4 (16) марта 1884 года в Смоленске родился Александр Романович. Беляев
Писательскую и человеческую судь¬бу Александра Романовича Беляева не назовешь легкой. С тридцати лет его поразил тяжелый недуг — туберкулез позвоночника, который- регулярно сваливал его с ног и изводил мучительными болями. Можно только удивляться мужеству этого человека и неизменному опти¬мизму всех его книг.
А, Р. Беляев
А. Беляев родился в семье священ¬ника и по настоянию отца был вынужден поступить в духовную се¬минарию. Однако скоро из нее ушел и стал учиться сначала на адвоката, потом на скрипача, занимался юрис¬пруденцией, музыкой, театром, пу¬тешествовал и вовсе не помышлял о писательской карьере. В 1915 г. его укладывает в постель приступ начи¬нающейся болезни и до 1921 г.—две войны и две революции — он проле¬жал в гипсе на южном берегу Кры¬ма. Его первый опыт в области фантастики появился в 1925 г., ког¬да автору уже было за сорок. Это был напечатанный в журнале «Все¬мирный следопыт» рассказ (тогда еще рассказ) «Голова профессора Доуэля».
В 20-х гг. возникла сильная и разнообразная школа молодой со¬ветской фантастики, удивительного феномена, родившегося, казалось бы, на пустом месте: дореволюцион¬ная литература серьезных традиций в этом жанре не .оставила. Но вели¬ка была потребность в романтиче¬ской мечте; увлечение фантастикой затронуло многих советских пи¬сателей, в том числе крупнейших или ставших крупнейшими впо¬
следствии— среди них А. Тол¬стой, В. Маяковский, М. Шагинян, И. Эренбург, Б. Лавренев, В. Ката¬ев, В. Каверин, А. Платонов, М. Булгаков... Однако именно Александр Беляев был первым со¬ветским литератором, избравшим фантастику главным делом жизни; своим энтузиазмом, своей преданно¬стью этому жанру он немало спо¬собствовал превращению Золушки, как он однажды назвал фантастику, в прекрасную принцессу, хотя этого превращения сам писатель не увидел.
«Голова профессора Доуэля» привлекла внимание читателей и вы¬звала дискуссии в медицинских кру¬гах. Читателям понравилась сме¬лость выдвинутой гипотезы, острота моральных проблем, возникавших вокруг выдающихся и в то же время преступных операций профессора Керна. Может быть, только сейчас, после осуществления пересадок сердца и других органов, после по¬явления искусственного сердца, ста¬новится понятнее, как далеко смот¬рел писатель вперед, предугадывая сложные этические конфликты, не¬разрешимые порой противоречия в сфере экспериментов над человече¬ским организмом, над человеческой
жизнью. А в те годы это было совершенно необычно и «ненаучно», да и вообще до Беляева биологией и медициной в советской фантастике никто и не занимался...
Вдохновленный читательской поддержкой, писатель не отрывает¬ся от письменного стола. Один за другим, иногда дважды в год, из- под его пера выходят новые рома¬ны, появляется множество расска¬зов, однако новый большой успех ждет его после публикации в 1928 г. «Человека-амфибии». Читатели, оп¬рошенные журналом «Вокруг све¬та», единодушно назвали роман Бе¬ляева лучшим. Но одновременно возник и стал все более углубляться разрыв между писателем и крити¬кой, что доставило ему немало горь¬ких минут, а порой приводило в отчаянье.
В его сочинениях были, конечно, художественные слабости, так, на¬пример, ему с трудом удавались человеческие характеры, хотя в от¬личие от многих своих коллег- фантастов—современных ему и последующих — он прекрасно созна¬вал, что, игнорируя человека, ниче¬го значительного в фантастике не создашь. Но критика большей ча¬стью ставила под сомнение идейную суть его книг, она отрицала их полезность для воспитания совет¬ской молодежи, демонстрируя при этом поразительное, с сегодняшней точки зрения, непонимание целей, задач и возможностей фантастиче¬ской литературы.
Понятно, что ни тогда не было возможности, ни даже в грядущем нельзя будет пересадить жабры мо¬лодой акулы под человеческие ло¬патки. Но разве Ихтиандр — человек-рыба—был придуман писа¬телем для того, чтобы подвигнуть хирургов на врезание жабер младен¬цам? Ему нужно было создать ро¬мантическую фигуру, свободно и вольно чувствующую себя в чуждой человеку стихии, ему нужно было замахнуться на предрассудки о «бо¬жественной» неприкосновенности человеческого организма — и автор достиг своего: Ихтиандр близок, ин¬тересен, понятен бесчисленному
множеству мальчишек и девчонок.
