Антон Чехов «Степь (История одной поездки)»

Архаичный ритуал и волшебная сказка в книге реалиста и классика

Сюжет повести Чехова прост: мальчик Егорушка едет из родного дома в большой город, где ему предстоит поступить в гимназию учиться. Его дорога по степи, встречи с разными людьми, незначительные на первых взгляд события этого путешествия – купание в реке, гроза – и составляют содержание повести. Однако в конце дороги, в новом городе, Егорушка оказывается не таким, как в начале пути. Степь, по которой он ехал, изменила его, и поступать в гимназию приехал другой человек. Не говоря этого прямо, Чехов явно показывает, что дорога по степи стала инициацией, в результате которой, пройдя через ряд испытаний, мальчик становится взрослым человеком.

У Чехова инициация связана с дорогой, что бывает не всегда. Местом инициации часто является лес, но у Чехова это место занимает степь.

Советский филолог Владимир Пропп в своей классической работе «Исторические корни волшебной сказки» показал, что темный лес в сказке является местом инициации, а персонаж, которого главный герой встречает на окраине леса – баба Яга в избушке – является привратников другого мира, пропускающим героя в мир смерти. В избушке бабы Яги герою часто дают какой-то подарок, который помогает ему в пути через лес, – коня или клубок. В лесу также герой встречает демонических существ, отшельников-аскетов, а также волшебного помощника, который помогает ему советами. У Чехова всех этих персонажей Егорушка встречает в степи, начиная с постоялого двора Мойсей Мойсеича.

Постоялый двор воспринимается Егорушкой как что-то незнакомое и совершенно чуждое. Хозяин постоялого двора и его семья производят впечатление людей иного мира, Егорушка никогда ничего подобного не видел, их странность подчеркивается. Мойсей Мойсеич и его жена дают Егорушке пряник. Этот пряник Егорушка положил в карман и не съел. Пряник остается в кармане на всем пути Егорушки, и полностью размокает от дождя и тает во время последней грозы, в которой и завершается перерождение героя. После этого волшебный предмет из иного мира уже не нужен, он сам собой разрушается и не выходит из мира степи в обычный город.

Также на постоялом дворе Егорушка видит Соломона, брата Мойсей Мойсеича, который полученное им наследство, все деньги, сжег в печке. Это поступок подчеркнуто аскетический, символизирующий отказ от мира, который по плечу не каждому.

Функцию волшебного помощника, который помогает герою советами, в повести выполняют два персонажа – отец Христофор и старик Пантелей. Оба помощника в первую очередь помогают герою советами, объясняют, как себя вести в новом мире.

Отец Христофор едет в степь по торговым делам, однако это не отменяет его сакрального статуса. Наоборот, тот факт, что он священник, постоянно подчеркивается: он говорит о церковной жизни, читает молитвы, дядя Егорушки Кузьмичев, руководитель поездки, вынужден против воли задерживаться в пути, чтобы отец Христофор мог исполнить нужные обряды. Отец Христофор рассказывает Егорушке, как нужно учиться, что нужно делать в той будущей жизни, к которой он направляется. В начале пути Кузьмичев и отец Христофор сворачивают в сторону по делам, оставляя Егорушку с обозом, который идет к пункту их общего назначения. Здесь Егорушку берет под свое покровительство старик Пантелей.

Странность, неотмирность старика Пантелея подчеркивается прежде всего его внешностью, тем, что он ходит босой. Связь Пантелея с миром смерти тоже существует в повести: у Пантелея сгорела вся семья, жена бросилась в горящую избу за детьми, и с ними погибла. Пантелей не только дает Егорушке конкретные рекомендации, как себя вести в пути, но и защищает мальчика, когда это нужно, кормит его и помогает пережить грозу, в которой и происходит заключительное очищение героя в завершении инициации.

Таким образом, Чехов на материале современной ему жизни воспроизвел, возможно, бессознательно, основные моменты инициации мальчика, существующие в культуре всех народов мира, включая русскую.

После того как Тед Чан и поздний Станислав Лем без всяких зазрений совести начисто искромсали мой бедный мозг, за только что приобретённую «Революцию в стоп-кадрах» Питера Уоттса браться я не решился, а обратился к классикам — за утешением. В группе поддержки общества анонимных гуманитариев ныне председательствует наш старый добрый душечка Антон Палыч, который принял меня с распростёртыми объятиями и милостиво позволил поплакаться в жилетку. Повесть «Степь» без этих ваших умопомрачительных виртуальных реальностей и бороздящих синхрофазотронов показалась мне понятной, доброй и даже уютной, а описанная в книге душная, сухая, вялая атмосфера малороссийской степи как нельзя лучше резонирует с атмосферой нынешнего лета, просачивающегося, несмотря на возмущения вентилятора, через открытую настежь балконную дверь внутрь комнаты.

В комментариях многие пишут о скрытых смыслах и глубинных аллюзиях, которые читатель находит в этой повесть. Может быть, так оно и есть, однако на мой взгляд, поиски здесь не совсем уместны. Читая «Степь», прежде всего я обращал внимание на колоритных персонажей, неопровержимую правду характеров и правду жизни — вот этого в повести более чем достаточно, и этим, как мне кажется, повесть и ценна.

