Думаете легко рассказать страшную сказку? Ее ведь надо начать. Вот о чем будет она? О любви? Скучно. Тогда какая это сказка! Для взрослых басня! Но это ведь, как посмотреть с другой-то стороны… ведь о чем не рассказывай, все равно про любовь выйдет! Как не вертись, а тема извечная, увечная…Про любовь значит? Ну и пускай!.. Слушайте, дети…
Давно это было. Тогда тополи, что растут на соседнем дворе, еще семечками были, а родители старой Жульки, и не знали, что у них родится такая славная черно-белая девочка. Да что там! Они и друг друга не знали, потому что самих не было. Щенятами их родители были. Вот прям, как вы сейчас. Такие же лопоухие.
Тогда стояла весна. Холодно было, снег не желал таять, и даже солнышко ежилось от ветров и метелей. Конец апреля, и ни одной птицы! Ни пухлых, нагловатых снегирей, ни драчливых грачей. Даже зимние, привычные к непогоде голуби и те попрятались. Только сороки и правили воздухом. Из дома мы все выходили лишь на работу да по нужде крайней. Обычно вечера так проводили: усядемся в одной комнате и молчим. Ни компьютеров, ни телевизоров еще не было. Не придумали их еще. А читать не хотелось. Кто-то может и пробовал, но бросал быстро. Все книги в доме какие-то не такие были. Или веселые до неприличия или грустные. Прочитаешь так пару глав веселой, на улицу выглянешь, и аж зло берет. Будто одно вранье читал, ведь не может же быть, чтобы где-то все хорошо и светло было, а где-то такая же пакость, как и у нас. Не должно быть такого. Неправильно это. А грустную, и так читать нерадостно, а когда кругом одна тоска, и говорить нечего.
Старики волновались, что настоящая весна никогда не придет. Так зима и останется. Не оживут зеленью деревья, не взойдет трава под снегом. Не стихнет этот грубый, злой ветер. Когда кто-то из них начинал вот так вот ворчать, на него сразу все шикать принимались. Нечего беду наговаривать, и так тошно.
И вот однажды, когда каждый из нас, уткнувшись в свои мысли, провожал ненужное время – всплакнул тихий, почти невнятный звук скрипки. Да-да!.. Первая нота, вторая…Перекинувшись взглядами, мы припали к тишине, перебирая ее всем своим существом, вычленяя чудные трели.
Я, знаете, до сих пор помню те свои ощущения.
Полумрак комнаты притаил нас, только младшая моя сестренка выделяется в уголке. Укутанная в платок, водит пальчиком по окошку, и я на своем месте чувствую холод стекла и дыхание приближающейся ночи. Все, как фигуры застывшие. Боязно мне. Так глянешь на брата или отца, и кажется, будто чужой это кто-то! И силишься закричать, да не можешь. Разум не позволяет. Внутри все липким делается, и время застывает. Вот только сейчас оно бежало, утро торопилось превратиться в день, потом в вечер, как сейчас замерло. Будто оса, увязнувшая в варенье, время еще дышит, но не может даже моргнуть минуткой. Ох, как и страшно было это чувствовать! И, наверное, уже на пике, когда страх грозился перейти в безумие, я услышал пиликанье скрипки. Все мы услышали.
Такое нежное стрекотание, родное… и чужое все отступило. Честное слово, ребятки. Мягкими всполохами ложились звуки на душу. Запах лежалого сена, свечки… Ноты то замирали, падая в тишину, то выбирались наружу.
— Сверчок, — протянул дедушка. – Добро играет, хорошо, — добавил он, и я чувствовал его улыбку и на своем лице. Сверчок…
Холода потом длились с неделю. Но страх, что весна не придет больше никого не травил в нашем доме. И хотя мы ничего не говорили о сверчке друг другу, но каждый вечер ждали его выступления. С приходом тепла, правда, такое происходило все реже и реже. Шумели громче и веселей, да и некогда стало. То одно сделать нужно, то другое. И забылся сверчок. Только ночами, когда вдруг просыпался я, встревоженный былым страхом, успокоить меня мог лишь он. Тут, здесь сверчок…и словно отваливался камень от сердца, и становилось легче дышать.
Большие, черные глаза, обведенные карамельной патокой. Тонкие завитые усики-ушки и мудрый взгляд. Так представлял я сверчка, дети. И если вы когда-то его увидите, то не пугайте, а просто послушайте…
Почему про любовь эта сказка? А подумайте, а коли не поймете, значит маленькие еще.