«Современная массовая культура — это когда небогатые люди продают совсем бедным свои размышления о жизни богатых, очень богатых и сказочно богатых.»

Очередной рассказ Сборника «П5» начинается с проверки пословицы «деньги липнут к деньгам». Позже, помимо коммерсанта, к исследованию присоединяется физик-теоретик, а следом уже и ФСБ. Довольно интересной получилась идея о том, как обычный человек, внезапно переходящий огромный порог своего финансового состояния, оказывается в некоем пространстве, сравнимом по свойствам с черной дырой. Его воспоминания невозможно извлечь, ибо когда он выходит из этой черной дыры, воспоминания заполняются своеобразной «ложной памятью». Забавно было наблюдать, как проводятся эксперименты по внезапному награждению огромным капиталом специально выбранных лейтенантов ФСБ. Особенно понравилась следующая фраза, которую грех не процитировать:

«В течение всего эксперимента баблонавты вели образ жизни богатых сибаритов – носились над континентами в переделанных в летающие дворцы «боингах», пили редкие вина, катались на яхтах, играли в казино, передавали генетическую информацию нежнейшим существам, которые продают себя так дорого, что это уже похоже на любовь, – словом, не отказывали себе ни в чем.»

Рассказ безумно интересен. События сменяются веером, сюжет, близкий к безумию, затягивает, шуточки веселят. Если искать какие-то аналогии, то в голову сразу же приходят Симпсоны 2000-х годов. Такое же лёгкое безумие, те же бесконечные сюжетные повороты.

Кроме того, следует отметить один любопытный факт. Журналист Бисинский, как утверждают знатоки, отсылка к реальному человеку Павлу Басинскому, писателю и литературному критику, автору книги «Лев Толстой: Бегство из рая», человеку, который жёстко критиковал раннее, любимое многими, творчество Пелевина и, если верить документальному фильму, преподавал Виктору Олеговичу в лит. институте. За эту критику ему и довелось стать персонажем «Поколения П» и данного рассказа. В «Пэйнболе» роль его более существенна, но судьба также печальна.

Рассказ заслуживает внимание всех, кому не безразлична история нашей страны в 90-е годы.

Не понравился рассказ. Аннотация обещала историю о генерале ГИБДД, увлекшемся оккультизмом и некромантией. Один из лаборантов написал, что рассказ о каше в головах. А мне показалось, что каша в повествовании: столько всего намешано, что не укладывается в целую стройную картину, слишком много кусочных составляющих, да, даже для произведения малой прозы. Причем всё это, на данном этапе автора уже настолько вторично, что я аж загрустил.. Были уже и «Мардонги», и «Македонская критика французской мысли», и обе те рассказа были даже лучше. А здесь... не знаю. История о политическом карьерном пути ведется весьма опосредованно, через кучу горок и холмов. А от этого становится скучно. Есть и удачные моменты, например, Хайдеггер и сам прах сотрудников, подмешанный в «лежачие полицейские». Но в основном, рассказ — чистой воды посредственное творение для автора.

Представления, которые демонстрирует фокусник трем главным героям, вроде бы ничем особенным не выделяются, обычные трюки, фокусы. Но как же приятно это описано.. Особенно реакция бывалого Алексея Ивановича, комментирующего каждый фокус: то второй платок, то второй свиток, то на леске подвешена кукла, и пр. Тем забавнее выглядит эпизод с часами Алексея Ивановича:) Довыпендривался, что называется.

С точки зрения глубины, в рассказе есть над чем задуматься. Например, о лимите чудесного для каждого человека. Что у каждого человека есть свой предел видимых чудес, после которого его уже не удивишь и не поразишь. Или, например, о фокусниках. Вот вам кажется, что вы уже разгадали все фокусы, всё знаете, так сказать, просекли всю фишку... А вам не приходило в голову, что вас специально вели за нос, дабы создать у вас ощущение ликования и замыливания внимания? С фокусниками надо быть внимательным, да и не только с ними, конечно же.

Финал стандартен для автора. Двойственность бытия, много раз использованная Пелевиным в ранних работах возвращается. Для недавнего читателя — это здорово, для уже знакомого с автором — как само собой разумеющееся.

Под колёсами любви.

Это знала Ева, это знал Адам.

Колёса любви едут прямо по нам.

И на каждой спине виден след колеи,

Мы ложимся, как хворост,

Под колёса любви.

«Колеса любви» Наутилус Помпилиус

- такие вот песни, наряду с гимном СССР на английском языке, поют прекрасные кариатиды в малахитовом зале...

Ничто так не радует человека, как возможность унизить другого человека настолько, чтобы он стал вещью, предметом интерьера, и лишь изредка становился живым, да и то, только для того, чтобы удовлетворить потребности первого.

Молодая московская девушка Лена проходит большой конкурс на высокооплачиваемую работу, как позже выясняется, в качестве поющей кариатиды: четыре девушки в смене обмазываются зеленой краской и по двое суток выполняют для посетителей-олигархов роль живых статуй в одном из залов, также, если необходимо, делают всё, что от них потребуют клиенты. Дабы эффект «статуйности» был максимальным, им перед каждой сменой впрыскивают белок, выделенный из нервной системы богомола, позволяющий часами стоять неподвижно. Но под воздействием сего препарата Лена начинает видеть иной мир, в котором она общается с богомолом...

Повесть прекрасна тем, что в ней есть всё, что собственно требуется от Пелевина — отражение странностей своего времени, множество аллюзий, хлесткий юмор, горькая сатира, яркая идея и добротный финал. Здесь и рассуждения о контркультуре, весьма хорошие, и взаимоотношения с Западом в СМИ, и шутливое применение боевого НЛП путем сапожнической матершины, и многое другое. Главная героиня очень интересна собой, уж в чем в чем, а в нетрадиционной ориентации Пелевина точно не упрекнешь. Слишком уж часто он интересуется молодыми девушками в качестве главных персонажей. Другое дело, что эти девушки с порочной и сломанной судьбой, но это уже другой вопрос. Да, о концовке я догадался страниц за 10 до ее наступления — и тут же начал дико смеяться:) Если вы догадались на том же этапе — это не значит, что в этот раз автор вас не удивил, и концовка была ожидаема, как отзываются некоторые лаборанты. Нет. Это значит, что Пелевин закинул удочку немного раньше, чтобы полностью дать, так сказать, вкусить всю прелесть ожидания того, что «вот оно, сейчас будет».

Если вернуться к идее повести, то она удручает. Насколько же велика пропасть социального неравенства, что заставляет одних быть живой статуей, лишь бы не жить в одной квартире с отцом-алкашом, а другим позволяет находиться в окружении этих самых статуй со своими молоденькими шлюшками, подначивая их стрелять в эти статуи пробками от шампанского. Горько всё это.

Привет, Тесей!

Думал я, вставить в качестве вступления какую-то цитату, фразу, даже сохранил парочку в черновике к отзыву... Но всё без толку. Невозможно выбрать главную, которая могла бы служить знаковой для «Шлема ужаса». А всё дело в том, что пьеса просто кишит, надувается и пульсирует, как насосавшаяся крови пиявка, множеством самых различных мыслей и идей, главную среди которых выделить просто нереально.

По форме — это пьеса, представляющая собой беседу в интернет-чате. Мне такая форма крайне интересна, как частому гостю интернет-пространств и ресурсов, поэтому повествование в столь необычной манере не могло не привлечь к себе взгляд.

По сюжету — восемь человек(?), оказавшиеся незнамо как в одинаковых комнатах с дверью и монитором, общаются между собой по поводу этого в чате, совместно решая как выбраться и что делать. Далее по сюжету каждый из них находит свой лабиринт за дверью, и позже делится с остальными, пытаясь выяснить, что же он означает.

По замыслу, главным объектом произведения является Лабиринт. Что же такое лабиринт? Под лабиринтом автор, и его герои, чаще всего понимают плен ума, отдаляющий субъекта от истины, завлекая всё дальше в прерывистые и тернистые тропы. Преодолеть лабиринт — не так-то сложно, к этому в конечном итоге приходит один из персонажей: «Может быть, в этом все дело. Не думать, где выход, а понять, что жизнь – это распутье, на котором ты стоишь прямо сейчас. Тогда и лабиринт исчезнет – ведь целиком он существует только у нас в уме, а в реальности есть только простой выбор – куда дальше.» Но у каждого имеется еще и свой внутренний, свой личный лабиринт: у кого-то — действительно лабиринт из высокой ограды кустарника (трудности), у кого-то — дивный парк с фонтанами (удовольствие), величественный храм (уход в религию), комната с записями чьих-то версий о сущности лабиринта (поиск смысла, уводящий от смысла), или же просто тупик (безысходность, желание сдаться). Все эти символы лабиринтов имеют одну общую черту — они все уводят идущего по лабиринту от главной цели. И даже Щелкун, у которого лабиринтом была комната с выступлениями разных людей о лабиринте — это такой же, не менее опасный уход от главной цели — постижения сути лабиринта, как бы парадоксально это ни звучало.

