...Симон очнулся от странных сновидений. Ему будто бы вспоминался фараон, чьё лицо было схоже с лицом его старого наставника Менофара. Фараон рассказывал ему странные вещи, предупреждал о надвигающемся зле, просил его о помощи, заманивал в некие мрачные подземные чертоги...
Симон принял сидячее положение, протирая глаза. Его сон был неглубок, и обрывки сновидения, в лучшем случае смутные, уже полностью рассеялись.
Поднявшись, Симон накинул на себя хламиду, которую использовал как одеяло, а затем двинулся прочь от наполовину погребённой в пески гробницы из сырцового кирпича, в тени коей он спал. Солнце зашло, и последние отблески заката исчезали за пустыней на западе. На востоке же, высоко над далёкими скалами, что были подобны длинной стене за Нилом, сияла полная серебристая луна. Симон продолжал идти в сторону великого Сфинкса под её лучами, среди склепов и руин.
По мере того, как он приближался к могучему изваянию, ему стал виден его освещённый луной профиль, который, как Симон часто замечал ранее, напоминал лицо его учителя. Вне сомнений, воспоминание об этом сходстве в том числе вдохновило его недавние грёзы; ведь, несмотря на приземлённое объяснение Менофара, схожесть эта всегда вселяла в Симона благоговение.
Ныне же, подойдя ещё ближе, он вновь заметил, что Сфинкс на самом деле не был наполовину погребён, но покоился внутри громадной квадратной ямы, из которой была удалена большая часть песка. К востоку от его передних лап протянулось открытое, мощённое камнем пространство, также свободное от песка; несколько человеческих фигур двигались по нему. Звуки веселья донеслись до ушей Симона – смех и обрывки песен.
Спустившись по плавному песчаному склону и каменному дебрису, ограждавшему очищенное пространство на его восточной стороне, Симон присоединился к компании из восьми-десяти человек, собравшихся там. Они были одеты в греческие пеплосы и туники, а некоторые из них держали серебряные кубки. Около двадцати факелов, установленных на каменные лапы Сфинкса вместе с алтарём, стоявшим между ними, усиливали лунный свет и придавали мерцающий телесный оттенок всей сцене.
— Синухет! – воскликнул стройный низкорослый человек с седеющей бородкой. – Ты опоздал. Вот – ты должен осушить полный кубок, чтобы наверстать упущенное время. Затем тебе надлежит рассказать нам одну из твоих историй.
Он прищёлкнул пальцами, обращаясь к юноше, очевидно, рабу.
— Принеси-ка вина нашему самому превосходному из проводников.
— О, Синухет! – молодая темноволосая женщина, которую Симон признал женой коренастого мужчины, схватила обе его руки своими. – Ты пришёл, как и обещал.
— А вы разве думали обратное?
— Разумеется, нет. – она понизила свой голос в шуточно-заговорщическом тоне. – Однако Спаргос думал над тем, можешь ли ты это сделать. Он сказал, что я дура, раз заплатила тебе треть суммы в качестве аванса. Я рада, что он ошибался.
Спаргос вежливо рассмеялся.
— Что ж, ты всё-таки пришёл, Синухет, – сказал он, потрясая руку Симона, — точно так, как моя маленькая Катэлла и говорила. Я рад, что ты не разочаровал её. Эта так называемая вечеринка требует оживления.
— Вы что же, ожидали, что я смоюсь с вашим авансом?
— Честно говоря, я не был уверен. Пойдём, присоединяйся к нам.
Симон не заметил никакого сарказма в комментариях Спаргоса, тот говорил совершенно искренне. «Синухет» принял кубок из рук юного слуги и сделал большой глоток из него. Вино было высокого качества, оно освежало его иссохшую гортань. Спаргос из Мегалополиса, очевидно, не был любителем, когда дело касалось финансирования мероприятий, и Симон решил, что ему нравятся и он, и его жена. Они были чистосердечны в общении и, несмотря на некоторую порцию благородной сдержанности, уважительны и дружественны по отношению к их проводнику и даже к своим собственным рабам. Это выгодно отличало их от большинства надменных римских и греческих туристов, которых он водил по руинам за последние несколько недель. Более того, и муж, и жена были равно глубоко и искренне заинтересованы в древних монументах Египта, как и в историях, которые рассказывал им Симон о них.
