Роберт о Роберте

Ниже представлен перевод введения к сборнику «Wolfshead» (1979) Роберта И. Говарда. Эту статью написал Роберт Блох, и в ней он вспоминает свою бурную молодость, оценивая себя самого — совсем «зелёного» ещё писателя. В 1934 году на страницах журнала «Weird Tales» развернулась нешуточная полемика относительно главного героя Говарда — варвара-киммерийца по имени Конан. Блох в те времена только ещё делал свои первые шаги в литературе; он-то и заварил всю кашу.

Спустя более чем сорок лет с помощью этой статьи Блох одновременно и отвечает своим оппонентам, и отдаёт дань уважения создателю Конана.

Сегодня исполняется 84 года со дня смерти Роберта И. Говарда.

Вот с тем звуком, который вы слышите, Кирк Мэшбёрн¹, вероятно, переворачивается в своей могиле.

Я предполагаю, конечно, что он мёртв. Прошло более сорока лет с тех пор, как мистер Мэшбёрн, выдающийся автор журнала «Weird Tales», написал в колонку писем и осудил меня за критику работы коллеги Роберта И. Говарда.

И вот, сегодня я пишу введение к сборнику историй Говарда.

На самом деле, это не так уж и странно. Я легко мог бы написать такое введение и в те времена. Мои юношеские сдержанные замечания были направлены на одну серию Говарда — о Конане, которую я счёл хуже других его произведений. Я чувствовал, что его талант лучше всего раскрывается в таких вещах, как «Долина червя» и подобных, представленных в этом томе.

Но преданные поклонники Конана решили приравнять горячность к богохульству. Насколько я помню, мистер Мэшбёрн тактично сдержанно ссылался на «этику хорька» — а джентльмен, назвавшийся Фредом Энджером², предложил столь же зрелый ответ. Он, по его словам, «окаменел от муки и ужаса», узнав, что моя первая опубликованная история взяла приз читательских симпатий. Его психологическая проницательность заключалась в том, что это «лишь доказывает старую поговорку: некоторые люди рождаются сумасшедшими, а другие становятся ими».

В нежном семнадцатилетнем возрасте меня несколько поразило то, что я даже тогда ощущал как бурю в ночном горшке. Деление на категоризации уважаемого южного автора и джентльмена сбило меня с толку. И нападения метко поименованного мистера Энджера, которые продолжались в течение нескольких лет, казались излишни.

Сегодня я могу бросить на этот эпизод более снисходительный взгляд. Всё, что этот взгляд не воспринимал в саге Говарда о Конане, было широко признано другими. Конан пережил эти годы таким же крепким, каким он был в произведениях, и теперь достойно защищает славу Говарда.

Так что я больше не могу оспаривать доказанные достоинства этого персонажа и давно уже прощаю тех, кто ставит под сомнение мою смелость. Если мистер Мэшбёрн, как я подозреваю, получил своё последнее вознаграждение, я молюсь, чтобы это вступление не нарушило его покой. Что касается мистера Энджера, который также исчез из кругов, где я вращаюсь, то желаю ему только самого хорошего. Надеюсь, что он жив, здоров и счастлив, что женат на типичной героине из историй о Конане, хотя, признаюсь, однажды я хотел бы, чтобы он женился на матери Уилбура Уэйтли³.

Теперь мы подошли к произведениям Роберта И. Говарда, представленным в этом томе. Некоторые из нас знакомились с этими историями раньше, и в течение многих лет мы часто возвращались к ним, чтобы найти новые удовольствия в живописных описаниях Говарда и впечатляющих образах, которые он создал.

Для других это может быть их первый шаг в красочный мир Говарда. Именно к ним я и обращаюсь, а также к тем, чьё чтение ограничено циклом о Конане⁴.

Чтобы в полной мере оценить последующие рассказы, необходимо рассмотреть почву, на которой они взошли.

Прежде всего, следует иметь в виду личный опыт Роберта И. Говарда. Он был сыном сельского врача, родился и вырос в суровом, жестоком регионе, где ещё недавно был Дикий Запад, и прожил последние годы своей короткой жизни в крошечном техасском городке. Это был большой, крепкий человек с мощными кулаками, и, как и многие его сограждане, он часто носил пистолет.

