Уильям Голдинг «Шпиль»

“Шпиль” про священника Джослина, который думает, что ему было божественное поручение провести в здании собора, где он настоятель, реновацию и возвести на крыше 150-метровый шпиль. Все вокруг, включая строителей, против: под собором нет фундамента, здание дополнительной нагрузки не выдержит, но Джослин непоколебимо верит, что когда речь о велении свыше, законы архитектуры и физики не имеют значения, и его, Джослина, шпиль будет стоять, потому что он, Джослин, исполняет волю божью.

Основная тема — что бывает, когда человек делается одержим идеей и гордыней. Роман написан в виде потока сознания, и это как нельзя более удачный для такого сюжета формат. Получается стерео-эффект, читатель наблюдает, как шпиль над собором возносится вверх, и одновременно с такой же скоростью главный герой погружается в пучину безумия. Воплощение в жизнь божественного, как он полагает, предназначения подействует на Джослина в буквальном смысле умопомрачительно,

Поразительнее всего в романе то, что его читать не скучно. При том, что тут почти ничего не происходит, только Джослин постепенно теряет связь с реальностью, роман читается не как описание симптомов психически больного человека, а почти как фантастика с параллельными мирами: в одном мире одухотворённый Джослин и шестикрылый серафим за его спиной, а в другом строители-каменщики, прихожане и обеспокоенное церковное начальство.

Ещё что круто — много описаний инженерных приёмов средневекового строительства. Хочешь узнать, как в средние века строили высоченные воздушные здания без электричества и даже без гидравлики, читай “Шпиль”. Мои два любимых строй-лайфхака — тарелки с водой, чтобы отслеживать, когда опоры начнут гнуться, и груз, который подвешивают внутри шпиля, чтобы его не колыхал ветер.

Финал хорош.

«Готический стиль победит как школа,

как способность торчать, избежав укола».

Вот кто заторчал, так заторчал, так это настоятель Джослин. Событийная часть имеет большое значение в романе, спойлерить нельзя.

На первый взгляд это история болезни. Ну, какая то болезнь, проявляющаяся психическими и поведенческими расстройствами, которые постепенно прогрессируют с вполне закономерным финалом. Мы подобные истории знаем не только из литературы, но и из жизни. Если человек занимает определенное положение, то как бы он не бредил, все его бредни будут исполняться, потому что никаких механизмов противодействия просто нет. Или выполняй, или привет. А с определенного уровня все негативные результаты его проектов будут списаны на исполнителей и они могут до посинения доказывать, что говорили, предупреждали, никому это не интересно. Хорошо если не посадят, а могут.

На второй взгляд это очередное исследование на тему веры. И это абсолютно прозрачно. Помните, как один из отцов церкви говорил: верую, потому что абсурдно. Никакие доводы естественнонаучные, инженерные, математические, просто житейские никогда не смогут поколебать верующего человека. Было видение, значит это воля господа. А что против воли Господа всякие рассуждения о фундаментах, сопротивлении метериалов и прочей ерунде. Правда, не ясно, кто вызвал это видение, и тут мы вступаем на очень хлипкую почву: а как вообще человек может отличить волю Бога от воли Дьявола. Дьявол лукав, с точки зрения канонической всякие видения скорее его рук дело. Об этом немало написано в Новом завете, еще бы кто нибудь читал.

На третий взгляд — привет дедушке Фрейду. Ну тоесть, мы имеем классическую историю вытеснения: мальчик сначала любил своего наставника — но нельзя, потом, став постарше, полюбил девочку — но тоже нельзя. А что можно?, да по большому счету ничего нельзя. Вот вам и сублимация, рождение и прогрессирование сверхценной идеи как следствие вытеснения простых, в общем то житейских чувств.

Желающие могут накопать еще как минимум пару -тройку взглядов. Роман очень компактный, но смыслов — бездна.

Ну и отдельное спасибо за максиму о том, что все вликие дела в конечном счете приводят к смертям и несчастьям. Поменьше бы нам одержимых великими идеями.

Текст отличный, перевод отличный. Читабельность..., сложно сказать. Сам по себе язык не трудный, но нужна концентрация, определенная степень погружения. Рекомендую, с осторожностью.