— Да, давай к нам. – Катэлла потянула его за руку. – Твой плащ весь в песке – должно быть, ты преодолел многие мили вдоль пустыни, и я вижу, что ты испытываешь жажду. Удалось ли тебе собрать ещё историй о древностях из свитков, спрятанных в пыльных склепах? Вот – закончи с этим кубком и держи следующий.
Симон кивнул, улыбаясь. Когда он впервые встретился с Катэллой, то был несколько озадачен её прямолинейностью. Сейчас же он понимал, что, хотя эта юная особа и была вдвое моложе своего учёного мужа, но она была всецело предана ему. Её энтузиазм к историям Симона, а не к нему самому – то была лишь грань её страсти к таинственной древности, и ничего более. Необычная женщина, прелестная и жизнерадостная, однако в её характере, как и у её мужа, преобладали научные интересы, нежели кокетливость или материнское чувство.
— Моя жена очень постаралась, чтобы сделать это торжественным событием. – сказал Спаргос, экономно потягивая из своей чаши. – Тем не менее, большая часть приглашённых нами гостей не пожаловало, и атмосфера этого места, кажется, мало способствует праздничному настроению. Сколько, говоришь, лет этому Сфинксу, Синухет?
— Никто не знает. Кто-то говорит, что он и пирамиды старше Египта, старше самого человечества.
— Это едва ли вероятно. – ответствовал Спаргос, криво усмехнувшись. – Геродот говорит нам, что пирамиды были построены фараонами Хеопсом, Хефреном и Микерином...
— Но существует и более древние писания, — прервала его Катэлла, — которые объясняют, как эти три фараона попросту присвоили пирамиды, что уже существовали, добавив к ним свои собственные различные постройки. И Сфинкс, о котором Геродот странным образом умалчивает в принципе, описан в этих древних документах как ещё более древнее сооружение.
Симон, уже наполовину осушивший вторую чашу вина, ощутил лёгкое беспокойство, что притупило приятное возбуждение от напитка.
— Могу ли я поинтересоваться, моя госпожа, что это за писания, в коих вы прочли подобные вещи?
— Что ж, они и в самом деле очень древние; по крайней мере, так мне поведал александрийский торговец, продавший их. Полагаю, что они были выкрадены из гробниц, так как у них имеется лёгкий запашок специй для бальзамирования, и они очень жёлтые и хрупкие.
— Папирусу весьма легко придать аромат и оттенок желтизны, – сухо прокомментировал Спаргос, — особенно тем, кто желает продать его доверчивым коллекционерам. Твои документы написаны по-гречески, моя дорогая, и потому не могут быть датированы ранее Птолемеев. Любой мог бы написать их.
— Я так не думаю, муж мой, — невозмутимо возразила Катэлла, — ибо я сильно сомневаюсь в том, что твой усреднённый фальсификатор обладает подобным воображением или искусством, чтобы сочинить подобные вещи. Писания эти предположительно являются фрагментами таких легендарных трудов, как «Тексты Мейдума» и «Свиток Бубастиса»...
Спаргос, изящно потягивая своё вино, обратил внимание, что Симон слегка опешил. Тем не менее, он лишь произнёс:
— Подобные заглавия хорошо известны из египетского фолклора о магических чудесах. Кто угодно мог использовать их.
Симон взглянул вверх, на залитый лунным сиянием лик Сфинкса, который высился столь близко и массивно, а затем сделал ещё небольшой глоток из своего кубка. Он читал из тех самых книг в библиотеке Менофара, что в храме Птаха, и теперь его беспокойство усиливалось. Могло ли быть так, что некие странные силы сплетали нити судьбы вокруг Сфинкса этой ночью?
