Кортасар — сюрреалист, пишущий для читателя, которому скучно в мире повседневности. Мы любим быть шокированы, поэтому смотрим триллеры, и писатель понимает это. Он неплохой рассказчик, а я сладкоежка. Мне понравилось, что текст напоминает меню дорогой кондитерской. Нам описывают вкус ликёров и конфет — той сладкой приманки, на которую слетаются к белокурой Делии женихи. Но есть и другой план, помимо цитирования мифа о Цирцее и сюжета, подходящего для детективного ужастика. Если воспринимать литературу как набор фобий, то этот рассказ демонстрирует распространенную мужскую фобию, что все привлекательные девушки нацелены уничтожить мужчину. Мужененавистничество и фригидность Делии заставляют ее отпугивать женихов, поскольку она хочет остаться с родителями и избежать брака. Третий жених оказался покрепче и всего лишь сбежал, тогда как у первого произошел разрыв сердца, а второй покончил с собой после своеобразной шутки красавицы. Делия обезврежена: жених №3 поведает всем об оригинальной начинке ее конфет, и новые женихи на риск не пойдут. Кортасар использует прием, позаимствованный у народных сказок. Прекрасная и жестокая принцесса не желает подчиняться мужу, поэтому она дает невыполнимые задания искателям ее руки, а не справившихся обезглавливает. Два старших брата погибли, но третий выжил и избавил город от кровожадной правительницы. Спастись для мужчины — значит отказаться от сладкого во образе привлекательной женщины. Откуда же берется эта установка? Напрашивается версия, что из детства, когда мальчику объясняли, что есть конфеты вредно, они вкусные, но чреваты болезнями. А пить сладкие и ароматные ликеры и вообще нельзя: это чревато погибелью. Белокурая Делия так же сладка, как конфеты и ликеры ее приготовления. И она так же вредна для здоровья воспитанного бабушками и излишне пугливого и мнительного современного мужчины.

А я-то искала этот рассказ у Борхеса!

Жутко пойманное ощущение того, как в самом комфортном состоянии человек внезапно понимает, что живет не своей жизнью, не свою судьбу. И как бы ни было хорошо «здесь и сейчас», мы бежим прикоснуться к себе-истинному... Даже не думая о том, что можем потерять всяческие социально-материальные удобства. Парадокс Уиллоби, в каком-то смысле. Просто в этом рассказе все обнажено и просто — человек бросает все, берет свое, оглядывается и уходит. Может быть, жалея. Может быть, с облегчением. Неважно — бифуркация пройдена, назад не вернуться.

Используя диалектическую методу:

(тезис)

Аксолотли такие классные. И загадочные.

(антитезис)

Кортасар такой классный. И умный!

(синтез)

Когда они берут и меняются местами, получается какая-то крутизна невозможная просто!

Очень долго читал этот роман, лет пять, наверно потому- что ,главный герой мне близок ,было странное чувство,что Оливейра все-таки доберется до«центра»(хотя знал сюжет наизусь),а вместе с ним и я,дело не тщеславии и не в его интеллектуальности ,самомнении и т.д ,дело в том ,что он должен был найти ответ на главный вопрос ,так он устроен,я знаю, я сам так устроен,мне нет дела до исскуства,литературы,философии и прочее я просто ищу там ответ, точнее искал,ответа разумеется нет,но смирится невозможно,так же как бегство в какое-либо действие,деятельность,задумать что-то ,сделать и быть довольным собой и миром,думаю самоубийсво не худший вариант для Орасио если задал планку то держись до конца.

читаешь, и веришь, что это правда рассказывает боксёр от первого лица, каждая деталь, каждая мелочь, даже особенности речи и восприятия мира, всё так хорошо проработано, что просто ух...

а главное ни одна деталь не упущена, если он что-то упомянул, но не досказал и ты думаешь всё, а нет, он потом не раз возвращается...)

Блистательная миниатюра!

Оказывается, я прочитал её и другие рассказы в первом в СССР отдельном издании этих произведений. Книжечка была из серии «Библиотека журнала «Иностранная литература».

Как сейчас помню, это был страшный дефицит, как и сама подписка на «Иностранку». В то время подписка шла с «нагрузкой» — требовалось выписать себе хоть на полгода газету «Правда» или «Социалистическую индустрию», журнал «Коммунист» или что-то подобное из идеологического «балласта».

Интересный рассказ о боксере, точнее боксер от первого лица рассказывает фрагменты своей спортивной жизни, отрывками, и короткими предложениями, как это приходит в его голову, и не удивительно, ведь думаю после перенесенных ударов от профессиональных боксеров сложно собрать мысли воедино)

Были одними из любимых в детстве и сейчас остаются таковыми. Многие фразы использую в речи. Очень воздушные и мягкие истории, образы яркие, запоминаются надолго. Не читать, если вы не любите абсурд в литературе.

Писать об «Игре в классики» аргентинского автора Х.Кортасара оказалось достаточно сложно. Вроде бы многое хочется сказать, но не знаешь, с чего начать, и как собрать воедино пестрые фрагменты этого фантастического и подчас безумного калейдоскопа. В прозе Кортасара постоянно присутствует тайна, загадка, пространство, которое должны заполнить наши собственные мысли, навеянные весьма расплывчатым и подходящим для свободной интерпретации сюжетом. Эпизоды романа – иногда в манере обрывочных, туманных и нарочито небрежных зарисовок – вплетаются в общую канву также совершенно нетрадиционным способом. Кажется, вот-вот, еще немного, и очередная глава откроет свой секрет, обнажит спрятанный за цветистой вуалью витиеватых фраз желанный ответ – точное, сверхточное разрешение конфликта произведения. Но до конца непостижимый, почти космический лабиринт самых неожиданных метафор уводит читателя к следующему эпизоду, при этом клубок пресловутых «мыслеволокон» романа запутывается сильнее. И так – снова и снова. Получается, мы пытаемся связать между собой отдельные части чего-то неопределенного и бесформенного, придти к центру, к абсолюту, и то же делает главный герой книги. Только мы играем кусочками текста, в то время как игра Орасио Оливейры – его ЖИЗНЬ, а ставка – счастье…. Таким образом, форма максимально соответствует содержанию. Каждый эпизод – неотъемлемая деталь, клеточка классиков, по которым «скачет» читатель; стиль Кортасара подчеркивает основную идею романа – о беспорядочности бытия, вечном поиске и абсурде привычного. Эффект расплывчатости и вольной интерпретации символически передает еще одну важную мысль, на которой строятся перипетии сюжета – восприятие действительности чисто субъективно, суть даже самых элементарных вещей зависит от того, как на них взглянуть. Финал открыт, и в итоге читатель обнаруживает, что точная формула разрешения конфликта так и не найдена – последнее слово опять же за нами.