Роман, оставивший яркий след в памяти с первого прочтения и «зацепивший» сильнее, чем «Повелитель мух». Завораживающая, полуфантастическая идея, необычный стиль изложения, атмосфера возвышенной благоговейности и болезненной фанатичности одновременно – все это о «Шпиле»…

«Где та черта, которую нельзя переступить, не пожертвовав одним ради другого?» — в этой фразе, вложенной автором в уста Роджера Каменщика, прослеживается, на мой взгляд, одна из главных мыслей произведения. Где та тонкая грань, перешагнув которую человек становится способным на любые жертвы во имя призрачной цели? Существует ли такая грань? В этом плане роман перекликается для меня с легендарным «Моби Диком» Германа Мелвилла.

В «Шпиле» Голдинг, в буквальном смысле, выступает режиссером всего действия, почти кинематографически управляя временем по своему усмотрению – то «перематывая» вперед сразу несколько месяцев повествования, укладывая их в один-два абзаца, то приближая крупным планом какую-то конкретную сцену, разворачивая ее практически покадрово, в прямой трансляции с нескольких «виртуальных камер». Читатель видит все, что происходит в каждом уголке собора, слышит неспешный стук шагов, скрип открывающейся двери, чувствует запахи, ощущает ход мыслей каждого персонажа, протяженность каждой произнесенной фразы относительно общего времени…

Отдельного внимания заслуживают детальные описания собора – величественные и изысканные в моменты окрыленности главного героя, они, подчас, становятся гротескными и угнетающими, символизируя абсурдность идеи и отчаяние вовлеченных в нее людей…

И, наконец, сам Джослин… Но кто же он на самом деле? Глубоко одинокий, беспомощный человек, заложник своих мечтаний оторваться от мрачного мира реальности в светлую высь, или горделивый эгоистичный фанатик, искусно подчиняющий людей своей воле? А может быть – всего лишь несчастная жертва прогрессирующего психического недуга, каких тысячи по всему миру? И финал произведения, в котором многие ищут аллегории, не что иное, как попытка наглядно познакомить нас «от первого лица» с тем, что могут переживать такие люди в своем сознании ежедневно до самой смерти? Читателю предстоит ответить себе и на эти вопросы…

Да, читается тяжело, да, нерадостно потом на сердце, да, местами возникает острое несогласие с героями, желание вмешаться и все исправить, но... В чем отличие классики от проходной литературы? Не только в «высоколобости» читателей и мудрености текста, но и в том, что она позволяет увидеть, возможно, совсем не то, что хотел сказать автор, и это тоже будет правда.

Кто-то скажет, что это роман о сумасшествии. Кто-то — о жертвенности. Кто-то — об одержимости.

Я говорю — этот роман о нас с вами. В каждом из нас живет Джослин, и каждый Джослин строит свой Шпиль. Загляните в душу, пролистайте назад несколько страниц своей жизни, и вы узреете его эфемерное сияние и величие. Это может быть что угодно — дом, дерево, отношения. Даже чаще — отношения, потому что их сложнее высчитать. Логика, окружающие, друзья доказывают вам, что эти отношения в конце концов рухнут и погребут вас, но вы все равно строите, строите на песке, потому что верите, любите. Потому что просто не можете иначе. Одним хватает мудрости прекратить стройку, другие в итоге оказываются либо под обломками, либо их распинают на собственном творении.

Наверное именно поэтому роман вызывает негодование — не каждый готов принять торжество здравого смысла над мечтой. Блажен тот, кто мечтает правильно!

Прочитал «Шпиль» совершенно случайно – был в одном томе с «Повелителем мух».

Роман оставляет весьма гнетущее впечатление, он смотрится еще мрачнее и болезненнее, чем «Повелитель мух». В последнем весь ужас заключался в описываемой ситуации озверения человека, но не было такого тягостного, старательного препарирования настоящего безумия.

Читается «Шпиль» не легче, хотя перевод, пожалуй, более качественный. Вся проблема в изначально тяжеловесном стиле, который близок к так называемому «потоку сознания», особенно ближе к концу произведения.

Действие романа происходит в Средние века. Джослин, настоятель храма, руководствуясь мистическим видением, организует постройку над храмом огромного шпиля. Наивный проект, созданный в приступе фанатизма, становится для него делом всей жизни: даже когда становится ясно, что возведение шпиля попросту угрожает разрушением самому храму, Джослин настаивает на продолжении работ. Постоянная, мучительная борьба с людьми, с реальностью – и вера перерастает во что-то страшное, в жуткую раздвоенность, жажду самообмана, сумасшествие. Джослин зашел слишком далеко, чтобы все бросить – и он становится рабом шпиля, чудовищного символа его гордыни, которой он сам даже не осознает.

