Начнём, пожалуй, с того, что в предыдущем разборе я уподобился разбираемому переводчику и позволил своей фантазии возобладать над объективной реальностью. Спасибо бдительному коллеге Николаю Караеву, указавшему на этот досадный факт (подробности можно посмотреть в комментариях). Что, впрочем, не избавит его от участи попасть под разбор наравне с другими номинантами. Но не в этот раз. Сегодня мы разберём вот этот текст:
Чайна Мьевиль «Последние дни Нового Парижа». Перевод Наталии Осояну
Безумно интересная, безумно трудная для перевода и просто слегка безумная книга. Изощренные образы, рваный ритм, скачущее повествование, гейзеры эмоций. Не уверен, что справился бы со всем этим. Ну так не мне и доверили, а одной из лучших наших переводчиков.
И временами у неё получалось очень даже лихо:
«Один из немецких летчиков внезапно изворачивается в виртуозном маневре, дула орудий вспыхивают, и в порыве огненного ветра самолет Королевских ВВС развертывается, раскрывается — как сомкнутые ладони, как губы для воздушного поцелуя, — и сошедшее с небес пламя превращает какой-то невидимый дом в пыль».
One of the German aircraft coils suddenly back in a virtuoso maneuver with weapons blazing and in a burning gust an RAF plane unfolds in the air, opening like hands, like a blown kiss, fire descending, turning an unseen house below to dust.
Тут тебе и образность, и экспрессия, и ритм. Хорошая фраза, ничего не скажешь. Вроде и длинная, но читается на одном дыхании. Но потом натыкаешься на другую фразу, всего тремя абзацами ниже, и удивляешься, куда это всё пропало:
«Немецкий пилот залетает прямиком в скопище ярких цветов, словно помешанный, опьяненный этим растением. Ныряет в растительность».
The German pilot flies straight at the vivid flowers, as if smitten, plant-drunk. He plunges for the vegetation.
И ритм сбился, и совершенно не обязательные однокоренные слова появились, и корявость с оттенком канцеляризма, а самое главное – образ исказился. Ну вот не помешанный этот пилот, он очарованный. Это следует даже из приведённого выше фрагмента с воздушным поцелуем. То есть, не следует, а продолжает образный ряд, разумеется. Любовь, поцелуи, цветы. Да, немного странные метафоры для описания воздушного боя, но что в этой книге не странно?
Впрочем, вполне возможно, что переводчик всё правильно поняла, но не смогла правильно подобрать слова, правильно передать понятое. И если бы только здесь!
Вот, скажите, например, как следует понимать эту фразу?
«Винтовка Тибо болталась в его руках».
Thibaut’s rifle dangled in his hands.
«Болталась» – это как? Ходила из стороны в сторону или вверх-вниз? Некоторым читателям, такая вот беда, необходимо представлять картинку, иначе текст для них превращается в бессмысленный набор букв. А картинка не складывается. И в этом есть часть вины переводчика. Да, и автора тоже, но с ним мы ничего поделать не можем, а от переводчика вправе требовать большей ясности.
Приходится самому, чтобы хоть как-то прояснить ситуацию, углубиться в значения слова dangle, И оказывается, что означает оно не только «болтаться», но и «качаться», «висеть», «свисать». А это, согласитесь, немного меняет дело.
Мне представляется, что дело было так: Тибо собирался выстрелить, но от удивления ослабил хватку, и винтовка в его руках качнулась, свесилась вниз. Это, конечно, всего лишь версия, любое переводческое решение – это версия, в той или иной степени правдоподобная и обоснованная. Возможно, винтовка всё-таки тряслась, потому что Тибо испугался. Был бы здесь коллега Караев, он бы обязательно меня поправил, сказав, что грамматически это простое прошедшее время, так что винтовка, в лучшем, случае, могла только один раз вздрогнуть. Но дело не в этом, а в том, что переводчик не предлагает вообще никакой трактовки. Или, может быть, пыталась предложить, но не получилось.
