По мне, сия книга — изначально задумывалась не более чем дань памяти горячо любимому писателю автора — Чарльзу Диккенсу. Да, даже просто отдавая дань памяти, Симмонс не мог не наворотить кучу всякого разного, — на мой вкус, намного более интересного, чем то, что наворочал Диккенс за свою жизнь, но это, собственно, вопрос чисто «националистический»: Диккенс — классик для англосаксов, для русского же читателя — он не более чем автор дешёвых сентиментальных романчиков (пусть даже и нравился «нашему всему» Фёдору Михайловичу и не только ему), оставшийся в своём 19 веке всерьёз и надолго, если не навсегда. Да, Симмонс подпустил тут всяких штучек-дрючек в жанре то ли магического реализма, то ли обыкновенной забубённой мистики (но никак не в жанре «хоррора» — в книге нет ни одной сцены, где автор намерен читателя напугать — сравните с его же «Летом ночи» и поймёте разницу), но в итоге всё равно получается «Моцарт и Сальери» в сниженной трактовке: Уилки Коллинз, от лица коего ведётся повествование, признаёт, что «Диккенс — гений», а он, Уилки Коллинз — типа никто, романист средней руки (а посему — Диккенса надо убить). По мне, это ОЧЕНЬ сильное авторское преувеличение: «Лунный камень» мне понравился намного больше всего, что я пытался прочитать у Диккенса. Только лишь пытался — ибо так и не смог дочитать до конца НИ ОДНОЙ книги Диккенса, а попыток было штуки три или четыре. Да, как говорили древние римляне, каждому — своё, кому-то нравится арбуз, а кому-то — свиной хрящик, кому-то — Диккенс, а кому-то — Достоевский. Только проблема в том, что Диккенс глубоко чужд по всему строю своей поэтики (и проблематики) тому «сияющему граду на холме», для которого в мире нет ничего важнее бабла, — и при этом он КЛАССИК. Печальна судьба «классиков» в мире чистогана: всех их выворачивают наизнанку и выдают за нечто другое — за то, чем они не являются. И в этом смысле тот же Симмонс, который так любит классика, несёт порой такую откровенную «антидиккенсовскую» ахинею — пусть не в этом романе, но в других своих опусах (например, в том же «Гиперионе»), что хоть святых выноси. Если кратко резюмировать, то про книгу можно сказать так: очень хорошо написанный, но крайне тенденциозный роман. Безусловно, любой «крупный» литератор должен толкать в народ какие-то идеи — так ему на роду написано, ибо имеет возможность. Только в данном конкретном случае весьма талантливый писатель весь свой талант слил в угоду идеологическому «дискурсу»: Диккенс был гений, но по жизни козёл, а посему — давайте его замочим! Хотя сам лично Симмонс очень любит Диккенса, но тот — козёл, и посему надо его убить. Раньше срока — что за возраст 58 лет, да даже в 19 веке!!!

P.S. Я ни секунды не сомневаюсь, что Дэн Симмонс, обожающий (иначе не скажешь — этим обожанием пропитан весь его роман) творчество Чарльза Диккенса (ибо «внедрено» оно было в него в раннем возрасте, когда критически воспринимать что-либо очень сложно), даже и в мыслях не имел как бы то ни было «опустить» своего кумира. Только сюжетная схема его книги подводит к жёсткому выводу: Чарльз Диккенс хоть и был гений, но был категорически не прав.

