Вот еще насчет Коэльо...

Недавно поняла, чем меня так раздражает «Алхимик».

Дело, в общем-то, даже не в пропаганде оккультизма как такового, а в том понимании духовности, которое Коэльо предлагает своим читателям. Точнее, имхо, непонимании.

Духовный поиск — если им действительно занимаешься, а не только воображаешь, что занимаешься — предполагает кардинальные изменения личности, ее мировоззрения, ее целей, ее понимания смысла жизни. Предполагает готовность стать полностью другим человеком — и кстати сказать, мечта средневековых алхимиков о превращении свинца в золото является прекрасной метафорой этой перемены.

Но вот Коэльо, вопреки названию собственного романа, показывает массу внешних достижений героя, но никак не его внутренние изменения. Сантьяго в ходе странствий «прокачивается» до невероятного уровня, получает способность творить настоящие чудеса, но как был с самого начала сундук с золотом целью его устремлений, так и остается, никакого иного сокровища на страницах книги не предъявлено. Знаете, я бы без возражений приняла любую концовку, чего бы Сантьяго в итоге не обрел у своих пирамид —  желание странствовать дальше, желание вернуться, нирвану, вознесение на небеса,  смерть, сумасшествие, понимание, что самое главное он нашел раньше (например, возлюбленную) — что угодно, но только не то, что предложил Коэльо.

Потому что по логике его романа в финале Сантьяго воплотил в жизнь свою судьбу, свое высшее предназначение — и оказалось, что оно заключалось всего-навсего в том, чтобы разбогатеть и зажить в свое удовольствие. Убого это как-то, не находите? (Раньше бы сказали, по-мещански :)). Все равно, как если бы сэр Ланселот, отыскав Грааль — а Коэльо использует по сути тот же сюжет, — загнал бы его евреям-скупщикам за большой мешок денег, выстроил бы замок и зажил бы там с леди Гвиневрой, развлекаясь пирами и охотой.

То есть вместо жертвования жизненным комфортом ради встречи с чудом нам предлагается использовать чудеса ради приобретения большего комфорта. Такая вот духовность шиворот-навыворот.

Вполне на уровне книжек Правдиной.

А люди восторгаются — дескать, гений.