— Сейчас может быть не лучшее время и место, чтобы обсуждать подобные вещи. – отважился сказать он.
— Почему же? – Спаргос окинул Симона резким взглядом. – Я только что заметил, Синухет, что чем больше ты пьёшь вина, тем трезвее ты становишься! Твои глаза уже не мечутся туда-сюда, и ты, кажется, утратил ту обольстительную, хотя и малость придурковатую ухмылку, которую обычно носишь на лице. И ты говоришь по-гречески лучше, чем делал это вчера. Вероятно, ты набрался этих диких историй из старых книг, схожих с теми, что собирает моя дорогая жёнушка? Конечно же, никто из числа прочих здешних проводников не рассказывает истории, хотя бы наполовину столь же увлекательные. Меня даже не удивит, Синухет, если окажется так, что ты умеешь читать.
Симон пожал плечами, решив, что отрицание не стоит того. В конце концов, к восходу он будет уже далеко отсюда.
— Ты проницательный наблюдатель, Спаргос. Это правда – я не тот, кем кажусь. Но не спрашивай меня, кто я или почему избрал этот путь жизни на какое-то время. Однако, ты ошибаешься насчёт старых книг. Они подлинные. Я читал их – не просто на греческом, но на изначальном египетском.
Тёмные глаза Катэллы расширись в изумлении.
— Ты можешь это? – она вновь схватила его за руку и потянула вперёд. – О, Синухет, смотри же! Только лишь сегодня рабочие, которых мы наняли, извлекли из земли эту каменную плиту, что, как видишь, прислонена к алтарю. До сих пор мы не нашли никого, способного прочесть её. Можешь ли ты?
Симон посмотрел вниз на небольшую стелу, на которой были выбиты тесные ряды египетской иероглифики.
— Она весьма древняя, но... да, я могу.
— О! – Катэлла, вне себя от радости, хлопнула в ладоши. – Пожалуйста, Синухет, прочитай их нам на греческом. Ну пожалуйста!
Симон кивнул. В свете мерцающих факелов, вместе со Спаргосом и другими участниками вечеринки, внимающими в зачарованной тишине, он медленно прочитал вслух:
«Я, Хафра, фараон страны Кем, повелитель Двух Земель, возлюбленный Хорэмху, сделал так, чтобы это было записано, дабы те, кто будут искать здесь в позднейшие времена, могли быть предупреждены или же получили наставление, согласно их сути и сути того, что они ищут. Ибо знайте же, о искатели, что мои глаза даже сейчас смотрят на вас, и что они читают намерения ваших душ.
Тем же, что взыскуют старинной мудрости, я скажу: мои сны да наставят вас, пока вы будете спать здесь на песке под луной. И сделав именно так, как я наставляю вас, вы сможете достичь царства чудес и богов, как сделал и я сам. Но тем, кто желает ограбить мою усыпальницу, думая лишь набрать сокровищ для своего личного земного возвеличивания, я скажу: ослеплённые глупцы, отступитесь! Ибо верная гибель вас ожидает. Ваши тела будут пожраны Пожирателем, самим Хорэмху, Владыкой Смерти, а ваши потерянные души будут блуждать в его чёрных чертогах навеки.
Ибо я, Хафра, подобно фараонам, жившим до меня, глубоко погрузился в тайны Тех, кто в древности выстроил пирамиды, и даже Тех, кто на заре времён спустились в Кем из звёздного лона Нут. И подобно тем, что были до меня, я стал Их слугой. И затем, копая ещё глубже старинное знание, чем делал до меня любой другой фараон, я узнал наконец секрет Хорэмху, Владыки Смерти, и тех первичных, что высекли Его образ, и помещения под ним, прежде чем строители пирамид спустились со звёзд. И, принеся жертвы Хорэмху таким способом, какого Он не ведал с забытых дней Стигии и Ахерона, я сделался его Избранником, что не умрёт, как умирают прочие люди, но будет охранять величайшее сокровище Кема во имя Его во веки вечные.