Но на этом сходство с местными закончилось, потому что Роберт И. Говард на протяжении всей жизни был читателем и с ранней юности — писателем. А за фасадом мужества он вёл тайную жизнь мечтателя и поэта.

Мечтателям и поэтам не было комфортно в то время и в том месте. И даже когда Говард начал немало зарабатывать благодаря публикациям своих произведений, он получал меньше, чем должен был — от друзей и соседей. В результате он скрыл свои внутренние устремления; он старался подчеркнуть образ «типичного» человека из западных штатов и даже зашёл настолько далеко, что писал карикатуры на самого себя в жанровых произведениях, которые создавал, посвящая их родному региону.

Те, кому посчастливилось узнать Говарда, свидетельствуют: по своей природе он был простым и непосредственным парнем с юмористическим отношением к грубостям и глупости своей невообразимой группы сверстников. Но, видимо, это было для него продолжающимся испытанием — поддерживать свой образ мачо и делать вид, что с радостью терпит дураков.

И это сказалось — неизбежно. Бывали периоды физического бегства, состоящие из долгих, яростных путешествий по бесконечным прериям — и периоды духовного бегства с ещё более значительными последствиями, принимавшими форму мании преследования. Говард пришёл к выводу, что у него есть смертельные враги, и в конце концов, когда умерла его любимая мать, он покончил с собой. Ему было всего тридцать лет.

Это было, конечно, трагическое завершение карьеры, которая, казалось, вошла в апогей. По иронии судьбы, теперь кажется, что враги были всего лишь работой его воображения, в то время как на самом деле у Роберта И. Говарда были тысячи друзей — армия преданных читателей, наслаждавшихся рассказами, которые также были работой его воображения.

И это воображение часто обращалось к миру прошлого: не известному миру, а terra incognita его собственного созидания — сфере, населённой первобытными людьми или их прямыми потомками; воинами-варварами, колдунами и жрецами тёмных богов в забытых цивилизациях давно утраченных земель. Некоторые из персонажей были откровенно расистскими по сегодняшним меркам, но Говард не рисовал картину сегодняшнего дня. Его мир растянулся на широком холсте, контраст которого служил для выделения героических фигур, бо́льших, чем жизнь. Но некоторые нюансы видны сразу, хотя они и изображены чёрно-белыми тонами. Герои Говарда могут верить в прямое действие, но они — те, кто постоянно погружены в думы о поисках эмоциональных сил, которые они не могут контролировать. Часто этими героями управляют неясное предчувствие и инстинкты; часто они сходят с ума. Они ненавидят рептилий, не доверяют карликам и уродам, боятся неизвестного, даже когда смело противостоят ему.

Сегодняшняя интеллигенция может легко и с усмешкой отклонить такие характеристики, но я рискну сказать, что покойный Карл Юнг узнал бы всё это. Архетипические персонажи Говарда, его акцент на атавизме и расовых воспоминаниях тесно связаны с теориями психологии Юнга, и он бы наблюдал их с пониманием.

А те, кто, подобно самому Говарду, жаждут отдалённых причудливых королевств, высоких приключений, смелых поступков и смелых людей, которые противостоят хитрости с мужеством и побеждают зло любой ценой, не только поймут, но и получат удовольствие от этих рассказов.

Среди представленных произведений есть и те, действие которых разворачивается в современности, но базовая модель отношений остаётся неизменной. И если учесть, что современность — термин относительный, то стилистические излишества, общие для этих саг, написанных сорок с лишним лет назад, могут быть легко оправданы. За ними скрываются мрачная поэзия и вечная правда снов.

Вот почему эти рассказы сохранились. Они остаются достойным наследием поэта и мечтателя, которым был Роберт И. Говард.

1). Кирк Мэшбёрн (настоящее имя — У. К. Мэшбёрн, мл.; 7 августа 1900 — 13 февраля 1968) — американский писатель, сотрудничавший в журнале «Weird Tales».

2). Англ. anger — гнев.

3). Уилбур Уэйтли — главный персонаж «Данвичского ужаса» Г. Ф. Лавкрафта.

4). В книгу, к которой написано данное вступление, вошли рассказы в жанрах ужасов и героического фэнтези, но ни одного произведения о Конане.