Когда-то я усиленно пыталась понять, что находят другие люди в оливках. Обычных консервированных оливках (маслинах). Покупала разные, пробовала и плевалась — фу! Горько-солёная гадость! А потом, однажды, вдруг я почувствовала что-то необъяснимое. Это не вкус даже, а ощущение. Теперь маслины (оливки) всегда есть дома.

К чему это кулинарное вступление? Всё просто.

Я, как и многие, читала «Преступление...» и в школе и после. Правильнее сказать — пыталась. Как говорится, никак «не заходило». Не зря говорится «Всему своё время». Для произведений классиков в том числе. Только сейчас что-то открылось и осозналось.

Фёдор Михалыч вообще не самый простой писатель, его книги сложны и трудны к пониманию. Но... дорогу осилит идущий...

Очень хорошо, что классиков переиздают, а теперь ещё озвучивают и «продвигают». Как-никак, эти книги — о нас!!!

P.S. Старухе-процентщице на момент убийства было 42 года :((

Фёдор Михалыч, конечно, глыба-с та ещё-с!

Князь Мышкин — луч тёплого, живительного света, пронзающий тьму, притягивающий внимание, согревающий и освещающий путь заблудшим, но в итоге блекнущий, как и любой луч, падающий в туманный дремучий лес. Он настолько чужд в данной среде, что воспринимается как нечто несуразное, хоть и манящее.

«Идиот» — произведение мощное, облагораживающее, возвышающее, однако ж довольно громоздкое — строго для любителей глубины, трагедий, сложных чувств и мыслей. Достоевская классика как она есть. Подобные книги напрямую влияют на развитие личности, калибруя душу и заставляя лучше понимать себя и окружающих.

Романы Достоевского всегда пропитаны особенной тревогой, фатализмом и безысходностью, в разных дозировках. Он главный «анти хэппиэндщик» нашей классической литературы. Всякий раз читая его, как удара ножа жду какой-нибудь неприятной сцены или драмы. И знаю, что она будет.

Если вы из тех, кто пока боится открывать себя для русской классики, то, победив в себе боязнь перед архаикой написанного 150 лет назад огромного и страшного «Идиота», вы откроете, что всё не так уж и плохо — происходящее увлекает с первой страницы, персонажи всё ещё актуальны, они приятно сложны и так выпукло нарисованы, что во время чтения буквально начнут жить перед вашим мысленным взором.

Помимо этого вы получите действительно интересные рассуждения о многих важных вещах и, порой, почти гоголевские по остроумию комические сцены или диалоги. Чего стоит один генерал Иволгин — этот бредогенератор своего прошлого. Или вертлявый, хитрющий Лебедев. А уж как пугающе и таинственно выписана femme fatal Настасья Филипповна или ангельски красивая Аглая — женщины непредсказуемые и всемогущие, как сама природа, которые, кажется, могут горы двигать — таково их влияние на род мужской.

Есть несколько шикарнейших сцен — сцена с камином, с обличительной статьёй, с 400 рублями, с исповедью умирающего, с вхождением в свет новоиспечённого жениха, и т.д.

Из недостатков, помимо громоздкости, конкретно у ФДМа, вижу ещё такой — порой описываемое событие или мысль будто патологически зацикливается. То, что автор хотел вызвать, уже вызвано, мысль понятна, чувство осознано, но описание всё идёт и идёт, рассматривается с новых сторон, буквально «обсасывается». Есть в этом некая болезненная потребность автора излиться до крайней степени (хотя ФДМу простительно, ведь он был эпилептик, как и главный герой, а это накладывает особенный отпечаток на образ мыслей). Иногда это зацикливание вырастает из вроде бы глубокой сцены, как в случае с Ипполитом, но, сократи её вдвое, и ничего не потерялось бы, только б приобрелось.

Что сказать, ну это шедевр от великого Достоевского Ф.М., каких описаний здесь только нет, это и общество, и религия, и отношения и т.д. Да, вот уж где «над вымыслом слезами обольюсь». Какие смыслы, взгляды, рассуждения, настоящий философский роман. Насколько мастерски Ф.М. раскрыл образы главных героев. Просто невозможно оторваться от текста, вот какую литературу надо читать и перечитывать!

Странно, что у нас нет отдельных монографий об этом гениальном произведении. И вообще мало материалов, нет устоявшихся оценок. Поэтому каждый читатель остается один на один с текстом. Получает максимальную свободу для интерпретаций. Что и видно по нижеследующим отзывам.

Оставлю и свое сверхценное мнение (кстати, в этой книге Достоевский замечает, что одна из главных черт русского характера — самоирония).

Несмотря на то, что эта книга является первым художественным произведением в России о местах заключения, она не о каторге.

Это эпос о русском народе. Это «Война и мир» Достоевского. Коллектив простых тружеников — артель — живет и работает, принудительно, в военном лагере. (Тут даже есть свой Платон Каратаев — Аким Акимыч). Поэтому-то у Льва Толстого это было любимое произведение Достоевского, тут они сошлись на максимально близкую дистанцию в своих воззрениях.

Федор Михайлович прямо резюмируют в финале (устами рассказчика):

«И сколько в этих стенах погребено напрасно молодости, сколько великих сил погибло здесь даром! Ведь надо уж все сказать: ведь этот народ необыкновенный был народ. Ведь это, может быть, и есть самый даровитый, самый сильный народ из всего народа нашего. Но погибли даром могучие силы, погибли ненормально, незаконно, безвозвратно. А кто виноват?

То-то, кто виноват?»

Не з/к, не маргиналы, а — народ!

(Тут он еще и своему вечному оппоненту Герцену руку протягивает. В общем-то все наши классики об одном писали, в одну дуду дудели, только на разные лады).

Вся книга построена на чудовищном контрасте между великой и могучей силой русского народа, его ширью, удалью и отвагой и теми чудовищными условиями, в которых он пребывает не одну сотню лет. Впрочем, убежден, что не было бы у нас ни тех сил, ни запредельной выносливости к невзгодам и бедам, если бы не те суровейшие испытания, которым подвергались русские люди из поколение в поколение. (Параллельно с чтением ЗМД посмотрел лекцию о нравах английской аристократии. И докладчик тонко заметил, что в окопах Первой мировой простые английские работяги и мещане сходили с ума от постоянного ужаса близкой смерти, а вот аристократы держались молодцом и бодрячком — они привыкли к пыткам и систематическим издевательствам в детстве в своих закрытых учебных учреждениях).

Преступление — это продолжение, темная сторона русской силы и удали. Ведь за любые достоинства приходится расплачиваться недостатками. А сузь русского человека, как желал Митя Карамазов, и что останется? Ветошка на ветру? О, очень многие бы хотели этого! (Кстати, первый очерк истории, характера и судьбы Дмитрия Федоровича есть в этих «Записках»).

Исполинская мощь русского народа явлена в книге и через великий, прекрасный и бесконечно богатый русский язык. О Достоевском идет справедливая слава, как о великом мыслителе. Но эти «Записки» являют нам и великого художника. Гения слова, который учится у народа и через призму своего таланта возгоняет наш язык до немыслимых поэтических высот. Эту книгу нельзя читать для того, чтобы узнать «что дальше случилось». Ее поэтическая форма и есть ее содержание. Именно впитывая каждое слово, читатель духовно и обогащается, а не узнавая полезную информацию об административных порядках в царствование Николая Павловича Романова.

Я вот все называю «Записки» книгой. Но это, конечно, роман. В самом широком смысле. Гений Достоевского расширяет границы жанра, делает его сильнее, разнообразнее. Прокладывает пути к таким далеким вершинам мировой литературы, как, например, Джеймс Джонс или Трумен Капоте.

В этих «Записках», как и в писавшихся параллельно «Униженных и оскорбленных», Федор Михайлович разрабатывает фигуру Хроникера, рассказчика, свидетеля и только лишь частично участника событий, апофеозом которой станут «Бесы» и «Братья Карамазовы». Это оказало прямое влияние на жанр во всем мире. «Улисс» Джеймса Джойса и «Чума» Альбера Камю лишь два ярчайших, но почти случайных примера.

Подытожу. Зачем же читать Достоевского и эти «Записки»? Без «Мертвого дома» труднее понять вершины творчества нашего гения. Это фундамент «великого пятикнижия» и прочих гениальных вещей. От этого Федор Михайлович оттолкнулся, чтобы воспарить в высь мысли и духа.

Если хотите понять историю России, дух, мудрость и изъяны русского народа, как модно сейчас говорить его «культурный код», читать Достоевского строго обязательно. Он был одним из лучших и умнейших людей России за всю ее тысячу с лишком лет. А равняться надо все-таки на лучших!

Если же вы манкурт без памяти, ломоть отрезанный, быстро истаивающая снежинка, то тогда, конечно, не стоит тревожить свое эфемерное бытие книгами Федора Михайловича Достоевского.

П.С. Примерно половину книги я прослушал прямо-таки в конгениальном исполнении Бориса Плотникова, нашего любимого доктора Борменталя. Он потрясающе талантливо передает язык книги. Особенно сильно прямую речь персонажей. Веришь без сомнений, что это говорит не рафинированный московский интеллигент, а крестьянин, мещанин, солдат. Прослушайте хотя бы в его исполнении вставную новеллу «Акулькин муж», плачь Достоевского о русской женщине, поэму о силе ее духа. Просто потрясающий силы произведение! Все-таки советская школа актерского мастерства — это Школа!

ЮПД. Оказалось, что я закончил прослушивание ЗМД в день памяти Бориса Григорьевича Плотникова! Он умер 2 декабря 2020 года. Бывают же такие «странные сближения»... Вечная память великому артисту!

Как-то так вышло, что я не обращала внимание на русскую классику. Достоевского Ф.М. читала в школьные годы и то только потому, что заставляли, и надо сказать, правильно делали. И вот этим летом мне довелось побывать в музее Достоевского в нашем городе, не знаю почему появилось такое желание, но тем не менее посетила вместе с сыном. Как бы высокопарно не прозвучало, но что-то шевельнулось в душе и стало стыдно, что практически ничего не знаю и не помню о писателе и его произведениях. Я много была наслышана о творчестве Достоевского Ф.М., о его огромной популярности в России и за рубежом, о его художественном наследии. В общем я решила устранить брешь в своих читательских познаниях, начав с Братьев Карамазовых. Господи, где найти слова, чтобы можно было описать словами тот восторг, который я испытывала во время чтения. Эта книга буквально проникла в мою душу, что-то перевернуло в моем сознании. Теперь этот автор -один из любимых. Достоевский Ф.М.- глыба и величина, он увековечил себя и свои труды на века и поэтому он жив, а значит бессмертен! И напоследок хочется процитировать уважаемого профессора-филолога: «читайте и перечитывайте классику«!

Оно, конечно, писать про классика – занятие неблагодарное, сонмы критиков уже отточили на нем свои перья, исписали ручки и стерли буквы на клавиатурах. Так что я не столько про роман, сколько про детали.

Я вообще люблю Достоевского за умение формулировать. Вот как никто умеет он подбирать слова, в том числе для самых тонких оттенков душевного смятения:

«Наступает осень, желтеет лист. Сижу в этом унылом городишке (о, как унылы германские городишки!) и, вместо того чтобы обдумать предстоящий шаг, живу под влиянием только что минувших ощущений, под влиянием свежих воспоминаний, под влиянием всего этого недавнего вихря, захватившего меня тогда в этот круговорот и опять куда-то выбросившего. Мне все кажется порой, что я все еще кружусь в том же вихре и что вот-вот опять промчится эта буря, захватит меня мимоходом своим крылом и я выскочу опять из порядка и чувства меры и закружусь, закружусь, закружусь…»

И пусть «Игрок» в этом смысле не самый яркий образец творчества Федора Михайловича, но все же. Вот, допустим, описание барона:

«Барон сух, высок. Лицо, по немецкому обыкновению, кривое и в тысяче мелких морщинок; в очках; сорока пяти лет. Ноги у него начинаются чуть ли не с самой груди; это, значит, порода. Горд, как павлин. Мешковат немного. Что-то баранье в выражении лица, по-своему заменяющее глубокомыслие».

Ну прекрасно же! Такая тонкая издевка! Вообще мне показалось, что в плане издевки Достоевский в этом произведении превзошел сам себя.

Если честно, роман этот довольно бессюжетен. Семейство генерала (более чем неоднородное) приехало в Германию. Название Рулетенбург — более чем говорящее. Генерал ухлестывает за веселой француженкой, его томная падчерица Полина (с кошачьими глазами) выгуливает детей, закладывает бриллианты и строит глазки привезенному с собой французу, а также одновременно как кошка с мышкой играет с учителем своих детей Алексеем (он и есть рассказчик всей истории), плетя какие-то подвисающие в воздухе интриги. Семейство с виду не особо ограничено в средствах, но при этом все ждут, когда «ля бабуленька» (в России) отдаст концы и одарит их своим наследством.

Дальше возникает анекдотическая ситуация в духе: «Как ваше здоровье, Абрам Семеныч?» «Не дождетесь!» Бабуленька внезапно совершает финт ушами и пускается во все тяжкие. О, какой это восхитительный персонаж! Достоевский явно писал часть, посвященную бабуленьке в большом ударе. Получилось смешно, точно, энергично и обаятельно.

А вот потом вдохновение словно покинуло писателя. Все начатые линии выглядят обрывками недовязанного свитера (нет, роман закончен и даже мораль вполне себе выведена, но…): здесь рукав брошен, там ворот не закончен, и не понять, это баг или фича. При этом отношение к персонажам плавно смешается от любопытства к отвращению. Поэтому начиная примерно с середины ловишь себя на том, что следишь больше за мелочами, чем сюжетом.

В итоге для меня этот роман был не про игру (хотя именно рулетке и связанной с ней порочной страсти посвящена подавляющая его часть), а про опыт пребывания русских за границей и отношение к этой загранице и иностранцам (досталось и французам, и немцам, и полякам, вот только англичанин выглядит более-менее приличным человеком). Не то, чтобы никто об этом не писал до или после. Но почему-то краткие авторские ремарки именно здесь меня как-то особенно зацепили, и оказались неожиданно современно звучащими.

Приведу несколько цитат (все под спойлером)

Пожалуй, не лучший роман Достоевского, но прочтения тем не менее стоит, как минимум, ради вот этой точно пойманной характеристики русских за границей.