Шлем ужаса — центральное открытие автора в произведении, главное орудие и средство. Что же такое Шлем Ужаса? Конечно же, когда идет первичное описание устройства этого аппарата, речь о сознании. Столь любимом сознании Пелевина, самодостаточном, воспроизводящем реальность из себя же, состоящем из части себя же, и много-много других логических парадоксов, которые автор просит просто принять. Это именно та веха в творчестве Виктора Олеговича, когда он представил наконец-таки структуру того самого сознания, о первичности которого говорил чуть ли не каждую книгу, особенно в «Чапаеве и Пустоте». А можно понимать Шлем Ужаса иначе. В ходе «исследования-расследования» наши персонажи предлагают массу версий на этот счет. Но если свести всё это множество к минимуму, у меня, учитывая почерк и понимание Пелевина, имеются две стержневых версии: а) шлем ужаса — это абсолютно всё, что происходит в мозге, в размышлениях, в мыслях, ибо любой ход мысли заводит в свой тупик и накладывает рамки на восприятие (здесь работает tabula rasa по Локку); б) шлем ужаса — это дискурс, языковой аппарат, накладывающий символы на окружающую реальность и тем самым подменяющий ее.

И конечно же, нельзя не отметить основную фишку и итог всего произведения. Книга — диалог с читателем. И не просто диалог, а вовлечение читателя в свою игру, привлечение читателя... в качестве главного действующего лица! Что-то подобное я видел только у того же Пелевина в рассказе «Бубен Нижнего мира», и был так же ошеломлен и счастлив от приятной закрученности идеи. В завершение приведу слова одного из «мыслителей»-персонажей мира интернет-чата, раскрывающие суть Шлема Ужаса:

«В любви начисто отсутствовал смысл. Но зато она придавала смысл всему остальному.»

Неожиданно и приятно уже в который раз удивляющий Виктор Пелевин открылся для меня с новой стороны. Да, это всё та же острая социальная сатира, предельно актуальная для времени написания, даже заставляющая прям прочувствовать эпоху. Это всё тот же солипсизм и буддизм, те же учения о пустоте и постижении тайны мира через уравнение «мир=сознание». Это всё тот же порой грубый, но весьма точный и цепляющий юмор. Это всё те же прекрасные афоризмы, разбросанные по тексту десятками, после прочтения которых каждый раз хочешь их то подчеркнуть, то записать.. а подчеркнуть и записать, как всегда, нечем и некуда, прям пустотность какая-то.)

Но это первая книга Виктора Олеговича, в которой исследуется понятие Любви. Пускай любви очень пошлой изначально, пусть эта любовь неприятных или даже злых существ, но, видимо, у автора что-то кольнуло. Даже не очень верится. Уж от кого, но от него не ожидал увидеть путь к истине через любовь. Отношения лисы-оборотня и волка-оборотня очень грамотно показывают непонимание между полами, и в то же время причины бесконечного притяжения этих полов, пускай столь разных, но поэтому и тянущихся друг к другу взаимной попыткой разгадать наконец-таки тайну другого... Прагматичный, гомофобный, примитивный, с зоновскими понятиями и ценностями оборотень в погонах и циничная проститутка, у которой вместо известного места мешочек-семяприемник, — весьма отталкивающая, на первый взгляд, пара. Даже в самом романе Александр вспоминает сказку «Красавица и чудовище».. Да только в их мире чудовища — они оба. Но, как сказано ранее, это не мешает им так же познать любовь, и никоим образом не отличает их от прилизанных рыцарей и надушившихся принцесс.

Лисица А Хули — метафора всего культурного наследия человечества. Столь же эклектично впитавшая в себя всё многообразие культурного опыта, и от этого закономерно ставшая бесконечно циничной. Ее хвост — настоящая находка автора, как активное начало сознания по воздействию на окружающий мир (и вновь привет солипсизму). А Хули — с одной стороны, любой субъект, обладающий таким активным воспринимающим началом-хвостом, а с другой стороны, это любая женщина, способная приковать своими чарами любого самца. Не зря лисица удивляется, как же женщинам это так легко удается: «Когда я вижу в дорогом бутике девушку с кавалером, который покупает ей брошку стоимостью в небольшой самолет, я каждый раз убеждаюсь, что человеческие самки создают миражи не хуже нас. А может, и лучше. Надо же, выдать сделанную из мяса машину для размножения за дивный весенний цветок, достойный драгоценной оправы, — и поддерживать эту иллюзию не минуты, как мы, а годы и десятилетия, и все это без всякого хвостоприкладства. Такое надо уметь.»

Финал романа трогает. Несмотря на ужасность двух главных героев, их история очаровывает трагизмом непреклонности внешних обстоятельств, хрупкостью чувств, и создает эффект не хуже драмы Ромео и Джульетты. Определенно удачное произведение автора, содержащее все положительные черты его творчества, и вносящее новую лепту, раскрывая идею Любви.

«Диалектика Переходного Периода из Ниоткуда в Никуда»

Звучит неоднозначно. После 4-летнего молчания в 2003 году Пелевин издает новую книгу, следующую за «Generation П» 1999 года. И здесь нельзя не связать происхождение названия с переходом Виктора Олеговича в другое издательство: по ряду причин писатель, начиная с этой книги, стал публиковаться не в издательстве «Вагриус», как раньше, а теперь в «Эксмо». Вот он, собственно, и сам переходный период, обозначенный в названии. А маршрут «из Ниоткуда в Никуда», конечно, говорит о содержательной стороне сборника, тленность рассуждения которого наиболее показательно представлена в рассказах в конце ДПП(НН).

Роман «Числа» — прекрасное, качественное, яркое и смешное произведение. Ставший одним из моих любимых романов автора. Подробный отзыв написан непосредственно к самому роману, а здесь лишь упомяну то, чего не указал там. «Числа» — сильный плевок умного человека в сторону того, кто ему не угодил (издательство «Вагриус»), но когда читаешь роман, такого ощущения нет, там вообще не о писательстве и не о писателе, всё сделано аккуратненько «на пасхалках». К примеру, образ Сракандаева — от фамилии, соединяющей фамилии двух издателей, до прозвища «ослик», являющегося эмблемой соответствующего издательства. Но повторюсь, читал роман, даже не зная об этом, поэтому от чтения получил не меньше удовольствия, чем от просто отличной книги.

Большинство повестей и рассказов — сложные рассуждения и метафоры. Иногда удачные в силу хлесткости, иногда неудачные в силу перебора с той же сложностью. Перебор для меня был в повести «Македонская критика французской мысли» и в рассказах «Гость на празднике Бон», «Запись о поиске ветра». В то же время очень порадовал рассказ, говорящий голосом порносайта к зашедшему пользователю («Акика»), он просто шикарен. Также весьма хорош «Фокус-группа», в котором речь идет о послесмертном существовании и генеалогии гедонизма. В целом, кажется справедливым поставить оценку 8, учитывая, что «Числа» занимают всё же больше половины объема книги.

Этот сборник — личная веха для Пелевина, пускай и из Ниоткуда в Никуда.

Надеюсь, это последний полет мысли Виктора Олеговича, восхваляющий пустоту и нереальность происходящего, ибо всё, что нас окружает — лишь следы восприятия ума на порождаемые самим же умом символы. Размышления на эти темы могут удивить особенно тех, кто читал Пелевина совсем мало. Они действительно умны. Но когда я читаю об этом уже в который раз, в типичной подаче рассуждений пары учитель-ученик, ощущение возникает весьма тоскливое. Да и читать такое тяжело.

В качестве новенького штриха, данный рассказ повествует о намерении ученика написать литературный труд о постижении Пути. И в результате он приходит к тому, что любое добавление очередного символа (образа, слова) будет всё дальше его отодвигать от истины. Возможно, поэтому Пелевин и не пишет об этом отдельный трактат, а соединяет с сюжетом, художественностью, зеркалом общества и прочими бонусами... Но видно же, что ему очень хочется!)

Приятный стих, написанный ровным четырехстопным ямбом, открывающий перед читателем сборник «Диалектика Переходного Периода из Ниоткуда в Никуда» весьма показательно. Здесь: а) ироничный настрой на разговор о серьезных сложных вещах, порой довольно эклектичный. но в этом и вся соль; б) переход из ниоткуда в никуда показан во всём многообразии, но, что самое интересное, от этого ничего не меняется.

Одно из произведений , которое, должен мастхэв, прочитать любой пропагандист, без привязки к идеологии. Что он пропагандирует , неважно : Мао или уличные продажи, принципы везде одинаковы, различны только реципиенты , обьекты воздействия. Пропаганда , которую хорошо озвучил Геббельс, как « Ложь, возведеная в принцип политики «, раскрывается в этом рассказе, достаточно цинично. Другой вопрос , что получают эти пропагандисты на выходе : Германию , или « Банановую республику зла , которая импортирует бананы из Финляндии «. Вопрос , наверно в том , кто стоял за этими пропагандистами, и в том , что реальность делают не они, а промышленность , и другие сферы управления , которые реально работают. Почему, при сравнении , в Германии сейчас социалистический рай , а в России , феодализм , на технологических осколках бывшего СССР ? Это риторический вопрос , на который , каждый читатель , сам дает , свой ответ. Видимо, не из-за проклятия, страшных немецких магов, или Чудесной Вундервафли Третьего Рейха , а потому , что нужно работать, на всех уровнях управления , от крестьянина , до президента, а не разворовывать собственную страну.

Самое важное, что можно извлечь из этого рассказа — то, что мы действительно Живём, лишь находясь на грани смерти, в непосредственном касании со смертью (вспоминается философия Ясперса о пограничных ситуациях). А в остальном — довольно типичные рассуждения автора о пустоте, сознании и реальности или нереальности всего окружающего.

