То же самое в бумаге, но с иллюстрациями:
Николай Олигер "Праздник весны" — Л., 2016, 304 стр.,
иллюстрации Д.Кузнецовой. Тираж 30 экз. твердый шитый переплет.
на форзаце использованы картины Вирджила Финлея.
Николай Фридрихович (Фёдорович) Олигер
2 декабря 1882 — 27 ноября 1919
Родился в 20 ноября (2 декабря) 1882 года в Омске. Сын военного аптекаря (провизора), надворного (позднее — коллежского) советника Фридриха Рейнгольда (Фридриха Карловича; ?–1901) и Наталии Августы, урождённой Шёнберг.
Окончил шесть классов Омской гимназии (1899), был исключён за революционную деятельность и поступил в Механико-химическое техническое училище в Саратове, откуда также был исключён.
В декабре 1901 — июне 1902 года находился в заключении в Омском тюремном замке. После освобождения два года был под негласным надзором, до сентября 1904 жил в основном в Томске, выезжая в Омск, был секретарём редакции томской газеты «Сибирский вестник», подрабатывал журналистикой и репетиторством. В 1903 некоторое время служил конторщиком пароходного общества в Порт-Артуре.
Женился на Людмиле Николаевне Третьяковой (1880 — не ранее 1956), в браке имел дочь Татьяну (1902–1916).
Был членом РСДРП. Осенью 1904 занимался партийной работой на Кубани. В декабре 1904 года был арестован в Екатеринодаре за участие в антиправительственной демонстрации.
Затем отошёл, по состоянию здоровья, от революционной деятельности.
Осенью 1906 года переехал в Санкт-Петербург. В конце 1911 года в связи с обострившимся туберкулёзом уехал в Одессу, в 1912 — за границу, жил во Франции, на юге Италии. В феврале 1913 поселился на Капри, встречался с И. А. Буниным, Ф. И. Шаляпиным, М. Горьким, в марте 1913 читал у последнего свою драму. Осенью 1913 года вернулся в Санкт-Петербург. В конце февраля 1914 года снова выехал за границу, жил в Ницце и её окрестностях.
В начале 1915 года добровольно отправился на фронт, был уполномоченным Второго сибирского передового врачебно-питательного отряда Всероссийского городского союза и Сибирского общества помощи раненым. Весной 1916 года был контужен.
В 1917 году отправился в путешествие по восточным странам.
Осенью 1918 года приехал в Харбин. Работал начальником осведомительного отдела при штабе атамана Г. М. Семёнова. С сентября 1918 года был официальным редактором ежедневной харбинской газеты «Призыв».
В конце 1918 года переехал в Читу. Был избран членом краевого бюро Конституционно-демократической партии. В читинской газете «Русский Восток» некоторое время регулярно публиковал сводки созданного им Бюро печати.
В апреле 1919 вошёл в число сотрудников читинского еженедельника «Театр и искусство», но из-за обострения туберкулёза практического участия в его работе не принимал.
Умер 27 ноября 1919 года в Чите. Похоронен на кладбище Покровского женского монастыря.
Литературное творчество
В 1897–1904 помещал свои произведения под псевдонимом Н.Степняк в газетах: «Сибирская жизнь», «Восточное обозрение», «В степном крае» и других. С 1906 года печатал рассказы, очерки, повести в «Новом журнале для всех», «Русском богатстве», «Вестнике Европы». В 1907 году выпустил первый сборник рассказов.
С началом Первой мировой войны сотрудничал в еженедельнике «Лукоморье» М. А. Суворина. В 1914 году в «Лукоморье» напечатал «Дорожные наброски» — о впечатлениях первых дней войны при его возвращении в Россию через Балканы, рассказы о событиях на фронте и в прифронтовой полосе, в Польше. В 1916 в издательстве «Лукоморье» вышел сборник его рассказов «Волки».
Выступал как драматург. В рукописи осталась ранняя пьеса «Пансион» (1896). Весной 1913 года в Суворинском театре и в театре Корша бьла поставлена его пьеса «Победители».
[PHOTO2]
(под катом про фантастику)
В 1919 году, находясь в Чите, опубликовал очерк «За далёкими морями (Из набросков туриста)», передающий ностальгию по России, и основанную на индийском предании символическую сказку «Поцелуй» — о влекущей тайне и красоте смерти. В многочисленных политических статьях (за подписью Н. О. и Н. Оль) давал негативные оценкибольшевистским вождям — В. И. Ленину, Л. Д. Троцкому, А. В. Луначарскому и проводимой ими политике, а также той интеллигенции, которая перешла к ним на службу. «От революции мы ожидали много хорошего, а получили много худого», — писал он.
В советское время произведения Олигера практически не издавались.
Олигер рассматривается критикой как представитель народнической литературы, уже затронутой веяниями модернизма.
