отнесено примерно на три тысячи лет вперед от наших дней (с.194). Ареал расселения огромен, техника шагнула настолько далеко за горизонт, что электричеством люди, похоже, уже и не пользуются (с.205), планет заселено великое множество, и человек в запальчивости может выкрикнуть: «Не такая уж она и большая, эта ваша Вселенная!» (с.265).(Похожие по грандиозности миры созданы Бестером, Ван Вогтом и Урсулой ле Гуин.) И в этом мире живут люди, покусившиеся на самою Эволюцию, эти полупьяные, грязные супермены, не брезгующие изощренным садизмом и занимающиеся со скуки гомосексуализмом, которые приравнены в своей деятельности к Творцу, ибо на необитаемых планетах творят они живой, новый мир, приспособленный для проживания человека.

Где-то я это уже что-то подобное читал: командир космического корабля получает информацию от компьютера непосредственно на свои нейроны… Космонавты подвергаются генетическому усовершенствованию, дабы легче переносить свободное падение и многократные перегрузки — у пилотов более прочные кости и толще кожа… Перед коммерческим полетом команда корабля сомневается в пассажирах, зафрахтовавших судно… Крепчайший скафандр, расплывающийся по телу человека подобно тончайшей пленке… Профессиональный убийца на борту… И переводил вроде не Сергей Лукьяненко, и напечатана повесть тремя месяцами позже, чем роман «Геном». Опять будем рассуждать о свободном хождении сюжетов и тем в НФ, или сразу перейдем к эзотерической связи между писателями-фантастами?

Читая первый по-настоящему большой опус Пелевина я не избавился, а только ещё больше укрепился в мысли, что данный автор — мастер рассказа, и никакая другая форма, будь то повесть или роман, для реализации его задумок не подходят. История литературы знает немало примеров, когда признанные рассказчики “горели” при написании более объёмных вещей. (Вспомните, например, Роберта Шекли или Бориса Штерна, чьи вымороченные романы не идут ни в какое сравнение с едкими, лаконичными рассказами!) Тем удивительнее было наблюдать, что новое произведение Пелевина, фактически состоящее из набора рассказов-баек, жанра, так сильно полюбившемуся читающей публике после громкого успеха М.Веллера, тем не менее не распадается на бессвязные куски. Попытка Пелевина создать альтернативный мир, в который, как в сон/или явь/ погружается герой повествования, оказывается нещадно разбита самим же Пелевиным: чередования Питер — Больница аннигилирует прелесть Выдуманного прошлого, а параллельный мир заменяется фантазиями больного, легко объяснимыми с точки зрения психиатрии. Мир выдуманной гражданской войны не так уж и далек от действительности. Пелевину удалось уловить ее специфику — революции делают обиженные и неустроенные. (Адвокат Ульянов при мастерском владении даром убеждения людей, проиграл первые четыре процесса и плюнул на эту дурацкую юриспруденцию. Сын Котовского, между прочим, стал известнейшим индологом, а внук Кропоткина — археологом.) Так что если в театре стреляют со сцены, то лучше находится на ней, чем и не примнут воспользоваться люди хитрые или умные. У сюжетной линии романа, условно названной “Чапаев в бурке”, с точки зрения рацио гораздо больше минусов, в то время как линия психбольницы (или “Петька в дурке”, если угодно) вполне укладывается в каноны рационального мышления. Всё рационально, да не понятно, как эти зеки (пардон, психи) сны друг друга видят, когда через Гарроту проходят? (Впрочем, это есть уже — какое-то хитрое дыхание по методу Станисава Грофа). Тем не менее для любителей солипсизма книги эти — источник несомненного наслаждения.

Кстати, сын Котовского — известнейший индолог. Может быть, и папочка не только людей рубал?

Автор устами героя: «В будущем ни одного произведения искусства не будет создаваться просто так; не за горами появление книг и фильмов, главным содержанием которых будет скрытое воспевание “Кока-колы” и нападки на “Пепси-колу” — или наоборот» (с.116).

Отрадно, что Пелевин бросил идеализировать новых русских, мотивы романтизации которых встречались в “плейбойевском” периоде творчества писателя.

Как и было обещано в прессе, очередной роман Пелевина рассказывает о шаманизме в рекламном бизнесе. У Ллойд Бигл-младшего есть замечательный рассказ о рекламе — Музыкодел. Генри Каттнер в Уязвимом месте писал о рекламном бизнесе на Венере, а Александр Тюрин в повести В мире животного для оживляжа использовал массу юмористических рекламных сценариев. Вот и Пелевин обратился к этой любопытной теме, приковывающей внимание зрителей. Тема не новая, а интерес гарантирован, причем вызван он не только именем Пелевина, но и той странной тягой зрителей и читателей, которые испытывают прямо-таки мазохистское влечение ко всему, что связано с насилием, и с рекламой, как одним из проявлением массового изнасилования сознания. Рекламу никто не любит, однако телепередача «Рек-тайм» на канале РТР одно время имела рейтинг куда больше, чем всенародно любимый «Сам себе режиссер».

Поведав многие тонкости агрессивного маркетинга и эшелонированного позиционирования, Пелевин не останавливается на развенчании TV-рекламы, а продолжает копать тему глубже: главный герой, специалист по рекламным слоганам, сочинивший не один десяток успешных сценариев, терпит фиаско при написании Русской идеи. Не помогает даже помощь духов из потустороннего мира. Может, и нет никакой идеи-то? Так в процессе поисков наш сценарист оказывается в самом центре TV-мира, и делает еще одно открытие: уже и новостей никаких нет, да и политиков в реальности не существует, а есть лишь набор мощных графических станций от Silicon Graphics и штат высокооплачиваемых дизайнеров и актеров-двойников. Вторая тема романа тоже обкатывалась, в том числе и в российской фантастике. Достаточно вспомнить Поиск предназначения С.Витицкого, Перемену мест Льва Гурского и некоторые рассказы Сергея Казменко. [Вот что любопытно: почти все авторы, пишущие про двойников в политике, скрываются под псевдонимами. Береженого Бог бережет?].

Другая теория, спрятанная в тексте романа (смотри главу Homo Zapiens), имеет больший привкус оригинальности. Речь идет о существовании Экономического Моллюска, живущего на земном шаре в товарно-денежных отношениях, в которых людям отводятся только лишь функции потребления и исторжения денежных эквивалентов, а телевидение вкупе с остальными СМИ является всего лишь нервной системой этого пожирающего монстра. Рекомендую прочитать трактат о Homo Zapiens повнимательнее, ведь, по правде говоря, всё остальное в романе является вторичным даже по отношению к собственным ранним произведениям Пелевина, а Homo Zapiens — это новый вариант Голема, описанного А.Лазарчуком и П.Леликом более десяти лет назад. По сути дела, мало кто всерьез исследовал этот шокирующий “кибернетический” феномен, и я очень рад, что Пелевин попробовал на новом качественном витке, с присущим только ему солипсистким циничным юморком, рассмотреть проблему ноосферы, смешивая гигиенические прокладки, кризис семнадцатого августа девяносто восьмого года и кондиционер в одном флаконе…

***** СЕРГЕЙ ПЕРЕСЛЕГИН:

Запад и прежде всего Соединенные Штаты Америки нередко используют поверженных противников для проведения масштабных социальных экспериментов <…> На России 1993 года поставлен опыт для изучения отдаленных последствий тотальной деидеологизации. Было доказано, что в этом случае единственной общепризнанной социальной ценностью становятся деньги

ВИКТОР ПЕЛЕВИН:

Черная сумка, набитая пачками стодолларовых купюр, уже

стала важнейшим культурным символом и центральным элементом большинства фильмов и книг, а траектория ее движения сквозь жизнь — главным сюжетообразующим мотивом

Вячеслав Михайлович Рыбаков лет семь не радовал своих поклонников свежими произведениями. Нет-нет, цикл Хольм ван Зайчика про Ордусь продолжает выходить, но эта коллективная литературная игра в голландского затворника уже порядком истопталась на одном месте, превратившись в очередной издательский проект, в котором от былой оригинальной мирообразующей задумки ровным счётом ничего не осталось, а любопытный альтернативный мир не разрабатывается, а только используется как декорация для нехитрых детективных сюжетов.

Если рассматривать творчество Рыбакова ретроспективно, то, начиная с кинофильма “Письма мёртвого человека” (1986 год, реж. К.Лопушанский, гос.премия братьев Ваильевых), можно видеть планомерное изображение убийства Мечты. Именно Мечты с большой буквы, Мечты о прекрасном мире, где люди живут и поступают честно и по совести.

Если в первых рассказах, написанных в 1970-е, события происходят в далекие-далекие, мифически давние (“Художник”) или коммунистически недостижимые времена (“Великая сушь”), и проблемы волнуют героев глобальные (планеты спасают, о человечестве беспокоятся), то в рассказах восьмидесятых годов место действия – возможное завтра, засыпанное “радиоактивным песочком”, и целью персонажей становится выживание остатков человечества, спасение очагов Культуры после атомной бойни (“Сказка об убежище”, “Зима”).

Эпохи разнятся даже в описаниях окружающего ландшафта.

70-е:

“Медленно наступал вечер – прозрачный и тихий вечер Солы, наполненный медовым светом заката”

Далекие планеты, неизвестные миры. Всё ещё в наших руках, мы сильны и бодры, а ошибки (как бы они не были тяжелы) можно исправить в будущем; мы даже мечтаем допускать оплошностей вовсе – при освоении других, свежих планет.

80-е:

“Один раз где-то далеко – за городом, за мысом, в открытом море – полыхнула долгая голубая зарница. Что-то горело? Взорвалось? Или война еще шла?”

Вот бегали дети, цветочки цвели, и тут война. Самая последняя, окончательная Бомба. В том мире уже нет Будущего, некому даже мечтать о нем. Будущее всего лишь только-только перестало существовать, осколки Мечты стеклянной крошкой катаются по запустевшему асфальту под вой озлобленного ветра. Но у нас, читателей, еще есть возможность не допустить атомной войны. Звучит патетично, но ни один бункер не спасет от ядерной зимы.

90-е:

“Разгорается восход, яркий, кровяной, иссеченный лезвиями серых морозных облаков. Темными мертвыми коробками громоздятся на его фоне дома, какие-то промышленные трубы, над которыми наискось, кренясь по ветру, встают султаны то бурого, то белого дыма, ажурные, но уродливые опоры линии электропередач… С обвисшим хоботом чернеет перекошенный контур безжизненного экскаватора”.

Веерные отключения электричества, задержки зарплаты, тотальная безнадега… Сытый голодного не разумеет. Какая уж тут фантастика, отмечтались…

Период перехода от социализма к капитализму (если можно выразиться этим стереотипным клише марксистско-формационного подхода) самым негативнейшим образом отразился на всех произведениях В.Рыбакова, написанных в 1990-е. Годы девяностые сузили континуум до предела “здесь и сейчас”, практически не оставив фантастическому допущению ни единого шанса для появления в тексте (“Трудно стать Богом”, “Смерть Ивана Ильича”), но Рыбаков — воистину писатель Божьей милостью, для него всегда и при любых обстоятельствах важен человек и его судьба на переломе обстоятельств, а уж фантастическим антуражем далеких планет наполнено место действия, или трагедия происходит в полуголодной семье менеэса – не столь значимо. Важно, что Вячеслав Михайлович ставил вопросы, однозначного ответа на которые не существует. Это не простенькие задачки типа “солгать во спасение” или “несчастье одного ради блага других”, это почище тринитротолуола: пересказывать сюжеты тех рыбаковских книг – бессмысленное занятие, это надо прочесть собственной душой.

Однако с той поры прошло лет почти десять лет, и в новом романе “Зведза Полынь” мы видим нечто странное.

Америка враг России, Америка враг прогрессивного человечества, Америка шпионит за всеми учёными и скупает всех чиновников, Америка спонсирует шовинистические, фашистские и прочие деструктивные организации на территории России, все иностранные журналисты – шпионы. Если вдруг не шпионы — то в хороших отношениях с американской разведкой. Шпиономания – вот основной лейтмотив этого романа.

Лет двадцать назад, еще при СССР, в секретной лаборатории “Сапфир” гениальный учёный Константин Журанков разработал новый способ перемещения в космическом пространстве. Что это за способ, каким образом будут передвигаться корабли – никому не понятно, автор едва обмолвился, что это как-то связано с плазмой. Не секрет, что новый космолёт может быть использован и как транспортник при колонизации планет, и как неуязвимое средство доставки оружия. Неудивительно, что за изобретением идёт самая настоящая шпионская охота.

В предыдущем романе Вячеслава Рыбакова (“На чужом пиру”, 2000) эту роль “оружия возмездия” играла небольшая, размером с чемодан, приставка к космическому челноку “Буран”, позволяющая стотонному кораблю взлетать... без ракеты! Якобы этот прибор был сделан ещё в советское время и спрятан доброхотами до лучших времён. В романе “Звезда Полынь” оружие возмездия существует только в виде рукописи с расчётами, и лежит полтора десятка лет в земле в полиэтиленовом пакете, чтобы его не нашли ни демократы, ни иностранцы. Лучшие времена наступили только благодаря некоему олигарху, решившему на сэкономленные от уплаты налогов средства, в глубокой тайге и в тайне от общественности, разработать новое космическое транспортное средство. Про неуплаченные налоги вставлено не для красного словца, это именно так в романе и описано: на деньги, сворованные у государства, олигарх разрабатывает новые космические технологии. Ну, чего только не позволишь в фантазии для осуществления мечты! Чем олигарх так глянулся Журанкову, не совсем понятно. Ясно, что для овладения новой коммерческой технологией хитрый делец-нувориш всего лишь инсценирует на людях свою заинтересованность космосом.

Фантастические проекты В.Рыбакова великолепны в своём гигантизме и подслащены толикой патриотизма (видимо, с целью притупить критическое осмысление), но что хорошо в выдуманном мире фантазий, то разбивается вдребезги от соприкосновения с реальностью, и прожекты не перестают от этого быть нелепыми. Например, он предлагает восстановить систему “ГЛОНАСС”, чтоб не зависеть от иностранцев (с.179). Подозреваю, в следующем романе с таким же успехом будут обоснованы необходимость создания “Русской компьютерной Операционной Системы”, “Русского летоисчисления”, “Уникальной Русской Вилки” или даже “Русского Автомобиля”.

Жалкая детективная линия в романе строится по лекалам тридцатых годов, с обязательными циничными шпионами, мерзкими вредителями и кристально честными россиянами. Не стоит даже пересказывать сюжет, ибо он носит всего лишь подчинённое значение, обрамляя размышления автора о месте России в мировой политике и истории. На три четверти книга – чистая публицистика, и, чтобы не уподобиться Чернышевскому с его бессмертным “Что делать?”, автор вкладывает свои взгляды и свои размышления в уста журналистов, безработных учёных, успешных олигархов, китайских и американских шпионов. А потом увлекается и не замечает, что тринадцатилетняя девочка периодами пересказывает Достоевского, а фашиствующий болван как профессиональный историк рассуждает об историографии русско-польского вопроса. Ну, раз публицистика, то и разбирать книгу можно по законам публицистики.

Симпатии автора однозначно на стороне Советского Союза (не знаю, дошло ли до Санкт-Петербурга известие о его распаде): если фигурку стройной девушки обтягивает майка, то обязательно с надписью “СССР” на груди, если на скамейке стаканчики и окурки, то персонаж обязательно вспомнит советское время, когда мусора в парках не было, не говоря уж о изумрудной зелени травы образца 1976 года.

Любопытен пассаж про советские репрессии: “Коммуняки хоть и насиловали, когда им в их бреду это казалось необходимым, все же чуяли сами, что совершают нечто ужасное и отвратительное, — другой рукой тут же норовили как-то извиниться и подсластить произвол” (с.102). Интересно было бы озвучить эти оппозиционные пары, посмотреть на эти симметричные ответы, подержать в руках эти горькие и сладкие пилюли: на одной чаше весов расстрел Мейерхольда, на другой – массовое издание “Первого удара” Ник.Шпанова. Сначала загнать всех крестьян в колхозы, а потом одуматься, подсластить произвол, и ввести паспортный режим для горожан.

Среди персонажей романа, если человек придерживается вдруг либеральных взглядов – то он обязательно будет непримиримым, воинствующим и недальновидным, карикатурно нарисованным журналистом Бабцевым (прямолинейный намёк на радиожурналиста Бабицкого?).

Если человек придерживается патриотических взглядов, то ему и все девки дают, и в семье у него полный порядок. А если персонаж фашист – то он настолько милый и обаятельный, настолько умный и эрудированный, настолько дружелюбный, что кажется, что это не нацист, пристреливший инородца, а герой из крапивинской книжки про романтичных пионеров. Юному фашисту у Рыбакова дают пять лет условно за убийство по неосторожности — но это мелочи, это частности, мало ли, может, это олигарх потянул за какие надо ниточки, и мальцу дали такой срок, не новость, не концептуальная новость.. Но что же тогда Рыбаков так удивляется разгулу бандитизма, я не совсем понимаю.. Ведь когда это надо для своих (реальных родных ли, виртуальных персонажей ли) – это как бы и хорошо получается.

Даже едва не убитый нацистом персонаж книги, развалившись на больничной койке, лёжа под капельницей, настолько очарован фашистской сентиментальностью, что выдает такую примечательнейшую фразочку, выдающую какой-то глубинный мазохизм интеллигента (за который Ленин называл их всех скопом “говном”):

“– Я его минуту видел, ну, от силы две — не помню, сколько мы с тем вторым друг дружку валтузили, да и не в минутах дело... Ему с самого начала противно было Шигабутдинову говорить всякую чушь. Он говорил как робот — обязан сказать, вот и говорил. Без этой их фашистской истерики, понимаете... Такую идейную речь толкал — а себе под нос, с отвращением: бу-бу-бу... А потом за какую-то минуту он успел и изумиться тому, что его руками сотворили, и посочувствовал, дурачок, своему напарнику, потому что был уверен — тот случайно человека завалил и теперь будет угрызаться... и мне впердолил уже совершенно искренне, от души, потому что товарища выручал... Он мне понравился, ребята. Я бы такого сына хотел» (с.325).

Симпатия к фашистику выражается неоднократно, причём до того, как последний был изъят из нацистского сообщества сердобольным отцом и водворён под крыло олигарха и вынужден был раскаяться и осознать всю никчёмность и невыгодность данной неконструктивной парадигмы в новых жилищных условиях в таёжном городке “Королёв-16”. Намеренные антидемократические, антилиберальные инвективы в книге смотрятся как пришитый лисий хвост к чучелу утконоса. Апологеты либерпанка могут включать “Звезду Полынь” в хрестоматию шовинистической фантастики, наряду с какими-нибудь опусами С.Волкова (“Аксолотль”), А.Сивинских (“Формалинщик”), М.Харитонова (“Дракон”, “Разоритель”).

Рыбаков по прежнему находится в плену примитивной, упрощённой, безальтернативной модели мира, в которой почему-то обязательно должен быть только один верховный руководитель, одна идеология, один, единообразный образ мысли. Как пример, можно привести цитату о демократах и либералах: “Жуть представить, что было бы, если б и впрямь они пришли к власти, да не украдкой, вполсилы, как при Пьяном Хряке, а всерьёз. Они бы всех несогласных не то что пересажали, а просто в землю вогнали по ноздри, видно же: чуть им кто слово против – тот с ходу фашист, и весь сказ” (с.203). Практика – критерий истины. На земном шарике более двухсот государств с различным политическим устройством, и хотелось бы просто посмотреть на страну, в которой демократы и либералы пересажали бы всех несогласных. Пока же этого не произошло, эти гладкие рассужденья Рыбакова остаются всего лишь подтасовкой и обманом доверчивого читателя. Особо пикантно выглядит фраза “культура-взяточник” в адрес всего запада; наверное, автор давно не заглядывал в рейтинг коррупционности.

Предназначение России Рыбаков видит в военное время – в умиротворении всех воюющих и противоборствующих сторон по всему миру, а в мирное время — в открытии новых, негодных для проживания, земель (именно так в тексте). Примеров миротворческих операций Рыбаков приводить не стал, неужели он стесняется раздела Польши, событий в Венгрии и Чехословакии, ввода ограниченного контингента войск в Афганистан? Непоследовательно как-то..

Эпизод со сдачей новых космических разработок китайцам мне вообще в предложенной системе координат слабо понятен. То есть сначала эти инженеры-патриоты готовы свою печень продать за гроши, но не продать за миллион американцам свои разработки. А тут готовы китайцам просто отдать те же самые разработки – но с целью, чтобы, значит, не было монопольного использования сверхновой технологии. Китайцы же конечно они и мирные, и дружелюбные – они и атомных бомб Пакистану отродясь не продавали, и с Вьетнамом не воевали, и с русскими всегда дружили – на острове Даманском фестиваль был, помните?

Если отбросить политику, то основная идея романа – вовсе не в особой какой-то православной миссии России, конечно же.

Михаил Веллер ещё в “Кассандре” писал, что “для долгожительства цивилизации полезнее подтягивать ремни и бухать все силы в создание кораблей для экспедиции на Марс – чем в производство услуг друг другу”.

Рыбаков продолжает мечтать о космосе, строит логичные конструкции о том, как Мечта о полёте в космос заразит людей, они начнут двигать науку и технику в сторону колонизации Луны, Марса, спутников Юпитера…

Идея отличная, однако, будучи реализованной В.Рыбаковым в рамках патриотического высокопарного детектива и сдобренная типичными националистическими пропагандистскими клише из арсенала какого-нибудь махрового квасного патриота типа Макашова или М.Леонтьева, оказалась не такой уж и привлекательной, а даже в некоторых местах – отталкивающей. Что, естественно, лишь удаляет обитателей этой планеты от космической экспансии и мирного расселения в космосе.

Вот так форма (показавшаяся автору завлекательной обёрткой) меняет смысловое содержание.

“Хороших людей нет. Их выдумывают писатели, чтобы заработать хорошие деньги”.

“Я буду продолжать копаться в грязи, я буду выдумывать все новые и новые комбинации отчаяния и грусти”.

В.Шукшин “Точка зрения”

Джефф Нун, сорока лет, гитарист панковской группы «Манчестерский шум». Роман «Вирт» – вроде как дебют в прозе, причем отмеченный премией Артура Кларка. Где-то в сети (может, на «Митином журнале»?) мотылялся его роман «Автоматическая Алиса» (1998), с картинками, стилизованными под классические иллюстрации Джона Тенниела. Но сейчас речь о «Вирте».

Слабенький микс: покрошить «Убик» и «Стигматы…» Филипа Дика (инопланетные наркотики, солипсизм), настоять на «Экстази» Ирвина Уэлша (английские маргиналы по трущобам), присыпать щипоткой «Нейроманта» Уильяма Гибсона (выход в виртуальную реальность без спецсредств) и вылить в формочку «Экзистенции» Кроненберга. Хотя нет, это, скорее всего, «Экзистенция» по следам «Вирта» сочинена была. Но меня это не радует: концептуальной новизны в «Вирте» все равно нету, и за что Джеффа Нуна хвалят в аннотации, понять невозможно.

Может, перевод жуткий, а неведомые высшие смыслы где-то потеряны при трансляции?

Или кроме Уильяма Берроуза никто писать внятно на кислотно-триповые темы не научился? Жалкие попытки родить новояз, хилый слэнг, скудная психологическая мотивация, дерганное повествование и обрывки эпизодов – вся эта литературная неумелость выдается автором за ошметки сознания.

И, что меня больше всего огорчило – отсутствие каких-либо идей, окромя стержневой: типа нет границ между реальностью и виртуальностью. Думаю, даже для 1993 года концепция новизной не отличалась.

Литературный перевод замечательный (не зря же Дм.Коваленин корпел над ним несколько лет!), посылка фантастически глобальна (со времен Чингисхана живет на Земле инопланетная Овца, попеременно вселяющаяся в людей и ворочающая свои темные делишки), а исполнение – традиционно-затянутое для мэйнстрима. Треть книги герой собирается в Путешествие, треть – едет к намеченной цели, и только ближе к финалу начинает что-то происходить. Причем, как это у них в Большой литературе водится, все оканчивается Пшиком. Я не знаю, знаком ли Мураками с творчеством К.Саймака, но история про Овцу перекликается с инопланетным преступником из повести «Кто там, в толще скал?».

Мураками:

«Сотни лет она спала в своей пещере, и надо же было именно такому безмозглому идиоту, как я, ввалиться и разбудить ее!» (с.287).

Саймак:

«А что, если существо в толще скал вовсе не хочет, чтобы его спасали?», и в самом конце: «И тот, под толщей скал, не хозяин, а отбившаяся от стада овца?».

Опять же, «Волчья сыть» М. и С.Дяченко…

В книжке десяток рассказов, так или иначе пересказывающих библейские сюжеты. Не все они великолепны (как обещают в аннотации), но особо выделяются «Потоп» – о спасении блудной женщины во время потопа; «Известен лишь Богу» – о могиле неизвестного солдата на Вашингтонщине; «Дочь Земли» – нечто подобное было у Р.Брэбери, рассказ «Пирамидка», если не ошибаюсь; «Башня» – вывернутая наизнанку история о Вавилонской башне, да к тому же перенесенная в современность; «Эйб Линкольн в Макдональдсе» – настоящая альтернативная история, описывающая один день современной Америки с узаконенным рабством; «Складывание имени Бога не из тех кубиков» – настоящая нф-сатира: роботы на далекой планете построили догматическое религиозное учение, положив в основу… книгу Чарльза Дарвина «Происхождение видов». Прям-таки сюжет из «Сказок роботов» Станислава Лема!

