|
Загадка 602 ночи у Борхеса. Эвелин Фишберн (University College, London).
Один из самых спорных вопросов, касающихся чтения Борхесом "Арабских ночей", или "Тысячи и одной ночи", если использовать его любимое название, развивается вокруг его утверждений о конкретной и особенной Ночи. Часто цитируемый отрывок из "Скрытая магия в "Дон Кихоте"" подводит итог его образной интерпретации: "Ни одна из них так не тревожит душу, как сказка ночи DCII, самой магической среди всех ночей. В эту ночь царь слышит из уст царицы свою собственную историю. Он слышит начало истории, которая включает в себя все остальные, а также – и это уже совершенно чудовищно – себя самое. Вполне ли ясны читателю неограниченные возможности этой интерполяции и странная, с нею связанная опасность? А вдруг царица не перестанет рассказывать и навек недвижимому царю придется вновь и вновь слушать незавершенную историю «Тысячи и одной ночи», бесконечно, циклически повторяющуюся…"
Борхес подчеркивает здесь и в других подобных отрывках, что "Ночь" является центральной, освещающей, откровенной и головокружительной: повторяя более ранний опыт, пережитый царём в рамочной истории, она вызывает страх бесконечного повторения не только у царя, слышащего, как его собственный опыт повторяется в чужом, но, возможно, и у читателя, разделяющего жуткий эффект этого головокружительного возвращения. Этот отрывок широко обсуждался исследователями Борхеса, арабистами и литературными теоретиками, и он продолжает озадачивать его читателей. Борхес часто, но не всегда, называет эту волшебную Ночь номером 602. Аллюзии на Ночь 602 появляются с некоторыми вариациями в следующих эссе, все они относятся к возвращению: "Переводчики 1001 ночи", 1935;
"Cuando la ficción vive en la ficción", 2 июня 1939); " Скрытая магия в "Дон Кихоте"". В художественной литературе очень похожая особая Ночь упоминается дважды, хотя номер не указан. Это происходит в "Tlön, Uqbar, Orbis Tertius" и в "Саду расходящихся тропок".
В "Tlön" связь с Ночью 602 несколько обрывиста. Текст гласит: "В Исламе есть ночь, называемая Ночью Ночей, когда широко открываются тайные врата рая, и вода в кувшинах становится слаще; если бы эти врата открылись, я бы не почувствовал того, что чувствовал в тот день. Книга была написана на английском языке и состояла из 1001 страницы". "Ночь ночей" — это ссылка на ночь силы, имеющую кораническое происхождение. Это ночь магии и откровений: "Воистину, Мы [говорит Господь миров] низвели его [Священный Коран] в Ляйлятуль-кадр (в Ночь могущества). И откуда тебе [Мухаммад] знать, что такое Ляйлятуль-кадр (Ночь могущества)?!". (Коран, XCVII 1-2). В рассказе Борхеса ассоциация с "Арабскими ночами" очевидна из-за упоминания 1001 страницы, но есть и более прочная связь. Она прямо упоминается в "Человеке, видевшем ночь могущества", сказке, рассказанной в ночь 596 в начале группы историй "Коварство и злоба женщин" , включающую и ночь 602. Борхес также упоминает "Ночь могущества" в "Переводчиках 1001 ночи", она подробно обсуждается Пейном и Бертоном в примечаниях к Ночи 596.
В "Саду…" понятие бесконечности или бесконечной книги представлено в виде круглой книги, последняя страница которой отражает первую. Непосредственной связью, на мой взгляд, может быть Тора, еврейские священные свитки, которые читаются по очереди, причем за последним отрывком сразу следует первый. Но Борхес переходит к менее очевидному и более тревожному образу цикла, когда он упоминает центральную Ночь в "1001 ночи", чья история отражает общее повествование именно с ее центральной позиции, с риском остаться в другой раз в той ночи, о которой идет речь, и так до бесконечности.
