(Здесь продолжается разбор рассказа, имя автора которого я спрятал за инициалами И.Т.)
С. Логинов: Так, вот опять пример инверсии и опять, кстати, где-то на грани. Вот ходит на грани фола... «Деньги есть деньги, — пожал плечами я, — Это обычный бизнес». Во-первых, получается здесь, что пожатие плечами это обычный бизнес. Как только человек останавливается, перечитывает фразу, он понимает, что хотел сказать автор. Но, тем не менее, читаться должно так, чтобы не приходилось останавливаться и разгадывать шарады. Да, конечно, «деньги есть деньги» — можно это пожать плечами, хотя фраза тоже длинноватая. Я говорю: на грани, на грани, ходит окольными путями.
«Подземный этаж, в котором мы очутились, спустившись по лестнице, оказался неожиданно велик для палаты исполнения приговоров». Длинное, сколько лишних слов... Во-первых, как можно «в этаже» очутиться?
И.Т.: В подземном...
С. Логинов: Здесь просто-напросто взять, и лишние слова убирать. Вот тот самый пример, где я говорю: пальчиками закрывать, закрывать, закрывать, закрывать — и вы увидите, что если вы здесь вычеркнете штук шесть слов в этой фразе — фраза станет более жёсткой. «Подземный этаж, где мы очутились, оказался неожиданно велик для палаты исполнения приговоров». А вот слово «вариант», наверное, просто неудачно. Не относится это слово к строениям. «Мне приходилось бывать в разных вариантах палат». Тут надо написать по-другому, это слово не отсюда.
«Как оказалось, внутри самого коридора дежурили, зыркая злыми взглядами, охранники-карабинеры». А то он не знает, что приговорённые к смертной казни охраняются? Он первый раз?..
А. Кубатиев: «Зыркают взглядом» — это здорово.
С. Логинов: «Зыркают взглядом» — это, соответственно, ещё. «Как оказалось, и как объяснил мне Джордж» — вот короткие мусорные слова, они идут не парами, а иной раз десятками подряд. Как включится автор на «что» — и начнёт «чтокать». У вас они спаренные всего лишь, до десятков вы не доходите, чувство вкуса, так сказать, бунтует — но, тем не менее, есть. Вот, пожалуйста: «мне», ещё раз «мне»... ещё раз «мне».
«Наш клиент там, в последней камере, — сказал мне Буш-младший, щурясь от света неоновой лампы». Это человеку говорят, что «приговорённый — он там». «Наш клиент там...» Кстати — кстати! — это действительно клиент, поскольку он высказал желание подвергнуться смертной казни, о чём мы ещё не знаем, и поэтому вот такого рода странные фразы обязаны здесь быть, это как реперная точка. Но тогда уж извольте, чтобы все остальные фразы были выверены. Если фраза остальная неточная, аляповатая и так далее — то вот эта реперная точка воспринимается не как реперная точка, а как очередной ляп, и вы начинаете портить. Вот чтобы как с первой фразой, вот так же всё было выдержано до последней. Тогда «наш клиент» будет необходимой фразой.
Из аудитории: Даже «наш» лишнее.
С. Логинов: Да, вот «наш» — лишнее, да, конечно. Тем более «сказал мне». «Ну ладно, я не пойду туда»... «Да брось, — хлопнул я его по плечу». Вот здесь, по-моему — мне кажется — уже перейдена граница вот этой самой инверсии.
Из аудитории: (Как-то возражают.)
С. Логинов: Нет. Ну... так, хлопните меня по плечу «да брось». Вообще говоря, мне кажется, здесь надо: «Да брось, — я хлопнул его по плечу»... нет, совсем гнусно звучит фраза, это «рыба»... Но всё-таки, наверное, здесь правильней...
А вот дальше: явился товарищ, явился исполнять приговор, беседует со своим старым, так сказать, приятелем, который этой тюрьмой заведует. Все всё знают — но вновь не выдерживает автор и сообщает: «Каждый человек достоин права на жизнь и, что гораздо более важно, права на прощение. Это гарантирует Конституция Унитарной Республики».
