Интервью
 В этой рубрике размещаются различные интервью и их анонсы. |
Модераторы рубрики: Ny, С.Соболев Авторы рубрики: Aleks_MacLeod, zarya, Croaker, geralt9999, ergostasio, mastino, Borogove, demihero, Papyrus, vvladimirsky, Vladimir Puziy, gleb_chichikov, FixedGrin, Кадавр, sham, Gelena, Lartis, iRbos, isaev, angels_chinese, Кирилл Смородин, ФАНТОМ, Anahitta, Крафт, doloew, Алекс Громов, tencheg, shickarev, creator, 240580, Толкователь, Г. Л. Олди, Mishel78, polynbooks
| Статья написана 5 июля 2016 г. 18:34 |
Эта беседа была сделана для 28-го выпуска журнала "Фанданго", почти полностью посвящённого его издателем Валерием Гаевским 75-летнему юбилею писателя Геннадия Мартовича Прашкевича. В этом номере в мае и вышла.
http://ic.pics.livejournal.com/lartis/126..."> http://ic.pics.livejournal.com/lartis/126..." alt="" title="">
В.Гаевский, Г.Прашкевич, В.Ларионов проводят обряд посвящения в фантасты. Фестиваль "Фанданго". Феодосия. Июнь, 2016. Фото Андрея Щербака-Жукова.
Геннадий Прашкевич: «Будущее нужно понять…»
Давненько не задавал я с вопросов Геннадию Мартовичу Прашкевичу. В 2011 году на основе моих разговоров с ним была написана «Книга о Прашкевиче» (к юбилею Мартовича, в соавторстве с А.Етоевым). С тех пор я с Прашкевичем для печати не беседовал. Пора хотя бы частично заполнить эту информационную лакуну, ведь на носу – новый юбилей моего старого друга, замечательного писателя, нашего дорогого сибирского Белого Мамонта.
Владимир Ларионов.
В.Л.: Мартович, здравствуй, дорогой! Давай оговорим о тебе, о литературе, о делах твоих и новостях. Я даже несколько вопросов подготовил. Не очень трудных.
Г.П.: Дорогой доктор У Пу-мл*! Вопросы твои в тупик меня не поставят. Сейчас раннее утро. Идет снег. Кофе я уже сварил. Приступим.
В.Л.: Откуда ты берёшь сюжеты? Как выбираешь, о чём писать?
Г.П.: Тут, доктор, многое зависит от настроения. Только настроишься на возвышенную тему, как приезжает министр образования и говорит студентам: «Хватит с нас умников! Нам нужны потребители. Учитесь зарабатывать, хватит умничать попусту». И студенты начинают считать Гёте выдающимся французским поэтом, искусствоведы призывают во имя творений Сальвадора Дали перемолоть в щебень сибирские писаницы… В самом деле, кому нужны эти детские творения примитивных народов? А я так не могу. Я смотрю на древние изображения олешков и мамонтов, шаманов и охотников, и сердце отогревается. А, отогреваясь, оно расширяется и слышит музыку – ре-ре-ре, отзвук поэтических строф, может, из прошлого, может, из будущего. И вдруг понимаешь, что все мы встроены в одно время: и министр образования, и придурок из пивной лавочки, и ты сам, не стесняющийся считать себя умником. Начинаешь раскладывать мысли – и получается «Белый мамонт». Вдумываешься в будущее – и получается «Кафа», а то и «Упячка-25», если повезет с настроением. Вспоминаешь Иванова… соседа по бараку… и пишешь «Иванов-48»… и приходишь к мысли, что мир перестроить легко – никаких проблем, надо только переименовать все, что тебе неприятно. Власть, кстати, часто обращается к этому приему. А потом встречаешь коллегу-писателя. Плотный, бритый, голова блестит, по бритой голове стихи – длинные строчки с орфографическими ошибками. И фамилия, как у коня. Так и говорит: «Я Рябокобылко». – «Не бывает таких фамилий». – «Потому и печатаюсь как Рябов». И пробавляется он, кстати, не просто стихами, а циркульными стихами (см. мою повесть «ЗК-5»). Или историями попаданцев. Или историями магов и колдунов. Никто уже и не помнит, что в истинном искусстве жизненно необходим некоторый элемент насилия. Без этого искусства нет. Еще Эсхил говорил: «Там, где возможно все, там уже ничто не имеет значения».
