Согласно официальной информации, роман Фрэнка Герберта «Высокое мнение» пролежал в архивах больше 50 лет. Всякий раз, когда из архива популярного , но уже покойного писателя наследники извлекают совершенно готовое, но почему-то не публиковавшееся и никому не известное произведение, это вызывает подозрение — не имеем ли мы дело с новоделом, созданным для того, чтобы в коммерческих целях воспользоваться «раскрученным» именем. Однако, после прочтения «Высокого мнения» такие подозрения исчезают – или, по крайней мере, приходится предположить, что мы имеем дело с совершенно виртуозной фальсификацией. Дело в том, что роман Герберта несет на себе несмываемые черты эпохи своего создания- эпохи, ставшей переломной в истории западной культуры ХХ века, эпохи, предопределившей повестку дня на несколько десятилетий вперед — короче говоря, эпохи 60-х годов.
Это было время, когда интеллектуалы запада открыто и « в массовом порядке» перешли к оппозиции системе, когда левые идеи проникли и в литературу, и на университетские кафедры, когда рыночная экономика и западная демократия, еще недавно казавшиеся инструментами обеспечения человеческой свободы (уничтожаемой коммунизмом), стали восприниматься как шелковые удавки на шее ищущего свободы индивида. Современный американский социолог Джефри Александер говорит, что в социальных науках запада в 60-е годы началась эпоха «антимодернизации»- то есть эпоха критики прежних оптимистических взглядов на капиталистическую и индустриальную модернизацию. Однако литература предчувствовала необходимость такой критики гораздо раньше науки – и поэтому, с историко-литературной точки зрения «Высокое мнение», написанное (согласно официальной версии) в самом начале 1960-х годов, стоит поставить в один ряд с великими антиутопиями американской фантастики 50-х – с «451 градус по Фарингейту» Бредбери, с которыми роман Герберта объединяет тема торжества серости и запрета на гуманитарное знание, с «Основанием» Азимова, где также как и у Герберта говорится о предвидении законов упадка цивилизации на основе знания психологии, с «Утопией-14» Воннегута, с которым «Высокое мнение» роднит тема резкого разделения общества на управленческую элиту и остальное население, занятого на неквалифицированной работе. «Работный пул» — корпус работников, занятых физическим трудом в романе Герберта — явный близнец «Корпуса реконструкции и развития» в «Утопии» Воннегута. В этот ряд, однако, нельзя поставить напрашивающийся «1984» Оруэлла — роман резко антисоциалистический, и в этом смысле не «пророческий» по отношению к эпохе 60-х. Зато «Высокое мнение» можно сопоставить с написанным в 1965 году антиутопическом романом австрийского фантаста Герберта Франке «Башня из слоновой кости», где тоже говорится о внедряющем всеобщую унификацию мировом правительстве. В целом, можно сказать, что великие антиутопии 50-60-х годов продолжают футурологическую линию «Железной пяты» Джека Лондона, все романы этой «серии» пророчат, что враждебная демократии капиталистическая олигархия постепенно устанавливает тоталитарный режим, преобразующий все сферы общественной жизни и культуры. При этом, предвиденный американскими писателями «капиталистический тоталитаризм» отличается о тоталитаризма коммунистического тем, что в изображаемом романами-антиутопиями обществе нет равномерной иерархической структуры — общество предельно резко и отчетливо делится на «олигархию» и «пролетариат». В «Высокое мнение» вся мировая олигархия сводится к 14 миллионам государственных служащих. И роман начинается с того, что главного героя ссылают из олигархии в мир пролетариев — и худшего наказания придумать невозможно.
На фоне тщательно разработанной традиции тоталитарной антиутопии «Высокое мнение» ничем бы не выделялось, если бы не особый способ легитимации власти, выбранный олигархией в романе Герберта. Это – легитимация на основе опросов общественного мнения. По-видимому, тема была остро актуальной во время создания романа. Примерно за три года до времени написания «Высокого мнения» отец-основатель американской науки об общественном мнении Джордж Гэллап объелинил несколько социологически центров в The Gallup Organization, создав тем самым «социологический холдинг», способный говорить от имени населения, вместо населения и даже лучше самого населения. С политической точки зрения метод Гэллапа мог служить наглядной демонстрацией того, как демократия, внешне оставаясь верной собственным принципам, перерождается в олигархию: вместо того, чтобы опрашивать действительно всех, Гэллап считал достаточно опросить небольшую «презентативную выборку» — и эта презентативная выборка, в сущности очень небольшой «пул» респондентов, оказывается, подменяет весь народ – и подменяет, согласно новейшим научным воззрениям, даже с большим основанием чем выбранные народом депутаты. Поэтому, в мире «Высокого мнения» Гэллап практически обожествлен — наверное, не так, как Магомет в мусульманском мире, но примерно как Конфуций в Китае.