Кстати, свои литературные эксперименты автор отчасти поясняет в «Неоконченных заметках Моррелли» или «Морреллиане» и в других разрозненных главах-дополнениях. Несложно провести аналогию между смелыми и эксцентричными задумками писателя – персонажа книги, и воплощенными в этом романе оригинальными стилистическими приемами Кортасара. Надо будет как-нибудь прочитать «Игру в классики» в предложенном нестандартном порядке и обязательно с эпизодами из третьего раздела – заняв нужные «места», они должны приобрести еще большее значение.

Вершиной новаторских изысканий Кортасара я считаю его поразительную способность передать поток сознания, ярко и живо обрисовать, мастерски воспроизвести сложный и непостижимый процесс размышления во всех оттенках сопровождающей эмоции. Автор психологически очень точно и достоверно, к тому же блестяще с художественной точки зрения создает картины в той или иной мере знакомых каждому ощущений. Так он постепенно сближает читателя с удивительным миром, порожденным его богатой, неуемной фантазией, миром, поначалу пугающе от нас далеким. Как он достигает этого? Во-первых, фон и ритм действия детально проработан – Кортасар вплетает в текст визуальные и звуковые эффекты! Строки могут сложиться в символический рисунок, или же со страниц польется музыка, в которой вместо нот – слова, или…. В общем, книга насыщена подобными ловкими сюрреалистическими фокусами. Вторая чудесная особенность повествования заключается в изображении времени, его главного парадокса: вот момент, еще момент – в хрупкой оправе настоящего, неуловимый и неумолимо проходящий, вот медленно тянутся в прошлое дни, часы, недели, раз – и, Боже мой, сколько воды утекло! Течение времени в романе ощущается почти физически, это – еще один мостик между миром читателя и пространством Кортасара.

Теперь о том, что относится непосредственно к проблематике романа. Уверена, всем в какой-то степени известно чувство внутреннего протеста, потерянности и бессильного ужаса, когда, кажется, жизнь разваливается на части, рушится, бьется вдребезги… (разумеется, «конец света» не наступает в реальности, а только в нашем сознании, временно затуманенном обидой, гневом или чем-нибудь еще подобным…). Но мы делаем над собой усилие и мало-помалу или сразу же (здесь у каждого – по-своему) возвращаемся к нормальному состоянию. А вот главный герой «Игры в классики» страдает патологическим нигилизмом, полным неприятием законов мира и людей в целом, и жизнь стабильно(!) видится ему обращенной в руины отчаяния и мрак бессмыслицы. Его бесконечные поиски обречены зайти в тупик, они только изматывают, терзают душу и становятся манией полубезумного неудачника. Почему? В чем роковая ошибка Оливейры, многократно им повторенная и усугубленная?

Орасио презирает общественный порядок и в том, что занимает умы и сердца окружающих видит лишь иллюзию, вечный обман. Он отказывается от участия в самых элементарных делах, избегает любой деятельности. Так, он думает откинув «лишнее», добраться до сути, истины, желанного «центра». Это и есть основная причина, по которой Оливейра постоянно оказывается «за бортом». Он упускает Магу, упускает свои спасительные порывы к конкретным действиям и к действию вообще, упускает то, что посылают ему случай, судьба и… люди! Он упускает жизнь во всей ее красоте, полноте и многообразии, упускает реальность и мечту, упускает воплощенную в каждом явлении и каждом мгновении тайну бытия. Поэтому ответ, который он жаждет найти, для него недостижим, сколько ни скачи по пестрым клеточкам!

Оливейра одинок. Не в силу трагических обстоятельств, лишивших его любимой женщины, близких друзей, надежных товарищей. Дело в нем самом. Ведь даже еще живя с Магой в Париже, он не находил себе места в чужом, холодном и враждебном ему мире. И чувствуя поддержку и искреннее участие Травелера, он также продолжал страдать. Он отгородился, отделился от всего света. В последней главе(56) автор четко расставляет позиции – Оливейра перестал доверять лучшему другу, он закрылся, спрятался, забаррикадировавшись в своей комнатушке и нелепо обвесив собственное убежище нитками, словно сплетя себе кокон. Символически нитки – это «мыслеволокна» его сомнений и страхов, намертво им перепутанные. Между его «территорией» и «территорией» людей или «черной массы» нет связи, нет заветного ЕДИНСТВА.

Можно ли считать его категорическое несогласие и неприятие действительности утонченным свободолюбием, благородным бунтарством сильного, несгибаемого духа, готового лучше бороться до конца, чем подчиниться судьбе? Я думаю, что нельзя. Хочешь сопротивляться кажущейся несправедливости – действуй! А Оливейра скорее просто не желает строить себя, воспитывать в своем характере волю к свершениям, и, главное, настоящую способность любить…. Его взгляд на жизнь, взгляд стороннего наблюдателя поверхностен, хотя он человек явно незаурядный. Плюс еще ко всему вышесказанному, ему мешает то, что Травелер называет одним словом – «тщеславие». Оливейра не стремится уважать, впитывать или, по крайней мере, учитывать опыт других людей, опыт многих поколений, опыт тех 5000 лет нашей истории, которые он считает ошибкой, заблуждением. А ведь человек живет в обществе и может развиваться исключительно в обществе, творить и открывать что-то новое, опираясь не только на субъективную оценку, но и на единый для всех нас, надежный фундамент.

Оливейра начитан, образован, особенно в сфере искусства. Но при этом он не умеет направить свои обширные знания в подходящее русло, и, кажется, они ему только мешают, перегружают, утомляют. Желания Орасио расплывчаты, неопределенны и как бы рассеяны. Он, однако, ждет, что из беспорядка и откуда-то извне родится новая, идеальная система. Хотя заветный «абсолют» в действительности — это ни в коем случае не есть мера, заданная каким-либо стандартом, это отражение нас самих же, это, так сказать, квинтэссенция нашего же чувственного, интеллектуального и эмоционального багажа, это наше же высшее внутреннее достижение.