«И на костях растут сюжеты..»

Юмор, он знаете ли, оживляет. Даже если на протяжении первой трети книги сын шорника будет рубить в капусту врагов на своем пути к королевскому трону, вторую треть – уничтожать государственных преступников, на означенном троне утвердившись, а там, глядишь, и достойные наследнички подрастут, средневековые нравы короля Гран-Поскони не преминут перенять, то все равно убийства выйдут опереточные, потому как перед нами комедия, а не триллер.

Новый мир Успенского – это тот же самое пространство Земли, вывернутое наизнанку после некой катастрофы. Только со времен легендарного богатыря Жихаря, награжденного «Золотым Остапом» и «Странником», минуло несколько сотен лет, и из периода варварства человечество прогрессировало до расцвета средневековья. Синкретичный мир этот построен на обломках нашей цивилизации и по степени воздействия на юмористические центры коры головного мозга (если таковые есть на самом деле) похож на эффект, производимый коктейлем Молотова при соприкосновении с работающим машинным двигателем. Географические названия претерпели изменения до неузнаваемости: попробуйте, например, соотнести выдуманные топонимы типа Хлестафорика, Стрижания, Габо-Маркес, Пуэрто-Борхес и Пуэрто-Кортасар с реальными! А чего стоят имена морских кораблей – «Партогас», «Ла Марадона» и «Хулио Иглесиас», а так же неизвестно зачем здесь появившиеся фабриканты игрушек, распространяющих выгодную для себя «гипотезу о существовании так называемых динозавров».

Фирменные «устареллы» от Успенского (переложение на образы, доступные средневековому менталитету, хорошо известной книжки или кинофильма) наличествуют и в этот романе: на сей раз читатель прослушает историю о Когане-варваре, «Новую Хронологию» Фоменко, повесть В.Сорокина «Голубое сало» и десятка два мелких историй, относящихся к делу, не относящихся, и вообще просто так, ради хохмы, вставленных в роман. На этом обширном «конопляном поле» мертвых сюжетов и древних мифов Всадник Без Головы собирается убить стрижанского мальчишку Гарри Поттера, создатели бессмертной «Олдиссеи» преспокойненько поживают в городе Хрякове, спящую в хрустальном гробу Белоснежку разорившиеся гномы показывают за деньги на ярмарках, а добрая фея Деррида с помощью чугунного дискурса подвергает врагов полной деконструкции.

Человечество в очередной раз смеясь расстается со своим прошлым.

В этой хитрой книжке как бы походя открывается секрет построения идеального – для граждан – государства. В то время как в Немчурии или там Бонжурии короли встревали в государственные дела и мешали подданным жить, правитель Гран-Поскони никому не мешал, поскольку был занят исключительно воспитанием собственных детей. Поэтому в государстве никто ничего не выполняет, а все само собой как-то делается. Воистину, самое лучшее правительство то, о существовании которого народ и не вспоминает.

Вот только тогда и наступает всеобщая «невдолбенная пруха»

Чувствуется, растет мастерство автора: удачно закрученные перипетии сюжета, когда враги оказываются спасителями, а мнимые покровители — порядочными сволочами. Закрутовка книги такова: человек из влиятельного российского Ведомства по расследованию паранормальных явлений (торчат уши Молдера, Скалли и прочих людей в черном) по собственной инициативе попадает в средневековую конюшню на другой планете, где на положении батрака вынужден поить кобыл, выгребать из-под них навоз и недоедать поганую кашу, по органолептическим свойствам ненамного от этого навоза отличающуюся. Самое поразительное, что человек ХХ века, привыкший к плодам цивилизации, привыкший ходить на высокооплачиваемую работу в модном костюме и всенепременно надушившись дорогим одеколоном, с высокомерным чувством собственной значимости, подкрепленным табельным пистолетом под мышкой, даже и не думает возмущаться! Ему это нравится: да, нет? Текст здесь явно провисает — примерно между сотой и двухсотой страницами — на этом промежутке ничего существенного не происходит, и можно спокойно их пролистать без ущерба для понимания. Потом, конечно, будут и чудесные находки, и умопомрачительные достижения в спасении погрязшего в средневековом дерьме человечества…

Ляпов тоже хватает: например, когда на нашей Земле опергруппа едет по грунтовке через кукурузное поле, то шофер боится объезжать девочку, рассевшуюся на дороге — мол, кукуруза не пропустит машину, слишком плотно растет. Маловато Михаил Юрьевич видывал кукурузных полей!

Тем не менее, форма (то бишь -- обложка)

полностью определяется содержанием.

Поэтому -- отдельное браво оформителю, посмевшему идти наперекор книгооформительской моде.

За внешней игривостью -- такие же инфантильные рассказы, брызжущие гиперсексуальностью на лоно литературной целины соцраелизма. «Декамерон» эпохи загнивающего социализма. Приквел к «Легендам Невского проспекта». Сплошной стеб, читается на вылет. Фразы юмориста бьют куда-то в район солнечного сплетения, и невозможно разогнуться от пошловатого смеха

Ее звали Норочкой, а правильнее в таком случае было бы назвать норочкой тоннель метрополитена.

... он сильно переживает за людей, вынужденных вместо презеравтивов использовать тракторные колеса ...

Весь сахар вожатые и воспитатели забирали себе и пили сироп, а мы месяц пили чай без сахара и думали, что так и надо.

--.. Она всегда жалуется, что муж почти никогда не дарит ей цветы. А если когда-нибудь приносит, то ей приходится тут же ложиться на спину и раздвигать ноги.

-- Разве у них в доме нет вазы?

И так далее в том же духе, все полторы сотни страниц.

Юмор, как показали КВНщики, продляет жизнь на три часа двадцать минут.

Да, если кто поведется на инфантильную обложку и купить своему чаду книгу именно как детскую литературу, то и детям будет что почитать: последние три рассказа сборника -- чистый Хармс.

В книге 12 граней — как у общепитовского стакана. Я расскажу сначала об одной: за стакан водки можно пропить ударник для пушки, за дюжину бутылок — сотню снарядов, за глоток пива — с потрохами выдается месторасположение артиллерийского склада, и даже ночь, это “темное время суток”, наступает тогда, когда командиру крейсера страшно хочется выпить с богатым спосором…

«На кораблях Российского флота ночь наступает тогда, когда спущен флаг, а флаг спускается тогда, когда постановлено командованием и обычаем» (с.108).

С другой стороны, книжка очень сатирическая и политически заостренная:

Обкурившиеся коноплей матросы устанавливают социальную справедливость на всем пути следования легендарного крейсера «Аврора» — от Петербурга до Москвы. Легко и приятно навести шмон на продуктовом рынке захолустного городка, контролируемым двумя десятками бритоголовых братков во главе с паханом на задрипанном «Форде», лелея в руках маузер, а за спиной имея несгибаемую поддержку в виде шестидюймовых артиллерийских орудий. «И было это все похоже на советский фильм о революции, который после обрыва ленты и долгой, бессмысленной и яркой пустоты на экране под свист и топот зала, вновь запустили и озвучили, и зрители превратились в участников ожидаемого и требуемого действия» (с.301).

Легко и непринужденно рассуждать о повышении зарплаты представителям народного образования и учителям, голышом общаясь с милыми представительницами оной профессии, временно переквалифицировавшихся в жрицы любви.

Зайдя со стороны третьей, мы видим фантастический роман: тут тебе и путешествие по реке времени задом наперед, от энкаведистских заслонов на шлюзах судоходных каналов до пристреленного птеродактиля, скормленного судовым коком на обед членам команды, и олигарх Березовский манипулирующий массовым сознанием в особо крупных размерах…

С пятой точки зрения — эстонский беллетрист написал на русском языке едкую и ядовитую книжку, порочащую армию и флот, причем для пущей конспирации издало ее (книжку) украинское издательство, отпечатав тираж в белорусской типографии. Крепко достала Михаила Веллера армейская муштра на сборах, если даже в программу нового политического движения он вставляет следующие размышления:

«За шагистику и равнение подушек в казарме по ниточкам командир роты идет в тюрьму как за растрату государственных средств, отпускаемых на обороноспособность, а не на идеальное застилание коек и балет на плацу» (с.331).

Впрочем, внимательный читатель найдет в романе еще не один десяток шуток над Красной Армией и Военно-Морским Флотом.

Со стороны шестой, в книге много и откровенных дифирамб милитаризму, спецслужбам и в особенности — флоту, здравицы в честь которого произносятся на каждой странице. Неисправимой романтикой веет от этого р-р-революционного боевика.

С десятой стороны, это — очередной трактат на тему о том, “как нам дальше жить”, лишь для большей доходчивости преподанный в форме веселого и очень смешного романа. Вся судебно-правовая реформа легко сводится к долгожданному тезису о свободной продаже оружия, «поскольку народ несет священную обязанность в любой момент и по своему усмотрению устанавливать тот общественный строй и свободно избирать то правительство, которые необходимы для блага отечества» (с.418). Ведь если незабвенный зулус Чака (1787-1828) молниеносно наказывал преступника, то чем мы-то глупее?

В начале своей писательской карьеры Михаил Веллер говорил, что хотел бы «выпустить такую книгу, чтоб все рассказы в ней были разные». Теперь же он написал целый роман, в котором каждый читатель вычитывает то, что ему самому заблагорассудится.

Поэтому-то я и не стал раскрывать все грани этого хитового произведения культового писателя.

«К концу ХХ века в России перестали удивляться чему бы то ни было, события последних лет выбрали лимит удивления у электората» (с.223).

Великолепный рассказчик, каким мы знаем Веллера, не перестает им быть и рассуждая о судьбах вселенной. Философия — любовь к мудрости, а не борьба за знания, иначе бы ее называли филомахией. Еще со времен Декарта Мудрецы понапридумывали себе жаргонные словечки, чтобы усложнить и без того сложные вещи. Рассуждения долны быть понятны. Веллер не перестает быть занимательным и веселым, даже рассказывая мрачные, в принципе, вещи. Но становится невообразимо, нестерпимо скучно: скучно от того самого ПРЕДНАЗНАЧЕНИЯ, которое (по мысли Веллера) уготовано человечеству. Руки опускаются при воспоминании о бесчисленных попытках устроить более-менее рациональную жизнь на Земле. Если бы люди были разумны, история давно кончилась. История человечества — обвинительный приговор перед Страшным Судом.

Давненько я не получал наслаждения от чтения — книжка читается залпом, буквально запоем — и является ли причиной этому динамичность повествования, или удачно выбранный сюжет, затрагивающий всех жителей Земли (экологическая катастрофа ближайших десятилетий и мечты о неиссякаемых источниках безопасной энергии) — боюсь гадать.

Первую часть романа Александр Мирер написал без привлечения ходовых штампов из арсенала авторов бестселлеров: какие, к черту, любовные увлечения главных персонажей, предательства друзей и погони, когда история Эпохального Изобретения (оказавшимся на поверку Эпохальным Искушением), способного преобразить весь окружающий мир, читается увлекательнее? Чувствуется рука Мастера, писателя из раньшего времени. Сейчас так почти не пишут. Вторая же часть романа является просто попыткой закруглиться с «хорошей миной на лице»: тут тебе и амур, и погони, и прочие атрибуты детективчика, а машинки-невридимки, спасающие героев от неминуемой смерти, сыграли роль того самого «бога-из-машины» (который опускался в конце чуть ли не каждой средневековой пьесы, дабы разрубить узел накрученного сюжета). Зло не победило, но и добро что-то не восторжествовало…

Пособие по выживанию топливно-энергетического комплекса и нефтегазовой промышленности, получилось отнюдь не совсем правдивым: стоило ли магнатам тратить несколько $ миллиардов на подкуп конкурентов, если во сто крат дешевле было бы просто их убить, причем гарантия молчания в этом случае — безусловная?

Роман не охватывает “эпохальностью” — из этого ряда можно вспомнить «Мир на Земле» и «Футурологический конгресс» Ст.Лема, «ТП» — повесть самого составителя серии Виталия Бабенко, «Времена негодяев» Э.Геворкяна и уж конечно же «Катализ» Анта Скаландиса — роман о дубликаторе материи (его нельзя отнести к изобретениям, так как эта вещь попала в наш мир извне) полностью изменившим не только технологию мира, но и все стороны его жизни, начиная от сексуальных и кончая социальными. Повторюсь, «Мост Верразано» не охватывает окружающее так глобально, он лишь ставит проблему перед узким кругом лиц. Так вот, это изобретение так и останется частностью, эпизодом, о котором мало кто знает и уж тем более никто не воспользуется, когда нефть кончится и действительно прижмет. В истории не было такого случая, чтобы необходимое (и существующее уже) изобретение обнаружилось бы вовремя. Значительно позже — да, возможно, но уж никак не в критические моменты существования.

Приключения супермена, заброшенного из двадцатого века в древний Вавилон IV века до н.э., сбалансированы неучтённым фактором – деятельностью местного пройдохи и афериста, вынужденно выдающего себя за царя иудеев Даниила. Кроме того, экзотика Междуречья играет на руку В.Свержину, и чтение страниц с описанием шумерского быта могут дать хоть какое-то дополнительное знание, либо стимулировать интерес к получению оного из других, более вменяемых источников. Но и в этом романе Свержина появляются совершенно ненужные «летающие дракончики» — кроме как данью моде на фэнтези, никакой иной роли они не играют.

Жил обычный человек, служил клерком в мелкой торговой фирме. Но однажды его заставили работать в межмировой таможне, на перекрестке между пятью мирами.

Конечно, способ, каким Кирилла выкидывают из «списка живущих», иначе как кафкианским не назовешь: его неожиданно забывают сослуживцы, соседи, друзья и даже родители убеждены, что перед ними -- ненормальный шутник, а вовсе не родной ребенок. Мастерски наведенная выборочная амнезия людьми не ограничивается, а плавно захватывает и юридическую составляющего гражданина Данилова К.Д. 1978 года рождения: ни в поликлинике, ни в дэзе, ни в любом другом заведении не остается ни одного документа, свидетельствующего о его существовании, а потом в прах рассыпается и его паспорт. Без паспорта, если кто вдруг не знает, в Москве делать совершенно нечего, это вам не Англия.

Сидит теперь Кирилл в трехэтажной башне с удобствами, одна дверь в Москву выходит, другая -- в мир а-ля XIX век по Жюль Верну, третья -- на безопасный курортный пляж, четвертая -- в Нирвану, абсолютный наркоманский рай, а пятая -- на Землю-1, мастера с которой, собственно говоря, и устроили эту вереницу отражений с разнообразием обитаемых и необитаемых, гостеприимных и неприветливых, интересных и опасных миров. Кирилл, конечно, не сидит в башне, а путешествует по мирам и пытается узнать, за что его таким подарком судьба наделила, может, и не подарок это вовсе, а наказание? Не прошло и суток, как выясняется неприглядная сторона индивидуальной утопии: если кому-то хорошо, то всегда есть и недовольные; причем в количествах, явно превышающих число безусловно довольных. Прямо-таки закон сохранения вещества применительно к такой зыбкой материи как «счастье».

Опытные люди конечно растусовывают Кириллу, что «Ты собираешь налог с товаров. И можешь полностью тратить его на себя» (стр.161, занятный собирательный образ «силовика» в массах сложился, не находите?), и что кроме денег «Ты получаешь полное здоровье и огромную способность к регенерации. ... Полагаю, даже если отрезать голову, она способна прирасти обратно» (стр.157). Потом открытым текстом вбивают в голову потенциальному бунтарю: «Честно исполняй свою функцию -- и у тебя все будет хорошо» (с.192). Что ж, расхожие успокоительные сказки для быдла: очень уж недавний «социалистический феодализм» напоминают, который так мил сердцу некоторым политикам, гротескно выведенным в романе. Чего стоит только фраза «Эта дверь нужна нашей родине» из уст депутата ГосДумы Димы, (стр.211), безусловно отсылающая читателя к риторике неумех-экспроприаторов вековой давности, чьими идеологическими детьми и являются нынешние горе-радетели за мифическую «единую национальную идею» и никому не нужное «удвоение валового продукта».

Искусственные миры, куда силой внешних обстоятельств непреодолимой силы забрасываются люди из привычного мира -- вовсе не так уж и редки в фантастике. Рискнуть создать явно искусственный мир пробовал, кажется, каждый профессиональный фантаст. Вопрос лишь в том, для чего создается этот явно неестественный мирок, чья искусственность осознается его обитателями?

И если Филипп Фармер, например, начал городить бурлеск из приключений (как в «Мире реки»), Майкл Муркок в конечном итоге свел приключения бессмертных героев к декадентским оргиям на краю света, Братья Стругацкие показали жизнь социума и бездуховные эксперименты над ним, сродни коммуно-фашистским построениям, то Сергей Лукьяненко ограничился только попытками приключения тела.

Миры, описываемые Лукьяненко, живы и осязаемы, будь то обычная московская улица или выдуманная набережная моря, кишащая гигантскими спрутами, на Земле из параллельного мира. Весьма тщательно и достоверно выписаны как сами герои, так и мотивации их поступков, читатель как бы вживается в персонажа, и несется по роману уже в шкуре главного героя. Но в этом редком писательском мастерстве есть и изрядный минус: вживаясь в персонажа, читатель сразу замечает ситуационные ошибки, допущенные автором. Так и в случае с «Черновиком».

Откуда взялся казан с горячим пловом, если его не учуял нос главного героя? (глава 22).

Почему моментально выскочили соседи по лестничной клетке, как только девушка-акушерка начала орать, что ее убивают? (глава 5).

В первом случае запах плова просто-таки обязан был учуять любой человек. Во втором случае Кирилл мог просто успеть сбежать с места преступления -- выскочить из квартиры и ринуться по лестнице вниз все равно выйдет быстрее, чем соседям -- выйти на помощь пострадавшей; у него это получилось бы быстрее хотя бы просто потому, что на его стороне только один возможный выход из сложившейся трагической ситуации -- бегство, а у соседей -- полная неизвестность по поводу происшествия в чужой квартире.

Но это так, мелкие придирки к шероховатостям.

Новый роман Лукьяненко получился очень уж «московский». Не в том смысле, что роман привязан к топографии столицы, а в том, что автору удалось показать человека, перекованного мегаполисом: в сферу его жизненных интересов не входит абсолютно ничего лишнего, что могло бы ему помочь или навредить. Его интересует только то, что помогает выполнять его функцию, будь то торговля запчастями в компьютерном магазине или наказание преступников в параллельных мирах. Кстати, наверное именно по такому принципу и распределяют способности всемогущие мастера с Земли-1: функционалами становятся только те земляне, которые ничем, кроме как своей функцией не интересуются и не могут интересоваться в силу склада своего характера. Где, как ни в мегаполисе, устанавливающим особые правила жизни для своих обитателей, легче всего найти таких бездумных исполнителей?

-- Ты способен пить пиво, когда где-то убивают женщину? <...> Способен. В мире все время кого-нибудь где-нибудь убивают. Не умирать же от жажды» (стр. 199).

Какая такая война? А, так это на юге.

Когда же беды начинают входить в его дом косяком, когда война входит в его личную жизнь и рушит все планы... и, не найдя помощи у окружающих, герою приходится элементарно дезертировать, как неприспособленному к выживанию в экстремальных условиях, только тогда может быть его настигает катарсис.

Жаль только, что после очищения человек иногда чувствует себя как использованный лимон. Выжатый до последней капли, сморщенный и абсолютно никому не нужный лимон, выброшенный на помойку.

В подавленном состоянии Кирилл готов полностью отдаться в услужение высшим иноземельным функционалам, если б только не очередное издевательство со стороны новых хозяев: Кирилла лишают всех способностей, низводят в ранг простого человека, и убивают возлюбленную.

И тут Сергей Лукьяненко теряет чувство меры, идет на поводу своего персонажа, и, как следствие, впадает в дурную бесконечность: после утраты суперспособностей он наделяет своего героя гиперспособностями.

Думаю, во втором томе сериала Кирилл будет мстить, и месть его будет ужасной.

После чего книга приобретает совершенно закономерный в предложенных обстоятельствах поворот. Кирилл направляется в Харьков, где есть симпатизирующая ему женщина, кузнец-оружейник, (по совместительству назначенная межмировым таможенником), с помощью которой, надо предполагать, Кирилл будет мстить иноземельным функционалам.

Тем не менее книга содержит вполне здравый вывод: если сильно разозлить, то даже самый простой человек станет революционером. Или террористом, если пользоваться современной лексикой властьимущих.

Если использовать закон Мура, гласящий, что удвоение тактовой частоты процессора происходит каждые восемнадцать месяцев, то действие книги происходит где-то буквально через пару лет: шестисотые пентиумы становятся реальностью, а для героев книги вожделенной начинкой писюка является пентиум в гигагерц.

Вторая книга про Глубину развенчивает эпоху радости и первоначального знакомства с Сетью; кончились альтруистические фидошные ночи и начались тяжелые коммерческие дни интернета. Как и всякое сообщество, сообщество жителей Диптауна, этой виртуальной коммуны, прошло фазу восторгов и перешло в состояние перманентной борьбы за выживание.

Лукьяненко не может не вписать в окружающую “вербальную нереальность” элементы настоящего: появляются библиотека имени Мошкова (реально существующая виртуальная библиотека Мошкова), ресторан «Три поросенка» (шуточное название московского КЛФ «Три парсека»), воронежская ПТИЧКА КАР-КАР (интернет-журнал РЕДКАЯ ПТИЦА), липецкая ШЕЛУХА (догадайтесь сами). Но не перегибает ли автор ветку, на которой сам же и сидит? Беда Сергея Лукьяненко заключается в том, что свои личные оценки он без обиняков вставляет прямым текстом. Например, фраза «Какая гадость этот классический киберпанк…» (с.405) совершенно неуместна в контексте описываемой драки с таксистом-кибером. Зачем пинать классиков жанра, с тучных силиконовых полей которого имеет счастье кормиться не один автор? Ведь Уильям Гибсон — много революционнее Сергея Лукьяненко, Брюс Стерлинг на несколько порядков лучше разбирается в технике, а Руди Рюкер — смешнее (видимо, именно поэтому до сих пор ничего не перевели из его книг на русский язык).

Роман является образцом той самой «фантастики Пути», о которой долго говорил Сергей Лукьяненко, и которая наконец-то удалась ему как никогда раньше: герой все время куда-то идет или едет — на работу, к незнакомым людям, в ресторан, через игру «Лабиринт Смерти» к последнему уровню, и даже во сне он не прекращает ходить. Но не под себя. В Пути наш старый добрый знакомый, потерявший многие свои умения и навыки, ни чем не лучше обычного человека, и роман начинает казаться принципиальным анти-геройским произведением, не лишенным, впрочем, атрибутов геройского жанра фэнтези: некоторых персонажей книги зовут Маг, Император, но постепенно сила магии нарастает, и ближе к финалу чудеса проявляются в полную силу, и обязательно произойдет что-нибудь, фантастическое даже по меркам обитателя фантастической книги.

Конечно, за всей этой феерией скрываются и маленькие неувязочки. Сравните, например, такие утверждения, прозвучавшие из уст главного героя: «Я Ромку знал только виртуально» (с.109) и «В реальности мы встречались лишь один раз» (с.269).

Любопытен состав книги, ингредиенты: на каждого мало-мальски значимого героя положена своя, интересная тайна или загадка, причем главный герой прямо-таки нафарширован секретами — на то он и супермен, в конце-то концов.

Если мне не изменяет дырявая память, это уже тридцать какая-то книга Сергея Лукьяненко. Сочиняет он хоть и много, зато – не в пример многим отечественным фантастам – качественно, с психологической достоверностью выписывая главных персонажей (опуская, впрочем, проработку второстепенных – но и это ба-а-альшая редкость в нашей жанровой резервации), а сюжеты его романов всегда слабопредсказуемы, что делает процесс чтения увлекательным.

Однако написав такую порву книг нельзя не начать самоповторяться (читателям, знакомым с «Лордом с планеты Земля», дилогией «Звезды – холодные игрушки» многое в новом романе покажется повторением пройденного). Осознанно или не очень, но Лукьяненко моделирует в романе такую ситуация, при которой на Земле наступил общий кризис писателей и поэтов, вынужденных обслуживать государственный аппарат, либо забросивших писательство и ударившихся в путешествия по иным планетам.

Ситуация такая: некие инопланетяне понастроили на всех обитаемых планетах телепортационные станции, и разрешили свободно ими пользоваться, в обмен на интересные истории, рассказываемые путником служителю станции. Одна поездочка – одна байка или притча. Аргентинский товарищ Борхес Хорхе Луис только раза четыре пропутешествовал бы (помните его незабвенное «в литературе есть только четыре сюжета…»?), но кое-кому удается прыгать по мирам несчетное количество раз. Рассказчиков таких мало, а дел на иных мирах – много, поэтому приходится нашим сказочникам зачастую подрабатывать выполнением чужих поручений: то человека на иной планете найти, то весточку передать, а то и вовсе – должника грохнуть.