Но это мы понимаем сейчас, сегодня. А тогда... Парадоксально, но факт: его, может быть, самого научного из наших фантастов (он и сам был уверен в том, что для фантастики научно-техническая ги¬потеза— главное), больше всего уп¬рекали в ненаучности. Дело дошло до того, что писатель должен был согласиться на издание своего рома¬на с послесловием «специалиста», который разнес в пух и прах науч¬ную основу книги.
Конечно, Беляев не был одинок. У него были верные друзья. За него печатно заступилась группа ученых. Многого стоила поддержка К. Э. Циолковского. Они ни разу не встретились друг с другом, но в своих письмах патриарх ракетопла- вания хорошо отозвался о его про¬изведениях и снабдил второе изда¬ние романа «Прыжок в ничто» сво¬им напутственным словом. Ответ¬ным жестом со стороны писателя было посвящение этого второго из¬дания великому ученому.
Есть сведения о том, что романы Беляева знал и ценил Г. Д. Уэллс.
Но прежде всего писатель чув¬ствовал, что его книги любимы чи¬тателями, нужны им, и не переста¬вал трудиться. Он хотел быть на переднем крае социалистического строительства, хотел быть рядом с героями первых пятилеток. Он много думал о том, какой должна быть новая фантастика, какими должны быть люди в ней, какие конфликты в обществе будущего можно себе представить; даже обра¬щался с подобными вопросами к Луначарскому.
К концу не слишком долгой жиз¬ни он пришел к выводу, может быть, интуитивному, что только тог¬да добьется успеха, только тогда станет настоящим другом и советчи¬ком молодежи, когда перестанет об¬резать крылья воображению. Он по¬нял, что писатель-фантаст не ответ¬ствен перед читателем за нарушение строгости научных формул, он отве¬чает лишь за те идеи, которые хочет донести до него. И Беляев возвращается к мотивам раннего
творчества. В конце 30-х гг. выхо¬дит отдельным изданием «Голова профессора Доуэля», рассказ прев¬ратился в роман, сохранивший и усиливший все основные идеи пер¬воначального варианта, и стало вид¬но, что писателя перестали пугать упреки в ненаучности; отрезанные головы его героев снова ожили, чтобы снова потрясти читателей и заставить их в очередной раз заду-маться над тем, что такое гуманизм, человечность, в чем истинное пред¬назначение науки.
Затем писатель берется за пе¬реработку еще одного романа 20-х гг.— «Человек, потерявший ли¬цо». На этот раз переработка идет коренная, ее результатом стал но¬вый роман «Человек, нашедший свое лицо». Это не просто игра названий, это новая идея, более серьезная и глубокая. Если в пер¬вом варианте уродливый комик То- нио Престо, излеченный искусством талантливого эндокринолога, упот¬ребляет свои новые возможности для мелкой мести личным врагам, то новый Тонио становится созна¬тельным борцом с общественным злом.
Наконец, Беляев пишет послед¬нее крупное произведение — роман «Ариэль», сказку о юноше, который мог летать, как птица, без всяких дополнительных приспособлений. «Ариэль» сразу вызывает в памяти «Блистающий мир» А. Грина, роман с очень сходными темой и идеей — о несовместимости буржуазной мора¬ли с истинной свободой. Это неожи¬данное сближение с Грином говорит о больших изменениях в творческой эволюции Беляева.
Великая Отечественная война за¬стала писателя прикованным к по¬стели, он был не в состоянии эваку¬ироваться из г. Пушкина под Ленинградом, и в январе 1942 г. его не стало.
Вместе с подъемом советской фантастики в конце 50-х гг. начина¬ется и новая жизнь беляевских книг. С тех пор его лучшие произве¬дения печатаются ежегодно, в сере¬дине 60-х гг. осуществлено первое собрание его сочинений, сейчас вы¬ходит второе. Книги фантаста снова в строю, они снова нужны строите¬лям и искателям, до сердца которых писатель мечтал дойти.
Всеволод Ревич
«Памятные книжные даты. 1984» М. Книга. 1984
цитировать
свернуть ветку