Роман «Герда» Эдуарда Веркина на первый взгляд кажется абсолютно подростковым. А еще он кажется абсолютно реалистичным. Но Веркин не был бы Веркиным, если бы и в этой его книжке не скрывалось бы двойного или даже тройного дна. Чем дальше читаешь «Герду», тем сильней в этом уверяешься. Перед нами сложносочиненная история для состоявшегося читателя, готового разбираться со всякими заархивированными смыслами. Не всякий подросток справится с таким текстом; разве что типичный веркинский, а таких в природе почти не встречается. Это вам не «Кусатель ворон», в котором Веркин все четко проговаривает и играет в открытую, пусть кое-что и прячет в рукаве до финала. Тут все сложнее.
Действие «Герды» охватывает несколько месяцев из жизни семьи Орловых. Состав семьи: бесконфликтный, обстоятельный и вежливый отец; властная мать, которая взяла на себя роль главы семейства; старшая дочь (лет двадцать), занятая вопросами удачного брака; старший сын (лет шестнадцать), которого все родственники считают бесхребетным; младшая дочь (лет тринадцать) – вся из себя творческая натура; младший сын (два года), про него в силу возраста мало что скажешь. Орловы живут хорошо, можно даже сказать, шикарно. Источник дохода проговаривается вскользь, но он предельно определенный – отец семейства является крупным чиновником в администрации маленького провинциального городка. Большой дом, хорошая машина, здоровая еда, качественные вещи. Вот оно – благополучное детство. Правда, все эти радости земные не спасают средних детей Орловых от душевных мук. Но на то они и подростки, чтобы испытывать пресловутые душевные муки. Проблемка здесь в другом; в том, что достаточно быстро становится ясно, за столь благолепным фасадом скрывается семья с надломом, не в переходном возрасте детишек дело. Коллизия, понятно, классическая. Скромное обаяние буржуазии, семейный портрет в интерьере, но без перегибов. Веркин не сгущает краски, не выставляет Орловых чудовищами, но и того, что он про них понаписал, достаточно для того, чтобы понять, какой тут разлад. Хотя, конечно, бывает хуже, гораздо хуже. Но то чужие песни, Орловым хватает своей.
Однажды в дом Орловых попадает бесхозная собака. Попадает, надо сказать, при весьма драматических обстоятельствах. Собака эта интересная и, конечно, непростая. Орловы назвали ее Гердой, отсюда и название романа. Герда выступает катализатором некоторых событий, которые сильно влияют на Орловых. В некотором смысле она представляют собой надежду на то, что в семье может все по-настоящему наладиться. С другой стороны, Герда – это тот раздражитель, который позволяет увидеть каждого из членов семьи под определенным углом зрения. В общем, для читателя в плане сюжета Герда незаменима. Точно так же, как и для героев книги она незаменима в плане жизни. Не было бы ее, книга не получилась бы. Для романа образ Герды – замковый камень. Но мы все прекрасно знаем, что, с одной стороны, замковый камень держит арку, не дает ей рассыпаться, а с другой – он же ее уязвимое место. При том, что Веркин не склонен особо манипулировать читателем, он дает ему возможность самостоятельно оценить персонажей и расставить все этические вешки, именно в линии с Гердой автор не удерживается. Да, понятно, что такова традиция мировой литературы, собаки частенько страдают по вине людей, и не Веркин это у нас начал, это чуть ли не с Тургенева повелось, а «Герда» написана литературоцентрично, поэтому без еще одной собачьей трагедии не обошлось. Но можно было бы, конечно, по-другому выкрутить, не столь императивно. Герои (и читатель вместе с ними) должны страдать, решил автор. И использовал самый простой путь для достижения этой цели. Потому тем, кто рыдал над «Белым Бимом Черное ухо», стоит учитывать, что они в опасности. Будет более чем душераздирающе.
Веркин не боится ставить сложные вопросы и обозначать неоднозначные проблемы: в «Герде» речь идет и о социальном расслоении в современной России, и о злоупотреблении властью, и о первой любви, и о выборе жизненного пути, и о том, как оставаться человеком в нечеловеческих обстоятельствах, пусть они таковыми не кажутся на первый взгляд. Все это раскрывается через ряд событий в семье Орловых. Эпизоды крепко нанизаны на сюжетную нить, но при этом организованы словно бы хаотично. Жизнь есть жизнь, не все ружья стреляют, это вам не чеховская драматургия. Веркин предельно демонстративно ставит манки, читатель, к примеру, ждет обещанного в середине книжки фестиваля, но его не случается, случится что-нибудь другое. И все это катится к неутешительной мысли: сознательная взрослая жизнь сложна, брать на себя ответственность тяжело, мир не переделаешь, доверять другому – та еще работа, все может быть и будет хорошо, но далеко не сейчас. Да, краски сгущены только в финале сюжетной линии с Гердой, во всем остальном Веркин шутки шутит, строит порой очень даже сюрреалистические ситуации, не дает пессимизму охватить не только героев, но и читателя, но все равно от этого легче не становится. Фактически «Герда» о том, что в сражении с жизнью можно только проиграть. Читается книжка очень легко, и вот так вот с вот этой вот обманчивой легкостью, крайне непринужденно автор окунает читателя с головой в экзистенциальное отчаяние. Оно и правильно, только так и заставишь что-то понять. И именно тут и понимаешь, что перед нами далеко не детская книжка. Это как со «Ста днями после детства» Сергея Соловьева. История, конечно, про пионеров, но в финале, когда звучит мысль о том, что надо просто запомнить это лето, становится ясно, что она, конечно, про пионеров, но далеко не для пионеров. Думается, Сергей Соловьев мог бы снять прекрасный фильм по «Герде».