Бодренький ужаснячок, таки действительно сильно напоминающий «Террор», однако тут и труба пониже, и дым сильно пожиже. К тому же автор отказывается от хэппи-энда, что не может не вызывать некоторого уважения. Однако главная проблема всей англосаксонской литературы и жанра «хоррор» в частности (по сути, являющегося чисто англосаксонским жанром) и здесь убивает книгу на корню: писатели-англосаксы все (ну, может быть, за редчайшим исключением) почему-то свято верят, что зло в этом мире внеположено, оно находится всегда где-то вне их, в ком угодно — в «дьяволе», в «демоне», в чёрт ещё знает чём, только не в них самих. С одной стороны, эта святая вера помогает англосаксам править миром (а их издателям и писателям править книжным рынком этого мира и заодно — рынком идей), но, с другой, как же всё это, ей-богу, смешно. То есть при «проглатывании» данного опуса (написано действительно профессионально, действие почти не «залипает») засмеяться не пришлось ни разу, но после того, как прочитана последняя фраза, только и остаётся, что хорошенечко поржать. А как ещё можно относиться к подобному бреду? Пусть даже в него верят миллиарды людей на этой планете, всосавшие с молоком матери ту самую англосаксонскую пропаганду (кто-то скажет, — «ценности иудео-христианской цивилизации», но это будет тоже пропаганда) и ни на секунду не могущие себе даже представить, что «дьявол», «демон», «чёрт» и прочие «базовые понятия» их мира — не более чем метафора, которую в хвост и в гриву используют всяческие борзописцы просто потому, что им нужно кормить своих детишек.

В журнале «Если» за 1992 год, где переводчик Корженевский представлял творчество Хайнлайна — в качестве своеобразного послесловия к переведённому им роману «Кукловоды» — указанный переводчик не счёл нужным среди прочих произведений «Великого и Ужасного» упомянуть этот самый роман. Что является, по мне, исчерпывающей характеристикой данного опуса. Во всём корпусе сочинений классика американского НФ данное произведение является одним из самых слабых и одним из самых пропагандистских. Ну как же, тут у нас 1951 год на дворе, самый разгар борьбы с проникшими повсюду, в мозг каждого рядового — и глубоко несчастного в связи с этим — американца, не говоря уже о высокопоставленных товарищах из Сената и Конгресса, коммунистах. Надо же и нам внести свои 5 копеек в эту Борьбу. Я бы даже сказал — Мою Борьбу! (Да, ведь Великий и Ужасный сенатор Маккарти, он же Старик, без нашей помощи может не справиться!) При всём уважении к талантам классика (это отнюдь не первый прочитанный его текст — бывали у него и получше, и позаковыристее, и «поидеологичнее» в лучшем смысле этого слова) должен констатировать, что и на классика бывает проруха: если бы я прочитал сей роман в начале ознакомления с его творчеством, боюсь, дальше с ним знакомиться у меня не было бы никакого желания.

Может, конечно, это и фантастика, но читается как злободневное публицистическое произведение. Причём не только антимилитаристское, что вполне было понятно для начала 1970-х, сразу же после бессмысленной и беспощадной Вьетнамской войны, в которой автор поучаствовал. Я вот ни разу не читал художественного произведения с таким мощным антигомосексуалистским пафосом, как в «Бесконечной войне». Мне не очень понятно, как так автор ухитрился в глухие 70-е понять, что будут делать властители Земли для сокращения населения. Да, пока всё не так жёстко, как в романе, но дорога идёт в том направлении. И уж совсем не понятно, как автор ухитряется оставаться живым классиком, получает Грандмастера и т.д. и т.п. — казалось бы, в наступившую эпоху торжества «общечеловеческих ценностей» его должны были подвергнуть за данный опус остракизму и «сбросить с корабля современности» как конченого нетолерантного гетеросексуалиста. Могу только предположить, что, видимо, в американском обществе — более того, в американском НФ-сообществе, — ещё осталось довольно много людей, придерживающихся традиции, а не бегущих, задрав штаны, без оглядки в будущее.

