Паскаль Брюкнер «Дом ангелов»

Перфекционизм, о котором пишет Паскаль Брюкнер в своем «Доме ангелов» — это тяжелейшая болезнь и нашего века в том числе. И на самом деле этот множественный прецедент имеет мало общего с блестяще выточенным образчиком чего-либо восхитительно красивого, качественного и первоклассного.

Выстроенный под модную дизайнерскую линейку безликий модерн, с непременно стильно отточенными и в масть подобранными деталями/аксессуарами. Яркая, доведённая до перманентной ухоженности, увы шаблонная и кукольная, но абсолютно безупречная внешность в качестве незыблемого (и порой единственного) довода быть востребованным во внешнем мире. Вульгарный и дешевый эпатаж в ключе единственного и весьма сомнительного аспекта оригинального таланта. Кокетливо подобранные по цвету корешки модных изданий, с претензией на определенный интеллект, как веский атрибут значимости своего хозяина. Отполированные до блеска модные гостиные, завораживающие своим сияющим и модным лоском. И... пустые глаза и сердца, которые уже давно многое по-скромнячку втихую экономят: чувства, эмоции, переживания... Вместо чистоты и глубины души — лишь тщательная гигиена тела. Все это плавно перетекает, показывая при этом свое истинное лицо, сначала в статично увядающую серость. Чуть позже она являет миру ревностную приверженность к установленным стереотипам.

Очередной замысловатый акроним модной экзотической специальности, — в данном аспекте пожалуй самое главное, чтобы сей гламурный специалист хотя бы сам предельно чётко представлял в ключе своей профессии, что же такое ценное он являет миру под бурное проявление щенячьего восторга и всенародного кайфа. Этот симптом всеобщего упадка, вероятно, отчасти можно подвести под узаконенную тезу тотального Успеха:

- бешеные скорости и спринт в никуда;

- трёп ни о чем;

- конкуренция ради статичного кулачного боя.

Брюкнер транслирует в этом романе недостаточность всего, — смысла, чувств, глубины и мотиваций в современном социуме. И через кальку этого безликого и страшно модного позёрства планомерно и отчетливо проступает мрачный профиль усердного снобизма и хладнокровно звериной жестокости. Примерно по такой схеме сценария ведёт автор своего персонажа, молодого красивого француза Антонена, начинающего риэлтора, перманентного чистоплюя и ревностного честолюбца. Он, фанатик и блюститель гигиены. И с той же тщательностью, с коей он терпеливо натирает по воскресеньям столовое серебро, доставшееся Антонену от бабушки, — с тем же фанатичным рвением, усердием и упорством он будет производить уборку Парижа, чуть не запинав бродягу насмерть из невозможности лицезреть столь мерзкую картину своей благородной и кристально вымытой душой. С олимпийским спокойствием он раздавит под колесами чужой машины своего пса на мостовой, — ведь нет более прекрасного любимца, чем тихий, смирный и послушный. Все это Брюкнер расскажет на виртуозной грани чёрного стеба в ключе того, что пёс-то по своим породистым замашкам жил много лучше, сытнее и утончённее, нежели оборванный нищий бродяга, коротающий летний период в картонной коробке известного лейбла (служащего ему последним домом и пристанищем) прямо напротив зеркальной презентабельной витрины столичного офиса. Умирающий от истощения, этот многоликий и на каждом углу встречаемый клошар безусловно вызывал всеобщую жалость, замешанную на плохо скрываемом презрении — жалость как-то издалека, украдкой и невпопад. Ибо как может вызывать искреннее участие тот, кто намеренно и с упорством дикого животного отравляет жизнь города-светоча, города-романтика и города-мечты. Такая вот незадача...