В его творчество, относящемся большей частью к периоду между первой русской революцией и первой мировой войной, отразился путь интеллигента, захваченного волной революционного движения перед 1905 годом, но отошедшего от него в период реакции. В центре его произведений находится жизнь революционеров, но не столько сама борьба, сколько быт подпольщиков, тюрьмы, ссылки и т. п. Критика отмечает незаурядное обличительное мастерство автора, проявившееся, в частности, в рассказах: «В часы отдыха», «Судный день», «По амнистии» и других. Вместе с тем его повести о революционерах «Белые лепестки», «Кожаный чемодан», «Принцесса», написанная в подражание «Коню бледному» В. Ропшина повесть «На аванпостах» вызывали упрёки в надуманности и расчёте на обывательский интерес. Олигеру принадлежат также рассказы и повести «В долине», «Земля» — о событиях 1905 года в деревне.
Со временем в его книгах усиливается ощущение внутреннего кризиса революционера-интеллигента, несовместимости политической борьбы с личным счастьем. В его повестях многократно повторяется образ революционера-интеллигента, индивидуалиста и эстета, одинокого среди товарищей, в глубине души утратившего интерес к революционной деятельности и веру в её необходимость и в этом безразличии даже теряющего ощущение реальности окружающей жизни («На аванпостах», «Холод», «Ангел смерти»).
Психологическая деградация бывшего революционера в обстановке литературно-артистической богемы эпохи реакции показан в повести «Скитания». Позднее Олигер всё чаще обращается к изображению пошлости чиновно-мещанской среды, отдаёт дань модной «проблеме пола» («Дачный уголок»), в его творчестве постепенно всё больше усиливаются эротические мотивы, доходящие, по мнению некоторых современников — критиков и читателей, до порнографии («Заповедное», «В часы отдыха», «Вечер»).
Повествовательная манера Олигера большей частью реалистична, с элементами психологизма, но в ряде рассказов приём опускания имён и ряда фактических подробностей создаёт абстрактно-символический тон, напоминающий манеру Леонида Андреева («Любовь», «Диктатор», «Рабочий»). Обращался автор и к фантастическому жанру («Праздник весны», см. ниже). По мнению критики, наибольшей художественной правдивости и эмоциональной силы достигает он в некоторых повестях о тюрьме и смертной казни («Тимка», «Смертники» — повесть, высоко оцененная Короленко, «Один»), а среди произведений из жизни обывателя удачнее всего его рассказы о детях, где быт даётся с точки зрения детского восприятия («Бабушкина смерть», «Летний папа»). К слабым сторонам его произведений относят мелодраматизм ситуаций, натурализм деталей.
Утопия «Праздник весны»
Исследователям русской фантастики Олигер известен главным образом как автор романтической (имеющей некоторые черты женского любовного романа и обращённой в основном к читательницам, а не к читателям) утопии «Праздник весны» (1911), описывающей общество будущего.
О социальном устройстве изображаемого в книге общества судить трудно, однако подчёркивается, что, несмотря на материальное благополучие, отсутствие социальных конфликтов и неограниченную свободу (уважается даже решение добровольно уйти из жизни), червь неудовлетворённости подтачивает душу утопийцев.
Современная критика сочла роман слабым, в упрёк автору ставилось то, что его представления о грядущем строе наивны и ограничиваются картинами в духе эстетского индивидуализма и слащавой эротики, что его книга не содержит ни социального, ни эстетического идеала.
А.Бритиков, в монографии «Русский советский научно-фантастический роман» писал:
В 1910 г. появился утопический роман Н. Олигера «Праздник Весны». Олигер был второразрядным беллетристом, но он, в меру своего таланта, возражал тем, кому в обетованном завтра мерещилось возвращение насилия и собственничества «на круги своя». Не употребляя по цензурным соображениям слово «революция», но явно намекая на смятение перед нею русской интеллигенции, он убеждал читателя, что жизнь продолжает нести «свое пламенное знамя среди серого тумана», что надо уметь видеть не только «красный луч, который остр, как оружие», но и освещаемое им будущее. «Разве там ничего? — спрашивал он и отвечал: — Там — мечта. Там — то, чего еще не было».
Не лишне вспомнить, что появившийся тремя годами позже роман В. Ропшина (Савинкова) озаглавлен был теми же словами: «То, чего не было», но в прямо противоположном значении — с ренегатским намеком на то, что революция 1905 г. была фантомом.
В «Празднике Весны» есть сознательные полемические переклички. Мы упоминали выпад против декадентского индивидуализма. Олигер оспаривает также мысль купринского «Тоста». Он тоже допускает в будущее личность, тоскующую по прошлому, по его людям, жестоким и нечутким, но сильным и смелым, выкованным звериной борьбой за существование. Но у Олигера этому тоскующему герою отвечают, что такие, как он, идеализаторы прошлого всегда тянули человечество назад.
