[Николай Караев, Rus.Postimees]
Всемирная популярность, нежданно-негаданно постигшая южнокорейский телесериал от Netflix, – точный диагноз системе, в которой нам приходится жить.
История «Игры в кальмара» напоминает сказку о Золушке. Режиссер Хван Дон Хёк написал сценарий сериала 12 лет назад, но за все эти годы не смог найти студию, которая за него взялась бы, – пока сценарием не заинтересовалась стриминговая платформа Netflix в рамках программы «не Западом единым жив человек». Премьера «Игры в кальмара» состоялась 17 сентября – и меньше чем за месяц ее посмотрели 142 миллиона телезрителей, благодаря чему детище Хван Дон Хёка официально стало самым популярным нетфликсовским сериалом за всю историю платформы. Ну не чудо ли?
Еще какое – если учесть, что ничего оригинального в «Игре» на первый взгляд нет. Игра, участников которой убивают по-настоящему, – конечно, мы такое видели, и не раз. Ладно «Голодные игры» – была японская «Королевская битва» (2000) с похожим сюжетом, только там в игре заставляли участвовать детей; еще раньше был «Бегущий человек» (1987) с Шварценеггером по роману Стивена Кинга. Новое поколение переоткрывает для себя старые сюжеты – или дело в чем-то еще?
Люди, которые играют в игры
Сон Ки Хун из сеульского района с неблагозвучным на русское ухо названием Ссанмундон – неудачник. Денег и работы нет, зато есть пристрастие к скачкам; жена его бросила, вышла за другого и вместе с дочкой уезжает в благословенную Америку; живет Ки Хун с престарелой матерью, сидит у нее на шее и ничего не ждет, кроме того, что бандиты, которым он задолжал, разберут его на органы. Однажды в метро мужчина предлагает Ки Хуну сыграть в игру «ттакчи» (аналог игры в сотки) на странных условиях: если Ки Хун выиграет, он получит сто тысяч вон, если проиграет – мужчина ударит его по лицу. Сто тысяч оказываются в итоге в кармане основательно избитого Ки Хуна, после чего мужчина предлагает сыграть по-крупному: вот визитка, звоните...
Ки Хун звонит, ночью в назначенный час садится в машину, получает порцию усыпляющего газа – и очухивается в робе с номером 456 в непонятном месте вроде спортзала. Вокруг – другие номера, а еще люди в розовых комбинезонах и масках с квадратами, кругами и треугольниками, и с автоматами в руках. Ки Хун – 456-й и последний участник некоей Игры. Вскоре игроков ведут играть в «Тише едешь – дальше будешь»: нужно за пять минут добежать до гигантской куклы-робота в виде девочки, но бежать можно, пока кукла отвернулась, а когда она смотрит на игроков, надо стоять неподвижно. А кто продолжает бежать или дергается – тех натурально расстреливают самонаводящиеся пулеметы в стенах.
Неожиданная бойня выкашивает добрую половину участников. Зато когда другая, удачливая половина возвращается в типа спортзал, огромная прозрачная свинья-копилка на потолке наполняется деньгами. Это призовой фонд; в итоге, говорит Распорядитель Игры (тоже в маске, черной, в форме абстрактного человеческого лица), приз составит 45,6 миллиардов вон – около 38 миллионов долларов. Это будет после шести игр, вероятность выжить в которых невелика. Собственно, размер призового фонда – это сто миллионов вон за каждого «выбывшего», за исключением победителя. То есть, понятно, за каждого убитого.
Сериал сосредотачивается на семи героях. Это Сон Ки Хун; его друг детства, ныне успешный бизнесмен, потерявший кучу денег на бирже; старик с опухолью мозга; мафиози, проигравшийся в казино; пакистанский гастарбайтер, который покалечил плохого босса и ищет денег, чтобы уехать на родину; истеричная и хитрая женщина, чья стратегия – продать себя подороже потенциальному победителю, авось вместе пробьются; и еще юная беглянка из КНДР – она потеряла родителей и хочет вызволить братика из детдома. Ну и молодой полицейский, ищущий пропавшего без вести старшего брата – того, очевидно, некогда приманили в Игру, и так он и канул.
Плюс – безликие статисты в комбинезонах, Распорядитель и таинственный Хозяин Игры. Поначалу самое страшное – это именно профессионализм айнзатц-команд, с которым треугольники, квадраты и круги – знаки иерархии, вроде звезд на погонах, – отмывают кровь, кладут тела в веселенькие, черные с розовыми лентами гробы и сжигают в крематориях трупы и не совсем трупы (но кто же будет разбираться?). Потом понимаешь, что и это тоже люди, и с ними не все так просто – но это потом.
Честно и добровольно
«Игра в кальмара» – еще один фильм на тему «никто из нас не выйдет отсюда живым». То есть – выйти кто-то выйдет. Но вот сохранить и жизнь, и рассудок не удастся точно никому.