Далее я хотела бы рассмотреть комментарии Борхеса, касающиеся этой особой Ночи, в сравнении со свидетельствами Ночей. Есть много читателей, которые просто просмотрели Ночь 602 и, не найдя ничего, подтверждающего утверждение Борхеса, решили, что это либо борхесовская мистификация, либо хитрая выдумка. В конце концов, Борхес признался, что не читал "Ночи" целиком, так что, казалось маловероятным, чтобы он наткнулся на столь важный повтор, а мысль о том, что он мог придумать его в своих целях, была не только правдоподобной, но и соответствовала принятым представлениям о борхесовской практике. (Итало Кальвино — один из тех, кто предположил, что Борхес, возможно, специально придумал повтор. Он пишет: "... я не мог найти эту 602-ю ночь. Но даже если бы Борхес изобрел ее, он был бы прав, потому что она представляет собой естественный венец рамочной истории". Я хотела бы поблагодарить моего коллегу доктора Умберто Нуньеса за его щедрую помощь в предоставлении этой информации). Однако, как и в десятый раз, когда внимательно читаешь подсказки Борхеса, обнаруживаются доказательства, подтверждающие его (причудливые) утверждения. В "Переводчиках 1001 ночи" он говорит, что у него перед глазами 300 примечаний в шестом томе перевода Бертона. Однако существует множество изданий перевода Бертона, и не все они включают одни и те же тексты. Борхес приводит два из них в библиографии к этой статье: одно — сокращенная подборка в одном томе, и поэтому не представляет интереса для данного вопроса, а другое — конкретный том 6. ограниченного издания Клуба Бертона, хотя место издания — Лондон — обозначено знаком вопроса, а дата не указана.
Однако этот важный, хотя и неполный источник информации заставляет меня предположить, что он ссылается на то же издание, которое каталогизировано в Британской библиотеке под заголовком Sir Richard Francis Burton, Arabian Nights, 16 vol. (10 vol. and 6 vol. of Supplemental nights) Printed by the Kamashastra Society for private subscribers only: London, 1885-88. В Британской библиотеке хранится несколько экземпляров этого издания, в которых местом публикации указан Бенарес, но в данном экземпляре местом публикации указан Лондон, в примечании к которому объясняется, что в томах 2-16 местом печати указан Бенарес. Поэтому весьма вероятно, что Борхес "держал перед собой" том 6 подобного издания, и действительно, на с. 199 есть сноска к Ночи 602, обращающая внимание на повтор, который Борхес интерпретировал с таким богатым воображением.6 Она гласит следующее: "Это простое сокращение истории, рассказанной во Введении (т.1, 10-12). Здесь, однако, колец [у любовницы ифрита] около восьмидесяти; там их число варьируется от девяноста до пятисот семидесяти". Аналогичная сноска появляется в переводе Энно Литтманна: "Dies ist eine selbständige Version eines Teiles der Einleitung zu dem Gesamtwerke; vgl. Bd. I, S. 19-22 — Это самостоятельная версия части преамбулы всего произведения; ср. Том I, стр. 19-22". Борхес обсуждал и критиковал версию Литтмана, но не упоминает об этом примечании.
Параллели, обсуждавшиеся до сих пор, относятся просто к совпадению между приключением царя и его брата, пережитом во время их путешествия в рамочном рассказе, и приключением принца, пере-рассказанном в ночь 602 в сказке "Царский сын и любовница ифрита". В обоих случаях царские особы сталкиваются с девицей, содержащейся в неволе ифритом, которая шантажом заставляет их совокупиться с ней под угрозой ложного обвинения в соблазнении, если они откажутся. На память об этом событии они обязаны оставить их перстни с печатями. Эти параллели уже отмечались ранее, хотя и без точных библиографических деталей, приведенных здесь, и были представлены в качестве доказательства, подтверждающего знаменитые утверждения Борхеса о возвращении. Эта версия Ночи 602" встречается не только у Бертона и Литтмана, как уже отмечалось, но и у Пейна, а также в примечании у Лейна. Странно, что она не встречается у Галлана.