Частному детективу Мартину поручили найти сбежавшую из родительского дома девушку, вот и бегает он за ней по семи планетам, попутно вживаясь в иные миры с чудным социальным устройством, необычайно быстротечным циклом жизни, или даже – с непривычными физическими свойствами. (Была там планетка с чудовищной силой поверхностного натяжения воды. А по слухам, есть миры в нашей галактике, где число Пи равняется четырем. «Значение косинуса в военное время может достигать пяти»). Каждый мир – это отдельная повесть, со своей завязкой-развязкой-финалом (всегда, между прочим, трагическим), и только Мартин бегает за беглянкой как по замкнутому кругу, все больше и больше уподобляясь герою какого-нибудь плохого фэнтезийного сериала, просто-таки обязанного выполнить неуправляемую авторскую волю, наперекор логике, здравому смыслу и окружающим обстоятельствам.

Отсюда проистекает и главный недостаток книги: скомканный финал.

Виталий Каплан (если мне память не изменяет, редактировавший эту самую книгу) в рецензии (ЕСЛИ № 10’2002, с.285) уже сетовал на то, что концовка явно провисает, но видит в этом «открытый финал», за пределами которого читатель сам должен додумывать, почему так, а не эдак. Мне же ситуация видится в несколько ином свете. Герой, отказавшийся от божественного всемогущества – это уже как бы и не совсем герой. Он может сколь угодно долго развивать аргументацию в пользу отказа от вертикального прогресса и уверять читателя в верности стандартной мещанской триаде (дом-семья-работа), но за этим финалом четко видится всего лишь неспособность нашей современной фантастической литературы к осмыслению прогресса разума, невозможность оторваться от зрелищной космической пострельбухи и подняться хотя бы до уровня довоенных наработок Олафа Степлдона.

Какие там создатели звезд и творцы новых планет!

Нам бы поесть чего.

Не зря же главный герой так смачно и обстоятельно кушает в каждом прологе.

Что тут уж такого фантастичного – ума не дам.

Две трети романа — большая экспозиция. Потом происходит Происшествие, и оставшаяся треть текста — расследование, которое ведет не кто-нибудь, а Шерлок Холмс (пусть и клон великого сыщика из XXI века). Описание мироустройства у Лукьяненко великолепно деталями (взять, например, идею жидкой татуировки — эмоционального сканера, или трансформацию канцелярских крыс — в канцелярских же паучих!).

Однако перейдем к концепции счастья, нарисованной Сергеем Лукьяненко. В мире далекого будущего счастье закладывают в людей генетически: при исполнении своей работы, для которой сконструирован данный человек, индивидуум получает безграничное наслаждение и море положительных эмоций. Если у Вячеслава Рыбакова в «Гравилете» обычные люди могут быть счастливы без каких-либо изменений, то у Лукьяненко для достижения всеобщего счастья необходима коренная перестройка организма.

Во второй книге дилогии, изданной спустя пару лет, действие происходит через две недели после окончания части первой, «Холодные берега».

Роман получился на редкость смешным и веселеньким — по разудалости и бесшабашности он напоминает трилогию «Остров Русь» того же Лукьяненко и Буркина, разве что диспуты об оправдании бога за существующее зло (теодицея) предполагают наличие второго плана в приключенческом романе. Одна из ключевых сюжетообразующих идей дилогии (почти полное отсутствие железа в мире) не выдерживает критики при ближайшем рассмотрении: в промышленных нуждах вполне можно обходиться свинцом, алюминием, медью, оловом и ихними сплавами. Бронзовые втулки в двигателях, кстати, долговечны и в смазке почти не нуждаются. Машины станут дороже, но прогресс радикально не остановится. Разве что строительного железобетона не было бы, потому что только у железа и бетона коэффициент расширения и сжатия при перепаде температур одинаков. Ну и не нужны небоскребы, делов-то.

Приключения на долю героев выпадают всё какие-то комичные, и выходят они из передряг легче, чем месяц из тумана в известной считалочке.

Узник тюрьмы строгого режима сражает наповал маленького стражника, кинув тому в лоб зеленое яблоко; обманывает постовых, суя им под нос ведро с помоями и выдавая их за супчик… Или такой финт — город окружен по периметру, аэродром перекрыт, река просматривается. Как бежать? Известно как: подземный ход есть, прям из театра — и через государственную границу, всего-то километров тридцать под землей по карстовым пещерам! У героев книги не суперфантастическое везение, у них просто-таки полоса гиперудачных обманов и ультравезений на фоне прогрессирующего фарта. Если дюжине человек требуется перебежать охраняемое летное поле аэродрома и захватить для побега планер османских ВВС, то надо всего лишь сказать стражнику: «мы идем к начальству, и начальство знает о нас». Все расступятся! Янычары так и поступают правда?

Боги тоже шутку чтят: первый Искупитель, пасынок Божий, две тысячи лет назад прикольнулся в особо крупных размерах — взял с собой на Холод (отправил в недоступное параллельное пространство) всё железо, о каком только знал, плюс все известные ему крупные месторождения. Да такому несуну позавидуют легендарные Лисовский, концерн АНТ и Боливар: оставил, добрая душа, без средств производства всех своих потомков. А если представить, что Искупитель прихватил вообще ВСЕ железо, то извлечение из планеты Земля трети (!) ее массы неминуемо повлечет за собой веселые изменения околосолнечной орбиты и периода вращения вокруг собственной оси, не говоря уж о таких мелочах, как исчезновение магнитного поля. А нет магнитного поля — нет и защиты от солнечного излучения. Впрочем, это уже наши собственные спекуляции.

И мне показалось, что этот большой смешной роман (не везде смешной, но уж то, что книга на редкость несерьезная — это точно) имеет весьма странную концовку, которую надо просто представить мысленным взором. Особенно финал, когда полубог, наследный принц Маркус, открыв на небе старую заначку своего предшественника, заваливает две противоборствующие армии кучей старого железа, и солдаты стоят по колено в ржавом металле, как золотари в дерьме.

Эта книга рассказывает о приключениях в 20 веке паренька из прошлого, повидавшего инопланетные чудеса будущего. Очень интересная коллизия, это не просто рассказ о линейных попаданцах из одного времени в другое, тут более усложненная коллизия.

Кстати, описание студенческой жизни и работы НИИ подвигло меня к поступлению в институт.

забавный и нетрадицонный аспект телепортации :)

Я проверял эту книжку на людях, которые не читают ничего — проглатывали взахлёб в один присест.

Падало прошлогоднее Солнце

Это, знаете ли, находка: печатать короткие произведения чуть ли не на картоне: сборник в 528 стр. по толщине и по весу сравним с дутыми семисотстраничными эпопеями, и это при том, что собственно сам новый роман занимает 380 страниц крупным шрифтом. Книг Лукиных с середины 95 года вышло уже, наверное, пять, и все они пересекаются по части содержания. Этот принцип дублирования — одно из спасательных средств для писателей, пишущих меньше, но лучше остальных. Правда, что касается именно этого сборника, вышедшего под лейблом фэнтезийной серии «Заклятые миры», то в его составе для полноты фэнтэзийной картины не хватает рассказов «Государыня» и «Рыцарь хрустальной чаши». Тогда и «Словесники» смотрелись бы как художественное приложение к «Манифесту…».

В «Солнышке…» люд добрый попадает под землю, а в «Ахероне» — пытается выбраться на свет.

Фэнтэзи по-славянски, «Империя Атома» Ван-Вогта из дерева, «Опрокинутый мир» Кристофера Приста на русской почве, читать намного приятнее: какие слова, какие обороты! А имена? Кудыка, Докука, Ухмыл, Шалава Непутятична. Музыка имен. Это вам не нортоновские-муркоковские-фрайеровские Летбриджи, Мирддины, Херлвины, Нур-Ары и Торил ор-Твайн ор-Эдельстеры.

Вдосталь поиздевался Лукин над словарем Даля (веревка — вервие простое; ажно — инда). Варяги похожи на персонажей из сатириконовской «Всеобщей истории» — такие же прямолинейные, тупые и смешные, а греки — типичные представители средиземноморской национальности. Множество аллюзий найдет читатель: и карикатуру на сепаратизм, и коррумпированность чиновников, даже идею о релятивизме Истории. Шуткой мрачною сей роман является. Как писал Веллер, интересная наука история — «очень настраивает на юмористическое отношение к происходящему». Мир получился до рези в глазах узнаваем, но все ж таки не нашим, чтобы прикрепить ему ярлык альтернативной истории.

Сотворение альтернативных миров — вот та новая ступенька, на которую взошел блистательный автор Евгений Лукин.

Роман представляет собой смесь мессианской фантастики реалистического толка: от «Дьявола» С.Ярославцева до «Человека напротив» В.Рыбакова, с дозой обеих «Ночей…» А.Щеголева. Материализация старозаветного принципа “перелом за перелом, око за око, зуб за зуб” для жителей одного конкретного дома проходит малозаметно, но в масштабах целого района или даже города — приводит к катастрофическому переделу сфер влияния между преступными группировками и другими властями. Российский областной городок погружается в ад, отмщение не ждет полуночи, щупальца мести охватывают всех злодеев, подстерегая негодяев в любой точке города.

Но праведникам и в этих условиях приходится несладко: смотреть, как пачками умирают люди за свои грехи, могут лишь бессердечные создания. Почему же тогда преспокойненько разгуливают по улицам воры и прочие негодяи? Может, их черед еще не наступил? Добро, которое с кулаками, не уходит безнаказанно: внезапно погибают солдаты, воевавшие с фашистами. Или их потом воскресят? Нет, безмолвствует безликая, внечеловеческая система приведения приговоров в действие, и уже проходит над городом вторая волна парового катка небесного правосудия, унося кровавую жатву: начинают умирать от инфарктов те, кто портил жизнь своим друзьям и коллегам… Может ли на такую всеобщую мясорубку смотреть человек честный, безгрешный? Вот и бегут они от такого правосудия подальше. А нувориши все равно снимают свои сливки. “Кому война, а кому и мать родная”. При наваре остаются ловкие подлецы, наловчившиеся грабить без применения насилия, используя лишь неразбериху и примитивный обман. Да, знаете ли, так легко с религиозными стереотипами и идеализацией правосудия еще никто не расправлялся. Мы уже знаем, что истинным праведникам на Земле приходится несладко; теперь придется признать, что и в случае Высшего вмешательства у них также останется она лишь надежда на что-то лучшее.

В заглавном романе нарисован альтенативно-параллельный мирок, в котором могущество мага прямо пропорционально величине народной поддержки, саперы ошибаются дважды, американские гоблины пристрастились к православному ладану, а домовые ширяются смертельной святой водой. Говорят, после повести «Там, за Ахероном», на Евгения Лукина взъелись некоторые адепты догматического православия. Теперь аналогичных реакций можно ожидать со стороны белых колдунов и черных магов.

Вилка в историческом развитии этого мира произошла после 1917 года, когда волею случая были намертво связаны меж собою коммунизм и православие. Новый человек православно-социалистической формации ковался в исправительно-трудовой колонии, с младых ногтей разучивал революционные молитвы (с.196) и готовился к битве с мировым колдунизмом-демократизмом в лице вездесующегося НАТО.

В рассказе «В стране заходящего солнца» нарисована абсурдная ситуация социального устройства, при которой трудолюбивые люди и работяги оказываются изгоями общества. Эссе «Дело прошлое» вводит нас в потусторонний мир общения Писателя с Внутренними Органами, а статья «История одной подделки» (напечатан полный вариант — в «Если» был с купюрами) прибавляет шуточных доказательств в концепцию выдуманной истории Морозова-Фоменко.

Цитаты из текста:

«Государство — наиболее организованная и многочисленная преступная группировка»

«В чем состоит разница между политическим деянием и уголовным?»

Пересказывать этот роман — все равно что лишать читателя удовольствия самому пройтись лабиринтом загадок и отгадок, навороченных молодым американским фантастом в призрачном и меняющемся выдуманном мире выдуманного будущего. Начнем с того, что после некой катастрофы распалась связь между явлениями и у людей появился шанс создавать новые реальности — чем и поспешили воспользоваться наиболее наглые и активные э-э, типы, иначе и не назовешь всю эту верхушку Творцов, создающих в подведомственных им полуразрушенных городках свои извращеннейшие миры с дикими правилами и установлениями. Прошли времена экономического или силового принуждения — сюзерены правят вассалами путем непосредственного внушения подданным своих снов, своих маний, своих бредовых концепций и глупейших правил общежития. Герой книги, сам не слабый Творец Снов, бежит из одного ада в другой, перемещая вслед за собой немногочисленных друзей, спасая их таким образом от сильнейшей гипнотической зависимости.

Смешнее всего то обстоятельство, что самой противной и самой дикой вселенной, из нарисованных Джонатаном Летемом, является мир, наиболее похожий на нашу с вами окружающую реальность — где политики оболванивают горожан путем бесконечных телепрограмм.

После прочтения «Иного неба» у меня сложилось определенное, не самое лестное впечатление об этом романе; после прочтения значительно дописанной (увеличенной ровно вдвое!) версии этого произведения, мнение мое только еще больше окрепло. И вот в чем оно заключается: каждое последующее произведение Лазарчука, написанное после «Опоздавших к лету», будет сверяться именно с этим романом. Вот и «Все способные держать оружие…» всего лишь выросли из небольшого, но очень ударного по эмоциональному и моральному воздействию фрагмента легенды о том, как солдаты древнего Вавилона вынуждены сдерживать осаду врагов, и “отбили их, потому что знали каждый свою задачу и свое место на стене…” (с.388 по двухтомнику издательства “Азбука”). Из одного абзаца накручено пять сотен страниц сильного динамичного боевика, и все с одной и той же целью: подвести главных героев к ситуации, когда они вынуждены будут просто-таки спать и есть с оружием наготове, чтобы защитить свою землю перед грозящей опасностью.

Торчат, кстати, из нового романа Лазарчука уши Миссионеров Л. и Е.Лукиных — на этот раз доброхоты из будущего решили эвакуировать майя из Америки, ну а спасенные не преминули в знак благодарности перерезать полчеловечества. Наверное, мы скоро дождемся от Лазарчука, с его прекрасным, мастерским умением нагнетать атмосферу ужасного и кровоточащего, новых произведений с более четкими “хоррор’ными” атрибутами (типа Там вдали за рекой), благо спрос на ужасы выдуманные будет все устойчивей с увеличением стабильности в мире не выдуманном.

Начало ХХI века. Россия в пучине цивилизованного рынка, достигшего некоего предела своего развития. Хищные вещи века заманивают с неумолимостью электромагнита в ловушку сверхпотребительства и держат цивилизацию на коротком поводке сокращающихся ресурсов в псевдокомфорте: “Телевизоры, которые сами выбирают для тебя программы… По три автомобиля на семью. Дорог проложили: жми, не хочу… Куда, зачем? Никто не думает, не считает”.

Западные экологисты в США, Англии, Нидерландах периодически проводят так называемый Bay nothing day (День без покупок) под лозунгами типа: “Мы хотим показать людям, что можно быть счастливым, имея мало вещей”. Телевидение мало показывает такие антикоммерческие новости. Цивилизованные страны первого эшелона давно тратят на индустрию развлечений в несколько раз больше энергии, чем на производство. А впереди висят дамокловы мечи экологических, парниковых, энергетических и прочих катастроф.

“ Землю покрыла вонь городов,

Переиначив суть.

Рваный туман ядовитых болот

Гонит по небу ртуть.

Липкие пальцы сквозь телеэкран

Тычут нам наши места...”

(К.Кинчев, 1987 г.)

Десятки автономных анархических экопоселений уже давно существуют в Дании, Австралии, Океании, Латинской Америке и у нас в России. Теоретик зелёного анархизма Мюррей Букчин писал в одной из своих работ: “Анархистские представления о гармоничном обществе, прямой демократии, гуманной технологии и децентрализации общества не просто желательны, но и необходимы. Они относятся не к великим прозрениям будущего людей, они сегодня — предпосылка выживания человечества”. В XXI веке тоже найдутся любители сбежать в пампасы, подальше от парши цивилизации и гнёта Голема-государства.

Где-то в Сибирской глуши группа энтузиастов создаёт на базе пустующего городка Павловск-69 (при заброшенном в 1997 году секретном военном комплексе) сельскохозяйственную коммуну Леонидополь на 2,5 тыс. персон. Сплошная идиллия: чистый воздух, разумная достаточность, честное распределение и никакой торговли, подлинное равенство, братство и свобода. Самое безопасное место в мире — “по городу можно гулять хоть всю ночь, не опасаясь ничего. И оставлять двери открытыми. И открывать на любой стук и звонок, не спрашивая, кто там. Полицейскую службу несли две сорокалетние тётки”, которым совершенно нечем заняться. Жители города прилагают все усилия, чтобы сохранить свою природную среду, и сами определяют экологическое развитие своего поселения. Да, это верно, что со временем из ярых большевиков выросли остепенелые бюрократы, на следующей стадии превратившиеся в социал-демократов и либералов, а к 2016 году, в котором происходит действие повести, некоторые организации переродившихся коммунистов и вовсе стали напоминать общины раннехристианского облика, где стержнем всех действий человека непременно становится совесть и высокая этическая культура. (Правда, позволяющая иногда ради святого дела придушить старика подушкой, но, как говаривал Ральф Уолдо Эмерсон, “То, что у других грех, у нас с вами — эксперимент”). Но нигде не скрыться коммунизму — и вот уже в свете предстоящих выборов монарха готово решение о разгоне городка — правительству и патриархии намозолил глаза слишком безмятежный быт каких-то коммунистов-сектантов, и отшельников опять будут подводить под “тоталитарную секту”.

Однако не злые козни государственников ставят крест на вольном городе, а материализовавшиеся кошмары из тоталитарной фазы развития коммунизма вылазят из-под земли и цепкими когтистыми лапками держат своих потомков за горло и не дают вдохнуть вольный ветер свободы, дабы не было в дальнейшем соблазна строить Рай на грешной земле. “И пусть никто не покусится на Божеское”.

Лазарчук не просто создал прекрасный мир, в котором хочется жить, “как в романе Стругацких”, чтобы действительность не лупила кованной необходимостью по бренному телу, иначе это была бы утопичная повестушка; он методично разломал идиллию, чтобы у нас с вами прорезались те самые проклятые вопросы: почему нельзя в мире жить без “войны всех против всех”, почему Государство встревает грязными лапами в личную жизнь людей, почему, в конце концов, ты — должен отдать жизнь за Родину, а она — никогда?

Книжку «Из темноты» необходимо купить неофэнам, чтобы знать, из чего собственно, выросла современная российская фантастика с перестрелками и беготней по параллельным мирам, откуда пошли леденящие душу мирного зашуганного пролетария ужасы про красных коммунистических вурдалаков и сказки про затерянные секретные лаборатории. Все это с лихвой представлено на страницах нового авторского сборника Андрея Лазарчука. Только помимо непременных атрибутов социалистического хоррора и политического триллера читатель найдет колоссальный анализ устройства бюрократической машины, превосходящий по полноте анализа иные газетные разглагольствования, и вынужден будет задуматься над своим местом в этом нечеловеческом мире.

Это вам не «Гиперион» Джона Китса (1795-1821) пересказывать для сытых американских школьников, и не про бедную долю опекаемого Сильными расами земного человечества повестушки для тинэйджеров выпекать. Тут задачка посложнее: вырваться из плена набившего всем оскомину сериала Криса Картера и написать разухабистую космооперу с детьми-героями (кому же еще доверить спасение цивилизации в романе, читательская аудитория которого процентов на девяносто – именно подростки?), инопланетянами-предателями и вечной борьбой спецслужб. Заговоры (один жутче другого) раскрываются со скоростью автоматной очереди – охранка против государства, государство против людей, некоторые люди против человечества, спецназ сам не знает кого ловит а пергидрольные банды фанов Скалли и Молдера держат в страхе окружающих и иногда почему-то наводят справедливость по-своему.

«И только флот у нас в Англии честен», как говаривал Эжен Ионеску. Космофлот, естественно. Космофлот – это вааще надёжа и опора наша, за ним будущее и только там можно найти настоящих пацанов, готовых своими не до конца сформировавшимися костьми лечь за правое дело. Например, за право летать куда вздумается и куда захочется.

Мир XXI века у Андронати и Лазарчука выглядит по апокалипсически весело.

Надоело зеленым человечкам на летающих блюдцах тибрить на темных окраинах людей-одиночек. У кого-то там среди звезд хороший аппетит прорезался, и решили инопланетчики злые воровать землян кучно, пачками по паре сотен голов. Инопланетчки же добрые решили землянам помогать: истребительные кораблики там понастроили, оружие новенькое подогнали взамен устаревшего. Ну там без перегибов не обошлось: телевидение исчезло и сгинуло вместе с компьютерной техникой. Первое заменило, как ни странно, старое доброе кино, ЭВМ же деградировали до лампового состояния но все равно продолжают шевелиться. Прибамбасы из Зон инопланетного вмешательства (сталкеры! сталкеры!) нехило помогают земной промышленности – как всегда, голь на выдумку хитра, и мусор в умелых руках превращается в конфетку, согласно старой мичуринской поговорке «Сорняк – это растение, полезные свойства которого пока не выяснены».

Мораль первого тома эпопеи (а я надеюсь, что дорогие наши соавторы не похерят «Космополитов» как «Штурмфогеля») можно высказать одним предложением: не доверяй добрым дядям!

По крайней мере, не каждый прибежавший на пожар будет спасать твое имущество. Будут еще и мародеры.

Последний роман Курта Воннегута, уставшего за свою долгую жизнь шутить, прикалываться и смеяться над глупостями человеческого рода. Ему и раньше было несладко в жизни, даже не все родственники воспринимали Воннегута всерьез — например, тетка Элла Воннегут Стюарт не продавала в своем книжном магазине его книг, так как считала их «непристойной» литературой. Курту приходилось выкручиваться и делать вид, что он-де совершенно не при чем, просто пересказывает рукописи полусумасшедшего нищего графомана Килгора Траута.

Этот роман тоже в основном построен на пересказывнии рассказов Килгора Траута, чужих историй и собственных воспоминаний. Зачем люди сочиняют себе псевдонимы, помимо утилитарных целей уйти от налогов и разъяренных соседей? Прикрываясь чужим именем, как маской, можно позволить себе вольность стиля и свободу высказывания, персонифицируя себя-пишущего с неким абстрактным Траутом, перекладывая, таким образом, моральную ответственность на выдуманное лицо, существующее в воображении. Килгор Траут появляется почти в каждом романе Воннегута — то как один из главных персонажей, то в эпизодической роли.

Маска оказалась настолько привлекательной, что в 1975 году другой американский шутник и завзятый мистификатор, Филип Жозе Фармер, выпустил роман «Венера на половине ракушки», подписавшись «Килгор Траут»!

В последнем своем, мемуарном романе, Курт Воннегут не устоял против соблазна, и опять включил-таки одним из основных действующих лиц незабвенного Килгора.

Получилась не линейная мемуарная проза, а своеобразный сборник рассказов, черновиков и анекдотов, смесь фантастики, реальности и горькой сатиры — о том, как химические элементы на вселенском конгрессе приговорили человечество к смерти за всевозможные преступления; о том, как дятлы в Канаде прекратили долбить деревья ради личинок, а перешли на комаров и мошек; про какого-то двоюродного дедушку Карла Баруса, который мог бы получить Нобелевскую премию по физике, если б не ленился; про то, в каком возрасте и от чего умер брат; где и когда женились дети; почему пиво, сваренное дедушкой, получило премию на Парижской выставке 1889 года; почему в США вымер жанр рассказа; про своего литагента и привычки фронтового друга; про свои картины и «абстрактный экспрессионизм» вообще, и многое, многое другое… Книга наполнена всяческими приятными мелочами, из которых, собственно говоря, и складывается жизнь. Например, жизнь такого талантливого мастера и оптимиста, как Курт Воннегут.

Проза Воннегута насквозь афористична. Что ни предложение — то новый взгляд на обыденные вещи и устоявшийся миропорядок.

Самый главный афоризм в романе: «Святые — это люди, которые приносят пользу и поступают бескорыстно». Может быть, именно по бескорыстности скорбит Воннегут на закате жизни:

«Мое поколение в большинстве своем разочаровано».

Когда на планете идёт затяжная позиционная война между несколькими островными государствами, экономика находится в запустении а прогресс едва топчется на одном и том же месте, всеобщее ощущение упадка не может не затронуть Роберта Питера Синклера, простого обывателя, жителя Джетры, столицы Файандленда, страдающего от экзистенциальной пустоты окружающего мира.

Роберт Синклер, выигравший в Лотерею острова Коллаго бессмертие, не радуется неожиданному призу, а с некоторой ленцой и явной неохотой отправляется в круиз по экзотическим островам огромного Сказочного Архипелага.

По пути от острова к острову Питер не успевает даже запомнить их названия, не то что бы ознакомиться с нравами или обычаями островитян – настолько быстро корабль бежит от театра военных действий в нейтральные страны, где пассажиров ожидает южное тропическое умиротворение и реальная физическая безопасность вдали от бомбёжек.