«Шпиль» — роман о том парадоксальном случае, когда вера, становясь фанатичной, убивает страшнее неверия. Абстрактный символ жертвенности заменяет Джослину все – он перестает быть пастырем, отходит от изначального предназначения священника.

Шпиль вызвал у меня четкие ассоциации с Вавилонской башней, библейским символом человеческой гордыни. Просто удивительно, как самому Джослину не дано было увидеть это чудовищное сходство и прекратить авантюру, пока она не переросла во что-то большее. Один, в вышине, над всей округой, он готов был вознестись, как его создатель вознес себя над людьми, сделав их рабами СВОЕЙ веры, забыв в ослеплении обо всем остальном. Рабочие потешаются над шпилем, уподобляя его фаллосу; этим шпилем Джослин словно бы хочет оплодотворить Вселенную, но вместо этого насилует ткань бытия – вырванный с корнем, бессмысленный и жуткий, как дерево, падающее под ураганом, как рушащееся здание, убивающее всякого, кто случайно подвернулся, встал на пути великого падения — - сам настоятель страшен, как гибнущий храм…

Как и его ветхозаветная предшественница, шпиль сеет разобщение. Автор показывает это на примере Джослина и мастера Роджера – чем далее продвигается строительство, тем больше их отношения наполняются ненавистью. В конце концов, Джослин пытается вернуть дружбу соратника, пожертвовавшего всем для безумного строительства – но только подталкивает его к последнему и самому страшному решению, которое может принять человек. Две безнадежно сломанные судьбы, как два народа, утратившие общий язык – каждого несет к своей смерти центробежная сила одиночества и непонимания.

Прочитав «Шпиль», я еще лучше понял, почему Стивен Кинг так ценит творчество Голдинга. Сложное сплетение динамичного повествования и потока сознания, смешение яви и видений, символы и образы, созданные подсознанием, депрессивный психологизм – все эти узнаваемые черты кинговской прозы можно найти и у английского классика.

Достоинства романа:

глубокий, достоверный психологизм;

серьезнейшая проблематика веры и служения;

очевидное влияние на мировую литературу.

Недостатки:

очень гнетущая атмосфера, особенно в финале;

трудночитаемый, перегруженный текст;

некоторая нечеткость идейного содержания ближе к концу романа, слишком большой простор для трактовок (впрочем, может быть, это и неплохо)

Итог: сложный и болезненный роман о жизни, смерти и вере. Очень тяжелая книга, исключительно для любителей психологической прозы.

Так уж получалось, что чтение шло у меня «в сравнении»… В сравнении с чудовищным по силе «Повелителем мух». И сравнение было не в пользу «Шпиля». Начало было очень бугристое и шершавое от архитектурных терминов – через него приходилось продираться – мне, человеку совершенно не разбирающемуся в тонкостях постройки католических церквей. Кстати, это мешало и дальше – мне было иной раз трудно вообразить из-за них картинку происходящего (там, где касалось вида церкви). Было и ещё нечто… Дело в том, что автор сразу показал каков этот Джослин, в первых же главах – любящий всех, верящий в свою миссию… а на самом деле – гордыня, гордыня, жестокий и едва ли не одержимый! И сразу стало ясно, о чём эта повесть – а возведении шпиля, и о падении человека. И всё что происходило дальше – уже не было неожиданностью… Но с третьей главы – понеслось. Понеслась волна какого-то мучения, жуткого наваждения, какого-то разрушающего бреда, смеси реальности и видений – жуткое, мучительное, но совершенно невозможно было от этого оторваться. Мрак был чудовищный. Рок висел каменной глыбой над головой – и всё котилось и котилось куда-то в пропасть… Вот этим, вот этим мучением, этим схождением с ума, бредом и одержимостью – которым не было конца в этом протяжном, бесконечном оползне, разрушающем всё и вся – этим повесть и запомнилась более всего. Иногда её было тяжко читать. Иногда, даже нудно – в этом повторении мук. Но я каким-то порывом возвращался и возвращался к ней. И прочитав до конца – даже не поверил, как быстро всё это прочиталось. Умение автора – нет сомнения… Вот так, при том, что, по-моему, это не лучшая повесть ни у Голдинга, ни вообще…