Так какое же имя у волка? (О романе Татьяны Томах «Имя твоего волка»)

Есть в мире вещи – приходится согласиться с автором – есть события, поступки, слова, возможно, даже мысли, которые уже нельзя отменить, переиграть, исправить. Нельзя, даже если сам автор всю книгу пытается убедить читателя (и себя тоже, себя – в первую очередь), что всё-таки можно. Даже если понимаешь, что это неправильно, несправедливо, жестоко. И самое страшное – когда это ещё не произошло, но обязательно, неизбежно, непоправимо произойдёт, и ты откуда-то точно знаешь, что произойдёт, но ничего уже не можешь изменить. Только ждать, только надеяться на чудо.

Вот и с этой книгой – такая же история. Едва прочитав коротенькое вступление, «пред-сложие», как назвала его сама Татьяна Томах – необычное, яркое, щемяще-тревожное и при этом удивительно светлое, восхитительное, одним словом – я уже знал, что книга мне не понравится. Но ведь это же несправедливо, глупо, абсурдно! Когда порой хочется волком взвыть, оттого что в руки тебе упорно попадаются десятки тусклых, вторичных, беспомощных, убогих сочинений, когда, открывая очередной том, с замиранием сердца ждёшь: а вдруг на этот раз повезёт, и ты случайно наткнёшься на что-то особенное, настоящее, то, ради чего только и стоит читать, И вот ты находишь такую книгу и понимаешь – нет, пока ещё только предчувствуешь – тебе она не понравится!

Может быть, я просто отвык от хорошей литературы, разучился её понимать, воспринимать, восхищаться ею, может быть, я никогда и не любил её по-настоящему? Не исключено. Но проблема не только в этом. Испытав катарсис уже на первых страницах, поневоле задумаешься, испугаешься – а что же будет дальше? О чём ещё – уже сказав ТАКОЕ – собирается писать автор? А она, оказывается, и дальше собирается писать так же и о том же. И вот в этом «так же» и скрывается главная опасность.

Но сначала о том, как именно «так же». Если сказать коротко, то невероятно талантливо. Давненько я ничего похожего не читывал. И дело не в каких-то там особых профессиональных приёмах, а в способности автора воспринимать окружающий мир во всех его проявлениях и передать это своё восприятие читателю. Читая книгу, ты видишь глазами героя, слышишь его ушами, вместе с ним чувствуешь вкус, запах, и – дурацкое, конечно, словосочетание, но никак не подобрать ему замену – испытываешь те же тактильные ощущения. О том, что испытываешь те же эмоции, что и герои, наверное, можно было и не говорить. Живёшь в этом мире, в этом герое,чёрт возьми!

Впрочем, и о технике тоже стоит поговорить. О манере письма. Автор с удивительной для дебютанта уверенностью работает с повторами, использует их в своих целях. Описывая одну и ту же ситуацию в восприятии разных персонажей, разные ситуации со схожим эмоциональным подтекстом, вставляя в описание фрагменты воспоминаний, снов, предчувствий. Сплетая сложную, затейливую вязь, показывающую – во многом, благодаря именно повторам  – как из одного поступка неизбежно вырастает другой, как равнодушие переходит в жестокость, минутная слабость превращается в предательство, а мимолётное сочувствие рождает любовь. Нет, увы, не получается у меня передать эти ощущения. Но попробуйте просто поверить – у самого автора получается.

Правда, читается при этом книга очень медленно, трудно. Нужно примерить каждую фразу на себя, пропустить через собственное восприятие, понюхать, попробовать на язык, потрогать. Это требует от читателя определённой работы, но иначе читать именно эту книгу – бессмысленно. Именно этим она отличается от прочих, ничего не требующих, не напрягающих, но, наверное, как раз поэтому и оставляющих тебя равнодушным.

Однако пора бы уже самому себе напомнить свои же собственные слова: книга мне не понравилась. Как? Почему? Если всё на самом деле так, как я расписываю – разве может не понравиться ТАКАЯ книга? Может. И я даже попытаюсь объяснить этот феномен.

Дело в том, что автор, однажды взяв необычайно высокую, пронзительную ноту, пытается растянуть её на всю книгу. И можно даже сказать, что это ей удаётся. Только сама нота уже не воспринимается, как нечто волшебное, сказочно-прекрасное. Надоедает она, откровенно говоря. В коротком рассказе такая одновысотность звучала бы замечательно, но в романе… в романе читателю бывает необходимо взять паузу, дать отдых своим барабанным перепонкам. Иначе он элементарно перестаёт воспринимать эту высоту. В лучшем случае – услышит невнятный, монотонный шум.

Точно так же и язык повествования – чудесный язык, до предела насыщенный образами и эмоциями – на протяжении всей книги не меняется, и со временем к нему привыкаешь. Читать, безусловно, становится легче, но ведь привыкание как раз и означает, что читатель перестаёт воспринимать его как что-то особенное, заслуживающее внимания, той работы, которую необходимо проделать, чтобы ощутить всю его красоту. И, конечно же, перестаёт работать, реагируя только на внешнее, видимое невооружённым глазом развитие сюжета. А сюжетом в наше время удивить трудно.

И ещё один момент: вероятно, в понимании автора, даже самое крохотное, малюсенькое зло всё равно остаётся Злом. Невыполненное обещание равносильно предательству, бездействие – соучастию в убийстве. Поэтому и описываются они с одинаковым эмоциональным накалом. Но для читателя… ладно, не будем всё валить на абстрактного читателя – для меня замученный котёнок всё-таки не равен сожжённому заживо человеку. То есть, умом-то я понимаю, что одно вырастает из другого, но испытать одинаковое потрясение от этих двух жестокостей – увы, не способен. А сама манера повествования как бы стремится уравнять эти два события, и уравнивание происходит, но… по меньшему потрясению – не забывайте ещё и про упомянутое выше привыкание. И в результате даже в самые трагические мгновения книги, когда по идее сердце должно разрывать от жалости, негодования и ли ещё чего-то подобного – таки нет, не разрывает. Фазана – жалко, волка – жалко, и мать героини – тоже жалко. Тоже. И только.

Нет, я не готов рекомендовать автору какой-то рецепт избавления от этой одновысотности впечатлений. Не имею я морального права давать такие советы, подсказывать, как в подобных случаях принято поступать. Во-первых, мало кому посчастливилось столкнуться в своём творчестве именно с такими затруднениями. А во-вторых, я вовсе не хочу, чтобы Татьяна Томах стала писать «как все». Пусть лучше после прочтения её книг остаётся чувство разочарования, обманутых надежд, но только не равнодушие. Есть вещи, которые мы не можем изменить. Только ждать и надеяться, что автор сама поймёт, что в этой книге было не так, и напишет другую, сохранившую достоинства первой, но лишённую её недостатков. Ух, что это будет за книга!

Вот только «волка» всё равно жаль. Впечатление о нём уже не изменишь. Книга, которая по всем задаткам должна была запомниться на долгие годы, прошла практически незамеченной, и не только читатель в этом виноват. Никто так и не расслышал имя волка, а значит, оно и не было названо.