Как не получилось и вот здесь:
«Пассажирка распростерлась на брусчатке там, где ее скакун взбрыкнул. Маниф, Вело, поднялась над нею, встав на заднее колесо, похожая на боевого коня. Она поколебалась».
The passenger was sprawled on the cobbles where her mount had bucked. The Vélo reared above her on her hind wheel like a fighting horse. She swayed.
Тот же самый вопрос: что означает это «поколебалась»? Качнулась раз-другой, или помедлила с принятием решения? Скорее всего, переводчик тоже здесь колебалась, какое значение выбрать, да так ничего и не решила. И предоставила читателю право понимать фразу так, как ему больше нравится.
Это, между прочим, не единственная претензия к данному фрагменту. В оригинале достаточно определённо сказано, что Вело приподнялась над женщиной на заднем колесе, как вставший на дыбы боевой конь. Тем более что в предыдущей фразе ее уже сравнивали со взбрыкнувшим скакуном. Нужно было просто продолжить метафору, а не начинать сначала, потеряв по дороге половину смысла. Но, увы, что-то опять помешало переводчику выразиться ясней.
И кстати, раз уж пошёл такой образный ряд, то эта женщина никакая не пассажирка, а всадница.
Ну да ладно. Продолжим перечень недосказанностей, которые на самом деле просто корявости. Порой доходит просто до смешного:
«Из-под забрала вырвался скорбный вопль, словно маниф о чем-то хотел сообщить».
It declared itself mournfully, an echoing call of faceplate hinges.
Ну ведь нет же! Это переводчик хочет сообщить о чём-то неопределённом, а маниф здесь вполне конкретно заявляет о себе.
Ну, хорошо. Допустим, я придираюсь к мелочам, и на самом деле всё это не так уж и важно. А вот здесь?
«Офицер в панике замахал оружием, а затем решительно прицелился в толпу гражданских. И выстрелил. Одни солдаты безуспешно пытались не дать ему это повторить, другие присоединились».
A panicking officer waved his weapon, aimed it at last, decisively, at the gathered civilians. He fired. Some soldiers tried and failed to stop him doing it again, others joined in with him.
Здесь тоже не важно, к кому присоединились солдаты: к тому, кто стрелял, или к тем, кто пытался его остановить? Нет, я конечно догадываюсь, а в крайнем случае можно и в оригинале посмотреть. Уж там-то сказано понятно: joined in with him – присоединились к нему, к офицеру. Только что ж теперь, каждый раз в оригинале выяснять, что хотела сообщить нам переводчик?
И это всё были простейшие фразы, не сложные для понимания. Но ведь в тексте то и дело появляются так называемые манифы – воплощённые в реальности произведения сюрреализма. Вот где начинаются настоящие загадки. Отчасти созданные волей автора, отчасти привнесённые переводчиком.
Вот описание первого манифа:
«Тибо разглядел, что лишь одна женщина крутила педали. Другая оказалась торсом, который торчал из самого велосипеда, его подвижной носовой фигурой на месте руля. Она как будто вышла из-под штамповочного пресса. Ее руки были мучительно изогнуты назад, предплечья выглядели отростками коралла. Она тянула шею и таращила глаза».
Only one woman rode, Thibaut made out. The other was a torso, jutted from the bicycle itself, its moving prow, a figurehead where handlebars should be. She was extruded from the metal. She pushed her arms backward and they curled at the ends like coral. She stretched her neck and widened her eyes.
Не знаю, что помешало переводчику сказать: вытянула шею и выкатила глаза, чтобы не возникали лишние вопросы «Куда тянула?» и «На что таращила?» Не понимаю, зачем было прибавлять «как будто», если это и в самом деле была штампованная металлическая фигура. А вот то, что в оригинале ничего не сказано про мучительность – это точно. Это добавлено для красоты и экспрессии. Еще бы добавить, что предплечья не сами по себе напоминали кораллы, а загибались, как ветви коралла, и тогда было бы совсем похоже. Если не на сам рисунок Леоноры Каррингтон «Я любительница велосипедов» (упомянутый, слава богу, в книге, так что при желании можно посмотреть, как всё это выглядит на самом деле), то хотя бы на его описание в оригинале.