Не соглашаясь с несколько заниженной средней оценкой составивших сборник произведений, вынужден тем не менее указать на то, что несмотря на в целом неплохой профессиональный уровень этих произведений в смысле развлекательном идеологическое их содержание, мягко говоря, вызывает оторопь. Если забыть про некоторую не очень явную иронию, присутствующую в произведениях отдельных авторов, в сухом остатке получаем коллективный гимн давным-давно почившей и, надо сказать, совершенно заслуженно почившей Российской империи. И кем написанный гимн? Фантастами, т.е.людьми, по определению обязанными вглядываться в будущее и искать приметы этого будущего в настоящем, чтобы показать — смотрите, что может быть, смотрите, куда стремиться надо! — а не вглядываться в давно минувшее в надежде выискать мифологическую «Россию, которую мы потеряли». Рассказы о Российской империи, которой никогда не будет, опираются, я бы сказал, вовсе не на «имперские» мифологемы, а на «русские», если не «русопятские» мифологемы, т.е.на нелепые представления русского народа и отдельных представителей этого народа (в основном, идеологических работников из «патриотического лагеря» — писателей, публицистов, журналистов и т.п.) о самом себе и о своём историческом «предназначении». Недаром в данной книге практически все главные герои, да и неглавные тоже, — русские, и нерусских, которым бы Российская империя дала шанс сделать карьеру или чего-то достичь в жизни, вы здесь не найдёте (ну разве нелепый Улугбек из рассказа Елисеевой с его настолько же нелепыми речами про «белого царя»). И уже одна эта мифологема (кровь важнее подданства) разрушает до основания всё любовно возводимое здание «Империи» — настоящие империи не оценивают людей по крови, они их оценивают по степени верности Империи и по степени полезности для неё (в реальной, а не выдуманной Российской империи существенная часть имперской элиты не являлась этнически русской, а целые профессии были плотно заняты «понаехавшими» по той простой причине, что «коренные» в них просто ничего не понимали). И правильнее было бы назвать этот сборник «Московское царство 2.0» или «РСФСР 2.0», ибо, кроме поста императора, в описанной Российской империи будущего нет абсолютно ничего имперского. Так что всё почти как всегда — хотели как лучше, а получили пшик... Ну и — благими намерениями устлана дорога... в полную пустоту.

Всю свою жизнь сочиняя анекдоты (и выдавая их то за рассказы и повести, а то и за романы), г-н Веллер снискал любовь массовой публики, но на старости лет ему этого стало мало, и он подался в «учителя жизни». В данной книге эта его глубоко скрытая страсть к тому, чтобы «пасти народ», довела его уже до такого бреда, что читать это совершенно не возможно. Ловко получается сочинять анекдоты, ну и сочиняй на здоровье, — только зачем лезть в то (например, в историю Второй Мировой), в чём разбираешься так же хорошо, как свинья в апельсинах? И зачем, спрашивается, выдавать свои безграмотные «откровения», списанные с книг других недоучек, за истину в последней инстанции? Видимо, только для того, чтобы толкнуть банальный тезис про то, что «люди боятся(о-о-о, жутко боятся!) правды», и выступить в белых ризах борца за правду. Анекдотчикам, когда надоедает рассказывать анекдоты, только и остаётся, что бороться за правду.

В жизни не читал ничего настолько мощного по накалу ненависти к подрастающему поколению — и именно к нынешнему подрастающему, а не к гипотетическому из «либерального» будущего (все три главных героя-подростка вполне себе узнаваемы и в нынешней жизни встречаются если не на каждом шагу, то частенько). И вынесенный в название сборника «либеральный апокалипсис» случился уже давным-давно — лет 20 как, если не больше, и причина вовсе не в либерализме и прочих «измах». Причина в том(как мне представляется), что если в обществе нет понимания, а что же делать дальше (т.е.нет того самого пресловутого образа будущего), то и дети ему не нужны, потому что тем более не понятно, что делать с ними, а посему — если уж они всё-таки появляются изредка на свет (что даже удивительно), то и нехай растут как трава. Хоть бандитами и убийцами — потому что какая разница, кто там будет в этом самом будущем жить, если мы всё равно не знаем (а порой и не хотим знать), что это будет за будущее. Если оно вообще будет.