«Село Степанчиково и его обитатели» Федор Достоевский, 256 страниц

Главный герой, Сергей Александрович, получает письмо от дяди с просьбой срочно приехать в село Степанчиково и жениться на одной девушке. Никакие причины нам неизвестны, кроме того, что на дядю оказывают большое давление. Так Сергей Александрович попадает в Степанчиково и знакомится не только с навязанной невестой, но и а другими, очень занимательными обитателями.

О, в книге есть персонаж, Фома Фомич, который раздражал на протяжении всего повествования так, что хотелось залезть в книгу и отхлестать всех по щекам. Не человек, а колдун какой-то, честное слово, иначе нельзя описать его влияние на окружающих.

А так в романе одни манипуляторы и интриганы, каждый тянет одеяло на себя, временами даже получается смеяться в голос над происходящим. Прекрасно Федор Михайлович описал психологический портрет всех и каждого, зависимость, абьюз и другие проявления отношений этого странного места.

Чувствую, что распробую такие небольшие истории автора и замахнусь на что-то масштабное.

Восхитительный рассказ, пожалуй, самое лучшее, что создал Достоевский. Тут замечательные детальки разбросаны по всему тексту, именно они-то и составляют главную прелесть этого шедевра. Чего стоит хотя бы презрительное отбрасывание «генералом» ногою несчастной шавки, уже почти в самом начале рассказа совершенно недвусмысленно высвечивающее истинное отношение мажора-перестарка Пралинского ко всем, принадлежащим к миру этой безобидной собачонки. И — какое напряжение, какая придавленная, скрученная пока в пружину настолько сильно, что многим и не понятно ещё, что это именно пружина, — энергия ненависти, вражды, злобы, противостояния «низов» к верхам!!!! Причем наиболее ярко это проявляется как раз в едва ли не ёрнической униженности, подобострастии «мелкой сошки» (просто поразительны в этом отношении последние сцены рассказа, со «столоначальником»). Пусть даже сами эти «низы» всего этого еще не осознают либо осознают весьма смутно, подобно «барану непомнящему» Салтыкова. Но это «наследство» неминуемо перейдет к их детям, племянникам, внукам и правнукам (вспомним хотя бы историю сына щедринского Молчалина). И уже в 1905 году...

Да, вряд ли Достоевский хотел передать именно это. Но писатель есть писатель, и если он хороший, его произведения зачастую говорят и отображают не совсем то, что заключалось в его замысле, или даже нечто прямо ему противоположное. Недаром же такое мощнейщее воздействие на мыслящих людей оказала знаменитая концепция «смерти автора». Как задолго до 1860-х писал проницательнейший Кюстин, в этой стране (России т.е.) обязательно грянет революция. И ошибся — если то вообще можно счесть ошибкой — всего на несколько лет...

В этом творении Достоевский поднимается почти что до чеховских высот. Но в школьную программу на протяжении уже столетий упорно пихают почему-то тупой и скушный романище про старуху процентщицу (преступлением было написать этот роман, а наказанием — его читать, мнение какого-то английского, кажется писателя. Лучше не скажешь!). Да, собственно, и понятно, почему. НИКАКОЙ власти этот рассказ будет не по нутру. Не случайно ж созданную в середине 60-х в СССР экранизацию (впрочем, весьма своеобразную, с гниловатым артхаусным уклоном, но в первой своей половине просто отличную) «народная» советская власть не пропустила к зрителю. До 1987 года. Знала кошка ... Будущие и настоящие (на тот момент) предатели и перерожденцы, уже вставшие или пока только мечтающие «встать на задние лапы», безошибочно всегда чуяли в «анекдоте» что-то глубинно враждебное, чуждое, вскрывающее их грязную сущность и стремления. Куда безопаснее для любого режима пичкать детей унылой историей дурковатого Раскольникова.

В этом произведении Достоевский открывается, конечно, с несколько неожиданной стороны. Пусть оно осталось неоконченным — в таком жанре это едва ли недостаток, всё выглядит и так органично. Да и какое тут возможно было бы завершение? Логическое, в абсурдном-то рассказе? Так что это, пожалуй,только в плюс. Пусть Достоевский пытался высмеять каких-то современных ему авторов, явления и направления. Не получилось, пусть. НО зато получилось чуть ли не гениальное, в кафкианском (задолго до рождения Кафки) духе, совершенно, как сказали бы некогда, постмодернисткое творение. Прочитал с огромным удовольствием.

В школе мне эта книга нравилась, но особенно глубоко я в сюжет не вникала, впечатлялась в основном депрессивными петербургскими пейзажами и экзальтированными монологами героев. Потом перечитала лет через 30 и сильно переосмыслила свое отношение к тексту. Те, кто упрекает автора в ходульности персонажей и особенно главного героя, думаю, ошибаются — он взят из жизни, и даже во многом списан с самого Достоевского, тот именно этими идеями в молодости и увлекался, и даже был за них приговорен к смерти. Таких юных идеалистов автор видел множество, и сам таким был, только что не убивал никого, но идею убийства наверняка на себя примерял, и мог вообразить, какого-нибудь особо одаренного деятеля, который так вдохновится новейшими идеями, что пойдет проверять свою решимость на практике.

Естественно, Достоевскому не нужно, чтобы кто-то стал оправдывать Раскольникова, поэтому объект убийства — пожилая, беззащитная женщина, которая в кадре никому ничего плохого не делает — выбран именно, чтобы показать неправоту героя (думаю, если бы он придушил в подворотне Мармеладова, который довел до нищеты всю свою семью, и говорит, что бог его за это похвалит, многие читатели аплодировали бы ему стоя :))

Дальше автор опять-таки делится выстраданным — «маленькие дети, ни за что на свете» не пытайтесь повторить за героем его глупости. Убедительно получилось или нет — можно спорить, по-моему назидательность тут все же слишком выпирает из текста, но трудно представить какой-то другой финал, учитывая биографию автора.

Прочитал «Преступление и наказание» Фёдора Михайловича Достоевского. Да, это ещё один гештальт, который по любому должен был быть закрыт. Читал эту книгу ещё во времена обучения в техникуме, но так уж вышло, что делал это крайне урывисто и конечно же совершенно невдумчиво, просто потому, что надо было готовится к занятиям и иметь хоть немного знаний относительно сего произведения. А так, нередко ловил себя на мысли, что именно эта книга очень уж часто упоминается как этакий образчик той самой литературы, ссылаться на которую является чем-то весьма утончённым. Вместе с тем, забегая вперёд, сразу же соглашусь, что в произведении Достоевского хватает этакой житейско-филосовской мудрости, которая актуально и по сей день.

На самом деле завязка «Преступления и наказания» настолько же проста и незатейлива, как и само название произведения. Речь идёт о крайне бедном студенте – Родионе Раскольникове, который в прямом смысле влачит невероятно жалкое существование. Питается Раскольников в лучшем случае подачками своей соседки, а если просто подвернётся попить хотя бы чаю, то это вообще успех. Вместе с тем, Раскольников является и должником, который задолжал одной очень вредной старушенции некоторую денежную сумму, что суровым обременением легла на молодого человека. Ну и как водится, заложить старухе ему уже практически нечего. Вот и приходит в голову героя мысль о том, что неплохо было бы убить старуху, да по возможности ограбить. Тем самым вполне можно было бы решить две проблемы, а именно, раз и навсегда избавится от назойливой мелкой воши, да ещё и поправить своё финансовое положение старухиными ценностями. Но сделав задуманное, Раскольников понимает, что действительно серьёзных-то проблем у него, оказывается, не было, но теперь они совершенно точно будут.

При прочтении «Преступления и наказания» ты ловишь себя на мысли, что автор книги в буквальном смысле учит своего читателя мудрости и вот эта самая мудрость заключается как раз в том, что насколько бы плохо не было тебе в тот или иной период времени, всегда должен быть какой-то путь, ведь совсем безвыходных ситуаций не бывает. Во время дальнейшего книжного повествования ты понимаешь, что у Раскольникова на самом деле всё было не настолько плохо, как изначально сам герой разрисовывал свою жизнь. Впоследствии выяснилось, что его мать и сестра стоят за него горой и готовы оказать самую посильную помощь, что у сестры есть жених, который обеспечит ей присутствие в высшем обществе. И это, не говоря уже о том, что лучший друг Раскольникова – Разумихин, боярский сын, уже неоднократно предлагал образованному Раскольникову честные заработки по переводу книг. Вместе с тем, автор словно бы пытается обнажить в ряде своих героев самые низменные черты, словно бы убедить читателя в том, что Петербург и все его жители просто погрязли в пьянстве, разврате, нищете и готовы подвергнуться самым низменным чувствам. Но как только автор постепенно знакомит своих читателей с каждым из этих героев, ты понимаешь, что каждый из этих героев стал просто заложником тех или иных обстоятельств и в силу их вынужден делать те или иные вещи, не всегда хорошие и логичные, но в то же время, рано или поздно, каждый из этих героев получит своё искупление и по сути продемонстрирует читателю, что способен на благоразумие и сострадание к ближнему.

Наказание Раскольникова начинается буквально сразу же после совершенного деяния, так как автор очень скрупулёзно демонстрирует нам его страдания, его постоянные мысли и даже полное сумасшествие, ведь герой находится на грани. Диалоги в «Преступлении и наказании» одни из лучших в принципе, монологи персонажей тоже продуманы до мельчайших подробностей. Наверно это всё же действительно то самое произведение, с которым стоит ознакомится в обязательном порядке, так как именно оно способно оставить после себя что-то важное в сознании читателя.

Центральные темы романа нельзя назвать особо оригинальными. Размышления главного героя о расчётливости немцев и широте русской души мы уже видели в произведениях Гончарова и Лескова. Любовная линия, хоть и правдива из-за своей автобиографичности, но не кажется жизненно важной. А вот вопрос игровой зависимости тут, конечно, более акцентирован. Этот феномен сперва не получает ожидаемую порцию осуждения, более того, местами процесс азартной игры описан так красочно, что напоминает рекламу или, как минимум, апологетику этого занятия. Впрочем, итоговое банкротство (физическое и моральное) главного героя вполне однозначно показывает пагубность такой привычки.

Отдельно хотелось бы отметить одного второстепенного персонажа. Конечно, в творчестве Достоевского более известна старуха из романа Преступление и наказание. Но там она является объектом, воплощающим бесполезную жизнь, или инструментом, с помощью которого Раскольников стремиться доказать верность своим моральным принципам. А вот в данном романе, старушка — субъект, да ещё какой! Ради неё я бы даже согласился на выдумывание феминитива к слову «игрок». Искренняя, остроумная, немного злая, но всегда готовая помочь людям, которые в этом действительно нуждаются. Типичный трикстер в нетипичном образе.

Очень противоречивые впечатления я получил от прочтения этого опуса ФМ. Первая половина – что-то очень путанное, мутное и многословное. По социально-философской направленности немножко напомнило мне «Отцов и детей» и «Что делать». Еще почему-то в голове всплыл Камю с его «Посторонним» и Сартр с «Тошнотой». Ах, да, тут еще и уши Ницше торчат с его заратустрой. Еще похоже на автопортрет, конечно же, особенно когда ФМ в лице своего «подпольщика» рассуждает об «уничижении». Думается мне, что какой-нибудь товарищ Фрейд завернул бы что-то обязательно про эдипов комплекс и склонность к мазохизму. Если бы не было второй части, я бы так и подумал, что ФМ здесь себя описывает. Но финал истории с проституткой это опровергает…

В общем, по жанру, по стилю – это странная дикая смесь чего-то с чем-то, что даже идентифицировать затруднительно. А по основной мысли (если я правильно понял) — мир без Бога – он есть? С чем его едят и что в нем делать? И как в нем жить?

Вторая часть – уже «нормальная» повествовательная — ее читать было совсем уж невыносимо, по эмоциям – простите мне мой французский — зашквар какой-то (такой же, как в «Скверном анекдоте»). Моя нежная психика была почти на грани)

PS Начало повести – просто гениальное, не могу не процитировать: «Я человек больной… Я злой человек. Непривлекательный я человек. Я думаю, что у меня болит печень. Впрочем, я ни шиша не смыслю в моей болезни и не знаю наверно, что у меня болит».

Цитат здесь, как уже верно было подмечено, конечно, можно надергать, мама не горюй.

«Что такое liberte? Свобода. Какая свобода? Одинаковая свобода всем делать все что угодно в пределах закона. Когда можно делать все что угодно? Когда имеешь миллион. Дает ли свобода каждому по миллиону? Нет. Что такое человек без миллиона? Человек без миллиона есть не тот, который делает все что угодно, а тот, с которым делают все что угодно».

Травелог от Федора Михалыча. Статья познавательна и прекрасна почти всем. Это своеобразные путевые заметки, перемежающиеся лирическими отступлениями, историческими справками, философствованием и юмором (последнего очень много). Главная тема все же — «Россия и Запад». Попутчики в дороге: Грибоедов, Пушкин, Фурье, Гарибальди, Маркс, Людовик IV, Карамзин, Фонвизин, Бальзак, Наполеон III, Вольтер, Руссо и еще десятка полтора именитых товарищей.

Особенно великолепна третья глава, т.н. «лишняя»: про уехавших, про ищущих прогресса, про тех, кому зипуны и валенки не милы, про тех, что «ищут отрадного уголка в Европе», которые «глазеют на говядину Рубенса и верят, что это три грации…», «а между тем на их лицах такая тоска…». Читаешь – и диву даешься. Полтора столетия прошло, ничего не изменилось.

Другие интересные рассуждения и темы: действительно ли «рассудка француз не имеет»; чем Лондон отличается от Парижа (вообще, глава про Лондон самая изумительная в художественном плане); про французское красноречие; почему каждый парижанин мечтает «видеть море» и «поваляться на траве», а также почему он не может прожить без мелодрамы; чем католические священники отличаются от англиканских; кочерга как «орудие воспитания» английских жен; про русских заграницей, которым «вообще ужасно хочется показать в магазинах, что у них необъятно много денег». И прочее и прочее и прочее… Есть и то, с чем хочется поспорить, иногда даже очень, например, с замечанием, что «во всем мире нет такого красивого типа женщин, как англичанки» (ха-ха). Или – «заграничные люди — … почти все несравненно наивнее русских» (в том смысле, что мы, русские, все сплошь и рядом циники, — не знаю, не знаю…).

Растекся я что-то совсем по древу, прошу прощения… Короче, статья замечательная, всем рекомендую. Малая форма у ФМ, я считаю, сильно недооценена в широких массах.

