Дмитрий Балашов «Бремя власти»

Когда-то встретил серию «Всемирная история в романах», стал накупать на будущее книги и потихоньку читать. В их числе были и книги из цикла «Государи Московские», но до них не добрался, забросил, совсем не думая о том, какое сокровище осталось меня ждать. В начале года наконец-то дошли руки… и вот я уже на «Симеоне Гордом». Однако хочется высказаться, так сказать по «горячим следам» прочитанного.

Сначала общая оценка циклу из первых трёх книг. Рецензент от издательства Вече говорит: «писатель создал широкое полотно древнерусской жизни с различными социальными срезами, включающее в себя и историко-философские авторские размышления», и это не просто красивые слова, как я думал, открыв первую страницу «Младшего сына». Это замечательная и ёмкая, полностью соответствующая действительности характеристика. Почему ёмкая? Ну потому что я бы набросал тысячи эпитетов, но всё было бы не то. Это просто надо читать самому. Так и хочется сказать: эх, почему этого цикла нет в школьной программе – однако понимаю, что нет, лучше не заставлять насильно, лучше чтобы эти книги приходили в руки сами…

Но это всё предисловие.

Итак, третья книга «Бремя власти» на фоне предыдущих (по-своему замечательных) выглядит самой яркой, живой и насыщенной. И, честно говоря, я очень надеюсь, ещё не прочитав остальное, что это не вершина, хотя она таковой может быть.

Некоторые эпизоды переданы так, что хочется их отдельно экранизировать, но понимаешь, что никакая экранизация не сможет сравниться с оригиналом, например отъезд архиепископа Новгородского Василия Калики из Волыни: размышления автора о характере «странника», перетекающие в мысли самого Калики, звёздную ночь, сон, тревожное пробуждение, весёлый гонец с невесёлой вестью, уход от погони, встреча со своими купцами и «осада» князьком Фёдором.

Каждую вторую главу хотелось перечитывать, настолько красиво и проникновенно писал Дмитрий Балашов.

Например сцена, когда князь Иван Калита, вставший лагерем где-то под Радонежем, рано утром просыпается, гадает, увидит ли он при жизни святого, о котором предсказал митрополит Пётр, и встречает на секунду мальчика, бредущего по своим житейским делам, в тумане. «Здравствуй». И всё.

Или сцена отплытия князя Александра Михайловича в Орду. Отплытия в небытие, как говорит сам автор. Этот ревущий ветер, единственный, кто пытается его остановить. Мимолётное видение терема и матери князя – Анны…

Я по большей части всё-таки потребительски отношусь к текстам, посему редко когда что-то выписываю, даже если очень понравилось. Но вот эта фраза прямо всколыхнула, точно пин-код на раскрытие души:

«Была та пасмурная пора весны, когда всё ещё словно медлит, не в силах пробудиться от земного сна. Небо мглисто, ещё кое-где в частолесье белыми островами лежат снега. Набухшие почками ветки ещё ждут, ещё не овеяло зеленью вершины берёз, и если бы не отвычно лёгкий воздух, неведомой печалью далёких дорог наполняющий грудь, то и не понять: весна или осень на дворе?»

Вот эта:

«если бы не отвычно лёгкий воздух, неведомой печалью далёких дорог наполняющий грудь»

Сюжетно мне эта книга тоже понравилась больше. Да, к сожалению, здесь по-прежнему много земного, много грешного, но нет такой откровенной вопиющей кривды, что творилась в предыдущих частях, особенно при Юрие (или Юрием).

Здесь меньше времени уделено сыну Фёдора Мишуку, как впрочем и остальным семействам (про бояр вообще по минимуму), фокус автора немного сдвинут и, мне кажется, это даже пошло на пользу книге.

Моя оценка 10.

P. S. Ещё хочется поклониться автору за проделанный труд. Художественно-исторический роман всегда требует особого подхода. А тут видно, что автор изучил и историю, и географию, и культуру, и политику, и языковые/диалектные особенности. И, конечно, основу основ. От диалога отрока Варфоломея со своим старшим братом Стефаном в лесу (и кое-кем ещё) до сих пор холодок.

Читать об истории своей страны интересно, даже очень интересно, но, боже мой, насколько же она страшна. Вот уже закончена третья книга цикла «Государи московские» и везде одно и то же: кровь, убийства, предательства, обман.... Князья дерутся за великокняжеский стол не брезгуя никакими средствами, земля постоянно подвергается разору, русские убивают русских, люди гибнут или уводятся в полон. И над всем этим — татары. Страшное время.

Дмитрий Балашов предлагает читателю образ Ивана Калиты, князя московского, как сознательного собирателя земель русских, радеющего за будущее нашей страны и нашего народа. Так ли это или он просто стремился укрепить и расширить своё княжество, хватая всё, что плохо лежит, мы уже, наверное, не узнаем никогда. Но надо отдать должное автору — образ великого князя московского, созданный им, получился хотя и противоречивым, но всё же привлекательным. Впрочем, так и должно было быть — про свою же историю всё-таки пишется :).