Очень странное ощущение от текста, в котором старый добрый «патриот» Дивов обернулся чуть ли не «русофобом» и жёстким «критическим реалистом». Понятен скепсис автора по поводу будущего России и русского народа, не понятно только, зачем эту злую сатиру надо было относить на 20 лет вперёд, когда уж точно никаких работяг, «завинчивающих гайки», на заводах не останется... Точнее, понятно, автор решил соломки подстелить, но правдоподобнее в связи с этим данная история не становится. И уж совсем не понятно, зачем надо было эту злободневную вещицу вставлять в сборник «Либеральный апокалипсис», ибо в ней ни апокалипсиса, ни либерализма не просматривается.

Не являясь ни постоянным читателем М.и С.Дяченко, ни тем более почитателем (давным-давно прочитанная «Пещера» не пошла совсем), полуслучайно прочитал данный текст и вынужден признать, что товарищи писать умеют и умеют в занимательной форме толкать свои идеи в массы. При всей «кинематографичности» романа (короткие и хлёсткие диалоги, короткие сценки, практически киношный монтаж без малейшего «залипания» сюжета, «поверхностность» мотивации героев) он получился вполне себе «философским» и достаточно глубоким. И дело не в цитатах из философских трактатов (бОльшая часть коих, по мне, обыкновенное словоблудие). Жёсткая сюжетная схема приводит к однозначному выводу — человек и человечество в целом живут в абсолютно манипулируемом мире (причём не важно, кто ими манипулирует: «боги», «высшие силы» или банальные инстинкты, которыми человек и человечество «прошиты», как компьютеры — программами), и выбраться из этой «манипулятивной симуляции» сам человек не может — он может разве только рассчитывать на «добрую волю» манипуляторов. Напоследок авторы подпускают некоего «позитива»: таки если человечеству дать свободу воли, то оно и смысл обретёт, и осмысленно себя станет вести. По мне, позитив крайне нарочитый, совершенно неуместный и уж тем более — не вытекающий из сюжета. Мало того, что это просто не правда (что делает средний человек и человечество в целом со своей «свободой воли», мы наблюдаем всю нашу жизнь и ни о каком «позитиве», я думаю, тут говорить не приходится: технологический прогресс почему-то почти не коррелирует с «гуманитарным»), но и в самом конце авторы ставят такой жирный крест на всяком позитиве в своём опусе, что даже и не знаю, как можно данный текст относить к young adult — если таким «позитивом» кормить детишек, то, мне кажется, и на свет-то им появляться не стоит. Авторы резюмируют: даже манипуляторы в этом мире в конечном итоге проигрывают, ибо ту «награду», которую получает в итоге ГГ, главный манипулятор, иначе как издевательством назвать нельзя (для меня, наверное, одной из самых «слезливых» сцен в фантастике за всю её историю так и останется сцена, где мама говорит «вернувшемуся» через 30 лет сыну, которому как было 14 лет, так и осталось: «я всегда знала, что ты вернёшься»; и смех, и грех: зачем маме такой сын, а сыну такая мама?; и сын — другой, и мама — другая, и теперь они другу другу просто чужие люди). Не говоря уже о том, что над манипулятором есть другой, высшего уровня. Над которым, может быть, тоже кто-то стоит. Но не в этом суть. Суть в том, что в проигрыше все — и манипулируемые, и манипуляторы. И люди, и «боги». И что ни делай, во всём — тотальный проигрыш. Человечество благодаря умелым манипуляциям «высших сил» летит к далёким звёздам, но зачем? По всей видимости, только за тем, чтобы и там продолжать свои бессмысленные манипуляции, свято веря в собственную свободу воли.

