1. Итак, тема номера – прогностика. И открывает ее Мацей Паровский/Maciej Parowski
на стр. 3-5 статьей
Хьюго Гернсбек (1884—1967), легендарный законодатель SF, редактор “Amazing Stories”, заказывал у авторов произведения в духе прозы Эдгара Аллана По, Жюля Верна и Герберта Джорджа Уэллса.
Тем самым уже в моменте рождения современной научной фантастики он определил три до сих пор актуальные направления развития собственно фантастики. Других, наверное, нет.
Для жанра одинаково важной оказывается как та проза, в которой речь идет о изобретениях и путешествиях (Верн), так и та, где исследуются природа и состояние общества, цивилизации и их изменения (Уэллс). Не исключен и алкоголик, невротик и поэт (По), изыскатель метафизических ужасов и измененных состояний сознания, отец-основатель horror-а (а также детектива); более того – он у Гернсбека выступает первым в списке.
Если бы мы сегодня искали важных художественных лидеров и свидетельства их интеллектуального воздействия на фантастику, то скорее всего нашли бы такового прежде всего в лице именно эксцентричного создателя «Ворона». Жюль Верн, считающийся ярким антиподом Эдгара По, восхищался этим писателем.
Это «История с воздушным шаром» (The Balloon-Hoax, 1844) вдохновила его на сочинение романа «Пять недель на воздушном шаре».
Ту же закономерность мы находим в уважении, с которым Станислав Лем пишет о творце «Демона движения» (Demon ruchu) и «Тени Бафомета» (Cień Bafomieta) – первом значительном писателе польских литературных ужасов Стефане Грабиньском.
Писателем школы По является, разумеется, Говард Филипс Лавкрафт. Проза автора «Зова Ктулху» это вопль ужаса, настроенный на неустанное fortissimo, воспевание страха, чудовищности и того зла, которое произрастает среди людей, не открывая своего происхождения.
Вот ожившая под влиянием излучения из космоса армия мертвецов атакует крестьян, чтобы обратить их в рабство или, может быть, попросту отдать на съедение представителям внеземной цивилизации. Вот озверелый культ крови, насилия, идолопоклонничества и сатанизма и алтари этого культа (изготовленные из осклизлого зеленого камня), на которых приносят людские жертвы ужасным богам. Злые и страшные божества, некогда изгнанные с Земли, готовятся к возвращению и, как это бывает в таких случаях, вероятнее всего найдутся среди землян те, кто их сердечно поприветствует.
Ужасы старого типа, готические романы – предоставляли читателям возможность внедриться в механизм страха, вникнуть в моральные принципы, которыми руководствуются демоны. У Лавкрафта чудовищность сваливается на головы землян, когда ей вздумается, неведомо почему и не слишком-то ведомо откуда. И уходит так же, как и появляется.
Стивен Кинг, обсуждавший в своей литературно-критической книге “Dance macabre” помимо прочего и Лавкрафта, утверждает, что «ужасы» аллегоричны, что они всегда что-то значат.
Он повторяет, что сущность horror-ов заключена в подтекстах, что страх, волнение и восхищение, сопутствующие их усвоению, укрепляют наше ощущение нормальности, являются выражением стремления к здоровью и жизни. Они разряжают напряжения, берут в художественную узду тайны мрака, безумия и гибели. Угроза может исходить снаружи или изнутри человека, может быть результатом фатума или выбора. По мнению Кинга на современный horror (Блоха, Герберта, Страуба, Левина, Матесона… Эллисона, Финнея) оказали сильное действие кризис и холодная война, охота на ведьм сенатора Маккарти, война в Корее, война во Вьетнаме, убийства братьев Кеннеди и революция нравов, расовые конфликты, падение Никсона, массовое самоубийство членов секты «Храм народов» Джонса в Гайане, успехи феминизма, международный терроризм…
Если мы, вооружившись этими знаниями, вернемся к произведениям Лавкрафта, то заметим, что этого автора читали также как авторитетного комментатора современности. В книге “Gra ze strachem” Марека Выдмуха, критика и переводчика, умершего пятнадцать лет назад, упомянут «забавный спор о Лавкрафте, в котором правы все спорящие».
Выдающийся американский критик Эдмунд Уилсон писал, что «творчество Лавкрафта – это фронтальное наступление на все, во что верит Америка». Жерар Клейн, французский марксист, утверждал, что «в рассказах Лавкрафта воплощены все беспокойство и вся отчужденность человека в поздней фазе капитализма». И действительно, как с огорчением подчеркивает Роберт Блох, заочный ученик писателя, проза Лавкрафта стала культовой литературой для… «сатанинской волны американских последователей». В подобном пагубном влиянии обвиняли Толкина — «дети-цветы», его поклонники, писали во время вьетнамской войны на стенах домов в американских городах: «Гэндальфа в президенты».
Стало быть, иррациональное творение автора «Зова Ктулху» функционировало в культуре весьма даже рационально. Лавкрафт создал два мира: выдуманный мир ужаса и другой – круг друзей, учеников, наследников, который основал издательство, где занимались выпуском в свет как его художественных произведений, так и писем и заметок.
Из этой школы вышли Блох и Брэдбери, любил читать Лавкрафта и издавал его книги Хорхе Луис Борхес. Конструируя облик удивительного неоварварского культа, созданного в азиатских джунглях героями фильма «Апокалипсис сегодня», Коппола черпал, возможно, еще больше, чем из Конрада, именно из Лавкрафта. Выдающиеся художники комиксов ФИЛИПП ДРУИЛЛЕ и МËБИУС признавали влияние Лавкрафта на облик их галлюцинаторно-сюрреалистических видений.
Как бы для сохранения равновесия трезвый рационалист и певец триумфирующей техники Жюль Верн иногда вдохновлял совершенных безумцев. Хулио Кортазар дал своему эссеистскому заезду по темам травестирующее название «Вокруг дня за восемьдесят миров».
Своеобразная коммуникационная оргия французского писателя, экстатическая хвала веку пара и электричества, предоставившего в наше распоряжение паровозы, железную дорогу, аэростаты и фонографы – нашла себе замену в интеллектуальном безумии.
(Окончание следует)
цитировать
свернуть ветку