Бежит и Питер, но не столько от войны, сколько от проблем: от сожительницы-психопатки, от сестры, вздумавшей взвалить на себя родительские обязанности по воспитанию уже давно выросшего и самостоятельного брата, от скуки повседневности и мрака безысходности. Как последовательный неудачник, наш герой неудачлив во всём: его увольняют с престижной работы на химическом комбинате, от безденежья он вынужден съехать с квартиры, с ним порывает девушка. В качестве компенсации, во время круиза на теплоходе Питер постоянно выдумывает себе красивых попутчиц, каких-то невест, но даже выдуманные героини не выдерживают скучного общества в компании с аутичным английским мальчиком, он бежит к ним – а они все равно бегут на острова, режут вены, глотают таблетки, но всё бесполезно, ибо они всё равно окажутся на страницах очередной фантазийной повести Питера, и будут путешествовать с ним с одной Земли на другую, как в кинофильме «Эффект бабочки» персонаж переправлялся из мира в мир посредством чтения своего собственного дневника.

Питер так и будет бежать по Сказочному Архипелагу в поисках лучшего места для жизни, идеального острова для счастья, и он готов, как пел Малежик, найти его – даже если целый век придётся плавать.

В конечном пункте турне Питеру сделают несложную, но чрезвычайно дорогостоящую (по стоимости задействованных препаратов и длительному, двухмесячному реабилитационному периоду) операцию атаназии, и его тело биологически навсегда останется молодым, двадцатидевятилетним, – таким, каким оно было на момент проведения процедуры. Но нет бесплатных подарков, и расплата будет страшнее приобретения: регенерация организма затрагивает не только сердце-печень-почки и прочий ливер, но и клетки главного органа человеческого тела, клетки головного мозга, вследствие чего пациент полностью теряет всю память, то есть теряет себя, свою личность. Для восстановления личности пациенты перед процедурой записывают свою автобиографию, и после второго рождения психиатры-воспитатели аккуратно наговаривают на чистое сознание великовозрастного ребенка его прошлое, его полную анкету.

Однако Питер подсунул врачам вместо своей автобиографии... фантастический роман о параллельной Земле. С этого-то всё и начинается на первой странице.

Хотя роман «Престиж» и написан в 1995 году, но ждал я эту книгу с 1986 года – именно тогда прочитал в серии «Зарубежная фантастика» издательства «Мир» сногсшибательный роман «Опрокинутый мир». Если не ошибаюсь, «Опрокинутый мир» до сих пор нигде не переиздавался («Машина пространства», изданная на русском в той же «мировской» серии в 1979-м, в 1996-м была переиздана некой фирмой «Эль-Фа» (г.Нальчик) в аляповатой серии «Фатум»). Прист – один из немногих фантастов, пишущих настолько сочно, что необходимо делать усилие, чтобы убедить себя в невозможности, выдуманности написанного.

«Престиж» – книга о фокусниках. Два дневника, два диаметрально противоположных взгляда на одни и те же события, разные оправдания своих поступков и проступков, разные акценты при пересказе каких-либо происшествий, а фактически – одна и та же история противоборства иллюзионистов второй половины XIX века, но преподнесенная нам с двух разных точек зрения. (Способ не нов, но достойное воплощение, способное заинтриговать читателя, встречается не часто. Первое что приходит на ум: четырехтомный «Александрийский квартет» Дарелла и маленький рассказик Роберта Шекли «Па-де-труа шеф-повара, официанта и клиента»).

И Альфред Борден, и Руперт Энджер – уважаемые в своей профессиональной среде фокусники. Но кошка пробежала между ними в юности, на заре карьеры, вот и кидают они друг другу подлянки: то посреди аттракциона Энджер, прикинувшись рядовым зрителем, начинает орать: «Смотрите на левую кулису, там ассистентка будет дергать ниточку!», а то Борден отключает электричество во время представления своего недруга. Война магов в данном случае – двигатель прогресса. И Борден, и Энджер вынуждены изобретать новые, оригинальные фокусы, чтобы противник не мог а)сорвать представление б)спокойно спать от того, что не смог сорвать представление. И тот, и другой становятся изощреннейшими престидижитаторами, блистательнейшими шоуменами, «первыми по профессии». Но Кристоферу Присту только этого противостояния мало. Прист не был бы писателем-фантастом, если б в исторический роман не ввернул какой-нибудь научно-фантастический элемент: ближе к финалу, под занавес, один из фокусников в творческом порыве изобретает... машину для телепортации.

(Может, сейчас это и не совсем «играет», но в литературе термин «телепортация» появился только в начале 1930-х годов; Джек Уильямсон в 1930-м году написал рассказ «Космический экспресс», в котором впервые в научной фантастике использует телепортацию как новое средство передвижения, а Чарльз Форт в 1932-м использовал этот термин для обозначения телекинеза – способности перемещать предметы из одного места в другое усилием воли.

Получается, что использование телепортации в конце XIX века — посильнее даже парового компьютера английского математика Чарльза Бэббиджа из «Машины различий» У.Гибсона и Б.Стерлинга).

Насколько был великолепен роман «Престиж» — настолько проходным является роман «Гламур».

Насколько «Престиж» был великолепным «производственным романом» о фокусниках, настолько бесполезно искать в «Гламуре» особенности работы кинооператора или художника-иллюстратора, хотя герой и героиня «Гламура» как раз к этим профессиям и относятся.

Не без издевки над читателем, конечно: как в «Престиже» речь совсем не о престиже, так и в «Гламуре» -- вовсе не о глянцевой жизни богемы. Но ходы в «Престиже» прописаны слишком подробно, персонажи только и делают, что рефлексируют, сюжет виляет, и в глазах другого рассказчкика опять оказывается, что все было не так, а чуть-чуть по-другому, и непонятно, сцена изнасилования героини в плюсы или в минусы идет в этой книге, а запутавшись окончательно в причинно-следственных связях, автор обрубает всё -- все кончается все пшиком, даже бога из машины не получите.

Резюме: если не читали Кристофера Приста и хотите почитать, ни в коем случае не начинайте с этой достаточно средненькой, проходной «любовной истории».

Если б мне сказали, что сценарий к «очень страшному кину» писал К.Мур – я б поверил. Та же бодяга: тихий скромный городочек, умиротворенный собственной жизнью, и тут на тебе! – в город ворвался неконтролируемый фактор, никем не ожидаемый.

У него почему-то вертелись слова Карла Маркса: “Религия – опиум для народа”. Из этого, значит, следует, что “опиум – религия наркомана”. (с.210).

Конечно, в анонсе перегнули смехотворящую составляющую романа К.Мура, но после первой сотни страниц действительно читается взахлеб – так плотно наворачивается событийная ткань повествования на хлипкую конструкцию простенького сюжета, известного еще по «Аленькому цветочку»: красавица трепется с чудовищем и спасает город от а)преступников; б)коррумпированных полицейских; в)от жуткого людоеда (то есть от самого себя, страшного).

Эдакая сказочка о деве и чудовище на калифорнийский манер: полгорода таблетками обдолбалось, сидят на антидепрессантах, сорокалетний констебль марихуану без передыху курит со студенческой скамьи еще, во дворе у себя садик каннабиса развел, окружной шериф содержит промышленную лабораторию по производству наркоты с оборотом лямов тридцать в год, а аптекарь вместо таблеток наладил торговлю плацебо (т.е. муляжами лекарств, упакованными, и, что самое ценное, стоящими как настоящие лекарства).

Говард улыбнулся, как улыбался бы гробовых дел мастер при виде опрокинутого автобуса с пассажирами. (с.345).

Ящеры-драконы спасают землю, но они же и жрут всех напропалую. Очередной кирпичик в стенку драконоведения.

В сумме весь этот черный юмор с небольшой долей наукообразного объяснения читается в один присест.

Основополагающая идея «Алхимика» заключается в двух абзацах:

1. «Люди слишком рано узнают в чем смысл их жизни. Может быть, поэтому они столь же рано от него отказываются».

2. Но надо пытаться достичь своей цели.

Все остальное – притча, растянутая до размеров повести.

Сюжет притчи прост: жил да был в Андалусии паренек Сантьяго. Отдали его учиться в духовное училище, но пацану стало неинтересно искать Бога по книжкам, захотел он странствовать по миру. Папаша, вместо того чтобы всыпать сынку по первое число (деньги-то на учебу потрачены по крестьянским меркам немалые), субсидирует его на покупку небольшой отары овец. Пастухи, мол, те же путешественники. Новоявленный пастух гоняет овец по горам и долинам, шерсть сдает, книги помаленьку почитывает. А потом ведется на лихой сон о сокровищах, спрятанных под египетскими пирамидами в Фивах. Идет к цыганке – та одобряет путешествие в Египет, только просит за это 1/10 от гипотетических сокровищ. Сантьяго в раздумьях: на кой ляд старухе проболтался? Тут ему старичок, как бы случайно рядом случившийся, вторит: давай, дуй в Египет, а мне за этот дельный совет 1/10 часть своего стада отдай. Паренек отдал. И двинул через Гибралтар в Танжер. Ну, Танжер он и в Африке Танжер. Кто не знает эту портовую клоаку и пристанище негодяев! В первый же день распрощался Сантьяго со всеми накоплениями – пришлось в мелкой лавчонке помогать хрусталем торговать. Бизнес немного окреп, Сантьяго деньжонок поднакопил, и двинул-таки через Сахару.

Там война, пришлось тусоваться в оазисе, у двухсотлетнего старика-алхимика учиться, ума-разума набираться.

Алхимик, как утверждает Пауло Коэльо, это вовсе не чувак в колпаке на голове и с ретортой в руке над спиртовой горелкой, способный превращать свинец в золото. Алхимик – это человек, познавший сущность Души Мира и свободно проникающий в сущность вещей. Ему запросто поболтать с Ветром или с Солнцем, схватить кобру за хвост или предсказать нападение бандитов.

Сантьяго идет по пустыне, помаленьку учится всяким премудростям, попадает в передряги и опять же, учится из них выкручиваться – и так до самых пирамид. Сокровищ, конечно же, он не нашел, зато путешествие получилось весьма поучительным.

Как утешение страждущим путешественникам, до сих пор сидящим по домам, кинута кость для обмусоливания на досуге:

«Каждый человек на земле, чем бы он ни занимался, играет главную роль в истории мира. И обычно даже не знает об этом».

«Овцы способны постичь все в мире. Но вот арабского языка им не выучить». (с.88)

«Любая вещь на поверхности земли способна рассказать историю всей земли» (с.143).

Сборник афоризмов и размышлений о Пути и Долге, Судьбе и Борьбе. Пауло Коэльо гуртом цитирует Лао-Цзы, Т.Гексли, Д.Беньяна, Ганди и Чжуан-Цзы – всех, у кого можно найти хоть сколько-нибудь успокаивающие размышления для подкрепления духа не очень-то уверенных в себе людей. Которые, читая «Книгу воина света», будут отождествлять себя с главным персонажем, эдаким Рыцарем и Борцом за Некое Справедливое Дело, романтично именуемым Воином Света.

Сборник нравоучительных банальностей, каковым и является произведение Пауло Коэльо, несомненно, претендует на место в массовом сознании, освободившемся после заката звезды Карлоса Кастанеды и Ричарда Баха. Литература магического реализма, находящаяся на стыке философии, мистики, фантастики и откровенного шарлатанства готова занять пустующую нишу в головах подверженных рефлексии людей, безутешно ищущих смысл жизни.

Банальности – это разумные и ясные слова, ставшие общим местом от слишком частого употребления.

Просто на каждом новом витке цивилизации опять возникает потребность в простых словах и нехитрых выражениях сущности окружающего мира. Пауло Коэльо пришел вовремя. Собрал цитат старых из философов, и явил читателям то, что читатель с легкой радостью воспримет без лишних осложнений.

«Те, кто дают, но не исполняют обещания, теряют самоуважение и стыдятся своих поступков. Вся жизнь этих людей превращается в постоянное бегство: они тратят гораздо больше сил на поиски благовидных предлогов для отречения от тех слов, которые произносились ими прежде, чем воин – на то, чтобы обещание свое исполнить».

«Воин света подобен струящейся воде, обтекающей препятствия, которые встретились ей на пути».

«Воин должен покорно ждать, когда в нужное время вступит в действие Вселенная»

«Любая задача выглядит очень простой – после того, как решена».

«Нет людей совершенных, как нет и безнадежно дурных».

Для кого книга написана? Коэльо дает ответ:

«Временами у воина света возникает впечатление, что он одновременно проживает две жизни.

В одной из них он принужден делать то, к чему у него не лежит душа, сражаться за идеи, в которые не верит. Но существует и другая жизнь, и она открывается ему в мечтаниях, в чтении любимых книг, во встречах с теми, кто мыслит так же, как он».

Для рефлексирующих интеллектуалов любого возраста, так и не нашедших способа реализовать себя на полную мощность, вынужденных тратить жизнь, чтобы играть социальную роль, отведенную для него обществом, идеализированный Воин Света будет эдаким образцом для подражания.

Что же мешает человеку отринуть первую жизнь и целиком погрузиться во вторую?

Меняя что-либо кардинально, человек мечется между Страхом потерять и Желанием приобрести.

Мечта все так же далеко – лишь выдуманный Воин Света способен с легкостью птичьего пера менять направление своего движенья – человек на земле скован обязанностями.

Но никогда не говори о своей мечте: «всякий раз, когда он говорит о своей мечте, приходится тратить некую часть ее энергии на то, чтобы облечь мечту в слова. И, если говорить часто и пространно, возникает опасность истратить всю знергию без остатка, так что на исполнение мечты ничего не останется.

Воин света знает, какой мощью обладают слова».

Так что если на вопрос старшего поколения о цели жизни представитель младшего будет с ухмылкой идиота молчать, есть вероятность что перед нами очередной помешанный на Коэльо.

Сборник странных рассказов питерского прозаика привлечет к себе внимание именно потому что Крусанов (как это указано на обложке для читателей, не акцентирующих внимание на ФИО) — автор «Укуса ангела». Насколько я понял, почти все, предложенное в этом сборнике, написано ранее «Укуса ангела», и уже выходило в свет в малотиражных сборничках. Чисто фантастических (или, если угодно — фэнтезийных; это определение более размыто и точнее соответсвует магическому, колдовскому миру Крусанова) вещей в этом сборнике практически нет: только первые три новеллы можно причислить к фантастике. Причем рассказ «Бессмертник» настолько сочный и запоминающийся, настолько динамичный и жуткий своими описаниями средневекового варварства, что по инерции прочитываешь весь остальной сборник «на вылет» в поисках чего-то похожего…

И жестоко обламываешься.

Остальные произведения, мягко говоря, до занудства многословны, до тошноты велеречивы, сотканы из ничего не значащих пустопорожних фраз и читать их можно лишь от нечего делать. А можно и не читать вовсе. В конце концов, нигде не заявлено, что эта книга — Фантастика, так что пульп-традиционалисты могут ее просто-напросто игнорировать. Сугубо реалистическая повесть «Дневник собаки Павлова» содержит пару анекдотов: как призывник от армии косил (глава 5) и как на семинаре молодых писателей биолог читал главу «Шистозомный церкариоз человека» из своей диссертации «Развитие партеногенетических поколений трематод Филофталмус рионика» под видом авангардисткой прозы.

Странно как-то получается: когда автор пишет фантастическую выдумку, получается интересно. Когда же он придерживается реалистического канона — выходит скучища. Или это у меня аберрация вкуса произошла на почве преимущественного чтения нф?

Роман в жанре мОгический некрогероизм — в том смысле, что геройство в фантасмагорическом альтернативном мире заключается в увеличении числа смердящих до небес завалов искромсанных в гуляш человеческих трупов, а “могический” — от того, что колдуны в той Росиийской Империи воистину делают всё, что могут. Дуэли проводят на шаровых молниях, консулов народ выбирает вполне демократическим путем, предварительно отупев немного перед экраном телевизора, страной восемнадцать лет правит труп, а пророчества неизменно сбываются.

Удачливый генерал Иван Некитаев с холодной жестокостью расправляется с противником, вырезает целые села (дабы исключить партизанщину в тылу), каленой метлой наводит железобетонную дисциплину в вверенных ему частях, как раскаленный до бела булатный клинок проходит по Кавказу, Восточной Европе и шутя отсекает от Турции исконно русские проливы. Если ему поставили боевую задачу отвоевать очередной лакомый кусочек для Великой Империи, то для достижения Цели можно делать всё, что Душе угодно. А в душе Некитаева, фанатично идущего к безграничной, неохватной, вселенской власти, поселилось убеждение во вседозволенности. В мечтах он уже Император. А если мечты достаточно сильны, то человек уже живет в этих самых грезах. Некитаев живет императором, волюнтаристски презрев правопорядок, честь, совесть и другие предрассудки.

Крусанов взахлёб рассказывает историю прихода к власти императора, то и дело отвлекаясь на второстепенные, третьестепенные и вовсе не существенные для основной сюжетной линии эпизоды, которые, тем не менее, весьма важны для создания целостной картины чужого и чуждого нам мира альтернативной вселенной. Отсюда скоропалительность и конспективность изложения, экскурсы в выдуманную историю и лаконичные пересказы судеб людей, стран и целых народов, на свою беду существующих в рамках Империи.

Если власть Императору дана Богом, то «ни над собой, ни под собой, ни тем более окрест Император не имеет никакого высшего метафизического принципа, с которым он вынужден был бы духовно считаться». Строго по Достоевскому — если Бога нет, то всё дозволено. Дозволено украшать восставшую Варшаву гирляндами из висельников, позволительно выжигать огнеметами целые провинции, сечь головы оппозиционерам, нашедшим в себе наглость заикнуться об отклонении от либеральных ценностей и уж тем более разрешено применять против мирного населения новое сверхоружие, отравляющее воду, землю, воздух и скалы. И уж тем более позволено привлекать на свою сторону таинственных могов и колдунов, силою своего ведовства превращающих кости людей в труху, отчего колонны повстанцев и сепаратистов оседают слизняками в придорожную пыль.

«Бог стоит во вселенной на одной ноге, как цапля. Россия — стопа Его. Оттого-то Ему нас и не видно». На этой земле дозволено всё.

Но проходит пора удач, ликования от скорых побед сменяются плачем по не вернувшимся сыновьям, и нет повода для сладостных триумфов, когда с трудом удерживаемый Суэцкий канал вот-вот оттяпают англичане. «В войне слишком много жизни, поэтому здесь сама собой плодится смерть».

Битва гиперимперии со всей Европой и Североамериканским Штатами затягивается в семилетнюю кровавую бойню. Линия фронта, проходящая через два материка, не может не прогибаться от внутренних слабостей перманентно воюющей державы.

И уже не помогает дешевое алхимическое золото, идущее на закупку оружия и подкуп оппозиции в стане противника.

И уже солдаты едко шутят над членами семьи императора и иронизируют над его глуповатым бесталанным наследником — а это, как ни крути, последний из признаков разложения существующего строя.

И остается только один способ одолеть противника — впустить на Землю первородное зло, уничтожить весь мир, целиком и без остатка.

Психопат, нарисованный Павлом Крусановым в роли Императора России, не колеблясь пойдет на такую жертву.

С научной, технической точки зрения концепции Колодана представляют собой примерно уровень знаний обывателя конца 19 века (или наши представления об уровне тех знаний в области натурфилософии). Может это обстоятельство как раз поможет его произведениям легче восприниматься вне круга фэндома.

Идейки просты, но повторяемость их в тех или иных вариациях заставляет заподозрить неладное. В одно рассказе низкими ритмичными звуками можно уничтожить кристаллическое ядро земли; в другом вызвать антиматерию из параллельного пространства – и опять таки непреднамеренно уничтожить Землю. В «Собирателе камней» звуковые волны используются для вызова реликтового глубоководного чудовища из морских пучин, а в «Последней песни Земли» жабы (тоже своего рода чудовища) спасают Землю от разрушения звуковыми волнами же.

В одном рассказе художник-анималист, рисующий акварельки для журнала «Популярная наука», с большим напрягом, но спасает-таки землю от апокалипсиса, тогда как в рассказе «Тяжесть рыб» его внук(?) фотограф не успевает спасти землю от разрушения. В «Отрицательных крабах» главный герой рассматривает микросокопический макет железнодорожного вагончика «Невероятного цирка Барсума», который уплыл из рассказа «Затмение».

Скомканные финалы – это не признак ученичества, это свойство жизни вообще, равно как и сама жизнь – она не предполагает великолепных концовок ни в чьей жизни. Отсюда общая мрачноватость атмосферы рассказов; но происхождение этой печали — от мудрости, набранной человечеством к концу своего существования, от тоски и осознания тупика в развитии, и от ясно видимого обрыва, к которому подошла на полном ходу цивилизация.

Небольшая повесть «Затмение» напоминает набившие оскомину фокуснические эскапады циркачей. «Престиж» К.Приста, «Картер побеждает дьявола» Г.Голда и мн.экранизации интерес к теме инициировали немалый, но множественные повторы или случайно одновременно появившиеся зарисовки на ту же тему, но не несущие ровным счетом никакой иной нагрузки кроме как «показать цирк, арену с шапито» — зачем оне?

«Над бездной вод» — об одержимости исследователя, настолько одержимо ищущем предмет поиска, что он сам (предмет поиска!) приходит к нему.

«Покупатель камней» — самое серьёзное произведение, интонационно напоминающее ранние рассказы Балларда. Вообще это достаточно смелый аванс – сравнить с Баллардом, но то, что я прочитал, имеет всё-таки сходство с ранним Баллардом (времен сборника «Красные пески» например, да собственно идентичная и превалирующая тематика авторов — «ожидаем конец света»).

Соприкасается два мира: мир реальный, описываемый позитивистами в рамках научного мировоззрения, и мир сказочных инфантильных фантазий. Мир плоский, как монета: на одной стороне правит бал реализм, на другой – фэнтези. Если монетку поставить на ребро и щёлкнуть ногтём по краю, то она завертится на одном месте, а наблюдателю покажется шариком. Если же приглядеться, то орёл и решка сольются в единый причудливый узор, подобно птичке в клетке, нарисованной на разных сторонах старой картонки на веревочке из арсенала детских фокусников. В повествовании плоский мир раскручивается детективной линией – случайными происшествиями, внезапными смертями, а выстрелы лишь подгоняют вращение, то и дело накладывая сказочные вымыслы на фактуру реальности, и уже самый заядлый материалист, Лоу Наткет, мастер по спецэффектам киностудии «Констриктор», больше надеется на выдуманных сказочных героев, чем на городскую полицию.

В провинциальном городке Спектр как раз и происходит смешение двух сторон существования – сказочный мир прорывается в нашу вселенную: еноты поклоняются игрушкам, ежи плавают на лодочках, в гости прилетает принцесса Марса а под холмами веками дремлет Дракон, из капилляров которого самогонщик-аптекарь варварским методом добывает кровь для самопального псевдокитайского бальзама. От уколов дрелью под шкуру Дракон дёргается, и в городке происходят землетрясения. Неприглядная сторона эксплуатации сказок кроведобычей не ограничивается: некое Зло, проникшее с другой стороны реальности, попытается подмять под себя и этот мир.

Получилась вполне внятная, сочным языком написанная сказка, ориентированная на детей небольшого возраста. Один из персонажей сам сказал об этом мире: «подобный бред, со всеми нестыковками и тотальной антинаучностью, могло породить лишь воспаленное воображение» (с.188).

Настоящую научную фантастику писать некому, не для кого и, как считают многие – не для чего.

Поэтому «сайнс фэнтези», стилистически выдержанная языком поздних романтиков в александро-гриновских ландшафтах, становится доступной и понятной литературой. Невозможно угадать, каковы шансы на попадание книги в шорт-лист премии «Национальный бестселлер», но по легковесности (идеи) и легкочитаемости (текстовой) «Другой стороне» там самое место, ибо более сложные фантастические конструкции (даже из числа великолепных ранних рассказов самого Дм.Колодана) неподготовленной публикой восприниматься адекватно не могут.

Орсон Скотт Кард. Искупление Христофора Колумба. М. Терра. 448с.

Специалисты-хроноскописты из Службы минувшего следят из далекого двадцать третьего века за всеми подряд историческими событиями. Африканской исследовательнице стало невыносимо жаль своих далеких-предалеких предков, умерших в рабстве, и она решила, что все зло в мире — от европейцев, придумавших машины для войны и опустошения земли. Логично, не правда ли? [А все добро — от китайцев, придумавших порох и деревянные пилы для пыток.]

Что надо сделать, чтобы не появилось рабство в Америке? Не допустить туда Колумба. Или же пустить, но перевоспитать, заняться прогрессорством, заодно привив эмансипацию в племенах мезоамериканских индейцев, уча их выплавлять железо и строить огромные корабли, с легкостью меняя кровавый культ жертвоприношений Уицилопочтли — на очередную разновидность христианства, заодно вылечивая всех подряд ото всех известных эпидемиологических заболеваний. Собственно Альтернативная история начинается у Карда под финал, примерно с десятой главы. До этого шла подготовка к высадке десанта из будущего, изучение жизни Колумба (оказавшегося корыстолюбивым купцом, дотошным экспедитором и ловким дипломатом, использующим благодать Бога в надежде разбогатеть и стать влиятельным синьором), и прочие экскурсы в историю, среди которых наиболее любопытным показался мне сюжет о локализации затонувшей Атлантиды.

