Елена Якович «Дочь философа Шпета»

1. Когда-то, еще в школе, помню свое удивление от прочтения романа Константина Симонова «Живые и мертвые». Поразило чудесное (спасительное и всегда неожиданное) пересечение сюжетных линий и героев. Это казалось неуместным в серьезном произведении, претендующем на реалистичность. Ведь в жизни так не бывает!

2. Этот тезис полностью опрокинула книга Елены Якович «Дочь философа Шпета». В книге представлена сборка тридцатичасовых бесед с Мариной Густавовной Шторх дочерью Густава Густавовича Шпета. Его перевод гегелевской «Феноменологии духа» мне рекомендовал почитать один современный философ, ссылаясь на то, что Шпет сам философ и хорошо знал немецкий язык. А другой современный философ наоборот отговаривал. По его мнению Густав Густавович не любил Гегеля и поэтому многое напутал. Но это все нисколько не умоляет чудесность истории семьи Шпета.

3. Линия жизни Шпета и его близких пересеклась со многими выдающимися людьми начала 20 века: философами, художниками, артистами, писателями, поэтами. Поражают уже одни только родственные связи: Гучковы, Зилоти, Рахманиновы, Пастернаки. Кроме того, будучи талантливым и активным человеком, Шпет встречается, дружит, работает кажется со всеми персонажами русской философии и культуры Серебряного века. Есть яркие примеры чудесных совпадений. Проживая еще в Киеве, он преподавал в школе и его ученицей была Анна Ахматова. А когда Шпет переехал в Москву, то служил в Алферовской гимназии, где училась Марина Цветаева.

4. Ретроспективно яркость судьбы часто подчеркивается трагичностью ее окончания. Молодое советское государство не могло справиться с инакомыслием иначе чем расстрелами и высылками. «Философский пароход» ознаменовал закат русской философской мысли. Шпет, будучи знакомым с Луначарским, добился, чтобы его исключили из списков высылки за границу. Но в 1935 году его арестовали, а в 1937 году — расстреляли.

5. Марина Густавовна, естественно смотрит на отца глазами дочери — «Я всегда побаивалась папу, стеснялась, никогда с ним так просто и откровенно не могла говорить». Ну и самому Шпету не хватало времени на детей. Мать (Наталья Гучкова) объясняла детям: «Он вообще не очень любит детей, не очень умеет с маленькими, а вот когда вы вырастете, он будет с вами иначе». Когда дети выросли, времени на общение уже практически не осталось. Но несчастье помогло. Пока Густав Густавович находился в ссылке у него всегда кто-то из родных жил. Это было время на то, чтобы наверстать упущенное, отдать дань детям и жене. Марина Густавовна два месяца была с отцом в Енисейске — «Сейчас если вы меня спросите, я считаю, это, конечно, лучшие два месяца в моей жизни».

P.S. В жизни бывает разное — чудесной и трагическое! Надо только жить, держа ежедневно ответ перед Вечностью.

«Теперь свой страх они зальют нашей кровью»

Перед мемуарами Марины Густавовны Шторх я прочитал две недавно вышедших книги Татьяны Никитичны Толстой. И они (Шторх и Толстая) словно дополняют друг друга. Мемуары заканчиваются как раз в 50-е годы XX века и где-то с этого времени начинаются воспоминания о детстве Толстой. Монолог Шторх это довольно подробное описание трагедии отдельно взятой семьи, за которой просматривается трагедия целой страны. Очень яркий момент в ее монологе, это когда она сопоставляет смерть отца и первого мужа, которые разделяют месяцы, и говорит об отсутствии справедливости. «Я понимаю, что многочисленные смерти близких, которые меня преследовали, – это случайность. Может быть, может не быть. А вот то, что произошло с отцом, – это уже в руках человеческих. Поэтому в какой-то мере страшнее. Это не судьба, а воля людей.» На страницах книги упоминается довольно много людей -- родственников и просто пожалевших, помогавших в ссылках, в дороге. Очень много потрясающих, добрых и участливых людей, но побеждают все равно находящиеся где-то вне поля зрения люди-волки.

«Насколько я по литературе любила русский народ-богоносец, настолько он оказался невыносим в жизни!»

Толстая конечно талантливые как литератор в 1000 раз и рассказывая о своей жизни она вылавливает характерные черты рожденной веком-волкодавом нации и позволяет прочувствовать и понять чем же русский человек отличается от любого другого, но вот почему русский человек такой узнавать нужно уже не у нее, а в том числе и из мемуаров Марины Густавовны Шторх.