Земовит Щерек (Ziemowit Szczerek) «Хам с пулей в голове (Cham z kulą w głowie)"
Альтернативно-исторический роман в форме нуарного детектива. Традиционно приведу, для начала, аннотацию.
цитатаЭпический роман Земовита Щерека выдержан в стиле нуарного детектива.Слушай, второй мировой войны не было.
Варшава не была уничтожена, и сегодня под триумфальными арками прогуливаются поляки, евреи и украинцы. Варшава — Буэнос Айрес славянского мира — щедро делится со всеми своим танго.
Но сейчас, сейчас этот город, который не проиграл, истекает кровью. На улицах перешёптываются о Кубе Иероглифе и заговоре тайных обществ. Очередные обезглавленные трупы валяются на улицах, и мир погружается в хаос.
Слушай, Карый, это дело для тебя. Этот кто-то убивает так же хорошо, как и ты. И хочет свести с тобой счёты. Карый, ты ублюдок, предатель и дезертир. Но ты также детектив, а значит подними задницу и займись этим. Перестань бухать и встань. Трупы не будут ждать.
Преступления, страсти и война на всех уровнях. Детектив и эпический роман в одном флаконе. А фоном — любимая тема писателя — большая история.
В этот раз из аннотации сложно понять о чём роман, так что попробую прояснить, но не сразу. Я уже читал одну книгу Земовита Щерека «Придёт Мордор и нас съест, или Тайная история славян» (мой отзыв), написанную в стиле гонзо-журналистики и посвящённой польским и украинским национальным комплексам и стереотипам. В предисловии к украинскому изданию этой книги Щерека назвали «геополитическим психологом». Так вот, в «Хаме...» это определение полностью оправдывается. Коротко можно сказать, что это роман о Польше, точнее о её геополитических психологических комплексах и их проявлении в альтернативно-исторических декорациях.
Название книги это, собственно, краткое описание главного героя Франтишка Карого, упомянутого в аннотации как ублюдок, предатель и дезертир. По происхождению он, таки, ублюдок, то есть незаконнорожденный сын аристократа и местной шлюхи. По воспитанию и самоощущению — таки, хам, но не в смысле манер, хотя манерами герой не блещет, а в старом социальном смысле — выходец из низов, простолюдин, не аристократ. Пуля в голове — не метафора, а именно пуля в голове, случайно полученная героем во время теракта, осуществлявшегося в Варшаве боевиками УПА (Українська Повстанська Армія). Эта пуля причиняет герою немалые неудобства, особенно, когда он усиленно думает. Кстати, возможно, учитывая самоощущение героя и общую тональность романа, название стоило бы перевести «Хам с пулей в башке», но пусть об этом болит голова у переводчика, буде таковой найдётся. И да, Карый действительно предатель и дезертир, но помилованный.
Чем же может заниматься такой персонаж, профессиональный спецназовец, которому не стоит приближаться к бывшим сослуживцам, да и другие силовые структуры не жаждут видеть его в своих рядах? Правильно — частным сыском. Карый, как уже намекалось, частный детектив, причём детектив нуарный. Он постоянно курит, много пьёт, употребляет разнообразные вещества, модифицирующие сознание, периодически получает по морде и другим частям тела, но при этом никогда не бросает взятого следа.
В описываемый период в Варшаве и окрестностях действует серийный убийца по прозвищу Куба Иероглиф (он рисует возле тел жертв загадочные значки), и Карый пытается его найти. Сначала по личным причинам, а потом и по заказу. Следует заметить, что хамская натура способствует выяснению Карым истины, потому как, в отличие от натур утончённых, на него не действуют лозунги и идеологические конструкты.
Перейду ко второй составляющей романа — альтернативной истории. Как ясно из аннотации, в этой версии истории Второй мировой войны не было. Развилка произошла осенью 1939 года. Гитлер скоропостижно скончался, загадочно упав с лестницы. Среди руководства Рейха возникло замешательство, что позволило Польше продержаться пару месяцев до открытия второго фронта англичанами и французами, и зимой 1940 года война закончилась в Берлине. Соответственно, территориальных потерь на востоке не произошло, зато территориальные приобретения с запада случились. Более того, союзники накачали экономику Польши кредитами, чтобы она могла выполнять две функции: контролировать побеждённых немцев и служить санитарным кордоном для Советского Союза. Таким образом Польша превратилась в одну из великих держав и даже приобрела небольшую колонию в Карибском бассейне. А центр Варшавы застроен небоскрёбами, превышающими высотой нью-йоркские, хоть американцы этого и не признают.