Г-жа Славникова и в прошлых своих «гиперреалистических»(т.е.настолько реалистических, что иногда дух захватывало от её дотошности в описании «мелочей жизни») текстах не была чужда некоторой игре в мистику. В данном опусе она пошла, как мне кажется, ещё дальше и в итоге у неё получилось что-то типа «городской фэнтези», только написанной на пару порядков качественнее среднего произведения в этом жанре. Два супергероя бьются не на жизнь, а на смерть в утлых интерьерах убогой городской окраины (дело хоть и происходит в столице нашей необъятной родины, но всё очень похоже на родной для автора уральский город да и вообще на любой провинциальный русский город, где вся жизнь — это не более чем череда дней, проходящих мимо и длящихся абсолютно ни для чего). И в итоге «тайная сила»(т.е.не осознаваемая им самим как сила) одного вдребезги разбивается о такую же другого. Месседж романа в целом можно было бы кратко выразить фразой «бабло побеждает добро», правда, нельзя сказать про проигравшего, что он был так уж добр (ну разве что в том же смысле, что и в известной старой песне: «я добр, но добра не сделал никому»). Зато про победившего (пусть и помимо воли — просто «тайная сила» сработала) точно можно сказать, что он всем своим существом воплощает торжество бабла в современной российской жизни. Конечно же, автор имеет полное право любить одних своих персонажей и не любить других, конечно же, она может какими угодно красками живописать любые стороны окружающей действительности, — и уж точно имеет право иметь своё мнение по поводу любого вопроса этой самой не очень-то приглядной действительности (в буквальном смысле — любого; отличие Славниковой от большинства писателей заключается в том, что она высказывает своё мнение, т.е.выдаёт отдельный месседж чуть ли не в каждой фразе, поэтому бывает так трудно понять, а о чём же её книги в целом). Для меня главное — другое. Роман Славниковой — это как если бы в комнату, набитую простыми и даже в чём-то милыми людьми, которые целый день трындят по своим бесконечным телефонам о разной ерунде и откровенной чуши (т.е. о том, где бы ещё урвать кусок и где бы ещё чего-нибудь подстырить, где бы провернуть какое-нибудь очередное дельце на 30 серебреников... пардон, 30 копеек), заявляется человек с красивой и правильной речью, который пытается сказать, что, ребята, не надоело уже, а? Может, и о вечном стоит подумать чутка? Это я к тому, что несмотря на мою не очень большую любовь к современной российской литературе должен признать, что г-жа Славникова даже на фоне «титанов» великой русской литературы смотрится вполне себе ничего, а уж среди современников она и есть тот самый титан, слог и стиль которого у меня лично ничего, кроме крайнего удовольствия, вызвать не может. Я могу не соглашаться с отдельными частностями в её текстах (видно, например, что таки женщине 1957 года рождения трудно понять современных подростков несмотря на наличие нескольких внуков), но тем не менее должен с удовольствием снять шляпу: из всех романов г-жи Славниковой этот — лучший. С одной стороны, она снизила градус «злободневности» по сравнению, например, с той же «Лёгкой головой», но с другой — всё-таки несколько отошла от тотального «мелочеведения»(явленного впервые во всей красе в «Стрекозе»), что, безусловно, пошло роману только на пользу. Я вот лично могу только сожалеть, что г-жа Славникова так неспешно работает — у неё выходит роман примерно раз в 5 лет. Но, с другой стороны, может, оно и к лучшему — таки есть время на то, чтобы поработать на текстом, — в отличие от бесконечного количества строчкогонов.

