Николай Помяловский «Очерки бурсы»

Книга — отличный источник для понимания того, почему рухнула быстро крупнейшая православная держава, и почему репрессии против церкви и ее служителей прошли без особого сопротивления. Опора организации — ее служащие, и если свое служение даже священники воспринимали только как кормило, вот и результат.

А сам текст безусловно ценный, хотя понятно, что сильнее запоминаются отрицательные эмоции. Вряд ли реально учащиеся жили в такой тошниловке среди грязи и антисанитарии. Просто вымерли бы от эпидемий. Да и забить розгами, не говоря про кулаки взрослых тоже не редкость. Тем не менее автор про покойных не упоминает, отмечу, что читал я естественно восстановленную редакцию, то есть, не отцензуренную. Хотя тогда люди были крепче, ежели кто дожил до семи лет, значит, прошёл естественный отбор.

Но вот отбитие веры в Бога за счёт тупой долбёжки, причем многие годы напролёт — тут автор ничуть не преувеличил. Да и христианским смирением и братской любовью среди разновозрастных бурсаков и не пахло. А уж как «пфимфой» ликвидировали «фискала» — это практически в лучших традициях мест заключения даже и советского периода.

В общем непонятно мне, как некоторые читатели находили в этих очерках много весёлого. Есть конечно пара ситуаций, непроизвольно пробивающих на смех, но в основном здесь суровое изложение тягот и лишений будущего духовного контингента российской империи начала второй половины позапрошлого века.

У меня сложились странные отношения с «Очерками бурсы». В ранней юности я перечитывал эти очерки в угнетённом состоянии духа с одной едиственной целью — понять, что все мои неприятности ни в какое сравнение не идут с страданиями, моральными и физическими, выпавшими на долю Карася, главного героя очерков. По существу, я принимал эту книгу, как принимают рвотное.

Помяловский, как последователь критического реализма, написал о том, что он ненавидел и хотел уничтожить. И для того, чтобы внушить читателю именно эти мысли: такая система образования и воспитания должна быть разрушена. Я даже допускаю, что он, решая свои задачи, несколько преувеличил отвратительность жизни бурсаков, которая, под его пером, выглядит беспросветно мрачной, без единого светлого пятна. Я, например, думаю, что жизнь воспитуемых в «Республике ШКИД» Пантелеева и Белых можно было бы описать примерно такими же мрачными красками (собственно, она и была примерно так описана другими авторами — почитайте в «Последней гимназии» Ольховского и Евстафьева про ту же самую школу). Однако у авторов в палитре нашлись и оттенки посветлее. Другие времена, другие социальные заказы.

Так что я не рискну никому рекомендовать эти очерки как чтение для удовольствия. Впрочем, если меня спросят, были ли они полезны и поучительны лично для меня, то отвечу, без сомнения, утвердительно.

P.S. Прочитал в аннотации: «школьная жизнь с XIX века почти не изменилась». Не знаю, кто это написал и почему. К счастью, это не так. Изменилась.

Адская школа жизни.

«Все уверены, что детство есть самый счастливый, самый невинный, самый радостный период жизни, но это ложь: при ужасающей системе нашего воспитания, во главе которой стоят черные педагоги, лишенные деторождения; – это самый опасный период, в который легко развратиться и погибнуть навеки»

Из 28 лет своей короткой жизни, 14 лет Николай Помяловский провел в бурсе, а именно, в Александро-Невском духовном училище и Петербургской духовной семинарии. Он считал, что именно хаос бурсы раздавил и извел его, оставив на память склонность к апатии, депрессиям, самоубийству, посему и жизнь на свободе казалась ему все той же бурсой. Немудрено, ведь за период, прожитый «в учебе», его жестоко выпороли около 400 раз, а уж сколько издевательств от учителей и соучеников он вынес, можно судить по очерку, в котором описывается жизнь Карася, в образе которого автор видит себя.

Произведения Николая Помяловского описывают страшные вещи, а после прочтения «Очерков бурсы» мне показалось, что я превратилась в комок эмоций. Я попытаюсь разлепить этот комок и хоть немного передать свои впечатления.

«Очерки бурсы» — это крик души, чудовищные воспоминания автора, в которых он рассказывает о том, что наблюдал и переживал большую часть своей сознательной жизни. Прекрасное, яркое произведение, повествующее о повседневной жизни бурсаков. Персонажи настоящие, живые, глубокие, да и не удивительно, ведь все они списаны с бурсаков и их учителей.