Основы гедонизма представлены в данном рассказе во всем многообразии. Семь человек попадают на беседу к Светящемуся Существу, и оно их спрашивает — какие удовольствия по типу райских они хотят получить? Поток рассуждений здесь очень хорош и достоин внимания. Зато в конце выясняется, как обычно у Пелевина, что сама жизнь так-то и не достойна внимания, но это уже другой вопрос.

Сатирично, социально. Особенно радует формулировка автора о том, что «дело даже не в такой-то марке духов, и не в такой-то модели очков, дело в такой-то марке автомобиля...» Встречается такая формула в мини-рассказе дважды, усиливая эффект от ощущения порочного круга и недостижимости той материальной потребительской высоты, после которой подумаешь «всё, мне достаточно». Так же нужно отметить, что рассказ «Один вог» наследует фишку давнего рассказа «Водонапорная башня», а именно фишку рассказа в одно предложение. Только там на 10 страниц это было для меня мукой, а здесь — почти и не заметил, значит не мешало.

Сложный для восприятия текст, даже для пера Виктора Олеговича. Сопряжение экономической роли нефти в мире и метафизических поисков послесмертного существования души... это, конечно, что-то новенькое. Пелевин, уже на опыте своих ранних рассказов, приводит данную повесть в форме эссе на несуществующих книгу и ее автора — европейского татарина Кику, наследника больших нефтедобывающих производств, и ученика французских философов, по совместительству, коих он нещадно якобы и ругает.

Среди ключевых тезисов тот, который точно останется в голове после прочтения — «нефть — кровь земли», но этот образ при всей его достаточной примитивности и простоте всё же приятен своим шармом, учитывая надвигавшуюся в годы написания повести нефтяную иглу. Сложнее уже дело обстоит со своего рода пелевинским законом сохранения человеческой энергии, которая трансформируется в деньги и капитал. В результате чего гулаговский русский дух, из-за экспорта нефти, заполонил всю Европу и незримо дает о себе знать. Далее автором подробно рассматривается концепция перевода в импорт такого ресурса, как «страдание», для уравновешивания мирового баланса...

Короче говоря, здесь Виктор Пелевин всё же конкретно переборщил с излюбленными ему сложностями.

Пикачу, Ослик семь центов, Танк-34, Курская битва 43-го года, Священный лингам победы, «Понял, нет?», передача «Зюзя и Чубайка» — если вы не знаете, какая связь между этими совершенно далекими на первый взгляд, или кажущимися абсурдными, образами, то вы не читали «Числа», в чем я вам искренне завидую. Собираясь писать отзыв, я посмотрел издания, которые выходили раньше — смех и только.) Самыми смешными кажутся издания с плачущим Пикачу и танком Т-34, и с арабом, сидящим на осле. Вот просто подумайте, насколько это забавно: покупает человек произведение с названием «Числа», на обложке нарисован простой араб на осле, ну подумаешь, арабские цифры у нас, поэтому и араб.. а осел здесь вообще просто как атрибут этого самого араба, якобы намекающий лишь на то, что предстоит путь. Что-то вроде такого квазифилософского Коэльо.. Ага)) как бы не так) И каждый читавший роман прекрасно знает, что там за ослик, и почему обложка такова.

Автор берется за дело, сразу же начиная последовательно рассказывать что, как и почему, поэтому произведение захватывает с первой страницы. Основательный и невероятно отточенный фанатизм по числу 34 главного героя Степы не прерывается ни в одном эпизоде сюжета — всегда находятся связи, параллели, остроумные «самододумки», которые подливают и подливают фактов и подробностей в мистический мир связи Степы с числом 34. Динамика их отношений показана очень планомерно: от нахождения этого числа, через боязнь и опасение, через договоренность с ним, до встречи с его злейшим врагом, обратным числом, и, наконец, до полной апатии, опустошающей весь окружающий Степу мир.

Особенности романа. В первую очередь, это, конечно, бесконечное приплетение числовых значений реальности, сопровождающее всю книгу. Это и большая работа для автора, и большое удовольствие для читателя. Думаю, любой другой писатель давно бы уже забил на этот прикол и пустился бы в свободное плавание по тексту, начиная писать, что ему хочется, ибо и так уже начали читать, и этого хватит. Нет, Виктор Олегович, как тот самый банкир Степа, загоняется и идет до конца. За это ему большое уважение как автору. Такой труд дорогого стоит, а такую основательность (не только в «Числах») я не видел ни у кого. Во-вторых, как всегда прекрасный образный язык Пелевина не может не радовать. Просто приведу парочку примеров, очень поразивших мое эстетическое чувство: 1) «Все, что удалось бы раскопать, – это номера безликих и уже опустевших счетов, отряды восставших цифр, вооруженных короткими мечами дефисов и овальными щитами нулей.» 2) (речь о следах мозгов на стене) «Степа уставился на рыжее пятно на стене. Оно казалось картой таинственного архипелага, местом, где располагался офшор загробного мира. Там стояло бунгало старого алкоголика Мак Ги. Туда ушли Степины деньги. Теперь эта земля была навсегда отрезана от мира людей, как мистический Авалон. Где-то там, на одном из мокрых пятен, на берегу неведомого острова бились в последних конвульсиях цифры кода, который следовало куда-то ввести. На другом островке высыхал и исчезал номер телефона, по которому надо было позвонить. А единственный человек, который мог свести эти числа вместе, наполнить их смыслом и силой, был уже ни на что не годен.» И в-третьих, как уже упоминалось ранее, это прекрасный искрометный юмор произведения. Самый смешной эпизод, пожалуй, связан с первой встречей Степы со Сракандаевым, за зеркальной дверью. Да, это немного противно, но с другой стороны так смешно, что всё равно хохочешь, и даже в таких вот сценах Пелевин успевает вбросить философские рассуждения или метафизические символы, что вроде бы и должно отдавать эклектичностью, но смотрится наоборот весьма свежо и насыщенно. Сюда же и шутки про кафе «Прелюдия», и певец Боря Маросеев со своими песнями, и роман «Приказание и наступление», и много-много всего.

Да, произведение очень смешное. Но важно не упустить за всей его легкостью и остроумием алмазную горсть заложенного смысла. Правильно сказал Дмитрий Быков в лекции о Пелевине, когда, говоря об этом романе, указал, что в нем впервые высказана следующая мысль — «Этика закончилась, начались числа». Действительно, с этим сложно не согласиться. На пике развития постиндустриального общества, когда коммунистическая идеология, уже убившая религиозную, рухнула сама, оставив человека перед морем хаотичной информации с пустым сознанием-корытом, как у тех бабки с дедкой из известной сказки, в этом мире вера пытается зацепиться за старые оплоты, которые когда-либо строило человечество, или за создаваемые им уже самостоятельно. И здесь Степа натыкается на могущественную власть чисел... Если проследить карьерный путь Степы, можно заметить, что его банковских сослуживцев всегда удивляло, что он всегда ставит на нужную лошадку, даже когда выбор абсолютно иррационален. А Степа, со своей стороны, действовал весьма точно — находя число 34 и опасаясь числа 43 — и эта стратегия работала лучше, чем все разумные прогнозы специалистов. Вот здесь Пелевин очень грамотно намекнул на то, что в 2003-м году, да и во всю ту эпоху, невозможно было смотреть на общественные и экономические факторы с точки зрения каких-либо правил. Нет, в России это не работало. И лишь вера в своё число выручала и делала жизнь успешной и наполненной. Роман во многом и об общественном строе. Диалоги с Мюс о русском духе, и образ табуретки в передаче «Зюзя и Чубайка» тоже дорогого стоят. И здесь важен еще один момент — сама передача о Зюзе и Чубайке задумывалась Степой как первый шаг к сведению политики на уровень развлекательный, чем она во многом сейчас и является. Ведь согласитесь, многие рядовые граждане смотрят политические дебаты или события, объявления как смотрят сериалы или пресловутый Дом-2. Новости, в частности политика, стали таким же развлечением. И последний аспект — хождение по тонкому лезвию между окончательным сумасшествием и общепринятым скепсисом. Эта грань выдержана автором так же хорошо, как и всё остальное в романе. Ведь не зря несколько раз Степа рефлексирует о том, что наверное это всё же суеверие, что он далековато уже зашел... но следующим же шагом ему попадается число 34, или, не дай бог, 43. Прекрасная демонстрация нашего привычного мира в ОЧЕНЬ числовой реальности.

Это третий роман Виктора Пелевина, которому я могу с чистой совестью поставить десятку. «Омон Ра» получил ее за свою мрачность и чувство подступающей тошноты от осознания иллюзорности черного космоса, о котором все мы мечтали в детстве. «Чапаев и Пустота» — за максимальный градус пелевинского солипсизма вкупе с рассуждениями Петьки, так похожими во многом на мои собственные, а также за Анку, в которую я тоже влюбился. «Числа» же — за прекрасную остроумную игру в мистическую связь числовых параллелей, и за столь последовательный и не вызывающий ни малейших сомнений фанатизм Степы-Пикачу.

В том, что реклама – двигатель торговли, ныне сомневаться не приходится. Достаточно включить свой домашний телевизор или вытянуть листовку из почтового ящичка увидев с десяток выгодных предложений. В голове загорается красная лампочка, и вы стремглав бежите за вожделенным товаром. Сегодня же акция или скидка на товары! Вот и Пелевин в «Generation «П» предпринял попытку взглянуть на рекламный бизнес изнутри.