Вообще, читая произведения классиков о нелёгкой жизни простого народа, я всегда ловлю себя на том, что нахожусь в плену детско-юношеских предрассудков. В школе нам преподносили так, что у меня сложилось стойкое предубеждение о том, что простой человек в дореволюционной России человеком-то и не был. Было это некое подобие живого человека, серое существо, тень, начисто лишённая какой бы то ни было индивидуальности, желаний, духовных потребностей.

Нет, безусловно, такое тоже было. После двенадцатичасовой смены на заводе в нечеловеческих условиях или ежедневной изнуряющей пахоты на барских угодьях как-то не до написания стихов или любования закатом. Это так. И восторженные возгласы «Такую страну проср...!» по поводу неких статистических цифр 1913-го года у меня вызывают недоумение.

Но всё же нельзя считать тогдашних людей какой-то бесформенной массой человеческого материала. Даже в среде простого населения люди были всё равно людьми — пусть и забитыми, пусть и бесправными, но всё же людьми — с их надеждами, с их чаяниями, с тягой к чему-то прекрасному и (даже!) с ощущением собственного счастья, как влюблённый в свою молодую жену Константин, вышедший к героям повести на ночном привале. И именно в этом плане ценна повесть — как собрание характеров, историй и судеб персонажей.

А лирическое отступление «Русский человек любит вспоминать, но не любит жить» — очень яркая иллюстрация к популярной ныне и, по всей видимости, вечной фигуре речи «Уже не тот».

В русской литературе имеются всего две эпопеи, в которых можно увидеть судьбы многих людей, да на важных этапах истории. Это «Война и мир» и «Жизнь Клима Самгина». Да, есть много книг о важных событиях. Но ракурс и масштаб все-таки не дотягивают до эпопеи.

«Степь» — это повесть, имеющая емкость эпопеи.

Если обозначать тему, то я бы сказал, что это повесть о России, о русских людях всех сословий, их мироощущении, о чувстве родины, о его зарождении и формировании в душе ребёнка. Чехов точно аппелировал к нашему знанию предмета. К нашему чувству родства со всем, что там описано. Характер русских людей заключен в их терпении и стойкости, в надежде на Бога и в любви к своей родине. И все это в таком будничном проявлении, в таком скромном виде...

Тут надо брать текст и пояснять каждую строчку. Ибо каждое слово там имеет длиннейшие аллюзии вширь и вглубь.

Для примера поясню только один момент. Вдовая мать, её брат и мальчик. История этой семьи — уже немалая часть эпопеи, потому что тут все типично, согласуется с нашим менталитетом. Вот и вся история семьи, как на ладони. Мать вышла за дворянина. Почему? Потому что купечество, особенно женская его часть, стремилась к благородству, к тому, чтобы муж служил, а не в лабазе сидел. Чтоб по-благородному все было. А когда муж умер, то кто имеет влияние на вдову? Брат, конечно. Возьмите книгу и прочтите, как он пытался её увещевать насчет образования сына.

О. Христофор на стороне матери был. Мол, в гимназию правильно отдать. Чтоб классическое образование получил мальчик. Благородство! А не на счетах всю жизнь щелкал бы — дебет- кредит.

Это ведь основная коллизия русского общества: что важнее — благородство или чистоган Другой вопрос, что частенько дворянин был не слишком благороден, а купец не слишком подл... Но купеческие дочки не очень разбирались... Судили по номиналу, как и вообще недалекие люди судят.

Степь разом отсылает нас и к Гоголевским «благородным», и к Федотовскому «Сватовству майора», и много еще к чему...

Чехову нет смысла все это описывать в деталях: мы это все сами знаем. Но в Степи эти сословия уже смешиваются, различия сглаживаются постепенно. Недаром дядя не очень похож на купца, а больше на чиновника. Похож.

А какую роль играет тут о. Христофор? Он стоит за чистую ученость, благородство, за дух... А сам едет не просто за компашку — тоже свой коммерческий интерес имеет в этой поездке.

Это ли не поворотный момент в истории? В сословном государстве сословия смешиваются, сливаются друг с другом, приобретают черты друг друга... Это признаки будущих, может быть, грозных перемен.

В повести явственно просматриваются два главных действующих лица — мальчонка Егорушка и Степь. Значение и того и другого, возможно, равноценное, но вот читаешь все эти картинки мелких путевых событий и происшествий, случившихся с Егорушкой и всеми его спутниками, и остаётся полное ощущение, что и нужны-то были все эти люди только для того, чтобы оттенить величие, безбрежность и бесконечность, как чисто визуальную, так и опрокинутую во Время, Главного действующего лица — Степи. И именно потому с человеческими персонажами в этой повести, в общем-то, ничего этакого сюжетно важного не происходит — простое перемещение из точки «А» в точку «Б» с некоторыми погружениями в мир внутренних переживаний мальчонки, да разные мелкие происшествия среди обозных. А всё остальное место и всю остальную значимость и величавость захватывает Степь. А уж писательского мастерства Чехову не занимать, и описания природных степных пейзажей выполнены с величайшей любовью, с великолепным мастерством и точностью художника. И вообще, эта повесть больше похожа на музыкальное произведение, кажется, переложи всё это литературное великолепие на музыку, и никакие слова и диалоги будут не нужны...