В.Л.: Я, кстати, номинировал в нынешнем году эту твою странную повесть «ЗК-5» о деградации культуры, с героем, теряющим почву под ногами, на премию «Новые горизонты» Санкт-Петербургской ассамблеи фантастики. Посмотрим, что будет… Скажи, Мартович, что сейчас происходит в культуре? Почему, несмотря на декларируемую возможность говорить обо всем, так мало по-настоящему острых произведений?
Г.П.: А зачем писать что-то острое, кого-то критиковать? Я уже цитировал тебе Эсхила. В эпоху невежества острота никому не нужна, и умники тоже не нужны. Хватит умников, требуются потребители! И вы, молодая девушка в первом ряду, и вы, интеллигент в третьем колене, и вы, директор главного телеканала – потребляйте! Лопайте, кушайте, давитесь, радуйтесь. Это же так красиво – эпоха мракобесия, высвеченная шашлычными костерками.
В.Л.: Что, по твоему мнению, надо делать государству, что ещё можно сделать, чтобы как-то вернуть культуру чтения, любовь и уважение к хорошей книге?
Г.П.: Государству ничего этого не нужно. А нужно тебе, нам, вон тем и вон этим. Именно нам надо читать и перечитывать книгу. Если помнишь, я всегда утверждал, что в искусстве необходимо некоторое насилие. Заставьте школьника прочесть «Войну и мир»! Не читает, высеките его! Сеченый зад лучше пустой головы. Включать в школьную программу надо не книги Пелевина, а книги Шолохова, не стихи Окуджавы, а стихи Пушкина. А мы играем именами, как пуговицами, вот и имеем то, что имеем.
В.Л.: Я наблюдаю твою затяжную дружбу-любовь с серией «Жизнь замечательных людей». Уже пять книг в ней: «Братья Стругацкие», «Жюль Верн», «Брэдбери», «Станислав Лем», «Толкин». А ещё был твой «Герберт Уэллс» в серии «Великие исторические персоны» издательства «Вече». Почему именно биографии?
Г.П.: Да потому что каждый из нас – это, прежде всего, биография. Мы – это то, что мы совершили, и то, что еще совершим (или не совершим). Я получил от перечисленных тобою писателей столько, что просто обязан рассказать о них. И мои друзья (соавторы) были согласны с этим. А некоторые, оказывается, просто ждали упоминания своих имён в тех или иных моих книгах. Не дождавшись, объявили мои книги пустышками. Но каждая такая книга – это глубинный разговор с героем, он касается всего – женщин, творчества, путешествий… Всего, что придет на ум. Уверяю тебя, беседовать с паном Станиславом Лемом или Гербертом Джорджем Уэллсом гораздо интереснее, чем с любителем фэнтези и мистических повестей. А беседовать лучше не в зале очередного конвента. Подойдёт ресторан, бар, да любое питейное заведение. Помнишь, гуляли мы с тобой и Васей Головачевым по Крещатику и зашли в ресторан. Хорошо пообедали. Посмотрел я на Головачёва, он отвел глаза. Посмотрел ты на Головачёва, и он не выдержал. Вася сказал: «Давайте на пальцах бросим, кому платить». Договорились бросать с левой руки. Выкинули пальцы, и Вася, понятно, выкинул все пять – максимум. Он, в общем-то, добродушен, он надеялся на ничью. Мы не мухлевали, но жила в нас уверенность, что платить придётся Головачёву. Так и получилось. Выкинули мы пальцы левых рук – двенадцать. У меня и у тебя на левой руке по шесть пальцев – игра природы, Вася этого не знал.
В.Л.: После выбрасывания пальцев мы ещё считали по кругу, на кого выпадет, а платил действительно Головачёв, выпало ему. Где-то у меня есть фото из этого ресторана – Василий Васильевич с рогами. Там интерьер был такой фэнтезийный – всё в дереве, рога, ухваты и прочая этнография. Мартович, вот ты частенько ругаешь фэнтези, называя его тупиковым жанром. Ты даже когда-то провёл параллель между фэнтези и трусостью...