Оливейра как-то вскользь спорил с Магой о «метафизических реках», в которых она, по его словам, свободно плавает, а он их лишь безрезультатно ищет. Автор не поясняет точное значение загадочного на первый взгляд выражения. Но, думаю, в нем заключена одна из главных метафор романа. «Метафизические реки» — спасительные каналы, ведущие к счастью или, хотя бы, к примирению с собой и людьми (нет, нет, не «хотя бы», это уже очень даже немало!). «Метафизические реки» — мощные потоки смысла, того смысла, который каждый человек должен придать своей жизни, потоки, вливающиеся в райское море, в океан гармонии….

В какую же «метафизическую реку» попадает в итоге Орасио Оливейра и попадает ли он в нее вообще? Ответ за нами. Автор дает герою такой шанс. Несмотря на пропитавший книгу жесткий цинизм, заключительная нота оказывается неожиданно гуманистической. «Территория черной массы» идет на сближение с «территорией» Оливейры через доброту, понимание, поддержку и любовь его ближайших друзей.:smile:

Потрясает динамика рассказа и, как всегда у Кортасара, эмоциональность; так и чувствуешь, что ты ползешь с революционерами по мангровым зарослям и топям и отстреливаешься от солдат, которые воюют за действующего (пока!) президента. И думаешь вместе с ними, почему эти люди так боятся перемен — пора менять их прогнившее существование, им самим уже надоевшее, но те боятся перемен и поэтому продолжают гнить, прикрываясь религиями и семьями, прикрываясь тем, что в мире должны быть богатые люди (хотя у самих-то всего клочок земли), думая, что так и должно быть, хотя подсознательно они тоже ждут перемен.

...А с другой стороны думаешь, что любая революция, как и война — это, наверное, зло... Вместе с революцией приходит романтика новой жизни, надежда, что вот сейчас-то ВСЕ и заживут прекрасно, но мы-то знаем чем это все кончается! Вот такой вот парадокс! Тем горше читать этот рассказ, сопоставляя с происшедшим потом. Прототипами персонажей рассказа стали вожди Кубинской революции 1958-59 годов Эрнесто Че Гевара и Фидель Кастро. Как все хорошо начиналось! И что получилось!?

Нас на Земле очень много. И, конечно, в произведении искусства надо рассматривать какое-то ограниченное количество народа (большое или малое). Но так рассматривать, чтобы были видны достоинства или недостатки именно целого общества. Это уже банальность, но с этим мало кто, я думаю, поспорит.

В автомобильной пробке (в рассказе Кортасара) люди объединились в сообщества (группы), чтобы как-то жить (и правильно — в одиночестве человек не выживет, кто бы каких теорий не выдвигал, они останутся теориями...). И идет объединение сначала в рамках одной группы, а потом и нескольких групп. Через эти группы показано наше общество с его историей. Сначала идет натуральный обмен продуктами, водой (у кого что есть), потом начинаются товарно-денежные отношения и даже находятся спекулянты, зарабатывающие на бедах участников групп. Ведь люди в пробке находятся не меньше двух недель (а может и намного больше; это по моим расчетам, у кого-то есть другие данные?). Люди бывают разные физически и эмоционально, некоторые относятся к этому событию, как к приключению, другие не выдерживают: происходит самоубийство (человек-самоубийца оказался замкнутым, ни с кем не общается, ни у кого не спрашивает совета, он психологически неуравновешен — до того, как он застрял в пробке, его, видимо, покинула любимая — и это причина ухода из жизни...). Люди начинают голодать, чтоб обеспечить едой детей! Один из них покидает свою машину, и главный герой тут же записывает этого человека в дезертиры. Но куда он дезертировал?..

Он исчезает со страниц рассказа, мы не знаем, что с ним дальше произошло, и это на самом деле еще страшнее (автор убеждает нас, что отдались от своей машины и ты пропал, за обочиной жизни нет, ЖИЗНЬ — ОНА ЗДЕСЬ, В ПРОБКЕ!). Самоубийцу хоть похоронили по-человечески, правда, в багажнике автомобиля, а как по-другому, ведь вокруг только машины! И точно, когда герой смотрит на обочину дороги, он сначала видит «абстрактную стену», значит мира вокруг нет. Потом оказывается, что мир вокруг есть (деревья, поля) и он враждебен (по этому поводу прочитайте еще один блестящий рассказ Кортасара «Автобус»). За полем живут люди, но они не хотят давать людям пищу и временное пристанище! они кидают в автомобили камнями! дикари какие-то!.. И именно туда уходит дезертир? Да он покойник!!! И возможно его не похоронят...

Все враждебно группке людей, застрявших в пробке, даже погода. Она сначала жаркая, потом холодная, потом и не жаркая и не холодная, а просто никакая: погоде наплевать, что случится с людьми. Миру вокруг наплевать, Космосу, Вселенной, судя по всему тоже! (И это так и есть, и тут не помогут никакие теории, если они есть: на нас НАПЛЕВАТЬ!!! И ЕСЛИ ЕСТЬ РАЗУМНОЕ НАЧАЛО ВО ВСЕЛЕННОЙ, ТО И ОНО ГОВОРИТ: ЖИВИТЕ, КАК ХОТИТЕ!!!). Как тогда жить? Всё против нас!

Автор специально перескакивает через события, словно говорит нам, «а событие уже произошло, а вы не поняли?», и листаешь страницы назад, и ищешь, а где оно произошло? нету! а дальше всё написано так, словно оно всё-таки произошло... И вот уже девушка из соседней машины в чем-то признается главному герою. В чем? Не понятно. И дальше возникает слово «сын». У главного героя от нее будет сын!!! Ничего себе...

Двое полюбили друг друга. Обыкновенное чудо! Обыкновенное, потому что такое случается и чаще, чем мы думаем, а чудо, потому что это чудо!!!

И надо же такому случиться: когда автомобильный затор рассеивается, главный герой теряет любимую, она пропадает в потоке машин. Герой уже не видит своих друзей по пробке, вокруг чужие люди, на чужих машинах, а не те, к которым он привык. И парень понимает, что жизнь для него закончилась, жизнь осталась, там в ПРОБКЕ! Там каждый день он был чем-то занят: кому-то помогал, с кем-то общался, ходил за продуктами, пытался примирить сорящихся, влюбился... А теперь, видя огни большого города, куда он стремился вырваться из пробки, он понимает, что все САМОЕ ХОРОШЕЕ осталось ТАМ!!!