Посему Хорэмху наставил меня заменить Его прежние черты на черты человека, даже на мои собственные, чтобы поклонение Ему могло бы продолжаться человечеством с большей готовностью.
И ныне я, Хафра, скажу тем, кто когда-нибудь станут искать величайшее сокровище страны Кем, как делал я сам, и будут пытаться понять его истинную природу: исполните кровавое жертвоприношение и обряды, даже те, о коих я наставлял моих жрецов, дабы те хранили их в священных храмах Кем на протяжении столетий. И после того, исполнив их, вы должны будете войти...»
Симон сделал паузу. Его рука, мягко двигаясь по вырезанным иероглифам, слегка дрожала.
— Продолжай! – возопила Катэлла, хватая его за руку. – Прошу тебя, Синухет...
— Не могу. Последние несколько строк сбиты; судя по всему, намеренно. Вероятно, это вполне разумно.
— Как ты можешь думать так? Я так хотела бы узнать концовку!
— Ты восхитителен, Синухет! – вмешался Спаргос. – И это правда, даже если ты только лишь подделывал то, что якобы читал. Странно, насколько близко это соотносится с вещами, о которых ты нам рассказывал и теми, что моя Катэлла прочла в своих «старинных» папирусах. И, кстати, что насчёт «величайшего сокровища страны Кем»?
— Ага, сокровища! – провизжал хриплый голос. – К ним, парни – вырезать их всех!
Симон резко обернулся в сторону угрожающего визга, выхватывая свою остро заточенную сику. Около двух дюжин худощавых, смуглокожих негодяев неслись вниз по песчаному откосу, размахивая ножами и вращя верёвками с петлями. В первом же ряду этой ватаги Симон различил двух его знакомцев – Арфада и Кабира.
— Спаргос, сплочайте своих слуг, живо! – крикнул он. – Обороняйтесь!
Затем на них нахлынула эта крысиная стая, коля и рубя направо и налево. Несколько гостей Спаргоса, блея от ужаса, развернулись и бросились между лап Сфинкса. Худые скачущие фигуры погнались за ними, блестя ножами, и в следующие мгновения смертельные вопли раздались из теней. Спаргос и его жена, защищаемые четырьмя своими преданными рабами с посохами в руках, скорчились в ужасе, прижавшись спиной к камню левой лапы Сфинкса.
Всё это Симон успел ухватить прежде, чем волна нападающих обрушилась на него. Он увернулся от удара и парировал; изогнутое лезвие его сики, примерно той же длины, что и римский короткий меч, и созданное для боёв на арене, прошло полпути сквозь шею бандита. Человек хлопнулся на песок, его горловые артерии выплёскивали две струи крови.
— Взять его живьём, идиоты! – завопил Арфад. – И этих греков-богатеев тоже, они все достойны выкупа!
На шею Симона закинули петлю. Как раз тогда, когда она стала затягиваться, он разорвал её, и последовавший за этим выпад сикой выплеснул кишки ещё одного разбойника. Однако другие верёвки последовали за первой, и Симон не мог достаточно быстро уворачиваться или разрезать их. Он услышал крики, понимая, что это убивают рабов Спаргоса. Затем две петли одновременно затянулись на его теле, одна вокруг плеч, другая – вокруг запястья его руки с мечом. После этого его рывком сбили с ног.
Мгновенно вся стая набросилась на него. Левый кулак Симона врезался в челюсть третьего нападавшего, однако у него не было никаких шансов против банды из примерно двадцати жилистых варваров. В следующий момент его руки были заломлены за спину, колени — максимально согнуты, а запястья и лодыжки крепко связаны вместе прочными веревками.