Г.П.: Потребитель всегда требует сладкого. У него понос от сладкого, но ему еще нужно! Да я, в общем, и не против. Любая форма жизни имеет право травиться тем, что кажется ей особенно вкусным. И бог с ними. Но в отличие от многих из них я видел Аравийское море, закат над ним, всплывающие, как луны, медузы, алтайцев, тухтур-бухтур, сползающих по склону Белухи, сибирский мороз, когда след за тобой остается не на снегу, а в прокаленном морозом воздухе – от дыхания. Я видел Черное море, Белое море, Желтое и Красное, и синее видел. Что еще надо увидеть, чтобы бежать от этого в жалкие и пустые книжки? С чего это вдруг после солдат-срочников на Курилах, драк в твиндеках «Балхаша», тайфунов с женскими именами потянет меня на противозачаточные книжки о мистических чудесах. Это для потребителей, а я умник.
В.Л.: Меня сейчас больше смущает не засилие фэнтези, а нескончаемый поток произведений о «попаданцах». Количество желающих перекроить историю огромно. Их вещи однотипны и сшиты по одним и тем же лекалам. Что это? Реванш у истории взять невозможно. Почему нынешние фантасты так редко задумываются о будущем и его вызовах, а без устали переделывают безвозвратно ушедшее?
Г.П.: Прости, но ничего умного об этом сказать не могу. Я такое не читаю. У меня нынче время, как ты понимаешь, сильно ограничено. Вот «Кима» Киплинговского перечитал с наслаждением. Работы своих студентов читаю с удовольствием. С семинаристами спорю. А попаданцы? Что они мне? Я с ними не встречался. Они тень от тени. Они ни к чему не имеют отношения. Ну, кто-то пишет об этом, кто-то злится, что не имеет возможности делать СВОЮ историю. Вот Толкин не видел в этом никакой трагедии и просто выдумал параллельный мир, ему было достаточно того, что его сыновья СОЗДАВАЛИ РЕАЛЬНУЮ ИСТОРИЮ. Я говорю о пилоте, о зенитчике и о священнике. Ты ведь сам ответил на свой вопрос: нынешние фантасты редко задумываются о будущем и его вызовах и без устали переделывают безвозвратно ушедшее. Делают они это, видимо, потому, что о прошлом можно прочесть в книжках друг у друга (о настоящем прошлом большинство этих авторов не имеет истинного представления), а БУДУЩЕЕ нужно понять. Не увидеть, оно не существует, а понять. Потому так редки книги о будущем.
В.Л.: Мартович, а как обстоят дела с твоим многострадальным «Малым бедекером по НФ»?
Г.П.: Полностью закончен второй том. Попытка издать пока не увенчались успехом. Всем надоели умники.
В.Л.: Выходу «Бедекера», планировавшемся в луганском издательстве «Шико» несколько лет назад, помешала война. Я писал к нему предисловие... Отправлю, наверное, выдержки из него Валерию Гаевскому в альманах «Фанданго» к твоему юбилею, Мартович. Но выходят другие твои книги. Ты участвуешь в любопытных проектах. Что вошло из твоих личных архивов в мощный том «Переписка Ивана Антоновича Ефремова»?
Г.П.: Письма, конечно. Огромный том, этот, составленный Ольгой Ереминой и Николаем Смирновым – памятник не просто И. А. Ефремову, памятник эпохе.
В.Л.: А над чем сейчас работаешь?
Г.П.: Работаю параллельно над разными вещами. Над мистическим романом (в соавторстве). Мистическим – в смысле тайны. В нем прошлое и будущее, но преломленное через веселых героев в настоящем. Обдумываю вещь под условным названием «Письмо Ливанову» из цикла «Упячки». Разрабатываю историческую повесть – несчастливая крымская война петровских времен. Вот где потрясающее прошлое, которое уже никто не изменит! Задуманы новые эссе из цикла тех, что делаю с американским физиком А.Буровым. И для серии «ЖЗЛ» есть задумки, но ведь скажешь вслух – упустишь. Скажу только, что книга для ЖЗЛ (если сделаю) будет сенсационной.