Калейдоскопически яркие панические атаки молодого Антонена автор умело разбавит, по мере развития своего сюжета, разнообразием фанатизма, рвения и усердия своего главного персонажа. С грандиозным замыслом на корню расправиться с крайним бесстыдством и смрадной нищетой своего любимого Парижа Антонен в самом деле готовил неизбежную (но в его глазах вполне заслуженную) кару этим нищим пропащим скитальцам промозглых подворотен. Совсем опустившимся паразитам этот чистоплюй предопределил особую участь... И он возродит Францию с присущим его идеализированному уму правосудием и справедливостью!.. Полный решимости, рьяной мужественности и бесконечного трудолюбия, он непременно избавит город от этих очисток (клошаров и бомжей всех возможных наций и вероисповеданий). Сей грандиозный проект по зачистке парижского дна этот вершитель чужих человеческих судеб на свой лад и по своему разумению будет пытаться произвести под слоганом ободряющего муниципального оправдания: It’s a dirty job but someone got to do it. И Брюкнер не был бы так прекрасен в своей прозе, если бы не оставлял на откуп своему читателю многослойные трактовки своего романа. И честно говоря, от подобных авторских цепких замечаний и наблюдений за нами сегодняшними, — именно то, как автор видит идеологию современного убийства, становится немного не по себе: страшно неуютно и очень горько всё это фиксировать в его тексте. Потому что в «Доме ангелов» по моим индивидуальным ощущениям особой люминесцентной фантасмагорией горят и пульсируют двусмысленные доктрины джихада, — среди прочего публично проецирующего себя как усердие правоверных. С немыслимой глубиной его великой миссии Антонен выстроит великий план по очистке Парижа от разномастного сброда. Малахольные и блаженные, хромые и безногие, просто шантрапа и дно столицы... Курды, греки, тамилы, болгары, албанцы, сирийцы и румыны — беженцы и нелегалы...

«Наш» герой никем особо не брезгует в своем зловещем кастинге тщательно разрабатываемой стратегии убийств. При этом двусмысленно попечительствуя нищим в ключе своей помпезной и вульгарной благотворительности, в отместку паразитирующей на них буржуазии, сей борец за справедливость искусно стравливает их друг с другом. Антонен так хотел очистить мир от скверны, — но ближе к финалу грязь сама засосала его в свою липкую илистую бездну...

И словно в горькую насмешку над всем этим идейным прагматизмом много позже полыхнет иной фанатизм (но с таким же звериным ликом и оскалом), трагически закольцовывая и отзеркаливая собой два одинаково уродливых отражения...

Принято считать, что гений автора заключён в его предвидении: преждевременном освещении еще не случившихся событий. С присущей Брюкнеру мрачной и прозорливой философией, он и в своем развернутом эссе «Тирания покаяния», написанного много позже, и в «Доме ангелов» в том числе, — на ментальном уровне своего многослойного повествования с горьким сарказмом и тяжёлым сердцем, словно даст предпосылки и предречёт своей любимой Франции их 7 января 2015, расписанное кровавыми шаржами «Charlie Hebdo». Разодранная надвое, расколотая с одной стороны американской мечтой заокеанской супердержавы, а с другой — исламским миром, горела и саднила в сводках таблоидов их кровоточащая рана...

Вялотекущие психические болезни нашего века, внезапно взрывая умы, проявляют себя периодически феерией взаимопомощи и братства в статичных палаточных городках очередного чуда патологической революции в ключе сенсаций от изголодавшегося любопытства, безделья и глупости. Но Брюкнер был бы слишком прост и предсказуем, чтобы закончить этим. Ближе к финалу его авторские акценты заметно смещаются. Он размывает все в полутона, комкая при этом сюжетную интригу и канву своего романа.

«Дом Ангелов» в чистом виде ни мелодрама, ни детектив, ни политический памфлет в формате культурно-политического еженедельника. Это не глумление над современным миром, — а скорее осмысленное желание и попытка сделать его чуточку ярче и теплее. И ближе к финалу по моим индивидуальным ощущениям неслышно включается аллюзия (не единственно, но в том числе) на Вима Вендерса с его великолепным философским эпиком «Небо над Берлином»:

PS Человек Мира — это блеф. Все мы нездешние, все мы беженцы. Все мы статисты... Прожилки на листьях, разноцветные камни, яркие неоновые огни чужих городов... Восхитительно горячая кружка ароматного кофе в озябших руках. Тишина воскресного утра... Мирные обычные вещи, равные по своей значимости. Мечта о доме...

PPS Неизменный и узнаваемый в своей оригинальной чёрной манере юмор Брюкнера, хлёсткий как отрезвляющая пощёчина, заглаживает все потенциальные неровности сюжета этого романа. И да, к таким авторам, на мой взгляд, нужна эмоциональная притирка, — ибо сюжет здесь вторичен. Брюкнер не был бы так прекрасен с его неповторимым теплым французским шармом, если бы отчаянно цеплялся за цельный сюжет и логичную фабулу. Он пишет размашисто и с нажимом, акцентируя ценные для него авторские вещи. «Дом Ангелов» — это скорее артхаус французской литературы, нежели классический образчик сюжетной прозы. Так или иначе, Брюкнер здесь больше эссеист, нежели классический рассказчик, с его абсолютно заслуженными премиями, мировым признанием и прозорливой философией.