Фрэнк Герберт, демонстрируя высочайший уровень рациональной социальной критики, показывает в своем романе: если опрос общественного мнения является источником власти, то фактически власть принадлежит не тем, кого спрашивают, а тем, кто организует опросы и формулирует вопросы. Малейший нюанс формулировки может повернуть поток ответов в нужную для организаторов сторону, а при необходимости «презентативную выборку» можно заменить особо доверенными людьми. Впрочем, еще за 30 лет до Герберта немецкий юрист Карл Шмитт писал, что, как показывает исторический опыт организации плебисцитов, население при массовых опросах его мнения не способно выбирать направление развития, а может только одобрять решения, предложенные элитой. По мнению Шмитта плебисцитарная демократия приводит к выдвижению вождей-диктаторов, опирающихся на всеобщее одобрение. Кстати, именно таким вождем в итоге и становится главный герой «Высокого мнения» Мевиус, поднявший восстание против олигархии «социологов». Диктатура, опирающаяся на плебисцит — не более демократична, чем олигархия на основе гэллаповских выборок.
По сути «Высокое мнение» предсказывает современные российскую (не только, но в том числе российскую) критику западной демократии как диктатуры политтехнологов, способных с помощью инструментов манипулирования общественным мнением поддерживать несменяемую власть «системы». В «Высоком мнении» также предсказывается ультраакутальная проблематика «мягкой силы» — силы пиара и культурных воздействий. Возможно, предводительствуемое Мевиусом вооруженное восстание потому и смогло одержать быструю победу, что свергаемая олигархия слишком привыкла опираться на «мягкую силу» манипулирования опросами. Армии социологической диктатуры оказались немногочисленными.
Однако, в романе Герберта есть еще момент, который роднит его с антиутопией Бредбери и который может не понравиться некоторым из российских критиков демократии. Защитой от манипулирования вашим мнением служит образование. Прежде всего – гуманитарное. Если вы хотите, чтобы вашим мнением не манипулировали с помощью опросов и вообще с помощью посылаемых вам «месседжей», вы должны прежде всего понимать явный и тайный смысл обращенных к вам слов. Социологическая диктатура в «Высоком мнении» базируется на запрете преподавания гуманитарных дисциплин – таких, как история и семантика. За преподавание семантики, науки, позволяющей угадать истинные намерения говорящего — уголовное преследование. Именно поэтому вождями революции в романе Герерта становятся профессор семантики и сын учителя истории, обладающий уникальными для современного ему общества историческими знаниями. И именно в этом пункте роман Герберта является в наибольшей степени политически актуальным для сегодняшней России, где защитой от манипуляций политтехнологов все время видят в монархии и диктатуре, и очень редко вспоминают, что в качестве необходимого противоядия может служить культура. Уровень культуры- то есть уровень понимания — можно наращивать лишь трудно и медленно, а политические решения надо принимать здесь и сейчас.
Впрочем, сам Герберт в «Высоком мнении» исповедует довольно пессимистическую философию истории – во многом совпадающую с философией «Основания» Азимова. Тирания провоцирует революцию, но революция является не освобождением, а крушением цивилизации, и лишь в этом смысле революция неизбежна – как неизбежен упадок любой цивилизации, достигшей пика развития. Картина упадка Римской империи здесь влияют на Герберта также, как и на Азимова, и оба писателя – как, кстати и Бредбери в финале «451 градуса» — считают единственной достойной задачей — сохранение осколков культуры перед лицом нового, «варварского» мира. То, что американскую фантастику второй половины ХХ века пронизывает страх перед тоталитаризмом разных видов- общеизвестно, но кажется мало кто обращал внимание, что неотступно за этим страхом следует идеология «хранения остатков культуры в подполье». Трудно сказать, чувствовали ли сами писатели фантасты себя такими хранителями.
«Высокое мнение» — крайне редкий пример действительно социальной фантастики, ставящий острые и серьезные вопросы. Интерес именно к социальным проблемам Герберт подчеркивает полным отсутствием интереса к техносфере. С технической точки зрения изображенный Гербертом мир Всемирного правительства в XXI веке мало отличается от того, что было во времена создания романа: это мир стационарных телефонов, пистолетов, ватманов с графиками и доступных далеко не всем автомобилей. Освободившись от технических подробностей, футурология Герберта становится по-настоящему глубокой, а потому актуальной и через 50 лет. Мы в России сегодня не только не разрешили поставленные в «Высоком мнении» вопросы, но несмотря на весь наш исторический опыт , лишь начинаем подходить к поиску версий их разрешения.
цитировать
свернуть ветку