В.Л.: Ты мне писал о документальных фильмах, снятых с твоим участием и о тебе. Расскажи о них подробнее.
Г.П.: Их снято в последние годы несколько. С моим участием: документальный детектив режиссёра Ирины Зайцевой «Канские красные сфинксы» (2015) о Вивиане Итине и Владимире Зазубрине и фильм о братьях Стругацких «Дети Полудня» (2013) режиссера Валерия Ткачева. Замечательный режиссер Павел Головкин сделал фильм о философствующем Прашкевиче под названием «Земля». Это мои размышления о том, что я видел, с какими людьми встречался, в каких краях побывал. Об отношении к событиям прошлого и настоящего. И даже некий взгляд в будущее. В некотором роде – попытка осмыслить прожитое. Так сказать, визуальный «Бедекер». Наконец, фильм с предельно откровенным названием: «Прашкевич Геннадий Мартович: Личность в истории Новосибирска». Из цикла фильмов о людях, что-то сделавших для Новосибирска. Мои монологи о городе, жизни, науке и литературе, о людях и времени. Говорил подряд часов шесть – не меньше, оставили полтора, но я бы еще полчаса убрал. Снимала Компания «Видео-DATA» в прошлом году, презентация состоялась в январе 2016-го. Хорошие фильмы. Умные фильмы. И Прашкевич в них ничего. С таким хочется выпить. Что мы с тобой, надеюсь, и сделаем в гостях у Валеры Гаевского нынешним летом в Феодосии на фестивале «Фанданго».
-----
*Примечание В.Ларионова:
Геннадий Прашкевич часто величает меня «доктор У Пу-младший».. Это началось в 2008 году, когда для послесловия к одному поэтическому сборнику мне понадобился философский эпиграф. Я, ничтоже сумняшеся, придумал и эпиграф, и его автора – никогда не существовавшего китайского мудреца У Пу из пятнадцатого века. А Прашкевич назвал этим именем своего персонажа (доктора-китайца), а заодно – и вашего покорного слугу. И сам получил от меня то же имя, но с уважительной приставкой «старший».
© Владимир Ларионов, Геннадий Прашкевич. Академгородок – Сосновый Бор.
Март, 2016.
А вот то самое фото. Киев. 2003 год. Василий Васильевич с рогами:
http://ic.pics.livejournal.com/lartis/126...">http://ic.pics.livejournal.com/lartis/126..." alt="" title="">
|
| | |
| Статья написана 6 апреля 2015 г. 12:02 |
Олег Радзинский: «Надеюсь, не разбужу очередного Герцена»
http://ic.pics.livejournal.com/lartis/126..." target="_blank">http://ic.pics.livejournal.com/lartis/126..." title="Радзинский" />
Олег Эдвардович Радзинский родился в 1958 году в Москве. Окончил филологический факультет МГУ. Поступил в аспирантуру, но в 1982 г. был арестован и осужден по обвинению в «антисоветской агитации и пропаганде». Лефортовская тюрьма, потом срок заключения на строгом режиме в Томской области, ссылка. Был освобождён в 1987-м, в том же году уехал в США. Окончил Колумбийский университет по специальности «международные финансы». Работал на Уолл-стрит, был управляющим директором шестого по величине европейского банка. В 2002-м вернулся в Москву, чтобы возглавить Совет директоров российского мультимедийного холдинга Rambler. Оставался на этом посту до 2006 года. В настоящее время живёт попеременно то во Франции (Ницца), то в Шотландии (Эдинбург).
Похоже, занимая высокие финансово-административные посты, Олег Радзинский в душе всегда оставался филологом и литератором. Свои первые рассказы (они составили авторский сборник «Посещение», вышедший в 2000 г.) он писал в 1985 г. в ссылке, пряча рукопись в поленнице дров. Ещё три книги Радзинского вышли уже после того, как он отошёл от дел: мистический роман «Суринам» (2008), сборник повестей и рассказов «Иванова свобода» (2010), фантастический роман «Агафонкин и время» (2014). Все они написаны талантливо и необычны настолько, что ПИТЕРbook попросил Владимира Ларионова поговорить с их автором.