Быль о Вавилене Татарском поведает своему читателю о взлете в карьере продавца из ларька, до бога рекламы. Путь главного героя, можно четко проследить и, в конце концов, разделить на условные периоды. Непримечательный с первого взгляда сюжет полностью компенсирует авторская подача и наличие жанра постмодернизма. Пелевин активно использует элемент пастиша, для полного проникновения в глубинные смыслы рекламного бизнеса. Во второй половине романа, книга так и пестрит заметками Татарского. Не менее плотно вводится иррациональность текста в канву романа. Прямых отсылок к фантастичности происходящего, постмодернизм как положено не имеет, но подбитая грань реальности, то и дело сквозит необъяснимыми событиями.

Главная загадка романа – то самое поколение «П». Что сие означает, многочисленные подсказки разбросаны по всему тексту, и самая очевидная лежит в начале. Впрочем, не буду портить, вам впечатления от пелевинского символизма, а просто предложу разобраться самим в этой тайне. Само поколение незримо присутствует во всем романе, отображая эпоху своего времени, по большей степени 90-е годы. Тут вам и хозяин ларька местный чеченский бандит, новые русские желающие путем рекламы толкать свой товар и деловые хозяева рекламных агентств. Разнообразных личностей на пути Татарского к высотам самого Олимпа хватает с лихвой. И скучать они вас не заставят, пелевинский текст как всегда едок, диалоги персонажей остры и назидательны. Но прежде всего перед нами сатира, призванная сорвать маски с элиты общества, показать истинность и ценность нравов. Возможно, высшие слои пелевинского общества – это и есть пресловутое поколение «П»?

Лозунг романа «реклама – двигатель торговли» подходит идеально. Воздействие на мозг, обмывание ваших извилин многочисленными красивыми словами и картинками. Пелевин написал прекрасную сатиру, изобличающую сливоки общества и сам рекламный процесс от идеи до воплощения. Татарский не зря становиться альфа-рекламщиком, он имеет талант от Бога убеждать людей в том, чего они, по сути, не хотят. Фактически автор, говорит на годы вперед, твердит люду о составляющей грозного бизнеса, который проникает уже всюду. Реклама появляется везде и незримо, присмотритесь к любимому фильму, вдруг там герой пьет бутылочку «Bud» или носит костюмчик от «Dolce & Gabbana»? Пелевин говорит об этом в открытую и фактически, предрекает в далеком 1999, сегодняшний бум.

В подведении черты замечу, что вся злая сатира сдобрена огромным количеством философской концепцией и мифологическими мотивами. Немалое число литературных аллюзий и символов прячется в книге. Искать их одно удовольствие, только вот, после прочтения начинаешь сомневаться – а все ли ты понял? Учитывая тот факт что роман скрашен каплями позитивной наркомании (а-ля «Страх и ненависть в Лас Вегасе» Хантера Томпсона). Может Пелевин злостно вложил в роман еще одно дно, которое ты не можешь рассмотреть? А возможно Пелевин хотел сказать о популяризации культуры неблагородным методом или даже о поколение бездушных потребителей? Но это уже мои догадки.

К небольшим минусам можно отнести – некоторую элитарность текста (неискушенному читателю грозит заблудиться в лабиринтах постмодерна), стилистическую неровность (присущую тому же постмодерну) и неполиткорректность по отношению ко всему.

Итог: книгу оценят по большей степени рекламщики и менеджеры торговых фирм. Простой человек, скорее всего, оценит островатую социально-сатирическую насмешку автора. Получить удовольствие на максимальном уровне – дело непростое, но возможное.

P. S. Взято из собственной колонки.

- Была такая восточная поэма, — сказал Татарский, — я ее сам не читал, слышал только. Про то, как тридцать птиц полетели искать своего короля Семурга, прошли через много разных испытаний, а в самом конце узнали, что слово «Семург» означает «тридцать птиц».

Изрядно поиздевавшись и окончательно дожевав своими ранними рассказами и романом «Омон Ра» советский опыт, в 1999 году Виктор Олегович Пелевин подвел итог опыту российскому, охватив период 90-тых годов. Итог у него, можно заметить, восторга не вызвал. Само «Поколение П» трактуется самым разным образом: классическое Поколение Пепси, сгорающее подобно закату Поколение Пи...ц, или же Поколение Пелевина, захватившее российского читателя в то десятилетие, ибо автор радовал качеством своих работ, еще не дойдя до того этапа, когда его начали упорно критиковать за ряд последних книг.

Приведенная вначале цитата характеризует главную идею романа — конспирологическая теория телевидения, созданная на привычной почве пелевинского солипсизма. Здесь имеются параллели с ранним романом «Омон Ра», так как рядовой гражданин чаще всего невообразимо далек от того, чтобы вживую увидеть космические испытания или то, как живут политики и как делаются новости. Удачный ход, очень удачный. И этот мир телевизионщиков, управляющий по сути всеми СМИ, предстает организмом, который просто рефлексирует объективные процессы, происходящие в обществе и в истории сами собой. Эта элита — что-то вроде санитаров леса, как нас учили в школе. Они, понятное дело, гребут прибыль, но они и балансируют на грани необходимости действовать так, а не иначе, исходя из уже имеющейся ситуации. Это никакое не активное теневое правительство, нет. Это «нотариусы историко-политической жизни» + «запудриватели мозгов основной массы населения». Особо интересно было посмотреть, как эти муляжи будут реализованы технологически, вышло забавно: пьяный актер Ельцина, обклеенный по всей одежде датчиками, специально напивающийся вдрызг, чтобы как следует пафосно споткнуться и упасть.

По-настоящему шикарным аспектом произведения является его предельно актуальная к моменту написания и чрезвычайно беспощадная едкая ирония. Несколько десятков отличных рекламных слоганов вроде: «Солидный Господь для Солидных Господ», «Just do it! Nike» и «Do it yourself, motherfucker! Reebok», «Спрайт — Не-Кола для Николы», «Сигареты Parliament — дым Отечества» и многие другие — поднимали настроение и заставляли улыбнуться на протяжении практически всей книги, ввиду их грамотной разбросанности.

Нельзя не вспомнить тот факт, что много страниц «Generation П» занимает исследование сущности воздействия рекламы. Подводя итог, автор выделяет три происходящих при этом вау-фактора у орануса: 1) оральный вау-фактор («я вижу в рекламе счастливых людей, которые приобрели такой товар, и я тоже хочу быть таким»); 2) анальный вау-фактор («я получаю удовольствие от возможности тратить деньги на такие-то товары, и чем дороже товары, тем лучше»); 3) вытесняющий вау-фактор («я не воспринимаю то, что не относится к первым двум вау-факторам в качестве ценностей»). Я привел свою вольную трактовку основной авторской позиции, зато она достаточно понятна, хотя бы мне, потому что когда читал, долго приходилось вникать изначально:)

И последнее. Пелевин-то он Пелевин, но такое большое количество цитат на квадратный метр текста сложно представить в голове, а автор продолжает засыпать читателя превосходными афоризмами и фразами. Здесь, конечно, есть своя подложенная свинья. Она в том, что уже и не помнишь потом половины цитат. Благо, есть интернет, который вмиг освежит память и заставит еще раз прочувствовать всё остроумие и глубину понимания сути вещей, да и неординарность взгляда Виктора Олеговича. Напоследок приведу коротенькую цитату, с которой я жил чуть ли не с детства, и чем старше становился, тем больше роднился с таким тезисом, глядя на окружающих. И был несказанно рад, увидев, что кто-то озвучил мою мысль в наиболее лаконичной форме:

«Ничто так не выдает принадлежность человека к низшим классам общества, как способность разбираться в дорогих часах и автомобилях.»

И снова Карлос, и снова Доны Хуаны. Ничего не меняется у Пелевина, кроме фона, на котором все эти люди сидят.

Саму историю можно, как это обычно у автора и бывает, просто выкинуть, так как никакой истории тут нет. Есть паузы между группами цитат, иногда весьма хороших, смешных и интересных. Но начиная с половины романа, остроты у Пелевина кончились, и какой-либо смысл в дальнейшем повествовании окончательно пропал, отчего последние тридцать страниц я не смог заставить себя дочитать

Пожалуй я понял, что окончательно устал от Пелевина, да простит меня уважаемый мною автор. То восхищение, которое было от Чапаевых и Омонов, у меня никуда не денется, как и писатель кумир. Но должен признаться, что последнее, что было, скажем так по-простому, интересным для меня — SNUFF. Там, кроме философских изощрений, что однозначно нравиться, было повествование, узнаваемые за приколами личности, за понятной мыслью — здоровый сарказм. Всё дальнейшее читал из уважения к Пелевину, но чтением это уже можно было назвать с натягом, иногда просто мучил. Ответить на простой вопрос, о чём книга, и то не всегда получается. Причём я не любитель тривиальной беллетристики, типа «он пошел, она сказала», но все-таки книга должна доставлять ещё и удовольствие. Компиляция из «заумных» фраз, за которыми, по-моему нет и смысла, давно огорчает. Честно, если бы это был бы не ВП, назвал бы этот безсюжетный поток просто напором непризнанного автора, желающего выпендриться, чтобы заметили.

Никогда не писал столь критичных отзывов. Понятно, что сейчас каждый второй мнит себя литератором, бредятены пруд приди, но её я и не читаю, а тем более не собираюсь выражать свое мнение. А тут писатель с большей буквы, разобранный на афоризмы в культовых своих произведениях. Не хотелось бы терять. Если только я «ничего не понял», то мир переживёт. А что, если я такой далеко не один...

