Сонет. Любимые переводы

...открываешь книгу, листаешь знакомые страницы — и в мир входит магия. Магия сонета.


Франсиско де Кеведо

ЛЮБОВЬ НЕИЗМЕННА ЗА ЧЕРТОЙ СМЕРТИ

Последний мрак, прозренье знаменуя,
Под веками сомкнется смертной мглою;
Пробьет мой час и, встреченный хвалою,
Отпустит душу, пленницу земную.

Но и черту последнюю минуя,
Здесь отпылав, туда возьму былое,
И прежний жар, не тронутый золою,
Преодолеет реку ледяную.

И та душа, что Бог обрек неволе,
Та кровь, что полыхала в каждой вене,
Тот разум, что железом жег каленым,

Утратят жизнь, но не утратят боли,
Покинут мир, но не найдут забвенья,
И прахом стану – прахом, но влюбленным.

ПСАЛОМ XIX

Как таешь ты в горсти, как без усилья
Выскальзываешь, время золотое!
Как мерно, смерть, бесшумною пятою
Стираешь ты земное изобилье!

Бездушная, ты всё пускаешь пылью,
Что юность возвела над пустотою, –
И в сердце отзываются тщетою
Последней тьмы невидимые крылья.

О смертный наш ярём! О злая участь!
Ни дня не жить, не выплатив оброка,
Взымаемого смертью самовластно!

И ради смерти и живя, и мучась,
Под пыткой постигать, как одинока,
Как беззащитна жизнь и как напрасна...


Гарсиласо де Ла Вега

             ***
Всё рухнуло, спаленное дотла,
на чем держалась жизнь моя устало.
О сколько счастья разом разметало,
каких надежд развеяна зола!

И так ничтожны все мои дела
перед дыханьем гибельного шквала.
Он жизнь мою, чтоб нищенкою стала,
по сто раз на день грабит догола.

И сто раз на день падаю и снова
встаю с такою силой сумасшедшей,
что вспять бы обратил движеньье рек.

И в сотый раз душа моя готова
надеяться на встречу с той ушедшей,
которой не встречать бы мне вовек.


Антонио Мачадо

              ***
Бывают уголки воспоминаний,
где зелень, одиночество и дрема, –
обрывки снов, навеянных полями
вблизи родного дома.

Другие будят ярмарочный отзвук
далеких лет, полузабытой рани –
лукавые фигурки
у кукольника в пестром балагане.

Навеки под балконом
оцепенело горькое свиданье.
Глядится вечер в огненные стекла...

Струится зелень с выступа стенного.
На перекрестке призрак одинокий
целует розу, грустный до смешного.


Хуан Рамон Хименес

НИЧТО

Высокой мысли башню крепостную
в твоей глуши я выстрою на взгорье,
и сердце с высоты осветит море,
багряной пеной волны коронуя.

Я сам затеплю искру золотую,
в моих потемках сам зажгу я зори,
в себе самом, единственной опоре,
обретший мир... А будь это впустую?

Ничем, ничем! .. И сердце, остывая,
пойдет ко дну, и крепостные своды,
холодные, застынут нелюдимо...

Ты – это ты, весна! Душа живая,
ты воздух и огонь, земля и воды!
...а я лишь мысль и ничего помимо...


ОКТЯБРЬ

Сквозь бирюзу речной зеркальной глади
луч золотит замшелые глубины;
по золоту последние жасмины
рассыпались и тонут в листопаде.

В зеленом небе, в тихой благодати,
за облаками в отсветах кармина
у края мира высится надмирно
нездешний сад; И дивно на закате.

Какой покой! С поблекшего каштана
смеется дрозд. И облако сникает
бескрасочно, и поздняя пчела

сгорает искрой света...И нежданно
в каком-то вздохе роза возникает,
тоскуя, что еще не умерла.


НАДЕЖДА

Надеяться! И ждать, пока прохлада
туманом наливается дождливым,
сменяет розу колос, и по жнивам
желтеют отголоски листопада,

и с летом соловьиная рулада
прощается печальным переливом,
и бабочка в полете торопливом
теплу недолговременному рада.

У деревенской лампы закоптелой
мою мечту качая в колыбели,
осенний ветер шепчет над золою...

Становится нездешним мое тело,
и старые надежды поседели,
а я все жду и жду... свое былое...


Сесар Вальехо


ПОД ТОПОЛЯМИ

Как трубадуры в стенах каземата,
деревья смолкли в роще тополиной,
и зажурчал библейскою долиной
речитатив кочующего стада.

Седой пастух согнулся под овчиной,
завороженный муками заката, –
и две звезды уснули, как ягнята,
в печали глаз, пасхальной и пустынной.

Поет сиротство шелестом погостов,
и колокольчик тает за лугами,
стихая все осеннее, все глуше...

Заткала синева железный остов,
и в ней, тускнея мертвыми зрачками,
хоронит пес пустынный вой пастуший.


Поль Верлен


ПОСЛЕДНЯЯ НАДЕЖДА

Она деревцом терпеливым
Растет у забытых могил,
Подобно кладбищенским ивам,
Которых никто не садил.

И птица, как верность поруке,
Не молкнет в тени деревца.
И разве не наши сердца –
Те ветви и певчие звуки?

Ты память, я – холод разлуки,
Которой не будет конца...
О жить бы! Но горсточка праха

Замрет, порастая быльем.
Ну что ж... Отзовись, моя птаха!
Я жив еще в сердце твоем?