Всё, вроде бы хорошо, но создаётся впечатление, что Рейх перед смертью Польшу покусал. Страной правит Вождь Народа, евреев когда неявно, а когда и явно притесняют, в Восточной Малопольше(Западная Украина) и на Фернандине (карибская колония) идёт кровавая война с местным населением, а вдоль границы с Советским Союзом возвышаются огромные статуи воинов, вроде тех, которые Гитлер планировал поставить на Урале. Есть ещё и другие колоритные детали, но, думаю, я и так уже привёл достаточно.
Пара слов о соотношении детективной и альтернативно-исторической составляющей. Часто бывает, что автор пишет детектив в каком-нибудь экзотическом антураже, но собственно детективную линию можно легко перенести хоть в другую вселенную. В «Хаме...» это не так. Поначалу детективная линия кажется более интересной, а альтернативность истории именно экзотическим антуражем, но постепенно тамошняя история начинает интересовать всё больше, а детективная линия отходит на задний план. В конце же оказывается, что альтернативноисторическая и детективная составляющие неразделимы и такая детективная история могла произойти только в такой версии истории. За что автору несомненный респект.
О литературной стороне. Поскольку я не литературовед и даже не школьник старших классов, то из литературных особенностей романа могу отметить только те, что бросаются в глаза. Во-первых, повестование ведётся во втором лице. Причём рассказчик женского пола (или рода?) и непонятно кто (у меня есть несколько версий, но сообщать их есть смысл лишь читавшим роман). Во-вторых, в силу нуарности в тексте полно жаргонизмов. Это несколько затрудняет чтение, поскольку я, например, не знаток польского городского арго, но из контекста, хоть и не сразу, обычно всё понятно. Впрочем, подозреваю, арго, по крайней мере частично, здесь тоже альтернативное. Например, полицейских называют «глинами» и в нашей версии истории, а вот слова «mózgel» (что-то вроде «мозгун»), означающего компьютер, я не встречал (сразу вспомнился «раухер» у Лазарчука). Причём, подозреваю, во многих случаях автор играет словами и оборотами, но уловить эту игру иностранцу сложновато. Полагаю, что даже фамилия главного героя — плод такой игры. Он Карый, а не бурый, то есть не легавый (больше подходит французское «ажан»). В-третьих, в тексте точно есть куча отсылок к произведениям нашей (поп)культуры, но я уверен, что уловил далеко не все.
Об ощущениях. По ощущениям при чтении «Хам...» напомнил мне «Морфий» Щепана Твардоха. Поскольку речь идёт именно об ощущениях, уточнять не буду.
Кроме того, роман открыл мне новый (для меня, во всяком случае) смысл альтернативной истории. Обычно альтернативно исторические романы создают или в качестве сугубо интеллектуальной игры вроде шахмат — автор пытается представить, как бы развивалась партия, если бы на седьмом ходу он не потерял пешку, — или как чисто психотерапевтическую литературу для утоления исторических комплексов. Но Щерека не зря назвали «геополитическим психологом». Представим, что народы это некие сущности, обладающие свойствами, которые обычно приписывают отдельным людям — духом, складом ума, привычками... Потом сделаем народ персонажем и будем поступать с ним так же, как авторы обычно поступают с персонажами книг — помещать в некие преполагаемые обстоятельства и смотреть, как герой будет себя вести. Ведь если у народа есть дух/душа (в романе — «вирил»), то должны быть и душевные расстройства, комплексы, тараканы, которые проявятся при определённых воздействиях. Так что роман можно считать в каком-то смысле и психоаналитическим.
В этом смысле, подобные романы должны быть весьма полезны для тех народов, о которых написаны (если считать психоанализ полезным, конечно). Весьма любопытно было бы почитать нечто в таком духе украинского или российского автора. Правда, написавшего вряд ли будет ждать большая любовь сограждан.