(Совершенно ничего странного. У Галлана просто отсутствует цикл "Коварство и злоба женщин", потому что он не пользовался арабскими изданиями Калькутта 2 или Булак, как остальные упомянутые переводчики, так как жил на сто лет раньше, чем эти издания вышли. – Примечание переводчика)
Однако в поэме Борхеса "Metáforas de las mil y una noches" есть гораздо более поздняя аллюзия на возвращение, которая отличается по своему масштабу и не может быть оправдана предыдущим объяснением. История, о которой говорится, что она повторяется, это не просто история царя, но на самом деле это общая история царя и царицы: "Книга появляется внутри книги. Невольно царица рассказывает царю уже забытую историю о НИХ ОБОИХ". (Выделено мной.) В той мере, в какой это касается взаимоотношений царской четы, это должно включать ту часть рамочной истории, которая рассказывает о том, как Шехерезада оказалась в своей нынешней ситуации, чего нет в "Ночи 602". Внутренний повтор — одна из особенностей "Ночей", и мне стало ясно, что Борхес, должно быть, основывал свои поэтические строки на другом тексте, возможно, на другой "Ночи". Случайное замечание ученого-арабиста Роберта Ирвина указало мне верное направление, а именно: том 6 Бертона, но на этот раз том 6 не "Ночей", а "Дополнительных ночей", и, чтобы еще больше усложнить ситуацию, не упомянутое ранее издание в 16 томах, а более редкое издание в 17 томах. Я воздержусь от пространных сравнений с лабиринтами и реверансами, но моя радость при обнаружении на странице 259 этого удивительного тома названия: "Шахразада и Шахрияр" была не намного меньше той, что описана выше в отрывке из "Tlön".
(Здесь автор статьи ошибается или намеренно вводит в заблуждение, возможно подражая Борхесу. На самом деле речь идёт о странице 259 второго тома Дополнительных ночей Бёртона, содержащего сказки из издания Бреслау на арабском языке. И томов всё-таки 16, просто 3-й том Дополнительных ночей в двух книгах, а настойчиво упоминаемый 6-й том Дополнительных ночей посвящён сказкам Казота. Любой желающий может это проверить. Похоже автору статьи об арабских изданиях вообще ничего не известно. – Примечание переводчика).
Для того чтобы читатели могли разделить это волнение, я воспроизвожу вступление к истории царя и царицы: ШАХРАЗАДА И ШАХРИЯР. Царь Шахрияр изумился этой истории (циклу "Коварство и злоба женщин" и сказал: "Клянусь Аллахом, воистину, несправедливо убивать своих! И он внял тому, что Шахразада умоляла его и просила помощи у Аллаха Всевышнего. Тогда он сказал ей: "Расскажи мне еще одну из твоих сказок, о Шахразада; снабди меня приятной историей, и это будет завершением рассказа", — и Шахразада ответила: "С любовью и радостью! Дошло до меня, о благородный царь, что один человек однажды сказал своим товарищам: "Я изложу вам средство защиты от скуки. Однажды мой друг рассказал мне об этом и сказал: — Мы придерживались средства защиты от скуки, а происхождение его было иным, чем это, то есть следующим: (Сказка о двух царях и дочерях визиря). 11 Бертон обращает внимание на параллели между этой сказкой и рамочной историей в важной сноске (№446), которая сообщает о финальной развязке:
"Связь между этим напыщенным вступлением и последующей историей не очевидна. "Сказка о двух царях и дочерях визиря" — это рассказ Шахразады от третьего лица, фактически пересказ вступления. Но поскольку после свадьбы прошло около трех лет и развязка сюжета уже близка, царевну заставляют, как мне кажется, с некоторым искусством, изложить все дело перед мужем своими словами, чтобы напомнить ему о "чувстве долга"".
