Пропущенный материал – это интервью, которое Иоанна Чаплиньская/Joanna Czaplińska взяла у чешского писателя Ондржея Неффа/Ondřej Neff, с которым мы не раз уже встречались на страницах нашего журнала (см. тэг «Нефф О.»). Интервью называется:
Я – НАУЧНО-ФАНТАСТИЧЕСКИЙ ФУНДАМЕНТАЛИСТ
(Jestem fantastyczno-naukowym fundamentalistą)
Иоанна Чаплиньская: Как отразились события последних лет на твоей жизни?
Ондржей Нефф: Самым существенным для меня является тот факт, что я в свои 46 лет начал-таки делать то, что хотел делать, когда был 10-летним подростком -- занялся настоящей политической журналистикой. То есть вернулся к своим юношеским мечтам и фактической профессии, поскольку я – как раз выпускник факультета журналистики, но работал в своей профессии всего несколько лет, еще до советского вторжения. Это -- во-первых, а во-вторых, я реализовал свое многолетнее желание – основал ежемесячник “Ikarie”, который прошел уже этап становления и сейчас является стабильным и самоокупаемым периодическим печатным изданием.
Иоанна Чаплиньская: Расскажи об этом подробнее.
Ондржей Нефф: Начну с негатива. Мы приступали к работе, питая огромные иллюзии относительно того, что читатели прямо-таки жаждут НФ и только злой большевик не подпускает их к ней. Оказалось, что интерес читателей к фантастике значительно более умерен. Мы, опираясь на наш опыт последних 10 лет, оценивали количество потребителей журнала примерно в 40 тысяч человек. В настоящее время тираж журнала “Ikarie” составляет 26 тысяч экземпляров, это гораздо ниже того, о чем мы мечтали. Второй нашей ошибкой было название. Если бы я основывал журнал сейчас, то обязательно договорился бы с редакцией вашего журнала и дал бы своему журналу вот это самое название: “Fantastika”. В нашем же названии нет science fiction, и обычный читатель ни с чем подобным его не ассоциирует. И следующая наша ошибка – это совершенно ошибочное представление о потребителе нашего журнала, сложившееся в результате наблюдения за фэндомом. Мы полагали, что читатель научной фантастики – это высокообразованный, блестяще мыслящий, очень толерантный интеллектуал, прямо-таки гуманист. Оказалось же, прежде всего, что возрастная планка круга наших потребителей располагается гораздо ниже, что нашим читателям вынь да подай романтические, приключенческие произведения, а не спекулятивную, умозрительную, философскую фантастику. Читатели “Ikarie” крайне неодобрительно смотрят на любые флирты с реалистической литературой, а все политические акценты трактуют как агитацию.
К позитиву я отношу тот факт, что мы выжили, не обанкротились, что вполне могло случиться, поскольку журнал рождался уже в новых экономических условиях. В нашей редакции работают сейчас 6 человек, имеется круг верных постоянных сотрудников, располагаемся мы в одной комнате, где установлены полтора компьютера (один 16-ти и второй 8-ми битовый – эта самая половинка). Мы уже пережили резкий рост цены бумаги, а что за этим следует – повышение стоимости журнала, пережили распад системы распространения периодики. Сейчас мы знаем, что нам нужно сражаться за каждый проданный экземпляр, за каждую заработанную крону. Меня наполняет оптимизмом тот факт, что у нас образуются-таки организации, занимающиеся распространением прессы. Пока основную конкуренцию нам составляет порнография, которая буквально захлестнула рынок. Я ничего не имею против порнографии, но она нигде на свете не продается так открыто, как у нас. Когда-нибудь это закончится, и когда порнография переселится из газетно-журнальных киосков в секс-шопы, киоскерам потребуется то, что можно выставить на продажу. Это наш шанс.
Иоанна Чаплиньская: А как у вас обстоят дела с авторскими правами? В “Ikarie” ведь печатаются в основном переводы, и зачастую – переводы новинок.
Ондржей Нефф: В Чехо-Словакии крона частично конвертируется, поэтому мы можем платить в долларах. Проблемой является, скорее, подбор материала для перевода и печати, потому что наш читатель с трудом переваривает и плохо понимает современную американскую научную фантастику. Разумеется, это результат отсутствия базового читательского опыта, поэтому в ближайшие 2-3 года мы займемся на страницах нашего журнала чем-то вроде дошкольной подготовки отечественных читателей НФ. Вы, быть может, не поверите, но у нас люди все еще думают, что Исаак Азимов – это выдающийся советский писатель, а Курт Воннегут – это прогрессивный восточногерманский автор. Знакомство с классикой НФ – на нулевом уровне, а мы по своему опыту знаем, что именно старые американские произведения пользуются у читателей гораздо большим успехом, чем, допустим, произведения прошлогодних лауреатов премии “Hugo”.
Иоанна Чаплиньская: А что ты можешь сказать о подборе переводчиков. У нас, в Польше, после падения железного занавеса на читателей хлынул поток не только литературной, но и переводческой халтуры.