По версии, изложенной в романе, легендарная страна находилась на дне Красного моря, за Баб-эль-Мандебским проливом, но после поднятия уровня мирового океана была затоплена в двенадцатом тысячелетии до нашей эры. Спасся только легендарный Ной в своем ковчеге. Кард ловко связывает воедино нелюбовь кочевников к городам, гибель Атлантиды и строительство Вавилонской башни. Правда, получается неувязочка: какие такие «соседние народы» могли бы подсматривать за атлантами? До ближайшей цивилизации оставалось еще несколько тысячелетий… Мы должны либо признать существование чрезвычайно жесткой устной традиции передачи легенд (чего нет), либо наличие генной памяти (что трудно доказуемо), либо наличие памяти внутриродовой или памяти ноосферы (те еще дебри).

Сборник сатирических рассказов Сергея Казменко высмеивает извращенные экономические и внеэкономические конструкции, взращенные в Советском Союзе и свойственные любым государствам с плановой экономикой.

Сергея Казменко, используя не к ночи помянутый литературно-критичес-кий метод нарезки Берроуза-Мещеряко-вой, можно было бы назвать предтечей современных “инфоромантиков”, если б только не одно бы: сами инфоромантики называют себя так, потому что они являются «романтиками эпохи информации», а вовсе не потому что мастерски владеют информационными потоками. Казменко же вполне разбирался с информацией и дезинформацией, он написал огромное разнообразие произведений, обыгрывая всевозможные способы околпачивания.

Человек «живет в обществе и значительную часть своих мотивов черпает не из окружающего мира, а из информационной среды своего человеческого общества. Из той среды, которую так легко фальсифицировать.» (Повелитель марионеток, с.139)

Переписывание газет мы проходили — на память приходит 1984 Оруэлла. Сценарий документальной кинохроники тоже имеется в литературе — смотри Мост Ватерлоо Лазарчука. Теперь еще и предварительные съемки всех прямых эфиров и телетрансляций (рассказ Королевская охота) дополняют арсенал современных манипуляторов информационными потоками.

В рассказе Толчок нарисован мир всеобщего распределения и торжества талонной системы — после Шестьдесят пятого съезда и Трехсотлетия Октября труд постепенно превращается из тяжелой необходимости в жизненную потребность. Музейная редкость в шуточной форме пасквиля на коммунистическую мечту «От каждого по способностям — каждому по потребностям» ставит нелегкую дилемму. Что предпочтительнее: плановое общество несправедливого распределения или капиталистическая конкуренция с угнетением рабочих масс? Этот вопрос тем более сейчас звучит актуальнее, когда как бы в пику антиправославному Западу идет активное блокирование РФ с отсталыми и малоразвитыми диктаторскими странами.

В рассказе Эквилибристика показано, до какого абсурда доходят извращения плановой экономики: подлинной катастрофой для управленцев, транспортников и снабженцев становится не невыполнение плана, а буквально с неба свалившееся, deus ex machina, изобилие всевозможных дефицитных товаров. В рассказе Инспекция представлен утопический мир, колония, давным-давно потерявшая связь с коммунистической Метрополией, пошла по нормальному пути развития, максимально приближенному к Благоустроенной планете АБС: никаких начальников, сплошная идиллия свободного научного творчества с кибернетическими помощниками. Но вот к ним едет ревизор, способный покарать за излишнюю самостоятельность. И если в первом рассказе сборника — Королевская охота — группа царедворцев-распорядителей дурачит весь народ, то теперь уже все население планеты дурачит кучку тупоголовых чванливых ревизоров, выстраивая специально для отвода глаз потемкинские деревни и железные дороги в тундре.

И пусть действие рассказов происходит в далеких галактиках и на неизвестных планетах, родимые пятна социализма становятся от этого только еще отчетливее различимы — воистину, большие глупости хорошо видятся на приличной дистанции.

Отлично сделано, что про один из рассказов, который до этого печатался в периодике, внизу страницы мелким шрифтом указано место публикации. Сейчас уже никто ТАК не делает.

Вслед за Стивеном Кингом и Киром Булычевым (см. книги «Как писать книги» и «Как стать фантастом», изданные в 2001 году) о своей нелегкой жизни поспешил поведать один из старейших писателей-фантастов планеты Александр Казанцев.

Литературная обработка воспоминаний за престарелыми старшими родственниками – вещь часто встречающаяся и давно практикуемая, но, по здравому размышлению, наличие соавтора не-соучастника событий предполагает либо вести повествование от второго-третьего лица, либо выводить «литсекретаря» с титульного листа за скобки. Отец и сын Казанцевы пошли другим путем – простым росчерком пера поменяли персонажу фамилию.

Так что, перефразируя классика, «читаем про Званцева – подразумеваем Казанцева».

Это отнюдь не мелкое обстоятельство позволило соавторам абстрагироваться от Казанцева реального и более выгодно представить образ Званцева виртуального: самоучку-изобретателя без крепкого технического образования и ловеласа и крепкого семьянина в одном лице. Казанцев обожает плодить оксюмороны: то ли он недопонимает семантические несуразицы словесных конструкций типа «Клокочущая пустота» (название одной из последних его книг), то ли сама его жизнь доказала, что можно-таки совмещать несовместимое как в литературе, так и в жизни.

Несколько разных жизней Казанцева предстают перед читателем.

Безоблачное детство у папы за пазухой, когда любящий отец легко пони из Шотландии выписывает своим чадам, а жене – собаку из Швейцарии. Помните, как Фаина Раневская начала свою биографию? «Я – дочь небогатого нефтепромышленника…» Доживи Фаина Георгиевна, как Казанцев, до наших дней, прочитали бы мы еще одну петлистую историю о метаморфозах богатых и именитых при советской власти. Не долго музыка играла. Революция 1917, чешский мятеж 18-го… Папашу Званцева мобилизовали в армию Колчака, семья свернула дела и, в конечном итоге, осталась на сухарях – даже фамильные драгоценности недолго помогали, потому что кончились быстро. А дальше самим, самим работать пришлось, постигать науку и технику.

Первая книга мнемонического романа почти целиком посвящена описанию геройских способов преодоления тягот жизни сына купца-миллионера при советской власти: и из Томского технологического института выгоняли по классовому признаку, и на заводе за любую ошибку или чужое разгильдяйство спешили собак повесить именно на Казанцева, а зимой, за сильные морозы, – так чуть было даже не посадили.

[Интересны метаморфозы А.Казанцева – если в студенческие годы на его персоне непролетарского происхождения пристально останавливали взор оперуполномоченные разного пошиба, то в седой старости уже сам А.П. не брезгует писать разгромные рецензии на рукописи, обвиняя молодых фантастов в антисоветчине. Отрабатывал свой хлеб? Боролся с конкурентами? Нет ответа…]

После института Казанцев с молодой женой на тот самый злополучный завод и уезжает (где его, еще практиканта, чуть не обвинили во вредительстве), да только неустроенный быт надоедает супруге, и она пилит и пилит его, двуручной пилой вместе с тещей.

Застебался Казанцев вечно крутиться как белка в колесе, и рванул-таки в Москву. К самому Тухачевскому пробрался, действующий макет электрической пушки показал. Маршал уши поразвесил, размечтался о грядущих победах, да и назначил Казанцева командовать экспериментальной лабораторией и создавать большую электропушку, практическая бессмысленность коей была в течении одного дня доказана консультантом-артиллеристом. Это маленькое обстоятельство не помешало сибирскому изобретателю целый год корпеть над своим детищем – за некислый оклад в одну тысячу рублей (при том, что доктор наук в аналогичной лаборатории «на гражданке» получал четыре сотни рэ).

Следующий любопытный сюжет относится к Великой Отечественной. Перед мобилизацией Казанцев «на всякий случай» переправил водительские права на свое имя, но они почти и не понадобились: вскорости после призыва уже стал командовать рембазой автомобилей, причем исключительно для удобства снабжения перебазировал ее от Серпухова – в Перловку на Ярославское шоссе, поближе к собственной даче. После изобретения электротанкеток (управляемых сухопутных торпед для подрыва танков и дотов) Казанцев получает заказ на изготовление десятка торпед, одна из которых, ни много ни мало, помогла прорвать блокаду Ленинграда.

Никак не понятно, например, как Александр Петрович в течении десятилетий удерживал самозванный титул классика советской научной фантастики, нигде не упоминается о личной причастности к гонениям на молодых авторов, и лишь вскользь упоминается о сотрудничестве с КГБ.

Кое-что, конечно, проскальзывает. Например, каждому высокопоставленному функционеру, что-то значившему для Казанцева, он стремился подарить свою первую книжку «Пылающий остров», с непременной самохвалебной ремарочкой типа «В газете французских коммунистов «Юманите» уже перевод сделали…». Сам себя не похвалишь – никто бюста на родине не поставит.

Совершенно авантюристки выглядит работа Казанцева в качестве уполномоченного ГКО (Государственного Комитета Обороны) на заводах Германа Геринга в Штирии – в течении нескольких послевоенных месяцев раскурочивал оборудование и отправлял в СССР для восстановления разрушенных немцами предприятий, пугал австрийцев расстрелами и даже участвовал в пленении корпуса генерала Шкуро и казаков атамана Краснова, сражавшихся на стороне вермахта, но отказавшихся капитулировать. Англичанам в падлу было кормить шестьдесят тысяч русских, вот и сдали их как стеклотару Красной Армии.

По возвращении в Союз Казанцева вызвали в Органы для дознания на пример выяснения количества награбленного за время командировки. Велико же было изумление следователя, когда выяснилось, что Казанцев ничегошеньки себе из драгоценностей не привез.

Просто Казанцев, пройдя мытарства гражданской войны, уже знал, что злато и брюлики не являются безусловным гарантом благополучия и уж тем более не спасают от ножа или пули. Чтобы выжить, хитрую голову на плечах надо иметь. (Умиляет, например, история о том, как Казанцев после войны лет десять везде “совершенно случайно” таскал с собой военный пропуск на автомобиль «с правом проезда полковника Званцева А.П. через все КП без предъявления документов»).

Первый секретарь правления Союза Писателей, Александр Александрович Фадеев, наставлял немолодого, прошедшего войну, но выпустившего пока еще только одну-единственную книжку, Александра Казанцева: «Хочу только, чтобы твое инженерное начало не кастрировало тебя и герои твои не только “били во что-то железное”, но и любили, страдали, знали и горе, и радость, словом – были живыми людьми» (II, 15). Не выполнил Казанцев наказ старшего товарища по перу, и каждая новая книжка выходила у него все муторнее и многословней, живых людей заменяли картонные дурилки, воплощавшие в жизнь технические идеи в духе Манилова (будь то подводный мост из США в СССР или строительство академгородка где-нибудь подо льдом). Зато с идеологической точки зрения подкопаться было невозможно: строительство всегда начинал миролюбивый Советский Союз, а злобные ястребы с Запада кидали подлянки. Если же в книге не планировалось строительства очередного мегаломанского сооружения, то добрые советские ученые с крепкими руками рубили в капусту на шахматной доске диверсантов из выдуманной страны Сшландии (романы типа «Льды возвращаются»).

Жизнь, тем более девяностопятилетнюю, пересказывать подробно не имеет смысла. Приключения тем и интересны, что происходят не каждый день. Как беллетрист, Казанцев и не стремился четко описать год за годом свою жизнь. Выхватывая самые значимые, самые запомнившиеся события, мемуарист выкидывает серые и скучные фрагменты, чтобы оставшиеся части картины заиграли ярче. Зияющие лакуны в повествовании при этом смущают только читателя, но никак не самовлюбленного автора: «Я бесценная личность. Я прошел все виды аварий: железнодорожную катастрофу в детстве, морскую, когда из Керченского пролива вплавь выбираться пришлось, в автомобильной аварии в Штирии еле жив остался, ну и авиакатастрофа с АНТ-25 в 1931 году» (II, 17). Если в довоенной биографии все относительно четко и структурировано, и даже можно восстанавливать хронологию жизни писателя с небольшими припусками в пару-тройку лет, то второй том мемуара представляется сплошным сумбуром, состоящим из старых фрагментов литературных записей, чужих историй и баек, «отступлений вперед» о судьбе некоторых персонажей и непременной путаницей в рассказе. То ли автор скрыть что-то хочет, то ли и вправду вся послевоенная жизнь представляется для него в виде гомогенной «Мертвой зыби».

В сборнике есть совершенно гениальнейшая повесть «Охота на «Большую Медведицу». Когда ее напечатали в «Уральском Следопыте», шуму наделала изрядно. Двадцать лет было Алексею Иванову, и повесть удалась. Остальные же три повести, вошедшие в сборник, не то чтоб слабенькие, а вообще — откровенная «проба пера».

«Земля-сортировочная» – пародия и ахинея

«Корабли и галактика» – напыщенная эпопея,

«Победитель Хвостика» – полудетская городская сказка..

Право же, я не знаю, как относится к этому сборнику: с одной стороны, по крайней мере, повесть «Охота на «Большую Медведицу» — великолепна. С другой же стороны, читаешь сборник, и не отпускает ощущение паноптикума: собрание никому сейчас ненужных произведений.

Научно-фантастическая повесть Бориса Завгороднего и Сергея Зайцева — о странном мире, в котором государства меняют свое местоположение каждый день: прыгают в полночь неведомо куда, разворачиваются, как шестеренки в механизме, причем никто никогда не знает, как встанут границы поутру — то ли соседями окажутся горные племена, то ли пустынники, а то неведомый морозный северный край.

Два братка, подзуживаемые третьим младшим, решают жениться. И здоровьем братки не обижены, и деньжата у них водятся — как-никак купцы, лесом торгуют, и молоды оба… Да только маленькое препятствие стоит у них на пути: невеста приглянулась им одна и та же, Милка — первая красавица села, что замужем пока что не была. Старшие братья решают устроить состязание: кто раньше придет домой, тот и получит Милку. Причем соревнование начали именно в тот момент, когда произошло смещение государств, и куда бечь, где родная Рось находится — не понятно. Много приключений и происшествий испытали родственнички, строя козни друг другу, а в результате невеста оказалась в объятьях младшего красавчика.

Такая вот она, гонка за счастьем.

«Следующими в очереди безнравственных и развращающих российское юношество произведений искусства будут романы Филипа Дика»

Лев Пирогов «Экслибрис» № 241.

Про Филипа Дика долго загружают, что он де один из «основоположенников психоделической революции», соратник Тимоти Лири, и вообще один из зачинщиков чего-то реструктированного.

Гнуть на Дика можно все что угодно: основной истеблишмент романов его (проходящих по ведомству научной фантастики) не читает, а рассказов до недавнего времени сыскать было практически невозможно: десяток еще «советских» переводов да два странных эклектичных сборника времен «первоначального накопления издательского капитала».

Амфорский сборник «Сохраняющая машина» заявлен как «авторский сборник рассказов». Оригинальная подборка или нет, мне совершенно параллельно: впервые лет за десять читателю представлен корпус рассказов непревзойденного мастера по выворачиванию реальности наизнанку. Я не перестаю изумляться: как один человек мог наплодить целую гору сюжетов, ограничившись объемом в пару десятков страниц? Ридли Скотт, даже не читая первооснову «Бегущего по лезвию бритвы» (роман 1968 года «Снятся ли андроидам электроовцы?»), в 1982 году заложил по крайней мере на пару десятилетий эстетику всех последующих футуристических кинофильмов и породил типа киберпанковский антураж, горячо любимый Гибсоном, Стерлингом & K° (см. «Джонни-мнемоник», «Матрицу», «Тринадцатый этаж», «эКзистенЦию» и т.п.).

Следом за Р.Скоттом кинематографисты ринулись осваивать непаханую целину творческого наследия Ф.Дика. И теперь сюжет о шпионе, не подозревающем о своей сущности, будет гулять из картины в картину. Лучше всего, если внутри шпион окажется железным, аки робот Электроник, или даже с атомной бомбой внутри – тогда ваще ништяк и хорошие кассовые сборы. Понравилась киношникам именно эта (не самая, кстати, шокирующая) сюжетная находка Ф.Дика – так и будут вырабатывать жилу до подлегающей породы. Примером тому служат боевики «Вспомнить все» Верховена со Шварценеггером (снят по рассказу «Мы вам все припомним», We Can Remember It for You Wholesale, 1966, более известному в переводе В.Баканова под названием «Из глубин памяти»), «Крикуны» (в основе – антимилитаристкая повесть «Вторая модель»), а так же премьеры этого года «Пришелец» (реж.Г.Флидер) и «Особое мнение» (реж. С.Спилберг). Через два десятилетия и пяток картин красной нитью проходит одна и та же тугая мысль: «Что делает человека человеком?». Но все власть имущие, так и не найдя ответа, предпочитают этого типа человека замочить. Для его же блага.

Несмотря на всю загруженность преамбулы и мрачноватых интонаций, преобладающих в вышеозначенных фильмах, творчество Филипа Дика нельзя не рассматривать как сатирическое.

Классический рассказ «Мы вам все припомним», по которому снят в меру серьезный фильм «Вспомнить все» о противостоянии жестокой транспланетной корпорации и революционного подполья, имеет в первооснове юмористический рассказ, по тональности своей уместный может быть даже в достопамятном «Крокодиле», а никак не на страницах сурьёзного «Нового времени».

В любом диковском произведении есть всепроникающая ирония, низвергающая чрезмерно загруженные эсхатологические построения интерпретаторов.

Взять, к примеру, трагический рассказ о космонавтах, оставшихся без съестных припасов и консервов на обратную дорогу, и волею жестоких обстоятельств вынужденных съесть марсианское разумное существо (внешне мало отличавшееся от свиньи). Трагедия оборачивается фарсом: в результате гастрономических превращений разум инопланетянина плавно переселяется в тело одного из едоков (рассказ «Вкус уаба»).

Болезненные превращения происходят с произведениями классической музыки – Дик представил

Что будет, если произведения классической музыки трансформировать в ... зверей? Шубертовские произведения уподобились беспомощным овечкам, фуги Брамса превратились в насекомое типа сороконожки, а из произведений Вагнера родился жестокий зверь. Что не лишено исторических аналогий, между прочим.

Только человеку, плотно занимавшемуся классической музыкой, могли прийти в голову подобные извращенные ассоциации. Подобно тому, как самые жестокие насильники получаются из педагогов, так и Филип Дик, несколько лет кряду продававший виниловые пластинки с классической музыкой, мог нарисовать картину дерущихся между собой птиц, получившихся из произведений Моцарта и Стравинского, за которыми гоняется ужасный Вагнеровский зверь, накануне зарезавший невинную шубертовскую овечку.

Фантастику давно мучает тема контакта с инопланетным разумом, искусственным интеллектом или еще чем-нибудь неожиданным и возвышенным. Но мало кто осознает, что живущие бок о бок с нами живые организмы воспринимают деятельность человека как стихийное бедствие. В рассказе «Рууг» Дик показал, насколько нелепым кажется быт человека в глазах хотя бы даже обычной собаки, охраняющей помойку.

В новелле «Военная игра» серьезные эксперты разбирают до винтика импортные инопланетные игрушки, дабы не пропустить на Землю вредоносных микробов, заводных солдатиков-террористов или психотропную одежду. Спасая детей от угрозы физического воздействия, эксперты забывают об идеологической составляющей, и с чистой совестью дают зеленый свет новому варианту настольной игры «Монополия», в которой победителем становится человек, первым спустивший все свои богатства. Неплохая идеологическая бомба под капиталистический уклад жизни.

«Доктор Будущее» — шальной роман Филипа Дика о хроновывертах. Мало кому из фантастов под силу выписать непротиворечивый сюжет на самую бредовую тему: нарушение причинно-следственных связей в ходе умышленного вмешательство в прошлое с особо тяжкими последствиями для аборигенов. «Доктор Будущее» — это не банальная петля «слетаю в прошлое — грохну дедушку», это целый каскад тонких взаимосвязей и мелких событий, соединенных в единый тугой узел неподатливой временной ткани. Две (или даже — три?) политические силы противоборствуют друг другу на полях сражений в середине шестнадцатого века, стремясь переиграть завоевание Америки и спасти индейцев. Отечественному читателю тема знакома по великолепным «Миссионерам» Л. и Е.Лукиных, «Искуплению Христофора Колумба» О.С.Карда и, отчасти, по роману А.Лазарчука «Все, способные держать оружие». Будучи написанным значительно раньше вышеприведенных произведений, причем написанным с типичным для пятидесятых годов XX века футуристическим азартом и верой во всемогущество НТР (однако с явно нехарактерной для той политической ситуации в Штатах реверансами в сторону социалистов), роман «Доктор Будущее» не смотрится как истертая до дыр прессформа: некоторые находки Филипа Дика, на мой взгляд, до сих пор мало кто вторично использовал. Например, хронодрага (или «темпоральный земснаряд») для хищнического вылавливания предметов из прошлого, или крысиный мозг в качестве дешевого счетного устройства на космическом корабле… Но все усилия противоборствующих сторон по деформации Прошлого — тщетны. На место уничтоженных персонажей XVI века приходят новые, однако уже через сто лет все различия нивелируются и сходят на нет: «Такое впечатление, будто у истории есть жесткий, неподатливый стержень», — восклицает в сердцах один из персонажей.

Вывод, к которому приходят бойцы невидимого темпорального фронта, оригинальностью не блещет, но несет сильный позитивный заряд: нечего менять плохое Прошлое, надо лечить Настоящее и строить лучшее Будущее.

Вас и вашей реальности не существует

«Если у меня паранойя, это еще не значит, что вон тот парень за мной не следит»

Филип Дик. Пролейтесь, слезы… : Роман. Пер. с англ. М.Гутова. – М. АСТ. 2001. 318 стр. 10100 экз. (Новые Координаты Чудес).

«Пролейтесь, слезы…» – последний роман психически здорового Филипа Киндреда Дика (16 декабря 1928 – 2 марта 1982). Будучи написанным в 1973 и опубликованным в 1974-м году, роман завершил карьеру Ф.К.Дика как писателя-фантаста. Пусть немного шизанутого, немного с приступами паранойи, но – фантаста.

Потому что уже весной 1974 года Ф.Дик начинает видеть загадочные картины и получать сигналы от внеземного разума – перейдя, таким образом, из разряда писателя-выдумщика, сочинителя-фантазера – в категорию эзотериков, мистиков и контактеров.

После контакта с неведомым, Дик прекращает писать художественные книги и переключается на дневниковые записи (и ведет их до самой смерти – всего восемь тысяч страниц текста!). Неоконченные рукописи и наброски лежат в столе, Тесса Лесли Басби, пятая жена, уходит, забрав трехлетнего сына Кристофера, а Дик все никак не может оправиться от мистических галлюцинаций, и даже пытается покончить жизнь самоубийством.

Попав в тяжелейший моральный клинч, без гроша в кармане, Дик вытаскивает из запасников черновики и непроданные ранее романы, однако опубликовать удается совсем немного. В конце семидесятых вышло всего три романа – дописанный Роджером Желязны «Господь гнева» (использовался черновик середины шестидесятых), реалистические «Признания продажного художника» (написанные лет десять назад), антинаркоманский роман «Помутнение» да пара рассказов.

Но не будем о грустном – пока не издана у нас трилогия «Вализ», разговор о мистической стороне жизни и творчества Ф.К.Дика является беспредметным. Вернемся к книге.

Концептуально роман развивает идею о подмене настоящих воспоминаний ложными, впервые использованную автором в рассказах «Из глубин памяти» (We Can Remember It for You Wholesale, 1966) и «Электрический муравей» (The Electric Ant, 1968). Если заглянуть в закрома нф, можно найти новеллу Клиффорда Саймака «Спокойной ночи, мистер Джеймс» (1954) – там аналогичное диковскому описание психологического шока человека, оказавшегося совсем не тем, кем он себя вроде бы помнит.

Однажды утром высокооплачиваемый ведущий популярной телепрограммы проснулся в незнакомой дешевой гостинице. Оказавшись без документов в аналоге горьковской ночлежки (см. пьесу «На дне»), Джейсон Тавернер, со снобизмом, присущим миллионерам, и чувством морального превосходства над грязными пролетариями, пытается выбраться из неловкой ситуации и вернуться в привычную обстановку. Все бы ничего, да только в Штатах идет Вторая гражданская война со студентами, и за любое подозрение в связях с подпольем можно лишиться свободы, а из полицейских компьютеров по какой-то роковой случайности пропадает файл с личными сведениями на нашего бедолагу. Чтобы не загреметь в трудовые лагеря на Аляске или Луне, Тавернеру приходится обратиться к подпольным мастерам по изготовлению документов. Как и положено в антиутопии, подпольщики оказываются полицейскими информаторами, а полицейские – явно симпатизируют подпольщикам, но не стукачам, а настоящим, подлинным революционерам.

В таком запутанном клубке из очевидного обмана и скрываемого внутреннего этического неприятия субъектами навязанных им социальных ролей, Тавернер кувыркается до самого финала, попадая из огня да в полымя – то ему пришьют дело об убийстве, то обвинят в самозванстве…

Детективный слой повести прост и знаком по десяткам кинобоевиков. Коротко он формулируется словами «на хорошего парня парни злые всех собак из округи повесили, но справедливость восторжествует».