И темп рассказа к финалу убыстряется (длинные предложения, точек нет, одни запятые) и в конце рассказа очевидный выход на бред (как увидел я), герой потихоньку съезжает с катушек...

Рассказ, как жанр, до Кортасара представлял из себя просто описанный случай из жизни. Он первый, еще до Борхеса и Маркеса, стал видеть в обычном, обыденном — мистическое и магическое, где за простыми событиями, простыми словами вырастает страшное: КАК ЖИТЬ, ЕСЛИ ВСЁ ВОКРУГ НАСТОЛЬКО ВРАЖДЕБНО НАСТРОЕНО, а где же, в таком случае, высшие силы, ГДЕ БОГ???

Великолепно! Высший балл. При всей моей нежной любви к творчеству Кортасара, ему далеко не всегда удаются крепкие сюжетные построения. Он мастер психологических этюдов, истинный импрессионист, способный подловить особенный момент и на нескольких страницах раскрыть магию повседневности, которую мы зачастую почти не замечаем. Но в «Цирцее» весь упор идет на мрачнейшую ударную концовку, которая сама по себе, даже не отсылая к известному мифу, полна темного очарования.

»...теория о хамелеонах и воробьях...», — которую Кортасар «... обнародует только для того, чтобы растормошить умственный покой тех, кто утвердился в непререкаемой истине.»

Что это? — поэтическое (как писателя-творца, автора) кредо:

творческий манифест хронопов (и писателей-поэтов — если он действительно поэты, не «ожесткокрылились»)!

»... такие книги любят поэты и хронопы: весёлая, раскованная, беззаботная, со множеством вставок, переносов действия, немыслимых пируэтов и прыжков...»

Диалог-эссе в эпистолярном жанре? — да: так проще услышать монолог о поэзии и поэтах, о хронопах.

Это кода всей книге-альманаху «Вокруг дня за восемьдесят миров»: «...хронопы с детства наделены восприятием абсурда...», каждый поэт — это прежде всего мастер коллажа: «прогулка хамелеона по разноцветному коврику».

Читать и интересно, и весело:

Хронопам эссе понравиться!

«А как же его лекции о хеттах, – подумала Клара, глядя на Профессора с ненавистью. – И библиографии на восьми страницах. Какой же он трус…». Из чего можно было догадаться, что имелось в виду что-то из истории древнего мира.

При этом, одной только библиографии насчитывалось — восемь (!) страниц! Ну разве это не удивительно?

Другое дело, много это или мало для профессора (вместо быть или не быть для слушателей на его лекции). Вот в чем вопрос.

Но я когда-то не пропускала ни одной лекции, потому что только в лекциях начинается настоящий путь к знаниям.

Роман-ретро. С ретро всегда так: каждая фраза словно бы экскурс в прошлое. Тем более, оттененное поэтическими вставками. Эдакие откровения Ардолафата, демона слова, по определению Кортасара, который разрешает людям «избавиться от детерминизма». Что уже давно хочется сделать с удовольствием — вспомнив хотя бы вот это:

«Гранат-карбункул, слова, прекрасные, как карбункул,

как самоцветы —

прикосновение, да, это было —...падение

в водоворот звуков,

имеющих название: жар души, красота, останься, завтра —

смерть, самопожертвование, самоцветы, Сандокан».

Хорошо узнаваемый, самый лучший, наверное, пример литературной эстетики сюрреализма.

...Эстетики этого рассказа — многие принять, все же, так никогда и не решаться. Но те, кто все же рискнет оказаться за пределами собственного, устоявшегося миропонимания, вполне ощутят, что рассказ объективен, и что в нем так же мало произвольного вымысла, как и искусственно-декоративной окантовки. Прием, типичный для всех «алгебраистов» и сторонников теории «глобализированного» гипертекста: чтобы сжать неограниченное пространство контекстуального допущения, Кортасар возводит его в куб. Куб — это единое первичное ядро, которое позволяет сформировать в одном рассказе всю сложность временных и социальных категорий, размещенных в границах достаточно негабаритного по размеру текста. Зная о том, что женщина — это целая вселенная, Кортасар изучает ее совсем в других параметрах: в экстремальных обстоятельствах, в сложном переплетении двух судеб: Жанет и Робера, в возрастном прерывистом алгоритме, в неосознанном еще, подсознательном стремлении друг к другу двух молодых людей.

»...Будь ей доступна мысль, ее сознанию, наверное, представилась бы гусеница, совершающая путь по свернутому в воздухе листу, проползающая сначала по одной его стороне, потом по другой, и снова — бесчувственно, бесконечно — лента Мебиуса...», утверждает Кортасар. Эти символы, поставленные в один ряд: куб, гусеница, лента Мебиуса, гиперболизированная мораль, как внутренняя, так и внешняя — оказались необыкновенно уместны в рассказе такого типа, где можно было их удачно совместить с любовной реалистической магией.

В целом, рассказ интересный, восприниматься может по-разному, вызывает много трактовок, и в нем есть немало уже совершенно реальных переходов от обычных приемов психоанализа — к абсолютно другой по своей изначальной природе методологии фантастических допущений.

Поначалу книга завораживает: описания Парижа, шизофренически-интеллектуальный стиль автора, «игра в классики» по главам... Но постепенно от этой авангардщины устаёшь, начинаешь быстро пролистывать (в особенности те места, где идут перечисления пяти цветов и рас). Запоминаются только моменты, поражающие своим абсурдом (кстати, об этом говорит и Оливейра): это концерт Берт Трепа и его последствия, словесная перепалка на деревянном мосту межуд двумя окнами в Буэнос-Айресе, разговоры на кухне рядом с мёртвым ребенком... Последняя сцена меня поразила сильнее всего: иногда сам чувствую чрезмерную рассудочность в некоторых обстоятельствах, там, где это совершенно не нужно...

В общем, как я понял, лучше у Кортасара читать малую прозу.