« — Я уже понял, — ответил я. — Знаете, Василий Иванович, не идут у меня из головы ваши слова. Умеете вы в тупик загнать.

— Верно, — сказал Чапаев, с силой проводя щеткой по спутанным конским волосам, — умею. А потом как дать из пулемета…

— Но мне кажется, — сказал я, — что и я могу.

— Попробуй.

— Хорошо, — сказал я. — Я тоже задам последовательность вопросов о местоположении.

— Задавай, задавай, — пробормотал Чапаев.

— Начнем по порядку. Вот вы расчесываете лошадь. А где находится эта лошадь?

Чапаев посмотрел на меня с изумлением.

— Ты что, Петька, совсем охренел?

— Прошу прощения?

— Вот она.

Несколько секунд я молчал. К такому повороту я совершенно не был готов. Чапаев недоверчиво покачал головой.

— Знаешь, Петька, — сказал он, — шел бы ты лучше спать.»

Просто обухом по голове. Самый что ни на есть настоящий дзэн-буддизм во всей красе. Думаю, этот диалог, вкупе с предшествующим ему споре Чапаева и Петьки о пространственно-временном солипсизме, мог бы стать символом всего романа.

«Чапаев и Пустота» — произведение, действие которого происходит, с одной стороны, в Петербурге и за Уралом 1919 года, и, с другой стороны, в психиатрической лечебнице в середине 1990-х годов. Довольно большие главы сменяются засыпанием в одной реальности и пробуждением в другой. Что самое интересное — когда читаешь каждую реальность, именно она кажется действительной, пока не сменяется другой, еще более настоящей:) Но и то, и другое в итоге всё же является вымыслом... Или нет? Или какая разница?

Прочитав все ранние рассказы автора, я приходил к выводу, что Пелевин любит развивать темы солипсизма и периода СССР. В «Чапаеве и Пустоте» обе темы находят свой максимальный градус воплощения. Это, своего рода, целый трактат о пустоте и сознании.

Но не стоит забывать, что в романе есть и всё остальное, что необходимо: огромное количество гениальных цитат и выражений, к которым хотелось бы возвращаться как можно чаще, интересный сюжет, удивительно (даже нехарактерно) объемные персонажи, хлесткий юмор, художественный стиль высокого качества, остроумные исторические и культурные находки. Отдельно хочется выделить труд Виктора Олеговича в создании ряда стихотворений внутри произведения. Мне, как человеку, пишущему стихи, было лестно видеть, как он владеет слогом, называет анапест анапестом и пр. Жаль только, что он называет «катрены» «катернами». Уж не знаю, ошибка редактора ли, или правда ошибся сам автор.

Имея этот роман в серии «Народное собрание сочинений Виктора Пелевина», я воспринимал основной ряд событий через три цвета: белый, черный, красный. Да и сделано это обложкой, видимо, неслучайно — всё-таки автор оперирует именно этими цветами в описании (есть белые, есть красные, а есть черная пустота... голос Чапаева сразу же внутри меня хочет поправить «почему это пустота черная?»). Дак вот. Несмотря на манипуляцию главным образом лишь этими тремя цветами, роман получился настолько ярким, что его фрагменты вращаются в голове, как в калейдоскопе. Сколько же чудесных, ярких, забавных и напряженных эпизодов было в романе... И три истории психбольных просто Марии (Шварцнеггер и фаллические символы самолета), Сердюка (японцы) и Володина (братки с их внутренними прокурорами, адвокатами, свидетелями и никем). И беседы с Чапаевым, особенно когда ткачи бунтовали, а Василий Иванович выказывал полное безразличие. И чудесная цветная река посреди острова пространства, названная Чапаевым «Урал». И, конечно же...

Конечно же, все эпизоды с Анной. Анкой. Тачанкой. Touch Анкой, как угодно. Это великолепный женский образ. Она просто прекрасна (простите, но я тоже влюбился). И их диалоги с Петькой, когда он балансирует на грани, и всё же попадает впросак — всё это так трогательно, цепляюще... Размышления о любви, о красоте, об идеальных образах и неидеальных оригиналах, всё это очень интересно. Но больше всего, даже из целого романа, мне запомнилась цитата, которую я привожу ниже. Как бы пошло это не звучало, она открыла для меня то, чего мне так не хватало в понимании правильного взгляда на взаимоотношения, и на понимание себя. В своих собственных рассуждениях на эту тему, я останавливался лишь на первом пункте цепочки, поэтому Спасибо автору за такое открытие. Всё, дальше — цитата:

Размышление сложное, глубокое, пессимистичное в определенном смысле. Именно поэтому я вдвойне был рад концовке с пустой бутылкой и золотой этикеткой. Право, прекрасный роман. Нет слов.

А ведь повесть не о компьютерных играх и не о госучреждениях времён перестройки.

В советские времена и ранее, в «лихие девяностые», «нулевые», в наши дни миллионы и миллионы людей ходят по таким вот коридорам, пролазят под решётками, прыгают через пропасти и пытаются добраться до «принцессы». И не надо, на самом деле, им ни «коридоров с факелами»,ни «решёток с пропастями», ни «принцессы»- «программисты» их выдумали, что «игру» написали. Тем более, что нет никакой «принцессы»- фальшивка. Да и остальное тоже... И самое главное- абсолютно неважно, играют эти миллионы в компьютерные игры или нет.

Возникает вопрос: «В чём различие между «миром компьютерных игр» и «миром Госплана/Госснаба»(назовём их условно так)?» Неудивительно,что в сознании Саши эти миры слились воедино. И ещё один вопрос: «Какой из этих миров реален?». Если читали другие произведения В.О.Пелевина, думаю, ответите на этот вопрос сами.

З.Ы. А ещё говорят, что Пелевин неоригинален- такую форму своим идеям придать!!!

З.З.Ы. Из небольших по объёму эта повесть, на мой взгляд, у Пелевина самая сильная.

На теплых берегах постсоветского пространства, в непосредственной близости от моря расположен пансионат. Людей там практически нет, воздух чист, свеж, тишина, покой. Но так может показаться лишь в том случае, если не вглядываться в детали. На самом деле побережье просто кишит иммигрантами, наркоманами, военными, молодыми девушками, задумчивыми юношами и детьми, которых воспитывают взрослые. Черт возьми, немного не так... Попробуем заново. На самом деле побережье просто кишит комарами, жуками, клопами, червяками, муравьями, мухами, скарабеями, мотыльками, светлячками и навозными жуками. Да, скорее так.

Шестнадцать историй о довольно распространенных и среднестатистических типажах, о характерах и ситуациях, нашедших свое воплощение в конкретной «насекомной» оболочке. Но почему именно в «насекомной»? Мне кажется, дело в следующем:

И американский комар Сэм, развлекающийся с русской мухой Наташей, которая мечтает уехать в Штаты и однажды после соития спрашивает у Сэма: «Скажи, а в Америке много говна?»;

И два жука-навозника, папа и сын, где первый учит второго толкать по жизни свое Йа, то есть свой навозный шар, склад воспитанных в нем стереотипов, установок и проблем;

И червяк Сережа, хорошо устроившийся рэкетир, ищущий себя и бабки, и вполне себе ровно двигающийся по жизни в своем тоннеле;

И конопляные клопы Никита и Максим, часто накуривающиеся, не понимающие, что сами-то они как раз и находятся в огромном «косяке», что скоро от них самих ничего не останется;

И моя любимая муравьиха Марина, сперва строящая себе дом, потом нашедшая себе мужа военного, с которым они вместе ходили в театр (Марина была завёрнута в цветную занавеску), а позже родившая прекрасную маленькую дочь, из которой выросла обычная.. муха;

И, наконец, Митя и Дима, два мотылька, два субъекта, ищущих понимание мира, открывшие для себя, что свет заключен в них самих (эпизод со светлячком), нашедшие некий колодец, сумевшие вылететь из черной дыры, придя к пониманию, что она — то, что отражает их сознание, даже они;

...Все эти герои, их проблемы, заботы, дела, жизнедеятельность... Всё это настолько мелко... Настолько малого это стоит на фоне огромной Вселенной, или даже на фоне истории отдельно взятой страны, что все они — просто насекомые. И пусть даже Митя и Дима постигают свой солиптический мир, якобы претендуя на что-то высокое — всё равно они лишь мелкие насекомые в комнате маленькой девочки, очередной каприз которой пытается преодолеть её отец.

Хороший роман, имеющий много граней как по отдельности в историях, так и в целом по общей концепции.

Необычный анализ советских аббревиатур, их природы и значения. Плюс к этому опора на каббалистическое учение и его отношение к буквам. А концовка просто прелестна: что же тогда удерживает отечественных исследователей каббалистики от схождения с ума? — действенный триграмматон, написанный на каждом заборе, и алкоголь.

Не читал, к сожалению, ни Кастанеду, ни Ерофеева, но после приведенного эссе очень заинтересовался их книгами. Параллели, предлагаемые Пелевиным, даже не читая источников, с помощью приводимых цитат выглядят убедительными. Да и водка как русский пейот вызывает согласие и воспоминание обо всех кухонных философских диалогах и озарении сознания, от которого болит голова.

Согласен с Виктором Олеговичем во многом. Зря само слово «олигархия», как власть немногих, приобрело такой негативный оттенок. Была ведь раньше и власть бояр, и еще ряд примеров, которые приводит сам автор. Всё так, да. А дальше по тексту Пелевин приводит последовательную методику политики единения олигархов с народом. Но есть только один нюанс — надо понимать, надо ли это самим олигархам или нет.