В.Л.: Олег расскажите о своём детстве. Оно в Москве прошло?
О.Р.: В Москве — до трех лет. А в три года у меня диагностировали тяжелую астму и рекомендовали море. Родители увезли меня в поселок Аше Лазаревского района, где сняли комнату у милых людей — тети Фатимы и дяди Ислама. Сначала со мной жила мама, потом бабушки — по очереди, потом тетя, а иногда меня оставляли на тетю Фатиму и ее троих дочерей. До шести лет я рос среди черкесов с редкими наездами в Москву. Я сносно говорил по-черкесски, до заморозков ходил босиком, ездил со старшими мальчиками «в ночное» — пасти лошадей, до конца октября купался в море. В шесть лет меня вернули в столицу — готовить к школе. В Москве было скучно и серо. Вокруг говорили только по-русски и о чем-то непонятном: книгах, театре, Брежневе. Никто не говорил о лошадях и расписании остановок поездов на перегоне — выносить фрукты туристам. Неинтересная жизнь.
В.Л.: Пишут, что вы провели два года в гипсовом корсете. Что случилось?
JО.Р.: Мне только исполнилось 12. Выпрыгнул из окна на даче — с первого этажа, неудачно приземлился — на два металлических штыря, торчащие из асфальта. Результат — перелом позвоночника. В гипсе я, кстати, был один год, но до этого полгода лежал без движения в больнице «на вытяжке»: с поясом, к которому были прикреплены гири.
В.Л.: Как выдержали?
О.Р.: «Выдерживать» было нечего: дети обладают способностью воспринимать происходящее как обыденное. Реальность как данность .
В.Л.: Я слышал, ваши родители были знакомы с братьями Стругацкими...
О.Р.: Да, отец тесно общался со Стругацкими, когда жил в Ленинграде в конце 60-х — начале 70-х. Мама, работавшая в литературно-драматической редакции Центрального ТВ в Москве, даже пыталась вместе с Аркадием Натановичем сделать инсценировку по одному из их произведений. Начальство, впрочем, инсценировку не позволило.
В.Л.: Ваш роман «Агафонкин и время» номинирован на Международную премию им. Аркадия и Бориса Стругацких. Дмитрий Быков писал, что в нём вы «продолжаете линию поздних Стругацких». А как вы относитесь к творчеству братьев?
О.Р.: Стругацкие определили возможности фантастики как социального жанра в СССР. Они сформировали иносказательность альтернативных миров как метафору разных аспектов советской жизни. Кроме того, их фантастика была тесно переплетена с реальностью и, таким образом, сильно отличалась от доминирующей в то время американской фантастики — Бредбери, Азимова, Сагана, где действие в основном происходило на других планетах, где земляне сталкивались с чужим космосом и пытались им овладеть. У Стругацких «чужое», иное приходило на Землю, и с этим нужно было жить, как в «Пикнике на обочине». Это чужое пыталось нас колонизовать, и человек должен был научиться оставаться человеком перед лицом этого чужого.
В.Л.: И всё-таки — на вас творчество Стругацких как-то повлияло? «Продолжаете линию»? Или не более, чем «линию» любого другого классика?
О.Р.: Безусловно повлияло, особенно «Трудно быть богом», «Пикник на обочине», «Понедельник начинается в субботу» и, конечно же, «Град обреченный». Особенно «Град обреченный». Линию не продолжаю, ибо бесполезно продолжать чужие линии, нужно искать свои.
Полностью опубликовано в журнале ПИТЕРbook:
http://krupaspb.ru/piterbook/author.html?...
Фрагмент моей беседы с О.ОР., не вошедший в публикацию: http://lartis.livejournal.com/1038125.html
О книгах Олега Радзинского: http://www.fantlab.ru/blogarticle35886
О книге О.Радзинского "Агафонкин и время": http://www.fantlab.ru/blogarticle34647
|
|
|
облако тэгов