«Простота хуже воровства» — первое, что приходит на ум во время чтения рассказа. Именно простота, которая возведена, с одной стороны, до степени порока, с другой стороны, это естественное состояние, за которое человека становится жаль (ну, не понимает он, простодушен сильно…). Вот эта-то простодушность выписана Кортасаром великолепно. Причем, мое восприятие рассказа было обострено эффектом абсолютного узнавания – так вышло, что я знаком с человеком, который, кажется, почти что двойник главной героини рассказа.

Изображенная (хотел написать «изобличенная» — не осмелился: автор, скорее всего, не глумился, а сочувствовал) простодушность достигает степени комичности; будучи выписанной невероятно реалистично, воспринимается естественно, как данность. Мастерски подмеченные состояние, поведенческие аспекты и, самое главное, мотивация. Что за чудо – автор изображает тот самый внутренний движитель, который в значимых случаях заставляет поступать героиню тем или иным образом, и читатель видит, и «как», и «почему», а еще это «почему» выходит естественно и убедительно. Следить за такими вот моментами – одно наслаждение.

Самый последний абзац – просто отличный. Казалось бы, внешне, буквально в нем – ничего особенного, даже можно выявить элемент разочарования, что так вот <обрывисто> всё кончилось… Ничего не обрывисто – акценты расставлены так умело, что комичность главной героини, от лица которой идет повествование, выпирает, а слепая простота ее взглядов и чувствований выглядит наиболее ощутимо.

Воистину простота – удивительное свойство личности, а будучи естественным (не наигранным, не нарочитым) – так и подавно. И Кортасар всё это показал очень точно и живо.

Очень необычная манера письма: смешение образов, слов, сплошные метафоры и парадоксы, поистине — игра в классики!

Герои романа(в основном клуб змеи) не вызывают у меня симпатии, их довольно точно характеризует цитата из «Отягощенные злом» Стругацких:

«Люмпены. Флора. Полное отсутствие видимых талантов, полное равнодушие ко всему. Лень. Безволие. Максимум социальной энтропии. Дно.»

Вот это я понимаю, сильное произведение!

Ибо обычно, когда Кортасар касается темы любви и чувств там всяких (в «Других небах» и прочих «Автобусах») — блевать тянет, а здесь — ничего подобного. И даже не потому, что за читателя это делает один из героев. Думаю, все в меру испорченные читатели поняли, к чему тонко приравнивает этот, казалось бы, невинный физиологический акт Кортасар (особенно явно параллель прослеживается, когда сеньорита Кора целует Пабло, а он, не сдержавшись, забрызгивает ее рвотой — предсмертная и любовная агония сливаются воедино). А руки матери, за которые мальчик принимает руки медсестры — чистейший, на мой взгляд, фрейдизм.

В рассказе всплывает множество тем: это и тема мужества, и врачебного долга, и переживаний матери за своего сына. Оригинальное построение в виде переплетающихся монологов не может не радовать. Ну и финалочка, как говорил сам Кортасар, «выигрывает нокаутом».

ЗЫ: долго не мог понять, почему медсестры включены в список фетишей. После этого рассказа все встало на свои места.

Две скучные истории ( одного человека? или двух?), смешанные и соединенные между собой «черным провалом».:smile: Рассказ, который должен удивить исключительно только коротким финалом! ОН отсюда, но после точки с запятой вдруг оказывается, что ОН оттуда. Поразительно!:smile:

В атмосфере Рождественской сказки — сказка для взрослых, по кальке «Отцы и дети», но образца 1974 года (до тургеневских — 112 лет, вспять). Сказка уже в самом названии «места» Киндберг (на пути в Копенгаген, в город сказочных снов Андерсена, в которых есть и принцесса на горошине, и стойкий оловянный солдатик, и рождественская «Снежная королева»). Волшебство ужина и ночь, с очень взрослой сказкой.... Предсказуемый свободный джаз монолога-трёпа девочки-медвежонка, с его простецкими импровизациями, и безмолвный диалог героя с самим собой, полный неуверенности и ностальгии.... Гостиница-Сказка, заключенная «в прозрачный пузырь буржуазного довольства, обеспеченный бумажником» (как у Тургенева, фоном, «золотая осень крепостного права»), а дождь и край дороги, и «ходячие трупы», там..., а здесь сытный уют и кошачьи глаза угольков камина, и «раскрытая широченная белоснежная постель и шторы, глушащие окна». Сказка, но какая «чеховская» «птица разбилась о ствол дерева, знаешь, она упала, как платок»..., как приговор.

Лёгкий трёп девочки-медвежонка и он смотрящий на всё это, как в «зеркало, смотрящее назад, старый портрет самого себя в молодости» — там где так и не нашлось 600 монет на парусник, на свой путь «в свой Копенгаген», там, двадцать лет назад, остались и Рильке, с лучшим стихотворением, по крайней мере, двадцатого века «Орфей. Гермес. Эвридика» (но ведь это зеркало — и там вот эта ситуация зеркальна!), и Элиот («Вспомни о Флебе: и он был исполнен силы и красоты»), и Борхес....

А дуэль? — нет, это не ночное сладостное ристалище с девочкой-медвежонком — это дуэль со своим «зеркальным отражением», это «путь без Копенгагена, полный только прогнивших парусников», это тень одинокого платана...

Так европейско-рождественские сказки превращаются в чеховские, такие русские, драмы. Смерть — это так по-русски....

Кортасар, один из самых «рассказистых» писателей, рассказы которого читаются запоем (и в этом, как узнаём из его эссе, — цель автора), — даже эссе превращает, как всегда, в увлекательный рассказ.

И в книге «Последний раунд» он продолжает свои путешествия «Вокруг дня на восьмидесяти мирах», на этот раз это Мир Рассказа., где Хулио Кортасар встречается с Орасио Кирогой, Эдгаром Алланом По, Хорхе Луисом Борхесом, Эрнестом Хемингуэем, Паблой Нерудой — на «ристалищах» их текстов.

Что такое рассказ? — «но если он хотя бы раз испытал чувство избавления от рассказа, словно от взбесившегося зверя, то знает разницу между одержимостью и литературной стряпнёй». Вот такой вот рецепт новелистам от мэтра..., и дальше продолжает сыпать ингредиенты «вкусного рассказа».... Помогут ли кому эти рецепты? — не важно! — главное, что из них «вырос» Кортасар. И, быть может, он, как в сказке Гауфа, утаил (я думаю из скромности:)) «тайную травку» — гениальный талант, рассказчика....