Ондржей Нефф: До нас такой поток англо-американской литературы еще не докатился, но, думаю, что не позже чем через год докатится. И тогда, понятно, дойдет черед и до переводчиков II, III, IV категории. Раньше переводами с английского языка занимались интеллектуалы, которые не хотели принимать правила игры, навязываемые тогдашним режимом, люди с настолько хорошим языковым чутьем и лингвистической изобретательностью, что их скорее следовало считать литераторами, чем переводчиками. Когда тоталитаризм пал, они занялись чем-то другим. Литературный уровень переводов поэтому наверняка снизится, и это коснется и массовой литературы, которая раньше у нас переводилась очень хорошо. Например, бургомистр Праги Мирослав Коржан ввел на наш рынок Воннегута, и то, как он это сделал, было языковым мастерством высшего класса.
Иоанна Чаплиньская: Как отразились изменения в экономической ситуации в Чехо-Словакии на жизни фэндома?
Ондржей Нефф: Наш фэндом выглядит несколько иначе, чем ваш. У нас в момент наивысшего подъема насчитывалось 80 клубов, в состав большинства которых входило около десятка регулярно встречавшихся членов. Я не замечаю ничего похожего на регресс движения, не слышал также о том, что какой-то из этих клубов закрылся, самые активные из них пытаются заняться издательской деятельностью, например клуб имени Жюля Верна преобразовал свой замечательный фэнзин «Poutnik» в профессиональный журнал, в Брно начал издаваться ежеквартальник НФ, появились также первые частные книжные и букинистические магазина, специализирующиеся на НФ-литературе. Словом, все выглядит неплохо – политические и экономические передряги как бы обошли фэндом стороной. Я записываю также в плюс то, что никто ни с кем не поссорился, фэны встречаются и общаются как цивилизованные люди.
Иоанна Чаплиньская: Что сейчас происходит на чехо-словацком книжном рынке?
Ондржей Нефф: Нынешнюю ситуацию, я, пожалуй, назвал бы переходным периодом. Думаю, что то, что называют “свободным рынком”, проявило себя раньше, чем в чем-то другом, проявило себя во всей красе именно в литературе. У нас уже есть частные издательства, которые ограниченным тиражом – до пяти тысяч экземпляров – печатают произведения чешских авторов. Проблематичным для них является издание книг западных авторов, поскольку авторские права немало стоят. Думаю, что волна переводных западных книг, изданных массовыми тиражами, накроет нас примерно через год, и мелким издателям на ней не удастся удержаться.
Иоанна Чаплиньская: Останутся ли у отечественного писателя в такой ситуации хоть какие-то шансы на существование?
Ондржей Нефф: Мне кажется, что характерной чертой нашего читателя научной фантастики является также интерес к отечественной продукции. Классический фэн покупает прежде всего англо-американскую фантастику, но его интересуют также и «наши ребята». Требует решения, однако, технолого-экономический вопрос: поскольку на высокие тиражи тут наверняка рассчитывать не приходится, можно ли удержаться в границах рентабельности, издавая книги низкими тиражами? Если интерес к отечественной фантастике не спадет (а я думаю даже, что он не только не спадет, но и повысится), то, что теперь делается, пусть оно сейчас и неясное, хаотичное, выведет на поверхность новых людей, людей с новыми взглядами. Они уже сейчас готовятся к прыжку. Литература – это некое высказывание о мире, а того мира, в котором мы жили, уже нет. Этот мир кончился. И я питаю относительно себя самого такие опасения, что не смогу уже полноценно высказаться, сомневаюсь также в том, что с этим справятся мои ровесники, не говоря уже о тех писателях, что постарше. Я думаю, что мы пребываем сейчас в состоянии напряженного ожидания тех людей, которые что-то важное скажут. Это, пожалуй, подобно ситуации в Чехии 1918 года, когда распалась австрийская империя. Ее не сумел пережить ни один из тех писателей, которых перед мировой войной попросту обожествляли. И тут дело не в возрасте, а образе мышления, на который влияют исторические цезуры – таковой был 1918 год, но таковой был и 1989 год тоже.
Иоанна Чаплиньская: Но из этого не следует, что ты собираешься отказаться от собственной творческой деятельности. «Бархатная революция» вынудила тебя прервать ее, но ты ведь как-то обронил, что над чем-то сейчас все же работаешь.
Ондржей Нефф: За 15 лет я написал несколько рассказов и романов, теперь вот сделал паузу, однако не надо думать, что писатель, который аккурат сейчас не пишет, попросту бездельничает. Такая пауза позволяет подзарядить аккумуляторы. Я, как и все люди вокруг меня, в чем-то изменяюсь, потому что изменяется мир. И, к собственному удивлению, обнаруживаю, что изменяюсь в меньшей степени, чем следовало бы ожидать, и что те мои внутренние принципы, которые давали мне опору, тоже подверглись лишь незначительным изменениям. Я готовлюсь к написанию романа о конфликте между индивидуумом и властными структурами. В этом, я так считаю, и должна заключаться миссия интеллектуала: в защите индивидуальной личности человека. Это мое жизненное кредо, и события, потрясшие наши с тобой страны, никак его не затронули.