Написан роман вполне на уровне первых двух книг цикла — и познавательно, и увлекательно. Только вот читать его надо не торопясь — не просто заглатывая сюжет, а задумываясь, в каких муках, как трудно и с какими жертвами рождалось наше государство. Каким тяжёлым и сложным было наше прошлое и почему русский народ стал именно таким, как он есть.

«Легко бы — дурак подобрал. И многотрудно, и дорого, и опасно, и неверна власть сия в череде грядущих летов! Все так. Но это власть»

Русь первой половины 14 века. Насыщенный подробностями уклада средневековой жизни исторический роман о периоде правления Ивана Даниловича Московского, прозванного Калитой. О его дипломатических хитростях — покупке ярлыков в Орде. О таком явлении, как собирательство Руси в единый кулак, не только для себя, но и для будущей мощи. По крайней мере, так виделось самому зачинщику, Ивану Калите. «Собранными в кулак» деяния его расценивались совсем иначе. И называли они поступки князя московского, весьма многоцветно подбирая выражения. Калита же считал, что берет на себя грехи, один за другим, губя душу ради обязанностей правителя, во благо владений и веры православной, как надлежит достойному хозяину земель. Что это его тяжелая ноша.

Наказание Ростова, хороший пример «собирательства в кулак», особенно мне запомнилось подвешивание вниз головой епарха градского Аверкия, дабы вытрясти и долги, и спесь. Но все не так просто «в лоб». Как всегда, у монеты две стороны. Крупные города, разобщенные отсутствием централизации, не хотели платить дань, ограждающую Русь от набегов Орды. Русь не имела достаточных сил и единства для самозащиты, но крупные города все равно уворачивались от передачи Великому князю черной дани и прочих поборов для хана. Обладающий ярлыком на Великое княжение должен был убедить всех, что сборы для Орды неизбежны, что «И Новгород должен платить. Иначе не стоять земле.»

В третьем романе цикла «Государи московские» продолжается борьба за веру. Отношение к религиозным вопросам в укаинской стороне деградирует настолько, что в какой-то момент местный князь пытается взять в плен и ограбить новгородского архиепископа Василия Калику. Велико становится влияние Гедимина Литовского, непонятной веры — официально обращенного в православие, но фактически, язычника. Чувствуется давление иноземцев. Царьград слабеет. Орда слабеет тоже, но в сравнении с Русью еще опасно сильна. Впервые появляется беспокойство о сохранности в веках русского языка и обычаев.

Князь Иван старается укрепить веру в своем отечестве. Пытается сделать из Москвы третий Рим. Обзавестись постоянным двором (резиденцией) митрополита на Москве. Строит каменные храмы, преображая лик своего города. Интересно рассказано Балашовым, что закладка храма Ивана Лествичника приурочена князем Иваном Калитой к дню памяти «кесаря византийского Константина и его жены Елены — основателей Царьграда, второго Рима», со смыслом — с намеком.

Если говорить о развитии русских городов, то в «Бремени власти» отмечены важные изменения в Великом Новгороде и Москве, ставших основными соперниками. Москва увеличивается, преображается. Строится, горит, строится, снова горит, строится снова. Новгород обзаводится крепкими каменными стенами. О таком еще и Москва не мыслит — больно дорого.

Отдельно хочется упомянуть Тверь, с трудом восстановившуюся после сожжения Шевкала и «Федорчуковой рати», но потерявшую из-за Калиты свой великий колокол. Балашов сравнивает эту потерю с вырезанным сердцем. И действительно ощущается так. Утрата колокола будто довершает череду бесконечных несчастий тверской земли.

«Митрополит знаменуется «Всея Руси», и князь должен быть такожде «Всея Руси«!... Зри! Возмог ли Михайло добром да советом достичь того?» (о князе Михаиле Тверском, причисленном к лику святых). Чем выделяется для меня этот роман? — размышлениями об основах власти и фигурой Великого князя, Ивана Калиты. Личности сложной, вызывающей противоречивые чувства. Настолько подробно внутренний мир и образ мысли князей, властителей, Балашовым ранее не был показан. А в этом романе ощущается желание автора передать всю гамму хорошего и плохого, связанного с обретением силы. Чувствуется стремление нащупать ту грань безнравственности, за которую не стоит переступать — понять, где она и есть ли она вообще.

Убей — или сам убит будешь!