Рассказ заставил меня подумать о том, что иногда ребенок скорее поймет тигра, чем взрослого. Опять рассказ о детях у Кортасара, как «Отрава», «Конец игры»... Опять два разных мира — мир детства и мир взрослых, два противоположных мира, перпендикулярных, параллельных. И опять такой финал, прочитав который, перелистываешь на начало рассказа и перечитываешь вновь и все равно он (финал) кажется необычным. Иногда не все понятно в рассказах Кортасара, но эта атмосфера, этот ритм, увеличивающийся к финалу, не дает заскучать ни на секунду. И поражает — насколько разные темы брал автор для своих рассказов, стоит сравнить например «Бестиарий» и «Цефалею». За такой финал такая оценка

Мир детства, юности — это отрава. Сладкая отрава.

Опять противопоставление любви и смерти, как в рассказе «Автобус». Просто красивая история про ЛЮБОВЬ...

Он хотел свежего воздуха, потому что почти задохнулся, одевая свой свитер, и нашел его, когда вылетел из окна, потому что когда одеваешь свитер — не видно ничего. Хочется сказать: не видно дороги. Дороги в другой мир, мир за окном... Просто в Другой Мир. А может, его и не надо видеть, вдруг ТАМ страшнее...

Красивое, хотя и немного грустное, начало и какой страшный финал!!! Всех жальче кота, которого изуродовала героиня и который «...полз из последних сил, чтобы все же умереть в доме». Даже сейчас, когда пишу эти слова, пробирает дрожь. Три раза, кстати, в рассказе повторяется или подразумевается слово «ползать» — при упоминании тараканов, тысяченожки, которую напоминает героиня в один из моментов, и, в финале, кота. Заглянул в энциклопедию, чтобы узнать смысл имени «Цирцея». Это героиня древнегреческих мифов, чары, которой смог преодолеть Одиссей, хотя всех его друзей она превратила в свиней. Одиссеем здесь является Марио, он преодолел «чары», а вот два прежних мужа Делии не смогли этого сделать и погибли. Страшный, но блистательно написанный рассказ!!! «Вот так Кортасар!» — очередной раз поразился я...

«Непрерывность парков», а еще рассказ «Прошу никого не винить» заставляют подумать: а что и так можно писать? Так может написать каждый! А потом ловишь себя на мысли: пусть сотни писателей напишут подобные рассказы, все равно первым для тебя будет Кортасар, и вот это-то и есть магия... Это когда в обычных вещах, в обычных словах, мы вдруг видим что-то волшебное... И кому-то дано это видеть, а кому-то, извините, нет! В общем, оценка только такая

И все-таки хочется напомнить: ты в ответе за тех, кого приручил! Интересно только, как хотя бы выглядят эти манкуспии? По-моему, люди, описанные в этом рассказе начитались медицинских справочников, которые там упоминаются и возомнили, что у них есть все эти болезни, а на самом деле, все беды только у них в головах, включая этих манкуспий. (Не зря рассказ называется «Цефалея», так называется самая сильная головная боль).

Начал читать как обычный реалистический рассказ: герой вселяется в квартиру к женщине, которая уехала в Париж, ничего необычного. Потом вдруг: «...между вторым и третьим этажами я почувствовал, что меня сейчас вырвет крольчонком...», и все равно подумал: ну это какая-то метафора, мужика просто рвет периодически, а он это так называет, а затем такое началось!!! Необычно, здорово и жалко героя до слез. Вот это настоящий Кортасар!!!

Герой и героиня познакомились в автобусе и понравились друг другу, может быть у них началась любовь, но не все так просто у этих двух любящих сердец, всегда есть препятствия — например, в виде водителя (а вот кондуктор сначала изучает их и кажется, что он тоже будет препятствовать, а потом неожиданно помогает им: вспомните, как он все время останавливает водителя автобуса, а в финале рассказа даже защемляет ему руки дверью, чтобы он не добрался до главных героев). А пассажиры автобуса — это тоже антагонисты героев, они едут на кладбище (здесь, я думаю, противопоставляется любовь и смерть).

Великолепно выписанный этюд о межличностных отношениях двух «одиноких вдвоем» людей. Это – рассказ-отражение, отражение состояния (и внешнего, и внутреннего) запутавшихся в себе и друг в друге личностей. Когда читаешь, думаешь: да они же почти враги! Враги поневоле (или, все-таки, по воле?)… Ну да, так оно и бывает… Завели игру, заигрались, а потом и доигрались… Честным каждый из них был лишь сам с собой, хотя финал таков, что сомневаешься даже в этом. А вообще же – мы видим совершенно обычных людей; угадываем ли в них себя, кого-то из близких, знакомых?..

У автора вышло очень тонкое, глубокое проникновение в тайники человеческой души, в возможный клубок ощущений и чувств, испытываемых супругами (а письма мамы, образ Нико – это всего лишь одна из множества вероятных причин). Не отнес бы это произведение ни к жанру магического реализма, ни к жанру мистического реализма, – на мой взгляд, это, скорее, такой «жизненный» реализм.

Золотые рыбки счастья. Красивая сказка о счастье, подобном наркотику, вызывающему эмоциональную зависимость при минимальных физических побочных эффектах... а также зависимость финансовую, приятную и покупателю, и продавцу.

За все надо платить, тем более за счастье.

Первое, что прочла у этого автора, и, кажется, в конце даже позволила себе нечто похожее на восторженный вопль :smile: В этой миниатюре есть что-то завораживающее, даже магическое. Свежее, для меня ни на что не похожее восприятие... Очарована совершенно!

Читаю эту книгу раз в 2 года точно.

Иногда просто открыв, прочитываю страницу-другую, и всё оживает.

Актуально, современно..кортасаровкси..

Потрясающе, че!

Особенность магреализма в двойственности восприятия обычных или невероятных вещей. Вот и здесь читателю приходится задумываться: является ли главный герой сумасшедшим или его действительно тошнит кроликами? С обывательской точки зрения — записки сумасшедшего, с художественной — вроде бы талантливо. Кроликов жалко, если они, конечно, были. А были ли кролики? Вот ведь в чем вопрос... Но даже если и были, их все равно никто не заметит.

Честно говоря, книга произвела странное впечатление — вроде бы она, образно говоря, хорошая и настоящая, что ли, но как-то внятно передать свои ощущения от нее не получается.