Олигера упрекали за то, что его утопия не содержала ни социального, ни эстетического идеала. «Потому что нельзя же считать эстетическим «идеалом то фразистое и праздное „воображательство“ о статуях, картинах, необыкновенно грандиозных храмах и бесконечных купаньях, общими обывательскими словами которого наполнен роман». Это не вполне справедливо. Да, утопический идеал Олигера расплывчат (хотя не более, чем у В. Морриса или Г. Уэллса, чьи романы противопоставлялись «Празднику Весны»). И вместе с тем, в отличие от большинства поздних. западных утопистов (особенно Э. Беллами и Т. Герцка), на взгляды Олигера оказала заметное влияние практика революционного движения. На некоторых страницах романа отразился и горьковский пролетарский пафос. Фигуру гиганта с молотом, строителя Земли, призывающего разогнуть спину и побеждать, Олигер возвышает над жизнью как символ будущего и главную силу движения вперед. Реакция олицетворена в служителях, «одетых в золото», которые кормятся у «седалища» Властителя и тупо бубнят, чтобы люди не слушали бунтаря.
Критика не могла не заметить, что Олигер сосредоточивается не на внешних формах, а на внутреннем содержании будущего, хотя и сомневалась, чтобы «идиллические образы аркадских пастушков» показались «заманчивыми современному сознанию, измеряющему полноту жизни широтою размаха от величайших страданий до величайших радостей».
Олигер ориентировался на салонных читательниц в наивной надежде, что дамы скорее заинтересуются мечтой. И все же в «Празднике Весны» подняты отнюдь не салонные темы. Писатель, например, задумался о драме интеллектуальной неравноценности в социально освобожденном обществе. Смогут ли совершенные социальные условия устранить несовершенство природных способностей? Ведь во мнении товарищей слабый работник будет подобен тем, кто не трудится, а человечество «не имеет права быть расточительным».
Олигер разделял распространенное заблуждение, что высокая духовность коммунизма выразится главным образом в украшении жизни (см. также роман В. Морриса «Вести ниоткуда», авторское предисловие к утопии В. Итина «Страна Гонгури» и др.). «Праздник Весны» — феерия торжеств и карнавалов в прекрасных дворцах и садах. Искусство становится культом, он олицетворен в статуе Весны, которой посвящены храмы. Герои Олигера, правда, задумываются: не слишком ли много они тратят «на бесполезное в своей сущности служение красоте»? Критик иронизировал: «Утопия г. Олигера воображает будущность человечества в образе какого-то „Дуракова царства“, где не сеют, не жнут, не собирают в житницы».
Это была крайность: такой упрек можно предъявить многим старым и новым утопиям. Но крайность симптоматичная: от утопии уже требовали не только «определенного слова», т. е. четкого идеала, но и развертывания этого идеала в действии, в борьбе.
Олигер набрасывал социальный контур будущего, почти не затрагивая индустриально-научной основы общества. В «Празднике Весны» есть декларации о том, что наука и техника займут в будущем гораздо более значительное место. Что же касается изображения научно-технического прогресса, то оно сведено в основном к декоративному обрамлению сельской идиллии. Люди что-то исследуют, на чем-то летают, как-то общаются на расстоянии, какими-то машинами строят свои бесконечные храмы искусства («Мара спорила с Акро о каком-то новом изобретении, которое должно было внести новый переворот в строительную технику»).
По мнению Всеволода Ревича, роман интересен попыткой создать утопию чисто художественными средствами. Вместо традиционных для этого жанра манеры — с «экскурсоводом» и «экскурсантами», статистическими выкладками и пространными экономическими объяснениями, автор даёт групповой портрет определённого среза гармонического общества (действие происходит в среде творческой интеллигенции) и показывает некоторое психологическое отличие людей будущего от своих современников, что достаточно непросто.
Год издания романа относят то к 1911, то к 1910. За всю историю Алиба она мелькнула там дважды — в марте 2014 куплена у харьковского букиниста за 100$, и пару месяцев назад этот же экземпляр нашёл следующего читателя. В выходных данных книжки год не указан, изучив оригинал, увидел там анонс подписки на 1911 год, следовательно книга вышла либо в конце 1910, либо в самом начале 1911.
Библиография
Олигер Н. Ф. Рассказы. — СПб, 1907. — Т. І.
Олигер Н. Ф. Рассказы. — изд. 2. — СПб, 1910. — Т. І.
Олигер Н. Ф. Рассказы. — М., 1908. — Т. ІI.
Олигер Н. Ф. Рассказы. — СПб, 1910. — Т. ІII.
Олигер Н. Ф. Судный день. — СПб, 1908.
Олигер Н. Ф. Принцесса : Роман. — СПб, 1910.
Олигер Н. Ф. Праздник весны : Роман. — СПб: Освобождение, 1911.
Олигер Н. Ф. Собрание сочинений. — СПб, 1911—1916. — Т. I-V, VII.
Олигер Н. Ф. Лукоморье. — Петроград, 1915.
Иллюстрации — из свежего переиздания романа.
|
|
цитировать
): журнальный вариант повести В. Н. Владка "Чудесний генератор" под первоначальным названием — "4-УКХ-4".
![8-]](/img/smiles/blush.gif)