В общем роман весьма впечатлил (что видно и по объёму отзыва). Буду читать Щерека и дальше.
Традиционно приведу несколько цитат. Цитаты чисто атмосферные, те которые могут раскрыть сюжет я переводить не стал (хотя очень подмывало).
цитата— А ты разве не коммунистка? — спросил, слегка рассердившись, Хонорис Клаус. — Недавно по пьяни пела, мол «слушай Иисусе, как молит народ, пусть революция в Польшу придёт».— Я весной социалистка, летом анархистка, осенью фашистка, а зимой католичка, потому что молю о весне, а её мне ни Ленин, ни Бакунин, ни дедушка Муссолини не принесут, — ответила Мона, но мало кто её слушал, потому что все, включая тебя, уже поднимали стаканы и кричали: «За собачью революцию! Да здравствует собачья революция!»
цитатаПосле второй рюмки водки Гуцьо начал рассказывать тебе о Фаруге. О его странной оккультной секте, наделавшей много шуму в Варшаве, потому что этот Фаруга взялся неизвестно откуда, некоторые даже говорили, что он не человек. Что из космоса. Но чаще всего говорили, что он по просту из Совдепии — один из тех странных гуманоидов, которые где-то там, под тем синим небом, смешанным с дымами и смогом вечной и дьявольской индустриализации, возникают. Сынов мистического коммунизма, из матушки России и отца Советского Союза, где наука пошла в паре с оккультизмом, чёрной магией и славянской мистикой, и сейчас даже сам чёрт не имеет ни малейшего понятия, что там может твориться, потому что страна десятилетиями закрыта на все замки.
цитата[...] Отдавая себе отчёт, что его дни, как главного любовника польского кино сочтены, он занялся продюсерством и режиссурой, получил, к тому же, государственные заказы на пропагандистскую лабуду, вроде того фильма о солдатах, погибших в джунглях на Сан Фернандо. Занимался и другой халтурой, оплачиваемой из госбюджета, а бюджет любил платить за вещи, укрепляющие так называемые державные скрепы, или, например, за что-нибудь о поляках, убиваемых украинцами в Восточной Малопольше, о злых бандеровских террористах, поднимающих на воздух польские лавки, а в каком-то из фильмов даже краковские Суконные ряды. Снимал какие-то антикоммунистические помои, в которых бравая польская политическая полиция вылавливает подпольные ячейки Польской Коммунистической Партии, руководимые полулюдьми-полумедведями из Москвы. Был среди его продукции и научно-фантастический фильм о том, как поляки раньше американцев, русских и немцев летят на Луну, только для того, чтобы найти там колонию других поляков, которые вылетели из Польши ещё перед разделами и там, на лунных степях тёмной стороны построили Великую Лунную Речь Посполитую. И всё такое.
цитатаКарый подходит к граммофону и из большой коллекции пластинок выбирает немецкие военные песни. Песня немецких танкистов, потом «Die Wacht am Rhein», а потом, в честь погибшего будильника, ещё раз «Fridericus Rex».Карый вытаскивает из ящика кисет с коноплёй, банку табака и, напевая, смешивает. Эта конопля, вроде, для уменьшения боли. Потому что всё равно болит у него там, где металлическая пластина, там, куда попала уповская пуля. Ну, вы знаете.
Эге.
Карый скручивает из конопли и табака папиросы, ровно два десятка, после чего прячет их в портсигар с выгравированным пустым гербовым картушем. Закуривает и снова встаёт перед окном, глядя на Варшаву. Вновь Варшава и Карый.
«Fridericus Rex» накачивает кровь в его жилы, при «sie gónnen mir nicht Schlesien und die Grafschaft Glatz, und die hundert Millionen in meinem Schatz» у Карого уже теплеет в голове, он уже ощущает хорошо знакомую приятную дрожь, уже хочет идти с Фрицем на австрийцев, уже желает во имя святой прусской земли бить поляков, русских и французов. Поэтому для разнообразия меняет музыку на украинскую. «Наливаймо браття», — поёт он и уже хочет идти резать ляхов, взрывать их триумфальные арки, стрелять их на улицах как уток. Он курит коноплю, размышляя о металлической пластине в своём черепе. [...]
