8
А. Балабуха: Теперь вернёмся к нашим баранам, поговорим о присутствующих. Итак (кивает в сторону Б. Богданова), наш поэт-лауреат, все мы знаем, медаль на грудь ему повесили, а теперь давайте забудем про медаль — и кто чего может сказать по поводу его рассказа?
А. Петров: О чём речь вообще?
Б. Богданов: О победителе. Не о самом победителе, а...
А. Петров: Э... мнэ-э... Затрудняюсь на самом деле сказать, потому что. Вот, Наташа (Н. Витько), наверное, имеет что сказать, насколько я знаю, она даже писала отзыв на «Приключение для пенсионера».
Н. Витько: Да, я писала отзыв на «Приключение для пенсионера», чтоб я ещё помнила, что я туда написала...
А. Петров: Там рассказ про пенсионера и фотоаппарат.
Н. Витько: Рассказ я помню. (Смеётся.) Пусть скажет кто-нибудь ещё, а я сейчас соображу.
А. Петров: Пусть скажет автор.
Б. Богданов: Озадачили.
А. Балабуха: Автор уже сказал всё.
Н. Витько: Автор сказал текстом.
Б. Богданов: Автор может только анекдот по поводу этого рассказа.
А. Балабуха: Анекдот — давайте.
Б. Богданов: Вообще-то рассказ должен был называться «Объектив». Но потом я подумал: нехорошо, из пяти рассказов ни одного на букву «П»... (Смех в аудитории.)
А. Петров: Логинов букву «П» в названиях своих рассказах принципиально не использует.
А. Балабуха: Ну так вот, значит, это «анти-Логиновский» рассказ. Или «ко-Логиновский».
Н. Витько: Знаете, мне кажется, название «Объектив» было бы лучше. Как-то вот «Приключение...»...
А. Петров: Название, не цепляющее совершенно.
С. Удалин: Подожди, хорошее название...
А. Петров: «Пенсионер...» — как-то сразу представляются какие-то такие пенсионеры, наиболее типовые, совершенно не склонные к приключениям... Если б этот рассказ попался мне в каком-нибудь сборнике, я б его, наверное, пролистнул, благо он небольшой. Совершенно не вдаваясь в подробности, пролистнул бы его только из-за названия.
Б. Богданов: Вот поэтому это и есть анекдот. Это только потому, что он назван так. Мне не хватало буквы «П» в моих рассказах.
А. Балабуха: Мда... А что, задача была сборник-алфавит составить?
Б. Богданов: Нет, это со второго конкурса идёт, когда мы там сильно считали, сколько каких рассказов на какую букву начинается, вероятность я выписывал. Для оживления обсуждения.
А. Балабуха: Понятно. (Смех в аудитории.)
А. Петров: Вот точно так же, как Логинов принципиально, по, в общем-то, совершенно необъяснимым причинам букву «П» не использует, — вот (кивает в сторону Б. Богданова) автор, который принципиально букву «П» использует.
С. Удалин: Имеет право.
А. Балабуха: Ради бога. Это вот те индивидуальные игры, которые никому не вредят. Так, хорошо. (Обращаясь к О. Николаевой.) Оля, вы что-нибудь хотите сказать по этому поводу?
О. Николаева: Я могу сказать, что он очень хорошо написан, но он меня не зацепил, потому что высказана чуждая мне идея. Но она хорошо описана.
А. Балабуха: Какая чуждая идея?
О. Николаева: О приоритетах.
А. Балабуха: А, понятно. (Обращаясь далее к Н. Витько.) Так, сударыня, вы созрели?
Н. Витько: Я не то чтобы вот так созрела, но я скажу вот что. По поводу «хорошо написано» — хорошо, но не без огрехов, опять же. Огрехи я, по-моему, даже отобразила в отзыве, которые мне таковыми показались.
А. Петров: (Ехидно.) Это редакторское, редакторское.
А. Балабуха: Простите, если автор — вот это очень принципиальный момент — если автор себе не редактор, значит, он ещё не совсем автор. В своё время, мне тогда очень повезло, мне было восемнадцать лет, когда мне попалась на Ленинградском радио редактриса (мы тогда делали там коллективную радиоповесть), которая сказала мне слова, кои я оценил только года через два-три, тогда я не очень в это врубился: «Андрей, вы поймите, вы писателем станете только тогда, когда править себя вам понравится больше, чем писать».
Н. Витько: (Смеётся.) Спорная концепция.
