11. В рубрике «Журналистика» напечатана статья польского журналиста Романа Ксëнжека/Roman Książek, которая носит название:
Когда несколько месяцев назад я наблюдал за очередными этапами финансового кризиса в США, у меня сложилось впечатление, что я смотрю прелюдию к седьмому сезону сериала «24 часа», показ которого был отложен на год (из-за забастовки сценаристов США). Сопоставление реальной проблемы с той выдуманной, вокруг которой строится интрига художественного фильма может показаться некорректным, но в случае истории агента CTU (Counter Terrorist Unit; Контртеррористическое подразделение — несуществующая антитеррористическая организация) Джека Бауэра, которого играет Кифер Сазерленд, это было бы не впервые.
В 2007 году благодаря контролируемой утечке в СМИ выяснилось, что в четвертом эпизоде шестого сезона «24 часа» террористы взорвут в Лос-Анджелесе небольшое ядерное устройство. Это вызвало тревогу, поскольку несколькими месяцами ранее «в американские СМИ просочилось почерпнутое из сообщения ЦРУ предупреждение о возможной атаке исламских террористов, которые намереваются взорвать в нескольких городах США небольшие ядерные устройства, контрабандно доставленные из азиатских или российских арсеналов» (Бартош Венглярчик).
Таким образом, возникла ситуация, в которой действительная угроза реализуется лишь на экранах телевизоров и компьютеров. Возникает вопрос: не так ли мы взаимодействуем с большинством великих мировых угроз? Жан Бодрийяр, наверное, назвал бы все не-происходящее симулякрами, но невозможно не заметить, что мы имеем дело с ситуацией, обратной той, которая изложена в «Симулякрах и симуляции». Там автор описывает аварию на Гаррисбергской атомной электростанции, произошедшую вскоре после премьеры фильма «Китайский синдром», рассказывающего об аварии на атомной электростанции.
Оставляя в стороне сложности, связанные с взаимоотношениями симулякров (для Бодрийяра Гаррисберг -- всего лишь еще один вид симуляции), мы находим здесь интересное, но шокирующее объяснение финала злополучного (?) четвертого эпизода: «взрыв -- это всегда обещание, он -- наша надежда: заметьте, что и в фильме, и в Гаррисберге все заняты ожиданием того, чтобы все взлетело на воздух, чтобы разрушение стало явным и освободило бы нас от этой неописуемой паники, от этой паники апотропии, которую она распространяет в незримой форме ядерного взрыва». Еще более четко выразил эту мысль Говард Пейн (Деннис Хоппер) в фильме «Скорость» (“Speed”), сказав полицейскому Джеку Тревену (Кеану Ривз): «Ты не понимаешь красоты всей этой ситуации. Бомбы созданы для того, чтобы взрываться». «Сбылось “Боже, благослови Америку” -- Бог в конце концов в нас ударил!» (Бодрийяр).
POST POST 9/11
Для телестудии FOX «24 часа» в «нулевых» годах -- это то же, чем «Секретные материалы» были в 1990-х. Оба сериала (связанные с Говардом Гордоном, одним из сценаристов и продюсеров) идеально вписывались в свое время, хотя кажется, что это случилось скорее случайно. Премьера первой серии «24 часа» состоялась в ноябре 2001 года, поэтому сложно говорить, учитывая производственный цикл фильма, о сознательном использовании страха, вызванного терактами 11 сентября. И таким вот образом десятилетие веры в теории заговора сменилось страхом перед терроризмом с примесью... теории заговора.
Впрочем недавно Крис Картер, создатель «Секретных материалов», объявил об окончании эпохи «пост 11 сентября» и наступлении чего-то, что можно охарактеризовать как эпоху «постпост 11 сентября». Может быть, и так, но предвестником этой эпохи, безусловно, является не новый плохой фильм Картера «Секретные материалы: хочу верить». Надо отдать Картеру должное: «свою» эпоху он завершил с треском. В пилотной серии сериала «Фрилансеры» (спин-офф «Секретных материалов»), где главные герои поддерживают агента Малдера, представлена попытка атаковать здания Всемирного торгового центра пассажирскими самолетами -- эпизод транслировался… в марте 2001 года (о чем в забавной форме напомнил Войцех Орлиньский в рассказе “Wszystkie szajby świata”). Неустанная датировка эпизодов сериала показывает, что «карта непрерывно порождает территории». Тот факт, что американские генералы после терактов 11 сентября попросили голливудских сценаристов обрисовать возможное развитие событий, является в этом контексте «очевидной очевидностью».