Через минуту Карый снова роется в пластинках. Ух, песни польских легионов. Исполняет Венгерский национальный хор им. регента Хорти. Карый закрывает глаза и миг спустя наслаждается мурашками, забегавшими по спине и рукам, когда он слышит торжественно исполняемое с венгерским акцентом «rożkwytały ponki bałych róż. Wrócz, Jaszenku, ż tej wojenky wrócz...» Слёзы текут по щекам Карого. И ещё — думает он — «Ха-Тиква». И тянется за спёртой в Палестине пластинкой с песнями сионистов и поёт вместе с ними о том, что вернётся в землю Сиона, в Иерусалим, и чувствует, что голыми руками порвал бы любую гниду, которая захотела бы ему в этом помешать.
цитатаТы лежал с Беатой на диване, вы ели завтрак (круассаны из пекарни на углу и балканский кофе из джезвы, специализация Карого) и ругались, смотреть «Инспекторов Томаша и Сруля» или «Краковера и Вальчака, идущих по следу». Эти детективные сериалы, старые уже как мир, но известные каждому поляку и еврею в Речи Посполитой, часто крутили в утренней ленте коммерческих станций. Для пенсионеров, которые благодаря им могли припомнить хиты и переживания молодости, для хипсов, просыпающихся поутру с косяком конопли в зубах, для лучшего трипа, и для таких лентяев, как ты, Карый, которым не нужно рано вставать на работу, потому что им так подфартило в жизни, что они совладельцы этой работы.Эти сериалы были старый формат шестидесятых годов, времён, когда «ветхозаветные» и «христианские» станции конкурировали между собой за внимание зрителей и продажу им своего взгляда на вещи. В безумно популярных тогда детективах польских студий обычно присутствовал дуэт двух полицейских: сурового, но весёлого и хитрого, знающего жизнь поляка и его партнёра еврея — забавного, говорящего с акцентом и до смешного мелочного, не упускающего ни одного случая сделать гешефт.
В свою очередь, еврейские студии являли Польше — и миру, потому что на мировом рынке их брали лучше, чем польские — образец мудрого, слегка мрачного полицейского еврея, меланхолического нуарного типа (не путай с твоим лентяйским нуаром, Карый), и его партнёра поляка: грубоватого, глуповатого, забавного, зато обычно могучего. Соединение Санчо Пансы и Портоса.
В роли злодеев и у тех и у других, выступали чаще всего украинцы.
Карый и Беата сидели перед телевизором, переключались с TVX, показывавшего «Инспекторов Томаша и Сруля» на Superkanal с «Краковером и Вальчаком, идущими по следу» и курили марихуану. Как какие-то хипсы. Инспектор Томаш (это, как ни странно, была фамилия, а не имя) вместе с инспектором Срулем (это было имя: инспектор Томаш обращался к партнёру не иначе как «Срулик») как раз ворвались в варшавскую штаб-квартиру украинских террористов в пражском порту и вели перестрелку. Один из украинцев, падая откуда-то сверху, сражённый точным выстрелом Томаша, упал тому прямо под ноги. Камера наехала на его оскаденный, уже мёртвый рот, полный золотых зубов.
— Может, таки, взять себе? — сказал Сруль. — Трупу они уже не нужны.
— Переключи это, мать твою, — захохотала Беата, наступая босыми худыми стопами на Карого, одновременно подавая ему косяк и отбирая пульт. Переключила сама. На Superkanal. Инспектор Вальчак, огромный тупой полячище, как раз допрашивал какого-то украинца, подозреваемого в разработке гнусного и очень необходимого Самостийной Украине плана взрыва варшавской Сирены. Допрашиваемый украинец выглядел уже как фарш. Взирающий на это Краковер, дымя папиросой, намекнул, что допрос можно вести разумнее, эффективней и вообще в более гуманном духе, а не таким простецким способом, на что Вальчак рявкнул на него (между персонажами царило постоянное напряжение, то они друг друга любили, то ненавидели), чтобы тот перестал проявлять активный антиполонизм и намекать, что если что-то делает поляк, то наверняка делает глупо. Краковер бросил на него выразительный взгляд.
Беата рассмеялась:
— Это тоже переключаем.
цитировать
свернуть ветку