А. Балабуха: Нет, понимаете, в чём дело, — как и любая максима, она избыточна, это безусловно. Но рациональное зерно в этом очень большое есть, и не даром тот же Хемингуэй говорил, что он пишет, стоя на одной ноге, а вычёркивает, сидя в кресле, это справедливо. И действительно, то, что ты пишешь на первом прогоне, только потом постепенно начинает доводиться-доводиться-доводиться. Ну, скажем, мне повезло. Я в силу своей профессии (я по первой профессии топограф) работал в поле и весь день практически голова, даже когда работаешь там за теодолитом, за нивелиром, 90% времени голова свободна — пока реечник бежит с одной точки на другую, ты стоишь у теодолита и чешешь репу. И в это время я сочинял свои рассказы так, что я, возвращаясь домой, просто записывал наизусть уже сложившийся текст. Поэтому вся вот эта предварительная работа, правочная, проходила ещё в голове. И на бумаге мне приходилось править меньше, и этот рефлекс сохранился по сей день. Я себя на бумаге правлю меньше, но в голове правлю ой как избыточно, на совесть.
А. Петров: Логинов рассказывает то же самое, что он рассказ вынашивает в голове и крутит так и этак, пока он в окончательную чистовую форму не сложится — потом садится и начисто записывает.
А. Балабуха: Нет, у меня это всё-таки не настолько, я до Логинова не дотягиваю, у меня это в меньшей степени — но я Логинова очень хорошо понимаю, поскольку в общем... Рассказ, короткий, вот те рассказы, с которых Логинов начинал, дебютировал, это очень легко было сделать. Когда я писал короткие рассказы — да. Когда сейчас я пишу повесть, или роман, или какую-то научно-художественную свою штуковину — весь этот объём уже на таком уровне удержать в голове... Ну простите, моей головы... если Логиновской хватает — снимаю шляпу, моей не хватает.
С. Удалин: У каждого своё.
А. Петров: Логинов романов не так-то много и пишет. В основном у него микрорассказы и рассказы небольшого объёма.
А. Балабуха: У Логинова? Да. А рассказ так делается действительно хорошо, это святая правда.
Но здесь, конечно, огрехи — есть, причём огрехи разного рода, начиная от, прошу прощения, чисто школьных — потому что я первый раз в жизни увидел такой оригинальный знак препинания: многоточие, а после него восклицательный знак. (Смех в аудитории.) В русском языке вообще-то делается совсем иначе: ставится восклицательный знак, а потом две точки. Начиная с этого, а дальше есть стилистические — «сделав дела»... ну, прошу прощения, тоже красиво.
Н. Витько: «Пенсия подешевела», я вспомнила.
А. Балабуха: Да-да-да.
Б. Богданов: «Пенсия подешевела»?
Н. Витько: «Пенсия дешевела быстрее», чем что-то там.
Б. Богданов: Наоборот: «техника быстрее, чем пенсия».
Н. Витько: «Техника дешевела быстрее, чем пенсия». Короче, пенсия не может дешеветь. И цены не могут дешеветь.
А. Балабуха: Да.
С. Удалин: Цены могут дешеветь.
Н. Витько: Нет.
Из аудитории: Деньги могут, а пенсия нет.
А. Балабуха: Нет, деньги дешеветь могут, действительно.
Н. Витько: Деньги — да.
А. Балабуха: Просто неудачно, там словечко подобрать поточнее. Как раз сама по себе формулировка, идея этого представления — очень хороша, мне понравилась, но неточное слово одно. Действительно, я с вами согласен, не без огрехов, но — в целом да.
Н. Витько: По поводу собственно существа рассказа — в целом мне рассказ понравился, я его прочитала не без удовольствия, единственное, что всё-таки мне вывод показался недостаточно обоснованным. То есть: сначала нам долго показывают, как он, герой увлечён своим фотографическим делом, он собирает то, собирает сё, тратит кучу денег на этот самый объектив — и в конечном счёте мы в конце имеем перевёртыш, когда он делает выбор в пользу того, от чего он в принципе когда-то отказался. Почему он это делает — я так и не поняла.
Б. Богданов: (...) А ведь объектив-то у него никуда не делся, он остался.
Н. Витько: Это понятно.
Б. Богданов: Он просто испугался посмотреть вперёд, как его письмо будет воспринято.
Н. Витько: Мне показалось это неубедительным. Скажем так, с психологической точки зрения неубедительным.
А. Балабуха: У меня такое подозрение, что то, что вы сказали, это сформулированное, более развёрнутое и другими словами примерно то, о чём говорила Оля (Николаева) касательно приоритетов. Так?
Н. Витько: Оля сказала про то, что ей не близка идея такая, а мне она показалась (дальше неразборчиво).
А. Балабуха: Я согласен, просто в принципе вы с разных сторон, но нащупываете одно. Просто по-разному, вы разные люди и со своими разными приоритетами.
Н. Витько: В общем, у меня всё.
А. Балабуха: Так, кто-то ещё что-нибудь хочет сказать? Ну, хорошо... Так, Саш (к А. Петрову), вы хотите что-нибудь сказать?