А вот тут пошла фраза вообще анекдотическая: «Тут я развёл для него руками». Это надо перечитывать медленно, внимательно, и самому такие вещи выискивать. Тем более что умеет.
И.Т.: (Неразборчиво, говорит, вроде, о том, что торопился.)
С. Логинов: Так всё равно, прочитать-то таки надо успевать.
А есть ещё замечательное слово, которое какие-то несчастные сорок лет назад существовало в русском языке только как спецмедицинский термин; когда хирург делает операцию, он может делать разрез кнутри, он может делать разрез кнаружи, и он может делать разрез вовнутрь. Другого значения у слова «вовнутрь», кроме движения скальпеля, не было — но в словарях слово было отмечено. И вот наши дорогие друзья-братья венгры выпустили автобус «Икарус», у которого была надпись: «Осторожно, вовнутрь открывается» — хотя ничего он там не вскрывал, никакой внутренней полости. И поехало это слово — вместо слова «внутрь» употребляют многие «вовнутрь». «Я прохожу вовнутрь зоны смертников за решётку». Это самая обычная, к сожалению, уже общая, неграмотность. Я, например, — лично я — никогда не употребляю уже общеупотребительной ошибки «надо мной довлеет». Довлеть может только «кому», или довлеть может только «что», а «над чем» довлеть не может. То же самое «вовнутрь» — это только вскрытие полости, если всерьёз.
И.Т.: То есть «внутрь» нужно?
С. Логинов: Да, «внутрь», конечно. «Я опускаю свой прокураторский чемодан» — а он мог опустить чужой прокураторский? Ну это уже многократно говорилось, я просто что-то опять...
Итак, он заходит — а клиент уже подготовлен... Вот если совершается смертная казнь, то моральный ущерб не столько даже палачу, сколько тому, кто клиента к казни готовит: кто ему, простите, волосы состригает, если вешать будут, там рубаху даёт без ворота, ещё что-то, и ещё что-то, и ещё что-то. У них психологическая травма ещё больше. Тот, кто раздевает этого человека догола (он полностью обнажён) кто приковывает его к этому креслу... — это тоже работа палача. На всякий случай автор снимает вот самые-то тяжёлые вещи, психологически самые тяжёлые вещи. Вот сидит человек — «Собирайся, девушка, пора!» (помните «Девушка и Смерть»?). Вот это-то, пожалуй, самая трудная часть работы — обошёл... обошёл, испугался взглянуть в глаза действительности. Ну, когда он уже привязанный, когда он уже не рыпается, тут уже можно начинать доставать «множество безобразных железных инструментов», и так далее, которые будут там что-то соскребать, что-то отрывать и так далее.
(...) «Принцип талиона» — то есть «око за око, зуб за зуб». Товарищ вот этот убил семнадцать там или сколько-то, не помню уже, человек. Причём убил их чрезвычайно жестокими способами. И вот теперь этого товарища... То есть его взяли, поскольку гуманисты, и посадили в тюрьму, где он должен отсидеть там сколько-то тысяч, миллионов, не знаю, лет. Страна у нас очень странная, ездят на паромобилях, а биология на необычайно высоком уровне, как мы выясняем, люди практически бессмертные, а убитых можно оживить. Поэтому те, кого он когда-то, скажем, изнасиловал и потом придушил — да, их оживили, и как бы смертной казни не полагается. Но изволь за это дело отсидеть свои там тридцать лет или пятьдесят лет. А он убил семнадцать человек. За это там, простите, просидишь в тюрьме восемьсот или не знаю, сколько... Но можно получить и прощение. Товарищ говорит: «Да, я убил семнадцать человек вот такими варварскими способами — убивайте меня семнадцать раз подряд». И вот приходит человек... подберите ему другое название, не «прокуратор» он... приходит этот человек — и убивает его зверским способом. После чего товарища оживляют, снова на этот стул, и он его убивает так: «А следующему ты живот вспорол? — та-ак (изображает)... Кишки вымотал? — та-ак (изображает)... Ага, глазки выколол? — вот теперь и глазки тебе...» — умер наконец. Так, оживили. «А четвёртого ты...» Действительно, работа крайне мясницкая. И идёт это только по желанию клиента — вот где мы узнаём, что да, он действительно клиент. Он испугался: «Я не могу выдержать восемьсот лет одиночки, тюремного заключения. Давайте лучше меня семнадцать раз зарежьте самым болезненным способом, после чего я буду прощён».
