Из интервью с директором Государственного литературного музея.
— Но ведь реальность такова, что от нас все больше требуется владение какими-то техническими навыками, на другие вещи времени и сил зачастую просто не остается. И что с этим делать?
— Думаю, возможно несколько видов терапии, один из них — литература. Она помогает сохранить некоторую моторику мысли и разговора. Умение воспринять сложный текст, особенно стихи, противостоит тенденции к упрощению, которая неизбежно возникает в связи с внедрением технологий в нашу жизнь. Например, я, как архивный человек, знаю, что на рубеже XIX-XX веков любили использовать вечное перо, могли писать очень красивой мелкой вязью. Сейчас эта медленная, утонченная моторика просто исчезла, мы создаем текст, используя клавиши. И как же мы нервничаем, если какая-то программа загружается секунд тридцать… То же самое с чтением сложных произведений. Умение их воспринимать тренирует мозг так же, как его тренирует классическая музыка. Простые мелодии, в которых повторяется один мотив, не требуют от нас широкого диапазона восприятия. А классическая музыка заставляет держать в сознании большие фрагменты, наблюдать, как возвращается тема из предыдущей части симфонии в последующую... Чтобы это осознать, чтобы услышать симфонию или внимательно прочесть восемь строк Фета, нужен другой мозг. Мозг человека, который принадлежит себе и не позволяет себя программировать слоганами вроде «ты этого достоин». Мы сейчас больше ценим не эмоциональную новизну, а технологическую. Но если мы окажемся по-прежнему способными с полузвука отличить, например, Ходасевича от Тарковского, это с ходу повысит наши шансы на выживание. Потому что, мне кажется, человек, который чувствует стихи и понимает сложные тексты, более самостоятелен в мышлении, менее подвержен «промыванию мозга», программированию на определенные действия. Он более взрослый, что ли.
цитировать
свернуть ветку