Однако Дик не был бы Диком, если б не примешал в сюжет фантастическую составляющую, тем самым посеяв зерна сомнений в правильности интерпретации событий. Оказывается (и намеки на это обстоятельство щедро рассыпаны по всему тексту) Тавернер – не национальная телезвезда, а обдолбанный наркоман, которому вся его карьера ведущего и десять записанных сольных альбомов только пригрезились под кайфом: «Моя карьера, все двадцать лет, есть не что иное, как ретроспективная галлюцинация, вызванная наркотиком… … Может, я один из многих, кто живет синтетической жизнью и наслаждается популярностью, деньгами, славой при помощи капсулы? В то время как реальная жизнь проходит в кишащем клопами крысятнике» (с.245-246).

Но и это жуткое открытие – лишь часть правды. Вымышленная реальность мира Тавернера возникает в ходе непонятного химического эксперимента, проведенного изнывающей от лени, пресыщенной жизнью близкой родственницей высокопоставленного генерала полиции, заполучившей секретный наркотический препарат с малопонятными свойствами типа обратного воздействия на окружающий мир.

Причем по одной из версий, озвученной полицейскими, весь окружающий мир – включая копов, стремящихся посадить Тавернера за решетку – плод буйной фантазии разыскиваемого: «Он попал во вселенную, в которой его раньше не было» (с.290). [Кстати, перенос в параллельные миры под воздействием всевозможных психоделиков – не такое уж и редкое явление в фантастике; достаточно вспомнить «Две судьбы» С.Корнблата, книги К.Кастанеды, «Футурологический конгресс» Ст.Лема].

Несмотря на многослойность, «Пролейтесь, слезы…» – один из наиболее логичных и внутренне непротиворечивых романов Ф.Дика.

Может быть, именно поэтому Ф.Дик и получил за него «Мемориальный Приз Джона Кэмпбелла» в 1975 году.

Филип Дик. Око небесное. СПб. Амфора. 2000. Перевод Г.Белова. 300 стр. 8 т.э. серия «Новая коллекция». (мягкая обл.)

[Eye in the Sky, 1957]

Читайте этот роман, и вам откроется величайшая со времен изобретения налогов тайна — никакого единого реального мира не существует, а существуют лишь фантазмы, воплощенные в живую плоть прохожих и кровельное железо близлежащих построек представления людей об окружающем их мире.

После случайной аварии на научно-исследовательском комплексе «Мегатрон» группка экскурсантов из восьми человек потеряла в полном составе сознание и подпала под влияние неуравновешенной психики идиота-вояки Артура Сильвестра — единственному из посетителей «Мегатрона», сохранившему свое сознание и свое видение окружающей действительности. Если ему кажется, что все негры шаркают подошвами и плохо говорят на английском, то отныне все негры будут волочить ноги и шепелявить; если женщина придерживается радикальных взглядов в политике, то она неминуемо станет невысокой толстушкой.

«Неужели все эти люди не подозревали, что являются всего-навсего извращенной выдумкой чьей-то прожженной башки?»

Мир генерала Сильвестра — мир по Птолемею, в котором центром вселенной является земной шар, вокруг которого вращаются мелкие Солнце, Луна и планетки, а сверху на за всем пристально наблюдает око небесное — Бог, созданный фантазией генерала.

Вырвавшись из теократического мира Второго Бааба, мира, в котором физика занимается установлением телефонной связи с Богом, мира, в котором автомобили починяют молитвами, а проститутку в баре охраняет амулет из голеностопного сустава Магомета, восемь наших пострадавших экскурсантов попадают мир, нарисованный воображением миссис Эдит Притчет. Мир миссис Притчет — это слащавая Утопия, в которой все силы общества приложены для реализации художественного самовыражения человека, и где нет ничего, чтобы этому могло помешать: секса (как и различия между полами) не существует, равно как отсутствуют клаксоны у автомобилей, смог на улице и налоговые счета, крики младенцев и вообще мелкие дети, кошки, Азия вместе с Россией и политические новости. Верхом карьеры в этом розовом мире становится служба в лаборатории по приготовлению новых сортов душистых шампуней.

Но, занявшись отсеканием всего лишнего и вредоносного (в соответствии с ее, миссис Притчет, вкусами и взглядами), трудно свернуть с проторенного пути уничтожения окружающей реальности. Утопия, которая безжалостно отсекает все ненужное, неминуемо перерождается в кошмарную Дистопию. Очередной фантазм рушится, а наши горе-экскурсанты, избавившись от одного кошмарного мира, подпадают под обаяние очередного Творца, мисс Рейс:

«В длинном вельветовом пальто, с сумочкой, перчатками под мышкой, с экземпляром «Нью-Йоркер», купленном по пути, она могла показаться обыкновенной мелкой служащей, вернувшейся домой из конторы». И никто из посторонних прохожих не подозревал, что она — Бог, сотворивший параноидальный окружающий мир, в котором чудища живут в подвалах, чердаки стонут живыми голосами, ковер — это язык, готовый слизать человека, чтобы потом стены дома переварили тебя и выплюнули обглоданные косточки на крыльцо.

Был еще на пути следования наших героев бандитский мир гротескной Америки тридцатых — шикарные рестораны, стриптиз-бары и жалкие голодающие нищие, бредущие по грязным улочкам мимо баррикад, настроенных неграмотными злобными пролетариями — мир, рожденный подсознанием коммуниста.

Восемь человек попали в аварию, четыре разных мира пройдено. Повествование обрывается на пятом — в общем-то, вполне пока похожем на реальный. Только… Что будет после очередного пробуждения? Останется ли мир прежним, или вновь сорвется с нарезки и поскачет по извилинам искаженного сознания очередного Творца?

«ХРАБРое сердце» ((с) Бармоглот)

Как уже стало известно, это не самостоятеьлный роман или повесть, это часть проекта «Мир Былин», по которому еще компьютерные игрушки должны были выйти, да что-то наверное не подоспели к сроку. Попытки создать мир, объёмный и большой, по типу Киммери, что создал Роберт Говард (1906-1936) 70 лет назад, предпринимались неоднократно. Самым амбциозным был проект, кажется, «Княжий мир», патронировавшийся Ю.Никитиным — но насколько громогласной была реклама, настолько же быстро всё обернулось улетевшим с дня рождения ослика Иа воздушным шариком...

Конечно, замануха с Конаном, библиотечка приключений которого насчитывает десятки, сотни томов, и не прекращается вот уже полвека — завлекалочка для издателя приятная. Но Р.Говард сначала создал свою Киммерию, где каждый камень дышит легендами прошлых цивилизаций, где в руинах захваченных варварами городов варят снадобья недобитые некроманты прошлых веков, и где в сундуках прячутся зловещие артефакты сгинувших культур, и лишь потом запустил туда харизматичного Конана-варвара.

В «Мире Былин» харизматиком-заводилой должен был бы стать Илья Муромец, но сначала требовалось прописать мир, в котором он жил.

Олег Дивов прорабатывал материал русских былин, о чем весьма интересно расказал в «Приложениях», которые заняли 70 страниц из 350-ти. К сожалению, тут сработало первое правило Станислава Лема из «рекомендаций для человека, начинающего знакомство с фантастикой»: размер авторского комментария к тексту будет обратно пропорционален качеству произведения. Получилось средненько, и наверное вообще было бы разумнее не выносить ФИО «Дивов» на обложку, как не выносят имена создателей, например, русских версий «Секретных материалов», «Мира Пауков», «Мира Иеро» да и того же русского «Конана» — хотя там порой участвуют весьма известные и почитаемые авторы, например, А.Лазарчук, В.Рыбаков, А.Тюрин, В.Владимирский, Н.Перумов, А.Измайлов, И.Пронин, А.Столяров. А ведь эффект (но краткострочный!) был бы любопытным.

У меня, конечно же, тот ещё вкус, но лучшее в книге «Храбра» — это именно «Приложения», в которых проводится эдакий ликбез в области истории и этнографии. Читатель, далёкий от кухни этих наук, с удивлением узнает, что не существует одинаковых былин, что нельзя доверять летописям, ибо туда много чего вписывали «задним числом», или даже что «вероятно, дело в том, что история сродни литературе»(с.338). Американский историк исторической науки Хейден Уайт еще в 1970-х пришёл к выводу, что историки — это те же литераторы. Подробно разбирая методы исторической науки, Х.Уайт замечает, что ╚в отличие от романиста историки сталкивается с сущим хаосом уже установленных событий, из которых он должен выбрать элементы истории, которую расскажет. Он делает свою историю, включая одни события и исключая другие, выделяя одни и делая другие подчиненными╩. Дивов честно попытался «вжиться в эпоху», от которой фактически ничего не осталось и до наших дней не дошло: есть несколько спорных письменных источников да былины, записанные на Севере через тысячу лет после описываемых в оных сказках событиях. Есть еще ворох археологических находок — но ножи да фибулы еще не научились вещать голосом умершего хозяина.. Не удивительно, что создать полноценного образа мира Киевской Руси у Дивова не получилось.

И Дивов осознает, что, не смотря на десятки томов исследований об истории Древней Руси «мы знаем, что мы ничего не знаем» (с.341).

А раз мы знаем, что ничего не знаем, то всё дозволено в историческом романе.

Собственно, на этом и строятся несколько невинных допущений в «Храбре», так шокировавшие читателей с русофильским уклоном: «Нетрадиционный взгляд на русскую историю в итоге вылился в ее охаивание» (Бармаглот), упрёки в использовании «варяжской теории» (Лев Пирогов), и т.д.

Что же касается собственно художественных текстов из этой книги, то их совершенно можно пропустить, ибо схематичные по сюжету, с картонными, как в мультфильме «Южный Парк» персонажами, повести «Храбр» и «Запас удачи» не прибавляют ни уму, ни сердцу. Потому как содержание первой укладывается в пять слов: «жил был силач, побил урода», а сюжет повести второй сводится к попыткам реконструировать диверсионную вылазку группы наёмников за пределы Древней Руси, да выходит седьмая вода ни киселе — ровно из тех же самых оснований, о которых Дивов рассказал в «Приложениях».

С некоторых пор «экология» перешла у нас из разряда негативной, но все же периферийной угрозы жителей капиталистических стран – в проблему № 2 (уступив первенство террористам), мягко превратившись в уважаемую дисциплину, и даже в школьной программе нашлось место для неведомого прежде предмета.

Московский фантаст Олег Дивов написал роман, в котором далекие наши потомки, позабыв о страшных экологических катастрофах, используя экстенсивный способ хозяйствования (хапай больше – что-то пригодится!) кинулись вскрывать недра далеких и малоизученных планет. Сплошь и рядом попадались миры недружелюбные: то стужа лютая, то животные злобные и растения гадкие, все в человека норовят ядом плюнуть или глазик выколоть. Точь-в-точь как на Пирре из «Неукротимой планеты» Гарри Гаррисона. Корпорации-концессионеры придумали нанимать военных для защиты своих шахт и карьеров от злобных происков природы. До смешного похожая ситуация описана в одновременно вышедшем романе марийского писателя Владимира Марышева «Полет Валькирий» – за тем лишь небольшим исключением, что у Марышева социальный строй в далеком будущем напоминает тоталитарный коммунизм, следовательно, и армия не бегает за подачками денежных мешков, а сама решает, какую и где планету подвергнуть «зачистке». Все равно любопытное совпадение: армия в будущем занимается несвойственной ей задачей – воюет не с людьми, а с животными.

А так все по старому в рядах вооруженных: воровство и казнокрадство, разруха в казармах, сортирах и головах, ненормированное пьянство младших и старших чинов. Одним словом, Суворов не ночует с солдатами в одной палатке.

Но вернемся к «Саботажнику». На далекую малоисследованную планету Клякса прибывает капитан Причер – инвалид американских вооруженных сил, капеллан обновленной (или модернизированной, не помню уже) католической церкви.

Пьяные похождения и братания с русскими, перемежаемые религиозными нравоучениями и доблестными военными действиями по защите людей от восставшей природы, не мешают св.отцу Причеру разумно взглянуть на окружающую обстановку. А взглянуть есть на что. Заградительные укрепления построены с жуткой экономией бетона, и плохо держат натиск взбесившихся животных. Авиаторы пропили керосин и самолеты больше не летают на боевые дежурства. При каждой атаке джунглей десятки солдат попадают в госпиталь с химическими ожогами. Офицеры вошли в сговор с нанимателем и скрывают потери личного состава от генштаба.

Фигня. Всем плевать. Живем не в последний раз: на планете добывают непонятное вещество, из которого когда-нибудь возможно синтезируют эликсир бессмертия. Или не синтезируют.

Капитан Причер думал-думал, и надумал: на первой же проповеди закатил такую проникновенную речь о бессмертии человеческой души, что солдатам разом расхотелось гробиться непонятно за что. Капеллан объявляется неблагонадежным, а потом и вовсе – саботажником. Вот тут бы сюжету завертеться волчком и ринуться по немыслимым ухабам и кочкам гарнизонной жизни! Но у Дивова на этом-то как раз все и обрывается. В результате от книги кроме летающих крокодилов да великолепной проповеди Б.С.Бакулина о бессмертии души ничего в памяти не остается. Роман читал, честно говоря, лишь подогреваемый вопросом: «Кого еще из фэндомовской тусовки упомянет автор?» А есть ли такой интерес у семнадцати тысяч покупателей – Бог весть.

Разве что они найдут для себя что-то совершенно другое…

Это уже незнамок какая книга Ди Филиппо на русском языке, и впервые поклонники таланта американского юмориста могут попробовать оценить мастерство автора не по рассказам, а погрузившись на целый вечер в мир одного большого произведения. Но и тут их ждёт вполне ожидаемый сюрприз: единства времени и места действия не будет.

Пол Жирар, главный персонаж романа (язык не поворачивается назвать сорокапятилетнего разжиревшего ленивца, работающего в книжном магазине, героем), неожиданно получает от посланника сверхцивилизации портативный приборчик, позволяющий перемещаться по многочисленным параллельным и перпендикулярным вселенным. Некогда интересовавшийся знаниями человек, а теперь стесненный со всех сторон шкафами с однообразными литературными пустышками продавец, которому обрыдла книга, источник знаний, который возненавидел покупателей этой макулатуры (подробнее о метаморфозе читай в великолепном эссе Д.Оруэлла «Как я работал в книжном магазине») бросает работу и пускается в стремительный слалом по неведомым мирам, оседлав волну, словно серфингист. Из типичного провинциального продавца (см. фильм «Клерки» К.Смита) Пол Жирар волею случая сразу же превращается в ... степлдоновского Создателя Звёзд, и на протяжении первой главы романа занимается возделыванием на грядочках ростков новых вселенных. Смысл и суть этого занятия оказались столь сложно передаваемыми человеческим языком, что автор просто ограничился своими фирменными околоматематическими шуточками. В этом мире Моноблока Жирар подцепил себе мозговых подселенцев, квантовых подружек-нимфоманок Кальвинию и Кальпурнию, которые будут лезть со своими разговорчиками всю оставшуюся книгу, пока не застрянут в мире получше.

Пресытившись миром у начала времен, Жирар пускается в путешествия по планетам более привычным человеческому рассудку, но ничуть не менее экзотичным для понимания. Череда миров проносится перед нашим взором. Книгопродавец Жирар окажется в стране победивших хиппи, ведущих _косячноязыкие_ разговоры, где байкеры банды Ангелы Ада служат полицейскими (с.58), а за неупотребление конопли или отказ от промискуитета нарушителя ждёт народный суд. Следующий мир – Гиландия, страна матриархата, женской власти и равновесия, вот уже семь тысяч лет, со времен неолита, не знающая ни войн, ни прогресса. Ди Филиппо объясняет мир на Гиландии отсутствием лошадей – «верховыми животными были лоси, но они совершенно не годились для военных целей» (с.116). Это не совсем так: лошадки-тарпаны, встречающиеся в природе, даже на еду-то вряд ли годятся, потому что ростом с собачку. Только одомашнивание, кропотливая селекция и модификация вкупе с умелой дрессировкой делает из дикого животного – живое орудие труда, придаток человеческого разума. Нет в стране лошадей – тягловыми животными становятся быки, верблюды, слоны, да и те же самые лоси, достаточно вспомнить боевых лосей из романа «Сердце Пармы» А.Иванова.

Жирару трудно сформулировать в явном виде описание того идеального мира, куда бы он хотел попасть: либо «мысль изреченная есть ложь», либо «не дай бог оказаться в реализованной утопии». В результате экспериментов он побывал на дюжине планет, «создавал вселенные, потом провел несколько миллионов квантов времени в виртуальном мире, посетил неолит и страдал там, где солнце пляшет в небе, как ему вздумается» (с.145). Ди Филиппо показывает математическую игру «Жизнь» глазами оживших персонажей, пытается описать мир с повышенным хаотическим воздействием, потом переносит своего героя в общество, состоящее из коллективных личностей. Коллективная личность имеет одно сознание на 12 человек; за каждым членом этого гештальт-образования закреплено одно-единственное свойство разума — один только предлагает идеи, второй их критикует, третий рассуждает, четвёртый отвергает, пятый разделяет.. Роберт Шекли разделял человека на четыре составляющие, по числу температментов, тут же группа из дюжины человек, и вся планета населена только такими сообществами – отсюда и легковые автомобили минимум на 12 персон, и двери шириной с гаражные ворота, и огромные кровати, естественным образом превращающиеся в траходромы. Каждая вселенная в «Нечетком дроблении» иллюстрирует определённую космологическую или социологическую концепцию. Приём не нов, но достаточно редок в литературе. Из наиболее удачных примеров воплощения художественными средствами неординарных научных идей можно вспомнить «Сны Эйнштейна» Алана Лайтмана (описываются разные концепции течения времени), «Флатландию» Эдвина Эбботта (мир плоских, двухмерных существ).

Таки образом, Пол Ди Филиппо вместо выдуманных приключений в реальных мирах наворочал калейдоскоп приключений в мирах невозможных. Собственно до человечка ему и дела нет.

Владея уникальным артефактом, могущим сделать Жирара всемогущим, тот использует его едва ли на полпроцента. И автор не преминул с издёвкой воспользоваться этой слабохарактерностью американского книготорговца. Во время странствий Жирар в разных мирах обзаводится, сам того не желая, страшной женой-девственницей, сынишкой-тугодумом, и парочкой нестрашных кожных болезней.

Как говаривал Ирвин Уэлш, Бог не помогает неудачникам.

Начало XXII века, полдень человечества. Во главу прогресса поставлено достижение баланса между природой и человечеством. Смог исчез, электроэнергию вырабатывают экологически чистыми способами, продуктов хватает, чтобы прокормить абсолютно всех. Бытовая техника, автомобили, одежда выпускаются только высоконадежными и обязательно ремонтопригодными. Физическом трудом люди не занимаются. Вкалывают только мужчины, ибо после феминистской революции Анастасии Шмалько мужчинам отказано в праве причислять себя к роду человеческому.

Как же получился такой мир?

В начале XXI века у женщин обнаружили способность к телепортации (Единственное ограничение — полезный груз. С собой можно переносить не более двух десятков килограмм — да и это удается только особо натренированным). Сколько ни бились, но мужское население мгновенно перемещаться в пространстве не научилось. Крайне ценное качество для разведчиков, спецназовцев и милиционеров отныне безраздельно принадлежит исключительно женскому полу. Мало-помалу, а к середине XXI столетия уже все силовые структуры были укомплектованы представительницами прекрасной половиной человечества, к тому же неожиданно оказавшейся и еще и более сильной… Способные бойцы продвигались по служебной лестнице, используя оба природных дара — красоту и умение проходить сквозь стены. У кого в руках армия и госбезопасность — тот и на троне. Не удивительно, что уже к концу столетия даже в ортодоксальных мусульманских странах многие жизненно важные вопросы государственной политики решались только женщинами. Вот тогда-то и произошел взрыв феминистской активности. Новые проповедницы доказали, что мужчины — носители агрессии, что от них все беды в мире, что они виноваты во всем, в том числе и в загрязнении окружающей среды. После нескольких лет неистовых восстаний и бунтов женщины перешли к искусственному оплодотворению, а мужчин согнали в резервации, почище индейских. Как бы между прочим исчезла и мода, так как стремление красиво одеваться — это элементарное стремление привлечь полового партнера к себе. А такой атавизм, как разнополый секс, непременно жестоко карается. «Чтобы быть хомо надо быть гомо», как говаривал Энтони Бёрджесс.

Странно, однако, что после построения такого занятного, вывернутого наизнанку мира, автор бросил сочные задумки на полуслове и превратил книгу в банальнейшую космическую оперетку.

В этом феминистском рае, среди отверженного и загнанного в угол мужского населения существует легенда о парне, который способен телепортироваться. Что конкретно сможет противопоставить этот Тимофей Гаев сотням тысяч бойцов, не совсем понятно, но многие подпольные организации связывают грядущие перемены именно с этим уникумом.

Однако заговорам не суждено реализоваться: в мерный распорядок дел вмешивается внешний фактор.

Безоблачному блаженству феминисток грозит внешняя угроза инопланетного происхождения. Оказывается, вся наша Солнечная система движется прямиком на кордон, сооруженный древней и могущественной цивилизацией. Любое живое или материальное тело искусственного происхождения, приблизившееся к чужим сторожевым кораблям, немедленно уничтожается. Руководители операции по спасению Земли решают запустить к одному из инопланетных кораблей единственного мужчину, который умеет телепортироваться (и за которым, оказывается, уже давно наблюдали где надо). Вот тут-то и лежит значительный сюжетный прокол: какой смысл посылать неблагонадежного мужика, если под рукой всегда есть натренированные, вышколенные и всему обученные спецназовки? Им, в отличии от Тимофея Гаева, не придет в голову торговаться с начальством по поводу особых условий для своих родственников. Способности Тимофея ничем не превосходят способностей тренированного бойца. Вот если бы он мог телепортироваться с огромным грузом оружия на плечах, дабы, появившись на чужом корабле, пострелять экипаж или повредить оборудование — тогда иное дело, такого спеца надо холить и лелеять. А в активе Тимофея только 12 кг нагрузки, из которых львиную долю съедает скафандр.

Другой серьезный прокол в книге: это невозможность телепортироваться в то место, где что-либо находится твердое. То есть воздух они как-то вытесняют, а вот если пух распылить по помещению — то материализация тела уже невозможна. Вот как описывает герой воспоминания о первом своем переходе:

«Позднее меня мучили глупые сомнения: что со мной случилось бы, сделай я в Вязком мире те самые два-три шага? Остался бы навсегда вмурованным в стену? Взорвался бы с мощью ядерной боеголовки от реакции между атомами моего тела и силикатного кирпича? Вообще не смог бы покинуть Вязкий мир, поскольку место выхода было занято?» (с.50).

«Раздвинуть собой при выныривании молекулы воздуха — это тривиально, раздвинуть предметы — практически невозможно». (с.65).

Мне так и не понятно, чем же отличается кирпичная стена от воздуха, и кто там установил предел плотности? Почему телепортация так явно зависит от личностных факторов?

Фантастика, мнящая себя научной, все больше склоняется к идеализму.

Рассказ в шуточной форме развивает мысль Карела Чапека о том, что истинный коллекционер ради своего хобби может пойти на любое прегрешение — кражу, разбой, или даже убийство. Что будет, если в замкнутом пространстве столкнутся два таких одержимых субъекта?

В 2019 году президент Российской федерации убил своего куратора из ФСБ. Ведь понятно, да? У каждого президента есть куратор. А потом взял – да и объявил анархию как государственный строй. И вот через пятнадцать лет после этих событий и разворачивается неспешная история поисков постаревшего президента. Ищет его какой-то отморозок на стареньком «Фольксвагене», какая-то привязавшаяся к нему проститутка, какой-то сутенер, увязавшийся за той самой сбежавшей с работы проституткой, женщина-полицейский, поймавшая сбежавшую проститутку.. Гоп-компания такая, прямо скажем, никакая.

В современной русофантастичке собственно приключения ещё туда сюда можно воспринимать за события, что-то пытаться в них найти.. Но вот исходный посыл как был дурацким – так и поныне остаётся надуманным. Вы только вдумайтесь в эту ситуация: сидит, значит, Президент на тубаретке(!) в Кремле, и объявляет, что с завтрашнего дня — анархия в стране.

И понеслось.. Персонажи вспоминают: <i> «А чего это она такая злая? — Да вот, был у неё и муж, и дети, а потом объявили анархию, и всех убили, и она стала злая. — А ты чего в барсики подался? — Да вот, был у меня и папка хороший, из франции приехал, на мамке женился, а потом объявили анархию, и его националисты в подворотне зарезали в отместку за 1812 год..» </i>

Никто раньше, до этого квартета, и не думал искать бывшего президента, а это вдруг как узнают, чего ребятам надо – так сразу же восторгаются задумкой найти виновника анархии желают удачи в пути. В пути происходит некоторое количество чукалова и мочилова, что весьма характерно для романа с названьем добрым «Мама». Не происходит и половых актов, хотя через страницу на телеса юной проститутки покушаются то хулиганы, то охранники сутенерской крыши, то просто какие-то гопники. Но «грабежа интимных услуг», тем не менее, не происходит.

А.Гравиций пытается показать череду разных микрообразований, сложившихся на территории России после объявления анархии. А так как ни знаний, ни художественного таланта у автора нету, то получается полная околесица. Мы конечно же видим небольшое бандитское государство, государство-полис законников с полицией и президентиком, сквот байкеров, монастырь каких-то монахов (которые никуда не выходят за периметр и питаются видимо воистину только святым духом). Но зачем эта череда типа разных миров, если автор не разбирается в политических и социальных системах, если все они у него – на одно лицо? Джипы-внедорожники всё ещё ездят на невесть откуда берущемся бензине, автоматы Калашникова всё ещё стреляют патронами, в некоторых городах имеется электричество и даже где-то всё ещё в ходу старые деньги (sic!), хотя в тавернах предпочитают оплату наркотиками.