Вообще жанр «королевская битва» особого отклонения от стандартного развития сюжета не предполагает. Начинается Игра – ряды игроков редеют не по часам, а по минутам – формируются команды – кто-то кого-то непременно предает – кто-то сразу смекает: «меньше народу – больше кислороду», уменьшать число конкурентов можно и свободное от игр время, достаточно устроить резню, например, – кто-то обязательно жертвует собой – а кто-то даже и побеждает, но любая победа заведомо хуже проигрыша. В «Игре в кальмара» всё это есть, и актуальные темы – тоже: и феминизм, и мигранты, и религия (среди игроков затесался христианский пастор – в Корее с ее псевдохристианскими сектами это больная тема), – однако в основном, как и любая «королевская битва», эта сводится к победе социал-дарвинизма, когда каждый за себя, а Бог, если он есть, за всех.
Но одной Игры недостаточно: она должна быть со смыслом, с изюминкой, с метафорой. Скажем, в итальянском фильме «Десятая жертва» (1965) по рассказу Роберта Шекли Большая Охота была метафорой пресыщенности – в XXI веке жить было так скучно, что люди искали острых ощущений и становились Охотниками и Жертвами. В «Игре в кальмара» скука тоже есть – у пресыщенных випов, особо важных гостей, которые наблюдают за Игрой из-за стекла и делают ставки на тот или другой номер.
Японская «Королевская битва» была, с другой стороны, комментарием на тему «потерянного десятилетия», периода экономического застоя 1990-х, когда молодежь росла особенно тревожной и агрессивной. Сегодня в Южной Корее проблема номер один – кредиты, особенно у молодых, и не зря Сон Ки Хун в «Игре в кальмара» всем должен. Этот типаж узнаваем – но сериал стал популярным далеко не только в Корее, а значит, он берет чем-то еще.
И чем именно – не секрет: «Игра в кальмара» рассказывает на деле о другой, Большой Игре, именуемой капитализмом. Главные черты у здешней Игры те же, что у капитализма, – декларируемые добровольность и честность. Становиться игроком никого не принуждают – но раз уж играешь, изволь соблюдать правила. Да, что тебя будут убивать, тебе сразу не говорят. Однако, позвольте, есть же третье правило: если большинство игроков проголосуют за прекращение Игры, она прекратится! У нас, видите, демократия, а люди ведь не звери. На их человечность можно положиться, верно?..
«И если кто-нибудь даже захочет, чтоб было иначе...»
Верно. После кровавого исхода «Тише едешь...» большинство этим правом пользуется, игра прекращается, выживших возвращают туда, откуда забрали, – но только почти все они чуть погодя едут обратно. Хозяин Игры знает, куда бить: реальность игроков – ад, ад бедности, и, если перефразировать Маркса, при ставке в 38 миллионов долларов нет такой игры, в которой бедняк не рискнул бы расстаться с жизнью. Игра хотя бы уравнивает шансы, а-ля полковник Кольт; как говорит Распорядитель, «основной принцип у нас – равенство». Чистая правда: все равны, поэтому погибают слабаки, глупцы и лузеры, а выживают – наоборот...
Но если подумать, эта «честность» и это «равенство» – лукавые. Нет равенства в том, что люди, обделенные силой или умом, гибнут прежде сильных; нет честности в том, чтобы сыграть на слабых местах бедного человека. Но манипуляция работает, и на протяжении девяти серий игроки находят всё новые и новые оправдания тому, что они – в Игре. «Если мы остановимся, это будет нечестно – мы ведь уже победили!» «Ради всех, кто погиб, мы не должны бросать играть!» «Если мы остановимся, другие все равно продолжат!»
Вот за это «Игру в кальмара», верно, и полюбили – за точное описание механизма мягкого принуждения к капитализму. Люди быстро принимают навязанную им реальность, входят в предложенные роли, впрягаются – и превращаются, да, в лошадей на скачках. А скорее – в бойцовых петухов, которых стравливают потехи ради те, кто уже победил в Большой Игре. И вроде ясно , что винить надо тех, кто все это устроил, «сытых хамов-сволочей», – но почему-то эта мысль мало кого посещает. В том числе потому, что система остается безликой и анонимной («гнет в современном мире не имеет четкого источника», как писал Виктор Пелевин). И потому, что каждый хочет победить и ни с кем не делиться. Ресурс ведь ограничен, и каждый за себя, и так далее.
И вот девушка из Южной Кореи спрашивает девушку из Северной Кореи: «Ты зачем перебежала сюда с Севера?» – «Думала, что здесь лучше». – «И как, лучше?..»
Верхи КНДР, кстати, «Игру в кальмара» посмотрели внимательно – тамошняя пропаганда вовсю трубит о том, что этот сериал вскрывает гнойные язвы южнокорейского капитализма. Прискорбно, но это чистая правда (что не оправдывает северокорейскую Игру в своего, тоталитарного кальмара). После двух кризисов капиталистический мир явно съезжает с рельс социальной рыночной экономики в овраг, где человек человеку – волк. Причем в сериале еще можно было как-то соскочить – после первого голосования, – а в жизни ведь и не соскочишь. Что остается? Только то, что делает герой в самом финале. Но сериал прерывается очень вовремя – и вряд ли во втором сезоне нам покажут, как решить все наши проблемы.
цитировать
свернуть ветку