Иоанна Чаплиньская: А как твоя журналистская деятельность влияла и влияет на литературную работу?
Ондржей Нефф: Каждое пережитое мной событие, каждое полученное впечатление так или иначе отражается на том, что я пишу. С этой точки зрения, неважно, что ты переживаешь – плохое или хорошее, получаешь кулаком по морде или поцелуй в щечку – важна интенсивность переживания. Я не могу беспрестанно обо всем этом думать, позволяю этом нарастать во мне, накапливаться, а затем, под огромным давлением этого наросшего, будто в истерическом спазме, что-то пишу. Я всегда так писал, не умею деловито сплетать сюжет, как паук плетет паутину. А журналистская деятельность принесла мне множество новых испытаний, особенно в части межчеловеческих конфликтов. Я убедился в том, что та моя неприязнь, которую я испытывал к должностным лицам, никоим образом не снизилась, она даже возросла. И это чувство не имеет ничего общего с коммунизмом или тоталитаризмом, попросту я этих навязанных мне официальных представителей власти презираю, я не доверяю им – о чем писал раньше и снова писать буду. Думаю, что таким меня воспитали родители, которые дома основали свои собственные, состоящие из одного человека, партии, и каждый из них издавал собственный бюллетень, в котором излагал свои взгляды на жизнь. То есть я с детства насыщался этой атмосферой плюрализма и демократии и теперь вот рад тому, что никто и ничто не в силах это во мне искоренить.
Иоанна Чаплиньская: Как, по-твоему, будет развиваться новая чешская фантастика, какой путь она выберет?
Ондржей Нефф: Я наблюдаю за отечественным творчеством как редактор журнала и, вместе с тем, как писатель, то есть верчу головой туда-сюда, как на гонках. Та роль, которую играла фантастика в восточном блоке, роль критика режима и его полулегального оппонента, уже сыграна, сошла на нет, потому что нынешние mass media и критикуют власть и оппонируют ей совершенно открыто. Я как-то в редакционной статье в “Ikarie” использовал термин «научно-фантастический фундаментализм». Я считаю, что нам и в самом деле нужно вернуться к корням НФ, то есть безо всякой предвзятости согласиться с тем, что это тривиальная романтическая проза. Суть НФ в толковом, умном, интеллигентном развлечении людей. Тот тоталитарный режим, при котором мы жили, придал словам “развлечение” и “развлекательный” уничижительный оттенок, что ложно и несправедливо. Мало найдется столь трудных занятий, как развлечение. Говоря, что НФ должна быть литературой развлекательной, я вовсе не имею в виду, что она должна быть плохой литературой. НФ требует от автора высокого литературного мастерства и блестящего ума. Не имея этого, о развлечении не стоит даже мечтать.
В Чехии, и не только в Чехии, НФ страдает комплексом неполноценности. Мы ссылаемся на таких соприкасающихся с НФ авторов, как Кафка, Борхес или Булгаков. А я считаю, что это нонсенс, это тупик. Нужно вникнуть в сущность НФ, докопаться до фундаментальных основ жанра, опереться на них и не бояться пребывания внутри того, что иногда называют гетто НФ. НФ в чистой форме – это средство сообщения, средство связи одних людей с другими людьми. И как на это средство смотрят люди иного круга, мне, как человеку из круга НФ, совершенно безразлично. Если с симпатией – отлично, если без таковой – тоже нет особой трагедии. Так я понимаю научно-фантастический фундаментализм. На размышления над этим меня спровоцировала одна статья в американском журнале, автор которой писал, что из авторов НФ, даже перевернись они с ног на голову, никогда не выйдет Сол Беллоу. А я на это скажу, что из авторов main stream-а, как бы они там ни вертелись да ни ворочались, никогда не выйдет Роберта Хайнлайна.
Этот ошибочный подход проистекает из устаревшего унитарного видения мира, как чего-то руководимого из единого духовного центра. Это нонсенс. Мир многолик, культура многолика, и каждый из этих ликов – полноценен. Что «цветочнее» -- одуванчик или роза? Я всегда с удивлением читал статьи критиков и теоретиков НФ, пытавшихся доказать, что НФ – литература, как и произведения любого другого жанра, что она полноценна. Но ведь это абсурд. Эта литература есть, существует, имеет своих читателей, так зачем оправдываться и навязывать эти оправдания читателям, которым на них наплевать. Я лично заинтересовался НФ еще ребенком; благодаря Станиславу Лему, эта литература открыла мне взгляд на мир, который я принял и которого придерживаюсь до сих пор; и я считаю, что этот взгляд ничем не хуже других.
цитировать