Книга рассказывает о том, как формировалось духовенство в атмосфере полной бездуховности. Казалось бы, в духовном училище должны воспитывать детей на высоких ценностях, но супротив этого лишь старательно убивают и разлагают душу. Помяловский назвал это явление «педагогической язвой», да и как иначе это можно назвать, если педагоги безжалостны, они ценят лишь тупую опустошающую зубрёжку, и давят все зародыши самостоятельного мышления в ученике.

«Над всем царила всепоглощающая долбня…»

«И не догадывались богомудрые педагоги, что многие хорошие ученики относились к их учебникам, как психиатр относится к печальному явлению сумасшествия. Вот чем и объясняется то странное обстоятельство, каким это образом из бурсы выходят так много дельных и даровитых людей, несмотря на то, что они поглощали учение, ставшее посмешищем всех образованных людей. Как, обыкновенно спрашивают, они не погибли, не ошалели и не оглупели, как сохранились они? Очень просто: в душе их относительно местной науки глубоко укоренился нуль… И да процветает бурсацкое «во веки нуль!».

Недостатки обучения? Скорее, целенаправленное подавление личности, которое легко провернуть, держа детей в состоянии унижения, постоянного страха, поддерживаемого физической болью. Ведь порку в бурсе возвели до уровня искусства, классифицировали по видам и заявили в ранг обязательного поощрения-наказания. Пороли и издевались с первого дня обучения, чтобы сразу «отшлифовать» ученика.

Свою роль в «воспитательном процессе» играли и ужасающие казенные условия (паразиты, зажирающие учеников до полусмерти, кишащие червями матрасы, холод, голод, грязь), поощряемая педсоставом система доносительства, процветание взяточничества, живодерства, воровства, деспотизм старшекурсников. Отдельно можно выделить поломанные судьбы певчих, с детства приученных к кутежам, разврату и содомии…

«Если бы привести в класс свежего человека, не слыхавшего стенаний бурсака, он подумал бы, что это грешные души воют в аду.»

Быт и нравы бурсаков с подачи руководства училища были построены на принципе «сила есть, ума не надо». Говорят, что дети часто жестоки, но кем они вырастут, если эту жестокость в них воспитывают целенаправленно, ведь даже игры в бурсе замешаны на боли и пакостях – это и щипчики до посинения тела от синяков, игры в плевки и щелбаны, загибание салазок, выдирание волос,..

«Второуездные, сделавши набег, рассыпались по классу, бьют приходчину в лицо, загибают ей салазки, делают смази, рассыпают постные и скоромные, швычки и подзатыльники. Кто бьет? за что бьет? Черт их знает, и черт их носит!.. Плач, вопль, избиение младенцев! На партах и под партами уничтожается горе-злосчастная приходчина. Больно ей. В этих диких побиениях приходчины, совершаемых в потемках, выражалась, с одной стороны, какая-то нелепая удаль: «раззудись, плечо, размахнись, кулак!», а с другой стороны – «трепещи, приходчина, и покоряйся!». Впрочем, в таких случаях большинство только удовлетворяло своей потребности побить кого-нибудь, дать вытряску, лупку, волосянку, отдуть, отвалять, взъерепенить, отмордасить, чтобы чувствовалось, что в твоих руках пищит что-то живое, страдает и просит пощады, и все это делается не из мести, не из вражды, а просто из любви к искусству…»

А уж отомстить бурсаки могли ужасающе жестоко, задув в нос горящую вату, после которой в лучшем случае бурсак оставался инвалидом, в худшем – отправлялся в мир иной.

В бурсе ценили физическую силу и лень, дети здесь гибли и дичали, личность не имела никакой цены, её было принято разбивать и подчинять, часто превращая в товар. Неудивительно, что повзрослевших студентов начальство училища продавало в качестве мужей осиротевшим поповнам, и дочерям дьячков, которые зачастую были уродливы или вдвое старше бурсаков-женихов. Каков же был ужас проживания в бурсе, что «женихи» мечтали о такой женитьбе, дабы вырваться из ада… Или вот еще путь пусть временного, но спасения — попасть в больничку, подцепив намеренно чесотку, растравив раны на ногах, расковыряв тело до язв, или походив по морозу в сапогах, заполненных ледяной водой. И не факт, что на отдыхе в больничке не выпорют за какой-нибудь мизерный проступок…

Книга пугает своей ужасающей откровенностью, и поневоле задумываешься, а изменилось ли что-нибудь в современных казенных заведениях, в которых содержатся дети. Хотелось бы очень на это надеяться …