Простой вопрос: захотите ли вы перейти тот мост, который в детстве никогда не переходили до конца? Чем это обернётся? Разве завершением чего-то, перед чем вы остались в долгу с детских времён? Разве это вернёт вас обратно в те времена? Или может быть оставить эту мечту так и не завершённой?

А принятие того, что это уже совершенно не тот мост (отремонтированный и перенесённый) в конце просто-напросто снимает все рассуждения. Мост уже не тот.

Хорошая идея о кандидате в президенты путем синтеза всех существующих кандидатов, тем самым повторяя учение Дао — не выбирать один вариант, отвергая все остальные и их ответвления. Самым ярким визуальным примером эссе является смешивание негативов всего населения с целью получения обобщенного портрета этноса.

Пожалуй, главная фраза этого небольшого эссе следующая: «Совок — вовсе не советский или постсоветский феномен. Это попросту человек, который не принимает борьбу за деньги или социальный статус как цель жизни.» А русский либерализм нового течения, так сказать, убил ту светлую совковость, которая осталась со времен пусть спорного, но духовного советского сознания.

Отличный антропологический анализ. Казалось бы, насколько разными должны быть культуры и детали их подтекстов и реализации. Я уже не раз отмечал серьезность подхода Виктора Пелевина к работе над текстами, сопряженную с точным и колким юмором.

Больше всего заинтересовали «смерть маленького ангела» (той части, которая отвечает, согласно вудуизму, индивидуальной части души), зомбилизация (армия) и, своего рода, вполне конкретный новояз. Не могу не привести пару абзацев, касающихся деструктивного разрушения «психического фона» языка, как это называет Виктор Пелевин. И вообще, я рад, что кто-то, особенно такой умный человек, тоже обратил внимание на это издевательство аббревиатур и взрывание мозга.

«Здесь могут существовать два извращения — либо такие конструкции, которые можно назвать «бинарным лексическим оружием» (деструктивное и шизофреническое сочетание безвредных по отдельности смысловых единиц), либо _н_е_с_л_о_в_а_ — хаотические сочетания букв и звуков, дырявящие своей полной бессмысленностью прежний «психический фон», одновременно замещая его элементы — то же делает с клеткой вирус. (Поэтому носители нового «психического фона» заражают им всех остальных, распространяя шизофреническую лексику; им важно не _р_е_о_р_г_а_н_и_з_о_в_а_т_ь Р_а_б_к_р_и_н_, а «реорганизовать чужую психику, проделав в ней как можно больше брешей.)

Посмотрим, какие пилюли каждый день глотала наша душа.

«Рай-со-бес». «Рай-и-с-полком». «Гор-и-с-полком» (или, если оставить в покое древний Египет, «гори-с-полком»). «Об-ком» (звонит колокол?). «Рай-ком». «Гор-ком». «Край-ком». Знаменитая «Индус-три-Али-за-ция». (Какой-то индийско-пакистанский конфликт, где на одного индийца приходится три мусульманина, как бы вдохновленных мелькающей в последнем слоге тенью Зия-уль-Хака — и все это в одном слове.) «Парторг» (паром, что ли торгует?). «Первичка» (видимо, дочь какой-то певички и Пер Гюнта).

Мы ходим по улицам, со стен которых на нас смотрят «МОСГОРСОВЕТ», «ЦПКТБТЕКСТИЛЬПРОМ», «МИНСРЕДНЕТЯЖМАШ», «МОС-ГОР-ТРАНС» (!), французские мокрушники «ЖЭК», «РЭУ» и «ДЭЗ», плотоядное «ПЖРО» и пантагрюэлистически-фекальное «РЖУ-РСУ No_9». А правила всеми этими демонами Цэкака Пээсэс, про которое известно, что он ленинский и может являться народу во время плена ума (_п_л_е_н_у_м_а_).»

Утверждение «Жизнь — игра» Виктор Пелевин нещадно возводит в абсолют.

Помните, как в детстве мы представляли невидимых врагов, обстреливали их, хорошо еще когда игрушечными пистолетами — а то обычно и пальцами, составленными в виде пистолетов. Но позже игры стали не такими интересными. Могу сказать по себе, что после года в суворовском я как-то сел за компьютер и начал играть в одну из любимых ранее игр. Не знаю, что произошло, но через 10 минут мне захотелось нажать «Пауза — Выход из игры». Что-то изменилось, и я не мог себе объяснить что именно, но играть стало скучно. А у некоторых людей бывает иначе: вспомнить хотя бы те известные случаи, когда какой-то американский подросток переиграл в «GTA» или «Postal», не помню уже, вышел на улицу и стал совершать насилие над прохожими, вроде даже кого-то покалечил. Я это к тому, что виртуальная реальность — штука опасная, и Пелевин, как большой любитель сюрреализма и двойственности реальности в своих произведениях, не мог пропустить такой аспект.

Несколько заметок на полях:

а) Если вспомнить пребывание Саши в столовой здания Госплана, то явственно ощущается, что он видит не людей, а визуальные объекты. Ему неинтересны люди. Он просто молча существует, переходя с одного уровня на другой.

б) Уж не знаю, как Пелевин предсказал идею с танками, но сейчас по некоторым рассказам знакомых я слышу, что вполне себе взрослые люди, у которых есть семьи, дети, сутками зависают в игре «Танки Онлайн». Напомню, что в повести в похожую игру играли начальник Саши и начальник Госплана, то есть что ни на есть самые взрослые и серьезные люди. А игра совсем новая. Даже не знаю, как вышло такое совпадение-предсказание.

в) Самым остроумным моментом повести, мне кажется, является момент, когда Сашу разрезает пополам, и он снова появляется на месте условного чекпоинта и продолжает путь. Начинает он этот путь очень схоже с прошлым разом, и в этот момент осознает, что у него дежа вю, что это будто уже происходило. И таким образом Саша теперь для себя понимает природу дежа вю в принципе — это прохождение того же пути после перерождения.

г) Уровни жизни. С каждым уровнем задачи меняются, от более примитивных и элементарных до более комплексных и усложненных. И всё больше, с каждым уровнем, говорит Саша, теряется интерес к игре, а времени тратится больше. Глубже ощущается бессмысленность. Но ты всё равно продолжаешь идти...

д) Картонная принцесса — настоящая находка повести. Как объясняют Саше, на нарисованного героя — и принцесса нарисованная. Иными словами, все заслуги и достижения в этих мирах остаются в этих мирах. И когда закончится игра, всё окажется стёртым и ненужным.

Отличная, интересная повесть об игровых реальностях, написанная в особой подобающей манере.

Вот и завершилось мое знакомство с малой прозой удивительного Виктора Пелевина. Хотелось бы подвести некоторые итоги и каким-то образом охарактеризовать его рассказы в целом.

Во-первых, стиль Пелевина очень узнаваем, точен и качественнен. Его метафоры, аллегории и образы всегда свежие, остроумные и, если так можно выразиться, «втемные». Если рассказ о замене огнестрельного оружия московской братвой на пэйнтбольное, то все находки будут касаться цветов и красок, Виктор Олегович вспомнит кучу зарубежных песен о каких-то определенных цветах, и сравнения с метафорами в рассказе будет приводить именно из этой сферы. А это качество, товарищи. Это труд. За что автору большое уважение.

Наиболее часто касаемая тема в рассказах Пелевина — всё советское. Причем чаще всего в негативном ключе. Но не настолько, чтобы это отталкивало, а скорее с издевкой, с улыбкой. Как китайского пьяницу-деревенщину забрали в Москву и поставили руководить страной, а народ его любил. Или как Сталин, согласно рассекреченной документации, работал глубоко под землей, а выступал перед народом его двойник. Или как осознание того, что все рабочие це́ха, во главе с Любочкой, оказались мертвы, но всё равно по инерции продолжали работать, готовить отчеты и суетиться перед начальством.

Также часто затрагиваемый момент в рассказах Пелевина — солипсизм и двойственность бытия. Шествие по солипсизму возглавляет «Девятый сон Веры Павловны», но тема, касающаяся миражей, изучения сознания, и пр., встречается чуть ли не в каждом рассказе. А двойственность бытия — несомненно фишка автора, ибо в «Онтологии детства» в итоге всё равно непонятно, о чем идет речь — о детстве или о тюрьме, причем оба варианта, при всей их несоединимости, являются верными.

Виктор Олегович очень изобретателен в малой прозе. Есть в числе его рассказов и эссе на несуществующие произведения и события («Мардонги», Реконструктор», «Откровение Крегера», «Оружие возмездия»), которые смотрятся весьма реалистично из-за того, что автор приплетает в качестве доводов, казалось бы, самые-самые далекие ассоциации и примеры. Всё-таки самый смешной назову: согласно исследованиям, Сталин не выносил громких звуков выстрела пистолета, поэтому он всегда носил с собой духовую трубку со стрелами, что подтверждается многими современниками «Сталин ходил по залу, сжимая в руке трубку». Умора, честное слово:) Второй стороной изобретательности в рассказах Пелевина является его жажда всяческих экспериментов: а) создать рассказ всего лишь из одного предложения, в котором десятки, как бы не сотня, придаточных частей уже стирают в памяти то, что было страницу назад; б) создать рассказ особо ни о чем, в конце которого автор признается, что таким образом он немножко «убил» читателя, потратив своим рассказом его время. Про рассказы-перевёртыши «Ника» и «Зигмунд в кафе» не буду говорить, дабы не портить интригу. В целом, такая изобретательность и, опять же, серьезный подход к оригинальности достойны большого уважения.