А пришла бы вам в голову идея великой книги, после того, как вы увидели на асфальте расчерченные клетки классиков? А вот Хулио Кортасару пришла! Наверное, именно при просмотре этой детской игры, у него в голове родилась идея «Игры в классики». Причем отнюдь не детского романа.

Rayela,Hopscoth,Игра в классики... Роман классический и в то же время новаторский, чье символическое название изображает не только «прыгающую» структуру, но и заключает в себе авторский «образ» жизни-игры, в которой ты стараешься допрыгнуть с «Земли» до желанного «Неба». Не трудно догадаться, что роман о Жизни. Во всех ее проявлениях.

По ту сторону-Париж. Кому, как не французской столице стать пристанищем интеллектуалов со всей планеты. Первая часть романа-бунтарская, только Орасио не Мерсо-здесь больше бунт эстетический, нежели реальный. Группа близких по духу и мысли людей, не желающих жить по устоявшимся нормам, «прыгать» по клеткам классиков, создают вокруг себя небольшой мир, живущий по собственным законам. По сути вся первая часть-это один огромный сверхинтеллектуальный диалог, насыщенный цитатами и аллюзиями, явными и скрытыми, уловить которые в полной мере не сможет даже прожженный эрудит. В этой части главные герои кажутся нам молодыми максималистами, совсем не соответствующими их настоящему возрасту. Эмоции достигают предела...

По эту сторону-Буенос-Айрес. Орасио возвращается на родину, туда, где живет его сердце(не улавливаете сходство с самим Кортасаром?:wink:). Правила одни для всех, за несоблюдение которых жестоко наказывают. Орасио именно наказан, «превратившись» из играющего в камешек, которым играют «призраки прошлого». Встречая там своего друга и его жену, он называет их двойниками. Тревеллер и Талита-проекция на Магу и Орасио, то, чем они могли стать.(или были?)

Кортасар безусловно магический реалист. Только у него «магическое» находится в реальном-огоньке сигарете, приглушенном рембрандтовском фонаре, в джазовых пассажах, в выдуманных играх, чьи правила меняются изо дня в день и в пьяных шатаниях по ночному городу.

Путешествие по «волнам» сознания. Этакая «культурологическая ванна». Если вы хотите заглянуть в души людей, или просто проверить себя на эрудированность-рискните:«Игра в классики» с радостью откроет перед вами страницы...

В старших классах «Выигрыши» показались мне значительным и очень интересным романом. Перечитав же его сейчас я, к сожалению, увидел массу недостатков. Надо бы разобраться.

Завязка сюжета и основа для повествования просто ужасны и откровенно искусственны. Все это помещение определенной группы людей в замкнутые условия и их последущие мытарства так или иначе раскрывающие их «суть» — ведь это просто трафарет какой-то, этот трафарет писатели-экзистенциалисты использовали постоянно, хотя он попал в их загребущие руки уже изрядно потрепанным. Классический пример «Машенька» (1926) В. Набокова (хотя как раз у него этот прием использован довольно оригинально).

Второе, что раздражает аж так, что мозг чешется — персонажи. Конечно, можно предположить и учесть, что интелектуалы конца 50-х уже настолько пропитались философией экзистенциализма, что болтали о нем и вокруг него не переставая, можно сказать, что это фирменный «стиль» Кортасара — заставлять героев сходу нести всякую околофилософскую ерунду по любому поводу. Но в «Выигрышах» это уже черезчур — герои, те кто представлен как «интеллектуалы», конечно, — сразу начинают высказывать что-то такое «умное» о себе и об окружающем мире (в позднем романе Кортасара «Экзамен (1986) эти разговоры выглядят несколько более оправданными). Самое ужасное, конечно, что персонажи слишком похожи на картонных марионеток, полностью и совершенно обусловленных свои социальным положением. Они делают и говорят как и положено социальным стереотипам, а не людям. Семейство и окружение Пушка — конечно вульгарны и просты, семейство Трехо — пошлые мещане, профессора старый и молодой — просто обязаны соответствовать своему положению и возрасту, и богема, само собой, какой сюрприз!!!, — развратна и склонна к извращениям. Ни звуком, ни словом, ни действием никто не выходит за рамки навешенного на него социо-культурного ярлыка. Единственными более-менее живыми персонажами являются метафизик-Персио и мальчик Хорхе. Судя по всему, вообще только Персио и понимает или пытается понять что происходит, все остальные реагируют как и положенно на нарушение их свободы.

Кортасар явно перенасытил роман разговорами, если это не диалог, то внутренний монолог. Стиль такой знакомый, такой «экзистеницалисткий», с привычными паузами и беглыми описаниями.

К сожалению, очень обычный и вторичный экзистенциалистский роман.

как часто приходиться играть в игру «ложь во спасение», и, как правило, правда мстит, стараясь при этом по-больней, да с размаху....

да, вроде бы ничего такого и не хотели, но подыгрывая это странной игре, постепенно для себя по тем её странным правилам, что и придумываются, хотя и на ходу, с пылу-жару, но практически навсегда, происходит подчинение вовлечённых окружающих и приближенного к ним пространства , когда даже сама Смерть вовлекается в хоровод «мнммой» жизни...

Как размыта граница между эротикой и порнографией никому объяснять не надо, сколько примеров у нас с вами перед глазами. И то, что Кортасар пишет об испаноговорящей прозе сорок лет назад ( а ведь столько и Моисей водил Израиль) актуально сейчас в России: сколько писателей «...стремятся сегодня лишить девственности родной язык, однако, в большинстве случаев, они просто насилуют его, предварительно придушив...» Знакомо,а? И ещё, как диагноз: «...откровенно садистический спазм...», и совсем уже, как приговор: «...сальный стиль...»

и вроде бы прост рецепт: «...эротика, которую не все способны отделить от секса, немыслима без деликатности...», «...у эротического жеста и ритуала — лингвистические корни...», надо просто «...поднять эротическое действие выше пупка, придать ему ценность игры, обогатив его...»

казалось бы, навязчивое, как мания, желание (что и есть уже чистая тавтология — но что делать, когда играешь в «игры» с Кортасаром), казалось бы игра с воображением....

но, как оказалось, это лишь прелюдия к смягчающему страшную реальность «удару милосердия»... очень ловко владеет своей шпагой противник (или косой?) и крутит на прощание не «кино» с прошлым, а с таким нелепо не случившимся будущим.