После этого негодяи отступили, и Симон увидел, что Спаргос и его жена также были связаны, хотя и не столь тщательно, как он. Их слуги лежали бездвижно вместе с трупами двух бандитов, и кровь окрасила песок вокруг них.
— Отличная работа, парни! – сказал Арфад, развязно выступая вперёд. Он наклонился и отвязал кошель с монетами с пояса Симона. Его люди поступили так же со Спаргосом, Катэллой и убитыми гостями, избавив их от денег и ценных вещей.
— Вы же не уйдёте с этим, вы... вы разбойники! – пробормотал маленький грек с ощетинившейся бородкой.
— Разбойники? – хихикнул Арфад. – Римляне не подумают такого, когда мы представим им вашего... эм, проводника. Я думаю, они сочтут вас виновными в сокрытии преступника. Несомненно, что они заплатят нам огромное вознаграждение, когда мы передадим им вас троих.
— Ты безумен!
— Ты так думаешь? Тогда гляди! – Арфад схватил тюрбан Симона одной рукой, его бороду – другой, а затем рывком сорвал их и отбросил в сторону. Катэлла издала возглас. Человек, которого она знала Синухетом, был чисто выбрит, имел квадратную челюсть и тёмные волосы. И ещё он был по крайней мере на десять лет моложе, чем казался прежде. Более того, теперь она видела тёмный, зловещий разум в его глубоко посаженных глазах, что в ненависти застыли на низкорослом египтянине, вожаке этой разбойничьей шайки.
— Разве вам не ведомо, кто есть сей? – выкрикнул Арфад. – Это же Симон из Гитты, самаритянский чародей, за чью голову император Калигула назначил великую цену. Он был хитёр в своей маскировке, однако недостаточно, чтобы облапошить меня. Несколько недель назад, после совершения изрядного преступления в Мемфисе, он прибыл сюда, претендуя на должность проводника, однако отказываясь платить честный взнос Братству проводников. Он выдавал себя за полудурка, при этом рассказывая странные истории про пирамиды своим нанимателям – истории, которые никто из наших никогда не слышал. Он не жил ни в какой местной деревне, предпочитая ночевать в пустыне, и каждые несколько дней он вообще исчезал из виду на день-другой. По одному такому случаю мы с Кабиром последовали за ним и обнаружили, что этот лиходей отправился к храму Птаха в Мемфисе, что подтвердило мои подозрения. Теперь они дважды подтверждены, так как известно, что этот Симон – также беглый гладиатор, и он в самом деле сражается не хуже!
— Возможно, нам следует прикончить его. – произнёс Кабир, скалясь и касаясь пальцами своего ножа. – Колдун, который к тому же дерётся, как гладиатор, вдвойне опасен. Уверен, что римляне заплатят за него мёртвого не меньше, чем за живого...
— Нет, ибо Калигула имеет к нему личную обиду и желает увидеть, как он сдохнет под пытками. Но довольно этой болтовни. Поднимите его, вместе с этими глупыми греками, что наняли его. При любом раскладе, наша Гильдия будет вознаграждена имением Спаргоса в Александрии за то, что мы схватили Симона. Мы передадим эту троицу римским должностным лицам на рассвете, если, — Арфад близко склонился к связанному телу Симона, склабясь и ухмыляясь, — если только они не решат вместо этого поведать нам секрет величайшего сокровища Египта.
Симон, натягивая свои путы, воззрился на крысоподобное лицо Арфада снизу вверх.
— Глупец! Нет никакого сокровища...
— Нет, есть! – Арфад яростно пнул связанного. – Разве ты и эти богатые греки не обсуждали его, пока мы слушали? Не отрицай этого. Каждый египтянин слышал о сокровище, спрятанном под Сфинксом, и, очевидно, эта женщина обнаружила древние писания, в коих раскрывается путь к нему. Что ж, вот моё предложение. Веди нас к сокровищу и, так и быть, мы позволим вам троим уйти; может, даже дадим вам большой куш. Откажите, и мы всё равно обогатимся, передав вас римлянам...