«Братья Карамазовы» — это шедевр мировой литературы, который оставил на меня неизгладимое впечатление. Фёдор Достоевский создал роман, который является одновременно увлекательным триллером и глубоким философским трактатом.

Достоевский мастерски исследует человеческую психологию, раскрывая перед нами сложные и противоречивые характеры братьев Карамазовых. Каждый из них является носителем определенной идеи, которая в свою очередь является частью более широкой философской картины.

Роман поднимает важные вопросы о природе человека, о роли религии в обществе, о морали и этике. Автор не дает готовых ответов, а rather encourages читателя к самостоятельному размышлению и поиску истины.

Но что делает этот роман особенно сложным и интересным, так это его многогранность и многослойность. Роман не только глубокий философский трактат, но и сложное психологическое исследование, и даже сатирическая комедия с элементами черного юмора. Достоевский не стесняется использовать иронию и сарказм, чтобы подчеркнуть абсурдность и противоречивость человеческой природы.

Язык Достоевского является одним из сильнейших сторон романа. Он богат, выразителен и точен, что позволяет автору передать сложные эмоции и мысли героев.

«Братья Карамазовы» — это роман, который требует от читателя внимания и размышления. Он не оставит вас равнодушными, а rather будет влиять на ваше мировоззрение и вашу жизнь.

Я рекомендую этот роман всем, кто интересуется философией, психологией и литературой. Это произведение является обязательным чтением для всех, кто хочет понять суть человеческой природы и место человека в мире. Но будьте готовы к тому, что роман будет ставить под сомнение ваши убеждения и заставит вас переоценить все, что вы знали о человечестве.

Алексей, сын князя, — сказать про него, что он странный малый, — это погрешить против истины, он достоин более уничижительного эпитета. Но подобрать цензурное слово не получается, на ум лезут все сплошь нецензурные. Не знаю, бывают ли вообще такие люди на свете? Встречал я, конечно, в жизни подобных слизняков, но настолько аморальных, инфантильных и бесхребетных, кажется, не доводилось (и слава богу). Но, как говорится: «любовь зла, полюбишь и козла». Не повезло главной героине влюбиться в этого идиота. С другой стороны, любовь эта – стержень истории, вокруг нее все вертится, так что сетовать не приходится. В литературном плане лучше всех получилась Нелли (будущая Настасья Филипповна?), а хуже всех – главный злодей. Последний — какой-то картонно-водевильный. Роман, тем не менее, хорош — в абсолютном смысле. И даже очень! Относительно же «великого пятикнижия» – безусловно, сыроват. Перебор с нервностью, заламыванием рук, экзальтированностью, самоуничижением, слезами, да и с диалогами, как по мне. И почему все герои непрерывно становятся больными? Перебор, ей богу… В общем, «чувство меры» еще не отточено в должной степени. При всей моей безумной любви к ФМ. Но учитывая жизненные обстоятельства и условия написания этого романа – простительно.

Лучший отзыв об этом романе мог бы тут оставить сам автор: «Но вот что я знал наверно, начиная тогда писать: 1) что хоть роман и не удастся, но в нем будет поэзия, 2) что будет два-три места горячих и сильных, 3) что два наиболее серьезных характера будут изображены совершенно верно и даже художественно. Этой уверенности было с меня довольно. Вышло произведение дикое, но в нем есть с полсотни страниц, которыми я горжусь».

Учитель влюблённый в падчерицу своего нанимателя-генерала, который ждёт скорой смерти своей тётушки (бабушки) ради скорого наследства, которая полна сил и подсаживается на игру в рулетку; генерала в его желании получить наследство поддерживает коварный друг-француз (у него есть в этом свои меркантильные интересы) и роковая женщина (куда без неё). В этой истории конечно не обходится без темы азартных игр (очевидно, что эта часть будет в центре повествования). Но я бы сказал, что от того, что происходит за игорным столом, определяются настроения всех персонажей, меняются их ожидания и рушатся надежды.

Короче говоря, представьте себе, что происходит с людьми, когда дело касается любви, денег, наследства и мошенничества. Так вот, если это всё приумножить на азарт, то смесь получится адская, в результате чего у половины героев ломаются судьбы, а у второй половины ломается разум.

Сила азарта такова, что даже бабушенция, мудрая и закалённая жизненным опытом, не устояла и предалась этому греху без остатка. В прямом смысле.

Мораль такова: «выигрывают всегда только казино и аферисты, а игрок и душа терпят сокрушительное поражение». Так что никогда не делайте ваши ставки, господа.

Вся жизнь – страсть, люди в ней актёры, ну а я – идиот

***

«Идиот» — очередной знаковый роман Достоевского. Достаточно ознакомиться хотя бы с несколькими работами Фёдора Михайловича, чтобы ясно понимать, насколько же они разные (в самом хорошем смысле слова). И это при том, что время, место действия и кое-какие черты прослеживаются из произведения в произведение.

…в Россию возвращается князь Лев Николаевич Мышкин. Он – последний представитель рода, хотя у него есть дальняя родственница, Лизавета Прокофьевна Епанчина. К ней-то Мышкин и направляется, чтобы хоть как-то упростить возвращение в страну. Появление князя оказывается знаковым для праздной знати Петербурга, в частности, для всей семьи Епанчиных…

Итак, «Идиот». Роман со странным названием (если судить только по названию!), довольно объёмный, в четырёх частях, со множеством главных героев. Из локаций здесь Петербург и Москва. Впрочем, место действия играет чисто декоративную роль. Даже в «Преступлении и наказании» и в «Униженных и оскорблённых» географии оказывается больше. Что касается названия, то, конечно же, первая ассоциация – больной человек. И в какой-то мере Достоевский не покривил душой, ибо Лев Николаевич Мышкин действительно болен. У него падучая (эпилепсия). Но на самом деле смысл названия в ином. И это один из уроков Достоевского, который он проносит по многим произведениям. Не всё черно, если оно кажется таковым. Так и с «Идиотом». Книгу вполне можно назвать «Идиот и идиоты». Причём оба слова (идиот) будут иметь разные значения.

Давайте же обратимся к списку персонажей. Во-первых, главную роль здесь играет Мышкин. Поскольку роман написан от третьего лица, то познавать главного героя приходится через его действия и отношение других героев к этим действиям. Зачастую кажется, что Мышкин вообще играет роль чуть ли не статиста, поскольку о нём в некоторых главах и вовсе сказано мало. Сделано это не спроста. Но об этом чуть позже. Мышкин – простой молодой человек, он один во всем мире, но одиночеством как таковым не страдает. Он открыт к новому опыту, но ещё больше открыт к помощи и состраданию. Он – чистая, незамутнённая душа. Мышкин простит и подставить вторую щёку не для того, чтобы недруг почувствовал себя неловко, а для того, чтобы недруг стал в итоге другом, стал лучше. Никого не напоминает? В принципе, Достоевский не делает из этого тайны, говоря устами других персонажей. Лев Николаевич Мышкин – это живая ипостась Иисуса Христа. Некоторые точки зрения говорят, что Иисус – это всё-таки не фигура из книги, а историческая личность. Так вот будь Мышкин настоящим человеком (а не героем произведения), с него вполне могли бы в будущем списать образ пророка или Сына Божьего. Речь не о чудесах, не о горстке хлеба и рыбы, коими можно накормить тысячи людей. Речь о светлой душе. В противовес Мышкину в романе действуют и другие персонажи, коих много. Но на некоторых всё же стоит остановиться. Во-первых, это роковая женщина Настасья Филипповна. Она – энтропия в юбке. Парфён Рогожин – богач-повеса, готовый любой вопрос решать деньгами. По факту – неуверенный в себе и готовый на убийство. Аглая Епанчина – молодая дворянка, третья дочь в семье. В какой-то момент может показаться, что она готова взяться за ум. И за неё даже хочется переживать. Но и это – пыль в глаза. Конечно, есть и комичные персонажи, которыми Достоевский нивелирует мрачное содержание романа. Это и Лизавета Епанчина, и генерал Иволгин. Первая – высокомерная хапуга, второй – спившийся сумасшедший, придумывающий истории на ходу. К «шутам» можно отнести и Фердыщенко (не зря же его фамилию так насклоняли, что все шарниры поломали), и даже Ипполита, который всё умирает да умирает, но никак умереть не может.

Тематика произведения. «Идиотом» роман назван не просто так, а с глубоким умыслом. Почти все герои видят во Льве идиота (больного), на деле же Лев – луч света среди идиотов. Концентрация бесов и страстей в романе настолько дикая, что порой кажется, будто Иисус спустился в ад. Трагикомичная, конечно, ситуация. Нечто подобное показывал Булгаков в «Мастере и Маргарите», когда сталкивал Волланда и жителей Москвы, являя их пороки и страсти. Вот только у Достоевского это показано куда приземлённее и проще, понятнее и доступнее. Ему не нужна фантастика, чтобы показать мрак и беспросветность. Вместе с тем не позабыта тематика преступления и раскаяния (и наказания, конечно же). И пусть она раскрывается лишь в конце, кажется, будто бы автор на миг вспомнил о своём прошлом произведении («Преступление и наказание»).

Заключение: хороший роман, пусть и сильно растянут. Некоторые образы либо совсем лишние (Ипполит с его исповедями), либо чрезмерно мозолящие глаза (генерал Иволгин и его истории). Концентрация бесовщины и градус сатиры на страсти людские возрос, будь в «Идиоте» поменьше воды. Хотя, конечно, совсем водяным роман назвать язык не повернётся. Как и «Преступление и наказание», так и эта книга выполнена в мрачных тонах, схожи у них и минорные ноты финала. Хотя стоит признать, что по части юмора (иронии и сатиры) Достоевский прибавил.

8 идиотов из 10.

Искупая грехи отцов

***

Роман «Униженные и оскорблённые» Достоевского по популярности, конечно же, уступает многим другим произведениям Фёдора Михайловича. Однако назвать эту книгу проходной – погрешить против истины. «Униженные и оскорблённые» определённо стоит прочитать хотя бы (!) даже для того, чтобы увидеть путь от этого произведения до «Преступления и наказания».

…Петербург. Иван – молодой писатель, подающий надежды. К его творчеству неравнодушен один из критиков, бичующий едкими словесами направо и налево. Иван воспитывался в семье мелкого помещика Ихменёва, где и познакомился с его дочерью Наташей, воспылав любовью к энной красавице. Да вот беда. Сама Наташа любит другого. При этом родители против – с обеих сторон. Шекспировский мотив под пером Достоевского раскрывается под новым углом…

Итак, «Униженные и оскорблённые» — короткий роман с непростой структурой. В целом, за сюжет отвечает Иван Петрович. И под стать рыцарю пера, историю Иван Петрович рассказывает то забегая вперёд (срывая флаги интриги), то углубляется в соседние болота, позабыв вытащить себя (за волосы, конечно же!) из прошлой топи. Всё это зачастую тормозит сюжет, зато расставляет фигуры на шахматной доске, двигает и уверенно идёт по плану-захвату вражеского короля. Подобно «Преступления и наказания» действие развивается в Петербурге, но по времени разброс гораздо больше. Так же, как и в «Преступлении и наказании», так и в «Униженных и оскорблённых» локация (Петербург) описана скупо (улочки да мосты), но колорит никуда не делся. Тонально роман куда проще и светлее, чем нуар, к которому прибегнул Достоевский в «Преступлении и наказании».

Персонажей в романе оказалось довольно много. Главный герой – Иван Петрович. Страдает от мук неразделённой любви и нещадной критики его литературного таланта. При этом Иван Петрович не плетёт козни, не строит иллюзий, напротив, готов помогать любимой, даже если речь о её делах с Алёшей. Наташа – его возлюбленная, увлечённая молодым князем. Девушка умная и стойкая, ей трудно пересекать чужие границы. Родители Наташи – Николай Сергеевич и Анна Андреевна Ихменевы. Отец оказался непростым человеком, умным и рассудительным, но когда князю удалось сбить его с колеи, Николай Сергеевич начинает рубить с плеча. Причём по отношению ко всему, а не к ситуации с князей. Анна Андреевна – добродушная матушка, которая сильно переживает за дочь и семью. Князь Валковский – хороший пример антагониста. Он символизирует собой зарвавшееся дворянство. Алчный, себялюбивый, хитрый. Сын его оказался куда проще и глупее, честно сказать. Наконец, Елена. Она же Нелли. Это молодая девушка (скорее, даже девочка) с непростой судьбой. Она отражает множество мыслей Достоевского – о прощении, о мести, о детских травмах, о степени открытости миру. Она же – катализатор судеб почти всех персонажей. Её же судьба отчасти раскручивается с помощью твиста. Да-да, дамы и господа. Достоевский действительно попытался удивить читателя неожиданным ходом. Само по себе это уже неожиданно! И пусть роман не сводится к сюжету и его поворотам, задумка Достоевского насчёт Нелли достойна внимания.

Тематика «Униженных и оскорбленных» обширна. Как уже было сказано выше, Достоевский поднимает вопросы мести, всепрощении, уважении, целостности семьи, оценки ошибок, алчности и порочности, взаимопомощи. По части персонажей у этом романе всё проще. Есть два лагеря – добрые и приятные герои (невольные «униженные и оскорблённые») и мерзкие и низкие люди (по сути, тоже униженные и оскорблённые, но именно что своими действиями и мотивами). При этом добрые и приятные герои оказываются весьма простыми людьми, без каких-то высоких идей. Всё это приземлено, но с флёром этакой уютной простоты. Героев «Униженных и оскорблённых» куда легче полюбить, нежели персонажей «Преступления и наказания».

Заключение: хороший роман. Есть над чем подумать, многое можно сравнить и увидеть на контрасте с другими работами Достоевского. К слову, для школьной программы он подходит даже лучше «Преступления и наказания». Из недостатков можно отметить странную местами композицию и открытый финал. С другой стороны, вряд ли можно сводить произведения Достоевского к финалу как к самоценности.

8 униженных и оскорблённых из 10.

Русский нуар

***

О «Преступлении и наказании» Фёдора Достоевского сказано многое. Конечно, отчасти вина лежит на включении этой книги в школьную программу. Подобно «Мёртвым душам», такие произведения в школе вызывают либо отторжение, либо чуть ли не поклонение. Возможно, «Преступление и наказание» нужно читать (впервые) не в рамках школьной программы, а в силу интереса. А уж у кого и когда он возникнет – дело личное. До некоторых книг нужно дорасти, а до некоторых и не получается даже.