В качестве завершения скажу, что порой в рассказах Виктора Пелевина встречаются повторы. Иногда он чересчур увлекается «перемешиванием миров», и это перестает быть вкусным и лакомым для читателя. Но это для тех, кто ознакомился или планирует ознакомиться со всеми рассказами. Ежели быть избирательным, в конце я бы обязательно посоветовал следующие: «Ухряб», «Девятый сон Веры Павловны», «Тарзанка», «Синий фонарь», «Бубен Нижнего Мира», «День бульдозериста», «Зигмунд в кафе» и «Жизнь и приключения сарая Номер XII».

Забавный рассказ о новом русском, после смерти оказавшемся в аду, где ему требовалось охлаждать задом накалявшуюся сковородку, но за это получать зарплату, и к тому же он мог покупать очень дорогой кокаин. Аллегорию нового русского наполовину можно перенести и на типичного офисного работника, особенно благодаря последней фразе. Эти мучения, жизнь одном мгновением потребительства от зарплаты до зарплаты. Так ли быть? Неудивительно, что Вован не понял ангела, когда тот к нему прилетел, и это уже, как говорится, диагноз.

И всё-таки интересно, гондурасил он на Колыме, или колымил в Гондурасе?:)

Известно, что наша вселенная находится в чайнике некоего Люй Дун-Биня, продающего всякую мелочь на базаре в Чаньани. И хоть и базара уже нет, да и чайник, видимо, канул в лету, наш мир еще как-то удивительным образом остался. А в нем главный герой Чжан, деревенский крестьянин, пьющий и с утра валяющийся от похмелья в амбаре, каким-то магическим удивительным образом становится важным чиновником в Москве, а затем и руководителем государства. По ходу карьерного роста Чжан осваивает обычаи местных. Например, в театре он, глядя на своих коллег, понял, что сидеть нужно, закрыв пол-лица рукой и кивая в самых неожиданных местах представления:-) Описание обстоятельное. Особо западает в память тоска Чжана об уже ушедшем правлении, когда он детально сравнивает японский танк с Москвой.

Пускай очень специфическая, завуалированная, но всё-таки история о том, как люди приходят к власти, а потом ее теряют.

Приятный издевательский рассказ о том, как русский миллиардер купил американскую Свободу (не саму свободу, просто он так девушку назвал). Прекрасные диалоги и весьма забавная насмешливая аллегория. Понравилось, одним словом.

Приступая к чтению очередного рассказа Виктора Пелевина, хочется всё-таки увидеть нечто оригинальное, что автор с блеском умеет делать. А ежели рассказ похож на другие и никак, простите, не выделяется, имея просто хороший стиль и парочку мудростей и шуток, то в этом случае накрывает печаль и тоска. Примерно так вышло и в этом рассказе. Да, император Юань Мэн в своем королевстве разбирается государственными делами. Да, вещества. Да, это чукча, и это тот самый любимый Пелевиным дуализм реальности. Но изюма всё же маловато. Хотелось бы отметить лишь два замечательных абзаца, заставивших широко улыбнуться:

"– Ну если ты так спешишь, иди, – сказал старик. – Только помни, что из города Москвы невозможно выбраться. Старики говорят, что как ни петляй по тундре, все равно будешь выходить или к Кремлю, или к Курскому вокзалу. Поэтому надо найти белую гагару с черным пером в хвосте, подбросить ее в воздух и бежать туда, куда она полетит. Тогда сумеешь выйти на волю.»

«Голубь летел зигзагами, и машина Юань Мэна часто цепляла другие машины. Некоторые из них были очень красивыми и наверняка дорогими, и сидевшие в них люди с золотыми цепями на шеях злобно щурились и показывали Юань Мэну по несколько пальцев, подгибая остальные – кто шесть, кто четыре, кто восемь. Юань Мэн догадался, что это местные чиновники, которые хотят объяснить ему, сколько у них оленей, чтобы он их уважал. Он им всем в ответ показывал один палец, средний, чтобы они поняли, что хоть оленей у него совсем нет, и он в мире один, зато, по всем китайским понятиям, стоит точно посередине между землей и небом.»

Московский авторитет предложил всей братве не тратить людские ресурсы при разрешении спорных вопросов наподобие делёжки территории и т.п., и перейти на более гуманный способ выяснения отношений — стрелять пэйнтбольным оружием, а тот, кого «красят», навсегда уезжает из страны и, таким образом, понарошку умирает.

Иногда меня аж раздражает, когда в отзывах читатели видят мораль и заложенный смысл, выходящий только лишь из концовки рассказа. Да, черт возьми, могу эту мысль повторить и я тоже: даже если договориться о правилах, всегда найдутся люди, которые эти правила нарушат. Это концовка. И что? Неужели Виктор Пелевин писал рассказ, заполнял объем страниц только для того, чтобы подвести всё к такому выводу? Как раз-таки нет. Мне видится главной самая идеи замены огнестрельного оружия на «краскострельное». Ведь автор привёл огромное количество шуток и подходящих оборотов из песен и культуры в целом, как бы оживляя свою историю. Это первое. Второе — то что фактически человека можно признать мертвым, если он исчез из поля зрения, и к тому же потерял влияние (что необходимо для криминальных авторитетов). Поэтому у такого «убитого» авторитета, ясное дело, возникает желание противиться случаю и снова вступить в игру... А если бы он был убит по-настоящему, такого желания он бы не смог изъявить физически. Вот еще о чем стоит задуматься в этом рассказе.

В целом, интересный взгляд на мир организованной преступности, решившей убивать понарошку.

Веселая история о том, как под воздействием компьютерного вируса «Рождественская Ночь-117.DIR» в тихом городе Петроплаховске компьютер мэра города, по совместительству криминального авторитета, отправляет задания так, что все они перепутались между собой. Теперь братве надо убрать все бугры с Центральной улицы (а братва не глупая, знает что такое бугор), а бригаде уборщиц нужно замочить другого криминального авторитета, и так далее.

Интересны, как и всегда у Пелевина, эти маленькие ништяки в словах и названиях, наподобие: Петроплаховск, Екатеринодыбинск, житель Герасимов, купивший себе собаку Муму, и много-много чего еще.) В конце хотелось бы процитировать, чтобы остался где-нибудь недалеко, следующий понравившийся абзац:

«Ведь даже богатство, к которому всю жизнь стремится человек, в наши дни означает не подвалы, где лежат груды золота, а совершенно бессмысленную для непосвященных цепочку нулей и единиц, хранящуюся в памяти банковского компьютера, и все, чего добивается самый удачливый предприниматель за полные трудов и забот годы перед тем, как инфаркт или пуля вынуждают его перейти к иным формам бизнеса, так это изменения последовательности зарядов на каком-нибудь тридцатидвухэмиттерном транзисторе из чипа, который так мал, что и разглядеть-то его можно только в микроскоп.»

Очередной рассказ Виктора Пелевина, ставящий в центр идеи эклектичность. На этот раз эпохи 90-тых и культуры античности. Загнавшийся по античной культуре банкир своим имиджем и поступками отпугивает клиентов, да и статус холостяка не особо приветствуется. Поэтому он решает жениться на своей секретарше, но... опять же, с учетом всех исторических нюансов и декораций.

История просто неплохая, но никакой глубины или чего-то оригинального в ней нет.

Всё-таки этот рассказ — чистый эксперимент. Девять страниц текста, описания мыслей, воспоминаний и взглядов, состоящие всего из одного предложения.

Если быть предельно честным, я не готов к такому бесконечному количеству придаточных предложений, поэтому несколько раз терялся. Кто-то в восторге от этой идеи, кто-то считал её скорее пыткой или тренировкой для внимания. Конечно, стоит отметить оригинальность Виктора Пелевина, всё же он молодец. Почему же раньше никто не додумался до такого хода?

С содержательной стороны есть два момента: во-первых, мысли, рассуждения и описания предельно разрознены (это можно списать, конечно, на закос под человеческий поток мыслей), а во-вторых, есть в этом рассказе целый ряд малюсеньких зарисовок, которые позже нашли своё отражение в романах Пелевина, а значит рождались задумки еще давно (про детей-космонавтов, или про чекистов-псов в конторных коридорах).

Я из тех читателей, кто устал читать эти 9 страниц. Это было своего рода силовое упражнение. Но за эксперимент можно похвалить, задумка-то оригинальная, как ни крути.

История о том, как девушка Таня зарабатывает деньги, соединяя одинокие сердца. Но это не дворец бракосочетания и не агентство знакомств, как можно было подумать. Просто у Тани есть шаманка Тыймы, которая может воскрешать уже умерших кавалеров из Нижнего и Верхнего миров. А те, дабы их не отправляли обратно, понятное дело, готовы на многое.

Интересна картина рая в этом рассказе, где всё есть, что пожелаешь, но какое-то расплывчатое, телевизор с вечно меняющейся маркой, например:) Также интересен ответ майора Звягинцева. И вот думай после этого, насколько добровольно и желанно решались на брак с одинокими барышнями воскрешённые.

Уходит в копилку моих любимых рассказов у Виктора Пелевина.

Зигмунд сидит в кафе и смотрит на окружающих. Вот зашли двое, мужчина и женщина, снимают верхнюю одежду. Ага... Вот хозяйка кафе вместе с помощником вкручивает новую лампочку, в процессе чего она чуть не падает со стремянки. Ага... Вот, кажется, играют дети хозяйки, мальчик и девочка, и в результате их взаимодействия рушится постройка девочки. Ага...