А. Петров: Про этот рассказ я воздержусь что-либо говорить, потому что... честно скажу, над этим рассказом... я его читал, но я над ним особо не думал, не размышлял, не анализировал. Видимо, возможно, дело в том, что чем-то он меня не зацепил. Он добротен, он приятен, очень интересные в нём попадаются словесные конструкции, ай да автор...
А. Балабуха: Да, есть, есть.
А. Петров: ...ай да молодец, здорово — но как-то в целом меня эта история оставила равнодушным, потому что после этого рассказа я не размышлял. Где я размышлял — там я могу что-то сказать.
Из аудитории: Послевкусия нет, да?
А. Петров: Послемыслия, я бы сказал. (Смех в аудитории.) То есть я когда читал рассказ, думал о чём-то другом. Затрудняюсь. А вот так как-то импровизировать, говорить слова ради слов смысла нету. Вот. Поэтому давайте я вам лучше про другой рассказ скажу. (...)
А. Балабуха: Дойдём, дойдём. Ну, давайте по поводу этого рассказа я скажу. В общем, действительно обе дамы ударили в точку, причём, я бы даже сказал, в хронологической последовательности. Фокус в чём: сама по себе вот эта вот концепция, сами эти приоритеты, эта расстановка приоритетов — она действительно не вызывает доверия, потому что, мне кажется, здесь проступила некоторая искусственность, подчинение вот этому вот заданному условию — нужно было обеспечить некий слом, быстрый. А куда слом? — то идёт поначалу по восходящей описание увлечённости, но оказывается — ах. Но! — слом-то интересен тогда, когда он не возвращает назад, понимаете? А здесь слом возвращает назад. Это возможная вещь. Но тогда она нуждается в большей обоснованности. Если эта обоснованность будет — вы даже сможете принять такую систему приоритетов.
Поэтому на самом деле, с одной стороны, — я уже сказал, и я повторяю — я не удивился, что этот рассказ занял первое место, мне понравился он в целом; но я считаю, что если бы, скажем, ну вот так получилось бы, что делали бы какой-нибудь сборник, и я был бы, не дай господь, составителем и редактором, — я бы заставил автора его доработать. И получилось бы действительно хорошо. А сейчас это, так сказать... ну, не знаю, уж самое ли лучшее, мне трудно судить, не хочу говорить о критериях работы жюри и прочем — скажем так, это одно из лучших из того, что здесь есть, но может стать ещё лучше, и это факт. И это видно, за счёт чего сделать, на самом деле, вот в чём фокус.
А. Петров: Кстати, ещё есть один такой момент, некий такой внетекстовый фактор, который относится не только к этому рассказу, а, пожалуй, к большинству из этих рассказов: дело в том, что все эти рассказы — они писались на одну заданную тему, и так или иначе где-то она прослеживается, где-то она притянута за уши. Тема звучала следующим образом: «Резкая смена образа жизни» — то есть что-то резко меняется, и герой вынужден как-то либо адаптироваться, либо не адаптироваться. Поэтому где-то, в каких-то рассказах трактовка этой темы удачна...
А. Балабуха: У кого-то удачно, у кого-то не очень, да, конечно.
А. Петров: ...в других пристёгана белыми нитками. Поэтому пришитые к концу морали иногда...
А. Балабуха: Здесь, слава богу, как раз нет пришитой к концу морали, это плюс рассказа, а минус в чём, смотрите: что происходит: сперва идёт нерезкая, плавная, но тем не менее смена образа жизни, когда у него смещаются приоритеты, и вот эта самая фототехника становится на первом месте, и жену любимую — и ту вытесняет нафиг...
А. Петров: Мне вспоминается это... «Роковые яйца», профессор Персиков...
А. Балабуха: Тут можно и ещё двадцать примеров привести, но это хорошо здесь сделано. На таком простом, бытовом уровне сделано хорошо, действительном — причём без лишних как раз слов, без лишнего психологизма, без лишних соплей, извините. Вот это сделано нормально. Но когда потом вот этот слом происходит, то оказывается — одно из двух: либо получается, что вообще всё это зря, потому что главный приоритет — там; а если это было... но, между прочим, давайте разовьём идею: но если бы этого не было, то как бы он смог без оного объективу сам у себя выяснить, что же для него главное? То есть, понимаете, одно другому противоречит, на самом деле.
И, кроме того, вот эта вот резкая смена образа жизни его бросает обратно, то есть она его возвращает к прежнему образу жизни, а не вводит в новый. (Разводит руками.) Тоже. В принципе, можно и это — когда двойной слом, это даже очень интересно. Как бы дважды выполненное задание конкурса.
Б. Богданов: Но его надо обыграть.
А. Балабуха: Вот! — но это надо обыграть, это надо сделать. Вот и всё. А сделать это можно, и, на мой взгляд, простите, даже не шибко сложно. И вам это абсолютно по зубам, судя по этому тексту.
(Продолжение следует.)
цитировать
свернуть ветку