— В этом нет необходимости! – проревел зычный голос. – Расправьтесь с ними, солдаты Рима!
Симон, болезненно извиваясь в своих путах, увидел два десятка, если не больше, легионеров с мечами наизготовку, несущихся вниз по склону. Безумие! Это было уже второе такое событие в пределах нескольких минут...
Затем две группы людей схватились. Несколько мгновений бушевала безумная ярость битвы – звенели клинки, раздавались проклятия и предсмертные вопли. Тело упало на камень всего лишь на расстоянии руки от лежащего Симона. Он увидел, что это был Кабир, лицо которого было искажено в смертельной агонии, а из огромной раны на груди хлестала кровь...
Внезапно банда египетских головорезов рассеялась и дала дёру, оставив по крайней мере треть своих лежать, истекая кровью, на каменной мостовой. Они бросились врассыпную вдоль Сфинкса с обеих сторон, а дисциплинированные римляне немедля разделились на две группы и ринулись вдогонку за ними.
Когда зазвучал рёв и шум возобновлённого боя, Симон принялся за стягивающие его верёвки. Несмотря на то, что он обучался у персидских мастеров избавления от пут, он мог судить, что ныне столкнулся со сложной задачей. Египетские разбойники – некоторые из них были, вне сомнений, любителями в деле похищения людей и торговли рабами – связали его настолько надёжно, насколько это вообще возможно было. Это займёт время, а его у Симона было мало...
Неожиданно он осознал, что у него вообще его не было. Четыре человека стояли над ним. Двое из них были легионерами, третий – римским официалом, а четвёртый – к изумлению Симона – оказался его старым учителем Менофаром.
— Прости меня, Симон. – сказал жрец. – Я надеялся, что ты уже будешь далеко отсюда. У меня не было выбора.
Легионеры быстро схватили Спаргоса и Катэллу и разрезали путы на их ногах, но не на руках. Затем они грубо препроводили пару греков к своему командиру.
— Как нам следует поступить с ними, начальник?
— Что ж, попридержите их. – ответил Эмилий. – Разве вожак этой крысиной стаи не сказал, что женщина открыла путь к сокровищу?
— И в самом деле так, командир.
Звуки битвы, которые уже затихали, сейчас полностью пропали. Римляне, судя по всему, загнали оставшихся бандитов в тупик позади Сфинкса и зарубили их всех. Минуту спустя подозрения Симона подтвердились, когда два десятка легионеров возникли из тени Сфинкса, выйдя на свет факелов, поодиночке или небольшими группами. Их клинки были тёмными от крови. Их число, кажется, не уменьшилось вовсе, что не показалось Симону чем-то удивительным. Римские легионеры были наиболее опасными войсками в мире, а эти люди Эмилия, без сомнений, были отобраны им вручную. Так что ничего удивительного, что они одержали сокрушительную победу над недисциплинированной шайкой египетских головорезов, не понеся никаких потерь.
Декурион вышел вперёд; его правая рука держала за волосы человеческую голову, с обрубка шеи которой капала кровь. В свете факелов Симон узнал черты похожего на грызуна Арфада.
— Мы вырезали всех бандитов, командир Эмилий, – доложил декурион, — и казнили их вожака, как ты и приказал.
— Отлично, Спор. – ухмыльнулся Эмилий. – Хорошо. Дай её мне.
Он выхватил голову из руки подчинённого, прошёлся между гигантскими лапами Сфинкса и швырнул её прямо на каменный алтарь, стоявший там. Затем, повернувшись, он вскричал:
— Так что, Менофар, как тебе это в качестве жертвы старому Хорэмху? Более двадцати разбойников убиты и истекли кровью у его образа, а голова их лидера украшает ныне его алтарь! Держу пари, что он не наслаждался такими жертвованиями со времён фараона Хефрена, когда тот возродил ритуалы Стигии здесь.