…Родион Раскольников живёт в Петербурге, в силу финансовых причин ему пришлось на время покинуть университет. Время от времени он перебивается случайным заработком на учительском поприще и сводит концы с концами. Глубоко в душе он вынашивает план преступления. Оказывается, что даже одни лишь мысли – это поворотный момент в судьбе Родиона. А уж само преступление…

«Преступление и наказание» — объёмный роман, написанный от третьего лица. На страницах действует множество героев, но лишь некоторые из них выступают проводником мысли и сюжета. Произведение написано приятным языком, хотя присутствуют архаичные выражения. Впрочем, их не так много, они не тормозят процесс чтения. Рамки событий укладываются в несколько дней (эпилог за скобками), локация ровно одна (эпилог за скобками) – Петербург. Особых деталей по этому прекрасному городу Достоевский не выдаёт, но даже само упоминание Пяти углов (если вы там были!) – это бальзам на душу.

Итак, давайте познакомимся с персонажами. Главный герой – Родион Раскольников. Из родственников у него лишь мать (Пульхерия) и сестра (Дуня), есть друг Разумихин. Родион – персонаж противоречивый. Достоевский наделил его мрачным нравом, стремлением к обособленности тяжёлыми мыслями и думами, но при этом оставил место для жалости, взаимопомощи, сострадания. Не чуждо ему и справедливость, склонность к философии. При этом автор не сразу раскрывает мотивы и характер Раскольникова, предпочитая удивлять читателя по ходу сюжета. Игра на контрастах – это второе имя Достоевского, когда он работал над образом Родиона. Разумихин – студент и друг Родиона. Разумихин – добрый малый, он всегда готов прийти на помощь Раскольникову, заботит о нём, когда Родион заболевает. Где-то с середины романа Разумихина становится всё меньше, автор уводит его с фокуса внимания. Порфирий Петрович – дальний родственник Разумихина, следователь по делу. Порфирий любит паясничать и говорить об отвлечённом, при этом каждое слово, каждый вопрос – это удар ножа. И удар-то смертельный. И вновь Достоевский играет на контрастах. Свидригайлов – порочный помещик (причём помещиком он стал благодаря браку), который во многом перекликается с Раскольниковым. Сходу автор выливает грязь на Свидригайлова, всячески давая понять, сколь же плох этот герой. Но по мере продвижения сюжета Свидригайлов выделывает такие коленца добра, что образ рушится. От него ждёшь какого-то подвоха, удара ножом (но в спину, а не как Порфирий!), предательства. На деле же Свидригайлов – это кривое зеркало, в которое смотрит Раскольников. И финал (для обоих героев он вышел в разное время и в разных тонах) это подтверждает. Соня Мармеладова – юная проститутка, которой пришлось выбрать такое поприще, чтобы заботиться о близких. Её отец – вечный пьяница и рохля, а мачехе до неё нет дела. Соня Мармеладова – это Александрийский маяк в вечно сером Петербурге. Но лишь для горстки избранных людей. Для остальных же она – падшая девка, анемичная и с душком, сесть за стол рядом с такой – великий грех. Лужин – гражданский советник и жених Дуни. С этим героем Достоевский тоже не прогадал. В нём нет и доли контрастов и игры за кулисами. Лужин – чванливый, высокомерный, он считает, что лучшая жена – та, которую ты спас. А поскольку спасти Лужин может только посредством финансов (с барского плеча, ага-ага), то какова цена такого спасения?

Тематика романа и особенности. Достоевский говорит разными голосами. Соня Мармеладова вещает читателю о прощении и раскаянии, Свидригайлов – о невозможности примирения с естеством. Особняком стоит Родион Раскольников. В нём будто бы собрался целых хор голосов. Один из них написал статью философского характера. И содержание статьи рубит топором, колет штыком. Это – Раскольников думающий для общества. С другой же стороны, Раскольников для обычных людей – это тот, кто последнюю рубаху отдаст нуждающимся, даже если рубаха – последнее его имущество. Опять же – Раскольников – это человек, вопрошающий о том, животное он или нет? Тварь ли он дражащая или право он имеет? И то, что он хотя бы мыслит о таком (ещё ярче – спрашивает вслух при свидетелях) – уже даёт ответ. И эпилог даёт ответ прямым текстом. Это ещё один слой «Преступления и наказания» — самопринятие, самоответственность, способность меняться, пусть даже под влиянием других людей (или ради других людей).

Достоевский во многом опередил эпоху нуара и декаданса. В то время в России так не писали. Почти все его персонажи (а их много, пусть даже второстепенных наберется с пару десятков, есть ведь ещё и откровенные статисты) – неприятный личности. И героями их не назовёшь. Антигерои – это в лучшем случае. И при этом автор расслаивает своих персонажей, показывая, что лишь единицы из этих плохих персонажей – суть истинное зло. Достоевский не стремился выводить чёрное или белое, угадав вехи нуара задолго до появления этого жанра. И всё же Родион Раскольников (в целом) отвращения не вызывает. Может, не добился он и сочувствия. Не добился он и восхваления. Но и серым пятном он не остаётся в русской (и мировой, чего уж) литературе.

Заключение: «Преступление и наказание» — серьёзный роман о непростых вещах и героях. Триллер с нотами нуара, переосмысление будущего тропа Эдгара Аллана По («Сердце-обличитель»), мрачный Петербург и тяжёлые думы в одном томе. Подобные книги при вдумчивом чтении остаются в уме и сердцах людей спустя годы. Не портит впечатление и флёр спойлеров (буквально все знают о том, что сделал Раскольников в «Преступлении и наказании» ), окружающих труд Достоевского.

10 из наказаний из 10.

Уже на протяжении многих лет читаю только фантастику в разных жанрах, но дала себе слово читать хоть бы один нефантастический роман в год. В этом году выбор пал на Идиота, и я честно удивилась что он есть в базе фантлаба.

Итак, Идиот. Фабула романа максимально простая. Из заграницы с лечения возвращается князь Мышки. Сначала влюбляется в Настасья Филлиповну, а потом в Аглаю. В принципе, на этом все. Сюжет настолько простой, какой-то даже примитивно-бытовой, в нем ничего не происходит. Это совсем не «Преступление и наказание». А все множество страниц романа посвящены размышления Достоевского о тогдашн4м общество. Его герои всего лишь иллюстрации для его мыслей. Иногда они интересны, иногда они откровенно скучны, может в силу моей неразвитости. Но вообще роман гораздо лучше понимается через знание биографии самого Достоевского, его биографии, отношений с женщинами.

Это, наверно, странно, ведь название Идиот, а у меня сложилось впечатление, что «идиоты» больные, сумасшедшие все вокруг, а один Мышкин нормальный. Ну может ещё Коля. А так в кого ни ткни. Настасья Филлиповна, тут прям ярко выраженно. Понятно, что её сломалось отношение мужчин, что ею «попользовались». Но ведь здесь даже больше проблема не в обществе, которое относилось к ней как к падший, а в ней самой, в том, что она сама себя такой считает и недостойной ничего хорошего. И пожалуй что ей это нравится, все эти страдания. Ну и дальше по списку, Рогожин, Ганя, Ипполит, отец Гани, Епанчины, особенно мать. Честное слово, какой-то паноптикум. И знаете, что их всех роднит? Это бестолковость и пустота их жизни. Никто не делает ничего полезного. Поэтому есть там такой момент, когда Мышкин просит друга помочь там какому-то доктору, тот так хватается за это.

Сестры Епанчины. Они вот даже понимают это, и пытаются что-то там писать, рисовать, чем-то наполнить свою жизнь. Но Аглая даже сюжет для своей картины не может выдумать. Это какой надо быть пустышкой. Поэтому она и вцепилась в князя, он то наполненный. Но не получилось с ним с ним, нашла поляка и нашла дело.

И вся эта картина всеобщей истеричности, бестолковщины и пустоты сделала более понятным для меня появление террористов, революционеров и тому подобных деятельности в тогдашней России.

Произведение имееет обманчивый заголовок, так как вместо ожидаемых путевых описаний большая часть текста относится к психологическим разборам европейских народов. По большей части — низов английского общества и парижской буржуазии. Образ нищей девочки из Лондона как будто сошёл со страниц Диккенса, чтобы потом перекочевать в романы самого Достоевского. А главным нелостатком французов автор считает отсутствие искренности, без которой невозможно воплотить в жизнь лозунг о Свободе, Равенстве и Братстве. Вот такие разнородные, не до конца оформленные размышления, которые воспринимаются не как поучения, а скорее как предлог к дискуссии, что полезно, хотя и не слишком увлекательно.

Поразила психологическая глубина персонажей. Сюжет не сложен, однако путь, которым Федор Михайлович ведет читателя извилист. Через внутренние переживания главного героя раскрывается что чувствует человек, совершивший тяжкое преступление. Что голос совести никак невозможно заглушить. Можно сказать, что в конце Раскольников раскаивается в содеянном. Этим, я думаю, Достоевский хотел показать, что каждый преступник может признать свою ошибку, и быть оправданным перед Богом.

Один из главных романов Достоевского, во времена СССР практически не издававшийся как «реакционный», в связи с чем окутанный неким флёром полузапретности. Как и все произведения автора, «Бесы» требуют внимательного усидчивого чтения и, самое главное, некоторого багажа жизненного опыта. Понимание нравственных посылов книги усложняется из-за того, что одна из глав — «У Тихона», изъятая цензурой при первой публикации, в большинстве изданий приводится лишь как приложение, несмотря на то, что автор считал её важной для восприятия, так что весьма рекомендуется читать её после 8-й главы, а не после прочтения книги, тогда не будет ощущения недосказанности и дыры в повествовании, которое сложилось у меня.

Говорить что-либо о произведении такого уровня и такой важности для русской и мировой культуры очень сложно, тем более что сказано уже немало, разного рода исследования и трактовки романа есть в большом количестве и продолжают появляться всё новые. Однако не могу не вставить свои пять копеек. :)

«Бесы» писались на злободневную тему — катализатором к написанию послужило убийство в парке Петровской (ныне Тимирязевской) академии студента Иванова членами подпольной организации «Народная расправа» по главе с Сергеем Нечаевым. Достоевский перенёс действие в неназванный губернский город, сонную жизнь которого встряхнули возвратившиеся из столицы два молодых человека — революционер Пётр Верховенский и роковой красавец и смутьян Николай Ставрогин. Как говорится, и тут такое началось... Книга выходила в течение двух лет в журнале «Русский вестник», являясь для тогдашних читателей аналогом сериала на злобу дня, произвела изрядный резонанс в обществе и собрала великое множество отзывов, от восторженных до разгромных. Достоевский, сам прошедший через революционный кружок, приговор к смертной казни, каторгу, разочаровавшийся в социалистической деятельности и западничестве, написал злой антиреволюционный, антинигилистический и антизападнический памфлет, вышедший, однако, далеко за рамки политического триллера. Достаточно большое количество действующих лиц, наделённых индивидуальностями, различным видением мира и жизненной философией, сталкиваются друг с другом, взаимодействуют и противостоят, показывая духовные искания и брожения в русском обществе второй половины 19 века.

Что бросается в глаза при чтении — в книге нет однозначно положительных, светлых персонажей, всё герои — люди с больной душой, с тараканами в голове и скелетами в шкафу. Город, в которым происходит действие, представляется болотом, но не стоячим, а бурлящим и извергающим ядовитые испарения. И без того не самое простое повествование — тягучее и многословное, усложняется депрессивностью происходящего, больными героями, мучающими себя и окружающих, аурой безысходности. Душная атмосфера провинции служит предвестником грозы, внезапной, короткой и бессмысленной. Бесы — вчерашние и нынешние, разной внешности и окраски устраивают свой шабаш. Старые духовные ценности практически утрачены, новые так и не сформированы, в прошлом и нынешнем тлен, в будущем тьма.

Тяжёлая болезненная книга, наполненная достоевщиной (извините уж за каламбур) до краёв, оказавшая огромное влияние на русскую и европейскую литературу и философию.

Вообще не о чем. Поначалу кажется, что характеры героев неплохо проработаны, но оказывается, что на этом всё. Сюжета нет, сложности нет, идей и философии нет, а есть только попытки читателей придумать за что они оценили этот всепризнанный «шедевр» известного и почитаемого автора, чтобы ни в коем случае никто не подумал, что они ничего не смыслят в литературе.

Давящая атмосфера, она как бы прибивает тебя, превращая в лепешку. Не видно ничего хорошего, только беспросветная тьма, только фатализм и безысходность. Ты погружаешься словно в смолу, черную мрачную душную – почти захлебываешься.

Уже с самого начала какое-то гнетущее состояние охватывает.

«Каморка его находилась под самою кровлей высокого пятиэтажного дома и походила более на шкаф, чем на квартиру».

«С некоторого времени он был в раздражительном и напряженном состоянии, похожем на ипохондрию. Он до того углубился в себя и уединился от всех, что боялся даже всякой встречи, не только встречи с хозяйкой. Он был задавлен бедностью…»

Обожаю вот эту манеру повествования Ф.М., такую «шершавую», тягучую. Там, где у большинства классиков, особенно французских авторов, такой академизм, эстетство, все красиво, у Достоевского как будто едешь на колеснице по брусчатке и постоянно попадаешь в выбоины.

Но в надрывные моменты он бесподобен. И как всегда у Ф.М., герои горячие, порывистые, эмоциональные!

Что за «идея» побудила Раскольникова на преступление. Часто упоминаются деньги, богатства, он и сам так думал, он хотел сделать «добро» пожертвовав жизнью старой клячи. Спасение сотен бедняков, кто правда нуждается в деньгах, за жизнь одной старухи. И сам бы перестал быть задавленным бедностью.

Ведь ценна жизнь каждого человека? С другой стороны, жизнь преступника или маньяка, и начинаются сомнения. Но можем ли мы судить? Не имеем права по большому счету, по совести и чисто по-человечески отнимать жизнь других даже «во благо». Тогда совершив это, я могу перестать быть человеком, а превращусь в монстра или животное.

А как же Раскольников? Одиночество и отчужденность, желчь, исходящая из него, раздражение и гнев. Что же подтолкнуло? Подслушанный разговор в трактире двух людей? Или мамино письмо? Когда он ощутил злобу, гнев и ревность, от того что сестра выходит замуж. «Идея» стукнувшая его, страшная сила. Толчок возможен, но скорее всего он совершил бы преступление рано или поздно.

Он возненавидел всех.

Убийство.