Названа в книге и ещё одна картина: «Чёрная добродетель» Роберта Себастьяна Матта, описание которой дано вот в этом фрагменте:
«За окнами ближайшего здания, вздымающегося над ними, открылась неспешная переменчивая вселенная, полная зародышевых пузырей и царапин. Трясина темных цветов, ярко выделяющихся на фоне более черной тьмы. Существа за стеклами трепетали. Они стучали по стеклу».
Behind the windows of the nearest building, overlooking them, a slowly shifting universe of fetal globs and scratches unfolded. A morass of dark colors, vivid on a blacker dark. The shapes rattled. They tapped the glass.
Только любой, кто видел эту картину, подтвердит, что никаких существ на ней нет. Есть только пузыри и царапины, как справедливо сказано и в оригинале, и в переводе. Но в оригинале употребляется слово shapes – формы, очертания. Сомневаюсь, что замена их на «существа» заметно помогло читателю понять, что же там происходит. Не уверен даже, что переводчик видела эту картину. Хотя, может, и видела, но это опять же не помогло внятно передать увиденное. Не в первый раз, и не в последний.
Вот ещё одно описание:
«Пирамидальный шпиль, отломанный наполовину, болтается на прежнем месте — там, где Йенский мост встречается с набережной Бранли, над аккуратными садами, но на полпути к земле металл заканчивается».
The tower’s steepling top half dangles where it has always been, where the Pont d’Iéna meets the Quai Branly, above ordered gardens, but halfway to the earth the metal ends.
Но ведь все же наверняка видели обложку книги, где, как я понимаю, именно эта картина и изображена. Только она почему-то мало похожа на описание, данное в переводе. Что за «отломанный наполовину шпиль»? Где он болтается? И опять же, что на этот раз означает слово «болтается»? И самое главное: долго ли ещё читателю придётся переводить на русский то, что по идее уже должно быть переведено?
Наверное, долго. Потому что дальше следует описание игральной карты:
«На карте стилизованное изображение бледной женщины. Она переходит сама в себя во вращательной симметрии. Желтые волосы превращаются в двух больших котов, которые ее обвивают».
On the card is a stylized pale woman. She stares twice in rotational symmetry. Her yellow hair becomes two big cats that swaddle her.
К счастью, эта карта прямо в книге и нарисована, потому что иначе я бы опять ничего не понял. Что за «вращательная симметрия» такая? Ну хорошо, пусть даже такой термин и существует, но наглядного представления он опять не даёт. Почему бы просто не сказать, что второе изображение женщины перевернуто вниз головой? Потому что в оригинале сказано иначе? Ну, не знаю, в других местах – как раз там, где не было особой нужды что-то менять, такие соображения переводчика не останавливали.
Можно было бы привести и другие примеры, но, по-моему, и так всё ясно. Причем не скажешь даже, что переводчик где-то ошиблась. Уверен, что она прекрасно знает английский язык, уж точно лучше, чем я. И наверняка правильно поняла каждую фразу в тексте. Но нельзя не отметить какое-то трагическое несоответствие между тем, что она хотела передать читателю, и тем, что в результате передала. Не знаю, в чём тут дело. Возможно, текст оказался слишком сложным. Или же, как это порой случается, в печать по ошибке отдали неправленый черновик. Какая-то причина должна быть. Хотя бы потому, что в другом переводе Наталии Осояну, также номинированном на премию, ничего похожего нет. Да, он тоже далёк от идеала, но о нём мы, вероятно, поговорим позже, а вот этот никак нельзя назвать удачным. Даже просто приемлемым нельзя назвать.
И в очередной раз приходится согласиться с решением экспертов, не включивших его в короткий список.