Из аудитории: А обязательно подряд там было? Может, через год?
С. Логинов: Не знаю, не знаю, это вопрос к автору.
Из аудитории: А что, это не отображено в рассказе никак?
С. Логинов: Нет, не отображено. Там начинается с того, что он первого застрелил вот таким способом — этот говорит: «Ну ладно, приступаем. Вот тебе — кш! — в коленную чашечку, вот тебе — кш! — в промежность, а вот... Ну ладно...» — Пришло время, так, секундомер, ага, так-так-так... Тот орёт: «А-а-а!» «Ага, готово — бух! — вот тебе в лоб». (...)
То есть идея — идея, честно говоря, сомнительная, но для рассказа... может быть. Сомнительная, но сильная. Но зато и показывать её надо — в исполнении сомнительности быть не должно.
Из аудитории: А заключается в том, что последний пятнадцатый раз он должен выполнить роль палача?
С. Логинов: Ну уж не знаю уж. В общем, как это называется, сколько он людей каким способом убил — столько раз его самого и убивают.
Так, где-то здесь... А вот как оживляют. И***, можно вопрос: что такое «клонирование»?
И.Т.: (Что-то отвечает.)
С. Логинов: А почему вы употребляете это слово? Нелюбимый мной Лев Николаевич Толстой сказал однажды, что автора, хотя бы раз допустившего употребление слова, значения которого он не может объяснить, следует пороть плетьми на площади и запрещать ему впредь писать. Дело в том, что «клонирование» — это, простите, выращивание абсолютно идентичного организма. Вот мы берём клетку, стволовую клетку, вот она развивается, вот мы её помещаем в матку к женщине, вот женщина носит эту клетку, не имеющую к ней лично никакого отношения, девять месяцев, через девять месяцев — уа-уа! — рождается младенец, который обладает абсолютно тем же генетическим набором, что и человек-донор, которого клонируют. После этого его надо растить, после этого он вырастет нормальным человеком, который ничего не помнит о том, что делал его донор, а потом мы его за злодеяния...
И.Т.: Там же это написано, «клоническая реинкарнация». Вообще, на самом деле, это за гранью рассказа находится.
С. Логинов: Да, это за гранью рассказа. Тут сказано, что есть некоторая реинкарнация, но слово «клонирование» ко всей этой, так сказать, штуке не имеет никакого отношения.
И.Т.: Это сегодняшнее клонирование не имеет. Может, клонирование послезавтрашнего дня будет...
С. Логинов: Возможно, послезавтра словом «стул» будет обозначаться вовсе не, так сказать, испражнение человека и не штука для сидения, а особо, так сказать...
И.Т.: (...) в фантастических фильмах и в фантастических рассказах уже стало общеупотребимым использование «клонирования» именно в смысле полного аналога, в том числе интеллектуального.
А. Кубатиев: Ну, это уже миф.
Из аудитории: Если информация остаётся за рамками произведения, значит, этой информации нет...
А. Кубатиев: Святослав Владимирович, а за сексуальные преступления в этом мире как наказывают, там не прописано?
С. Логинов: Это к автору. Подробно этого не прописано.
Из аудитории: Можно вопрос, вернее, замечание? Сам принцип «око за око» это да, а вот многократное наказание с последующим оживлением мне уже встречалось, причём неоднократно. Сборник «Сирена», выходил в 90-х, три томика, — там вот точно был отличный рассказ, автора сам не помню, кто-то из классиков американских...
А. Кубатиев: Бестер, наверное.
Из аудитории: Вот... может быть, да-да, скорее всего, это он и есть.