Я сам возненавидел Раскольникова в тот момент. Но как же потом меняется отношение к Раскольникову. Особенно это было заметно, во время сильной по накалу встреча Родиона и Порфирия Петровича. Игра в кошки мышки, и удивительно, насколько не хочется в тот момент чтобы Раскольников проговорился. А Порфирий Петрович умен, наводит, вспоминает статью Раскольникова, что неужели и он себя возомнил «необыкновенным» человеком?! Но нет же, и «обыкновенный» может вообразить себя «необыкновенным». Но ничего, он сам себя «посечет», совесть замучает, душа и сердце не выдержат.

Сны.

Запомнился сон из его детства, когда забил хозяин лошадку, очень эмоциональный момент и последующая смерть Мармеладова уже наяву.

И желчный сон, такой мрачный, после встречи с «загадочным» господином, который обозвал Раскольникова «Убивец».

Злобный сон, его ненависть к бабке, к родным. Его воспоминания, мысли, еще и не понятно сон ли это. И он как в бреду. Уже вечер, луна и духота, ты как бы погружаешься или тонешь, ступаешь во тьму на мрачную черную лестницу, идешь за этим господином, боишься и тревожишься. До боли знакомое место. Квартира бабки.

Надежда.

Но один из переворотных моментов в душе Раскольникова, это смерть раздавленного лошадьми Мармеладова. Он узнал в исковерканном лице своего «друга», он засуетился, пытался помочь всеми доступными ему возможностями, оставил свои деньги родным Мармеладова.

Трогательная сцена, когда уже к спускающемуся Раскольникову сбежала Поленька и обняла его своими руками как спички.

И как сразу он взбодрился и оздоровился.

Но еще может показаться, что это была бессознательная попытка Раскольникова искупить свою вину путем спасения другой жизни. Но скорее нет.

Далее искренняя любовь матери и сестры, даже в те моменты, когда он «отталкивает» их, всеми возможными способами пытается показать свою «ненависть» к ним, хочет отгородиться и остаться один. Нет, потому что они искренне любят его. Его сердце все теплее.

И конечно Софья, ангел-хранитель Раскольникова, как и в большинстве произведений Достоевского, положительная героиня — благодетельная, кроткая, скромная и набожная (хотя с другой стороны зарабатывает не совсем «хорошими» делами) и очень верная.

И мысль «стукнувшая» Раскольникова, что, совершив убийство причинил близким только боль и страдание. И вдруг никчемный низкий подлый человек словно перерождается как птица Феникс.

Ведь только искренняя любовь способна переродить человека.

«Униженные и оскорбленные» Ф.М. Достоевского обладают минимальным сюжетным диапазоном и не содержат обстоятельной интриги: о характере разрешения всей истории автор уведомляет уже в начале произведения. Центр же внимания смещен на психологию героев, их реакцию на столкновение со злом различного порядка: как примитивным, так и более изобретательным.

Основной мотив произведения, таким образом – не противостояние социальных низов власть имущим; речь идет о столкновении героев с онтологически злом, природе воспринимаемых ими «оскорблений», а также жизни и стратегии поведения в сложившихся условиях.

Изложение истории с позиции Ивана, проявляющего биографическую схожесть с автором, способствует более обстоятельному погружению в сюжет. Будучи сознательно отведенным на второй план (несмотря на активное участие в развитии истории), Иван, чуткий к переживаниям ключевых персонажей, способствует их исчерпывающему раскрытию.

Данное раскрытие, в свою очередь, и составляет содержание, а также итог произведения. Ф.М. Достоевским проиллюстрирована изнанка существования, которая, между тем, составляет основание «человечности» в широком понимании этого слова.

Из персонажей больше всего понравился Свидригайлов — один из немногих героев, которому веришь, он из реальной жизни.

А за Раскольниковым к середине книги наблюдать становится утомительно, нудный пессимист.

Скромный чиновник, выйдя в отставку, запирается в комнате на окраине Петербурга и принимается исследовать границы собственного ума. Он перечисляет унижения, которым подвергался и, при возможности, сам подвергал окружающих

Отняв у героя имя, Достоевский предложил читателю воспринимать героя вне времени и пространства, вне конкретного тела и облика. Всё, что нам дано, — сложный, иррациональный и антиномичный мир его сознания, в которое мы погружаемся, как в бездну, теряя связь с конкретной эпохой начала 1860-х годов. Именование героя «подпольным», конечно же, не имеет отношения к революционному подполью, поскольку само это выражение появится в русском языке позже. «Подполье» в повести Достоевского — многозначный образ, в первую очередь связанный с одним из самых ценимых писателем произведений Пушкина — «Скупым рыцарем». В этой «маленькой трагедии» Альбер восклицает:

«<…> пускай отца заставят

Меня держать как сына, не как мышь,

Рождённую в подполье.»

Когда я читал данную повесть, я находил сильный отголосок в словах «подпольного». Я, как человек склонный к рефлексии, замечаю в себе эту страшную и разрушительную силу ни то цинизма, ни то нигилизма, как у главного героя. Но я пришёл к такому выводу: я труслив до невозможности. Мне хочется перевернуть весь мир и стать героем, и всё это сразу одним махом. Отсюда у меня в голове порой строятся нелепые или невероятные ситуации, в которых я что-то пытаюсь изменить. Но я этого не делаю в реальности, из-за чувства страха; поэтому я опускаюсь всё дальше и дальше на самое дно. И плохо это или хорошо, но я нахожу себя комфортно в этом. Между дешёвым счастьем и возвышенными страданиями я выбираю второе, ибо в них я нахожу наслаждение (наслаждение отчаянием). До Достоевского я это мог лишь только предполагать, а теперь мне открылась вся панорама.

Но при всём при том, остаётся главный вопрос: что делать? Осознание проблемы — это только верхушка айсберга. Главное как с этим справиться. А как? И здесь даже у Фёдора Михайловича нет полного ответа. По-видимому, автор оставил эту миссию для нас с вами — для следующего поколения.

В повести «Белые ночи» сквозь призму любовного сюжета Ф.М. Достоевский раскрывает, в ставшей для него позже характерной манере, психологию человека, находящегося в разладе с внешним миром. Последнее предопределяет его к жизни в собственных «мечтах» – мысленно сконструированной вселенной. Созданный мир и предстает для него первичным, не утоляя вполне, между тем, тоску по миру настоящему, и в первую очередь – по полноценному чувству любви. В таком контексте встреча с Настенькой обращается для него в неиллюзорную надежду на утоление своей тоски, освобождение от бремени одиночества.

Примечательно, что девушка Настенька, как и главный герой, оказывается загороженной от внешнего мира, но уже не в силу особенности психологического склада (как в ситуации рассказчика), но в виду объективного обстоятельства – властной манеры воспитания бабушки.

Отдельного упоминания заслуживает изображение писателем внутреннего мира героя, в частности формат его «знакомства» с городом (зданиями и встречаемыми людьми), а также сочетания ощущаемых им чувств одиночества и невыносимости приятельских компаний. То, что отличало манеру повествования писателя на протяжении всего пути творчества, отчетливо выражено в настоящем произведении.

Очень точный отзыв Максима Горького на это произведение: он назвал его «темными пятнами злорадного человеконенавистничества на светлом фоне русской литературы».

«Варкалось. Хлифкие шорьки...» В губернском городе «хрюкотали» личности, одна другой краше... (сами собой всплыли рифмы из «Бармаглота» Льюиса Кэрролла).

Странные мечты, бредовые идеи, коротание жизни между «холериной» и скукой, глумление и расползающаяся гниль. К «Бесам» надо быть готовым, чтобы насладиться этим в полной мере. Памфлет-высказывание смачно замазывает все и вся.

Сложно взвесить, чего в романе больше, гениальности автора или разочарования жизнью. Достоевский, руками маниакального Петруши Верховенского и присутствием Николая Ставрогина «дергает за веревочки» свой персональный цирк уродцев, как опытный кукловод. Происходит все в некоем губернском городе, о котором сказано — «как какой-нибудь город Глупов», прототип — Тверь. В романе есть все — сплетни и склоки, убийства и пожары. Это злой роман-дисгармония. Трагедия-фарс. В какие-то моменты мне казалось, что я лицезрею дурдом. И в этом негативном пространстве один из героев мечтает остановить время.

Что-то в романе напомнило мне о «Ревизоре» Гоголя, но у «Бесов» иное настроение.

Что кажется по-настоящему неприятным — у многих персонажей были реальные прототипы, так что это не просто гипертрофированные литературные фигуры или действия, призванные донести до нас некрасивость определенных вещей, во многом это могут быть вполне реальные проявления крайностей человеческого характера.

Пакостное впечатление.

Надрывы

Первая моя сознательная книга Достоевского. «Преступление и наказание» школьной программы не в счет. Там не было времени вникать, лишь бы знать примерно о чем, чтоб какое-нибудь сочинение написать. Не по возрасту Достоевский был. Буду перечитывать потихоньку. Но начал я именно с Братьев Карамазовых. Потому что на слуху, но понятия не имел о чем книга. Тем интереснее было.

В книге очень много психологизма персонажей, религиозных рассуждений. И все это на фоне прям такой детективной истории.

Интересно все-таки, это именно Достоевский описывал так персонажей с такими надрывами, истериками, самоистязаниями, самопожертвованиями, философскими рассуждениями, или он делал их такими искусственно, чтоб было не скучно, или в то время действительно люди себя так вели? Как-то не очень правдоподобно.

Ну а эпизод с мальчиком и собакой довел практически до слез.

Трагичная история о силе любви.

Сила любви — позволить девушке ждать и любить другого и не отбирать эту любовь у нее, влюбляя в себя, как бы ни хотелось, ибо видишь, чего (кого) она воистину ждет.

Сила любви — сдаться и принять другую любовь, убедив себя, что да, это наилучший вариант: запланировать совместное житие и будущее, настроить воздушных замков, но при первом появлении казалось бы утраченной любви забыть о только что сказанном и прильнуть к ней.

Сила любви — любить ее до конца жизни, оставаясь сам с собой в хмуром и дряхлом, тусклом царстве одиночества, в котором ярким пятнышком была та, кого любил. И до конца жизни желать ей только счастия, не гневаясь за содеянное, казалось бы, предательство.

Очень грустная повесть с роскошными психологическими портретами, к сожалению, предсказуемая, но не оттого, что ты лишен внезапной концовки, а оттого, что жаль героя. Завершение истории очень депрессивное и мощное. Главный герой хоть и несчастен, но силен духом, и спасибо Настеньке, что сотворила для него что-то теплое и счастливое, пусть и недолго, но герой будет лелеять и беречь это всю жизнь за неимением большего.

Хрюкающие «Бесы» Фёдора Достоевского.

Здравствуйте. На всякий случай в начале сразу скажу, что никакого «нового слова» вы здесь не увидите. Роман «Бесы» Фёдора Михайловича Достоевского слишком давно написан, и его, полагаю, уже разобрали по полочкам на кухнях и в аудиториях, обмусолили каждую запятую и раскрыли подлинный смысл синей занавески (мне тоже интересно, что писали про «Бесов», и я потихоньку копаюсь в этом).

К тому же я не литературовед, не профессионал, да и читатель из меня посредственный, невнимательный, так что имейте это в виду. Здесь, как и всегда со мной, будет только какое-то мнение о прочитанном тексте, куча чужих цитат и, если повезëт, пара занятных наблюдений. Заметка вышла длинной, поэтому простите заранее, — накипело у меня, кажется.

***

Итак, «Бесы». Думаю, в общих чертах вы знаете об этой книге; скорее всего, вы читали её или смотрели недавний сериал Владимира Хотиненко (отличный, кстати, хоть и по мотивам). Достоевский взял за основу так называемое «дело Нечаева» и на этой почве накатал целый роман о кружке мамкиных террористов, задумавших свергнуть царя и устроить на Руси революцию. Но нельзя просто так взять и свергнуть царя... Или, говоря словами нашего сумрачного гения:

К счастью, у Фёдора Михайловича получился не только политический памфлет, а и вполне интересный детективно-триллерный нарратив про молодых и дерзких отморозков, типа «революционеров» во главе с Петром Верховенским. Хотя с отморозками я погорячился (каламбур намеренный), так как бесам из романа всё-таки далеко до наших современников, не только революционеров, а и простых обывателей.

И то, что казалось ужасным при Достоевском и о чём он писал с таким чувством, теперь уже, к сожалению, воспринимается лишь как рутинный порядок вещей; но справедливости ради скажу, что и старец Тихон в конце книги говорит о том же очерствении душ, значит, ко злу привыкли ещё тогда, но в наше время эта привычка стала, наверное, нормой (рад здесь ошибаться).

Это, конечно, не отменяет коренной ужасности данного порядка, но тем не менее: у нас произошла инфляция страха и кошмара (большую, если не решающую роль в этом сыграли телевидение и интернет), и нынешнего человека трудно впечатлить изнасилованной четырнадцатилетней девочкой, групповухой в стиле маркиза де Сада (намëк на неё есть в книге), эпатажным поведением богатеньких ублюдков или сбежавшим опасным каторжником.

Как тут нас этим впечатлить, когда 24/7 из каждого информационного источника льются тонны негатива, от которого реально порой кровь стынет?

И ведь понимаете, в чём вся соль. Убить человека — это «надо», простите, «постараться» (выражаюсь исключительно фигурально и никого к этому не призываю). То есть на убийство идёт человек достаточно редкий и отчаянный, — так было, полагаю, во времена того же Достоевского. Но сейчас другой век и другие возможности, другие соблазны и методы заработка на извращенцах, и поэтому будущие убийцы сначала тренируются на животных.

Им это весело, знаете ли, их это «заводит» сексуально или ещё как-то, позволяет продать подобные видео в закрытые каналы и группы... Почитайте-ка заголовки новостей про живодёров:

«В Коми живодёры ради потехи отрубили лапу беззащитному котёнку»;

«В Унече живодёры заживо подожгли собаку»;

«Живодёры, утопившие кота и выложившие «обучающие» видео в интернет, подали апелляцию на приговор суда»;

«Ослепили, оторвали ухо и жгли заживо: живодёры изувечили домашнюю кошку в Хабаровске»;

«Живодёры из Бабаево обмотали скотчем кота и бросили его умирать на морозе».

Думаете, эти выродки не перейдут на людей при первой же возможности? Вы всё ещё уверены в том, что все нынешние школьники и студенты — пай-мальчики и пай-девочки?.. Нет. А вопрос остаётся: что происходит с нашим обществом, почему возраст «вступления» в жестокость снизился, количество людей, жестокость проповедующих, сильно выросло, а уровень её повысился? Долго тут можно рассусоливать, но неизменно одно: Достоевский уже неспособен испугать опытного читателя своими «бесами»; однако замечу, что автор ещё тогда предугадал названную мной тенденцию, и сейчас мы видим потомков тех бесов девятнадцатого века, превзошедших всё и вся на пути разрушения.