Каково же было моё удивление, когда я узнал, что это многозначительное слово «Ага»

А я-то дурак, смотрю, выискиваю в этих трёх представленных парочках-примерах курьёзности взаимодействия между полами, сложности и препятствия в отношениях между людьми, и еще много-много чего другого пытаюсь найти:))

На самом деле, мораль ясна и очень хороша. Она в том, что любые действия, поступки, эмоции, стремления и желания можно трактовать как угодно, даже не обладая особым умом. Просто докручивать, довинчивать в своей голове желаемый образ. Этим, кстати, зачастую грешат психологи и психиатры. Зигмунд-то — Фрейд.

Чарльз Дарвин в трюме корабля голыми руками борется сначала с орангутангом, затем с гориллой, попутно рассуждая о происхождении видов и принципе выживания.

Не самый глубокий рассказ Пелевина, хотя здесь и можно порассуждать о синтезе теории и практики, о первородном инстинкте человека как борца с природой (с помощью супероружия — интеллекта), о воле как стимуле к преодолению невозможных, казалось бы, границ. Но эти мысли уж слишком банальные и примитивные для Виктора Олеговича, глубину идеи здесь хвалить не приходится.

И всё же рассказ написан хорошо.

Объелись мухоморов товарищи весьма прикольно, если можно так выразиться. Да и полуреальность с миром «Семнадцати мгновений весны» довольно живая и, так скажем, в стиле Пелевина.

Но меня больше всего заинтересовала одна ключевая мысль рассказа. Вот играла музыка со столба. Гитлер ее слушал, наслаждался искренне, всей душой. Но потом сорвал со столба провод и сказал, что если эта музыка — мираж, защищающий нас от действительности, то он нам не нужен. Ведь если мы будем прикрываться от этой самой действительности такими средствами, они в любой момент могут нас оставить, покинуть, и мы останемся одни. А значит нам не нужны такие картонные щиты (это уже метафора-отсебятина). Таким образом, рассуждение на тему красоты, эстетики, и ее роли в жизни. С таким подходом я еще не сталкивался, поэтому возьму на заметку.

Виктор Пелевин — явный любитель соединять две реальности и работать в них сразу одновременно. И плевать ему на то, насколько они различаются, или вообще являются взаимоисключаемыми.

Итак, мир детства и мир тюрьмы (никакого спойлера здесь нет, автор начинает говорить о тюрьме уже на 3-й странице). Насколько же несопоставимы два этих мира? Насколько же они различны? И всё же Виктор Олегович работает сразу в двух плоскостях. Начинаются рассуждения всё-таки ближе к детству, более относимы туда. Затем явные намёки на тюрьму, на её порядки. И, казалось бы, вот текст совершил необратимое превращение, теперь здесь всё о тюрьме... Но нет — снова вспоминаешь явные соответствия с младенчеством и детством. И это очень здорово.

Не пускаюсь в разбор конкретных рассуждений автора — они все хороши. Изложил лишь то, насколько органично здесь смотрится такой вот дуализм по Пелевину.

Виктор Пелевин умеет забавляться на славу. Особенно он любит потанцевать на организации и исторических пунктах двух известных тоталитарных государств.

Конкретно в этом рассказе верному фашистскому магу снится чудовищный сон-знак, информация о котором впоследствии передаётся по инстанциям в целях проверки и изучения. Насколько абсурдно было предсказание, настолько и тщательно работают аналитические подразделения. Но и истина ли главное? Автор говорит, что механизм продолжает работать, да только у каждого уже свои цели, почему его не останавливать.

И еще одно важное замечание в рассказе, которое не следует забывать, — в делах политических и бюрократических без команды никуда.

Вот он. Самый милый и понятный любому, даже самому юному разуму, рассказ Виктора Пелевина. Порой автор настолько улетает от реальности, или использует то философские конструкции, то исторические аллюзии, что приходится напрягать мозги и заставлять работать эрудицию. Здесь всё не так:)

Перед нами мир одной ночи в пионерлагере. Ребята рассказывают друг другу страшилки. Вроде бы всё... Вроде бы и добавить больше нечего... Но как же хочется хвалить это творение)

Во-первых, прекрасные диалоги ребят, настолько достоверные, что со стопроцентной вероятностью вспоминаешь свою пору детства.

Во-вторых, живые характеры: задира, плакса, загадочный умник, хаотичный болтун, меланхоличный молчун (уж простите за мои такие вольные идентификаторы), и все они говорят именно то, что и должны были сказать в этот момент, оживая на глазах.

В-третьих, сами истории. Честно говоря, каждая из этих историй могла бы стать самостоятельным рассказом, или уже проявлялась как-то в усложнённой форме в другом рассказе. Но еще мне очень понравилось, что автор натолкнул меня на следующую мысль: истории-то ребят самые обыкновенные для страшилок, так? а я сейчас пытался вложить в каждую из них какую-то внутреннюю философию, какой-то подтекст; неужели это проклятье взрослого человека — находить во всём смыслы и подтексты? Кошмар, значит я проклят:)

И последнее. Один из лаборантов (Renat Asadullin) в своём отзыве выделил две страшилки на фоне всех остальных, как особо глубокие и якобы никем не замеченные: 1) «принятие в мертвецы»; 2) история про чёрного кролика. Здесь я, пожалуй, вступлюсь за товарищей. Обе эти истории нашли своё усовершенствованное выражение в других рассказах: 1) — в рассказе «Вести из Непала»; 2) — в рассказе «Спи». Так что, раз уж мы поняли два этих других рассказа, то зачем нам здесь было бы повторяться? Конечно, в рассказах Пелевина есть самоповторы. И поэтому, прежде чем упрекать кого-то в неузрении сложных материй, желательно самому полнее ознакомиться с библиографией автора.

Читайте этот рассказ. Он очень приятный и многослойный.

Этот рассказ, как видно из названия, больше о сне, нежели любой другой у Пелевина.

И правда, начинается он с того, как студент ощущает, что при входе профессора философии в аудиторию, он сразу же засыпает. Очень забавное развитие «спательных» способностей мы наблюдаем у главного героя. В конце концов, он так прокачивается, что может уснуть, утром садясь в автобус, а проснуться, возвращаясь тем же маршрутом вечером домой. Дальше в лучших традициях «Ухряба» главный герой видит всех спящими, что бы они не делали. И спросить вроде как-то неудобно:)

А еще меня посетила вот какая находка. Кажется, под состоянием сна Пелевин в рассказе понимал состояние полёта мысли, или размышления, если угодно. Ну вот не знаю я, как это доказать или обосновать, да и конкретных примеров уже не вспомню, но у меня чёткое ощущение, что сон = мыслительная деятельность. Пелевин, как любитель поговорить в том числе и о сомнамбулизме (рассказ «Тарзанка»), должен очень положительно относиться ко сну, и к мозговой активности в этой фазе жизнедеятельности. Поэтому, скорее всего, так.

В 1917 году, во времена правления Учредительного Собрания, два солдата охраняют Смольный дворец. Так говорит аннотация. Но я бы, для перчинки, добавил, что еще они периодически «обгашиваются».

Кроме своеобразного отношения автора к упоминаемой эпохе, и кроме альтернативно-исторического допущения, что солдаты нюхали кокаин и кололись, есть только одна занятная мысль, которая мне понравилась в этом рассказе.

Отходняк. После приёма, уже не помню чего, двух главных героев ужасно пугает отходняк, который они решают заглушить новой дозой кокаина. Отходняк страшен. И поэтому надо срочно переходить с очередного кайфа на новый кайф. В этом я вижу политический аспект. Политика реформ и политика реакций. И самое главное — сам отходняк. Ведь говорил же Конфуций: «Не дай вам Бог жить в эпоху перемен!» Так и Виктор Пелевин заявляет: «Не дай вам Бог жить в эпоху исторического отходняка!»

Честно говоря, не думал, что возникнет необходимость защищать этот рассказ... Да и не буду я этого делать. Лучше уж поговорить о приятном:)

У вас когда-нибудь было такое, что вы фантазируете, как бы вы себе представили идеальный рассказ, или повесть, или роман? Нет, не те случаи, когда уже вы счастливы выше крыши к моменту завершения прочтения, а наоборот — наперёд. Конечно, есть множество рассказов, которые я обожаю: «Демоны» и «Необходимая вещь» Роберта Шекли, «Уснувший в Армагеддоне» и «Каникулы» Рэя Брэдбери, «Дары волхвов» О.Генри, «Я знаю чего ты хочешь» и «Последняя перекладина» Стивена Кинга, и т.д.

Но была у меня в голове, формулировалась сама по себе, и такая модель рассказа, при которой автор бы вёл меня по предложениям и абзацам, вроде бы и говоря о простых или отвлечённых вещах, но мне было бы интересно его слушать (всегда ведь приятно послушать умного человека), а в конце всё бы оказалось простой и доброй шуткой, эдаким профессиональным фокусом литератора, где рассказ и его прочтение — самоцель. Такое мне попалось в руки впервые.

Да, возможно, я не самый искушённый читатель, но меня это не беспокоит и не волнует. Просто после суточного дежурства, проехав в метро полпути и дочитав этот рассказ, я сидел, как дурак, с улыбкой на лице, и мне совершенно не хотелось сбивать это прекрасное ощущение чтением следующего рассказа. Я просто сидел, улыбался и думал:)