да и форма острова «...черепаха, чуть высунувшая из воды лапы...» — не та ли черепаха из мифа о мироздании, на которой в таком ненадёжном равновесии держится мир (и мы на нём)?

и снова Греция и Греческие острова в ярко-синем Эгейском море:

«...ему понравилось слово «kalimera» (добрый день, греч.). Однажды в кабаре он сказал его рыжеволосой девушке, переспал с ней...»

как тонка всё же грань между нашей реальностью и вечным временем мифа.

по признанию самого Кортасара, он «...не написал ничего более эротического, чем «Сеньорита Кора...» — «...это прорв туда, где описание откровенных сексуальных сцен всегда идёт через совсем иное...» (см. эссе из «Последнего Раунда» «Пусть он научится дверь открывать....»

не будем даже и спорить с Мастером, поскольку это и в самом деле так.

но, само построение рассказа, — практически из одного монолога, который, как на перебой подхватывают все персонажи, сам сюжет — более чем мастерски.

Да даже само название рассказа «Сеньорита Кора» — сеньорита: девушка, барышня — по испански; кора — девушка по-гречески, но самое-то главное: Кора — одно из имён древнегреческой богини царства мёртвых Персефоны!!! (и если внимательно проследить все ниточки этого мифа, то и рассказе очень много параллелей прослеживается)

но пересказывать не хочу и не буду — читать надо: каждый что-то своё наверняка найдёт.

фантастичность рассказа и всей ситуации в её абсолютной обыденности и реальности.

что такое и Аргентина и что значит в ней жить, наверное тоже самое, что объяснять о Россия «пришлецу» извне и, поэтому: какие чеховские главные герои: да это же сестра и брат Ионычи! (крыжовничек, марочки, вязаньеце), обывательский, никого и ничто не трогающий мирок... (а вы замечали, какая обыденная гостья у Чехова (у бывшего такого развеселого Чехонте) смерть?...)

а дом? — футляр?..., нет, скорее (а как же без Гоголя, когда какая-то чертовщинка?) шинель. А раз шинелка, то и сюжет, прямо под откос, — прямо по Гоголю...

Что, зыбким кажется такой мостик? Но это правда.

так бывает, когда поэзию пишут прозой, — когда проза, оторвавшись от материка Проза, медленно дрейфует по средиземному морю Поэзии, медленно и неуклонно в ней растворяясь....

так бывает, когда даже Кортасару уже тесен словарь рифмованных слов, да даже и дробная, как будто спотыкающаяся и немного хромающая лестница верлибра: когда надо закрыть глаза, Кортасар продолжает подниматься по этой лестнице, с широко раскрытыми глазами по им же написанному правилу хронопа — «задом наперёд», что бы увидеть горизонт и «...испить синевы, льющейся вам прямо в лицо из громадной небесной воронки...» ( и сразу вспоминается поэтическая строка другого великого хронопа, Гийома Аполлинера: «...я пьян, потому что Вселенную выпил....»)

но слово Кортасару: «...нашей заповедной планетой была постель, и там мы с тобой, отправляясь в дальние странствия, открвали величественные, неторопливые ландшафты...»

и пусть, рефреном, сопровождают и нас всех, строки великого Джон Донна ( да-да, это его колокол бьёт набат, вырвавшись и страстной проповеди):

«Моим рукам-скитальцам дай патент

Обследовать весь этот континент;

Тебя я, как Америку, открою...»

прекрасно! — герою, который занят, «истязая» домашних проблемой «окубатуривания» шара, оказывается, нередко удаётся всё же вырваться на оперативный простор внешнего мира: в общество, но со своими мерками и мирками.... и тут уже начинается «окубатуривание» героя.

а что касается зевков, то сразу вспоминается герой Сигизмунда Кржижановского Горгис Катафалаки, который, на определённом этапе своей карьеры и жизни, собирал и классифицировал зевки, основав науку хаустологию.

«такая чудная игра...» — да, нередко прощание с детством именно так, как хлёсткая пощечина, и где-то там уже и кот ошпаренный кипятком, и спрятанные стеклянные сокровища, и мишура, и амфитеатр железнодорожных путей....

бенефис в стиле Георгия Иванова: «...мы теперь уже не дети, вот и надо выбирать,- или жить, как все на свете...»

и прав поэт, и прав писатель — виноваты-то в этом мы: мы из которых-то и состоит этот взрослый и почему-то уже жестокий и ни чего не прощающий мир...

и теперь уже пустое окно вагона.

большая проза большого писателя

и почему всех тянет в Венецию? — равносильно: и почему всем хочется любви?...

любви, а не страсти...

о любви написано много, да ещё больше напишут, но мало кто так, — «...показал ей на другой дворец, из тех, что видны только со стороны внутренних каналов и о которых не подозревают праздношатающиеся туристы, поскольку видят их только с чёрного хода, где они так похожи на все прочие....»

фантастика, а не проза...

Кортасар очень пронзительно пишет о детях, о детстве, о времени «когда деревья были большими» — о том, что это два совершенно различных мира: мир детства и взрослый мир, о том, что рано или поздно надо перешагнуть через границу — испытать то «пограничное состояние» — выдержать испытание ( с тем достоевским «надрывом»), заплатить частичкой того, что называлось детство....

и даже само название сразу делает «распальцовку» на смыслы и уровни (которые и проецируются на текст), ведь «бестиарий» это: 1) «зоологический сад чудес»;

2) все те, которые на публичных травлях отдаваемы на съедение диким зверям;

3) или в виде казни были отдаваемы на съедение диким зверям без всякого вооружения;

4) или же вооруженными и за условную плату («обол») боролись со зверями в цирке.

и эти все линии в романе есть: к сожалению, это рассказ о том, как мы, взрослые, предавая, толкаем детей на.... (пускай даже из самых «чистых» помыслов)

детектив? нет скорее триллер, а ещё скорее, рассчитанное, как шахматная партия (скорее шахматная задача) аргентинское танго...

музыка, играющая так много и часто в текстах Кортасара, как он сам признаётся, и стала основой сюжета этого рассказа: каприз одного великого музыканта — Иоганна Себастьяна Баха: «Музыкальные приношения», заставил сыграть Кртасара, с нами читателями, свою «шутку» (скерцо...)