В городе, где установлена власть законников – чистота и порядок. В городе, где бандиты держат власть – убийства и грабежи.

И какой-то нелепый араб – личный слуга бывшего президента. И признания бывшего президента, что анархию он объявил по просьбе гостей из-за океана (с.73). И конформистские афоризмы о том, что человек найдет свободу при любом режиме. И героям снятся одни и те же сны – и только фэнтезятины в конце книги не хватало. И вообще — всё это сильно напоминает повестушку Алана Летема «Амнезия творца», которая и сам-то по себе была жалким подражанием Ф.Дику. Так что дочитывать жалкие отражения – нет уж.

Театр начинается с вешалки, а книжка — с обложки. Рубленые до простоты обложки серии «Виртуальный мир» — рогатые молекулы и какие-то кубики, парящие то ли над Силиконовой долиной, то ли над пустыней штата Невада символизируют блеск и нищету компьютерной графики, побуждая потенциального покупателя отвратить взоры к более манящим коверам.

Но начнем с дебилизма: история книгоиздания не знает сослагательного наклонения, но лучше бы не вышли книги в серии «Кольцо Мариколя», или ещё какие-нибудь нетленки, а Нейромант надо было издавать в xUSSR по горячим следам, тогда, в 1992-93 г., когда ещё не накормили народ Газонокосильщиками, Электронными жучками, Виртуальными убийствами, и протчей киберпанковской водичкой, слитой из отстойников Стерлинга и Гибсона. Сейчас же, когда на дворе Пентиум а на завалинке Интернет, Нейромант не воспринимается как сногсшибательное откровение. Растащенный по винтикам, скопированный в десятках произведений, через полтора десятка лет после написания он читается почти как анахронизм, может быть даже, как Ральф 124С 41+ Хьюго Гернсбека в середине века. Время наилучшего воздействия на читателей безвозвратно упущено.

Может быть в силу именно этих причин на меня Нейромант не произвёл никаких иных впечатлений, кроме впечатлений негативных. Первые сто страниц — завязка, слепок с будущего мира. Вялая экспозиция, попытки писать ровным текстом. Чего шокирующего там есть? — Да ровным счётом ничего — та же наркомания, разум в компьютерных сетях, проституция, Япония стала сверхдержавой (не ново: приоритет тут скорее за Норманом Спинрадом, см. рассказ Творение прекрасного (1973) рус. пер. в сб. Современная фантастика, М; 1988, с.610-621), интерфейс мозг-компьютер – это сильно, да, но описано (переведено? Да, скорее всего, именно плохо переведено. Сравните великолепные переводы Зимнего рынка и других рассказов из того же сборника) слабо, надуманно и как-то, простите за выражение, туфтово. Собственно действие в Нейроманте начинается страниц за сто до окончания тягомотного романа, да так и обрывается благодаря козням Искусственного Интеллекта. Чего, чего, я спрашиваю, не было в НФ эдакого, за что можно было бы сказать спасибо Гибсону? А всё было – герои-маргиналы, шваль, отбросы общества, корпорации, интеллект в Сети… Язык — ну не поэт я, не прочувствовал. Жвачка какая-то. Единственное, что я почувствовал – так это то, что роман “не затягивает” — я с лёгкостью оставлял его на несколько дней, а он так и не позвал ни разу: чё, чё там дальше будет с Молли и Кейсом? Мне они тогда были по фиг. Впрочем, как и сейчас.

Единственное, что заметил Гибсон — так это презрение и неприятие на физиологическом уровне “ковбоями” нормальной живой природы:

– Что это тут за вонь?

— Трава. Так всегда пахнет после стрижки газона (с.398).

(Во многом я солидарен с автором заметки. Но с другой стороны мне легко представить ПОЧЕМУ Нейромант вызвал такой ажиотаж в свое время. Что же до печальной сегодняшней судьбы романа – таков удел всех произведений, где стержнем являются не человеческие отношения, а наука и техника. Лучшая участь подобных вещей — омоложение аудитории потенциальных читателей. Но, боюсь, сегодняшние дети, которым InterNet родная мама, не оценят того, что совершил Гибсон. Я преклоняюсь перед деяниями киберпанков, но меня сегодняшнего роман задел очень мало. — А.К.).

У эпигона Тюрина лучше показано, что мир делится (сейчас делится) на сетевую общественность и людей “от сохи”. (Как верно говорил Хайнлайн, «сельских туалетов больше, чем ватерклозетов. Причём до того, когда человек впервые пройдется по молчаливому лику Луны, эта пропорция изменится ненамного»).

Поражает наивность Гибсона. Например, всем известен феномен: люди пропивают и прогуливают денег больше, чем сами заработали. Для объяснения этого бытового парадокса автор не нашел ничего лучшего, чем придумать лишнюю сущность: это-де появились новые существа такие, которые без спирта жить не могут, а деньги у них сами растут в складках кожи. (р-з Принадлежность, написанный в соавторстве с Джоном Ширли.)

Да, Гибсон делает слоистые, насыщенно-напыщенные зарисовки о Будущем. Но когда он пытается заняться каким-либо анализом действительности, когда он хочет пронзить ткань повествования интрижкой, детективным сюжетом — у него ничего не получается. Я обратил на эту особенность прозы Гибсона (полное отсутствие чётких финалов) ещё несколько лет назад, когда лучшие из его рассказов стали появляться в МЕГЕ и Если.

Лучше бы после них ничего и не появлялось.

В фантастике есть жанр «альтернативная история». Геворкян написал книгу в жанре «фантастическая альтернативная история», потому что параллельный мир, возникший благодаря вмешательству Гомера (ослепшего путешественника во времени) появился не из нашей исторической реальности, а из фантастического, придуманного мира цивилизации атлантнов.

Стереотипно это смесь Лазарчука, Щербакова и маленького рассказа К.Саймака «Спокойной ночи, мистер Джеймс» — вмешательство атлантов, понастроивших по всему миру пирамид, измененные состояния окружающего мира и постоянные подозрения одного из героев о своем искусственном происхождении. Плюс ко всему армейская муштра и жукеры из «Звездных рейнджеров» Р.Хайнлайна и подгонка человеческого тела под инопланетные условия, как скажем, в «Некрасивом биоформе» К.Булычева.

Греки правят миром из города Микены, а греками правят гигантские разумные жуки-телепаты инопланетного происхождения, прозябающие на нашей планете уже несколько тысячелетий. Земляне (гибкое определение: под него попадают и люди, и насекомые) путешествуют посредством телепортации к иным звездам, но электрические лампочки в быту — страшная роскошь, а тяжелую работу выполнят прирученные и искусственно выведенные гигантские насекомые (которые заодно всех собак извели). Радио не существует. Продолжительность жизни подскочила до 120-150 лет, но жесткая регламентация социального мироустройства, кастово-цеховая система и атрибуты полицейского государства не дают мне права назвать этот мир утопией.

Редко-редко где-нибудь используют паровые машины: как в нашем мире эллины не доверяли пару, так и в альтернативной реальности изобретение Герона не нашло должного применения. Живорождение запрещено и аморально: для продолжения рода существуют инкубаторы. Бунты и социальные потрясения остались в далеком прошлом, несогласные с генеральной линией развития переселяются на иные подходящие для жизни миры — когда тайно и негласно, когда в приказном порядке.

Любопытны маленькие детальки: например, столица Восточной Гипербореи, город Тангас Ка, погибла от удара всем известного метеорита…

В сборник старых повестей и рассказов московского писателя-фантаста Эдуарда Геворкяна вошли вещи старые и новые, апробированные, не раз печатавшиеся в сборниках и периодике, и от того чрезвычайно интересно смотреть на них под одной обложкой. В «четвертой волне» отечественной фантастики не принято было много писать — один-два рассказа в год, повесть — чуть ли не в пятилетку, а о романах и вообще речи быть не могло. Печатали-то в основном по научно-популярным журналам и редким антологиям, книжного бума никто и представить себе не мог (об этом, кстати написано эссе «Бойцы терракотовой гвардии», помещенное в сборник). Тем интереснее читать книжку, собравшую под одной обложкой разновременные произведения, написанные от 1973 до 1996 года.

Заглавная повесть, «Правила игры без правил», привлечет любителей динамичного и остросюжетного чтения: инспектор по школам и приютам натыкается в детдоме закрытого типа на странные распорядки, приличествующие скорее элитарным армейским подразделениям, нежели пенитенциарному заведению для подростков. То пушку в мехмастерской на уроке труда они делают, то каратэ изучают, а уж на полигоне такие стрельбища устроили… В ходе расследования выясняется, что воспитание в интернате имеет целью не возвращение малолетних преступников к полезной деятельности, а, напротив, ставит задачу перековать их в универсальных киллеров: ведь во всей галактике нет расы, более приспособленной для убийства… Поразительно, но повесть, написанная почти двадцать лет назад, читается и сейчас на одном дыхании. Не зря в 1983 году она получила приз «Великое кольцо», присуждаемый по итогам голосования КЛФ страны, и была даже издана в ФРГ отдельной книгой.

Повесть «Черный стерх» написана, как сказали бы сейчас эстеты, в диковской манере: злой колдун закидывает четырнадцатилетнего мальчика в иной мир, где нет ничего надежного, все рушится, крушится и тотчас же восстанавливается, и где каждый встречный-поперечный оказывается тем самым ненавистным колдуном.

Лирическая история «До зимы еще полгода» не напоминает ни одно из вышеперечисленных произведений, но несомненно понравится любителям «городской сказки»: во дворе дома выпал снег. Заурядное событие было бы событие, если б только на дворе не стояло жаркое лето. Да еще и следы на снегу каждый жилец оставляет свои, особенные — стукач семенит собачьими лапками, за влюбленной мадам — остается нотная запись скрипичной партитуры, а завскладом оставляет истории четкие рублевые отпечатки.

«Прощай, сентябрь» описывает любопытную социальную систему, при которой за провинности человека полную ответственность несет… его учитель и воспитатель.

«Чем вымощена дорога в рай» рисует утопический мир с плановой экономикой, во главу угла которой поставлено три задачи: Продовольствие, Педагогика, Порядок. С голоду никто не умирает, рожать разрешают только после строгих генетических проверок (и так уже двухголовые собаки бегают), воспитывают детей все лучше и лучше. Планету поделили на сектора, каждым районом заведует свой чиф… К такому устройству пришли не сразу, жизнь заставила: половина населения Земли вымерла после пандемии 2034 года, но кое-как выбрались, однако каждая новая техногенная катастрофа рискует подвести черту под существованием рода человеческого.

Одно из любопытнейших произведений сборника — эссе «Бойцы терракотовой гвардии» — начинается с воспоминаний о семидесятых годах, когда нынешние фантастические мэтры были молодыми и только учились писать рассказы. Мемуар не был бы мемуаром фантастическим, если б Эдуард Вачаганович не закрутил его вокруг любопытной идеи: есть, мол, у каждого государства своя Душа, определяющая характер и привычки своего народа, но иногда, по причине вмешательства разных сил, страны душами меняются, и получается невесть что. Прорубит, например, Петр Первый окно в Европу, а русская душа возьми и испарись, а место ее занимает душа китайская… «Все мы — китайцы», делает вывод один из персонажей, поэтому-то никакие европейские модели социального устройства у нас не приживаются.

Если продолжить рассуждения по схеме, предложенной Э.Геворкяном, можно найти и то место на глобусе, куда ретировалась общероссийская духовность. Нет, российская государственная душа не переселилась в Китай, а, будучи изгнана мистиком Сунь Ятсеном, перешла к антиподам, и воплотилась в странах Латинской Америки. Доказательством тому служат занятные параллели, найденные несколько лет назад В.Андреевым при изучении латиноамериканской литературы. Особым специалистом быть не надо, факты лежали на поверхности, надо было только их сопоставить:

А.С.Пушкин родился в 1799 году, Х.Л.Борхес — 1899. Ю.М.Лермонтов — 1814, Х.Кортасар и А.Бьой Касарес — 1914, Л.Н.Толстой — 1828, Г.Г.Маркес — 1928…

Интересно, в какой же стране пару лет назад родился Гений XXI века?

Теория строгого зонального деления нашей Галактики «Млечный Путь» в фантастической литературе, насколько мне известно, нова. Тем более свежим является подход, когда наиболее развитые цивилизации Вернор Виндж отнес к Краю Галактики, а не поместил их в Центр, где скопление звезд на несколько порядков выше — две тысячи звезд на кубический парсек (1 парсек равен 3,26 светового года). В классической нф мыслили примерно так: раз в Центре концентрация звезд в десять-двадцать тысяч раз больше, чем на хвостах ветвей, то, следовательно, встретить развитую космическую цивилизацию легче вблизи галактического ядра. А если учитывать фактор взаимодействия и соседской помощи, которую должны оказывать друг другу соседствующие разумные цивилизации (на альтруистической, коммерческой или колонизаторской основе — вопрос второстепенный), то и уровень научно-технического развития в Центре будет несоизмеримо выше, чем на окраинах.

В мире, построенном Винджем, наоборот, именно центр Галактики является самым отсталым регионом, а самыми развитыми — окраины.

В литературе есть косвенные подтверждения этой красивой гипотезе. При испытаниях атомного оружия военные столкнулись с программными отказами и ошибками в работе компьютеров, вызванными воздействием радиации. Зафиксированы случаи прямого сбоя в работе ЭВМ при активности Солнца. С 1978 года IBM всерьез проводит опыты с микросхемами оперативной памяти, с целью выяснения помехоустойчивости к космическому излучению.

Уровень отказов в компьютерах от воздействия космических частиц пропорционален объему оперативной памяти. При работе на компьютере с памятью 64 мегабайт мы встречаемся с необоснованными программными отказами не реже одного раза в месяц (речь не идет об ошибках в программах — человеческие ошибки встречаются чаще). Такой же компьютер, помещенный поближе к центру Галактики, вряд ли вообще будет способен работать: его будет глючить через каждые две минуты. Так что тонкая электроника способна приемлемо развиваться только вдали от звездных скоплений.

В настоящий момент не существует абсолютной защиты компьютеров от разрушительного космического излучения — помещая аппаратуру в пещеры или под воду мы лишь снижаем количество отказов, но не устраняем их полностью. Если же подняться в космос или переместиться к центру галактики, число отказов превысит возможности корректировки ошибок, и система окажется полностью неработоспособной. Что и описано в романе В.Винджа «Пламя над бездной». Ведь в мире, нарисованном Винджем, вся техника передовых цивилизаций Края Галактики густо замешана на электронике. Любая вещь имеет процессор — от поисковых систем в библиотеках до двигателей гиперпереходов на звездолетах, а управляемое человеком лазерное ружье смотрится анахронизмом.

Окраина Галактики, или, по астрономической терминологии, «гало», состоит из старых (с возрастом до 12 миллиардов лет), неярких звезд, так как у них чрезвычайно мало тяжелых химических элементов (которые разогревают звездный котел — источник жестких излучений). Активность звезд на Краю уже минимальна, в то время как в Центре процессы звездообразования пока еще в самом разгаре — отсюда и происходят всякого рода обильные потоки нейтронов, пионов, протонов, негативно влияющих на электронику.

Кроме того, хотя Солнечная система и находится на расстоянии 1/2 радиуса Галактики от Центра, мы расположены между двух спиральных ветвей, и львиная доля смертоносного (как для животного, так и для виртуального мира) излучения доходит до нас в ослабленном состоянии. Так что Земле в очередной раз фантастически повезло.

Примерно десятое тысячелетие нашей эры. Человечество давным-давно расселилось по Галактике. Связь со Старой Землей давно потеряна — да полно вам, была ли она, мифическая Земля, не выдумки ли это отсталых племен? За право называться Старой Землей спорит дюжина приличных планет (примерно как сейчас в Греции право называться родиной Гомера оспаривают до дюжины городов).

Люди, расселившиеся между звезд, колонизировавшие сотни планет, основали десятки разных цивилизаций, с уклоном, сообразно конкретным условиям и климатической обстановке, то в биологию, то в электронику, а некоторые — совсем уж оторвались от наших представлений о технике и творят прямо-таки чудеса своими машинами. Но еще существует уникальная цивилизация Кенг ХО — цивилизация торговцев, перелетающих со скоростью 0,3 скорости света от мира к мира. Какие цели преследуют торговцы? Да те же, что и их древнейшие финикийские или греческие предки — выменять новые технологии, привезти в другой мир, и попытаться реализовать их в обмен на новые изобретения. Бизнес, построенный на принципе, что каждая цивилизация на своем пике «обладает выдающейся наукой и иногда вносит колоссальные улучшения в то, что было лучшем до того. Чаще всего эти улучшения умирают вместе с цивилизацией». Мастерство торговцев — собрать все лучшее, и передать достижения другим мирам. Товар-деньги-товар’. «Местная цивилизация — изолированная ловушка» (с.405). Планеты гибнут, исчезают народы миры под ударами ядерных катастроф и биологических спазмов. Выживают только космические корабли, летящие от звезды к звезде в поисках новых и старых миров. Оседлые цивилизации вымирают, а торговцы Кенг Хо собирают технологические сливки и торгуют ими. Приберегая, впрочем, совсем уж изюминки для себя, только для внутреннего использования. Однако находится смельчак, знакомый нам по предыдущей книге Вернора Винджа, капитан Фам Нювен. Он лелеет свою мальчишескую мечту — создать межзвездную Империю. Старик Фам Нювен появляется в романе как эпизодический персонаж, но это ловкая маскировка автора — именно вокруг него развиваются главные события романа, именно этот галактический аксакал, собравший опыт нескольких тысячелетий, является движущей пружиной всей торговой цивилизации Кенг Хо, тайно направляя ключевые действия и поступки героев.

Мир, где корабли передвигаются с черепашьей скоростью, не может быть полновесной Империей — «Ни одно правительство не может править через световые годы». Пока корабль ползет среди звезд а экипаж спит в глубоком анабиозе, правительства и политические системы меняются, меняются приоритеты развития и технологии, а то и вовсе цивилизации рушатся, как карточные домики под напором ветра: атомные войны, эпидемии, тоталитарные и консервативные режимы, доводящие научно-техническое развитие до полной стагнации и деградации… Мало ли от каких напастей может загнуться хилый цветок разума! И тогда едва обжитая пару тысячелетий назад планета избавляется от налета цивилизации: двести лет назад тут были миллионные морские мегаполисы, а сейчас на диком материке едва наберется горстка дикарей, поклоняющихся культу карго.

Сложное испытание для торгового корабля — встретить цивилизацию, откатившуюся после техногенной или политической катастрофы к основам выживания. Но не менее тяжким экзаменом является встреча с неизвестной, чуждой расой. Вот именно с цивилизацией пауков и встречается экспедиция межзвездных торговцев Кенг Хо.

Вернор Виндж мастак затягивать события. Используя прием полифонии, он одно и то же происшествие норовит показать с нескольких точек зрения — с точки зрения обычного паука, паука-гения, нормальных людей и маниакально настроенных людей-захватчиков и т.д. В результате небольшая радиодискуссия минут на тридцать растягивается на такое же количество страниц мелким шрифтом.

Планета Арахна (мир пауков, возле которого тайно вертятся корабли людей) описана фантастически — тут тебе и «клетчатый цвет», образующийся при неустойчивых атмосферных явлениях, и отцы, вскармливающие на себе детенышей, и загадочные чесалки для глаз, и совершенно неописуемые в человеческих терминах анатомические выверты. Например, такие: чтобы послушать животом, они на полу «растянулись плоско, совсем без дуги схватывания» (с.343). Впрочем, этот перл можно свалить на неряшливость перевода — как и фразу «очнулся, лежа на голове» (с.537). А можно списать на фантастические обстоятельства фантастического мира.

Интересные наблюдения можно найти в романе про далекие-далекие просторы. Например, утверждение, что тирании не могут ужиться с компьютерными сетями (с.396). Казалось бы, какая связь с сегодняшним днем? Китайское правительство жестко ограничивает у себя интернет; на Кубе можно посещать только те сайты, список которых заверен «программистом в штатском»; миллионеры из Саудовской Аравии несколько лет назад выходили в Сеть через подставные швейцарские фирмы, используя сотовые телефоны.

Века, тысячелетия лжи и обмана выстраиваются для реализации грандиозных планов Фама Нювена — построить Империю и сесть во главе Межзвездного правительства, управляя всем Людским Космосом и потоками землян, расселившихся по Галактике.

Но самое поразительное — и это открывается только в конце книги, — что все вышеописанные события, все эти мегаломанские описания межзвездных перелетов, все жуткие планетарные катастрофы и тысячелетние путешествия происходят в крохотном сегменте Галактики, занимающего по площади едва ли несколько процентов карты звездного неба.

Это очередной том романа.

Что мы имеем в книге второй?

Конец XXIV века. Позади у человечества — чрезвычайно бурные десятилетия истории, вобравшие в себя и колонизацию пригодных для жизни планет Галактики, и полтора века буйства уголовного беспредела. Первопоселенцы на богом забытых планетах, брошенные метрополией на произвол судьбы, одичали и породили массу забавных обычаев. Одну из таких планет — Валькирию — Вершинин и описывает. Но больше места уделено описанию политической ситуации на Земле — и это не может не радовать, ибо предыстория Третьего Уголовного кризиса достаточно интересна (в ней, к сожалению, полным-полно перекличек с нынешней ситуёвинной на постсоветском пространстве).

Господин Салманов, президент Компании по строительству космолетов, затеял темную игру: внук президента Галактической Федерации потерялся на отсталой пленете Валькирия. Салманов знает, что космический кадет Коршанский не погиб при аварии корабля, а чудом выжил. Теперь задача Салманова — найти наследника престола, промыть мозги, сделать из него убежденного сторонника Компании, и поддержать на выборах в Президенты.

Уголовные авторитеты заключают сделку с Властью — Власть, т.о., легитимизирует бандитов, воровские структуры приобретают юридический статус, обрастают атрибутикой нормальных законопослушных организаций. На некоторое время разгул вседозволненности удается унять, но на смену чинным бандюкам приходят бандюки отмороженные — новые беспредельщики имеют желание переделить чужую собственность, и начинают экспроприацию экспроприаторов с особым ожесточением. Тем более когда «единственный и неповторимый» носитель Железной Руки немощен и вот-вот сойдет в могилу Галактической истории. Круг замыкается?

Меньше, чем в первой книге, этнографических моментов. Первая книга весело читалась во многом благодаря любопытным описаниям странноватых (и даже пикантных) обычаев коренных народов Валькирии и одичавших первопоселенцев-унсов. Конечно, первая книга была во многом экспозицией для сюжета, расставляла персонажей по игровому полю, но так мне показалось, что вторая книга несколько проигрывает в этом аспекте.

Тем не менее книга всего лишь вторая, и необходимо дожаться продолжения, чтобы яснее понять замысел писателя.

«Новая эсхатология»

Начало книги — чисто воннегутовский «Завтрак для чемпионов» (стеб над эсэсэсэром). Затравка сюжета тоже в духе черного юмора: главные действующие лица романа — человеки-обрубки без рук и ног, даже суровее, чем курсанты на костылях из зарайского краснознаменного летного училища имени Маресьева — творят государственные перевороты, вскрывают черные пятна истории, ну там и эротические сцены имеются… Анализ социума посильнее пелевинского; есть элементы самополемики — «Письмо» на страницах 78-84 есть ни что иное как экстраполяция веллеровских же идей из рассказа «Разбиватель сердец».

Потом все это обрубается и начинается вторая часть романа — справочник биохимика, скрупулезный путеводитель по животному миру и миру человека. Блестящий язык, хлесткие фразы: «это лошади телефонный номер набрать трудно», «умерший с голоду песец в науке не описан». Читается запоем, как, наверное, любое другое веллеровское произведение, но к чему всё это? Знаете, если не порнографическая сцена из Первой части (с.145-157), то часть Вторую можно смело рекомендовать читать младшим и средним школьникам как приложение к учебным курсам биологии, психологии и антропологии. Веллер ударился в просветительство, лавры Вольтера, Монтескье, Дидро, Даламбера, Морелли, Руссо и Гельвеция не дают ему спокойно написать большой роман без менторского тона и отступлений.(Но просветительство получилось еще одним образцом эсхатологического мышления ядерного века.) Впрочем, это я загнул. По сути, вся вторая часть книги и есть одно сплошное отступление от того, что ортодоксальные читатели привыкли просто называть литературой. Ведь первая половина романа так и осталась в подвешенном, незавершенном положении. Без финиша. К любопытным выводам подталкивает читателей Веллер: вся жизнь наша есть не что иное как подготовка к гибели Вселенной. У человечества одна цель — эдак через 10 миллиардов лет дать хороший толчок умирающей Вселенной.