Бывший в предыдущем романе едва ли не на третьих ролях Иван вдруг стал фигурой первого плана: он занял и княжеский московский престол, и превратился из скупого и рачительного хозяйственника в Ивана Калиту — собирателя русских земель. Конечно, процесс этот был вовсе не героическим — никаких победительных битв с Ордой или с другими внешними врагами и соперниками. Скорее наоборот, подкупы и наговоры, оговоры и лесть, татьба и разор тех русских городов, какие не хотели добровольно отдаваться во власть Москвы, доносительство на тех князей, которые мешали Ивану Калите быть Великим князем, мешали собирательству Руси под одну властную могучую руку, сами мечтали о Великом княжении и сами ратились с Москвой. И конечно, это, прежде всего, Тверь, недобитая и недосожжёная, восстанавливающаяся и стремящаяся к былой славе самого могучего и богатого города на Руси. И это Господин Великий Новгород, не желавший идти под руку князей московских и порой даже тяготевший к союзу с Великим княжеством Литовским. И кто знает, как повернулась бы история всея Руси, коли не вышло бы у Ивана Калиты уничтожить руками ордынцев всех своих врагов и соперников, и вместо него Великим князем стал бы тот же Александр Тверской…

Однако история не имеет сослагательного наклонения и потому симпатии автора (и в общем-то, и читателя) находятся на стороне Ивана Калиты — просто потому, что вроде бы так всё привело к будущему полю Куликову, и к образованию вновь государства с названием Русь, только уже не Владимирская, а Московская. Вроде как историческая правда за ним. Хотя сами способы и методы решения междоусобных споров и ссор, конечно же, отвратные и нелицеприятные. И мало добавляющие симпатии и Ивану Калите, и всем прочим сторонам этих коллизий. Впрочем, судя по тем историческим документам, которыми пользовался при написании своих книг Дмитрий Балашов, практически все правители земель русских вели себя точно так же. Просто кто-то оказался сильнее.

Мне кажется, что Дмитрий Балашов слегка высветляет образ Ивана Калиты. Каким образом? А просто описывая думы князя Ивана и мечтания его о единой могучей Руси и о грядущей свободе её от ордынской зависимости. В то время, как другие его соперники в своих мечтах просто хотят Великого княжения без далеко идущих патриотических и всероссийских планов. И получается, что все прочие князья просто рвутся к власти ради самой власти, а Иван Калита тянется к ней с далеко идущими патриотическими целями и планами. Так ли это на самом деле или это всё-таки автор цикла так выводит образ Ивана Калиты — наверное документальных свидетельств не сохранилось и это только авторская версия...

Жуткая жизненная философия — или ты убьёшь, или ты убит будешь, и других выборов нет. И вот на таком распутье оставляет князь московский Иван Калита своего наследника, Симеона.

«Бремя власти» — третий роман из цикла «Государи московские». В ранних книгах новгородского цикла автор смотрел на историю глазами новгородцев, и отношение к Москве было соответствующим. В первых двух романах московского цикла он старался подходить к вопросу объективно с несколько большими симпатиями к тверским князьям. С третьей книги он смотрит на мир глазами Москвы. Иван Калита творит, разумеется, безобразия, но ради благого дела. Потом старается вымолить у Бога прощение и сам понимает, что простить его трудно.Но продолжает жертвовать собой ради объединения Руси. Полагаю, что Калита и большинство ранних московских князей меньше всего думали о будущем объединении Руси. Это были помещики на троне, которые выжимали поборы с подвластных людей, занимались собственным хозяйством, притесняли соседей послабее, а на сильных писали доносы хану-царю, кланялись ему и выпрашивали себе разных милостей. Главная заслуга Калиты — минимизация татарских вторжений, но и это следует отнести скорее за счёт политики сильного и не слишком воинственного хана Узбека.

А ведь история могла и должна была пойти иначе. Новгород объединить Русь не мог, но Тверь могла. Она была крупнейшим после Новгорода городом Руси, её естественным экономическим и политическим центром. Мало того, тверские князья, превосходившие по деловым и личным качествам московских родственников, оказались единственными законными претендентами на владимирский и киевский трон. Если бы не прямое предательство московских князей, Тверь с большой вероятностью объединила бы Русь на полвека раньше, чем Москва, отбросила бы Литву в бассейн Немана, избавилась от татар за поколение до Куликова поля, с началом смут в Орде. Создание нового государства пошло бы по несколько иному сценарию, вероятно, с меньшими издержками. Не сложилось. И большая заслуга в этом Ивана Калиты.

Что касается собственно романа, он несколько тягуч, как и последующие книги. Такие вещи хорошо читались в брежневскую эпоху, когда они и создавались. Тяжеловат и слегка архаичен язык. Случаются повторы. Сюжетные линии тянутся в прошлое и будущее, почти не пересекаясь. Но в целом вещь очень сильная, не уступающая первым двум книгам. Ещё раз автору удалось выйти на такой уровень только в «Отречении». И впервые, кажется, в советской литературе присутствуют теологические дискуссии, почти не выходящие за рамки христианской ортодоксии. При Брежневе, когда был напечатан роман, такие тексты уже не запрещались, но весьма не поощрялись.