Вальтер Скотт «Мармион: Повесть о битве при Флоддене»

Есть в английском такое выражение -- Genre Savvy. То есть, по-простому, это «приправка» из каких-то устоявшихся жанровых клише, стилистических формул и пр.; настолько устоявшихся, что они воспринимаются читателем уже не как элемент сюжета, а просто как... хороший тон. Скажем, «Хоббит» (весь, целиком) -- это одно сплошное Genre Savvy по отн. к волшебной сказке. «Властелин Колец» -- по отн. к реалистическому роману (Фродо -- типичный «не юноша», не случайно ему по человеческим меркам уже за тридцатник. Ар -- не кинжальный красавец, а тертый жизнью и начинающий стареть следопыт... Ну и т.д. -- дьявол, как говорится, в деталях. Орки на войне применяют порох -- просто потому, что «какое же описание войны без взрывов»? Все это штампы, клише, -- но черт возьми, без них книга многое потеряла бы!)

Так вот, «Мармион» Скотта -- это тоже жанровая смекал... э-э-э... приправка. Вкусная, сытная, переполненная колоритными деталями (здесь даже мелкие подробности -- важны и значимы: почему странный проводник бросает беглый взгляд на Мармиона? Внимательный читатель, как пить дать, смекнет: они наверняка были знакомы раньше).

Почему Констанс все время упоминается в речах других персонажей, но вживую мы видим ее только один раз -- на суде? Ответ: да потому, что именно такое «закадровое» присутствие, как это ни удивительно, цепляет больше, чем если бы ггероиня изначально была «вкраплена» в текст повествования. (Впрочем... на деле-то удивительного здесь и нет -- КОНтекст всегда сильнее текста. И любимая песня Констанс -- «Где ты найдешь покой с милой в разлуке» -- дает гораздо больше представления о ней, чем собс-но ее монолог в главе, так хорошо переведенной Жуковским!)

Короче, без отдельных частностей (пленительных и живописных) эта вещь не воспринималась бы как целое. Напрасно язвил молодой Байрон:

«Он в битвах -- воплощение отваги,

Но может и подделывать бумаги.

Так кто же он -- злодей или герой?»

Для кого контекст первичен, а текст вторичен -- тот всего лишь саркастически ухмыльнется в ответ на эти слова, и пожмет плечами. Ну а если вам так уж нужны четкие формулировки, тыканье пальцем и наклеивание тэгов -- так понятие «героический злодей» тоже, в общем-то, никто не отменял. Не будь на свете скоттовского Мармиона -- мы бы е имели ни «странных людей» Лермонтова, ни «одичалого» из поэмы Батенькова, ни... еще много кого.

Остается только жалеть, что единственный существующий перевод (В. Бетаки) даже вполовину не передает очарование подлинника. Кто может — ищите в сети английский текст.