В общем, я веду к тому, что страшилка Достоевского про бесов и быль про «дело Нечаева» сейчас выглядят во многом наивно, по-старому, примитивно. Ну какие к чёрту укусы за ухо, молодёжная фамильярность и даже убийства, описанные Достоевским в «Бесах», когда, например, днепропетровские маньяки Саенко, Супрюнюк и Ганжа забивали людей молотками и арматурой, снимали всё на камеру и ржали?.. Или же иркутяне Ануфриев и Лыткин? И не надо им было никакой революции, просто, кхм, «развлечения» такие были у ребят из Днепропетровска: убили 21 человека, покалечили ещё больше, распотрошили множество собак и кошек...

Бесы позапрошлого века и представить подобное не смогли бы, они — неумелые детишки в сравнении с бесами нынешнего дня, идеология которых — гомицидомания, мизантропия, садизм, невероятный цинизм. Это раскольниковы нашего века, только ещё более страшные и ущербные.

Однако я отклонился от темы, и поэтому оставлю современность, вернувшись к произведению. Так про сюжет Достоевского пишет издание «Полка» (рекомендую прочитать всю статью):

***

Теперь, накопировав в эссе чужих слов из интернета, я хочу сказать пару слов об этой книге. Начну с главного. Я не согласен с Достоевским в его изображении революционеров. Считаю, что писатель намеренно демонизировал этот образ; или что даже вообще у него получились не настоящие революционеры, а зажравшиеся мажоры, эдакие дорианы греи без картин, что верили до поры в свою безнаказанность, а потом наложили от страха и разбежались кто куда.

Да, прототип Петра Верховенского (нигилист Сергей Нечаев) был, судя по всему, кровожадным фанатиком, компенсировавшим неопытность в деле революции замашками диктатора и террориста. Но это же не значит, что все революционеры тех лет были такими; скорее наоборот, Нечаев — исключение из правил, он слишком радикальный и топорный исполнитель, вставший во главе группы таких же малолеток, которым хотелось поиграть в кровавую революцию, а интернет ещё не придумали, и пришлось им мутить воду на конспиративных явках.

Чего стоит убийство студента Иванова (то самое «дело Нечаева»). Мало того, что этого студента убили без его вины (Нечаев просто решил избавиться от инакомыслящего конкурента, обвинив Иванова в сотрудничестве с властью), так ещё и убивали неумело (душили и стреляли), улики убийства не убрали, а труп завернули в плащ, где забыли свои же документы, и притопили тело в прудике, на небольшой глубине... «А» — «арганизация», «Р» — «ривалюцыя».

На мой взгляд, группа Нечаева в реальности, как и группа Верховенского в «Бесах» — сборище обиженных на жизнь мальчиков с космическим ЧСВ, желавших отличиться на поприще радикальной революции, но никак не основная масса революционно настроенных людей тех лет. Мне они, эти нечаевцы-верховенцы, кажутся глупыми и всё же опасными, так как нельзя думать, что если кто-то туп как корюшка, то он безопасен.

Также помнится, в эссе на «Первобытный человек будущего» Джона Зерзана я в какой-то мере оправдывал террориста Теодора Качински, противопоставлял его террористическую «практику» зерзановской пустопорожней болтовне. Как развитие тех слов сейчас могу сказать, что методы Качински так же не одобряю, как и методы Нечаева, а Зерзана по-прежнему считаю восторженным утопическим мирдамячом, эдаким Степаном Верховенским из «Бесов».

Радикализм вообще и всегда слишком однобок и примитивен, чтобы достичь успеха где бы то ни было. И пример жизни Качински, просидевшего в тюрьме до самой смерти в 2023 году, и пример жизни Нечаева, также сгнившего в тюрьме, этому прямое доказательство. Как говорится, за Родину и умереть не трудно, и сесть не страшно, и убить не тяжко, — за Родину трудно, страшно и тяжко жить, продуктивно и созидательно взаимодействуя с людьми, которые тоже топчут эту землю.

Радикалы всех мастей этого или не понимают, или не принимают; им надо «сразу весь капитал» в желаемой форме: деньги, революция, люстрация, мир во всём мире (через тотальную войну), какой-то —изм им вот вынь да положь... Не учатся ничему некоторые и учиться не хотят. Кина американского насмотрелись или крышу срывает от жадности?.. Ты ему про долгое созидание, он тебе про мировую революцию. Ни о чëм думать не хотят, кроме радикальщины. Пока кишки по веткам не разбросает.

Кроме того, нечаевский казарменный коммунизм — это худшее, что можно придумать и выдать за коммунизм. Его «Катехизис революционера» высмеивали другие революционеры, более опытные и, видимо, умные. Почитал и я: забавная муть, вполне радикальная, расплывчатая и религиозная. Что уж там говорить, если даже Маркс и Энгельс так отзывались про нечаевские идеи:

И вот это-то человек был лидером группы, кандидатом в новые руководители нового государства? И уж он-то точно знал бы и решал, что правильно, а что нет? Определял бы меру добра и зла, заставляя учить свой «Выброс поллюционера»... ой, то есть «Катехизис революционера» и клясться на нём в суде? Нет уж, спасибо. Революционеры девятнадцатого века — это Бакунин, Герцен, Кропоткин и многие другие действительно продуктивные деятели, интеллектуальная элита, а Нечаев и ему подобные — лишь бездари, наполовину наученные кухаркины дети, прикрывавшиеся революцией в корыстных целях власти и наживы.

Полагаю, Фёдор Михайлович жëстко натянул сову на глобус, выдав частные отклонения молодых современников (возможно, даже психиатрические) за систему, и в этом он ошибся. Однако если «Бесов» он изначально задумал про нечаевщину и только про неё, то моя претензия неактуальна: Федя здорово показал скучающих избалованных идиотиков, чпокавших малолеток на вписках, мнивших себя «человекобогами» и «бесами» революции, а потом испугавшихся нагрянувшей ответственности.

***

В остальном текст Достоевского мне очень понравился. За сюжетом интересно следить, слог у автора ëмкий и довольно простой, а философские идеи, озвученные разными персонажами, подкидывают дровишек «на подумать». Например, философию беса Шатова (а он именно что бес и ученик главбеса — Ставрогина) я не принимаю, потому что это совсем не патриотизм, как его пытается преподнести запутавшийся шаткий Шатов, а нечто совсем противоположное и потому вредное для любой страны и её граждан.

У Ивана Шатова оно основано на идее избранного народа, что, как следствие, ведëт к конфликту, к войне со всеми несогласными (они-то внезапно тоже могут считать, что их бог самый правильный, а их народ — самый избранный!). Двадцатый век показал, чем заканчиваются подобные идеологии, растущие из слов Шатова о единственном народе-«богоносце» и его «новом боге», которые вместе должны «обновить и спасти мир».

Слишком уж бред этого студентика монументален, чтобы его не процитировать:

По Шатову выходит так, что нужно побеждать, изгонять, силой насаждать одну-единственную национальную идею и своего бога даже там, где это, быть может, и вовсе не нужно. К чему это приведёт и как это называется?.. Приведёт к неизбежной войне, называется — национализм, мутирующий в нацизм. Но мы же с вами за всё хорошее и против всего плохого, не правда ли, и вовсе не хотим сжигать людей в печах? А ведь именно до концлагерей и печей способна довести нас философия Ивана Шатова, которую он и сам, видимо, не понимает до конца, а если бы успел понять, то устрашился бы и успокоился.

Ещё цитата, побольше:

Слова Шатова здесь исчерпывающие, я думаю, кому надо — тот понял. Хватит нам этих «богоносцев», в России не одни русские живут, и национальная идея не может строиться у нас на шатовском национализме (где есть место только русским и только русскому богу), иначе это непременно вызовет раскол страны и гражданскую войну. Оно нам надо?..

Кому-то я покажусь высокомерным, но всё же скажу: я считаю себя куда большим патриотом, нежели чем такие вот Шатовы, хотя бы на том основании, что: не сбежал из страны в мобильную осень известного года; работаю и плачу налоги; не развожу гнилой трëп про необходимость революции; пытаюсь делать чуть лучше то место, где живу; терплю, как осень терпит лужи, печаль былого бытия, — и нынешнего тоже; желаю своей стране найти светлый путь развития и помогу ей в этом по мере сил.

Мне многое в современном устройстве мира и общества не нравится, но я выступаю за то, чтобы каждый из нас по чуть-чуть и постоянно созидал доброе и вечное, включал свои мозги и сердце, а не тупо бегал по площадям, размахивая флажками и крича чужие лозунги; и уж тем более я не мечтаю о революции, как это модно у современных бесов, что действуют исключительно чужими руками и проливают только чужую, не свою, кровь. Впрочем, Достоевский описал то же самое: его бесы трусливы и пакостны, предпочитают творить зло своим языком и чужими руками, и могут только подговаривать глупых и наивных людей на всякие мерзости. Скажете, сейчас не так? Ой ли?

Полагаю также, Достоевского можно назвать точным предсказателем событий будущего, где народы мира поднимают флаги национализма, нацизма, религиозного шовинизма, ещё какого-то —изма, и в который раз начинают войны, доказывая друг другу, чей бог правильнее и чей народ избраннее; войны эти, к слову, обусловлены капиталом и борьбой за ресурсы, а не высокими идеями.

Идеи при капитализме всегда являются ширмой и приманкой для таких вот недалёких Шатовых, кто идёт на баррикады ради бога и царя, а по факту всё равно воюет за финансовые интересы родных богачей; да и древние феодалы, что-то мне подсказывает, в крестовые походы ходили не Гроб Господень спасать, а золотишка с сарацинов потрясти, и так же мотивировали всё религиозным флëром.

И расплачивался за эти идеи всегда простой народ, который Шатов так любит с пеной у рта (а по сути народа он не знает и неосознанно желает ему зла), народ, который непременно однажды побьют и унизят в очередной войне из-за подобной философии избранности. На каждую силу всегда найдётся сила более грозная, это правило неизменно. Ребята, давайте жить дружно, давайте созидать и воспитывать, а не разрушать и убивать. Идеалистическая мутная чушь, — скажет кто-то? Пусть, но сейчас я и правда так считаю.

Не соглашаюсь я и с бесом Петром Верховенским. Его революция — кровавая каша, где Пётр будет единолично решать, кому жить, кому умереть, кому выдать, у кого отобрать. Это не социализм, не коммунизм, это просто хаотическое мочилово с перспективой фашистской диктатуры и Петром в роли поехавшего вождя. Всех несогласных или желающих выйти из организации, по примеру Шатова, Верховенский-младший будет убивать, и чем дальше — тем в больших масштабах. Хотите цитату в подтверждение? Держите:

Разве захочет нормальный человек жить при таком порядке? Хотя, как показывает история, такие порядки как раз и создаются при молчаливом равнодушии «нормальных людей», развязавших руки будущим тиранам. Что мы, собственно, и наблюдаем в «Бесах»; так как именно при попустительстве власти (местная губернаторша потакала младшему Верховенскому) и слабости светской илитки (старший Верховенский странно воспитал Ставрогина и плюнул на родного сына, а мать Ставрогина всё в рот заглядывала своему милому Nicolas) бесы обрели силы и возможности совершить всё то, о чëм написано в книге.

Взглядов Кириллова я тоже не разделяю. Это ещё один бес, но уже «метафизический», как верно заметили в одной из статей (см. ««Бесы» Достоевского как марксистский текст»). Вся эта кирилловщина про смерть, самоубийство, человекобога — дрянь какая-то, отрава для неокрепшего ума, которой и я болел в двадцать лет плюс-минус пару. И смерть у него пошлая получилась, ведь Кирилловым, по сути, воспользовались в политических целях, тем самым низведя его и его философию до уровня базарного трёпа…

Пускай ему и было без разницы, как он говорил, но факт есть факт: бес Верховенский сыграл точную партию и развёл Кириллова как последнего оленя, надавив на его слабое место. Жаль, что этот самоубийца не мог читать «Тошноту» Сартра или «Миф о Сизифе» Камю, и ограничил свою философию этой вот околорелигиозной сектантской мутью про человекобога и, мол, кто страх убил — тот богом станет. Глупо, глупо, глупо.

А ведь Кириллов был бы хорошим человеком, если бы справился с отравой своего разума.

Несмотря на моё к нему отношение, Кириллов смог-таки выдать годную мысль в одном из диалогов:

И продолжение:

От этой мысли возможно уйти в другие дебри размышлений, уже о человекобоге, но я не стану, не осмелюсь. Просто обратите внимание на этот диалог о счастье, подумайте, прикиньте. Жаль, что Кириллов так и не смог понять, что он подлинно счастлив при жизни, а обманывал себя до последнего, так и не справившись с личной одержимостью.

***

Таким образом, бесов в этой книге целое стадо, я же остановился на ключевых. Каждому из них Достоевский назначил личный крест (судьбу, сформированную поступками прошлого). Верховенского рано или поздно найдут и накажут по закону (как это случилось с Нечаевым), Кириллов и так себя наказал досрочным небытием, Шатова жестоко убили, остальные бесëнки (Шигалëв, Лебядкин, Лизавета Тушина) тоже отравлены разными идеями, и Достоевский припас кресты и для них...

Если же, как предлагают некоторые, считать Николая Ставрогина главным бесом произведения (выращенным старым либералом Степаном Верховенским), тогда и крест ему выпал главный и тяжелейший, но он его убоялся и трусливо (заодно горделиво) убежал в пустоту. Поступить как Ставрогин в конце книги — выход наиболее простой, и Колямба решил не заморачиваться; не красота спасёт мир, а стыд, «стыд — вот чувство, которое спасет человечество». Колясик же решил ничего и никого не спасать. Гордыня победила его.

Про этот крест Ставрогину говорил старец Тихон, прочитав его письмо-исповедь:

Главному бесу предназначался главный крест мук стыда и совести, но он его испугался. Повторюсь: а жаль. Пойди Ставрогин по пути жизни с таким мерзким грузом прошлого, у Достоевского мог бы выйти ещё один отличный роман или повесть уровня «Отца Сергия» Льва Толстого, а может и лучше. Кто знает, кто знает. Я бы почитал, кем мог бы стать Николай Ставрогин годам к пятидесяти, но не судьба.