— Ты можешь быть прав в этом. – произнёс старый жрец мрачно.
Катэлла, дрожа в тисках двух римлян, внезапно воскликнула:
— Боги! Этот злой жрец! У него черты Сфинкса!
— Ерунда, моя дорогая. – спокойно сказал Спаргос. – Есть некоторое слабое сходство, возможно, однако не более, чем можно ожидать от египтянина из древней династии.
Спаргос повернулся к Эмилию.
— Я благодарю вас, командир, что спасли нас. Будете ли вы теперь столь любезны, чтобы освободить наши руки? Эти верёвки крайне неудобны.
Эмилий проигнорировал его реплику.
— Декурион Брут, ты и двое других оставайтесь здесь. Охраняйте Симона из Гитты и этого богатого грека как следует. Они будут достойной наградой для нас, если египетское сокровище окажется дурацкой затеей.
Затем он повернулся к Менофару.
— Что ж, жрец, теперь веди нас. Что касается женщины, мы возьмём ей с собой. Если она на самом деле много прочла в старинных текстах, то может оказаться весьма полезной.
Менофар кивнул, обернулся к Сфинксу и сделал несколько кратких, замысловатых пассов руками, после чего сказал Эмилию:
— Следуйте за мной.
Римляне, ведомые жрецом, исчезли за северной стороной песчаного холма.
Когда они ушли, Симон вновь принялся за свои путы. Эти сложные жесты Менофара, якобы ритуально направленные к Сфинксу, на самом деле были жестовым языком и несли послание Симону. От их смысла его прошиб холодный пот.
Ибо Менофар намеревался открыть Путь.
Затем Симон услышал, как Спаргос жалобно обращается к стражникам.
— Зачем они увели мою жену? Почем вы не развяжете нас? Если нужен выкуп, то я прослежу, чтобы вам хорошо заплатили. Освободите же меня, солдаты, и я заплачу вам больше, чем вы можете ожидать, преследуя какую-то дурацкую египетскую легенду...
Кулак декуриона звонко ударил по лицу Спаргоса. Маленький грек тяжело повалился на камень, после чего несколько мгновений дрожал и дёргался. Его лицо было поблизости от лица Симона, и тот констатировал шок в глазах грека; кровь сочилась из его губ и окрашивала его забавную козлиную бородку.
— Моя Катэлла! – простонал он. – Почему они забрали её? Что командир намеревается с ней делать?
Трое легионеров, беспокойно вышагивая, проигнорировали его. Их сапоги скрипели по песку и мелким камням. Их тени становились короче по мере того, как луна поднималась к зениту.
Силой прогнав все мысли из своего ума, Симон сфокусировал внимание на своих путах и продолжил работать над ними.
Около часа, под руководством Менофара, солдаты расчищали основание древней стены от щебня и булыжников. Труд этот происходил в поту и тесноте, так как они находились внутри узкого прохода, к которому привёл их жрец через скрытую расщелину в руинах снаружи. Лишь один человек за раз мог протиснуться сквозь неё.
— Что это за место? – спросил Эмилий по мере продвижения работы.
— Храм, некогда стоявший перед Сфинксом. Он также был построен предшественниками человечества; как ты можешь видеть по громадным размерам обтёсанных камней, из коих сложены эти стены. После того, как Стигия пала, пески поглотили этот храм на десять тысяч лет. Фараон Хефрен обнаружил его вместе со Сфинксом, однако со времени окончания его династии он вновь погрузился в песок ещё на три тысячи лет.
Эмилий, внешне сама невозмутимость, почувствовал, как его внутренняя надменность пошатнулась. Рим мог похвастаться разве что несколькими пустячными столетиями в мировой истории.
— Зачем мы расчищаем эту стену? – потребовал он. – Ниша перед нами выглядит как просто ещё одна из множества «ложных дверей», вырезанных древними в качестве символических врат в измерение вечности.