Сложносочиненность «Герды» не только в том, с какой обманчивой легкостью Веркин отводит читателю глаза, чтобы потом устроить ему эмоциональную вивисекцию, она еще и в навороченной архитектуре текста. Во-первых, повествование ведется от лица сразу двух героев: историю семьи Орловых мы узнаем от старшего сына (зовут Гошей) и от младшей дочери (зовут Аглаей). Эта раздвоенность не позволяет даже обозначить главного героя, что, конечно, хорошо, учитывая отказ Веркина от демонстрации чего-то правильного, чего-то универсального (книжка-то еще и про то, что образец для подражания не сыщешь, а если и сыщешь, то это тебе только показалось). Во-вторых, в тексте масса фигур умолчания. Например, Веркин далеко не сразу рассказывает о том, при каких обстоятельствах Орловы-младшие нашли Герду (или она их нашла), из контекста можно понять ситуацию, но только в общих чертах. И вот уже подозреваешь, что автор так и будет играть в молчанку, но нет – все узнаем, все детально расскажут. С другой стороны, здесь еще один прием отвлечения внимания: это-то Веркин подробно расписал, но по дороге много о чем умолчал, пожалуй, о вещах куда более серьезных. И даже тут можно найти объяснение: Гоше и Аглае куда проще рассказать про встречу с Гердой (это было все-таки пусть и страшное, но самое натуральное приключение), чем про другие более личные эпизоды. В конце концов, есть такие разговоры, которые никому не перескажешь. Но, конечно, их всегда можно реконструировать, в случае если хорошо знаешь фигурантов. В-третьих, текст просто пропитан бесконечным количеством всевозможных аллюзий и отсылок, которые в свою очередь позволяют выстроить символические цепочки. Тут вам и Ктулху где-то шевелится во сне, и на сцене любительского театра крайне авангардно ставят «Маленького принца», и Аглая выбирает себе для чтения не самых однозначных представителей русской классики. Все эти линии крайне интересно отслеживать, они дают, пожалуй, даже больше, чем прямое описание событий. Отсылки тут не только литературные, есть и всякие кинематографические. В конце концов, в какой-то момент на текст падут тени от «Красоты по-американски» Сема Мендеса и «Шестого чувства» Найта М. Шьямалана. Речь идет практически о цитировании, что позволяет понять: тут вам не просто зарисовки из жизни провинции, тут вам настоящая драма с изрядной долей мистики. Теперь вы знаете, куда смотреть.
Никто не мешает воспринять Герду как не просто еще одно воплощение архетипа верного помощника, но еще и как духа-хранителя, пришедшего к Гоше с Аглаей в тревожном месте, где, кажется, проходит граница между мирами (в социальном смысле так точно). Точно так же читатель волен интерпретировать бурное воображение Аглаи как проявление самого настоящего сверхъестественного дара. Подробней не будем, ибо спойлеры. И скажем честно, подобный подход к тексту делает его еще лучше, добавляет глубины, но при этом и усиливает неоднозначность. Следовательно, будем считать его верным.
Но все это ближе к финалу. Краски сгущаются, отсылки проявляются, юмора становится все меньше, зато и язык усложняется. Словно Веркину надоело себя сдерживать. Когда дело доходит чуть ли не до белого стиха – «Он поднял из берлог сумерки, мгла продавила границу и стала затапливать сад, я села возле окна, одна. Нет, это было все-таки море, этим вечером оно решило взять свое, берег сдался. За туманом явилась вода, подкралась к дому и поднялась почти до окна, все равно одна, так что можно было опустить руку и попробовать. Точно море, вода оказалась соленой и холодной, пальцев коснулись водоросли, гладкие и длинные, как змеи, сгубившие Трою, морская звезда тронула ладонь лучами, рыбы, я видела их, они молчали. Я смотрела на воду. Все было так, как хотелось мне. Там покачивались обломки испанских каравелл и вулканическая пемза, птицы с компасами вместо глаз, еще пирамиды на дне, льдины со странными знаками, написанными кровью, подводная лодка, забытая, но живая, ее сердце не остынет еще сто лет, или дольше, пока не отступит свет, пока тетка не пройдет мимо окон трамвая. Цель, конечно, недостижима, даже выбора нет, даже выхода нет. Львы все равно сожрут Эльдорадо. Ветер, сумрак, призраки фонарей. Так отныне будет всегда, я знаю, так будет всегда, я и борей» — становится очевидно, что перед нами по-настоящему большая литература, которая, как известно, не знает возрастной привязки. Так же очевидно, что в «Герде» есть еще и религиозные аллюзии. Но, пожалуй, вот тут имеет смысл и остановиться.
цитировать
свернуть ветку