***

В целом, книга мне очень «зашла», я вряд ли понял её полностью, и обязательно когда-нибудь вернусь перечитывать. Достоевский создал чрезвычайно насыщенный и занятный текст, где любопытно копаться и который стимулирует искать, думать, заключать.

Я написал в основном про философию и политику «Бесов» (и то по верхам из Википедии и пары обзорных статей), но не забывайте, что это классика, а значит, тут есть и другие темы: отцы и дети, жёны и мужья, молодость и старость, трусость и храбрость, вера и безверие, надежда и отчаяние, любовь и ненависть, жизнь и смерть, — словом, все любимые человеческие категории бытия в этой книге есть. И раскрыты они не менее хорошо, чем политико-философская линия, но расскажу я о них, быть может, как-нибудь в другой раз.

Послесловие. Искать, думать, заключать... А, впрочем, эти три действия зря и излишни в моём случае, потому как мне сейчас не хочется ни просвещать, ни улучшать, ни разрабатывать. Ничего не хочется, разве что «рожей — в грязь, и чтоб не поднимали больше никогда». Но и промолчать я не могу и поэтому пишу и пишу, но факта выше это всё не отменяет. Я тихо жил бы на необитаемом острове, никогда больше не имея дел с людьми, но не могу из-за разных причин.

Я пошёл бы по стопам Кириллова, но он глуп и примитивен, и вообще, цитируя «Тошноту» Сартра: «смерть моя тоже была бы лишней». Сочту это упадническое настроение за сущность моего личного беса, и попытаюсь с ним бороться. И будет этот бой неравен, но я попробую. Спасибо за ваше внимание.

Странно, что Достоевскому нравился Пушкин. Мир Пушкина гармоничен, это его ключевое свойство, оно сохраняется даже в конфликтных ситуациях. Мир Достоевского — это мир пронзительного страдания, трагической борьбы человека с собственным грешным «Я», надлома и отчаяния. Пушкин, по-моему, несмотря на незначительную эволюцию в сторону христианства, так и не изжил в себе языческое чувство единения с природой, даже грешной; Достоевскому же это было глубоко чуждо.

Пушкин, в отличие от Достоевского, почти никого не осуждал, даже убийц и негодяев — Алеко, Германн, Пугачёв... «Прости ж его! — И Дюк его простил». Пушкинские Алеко и Пугачёв по-своему правы. А вот Свидригайлов у Достоевского, тоже жертва собственных необузданных страстей, никаких оправданий не имеет и не заслуживает, он просто отвратителен и не более того.

До сих пор многие на вопрос, зачем Раскольников убил старуху, отвечают, что деньги были нужны. На самом деле, и это самое интересное, он рассматривал свои действия как действия на благо Добра — деньги от дрянной старухи пойдут на благие цели, помогут ему, сестре, обществу. И то, что в его душе противилось и ужасалось преступлению, воспринимал как личную слабость, как неготовность его к состоянию сверхчеловека. Достоевский специально параллельно Раскольникову описал Свидригайлова — вот тот не стал бы мучиться сомнениями.

То есть Раскольников планировал своё первое преступление как своего рода инициацию, заявку на вступление в клуб сверхлюдей, которые при надобности без затруднений переступают через традиционную мораль. А также как доказательство самому себе, что он членство в этом клубе заслужил. Раскольникова, в отличие от Свидригайлова, приводит к преступлению не эгоизм, жадность и аморальность. Им руководят, как ни странно это звучит, сострадание и желание восстановить попранную справедливость. Не зря приятель подозревает, что он революционер. По существу так оно и есть, подробности см. в романе «Бесы». По существу это ритуальное убийство, принесение человеческой жертвы, так же как у современных «шахидов». Психологический механизм в точности тот же. Неважно, знают ли это конкретные исполнители или считают, что честно служат своему богу.

Вообще все главные романы Достоевского — это критика (с христианских позиций) морали социалистов-экстремистов, с которыми он был близок в молодости. Именно они провозглашали относительность морали и разрешали её переступать во имя того, что понимали под справедливостью. Апофеозом этого сатанизма стал большевистский лозунг о замене морали на революционную целесообразность.

Грандиозное, не имеющее в литературе аналогов, эссе Достоевского «Дневник писателя», где фельетоны соседствуют с православно-философскими притчами, гениальными новеллами, с антисемитскими и антипольскими памфлетами. Исходником, первой пробой этой конструкции были легендарные «Записки из подполья» и блистательный, невероятно злобный ксенофобский обзор «Зимние заметки о летних впечатлениях». В «Дневнике писателя» эта манера доведенна до совершенства.

Литературный стиль, в основном, очень плохой, косноязычный, как бы спотыкающийся — и это не случайно. Достоевский, мастер черного юмора, радикальный циник, в «Дневнике» последовательно выстраивал образ совершенно жуткого интеллектуала, ханжи и лжеца, болтуна, ультрапатриота и негодяя, ненавидящего всё живое и радостное. Не думаю, что это автопортрет самого Федора Михайловича. Это маска, за которой он скрывался, и, надо признать, миллионы читателей полюбили именно эту маску апологета садизма, начальстволюбия и религиозного маразма.

Позже «Дневник писателя» был как бы продолжен другими талантливыми литераторами. Например, творчество Василия Розанова всё вышло из этих «Дневников», «Путешествие на край ночи» Луи-Фердинада Селина написано под сильнейшим влиянием... Да и более поздние «гонзо-репортажи» имеют корни именно в этом совмещении зубастой публицистки с хорошо темперированной исповедальностью «Дневника писателя»...

Как отметили некоторые уважаемые рецензенты, «Записки из Мертвого Дома» — книга уютная. Ужасы, которые в ней подробно описываются, даются с «домашней», «примиряющей» интонацией, в стиле «и так люди живут». Если некоторые главы, скажем, «Преступления и наказания» и «Записок из подполья» буквально тошнотворны по физиологизму и напряжению (сон Раскольникова о забитой насмерть кляче), то здесь, в почти документальном повествовании о филиале ада на земле, царит почти фланёрская расслабленность.

Зачем Достоевский это делал? Он большой писатель и умный человек, так что списать на литераторский промах эту интонацию не удастся. Это сделано сознательно. Мне кажется, для Достоевского «Записки из Мертвого Дома» были своеобразной автотерапией. Превращая в литературу, в беллетристику, собственные болезненные воспоминания, терзающие, разъедающие душу подробности своего падения, Достоевский «остранял» свою травму, переводил личные кошмары в категорию литературных фантазмов. Как можно судить по дальнейшей жизни Достоевского, терапия удалась. Этот гений вылечил свою психику, нашёл способ вернуться к самому себе из Мертвого Дома.

Другими словами, «Записки из Мертвого Дома», по моему мнению, писались не для публики (как «Идиот»), не для денег (как «Игрок»), не для начальства (как «Дневник писателя»), а для самого себя в первую очередь. Возможно, это единственная книга Достоевского, где он решается показать своё собственное лицо, не позируя и не кривляясь — именно потому что эта книга — зеркало, в которое он смотрит, отодвигая от себя свои собственные воспоминания, смешивая их с выдумкой и там самым обезболивая.

Поразителен контраст «Записок из Мертвого Дома» с «Островом Сахалином» Антона Чехова. Чехов писал свою книгу не для себя, а для читателей. Он не видел себя одним из каторжников, он смотрел на них со стороны (хоть и с очень близкой дистанции) и заставлял смотреть читателя. Поэтому «Остров Сахалин», при всём спокойствии интонации, намного страшнее и беспощадней, чем «Записки из Мертвого Дома» с их посылом «и здесь люди живут».

Любопытна динамика публикаций этой книги. С приходом к власти И.В.Сталина Достоевского, разумеется, сразу перестали публиковать — это неудивительно, Иосиф Виссарионович не любил тексты Фёдора Михайловича. Потом, после того, как Н.С.Хрущёв выпустил с каторги сотни тысяч заключённых, книгу несколько раз переиздали массовым тиражом, чтобы, так сказать, смягчить шок от появления на улицах советских городов огромного числа бывших заключенных. При Брежневе книгу не печатали совсем — только региональное издательство в Петрозаводстве, известное своим нонконформизмом и эксцентричностью, решилось на публикацию. А вот с приходом к власти Ю.В.Андропова «Записки из Мертвого Дома» оказались вновь востребованы, что прекрасно рифмуется с внутренней политикой Юрия Владимировича, собиравшегося «закручивать гайки» и психологически готовившего население Страны Советов к подобному обороту. Ну, а с середины 80-х уже никакой особенной логики в публикациях не наблюдается — публикуют, если есть настроение и спрос, потому как — классика.

Ты такой, каким сам себя считаешь

«Когда они стали злы, то начали говорить о братстве и гуманности… Когда они стали преступны, то изобрели справедливость и предписали себе целые кодексы, чтоб сохранить ее, а для обеспечения кодексов поставили гильотину»

Достоевский остаётся верен самому себе даже в таком жанре, как фантастический рассказ. Ибо загружает читателя вопросами морали, нравственности, греховности и прочими из аналогичного списка по полной программе.

А ещё это почти что утопия, развить которую до максимального наполнения не позволил формат.

А ещё это рассказ о маленьком человеке, от которого, казалось, ничего не зависит, однако на самом деле важен выбор, который делает этот маленький человек...

Манипулятивный рассказ с вопросом, заранее подогнанным под известный автору ответ. Нет поиска ответа — Достоевский пытается этот поиск имитировать, причём довольно грубовато, при помощи «запинающегося» потока сознания. На этом рассказе хорошо учиться писать «гениальные» вещи, которые потрясают критиков и простых читателей, являясь, по сути, переливанием из пустого в пустопорожнее. Вся механика создания подобных текстов представлена, как на ладони. И ничего, кроме мастерства, чистой манипуляции эмоциями читателя, в рассказе нет, никакого смысла (поступать хорошо — хорошо, поступать дурно — дурно).

Так что «Сон смешного человека» можно уверенно рекомендовать к обязательному прочтению всем Молодым Талантливым Авторам!

Растянутое и вялое подражание «Запискам сумашедшего» Гоголя.

Достоевского в начале карьеры постоянно сравнивали с Гоголем, это его бесило, ну вот он и решил «переиродить ирода», довести вязкую манеру «Петербургских повестей» Гоголя до карикатуры. Но получилось плохо, очень длинно, сюжет после интригующей завязки топчется на месте, и читателю, в отличие от персонажа, довольно быстро всё становится понятно. А то, что персонаж на протяжении повести просто тупит и блеет что-то невнятное, вместо того, чтобы совершать хоть какие-то поступки, это вообще убивает всякий интерес к происходящему.

Как и все, я пытался читать этот роман в детстве, в рамках школьной программы. Что-то там впечатлило, что-то нет, но роман не заинтересовал и в целом не понравился, хотя Достоевского я уже тогда любил и читал с удовольствием («Идиот», «Бесы», «Село Степанчиково»). Мне показалось, что в «Преступлении и наказании» автор подыгрывает своим героям, что события какие-то неестественные. Конечно, Достоевский не так навязчиво превращает своих героев в примитивных марионеток, как он делает это в «Бедных людях» или «Униженных и оскорблёных», но до лёгкости и увлекательности «Идиота» этому роману далеко.

Кроме того, уж очень сильно всё происходящее зациклено на сексуальных патологиях. Я в детстве этого не понимал, мне было просто странно читать в рамках школьной программы про педофилов, мазохистов и так далее. Вообще, до сих пор не понимаю, зачем советским (и российским) школьникам нужно изучать быт уличных шлюх, алкоголиков и разнообразных подонков времён царской Империи. Но, видимо, с педагогической точки зрения, похождения проститутки Сонечки Мармеладовой должны изучаться русскими (и русскоговорящими) девочками со всей тщательностью и последовательностью. «Шоб было», так сказать. «Шоб служба мёдом не казалась».

Когда я уже в возрасте за сорок перечитал этот роман, он показался мне полной ерундой. Ну да, Достоевский, великий гений, то, сё, спорить не буду... Но сам роман очень умозрительный. Достоевский задумал показать, как «чтение Евангелия возрождает душу человеческую», и дальше плясал от этой печки. Придумывал подходящих персонажей (ага, убивец и блудница должны воскреснуть душой, но подойдёт не всякий убивец и не всякая блудница, так давайте придумаем очень специального убивца и совсем особенную блудницу), подходящие ситуации и так далее, но, поскольку исходная идея была дурацкая, то и роман получился глупый и неубедительный, хоть и полный картинных эффектов (поток сознания Раскольникова, напряжённые, хотя и бессмысленные, допросы, роскошные сцены покаяния и так далее).

Никакой психологии в романе нет. Такие трепетные невротики, как Раскольников, не бьют женщин по головам топорами. Это делают совсем другие типы — Достоевский знал об этом очень хорошо, поскольку на каторге пересекался с реальными душегубами и даже описал их в «Записках из Мертвого Дома». Но ему нужен был такой неправдоподобный «странный» убийца, потому что только такой может «воскреснуть душой», прочитав Евангелие. На других, реальных убийцах, этот фокус не сработает. А такие проститутки, как Сонечка... Она вообще курам на смех. Ведь «стать проституткой», это не просто «выбежать в отчаянии ночью на улицу». Во времена Достоевского женщина должна была идти в полицию, отстоять в очереди, зарегистрироваться, пройти медосмотр у врачей, выправить лицензию — «желтый билет» — и только потом получить право торговать своим телом. И регулярно проходить медосмотр. А иначе — тюрьма, за нелицензионную коммерческую деятельность. И потом, получив «желтый билет», Сонечка должна конкурировать с другими проститутками, которые, естественно, не обрадуются появлению ещё одной юбки на их собственном участке и могут запросто избить конкурентку. Да и клиенты, они ведь со всячинкой. Поэтому, кстати, проститутки первым делом обзаводятся сутенёрами, которые их защищают и берут процент за эту защиту. В общем, это серьёзный бизнес, всё по деловому и очень непросто. А у Достоевского — рраз! — выпорхнула на панель и сразу притащила домой кучу денег. Не-а, так не бывает. Вернее, бывает, но только в совсем уж бульварных книжках, в pulp fiction. И что, Достоевский это не знал? Конечно, гениальный Достоевский всё знал, но рассчитывал на свою целевую аудиторию, для которой высокодуховные терзания, пространное рассуждалово на квазифилософские темы и «бесподобная в своей жути атмосфера, в которую погружаешься с головой» гораздо важнее элементарной убедительности и бытовой логики.