В "Сказке о двух царях и дочерях визиря" повторяется все вступление, а не только инцидент с девицей ифрита, о котором говорилось ранее, она начинается, как и рамочная история, с визита брата царя, обнаружения измены обоих жён и их решения отлучиться от двора в путешествие, они узнают о "злобе женщин" благодаря инциденту с девицей ифрита, возвращаются, полные чувства мести, что приводит к решению царя убить царицу и каждую ночь брать новую девственницу, а утром обезглавливать ее. И так до тех пор, пока он не женится на очаровательной рассказчице. В один прекрасный момент, во время рассказа этой истории у царя Шахрияра случается то самое откровение, о котором упоминает Борхес, и он восклицает: "Клянусь Аллахом, эта история — моя история и это дело — мое дело, за это деяние я был в порицании и под угрозой осуждения, пока ты не обратил меня с этого пути на правильный путь, восхваляемый Причиной причин и Освободителем шей! " (269) Это признание побуждает короля последовать примеру милосердия, приведенному в рассказе, со счастливым исходом, известным всем.
Ночи в Дополнительных томах не пронумерованы, но другая небольшая сноска к этой ночи указывает, что она соответствует последней ночи (1001) в издании Бреслау (т. xii, с. 383), а значит, очевидно, что не ночи 602.
Версия Бреславльского текста в переводе Хабихта — единственная, которая включает эту историю в основную часть текста, в последнюю ночь. Она дает очень сжатую версию Дополнительной ночи, о которой говорилось выше, но также содержит слова признания короля: "Bei Gott, diese Geschichte ist meine Geschichte – Клянусь Богом! Эта история – моя история!" (15: 179). Издание Хабихта — единственное издание, которое включает историю о царе и царице в основной текст. Борхес не обсуждает это издание в своем знаменитом эссе о переводчиках, но упоминает Хабихта в "Эль Захире". Возможно, Борхес не сталкивался с этой версией последней Ночи, когда писал о Ночи 602 в эссе, в "Tlön" и в "Саду…", но мог ознакомиться с ней позже.
(Хотя автор статьи и приводит сноску Бёртона на арабоязычное издание Бреслау (т. xii, c 383), а затем, тут же, на немецкий перевод Хабихта (т. 15, с. 179), её почему-то ничего не настораживает. Это – совершенно разные тексты, она их путает или не понимает, что их два! И, в итоге, она не понимает, что Бёртон взял свою развёрнутую версию из арабского текста Бреслау. Кстати, на мой взгляд, такая изощрённая развёрнутая концовка явно свидетельствует о европейском влиянии на текст издания Бреслау. – Примечание переводчика).
Важно отметить, что эпифаническая история в этих двух случаях переживается не в квазиматематическом центре этого огромного, экспансивного текста, а в конце, завершая историю "Ночей" в том виде, в котором она началась. Этот возвращение, который также открывает текст для бесконечных повторений, упомянутых в чтении Борхеса, предполагается и повторно усиливается его положением в палиндромном числе заглавия — 1001.
Подведем итоги: особая ночь, которую Борхес идентифицирует как ночь 602, может быть прослежена в некоторых изданиях "Ночей", обсуждаемых им (Бертон, Пейн, Лейн, Литтман), хотя и не во всех, но ночь, упомянутая в стихотворении "Metáforas de las mil y una noches", столь же особая, не может быть так идентифицирована и, по-видимому, соответствует ночи № 1001. Она существует только у Хабихта (на самом деле в издании Бреслау на арабском языке, его тоже начинал Хабихт. – Прим. пер.) и как дополнительная ночь в [12 томе] Бертона.
Я осознаю возможность того, что прослеживание волшебной ночи Борхеса до ее различных истоков может в конце концов разрушить ее очарование, но это не обязательно так. Ведь цель этого рассмотрения образного прочтения Борхесом волшебной "Ночи в ночи" на фоне некоторых "оригиналов" не в том, чтобы поставить точку в этом спорном вопросе, а в том, чтобы дать возможность для дальнейших спекуляций. Например, эффект "рассказ в рассказе", приписываемый одной Ночи, явно распространяется на другие, и хотя Борхес не рассматривал последствия одного возвращения, вложенного в другое, читатели этой статьи, возможно, захотят поразмышлять о возможных борхесовских прочтениях этих встроенных зеркальных образов и их влиянии на Царя, Ночи и самих себя.
|
цитировать