24 часа PSYCHO
Сила «24 часа» в форме. Каждый сезон представляет зрителю один день из жизни Джека Бауара, расписанный на 24 часа. Реальное время, однако, тут является чем-то нереальным – кинематографический час это стандартные 45 минут. Почему разум зрителя воспринимает эти «три четверти стресса» как полный час, даже когда мы не смотрим «24 часа» по телевизору -- убедительно объясняет Антоний Р. Дарамасио в статье «Как Хичкок растянул время?» (“Swiat Nauki” 11/2002). На примере фильма «Веревка» Альфреда Хичкока, мы видим, что затмение, продолжающееся доли секунды, вызывает субъективное ощущение растягивания пролетающего времени – к этому нужно добавить напряжение, создаваемой солнечным светом и «специфику и атмосферу действия». Последнюю четверть серии пожирают перерывы на рекламу, что иронично подытоживает Грегори Хауз, обращаясь к студентам (хотя de facto говоря это телезрителям): «Вернусь после рекламы».
«Единство» кинематографического и реального времени, разумеется, не является чем-то новым в мире X музы. Достаточно сослаться на такие фильмы, как упомянутая выше хичкоковская «Веревка» (81-минутный фильм, в котором излагается история, развивающая на протяжении около 105 минут), «Ровно в полдень» Фреда Циннемана (Fred Zinnemann, “High Noon”, 1952) и «В последний момент» Джона Бэдэма (John Badham “Nick of Time”). Все эти фильмы моделировали уходящее время в шкале 1:1. Но ни один из них не делал это с таким размахом, как сериал «24 часа». Беспрерывный просмотр дюжины часов сериала может ввести в транс, один из зрителей назвал свой просмотр «тотальным опытом». Вспомним рассказ Хорхе Луиса Борхеса «О точности в науке», где «Коллегия картографов составила Карту Империи размером с империю, совпадающую с ней в каждой из точек». Принимая во внимание, что упомянутые выше «24 часа» заполняют примерно 16 часов реального времени, мы должны обратиться к более раннему этапу работы картографов: «Карта только одной провинции занимала весь город, а Карта Империи занимала всю провинцию». Ну что ж, это ведь всего лишь телевидение…
Когда я смотрел «24 часа» на DVD, мне вспоминалось мое предыдущее знакомство с интерактивными фильмами (поджанр компьютерных приключенческих игр) — тот же многочасовой, многодневный, многомесячный контакт с выбранной историей, героями более реальными, чем живые люди, которых по понятным причинам, уже много дней как-то не видно. Даже видимость упомянутой выше интерактивности сохраняется: «удалённые сцены» зачастую представляют собой альтернативное развитие сюжета. «Они просачиваются, -- пишет Анджей Званецкий, – под веки и врезаются в память, как ностальгические фразы, отсылающие к... воспоминаниям из непрожитого прошлого».
Отличительной чертой «24 часа», кроме минималистического названия, является так называемый “split screen”, то есть разделенный экран. Один из американских журналистов предположил, что это замечательно соответствует современным СМИ, перегруженным информацией. Однако такое «большое разделение» экрана служит лишь украшением (возможно, ограничением является единство времени) и такой визуальной оргии, какую подарил нам Брайан Де Пальма в своих лучших фильмах, мы не увидим.
Доктрина шока
Сюжет «24 часа» реализует особую эстетику или – согласно названию книги Наоми Кляйн – «доктрину шока». В идеальном вступительном эпизоде к неидеальному фильму «Пароль “Рыба-меч”» Доминика Сены (Dominic Sena “Swordfish”, 2001) главный отрицательный герой фильма излагает устами Джона Траволты прямо в камеру свое видение кино: «”Собачий полдень” – шедевр режиссуры, лучший фильм Сидни Люмета. Съемки, актерская игра, сценарий – великолепны, но… Кое-что недосказано. А что, если бы Сонни из «Пароля…» захотел бы уйти от наказания? Или если бы он с ходу начал бы убивать людей? Без пощады. «Дайте то, что мы требуем, или эта симпатичная блондинка получит пулю в лоб». И бабах! Все еще нет автобуса? Еще бабах! Сколько заложников погибнет, прежде чем чиновники смягчатся. А это был 1975 год. Нет ни CNN, ни Интернета. А теперь давайте представим себе это сегодня. Средства массовой информации за несколько часов буквально взбесятся. От Бостона до Будапешта. “Погибают 20, 30 человек. Мрут как мухи”. В высоком разрешении и цвете. Чувствуется вкус мозгов. И зачем? Ради самолета? Ради нескольких застрахованных миллионов?»