В общем, с реализмом этот роман не дружит. Но своей целевой аудитории Достоевский угодил стопроцентно, поскольку до сих пор числится бессмертной классикой. Так что, скорее всего, я сужу «Преступление и наказание» по неправильным критериям, а там, в романе, наверно, есть и какие-то достоинства.

Литературное хулиганство бывает очень полезным – весёлым, занятным, иногда даже поучительным. Тут всё так. Кроме последнего – поучительность здесь в исключительно ироническом смысле. А так – искромётно, водевильно. Большую часть этого рассказа с элементами стихов (всё – ирония и пародия) улыбка с лица не сходит.

На самом деле в примечании можно даже не писать, какие из глав создал Достоевский. Достоевский тут выделяется, но, увы, не с лучшей стороны. Видно, как сильно он тянет одеяло на себя. И это бы неплохо. Но – то ли написание «Двойника» так сильно на него повлияло, то ли обе истории писались одновременно (они датированы одним годом), и они в определённый момент перепутались у него в голове – но герой этого рассказа в главах, написанных Достоевским, превращается в господина Голядкина. Тут же появляется многословия, появляются повторения; герой начинает думать мыслями Голядкина («это ведь ничего…») и поступать как господин Голядкин (начинает метаться, подумав об одном, делает совершенно иное и т.д.). Да, в итоге нарождается какая-то проблематика (тоже вышедшая из «Двойника») – страх мелкого забитого чиновника, зависимость его поста от слухов и толков «насмешников». Да, ирония никуда не пропадает, но начисто исчезает легкость, летучесть истории – а именно этим она мне и нравится.

В итоге Григоровичу и Некрасову тут я поставил бы высокую оценку, а Достоевскому оценку поменьше. Но так сделать нельзя, так что попробую найти середину.

Вот по идее, да и по сюжету мне рассказ понравился. Знавал я таких прохарчиных, и каждый таких, наверное, знавал – стариков, живущих в нищете, считающих каждый грош, а в тюфяке, носке, подушке такие деньги, что можно жить безбедно. Прохарчин – это, можно сказать, явление не частое, но вечное. И приятно, что автор не просто его показывал (как очередного Плюшкина), а пытался заглянуть внутрь его. И это было сделано здорово. Герой ломался через пожар. В бреду его подсознательно вспыхивали истинные его страхи – и то, что деньги могут отнять, что сам источник дохода может исчезнуть, и главное, что жизнь сама может случайно, как в огне, на том пожаре, оборваться. И это его ломает, доводит до смерти (спойлеры не ставлю принципиально, так как аннотация тут, на ФантЛабе, всё и так раскрыла). Современные прохарчены, конечно, немного иные – на них больше повлияли потрясения конца 80-х — начала 90-х – недоверие и к людям и к власти, которая сама простого человека и обманет и оберёт. Но, так или иначе, вечное ухвачено. И в этом всё отлично. Но…

В ранних рассказах Достоевского есть общее пространство. Второстепенные персонажи мелькают и здесь, и в «Хозяйке», и в «Двойнике». Но тут, кроме общего мира из «Двойника» была будто бы захвачена и его многословность. Ужасная, я бы сказал, многословность: вечные повторения одних и тех же фраз, превращающие огромные абзацы в эдакие кирпичи, что проглотить за раз очень трудно. Благо, что, в отличие от «Двойника», эта история куда как короче – не успеваешь намучаться; а в конце стиль и вовсе становиться «нормальным», без повторений, словно на контрасте показывая «как всё могло бы быть». И еще, кстати, попытки угомонить нездорового Прохарчина его товарищами по «общежитию», казались мне какими-то странными – его смысл, смысл сбивчивого диалога, от меня ускользал, а он, видимо, имел определённое значение для истории. Хотя, манера разговаривать Прохарчина была при этом передана прекрасно.

«Говорят, книги человека портят…»

Катерина – главная героиня повести «Хозяйка»

Очень странная повесть, конечно. Знаете, что она мне напомнила? Фильмы Линча. Такая же тягучая, мрачная, иллюзорно-зыбкая, болезненно-сновидческая. Как и в фильмах Линча инфернальное соседствует с обыденным: так, герой повести, свернув с центральной улицы попадает в странный дом с его привратником – плохо говорящим на русском и что-то скрывающим дворником-татариным. Словно исчезает куда-то шумный деловой Петербург и мы оказываемся в пустом, тревожном Твин Пиксе. А еще там есть старушка на антресолях, что то выглядывающая и бормочущая на своем, полубредовом. Что то вроде женщины с поленом. Ну и главные жильцы – старик Мурин, человек, видимо, с деньгами и еще какой-то тайной силой над, собственно, вторым жильцом, «любушкой» Катериной (ну а это мне напомнило, разумеется, «Синий Бархат» и героев, которых исполняют Деннис Хоппер и Изабелла Росселлини. А сам Василий Ордынов – герой Кайла Маклахлена из этого же фильма).

События повести в какой-то момент проваливаются в сон, грезу, время растягивается в тысячелетия, нить бытия рвется, всё заполняется тревогами и страданиями. В бреду появляется фигура какой-то куклы изводящей главного героя своим преследованием; пробуждение ото сна сопровождается припадком Мурина, его искаженным лицом, пеной изо рта. А потом его припадок оборачивается хитрым прищуром и громогласным смехом – а не было ли все это инсценировкой, бесовским наваждением? Сложно понять что происходит, а что только чудится, где белый вигвам, а где черный, где Купер, а где Боб.

Единственный рациональный и понятный субъект повести – чиновник Ярослав Ильич, вносящий хоть какой-то порядок в происходящее (а стало быть, он напомнил мне шерифа Трумэна). Благодаря ему и получится съехать с квартиры, да и события получат хоть какое-то объяснение. Это будет объяснение, конечно же, поверхностное, и вся тайна так и останется сокрытой, но всё же.

Хоть и прочитана критиками Катерина как страдающая пленница, мне она показалась не столь простой. С одной стороны она пленница-страдалица, но ведь повесть называется «Хозяйка», а значит не столь она и несвободна. И все ее явления Ордынову сопровождаются каким то помрачением рассудка, околобредовым состоянием и словно похмельем. Разговор с ней, попытка доискаться правды ни к чему не приводит, на все вопросы хозяйка отвечает что-то бессодержательное: любовь, люба, любушка, радость моя, голубушка, ненаглядная, и т.п. И кажется мне, что всё это неспроста, и за всей этой красотой и беззащитностью тоже скрывается бесовщина и тьма.

Жуткая повесть. В смысле, до жути интересная.

Забавная история, которая (для меня лично) поначалу, кажется одним, а финал переворачивает всё с ног на голову. Изначально казалось, что эта история о том, как по недоразумению (два героя никак не могут встретиться лично, а переписка со временем превращает всё в перепалку) ссорятся два друга. Концовка неожиданная. Но, удивительное дело, для меня это тот случай, когда неожиданная концовка скорее сбивает, чем удивляет. Видимо, потому что, переворачивая историю, она даёт слишком мало информации.

Правильно я сделал, что не стал читать это произведение в школьные годы. Так как оно не для детского ума, да что там говорить, не для каждого взрослого оно.

Сейчас же, разменяв четвертый десяток, осознано взявшись за прочтение, я получил колоссальное удовольствие от этого романа. Все таки не зря общепризнанная мировая классика.

И во всю ночь безумец бедный,

Куда стопы ни обращал,

За ним повсюду Всадник Медный

С тяжелым топотом скакал…

А.С. Пушкин

Если бы я прочел повесть, не зная имени автора, я бы предположил, что автор, конечно же, Гоголь. Все же Достоевский прославлен в большей степени как мастер выворачивания наружу духовной изнанки человека, рассмотрения бесконечных пластов и оттенков душевной организации, темной стороны всего, что казалось внятным, ясным, рациональным – всего того, что сам он назвал «подпольем». История Голядкина, в большей степени, фантасмагорична, бредово-иллюзорна, сказочно-зыбка. В ней слышны отзвуки гоголевского, гофманского, кафкианского мира. Голядкин-младший – эдакий мелкий бес, пакостничающий и жульничающий исподтишка в высоких чиновничьих кабинетах холодного Петербурга (и это, конечно, Гоголь); страшное и мистическое соседствует с обыденным, повседневным: в служебные хлопоты по поводу милости Андрея Филипповича и хозяйственные споры с немкой врывается зловещий заговор, некие недоброжелатели, воплощенные впоследствии в образе доппельгангера, – и все это в конце концов обернется небытием, безумием, каретой и казенной квартирой с прислугой (гофманские сюжеты). Голядкин старший пытается как то разрешить ситуацию с появлением двойника рациональным способом, объясниться с ним, вернуть на место пошатнувшийся порядок, но каждый раз злая сущность ускользает от него, окружающие не замечают двойничества и обмана (здесь есть что-то кафкианское, что-то от неуловимых хозяев «Замка»). Как же все переплетено в культуре, как же все взаимосвязано.

А вообще, хочу сказать спасибо Петербургу. Как много таинственного, волнующего, тревожного таит он в себе! Какие мощные силы пробуждает он: Пушкин, Гоголь, Достоевский, Белый, Житинский, Битов, Балабанов, Горчев и многие-многие другие. Читая «Двойника», во мне просыпались смутные воспоминания моего посещения этого города: зима, пронизывающий ветер, фонари, яркий проспект и неуютные подворотни, каналы, каменные величественные и неприветливые здания, темный Михайловский замок…Мои воспоминания и текст автора соединились в моем воображении и породили удивительное впечатление от текста как чего то личного, понятного только мне. Очень необычное ощущение.

На протяжении всего творческого пути внимание Достоевского было сосредоточено на проблеме человеческой личности в ее целостности, что с неизбежностью отсылает к религиозной проблематике. Начиная с 60-х годов данный сюжет выступает в творчестве писателя магистральным. Свобода и ответственность, грехопадение, осознание человеком собственной порочности и всесторонней слабости – все это подвергнуто в произведениях мыслителя как психологическому, так и философскому осмыслению.

«Легенда», изложенная Иваном Карамазовым в ходе беседы с братом Алексеем, формально изобличающая католическую (западную) церковную действительность, отсылает к непреодолимой в земных условиях христианской трагедии, сохраняющей значимость также в свете нерелигиозного мировоззрения. Идея свободы в ее целостном понимании привнесена в сознание человечества христианством, постулирующим непосредственное отношение человека к Абсолютному источнику бытия. Исчерпывающее осознание человеком свободы воли лишает его утешающей психологической опоры, выражаемой в формах упования на судьбу и оправдания «злым роком». Человек, обладающий неимоверным числом слабостей, признается ответственных за них, а также за вытекающие из них последствия. Данное положение справедливо в отношении как отдельной личности, так и человечества в целом.

Описываемое состояние обуславливает объективное несовершенство человеческой жизни и субъективное, психологическое его восприятие. «Легенда» сосредоточена на разрешении (или хотя бы постановке) рокового вопроса: «Как мог Всевышний и Всеблагой Бог допустить страдание человечества в таком масштабе?». За ним с неизбежность следует: «Не более ли гуманно и человеколюбиво избавить людей от возложенного бремени свободы?».

На поставленные вопроса Алёша отвечает в полном соответствии с христианским вероучением, утверждающем восполнение страданий человека в иной плоскости бытия – Царстве Господнем, дарующем всецелое утешение и воздаяние по справедливости.

Для понимания же позиции Ивана нам следует обратиться к предшествующему «Легенде» фрагменту романа – «Бунту Ивана Карамазова», не менее важному в контексте рассматриваемой темы. В отличие от брата, Иван отрицает возможность безусловного восполнения страдания каждого, ссылаясь на случаи измученных и без вины пострадавших детей. Ничто, полагает он, не способно служить воздаянием в подобных обстоятельствах. С еще большей рьяностью он отрицает допустимость такой цены достижения всеобщей, вечной гармонии:

«Пока еще время, спешу оградить себя, а потому от высшей гармонии совершенно отказываюсь. Не стоит она слезинки хотя бы одного только того замученного ребенка, который бил себя кулачонком в грудь и молился в зловонной конуре своей неискупленными слезками своими к «боженьке»! Не стоит потому, что слезки его остались неискупленными. Они должны быть искуплены, иначе не может быть и гармонии. Но чем, чем ты искупишь их? Разве это возможно?»

Миропонимание обоих братьев, излагаемое ими в этих двух фрагментах – «Бунте» и «Легенде», а также выражаемое на протяжении всего произведения, обнаруживает следующее расхождение. Алексей, выказывающий непосредственную и безграничную веру в Господа, уповает на Него в разрешении фундаментальных, трагических вопросов человеческого существования. Иван, влекомый потребностью рационального постижения Божьего замысла, не признает возможным разрешение рассматриваемой трагедии ссылкой на Промысел и ограниченность земного разума.

Различными исследователями творчества Достоевского высказываются полярные предположения как того, чью сторону (Ивана или Алексея) в рамках данной беседы занимает сам Достоевский, так и того, обнаруживает ли писатель возможность разрешения трагедии в рамках христианского миропонимания. Если Л.И. Шестов изображает Достоевского как «философа трагедии», абсолютизирующего непримиримость с условиями человеческого существования, то Н.О. Лосский определяет его как выразителя христианского мировоззрения, обнаруживающего всецелое разрешение трагичности существования искренней и непринуждаемой верой в Бога, Его безграничную любовь и утешение в Своем Царстве. Читатель вправе вынести собственное заключение о том, какая интерпретация в большей степени справедлива.

Не менее важным предстает социально-политическое приложение «Легенды». Если исследователи XX столетия фокусировались на предвосхищении Достоевским угроз распространения социалистических теорий, способствовавших оформлению тоталитарных режимов, то современная действительность требует сосредоточения на проблемах «массового», «одномерного» общества, в которых свобода творческой самореализации ограничена не столько непосредственным политическим понуждением, сколько субъективной конформностью, удобряемой непомерным числом распространяемой СМИ (в том числе в Интернете) информации, обуславливающей стандартизацию и примимтивизацию общественного и индивидуального сознания. Свобода, в ее всестороннем понимании, все так же предстает неочевидным преимуществом, обнаруживая расхождение с категориями «довольства» и «счастья». Критическое описание Достоевским действительности, таким образом, остается актуальным в условиях современности.

Немудрено, что сегодня представители различных идеологических кругов обращаются к личности и творческому наследию Достоевского с целью определения направления дальнейшего развития российской государственности. Вопрос, однако, в том, какого рода толкованию оно будет подвергнуто.