БЛАГОРАЗУМИЕ

Дай руку, не дыши – присядем под листвой,
Уже все дерево готово к листопаду,
Но серая листва хранит еще прохладу
И света лунного оттенок восковой.

Давай забудемся. Взгляни перед собой.
Пусть ветер осени возьмет себе в награду
Усталую любовь, забытую отраду,
И гладит волосы, задетые совой.

Отвыкнем от надежд. И, душу не тираня,
Сердца научатся покою умиранья
У красок вечера над сумерками крон.

Будь перед сумраком тиха, как перед схимой,
И помни: ни к чему тревожить вещий сон
Недоброй матери – природы нелюдимой.


Мой давний сон

Я свыкся с этим сном, волнующим и странным,
В котором я люблю и знаю, что любим,
Но облик женщины порой неуловим —
И тот же и не тот, он словно за туманом.

И сердце смутное и чуткое к обманам
Во сне становится прозрачным и простым, —
Но для нее одной! — и стелется, как дым,
Прохлада слез ее над тягостным дурманом.

Темноволоса ли, светла она? Бог весть.
Не помню имени — но отзвуки в нем есть
Оплаканных имен на памятных могилах,

И взглядом статуи глядят ее глаза,
А в тихом голосе, в его оттенках милых,
Грустят умолкшие родные голоса.


Шарль Бодлер


ТУМАНЫ И ДОЖДИ

Снег, осеннюю грязь и весеннюю талость
Я любил, и любовь эта в сердце осталась,
В непогоду душа погружается в сон,
Как в туманное завтра моих похорон.
  
На безлюдьи, в размытой дождем панораме,
Где беснуются ветры, скрипя флюгерами,
Неприкаянный дух мой не ищет тепла,
На лету раскрывая вороньи крыла.
  
Что желанней душе, если стала пустыней,
Той душе, на которой смерзается иней,
Чем туман, нашей хляби бескровный король

И предвестие стужи, проникшее в щели?
Лишь неведомо, с кем на случайной постели
Под одной простыней убаюкивать боль.


Фернандо Пессоа


               ***
Ветшает жизнь — покинутая шхуна
В пустом порту, где бьет ее волна.
Когда же прочь от мутного буруна
Уйдет она, с судьбой обручена?

Кто окрылил бы плеском полотна
Ее снастей оборванные струны
И той дорогой вывел из лагуны,
Где ждет заря, свежа и солона?

Но зыбь тоски защелкнула капканом
Плавучий гроб покоящихся сил —
И никого, кто б мертвых воскресил.

Не слышно ветра в такелаже рваном,
В зеленый тлен засасывает ил,
А милая земля — за океаном.


------------------------------------------------------ -------------------------------------

Но не только гелескуловские переводы сонетов обращают на себя внимание ажурностью, изяществом и многогранностью смысла.
Наталья Юрьевна Ванханен — ещё один великолепный поэт и переводчик, представляет нашему взору свои миры, своё чудесное видение на русском стихов известных и знаменитых:

Хорхе Гильен

АРИАДНА, АРИАДНА

Те кручи облаков над кругом кроны —
неужто только сонное виденье?
По кучевому облаку забвенья
бреду сквозь явь, и оживают склоны.

Куда? Зачем? Осенних веток стоны,
гнезд густонаселенное кипенье.
Прощаюсь с октябрем без сожаленья,
в апрель вхожу, весною обновленный?

Лишь для тебя, всесильной формы царство,
что в слово светозарное одета,
претерпеваю в хаосе мытарства.

Неужто в этом мировом избытке
не удостоюсь даже тени света?
О, Ариадна, дай мне кончик нитки!


Лопе де Вега

        ***
Пылает Троя, облаками дыма
Пожарища уходят к небосклону,
Но плач и пламя радуют Юнону —
Месть женщины — увы! — ненасытима.

И в храмах нет спасения, и мимо
Бежит народ, и стены внемлют стону,
И Ксант по растревоженному лону
Кровавый прах уносит нелюдимо.

Растет пожар, и, вглядываясь зорче,
Мы различим, как, зверствуя бесчинно,
Войска ахейцев множат разрушенья.

Пока Парис исходит в смертной корче,
Великих бед прекрасная причина
В объятьях грека ищет утешенья.


              ***
Между колонн, оставшихся доныне
на пепелище, выжженном пожаром,
где славный город, уступив ударам,
застыл примером попранной гордыни;

среди руин, где сделались святыни
норой звериной, логовищем старым,
в золе забвенья, где теперь недаром
минувшей славы не найти в помине;

у стен, что были доблестью одеты,
а ныне лишь в плюще да повилике,
в развалинах без смысла и без строя,

ищу былого милые приметы
и вопрошаю камень многоликий –
и слышу голос: «Здесь стояла Троя!»


       ***
Тянусь к перу, но слезной пеленою
туманятся чернила и бумага,
хочу заплакать – высыхает влага:
мои желанья не в ладу со мною.

Я не пишу – глаза тому виною,
не плачу – всё жива в груди отвага.
Ни к смерти, ни к бессмертию ни шага,
и жизнь меня минует стороною.

Не тронут лист, но, может быть, вы сами
запишете (мне, право, слишком скверно,
и если вы не видите, поверьте)

мои слова моими же слезами,
тогда и вам откроется, наверно:
слова и слезы только лики смерти.