— Именно так, и большинство из них – это просто символы. Однако же самые древние, вроде этой, не просто символы. Фараон Хефрен и его предшественники всё ещё знали кое-что из утраченных искусств, что стигийцы унаследовали от Тех, Кто спустились со звёзд на заре времён. Они знали, как сконструировать врата в другие измерения, в другие миры. Подобные врата находятся сейчас перед тобой, командир Эмилий. Даже легион ваших самых искусных осадных инженеров не сможет так уж легко их разрушить, и лишь адепт Древнего Пути, как, например, я, может заставить их открыться для вас.
— Что ж, тогда давай за дело, — ответил нетерпеливо центурион, — так как я вижу, что мои солдаты уже расчистили весь завал целиком.
Менофар кивнул, после чего прошёл вперёд и уселся на земле, скрестив ноги, перед высокой нишей, вырезанной в скале. Из своей накидки он извлёк небольшое бронзовое кадило и поставил его на пол перед собой, затем наполнил его тем, что выглядело сушёными травами.
— Итак, командир, — сказал он, — дай мне свой факел.
Удивлённый Эмилий исполнил его просьбу. Менофар приложил факел к травам, и те начали тлеть и светиться. Резковатый аромат заполнил узкий проход.
— Что это за вещество ты жжёшь? — потребовал центурион подозрительно.
— Семена и лепестки Жёлтого лотоса. Они позволят моему духу выйти и войти в тело Хорэмху, великого Сфинкса, и тогда я смогу управлять открытием этого портала. А теперь соблюдайте тишину, ибо мне нужно сконцентрироваться.
Склонившись над маленьким кадилом, Менофар глубоко вдохнул дым, поднимавшийся из него, после чего выпрямился и пристально вперился в высокий проём в камне. Долгие минуты он сидел так, бездвижный как статуя. Эмилий, поначалу нервозный, мало-помалу расслабился. Испарения не были ядовиты, судя по всему, иначе жрец не стал бы вдыхать их в свои лёгкие в такой концентрированной форме. Центурион почувствовал внутреннюю расслабленность, даже ликование; вскоре величайшее сокровище Египта станет его...
Внезапно, без предупреждения, в каменной стене перед римлянами возникла вертикальная линия черноты. Она расширялась. «Ложная дверь», очевидно, вовсе не ложная, подалась вовнутрь практически бесшумно, не считая лёгкого шуршания песчинок под ней. Затем перед ошеломлёнными солдатами возник высокий, зияющий чернотой проём.
— Клянусь Палладой! – выдохнул один из них. – Что это за магия? Неужто жрец открыл врата в самый Гадес?!
— Нет! – возбуждённо выкрикнул Эмилий. – Скорее, врата к богатству, славе, власти!
Он повернулся к Менофару.
— Вставай, жрец, и веди нас к...
Однако Менофар более не сидел с прямой спиной в духовном созерцании. Вместо этого он распластался на каменном полу, будто при смерти.
— Вставай! – закричал Эмилий, нагнувшись вперёд и тряся жреца за плечо. – Вставай же!
— Он что, умер? – спросил Спор.
Эмилий выпрямился в полный рост.
— Похоже на то, однако я подозреваю, что нет. Он в трансе – в состоянии, в котором эти хитроумные египетские жрецы опытные мастера. Но это не имеет значения – он открыл нам Путь. Всё, что нам нужно сейчас – это идти вперёд и найти сокровище.
— И оставить его здесь? – сказал декурион. – А что если его дух заставит дверь захлопнуться позади нас, тем самым запечатав нас в той черноте навеки?
— Хорошая мысль, Спор. Мы можем взять его с нами. Тогда, если мы окажемся в ловушке, то и он тоже. К тому же, мы задвинем эту сломанную часть колонны в щель, чтобы заблокировать дверь, если она попытается закрыться сама. А теперь поспешим, парни – я хочу найти это сокровище и думаю, что и вы тоже.
продолжение ожидается
цитировать
свернуть ветку