«24 часа» реализует этот постулат, но не с точки зрения утопического реализма, который, в конце концов, является вопросом условности, но с точки зрения «продвижения вперед» или шокирования зрителя. Поэтому погибает жена Джека Бауэра, высвобождается смертоносный вирус, и обе атомные бомбы (sic!) взрываются. После 11 сентября негативное развитие событий кажется чем-то нормальным, и старый добрый Джеймс Бонд, обезвреживающий в последнюю секунду средство глобального уничтожения, смотрится весьма анахроничным. Бомбы, к сожалению, предназначены для взрыва… Шок преподносится зрителю двояко: как то, что происходит сейчас, и как то, что произойдет вскоре. Напряжение в сериалах со структурой, подобной структуре «24 часа» (“Lost”, “Prison Break”) распределяется между сериями и очередными сезонами. Осмелюсь даже сказать, что самое интересное в постановках такого рода — это образы, отображаемые в сознании зрителей «между», «а наслаждение, которое мы получаем в этих случаях, прямо пропорционально этому интервалу, задержке, запаздыванию и времени, затраченному на его ощущение» (Бодрийар). Чем дольше длится этот, как писал Умберто Эко в книге «Шесть прогулок в литературных лесах», «момент трепета» или «задержка драматической развязки», тем лучше.
«Я сама несколько дней в редакции не могла думать ни о чем другом, кроме как пойти домой и посмотреть, удастся ли Скофилду (герою «Побега из тюрьмы» – РК) на этот раз», – писала сотрудница журнала “Film” Анита Зухора. Что произойдет дальше?
Книга тысячи и одной ночи
От «Тысячи и одной ночи» нам не уйти, ведь – как спросил Ян Томковский, «разве это не Шехерезада придумала роман-фельетон и телевизионный сериал»? Поэтому дадим слово путешественнику, посетившему Арабский Восток в начале XIX века:
«Когда садимся на корабль, плывущий по Тигру или по Нилу, когда пересекаем низины Ирака или великолепные сирийские равнины, когда посещаем долины Хиджаза и пустоши Йемена, мы повсюду встречаем сказителей, рассказы которых восхищают жителей этих стран. Таких рассказчиков мы встречаем в хижине феллаха, в деревенских кофейнях или на базарах богатых городов. Когда долгая послеполуденная жара вынуждает караван остановиться, путники собираются под деревом, чтобы послушать сказания какого-то случайного сказителя, который, вызвав своим многочасовым рассказом огромное восхищение и любопытство слушателей, внезапно прерывает его на самом интересном месте, чтобы возобновить холодным вечером. Он отложит завершение рассказа до следующего дня, а затем, произнеся последнее его слово, тут же приступит к следующему сказанию» (Тадеуш Левицкий. Предисловие к «Книге тысячи и одной ночи», Варшава, 1974).
Восьмой день недели
Что дальше? Контракт Кифера Сазерленда с телестудией FOX рассчитан на еще один сезон, хотя и не говорится, что он будет последним. При таком развитии сюжета действие следующих серии должно происходить на Марсе, а главной угрозой должен стать доктор Манхэттен. Давайте пофантазируем относительно «восьмерки»: Джек погибает в неопределенном во времени тизере, предшествующем первому эпизоду. Отсюда вопрос: кто, когда и почему его убил? Виток сюжета, связанный с террористическим заговором, завершается нападением на Всемирный торговый центр (действие восьмого сезона будет происходить в Нью-Йорке), несмотря на то, что по хронологии сериала год уже 2017-й, и -- как резонно заметил корреспондент “New York Post” -- Бауэру вместо 42 должно быть уже 52 года. Похоже, что создание почти удавшейся симуляции реального времени в микромасштабе обходится ценой огромных потерь на макрошкале. Damn it!