Главный герой романа «Оправдание», парень по фамилии Рогов, ищет оправдание бессмысленным репрессиям тридцатых годов, в ходе которых бесследно сгинул его дед Иван Скалдин, доцент сельскохозяйственной академии, выращивавший где-то там тихой сапой пшеницу слегка повышенной урожайности и редкостной морозоустойчивости в условиях забытого Севера. Судьба забросила Рогова на исторический факультет, где он несколько учился. Да как-то все из рук вон плохо, если даже в девяностых годах лелеет думку о частичном оправдании красной жатвы репрессивного аппарата НКВД. «Я всегда догадывался, что нельзя просто так перемолотить столько народу. Был какой-то смысл, и мне кажется, я нашел его» (с.140).

Сначала автор продвигает метафизическое объяснение в духе государственного вампиризма: имперскую праздничность тридцатых годов «только и могли подпитывать непрерывным отбором веселых и сильных людей, исчезавших неизвестно куда» (с.26). (Подробнее см. об этом в «Мумии» А.Лазарчука и «Зомбификации» В.Пелевина).

Но это все сентиментальщина, найдено и более рациональное объяснение террору. Мол, не всех сынов Отечество похерило, некоторых, особо выносливых, не оговаривавших в ходе следствия себя и знакомых, отнюдь не расстреливали, а ссылали в Сибирь, в спецлагеря, где ковался человек нового типа, человек морально устойчивый и титанически выдержанный. Гвозди делали из этих людей, как сказал бы Маяковский. Вот их и делали где-то в сибирской тайге, муштровали в военном искусстве, учили всем видам единоборств и прочая.

Таким образом, в стране параллельно существовало две армии. Мирная и тупая, где служат идиоты — основная, парадная и нарядная. Вторая армия была резервная, на случай войны — сплошь из смертников, из нерасстрелянных.

Одно из таких секретных поселений готовило диверсантов и супербойцов для латания дыр в зияющей обороне Советской Армии. Двадцать восемь панфиловцев? Из тех, из сибиряков. Александр Матросов? Опять же, перекованный в бойца человек. Оказывается, вовсе не Жуков руководил обороной Москвы, а переделанный человек Грохотов.

Такая вот невеселая криптоистория получилась. Собственно, из-за этой самой крохи роман и отнесен к «фантастическому». И сюжетной линии в романе особо не наблюдается, и монологическая речь не способствует усвояемости текста, что прямо противопоказано для динамичного жанра.

Но одно видно четко — нет никакого оправдания репрессиям. Ни инфернального, ни рационального.

А.Ф.Бритиков «Отечественная научно-фантастическая литература. Некоторые проблемы истории и теории жанра». СПб. Творческий центр «Борей-Арт». 2000. 404 стр. 100 экз.

В посмертно изданной монографии доктора филологических наук Анатолия Федоровича Бритикова (1926-1996) рассматривается генезис отечественной научной фантастики: от повального увлечения приключенческими романами в середине XIX века — к удивительным изобретениям 1920-х годов, от космических полетов 1950-60-х — к возвращению на Землю и социальным проблемам, к исследованиям человеческой души (1970-80-е гг.). Первая книга Бритикова, «Русский-советский научно-фантастический роман», вышла в Ленинграде в 1970 году тиражом 9 т.э. и давно уже стала библиографической редкостью. Рецензируемая работа в редкость превратилась моментально — заявленный тираж всего 100 экз.

Корни отечественной научной фантастики — не только в мифологии и народных сказках. По мнению А.Ф.Бритикова, отечественная научно-фантастическая литература не могла состояться без таких классиков, как Жюль Верн и Герберт Уэллс, влиянию которых на российских авторов посвящены отдельные главы монографии («В восприятии реалиста. Жюль Верн и Лев Толстой», «Герберт Джордж Уэллс и Россия»). Бритиков вообще весь жанр научной фантастики выводит из романов Жюля Верна, герои которого именно с помощью науки целенаправленно изменяют и улучшают окружающий мир. И только Г.Уэллс начал размышлять о том, что не всегда изменение мира ведет к его улучшению. Вот эти две составляющие — неисправимый оптимизм техноромантиков и здоровый скептицизм реалистов — надолго определили развитие всей научной фантастики ХХ века. Бритиков показывает, что в конце XIX — начале ХХ вв. тиражи книг Верна и Уэллса в России сравнялись и даже превысили количество изданий в Англии и во Франции.

Одной из важнейших особенностей нф-произведения А.Ф.Бритиков считает то обстоятельство, что героем научно-фантастического произведения зачастую выступает научная идея или гипотеза, тогда как в литературе реалистической героем выступает человек. Именно этим обстоятельством Бритиков объясняет, почему литературоведение игнорирует нф-литературу, ведь фантастику невозможно обсуждать с точки зрения чисто художественной литературы.

Интересно сравнивать взгляды наших мэтров фантастиковедения: Например, Всеволод Ревич в книге «Перекресток утопий» чихвостил Александра Беляева за нарушение моральных норм, а Анатолий Бритиков превозносит классика за здравый научно-технический подход и популяризацию жанра. Вот так и встретились два мнения, два разных подхода, хотя оба филфаки закончили.

Дополняет монографию обширная библиография (более четырех тысяч пунктов!) фантастических произведений и критических статей, опубликованных в книгах и периодике за двадцать лет, с 1968 по 1987 гг. Примечательно, что предыдущая библиография , охватывающая полувековой период, с 1917 по 1967 гг., насчитывала немногим более восьми сотен позиций.

Сейчас ежемесячная текущая библиография фантастики насчитывает сотню изданий. Жаль только, что фундаментальных исследований, подобных этому, ждать больше не приходится.

Грег Бир Схватка (сборник) — М, АСТ, 1998, 496с. — (Координаты чудес), 10 т.э.

В книге собраны образцы добротной научно-фантастической фантастики Грега Бира, (зятя Пола Андерсона, между прочим). Повести и романы сборника почти все насквозь премированы Хьюгами и Небьюлами, так что за качество идей можно не сомневаться. Сомневаться можно в качестве перевода: режут слух слова «дисковвод» и «тессерэкт».

«Музыка, звучащая в крови» — лучшее, наверное, произведение Бира, рассказывает о совершенно фантастической катастрофе: в человеческой крови заводятся и размножаются, перестраивая тело под себя, мелкие разумные существа (Хм, аналогичная картина описана у Марка Твена в «Три тысячи лет среди микробов»)

Древние обитатели Галактики, сенекси, для сохранения информации используют методы раздельного функционирования разума и памяти; люди выращиваются в пробирках уже со строго заданными боевыми характеристиками («Схватка»); мальчик проникает в четырехмерное пространство и спасается у чудовищных по своему облику тамошних обитателей от земной глупости и всяческой дряни («Касательные»); незначительная ошибка на ферме по выращиванию пробирочных детей приводит через несколько лет к массовой гибели подростков («Сестры»); замечательные эпические картины колонизированного и освоенного ближнего космоса рисуются в романе «Головы» — там же показано, к какому застою в прогрессе могут привести глупые сакральные идеи и их не в меру пылкие сторонники. Однако гипотеза (с.412) о том, что язык — устойчивый генетический признак и передается по наследству, да еще и на протяжении тысячелетий (?!) сродни бредням о родстве этрусков и русских.

«На примере всех без исключения войн она видела — на первой стадии любое общество старалось лишить врага человеческих черт, внушая себе, что он — простейшая форма жизни. И все ради того, чтобы, убивая, не испытывать угрызений совести» (с.165). На примере «Звездных рейнджеров» неглупого Хайнлайна это ярче всего заметно — цивилизация врагов не описана нисколечко; стоит только появиться рефлексии, как перед нами появляется «Враг мой» Барри Лонгиера, и никакой войны, один пацифизм.

О существовании этой книги я узнал из журнала ИНТЕРКОМЪ № 1’95 (когда он еще продолжал выходить в составе журнала ЕСЛИ), в котором сообщалось между прочим, что покойный Альфред Бестер (1913-1987) написал примерно на треть некий роман «Psycho Shop», а по черновикам и наброскам книгу будет дописывать… Роджер Желязны! В 1995 о выходе такой книги на русском языке можно было только мечтать: целые пласты нф-классики лежали на виду, но издатели предпочитали (да и сейчас предпочитают) гнать серый поток. Каково же было мое приятное изумление, когда ЭКСМО, безо всяких рекламных уведомлений, выпустило-таки перевод этого совместного романа двух мастеров фантастики.

Место и время действия не определено и размыто по векам и континентам, но на горизонте постоянно маячит любимый Бестером XXV век, а среди персонажей то и дело мелькают милые сердцу Роджера Желязны Боги и Титаны. На планете живут и сосуществуют 28 видов разумных землян — люди-кошки, люди-змеи, люди-птицы (представляете себе страстную холоднокровную любовницу с раздвоенным языком?!), или ситуация, когда девушка-змея влюбляется в парня-мангуста… Хотя как минимум первая сотня страниц принадлежит Бестеру, некоторые вставки сделаны явно Роджером Желязны — например, эпизод с юным Эдгаром По, ведь По — культовый для Желязны писатель.

Это роман-шарада, роман, вобравший лучшие достижения американской фантастики. На обложке книжки можно было бы поставить соавторами, например, Роберта Шекли и Филипа Дика — и придирчивый читатель съел бы эту комбинацию, ведь наряду с пиротехническим буйством Бестера и поэтикой Желязны в тексте постоянно мелькает абсурдистский юмор позднего Шекли и навязчивый солипсизм Дика.

Роман читается на одном дыхании, (хотя лично меня раздражают фирменные желязновские многостраничные описания сцен поединков супербойцов), шутки попадают в читателя заразительными хлопушками, но вряд ли это произведение войдет в сокровищницу достижений нф ХХ века — увы, ни Бестер, на Желязны не смогли толком закрыть двери в «Магазин для психов».

Однако это обстоятельство нисколько меня не огорчает: в следующем веке безумный карнавал продолжится.

Цитата из книги:

«Я повел его в глубь дыры, где у Адама была мастерская. Там в состоянии абсолютного покоя и в рабочем состоянии висели все собранные им к этому времени качества Иддроида. Те, которые невозможно было увидеть глазами, имели таблички с надписями. Таблички покачивались в пустоте как бы сами по себе, но если бы кто-то вздумал дотронуться до такой таблички, то моментально испытал бы на себе указанное на ней качество»

Уильям Берроуз Билет, который лопнул, Нова Экспресс: Романы. — Киев, Ника-центр, 1998, 416с, тираж 4 т.э., (серия 700, вып. 27).

Четыре романа Берроуза «Обнаженный завтрак» [The Naked Lunch, 1959, рус. пер. 1994; в 1992 экранизирован Дэвидом Кроненбергом (в прокате известен как «Обед нагишом»] вместе с «Мягкой машиной» [The Soft Machine, 1961], «Билетом, который лопнул» [The Ticket That Exploded, 1962] и «Нова Экспресс» (Nova Express, 1964) составили своеобразную тетралогию-антиутопию, с общими сквозными героями, переходящими из одной книги в другую. Можно читать под музыку Дэвида Боуи, Курта Кобэйна или REM.

Можно предположить, что два романа переводили разные лица: в «Билете» упоминаются Управленческие Книги, в «Нова» — Министерские книги, в первом испанские слова идут без перевода, во втором — с переводом…

Метод нарезки, используемый Берроузом при создании этих романов, визуально можно наблюдать в к/ф Стенли Кубрика «Заводной апельсин» — по сути и духу максимально приближенно к берроузовскому текущему сознанию. А фокус с двумя переговаривающимися магнитофонами (когда спорщики заранее знают свои реакции на какие-то клишированные, типичные ответы оппонента, поэтому и записывают свои ответы) показан в советском кинофильме семидесятых годов «Неисправимый лгун» с Вициным в главной роли. «Билет» совершенно экспериментальный роман, можно и не читать, тем более что многие любопытные ситуации из него повторены в «Нова»:

Землю пытается захватить банда инопланетян — уранцы действуют через наркоманов, венерианцы — через половых извращенцев, жуки с Меркурия — тоже как-то…

«Нова Экспресс» повествует об уличной преступности и коррупции в близком будущем, когда власть над планетой захватила банда галактических гангстеров («Банда Нова»), а ей противостоит «Полиция Нова», которая создала землю для того, чтобы заманить банду Нова, промышляющую взрывами планет.

Уверен, что, если вы с упоением читали «Помутнение» Ф.К.Дика, то книги Берроуза не оставят вас равнодушным.

«Воды нет, полезных ископаемых нет… Планета Железяка»

Обожаю произведения, написанные от лица нескольких персонажей: «Гиперион» Симмонса, «Па-де-труа» Шекли, «Человек в Высоком Замке» Дика… Из последних можно назвать «Нет» Горалик&Кузнецова. Человеку дано стереоскопическое зрение для сравнения наблюдаемых вещей; когда же мир показывают через призму восприятия нескольких разных персонажей, читатель получает по крайней мере пищу для сравнений. «Война за «Асгард» – как раз из числа таких книг. Восемь «сюжетоведущих» персонажей – может быть, даже избыточно для одного романа, но автор неторопливо закручивает пружину повествования, которая ближе к финалу начинает сжиматься как спираль часового механизма, со свистом разрываясь и вышибая шестеренки.

Итак, мир «Асгарда».

Время действия ограничено несколькими днями октября месяца 2053 года (с многостраничными экскурсами в недалекое прошлое в воспоминаниях и рассказах персонажей). Место действия, напротив, не ограничено: Сеул, Лондон, Нью-Йорк, Москва, Хьюстон, острова в Японском море, Эр-Рияд, Акапулько, и даже какое-то Конаково в Поволжье.

Во второй четверти XXI века американцы, замучившись от того, что не могут назвать негра негром, воспряли духом и погнали всех цветных с глаз долой. Движение Белого Возрождения (созданное техасским нефтепромышленником Дэвидом Финчем во главе проповедником Господа Мстящего, Иеремией Смитом) перекраивает политическую карту мира по примеру школьной карты колониальных империй позапрошлого века: несколько ведущих государств, консолидированных в Совет Наций (в который входят Объединенная Североамериканская Федерация, Корпоративная Япония, Объединенная Аравия, Европейский Союз) управляют протекторатами – бывшими странами третьего мира, как то Кореей, Россией... Индия и Китай вымерли от какой-то эпидемии, а оставшиеся жалкие 300 миллионов наверняка тоже подчиняются какому-нибудь иностранному правительству. Рулит в этом Совете Наций все та же партия Белого Возрождения. Служба Генетического Контроля (СГК) разработала четкие градации «чистых» и «нечистых» граждан: первая ступень – белый, японец находится на восьмом уровне, а негру и вовсе присвоена литера «эпсилон». Даже если вы WASP, наследственные болезни, табакокурение и алкоголь усугубляют вашу генетическую карту, и вы тоже можете попасть в изоляционный лагерь за Стеной. Сразу надо отметить: рейтинг славянских народов в табеле СГК ниже нижнего. Даже венгров (а это не славянский народ) ценят лучше: у них «чистых» – целых 20%.

Тем не менее эти жестокие меры не мешают Фробифишеру (первому лицу Совета Наций) иметь на протяжении долгих лет (в обоих смыслах) референтом Дану Янечкову (девушку из Восточной Европы) и светиться с ней на экранах СМИ; фашизм не мешает американским богачам пользоваться услугами еврейских врачей; вторым лицом в Службе Генетического Контроля становится… японец Танака. Да, талантливый, сделавший определенные фантастические услуги партии Белого Возрождения, но находящийся на восемь ступеней ниже любого белого.

Мнемон, один из участников научного эксперимента по переброске человека в прошлое, приговоренный к пожизненному заключению негр, за удачное возвращение из «инобытия» получает восстановление в правах гражданина ЕС, много денег, и много свободы. Неслабый шаг для фашистского режима. Конечно, Мнемон приобрел способность верно предсказывать будущее, и жизнь ему надо было сохранить в любом случае. Но пользуется-то этими прогнозами все равно японец Танака! Мало того, у Танаки начальник охраны – японец, и личный тренер – с Окинавы. Я так понимаю, автору это потребовалось для придания произведению сочного колорита (если, конечно, нудные описания учебной битвы на мечах можно отнести в разряд оживляющих сцен).

Сюжетообразующий фантастический элемент вот какой: есть огромная Стена, окольцовывающая немерянную территорию в Азии. Когда по стене пустят что-то (наверное, все-таки, электроток), она вся засветится, и перенесет заключенных на полсекунды назад, в прошлое. Концепция Времени в этом мире примерно схожа с выдумкой Клиффорда Саймака («Кольцо вокруг Солнца»): живые организмы не оставляют своих копий в прошлом мгновении; в прошлом ничего, кроме мертвой материи, нет. Вот там, в полусекундном отставании, все заключенные и будут кочевряжиться: нечего пить нашу воду и дышать в наш воздух. «Электропускатель» этой конструкции смонтирован на высоченной, полукилометровой башне рядом со Стеной. В этой же башне вольготно размещен институт генетических исследований Службы Генетического Контроля (совсем негде было построить институт, правда?). Там же, в этой башне, смонтирована и пресловутая Красная Кнопка, включающая механизм отправки Лагеря в тартарары. При таком развитии техники, каковой наличествует в середине XXI века, уже невозможно управлять процессами дистанционно, из комфортной столицы мира, города Хьюстона...

На церемонию запуска двух миллиардов человек в Светлое Иное из-за моря из-за гор прибывают высшие лица Совета Наций. Один из них – в обнимку с Даной Янечковой — славянкой, даже не удосужившейся сменить ФИО на более конформистское; рядом будет мельтешить пионер отважный Петя, пардон, русский(!) сын крестьянский Ваня. В лучших традициях советского шпионского романа он геройски (с милостивого разрешения заместителя директора Департамента внешних связей Агентства по борьбе с терроризмом) пробрался на вертолет с VIP-делегацией (мелочь вроде короля Саудовской Аравии, консула Евросоюза; самыми важными на вертолете, полагаю, были вертолетчики – ибо к пилотам в кабину мальчика Ваню почему-то не пустили), и уже через двенадцать часов отважно попытается взорвать Башню и сорвать светопреставление, неблагодарный…

Но сорвет эту вакханалию диверсант и террорист, полковник Влад Басманов. Да, кстати, в армии какого государства Влад Басманов (скитавшийся по миру лет с тринадцати) получил звание полковника?

Просто честно прочитал книжку, нашел, из-за чего она понравилась истосковавшимся фэнам, нашел, из-за чего она не понравилась привиредливым фэнам.

Все-таки у Кирилла сильно фэнтезийное миро- восприятие/конструирование. В «Асгарде» в повествование трижды вмешиваются силы, не-рационального порядка:

Во-первых, диверсант Басманов должен попасть в окрестности Базы, преодолев километров 120 за 1 день, по просматриваемой и простреливаемой степи. Колду-шаман-кам провел его колдовской дорогой (привет Кастанеде!).

Во-вторых, негр-предсказатель (привет «Матрице«!) явно колдунище африканский, тоже парит мозги японцу Танаке, и тот сообразно предсказанию действует.

В-третьих (это лежит на поверхности), агент по борьбе с терроризмом, англичанин Ки-Брас, постоянно сверяется с «Книгой Перемен» (привет Щуцкому и Дику!).

Николай Караев «Через год на Ибице» про заблудших инопланетян на Земле.

Леонид Кудрявцев «Футуромозаика» — три рассказика с неожиданными концовками, вполне в стиле Шекли.

Даниэль Клугер «Розовые слоны Ганнибала» — сказка про материализацию фантазий

Игорь Пронин «Угроза вселенной» — попутал демократию с феодализмом.

Игорь Алимов «В сторону Клондайка» — повестушка об Илье Муромце космического века, поступившем на службу в спецподразделение «Черный легион», бойцы которого неподотчетны власти и вершат судьбы народов и миров. Легионеры и инопланетян уничтожают, поэтому официально человечество так и не нашло во всей Вселенной братьев по разуму. Рассказ уместен был бы в антологии «Подражатели Хайнлайна».

Арон Брудный «Ответ» — рецензия на выдуманную книгу. Борхес и Лем этим занимались, но не Шекли.

Ирина Бахтина «Зачем я тебе?» — нудная и затянутая зарисовка о беременных мужчинах.

Александр Бачило «Московский охотник» — выдал городские ужастики.

Людмила и Александр Белаш «Слуги» — детективчик под «Лару Крофт».

Владимир Березин

«Начальник контрабанды» — криптоистория про «Белое солнце пустыни», может быть, вообще лучший рассказ сборника. Жаль, к Шекли это вообще не имеет никакого отношения.

Два других рассказа — «Восемь транспортов и танкер» и «Физика низких температур» — можно было и не печатать.

Александр Сивинских «Смертельная рана бойца Сысоева». Как-то поосторожнее надо было, с фамилией-то. Мерзковато получилось.

Ольга Светкина «Право на отдых» — пустышка про дурную бесконечность со сто раз обыгранными «изобретениями» — по ошибке Бог устроил потоп, по ошибке устроил приход Будды и Магомета..

Сергей Волков «Аксолотль» — нарисовал очередную тоталитарную дистопию, по какой-то прихоти (в полном соответствии с канонами либерпанка) выдав её за либеральную дистопию, наступившую после оранжевой революции в Москве. Маленькая деталь: портрет предателя Власова над храмом Святого Николая коробит персонажа рассказа (советского профессора), а присутствие самого православного храма — отчего-то нет.

Павел Кузьменко «Клятва рыцаря» — нехитрая мораль: помолись, и тебя спасут.

«Конюхофф» — парафраз на рассказ Шекли «Усоритель»

«Четвёртый сон» — о русском происхождении Жорж Санд.

«Загадочный огородник» — про хроноклазм, в который попал римский император Диоклетиан. Один из двух смешных рассказов во всём сборнике.

Дмитрий Володихин «Котовладелец» — городская мистика про приученного дьяволёнка, которого надо кормить обязательно мужскими телами.

Александр Громов «Новые гибриды» — рассказ об обустройстве аквариума, зато – с ударной концовкой.

Андрей Лазарчук «Мы, урус-хаи» Без комментариев. Помимо того, что Шекли фэнтези не писал, тут закралось сразу несколько опечаток: в содержании на страницах 634-635 ошибочно указано авторство «Ирина Андронати, Андрей Лазачук» (именно так, без эР), хотя во всех иных публикациях указывалось авторство А.Лазарчука соло. На странице 392 – ровно та же опечатка – «Лазачук». На титуле и в копирайтах указан «С.Лазарчук» (с.4) и «Сергей Лазарчук» (с.2). Единственно правильно фамилию написали только на обложке.

Леонид Каганов «Жесть» — про набожных роботов-алкоголиков. Как всегда у Каганова — смешно и неожиданно.

Васлий Мидянин «Комплекс Марвина» — честная вариация на повесть Шекли «Лабиринт Минотавра»: гремящая абсурдистская смесь получается от соединения американского прагматизма и мифологической Древней Греции. Кстати, единственное произведение, предваряющееся хоть каким-то посвящением в адрес Шекли.

Генри Лайон Олди «Цель оправдывает средства» — про проходимцев-геологов, и вправду под Шекли сделано.

Александр Зорич «Дети Онегина и Татьяны» — даже третья публикация не убедила меня в великолепном качестве этих зарисовок. Стоит ли говорить, что к Шекли не имеет вообще никакого отношения?

Робверт Квалья «Вечно что-то не так» — пародия на закон Мура об увеличении тактовой частоты процессоров и вытекающего из него бесконечного апгрейда.

Иэн Уотсон «Гиперзоо» — вариация на тему рассказа Шекли «Рыболовный сезон».

Николай Караев «День, когда вещи пришли в себя» — когда люди подчинены чьей-то высшей воле, то всё получается прилично, сообразно, красиво и полезно. Но как только объекты обретают разум, так сразу же они превращаются в субъекты, и всем окружающим становится плохо и отвратительно, мир впадает в хаос. Мало того – даже самим вещам стало до того тошно жить, что многие из них предпочли покончить жизнь самоубийством.

На обложке сборника стоит имя Шекли, и воленс-неволенс я, наивный, ожидал чего-то в духе Шекли. Но не срослось. Оказывается, это просто очередной сборник лучшего (по версии издательства «Эксмо»), зачем-то с громким именем на обложке. На весь сборник – только одно-единственное посвящение от автора (Мидянин, молодец), более половины рассказов – принципиально не смешные (городская готика, космическая опера). Из 30 рассказов действие 15 происходит в глубоком прошлом – во время Второй мировой, гражданской войны, в 13 веке, или даже до рождества Христова. 12 рассказов, можно сказать, написаны в юмористическом ключе. Что реально смешна всего половина из 12 – это проблема моего привередливого вкуса, но большая половина рассказов сборника – явно ужасы, готика и прочая фэнтезятина, каковую Шекли не жаловал, всё-таки.

Давайте формализуем стиль Роберта Шекли. Стилю Шекли присущи

Юмор:

Мягкий

Задорный

Искромётный

Безобидный

Общая атмосфера рассказов:

безоблачная

веселая

бесшабашная

рассказы у Шекли

практически всегда имеют ударную концовку.

Время и место действия:

В большинстве случаев это будущее, обильно заселенный космос.

Из рассказов сборника таковым условиям подходят едва ли восемь.

Условия, чтобы они еще и смешные были, удовлетворяют еще меньше.

Стоило ли называть сборник именно «Академия Шекли»? Почему не «Учителя Хайнлайна» или «Товарищи Азимова»? Что за произвол?

На «Грелку» присылают абы что, авось прокатит. Похожая картина получилась с этим «шеклинским» сборником.