С. Логинов: А, ну этой вещи я не читал, поэтому тут сказать не могу... А вот такой момент: ни в коем случае, когда доходит до вот таких вот самых пиковых моментов, нельзя выражаться высоким штилем. «Самых первых...» — кстати вот, посмотрите, какая корявая фраза. «Самых первых из своих жертв проклятый ублюдок Рамон убил почти восемь лет назад». Помимо того, что фраза корява до невозможности, «проклятый ублюдок» в устах человека, который пришёл, видит его голым и начинает стрелять ему сначала в коленную чашечку, потом в промежность, — вот он не должен употреблять такие вещи. «Рамон будет стенать под моими руками!» (Веселье в аудитории.)
Из аудитории: «Стенать» — это другое немножко.
А. Кубатиев: Стенать — это же святое дело, привет Берднику.
С. Логинов: Да-да-да, привет Берднику. «Стенает под властью железного диктатора». Опять звукопись: «Свободный и искупивший вину»... «ыййискупивший вину». «Чистый перед законом как девственная невеста на брачном ложе». И***, ну почему вдруг вам чувство вкуса изменило в самую важную минуту?
И.Т.: Мне хотелось добавить пафоса (...)
С. Логинов: Пафос? Пожалуйста, в Грецию, там есть остров Пафос, единственное место, где можно. Не надо, не надо пафоса. Автор, пишущий страшилки, не должен употреблять слово «страшно» — слово «страшно» должен читатель сказать. Автор не должен в такие минуты переходить на пафос. Не надо.
Ну ладно, вот он стенает под руками... «Да, мистер Буш, это и есть справедливость». Хорошо, он это произнёс... Да, тут у меня ещё записано: зачем «прокуратор»? зачем «привИдение приговора»?.. Перехожу на пафос. И***, у вас есть замечательные фразы, вы показываете, что вы можете, — при этом масса стандартных ошибок, которые исправляются обычным сидением над рассказом и внимательным его чтением. Такие вещи вы должны выправлять сами, не оставляя их редактору, это, так сказать, всё делается. Ну и... писать автор может, поэтому стрелять... ну, в коленную чашечку, может быть, садану, а в остальные места обожду пока...
Из аудитории: Заставлять редактировать что-то страшное.
С. Логинов: Да, или заставить его редактировать... Алан, ты хочешь что-то сказать?
А. Кубатиев: Да, я хочу очень быстро, опять же, заметить... просто всё настолько интересно (...) значит, вот тут и Святослав Владимирович, мы с ним как два старых упряжных мерина тянем всё время одну и ту же телегу. Знаете, если знать больше о том, о чём пишешь, — всегда больше возможностей сделать лучше то, что ты делаешь. Вот два самых таких... навскидку замечания. Первое: у И*** палач — это только воплотитель кары. Дело в том, что очень существенный опыт медицины был накоплен именно в среде палачей. Он не только должен был суставы вывернуть, но на следующий день их вправить, чтобы приготовить снова к допросу. Они великолепно лечили ожоги, они составляли потрясающие лекарства, которые официальная медицина делать не могла, не умела, просто не знали, как это делают. Они всё эмпирически это делали — но делали. Второе...
С. Логинов: Если у палача погибал человек во время пытки — палач сам отправлялся под пытку.
А. Кубатиев: ...Первое. Второе: вот опять, то же... то есть между этими двумя замечаниями очень много ещё может поместиться, я просто не буду ваше время съедать. Во Франции палач официально именовался совершенно потрясающим термином: он назывался «l'executeur des hautes ?uvres» — «исполнитель высоких дел». Как можно было поиграть со словом «исполнитель» (...) с семантической многозначностью...
С. Логинов: А ты не подсказывай! Вот он должен был сам это придумать, найти. (...) Да-да-да, вместо «прокуратора» — «исполнитель», я этого не вякал, а сидел, молчал. Это должен был И*** сам найти.
А. Кубатиев: (...) превращается вдруг совершенно неожиданно для нас, и в этом футляре для гитары, как в этом фильме с Бандерасом, совершенно другие вещи лежат. Даже это можно было бы сделать. Ещё раз говорю: вот меня это безумно раздражает, когда мне приходится с исходными текстами работать. Зачем... ну просто не захотел узнать всё, что уже об этом известно, и создать своё. Вот попытка поворот сделать этой темы — была, но это попытка с негодными средствами.
(Продолжение следует.)
цитировать
свернуть ветку