Внешне очень эффектный рассказ, в котором, однако, нелепость на нелепости сидит и нелепостью погоняет. Впрочем, надо принять во внимание дату написания — трудно было себе в 1953 году представить, что в далёком будущем, когда «космические корабли будут бороздить просторы необъятной Вселенной» (на самом деле многие думали, что вот сейчас, через 10-20 лет мы уже будем «бороздить Вселенную», т.е. «далёкое будущее» на пороге), не будет никаких фотографических снимков, которые надо будет долго и упорно «проявлять» (сейчас, в 2019 году, кто-нибудь понимает, о чём вообще речь? — ну кроме суперпродвинутых фотографов, использующих все возможные технологии, в том числе безбожно устаревшие), и уж точно не будет капитан межгалактического корабля читать толстый отчёт своего подчинённого, представленный в бумажном виде. Однако все эти милые мелочи (которые ещё 25 лет назад совершенно не казались странными — ну, подумаешь, межгалактический корабль, на котором, по идее, надо рассчитывать каждый килограмм груза, тащит с собой бумагу! — ну надо же отчёты на чём-то писать!) не отменяет самого главного ляпа, допущенного автором. Его «идея» — что во Вселенной бывают такие планеты, которые можно, как старинные игрушки, заводить с помощью ключа, — даже в 1953 году, по мне, должна была показаться странной. Если во Вселенной есть силы («детишки» и их «родители»), которые могут себе позволить иметь в качестве игрушки целую планету, неужели они настолько закоснели в своём технологическом развитии, что им для планеты-игрушки будет нужен заводной ключ в виде двухмильной стальной колонны? Неужели даже в 1953 году нельзя было себе представить такой мир без всяких смешных и нелепых механических приспособлений? Например, управляемый с помощью элементарных радиоволн? Поверить в это сейчас трудно, но учитывая то, что Шекли, чуть ли не основатель жанра «юмористической фантастики», именно в этом своём рассказе почти вообще не юморит, а наоборот, предельно серьёзен (видимо, был совсем не чужд многочисленным теориям заговора), — думаю, что данный рассказ — не самый удачный его опус. И при этом чуть ли не один из самых лучших его рассказов. Что, соответственно, наводит на мысль о качестве всего корпуса его сочинений.

По прочтении некоторое недоумение вызывает настойчивое сравнение данного романа с «Миром смерти». По мне, кроме декораций, между текстами нет вообще никакого сходства. В наше время гариссоновский детский пацифизим-экологизм разлива 1960 года ничего, кроме смеха, уже вызывать не может. Как и его абсолютно «фантастический», нелепый герой — профессиональный игрок, который вдруг заделался «спасателем» планет. В смысле правдоподобности Дивов Гаррисона делает только так. Его герои похожи на людей, хоть и несут в массы, конечно же, мощную идеологическую нагрузку — ну а через кого ещё может толкать идеологию писатель, кроме как через речи разного рода героев? Но самое главное различие не в героях, не в «фантастических допущениях» и прочих «литературных достоинствах». Если пафос Гаррисона касается вещей крайне приземлённых — «давайте жить дружно и уважать братьев наших меньших» (в своём предисловии к сборнику рассказов «50х50» он чётко обозначил своё кредо: «должен быть обязательно моральный урок»), то Дивов ставит «последние» вопросы и отвечает на них совсем не в оптимистическом ключе — моральный урок в его исполнении весьма нелицеприятен. Человечеству предоставлен шанс обрести бессмертие — и на главный вопрос «а достойно ли человечество бессмертия» — ответ прямой и недвусмысленный: нет. Человечество, поджавши хвост, бежит оттуда, где ему этот шанс предоставили. И центральная проповедь, вложенная в уста ГГ, здесь ничего не меняет. Если нам недоступно реальное бессмертие (конкретной души, связанной с конкретным телом), никакие костыли в виде веры в «выход человеческой души после смерти тела на высший уровень после её слияния с высшим разумом» не помогут. Всё те же христианские «старые песни о главном», только несколько модернизированные. Человек смертен — и да здравствует человек! А не зверюшки, цветочки и «неукротимые планеты» — хоть Дивову муравьеда и жалко, но из его книги следует жёсткий вывод: человеку на «окружающий мир» глубоко наплевать. В этом смысле, как мне кажется, Дивов-идеолог проиграл Дивову-писателю — правда жизни просочилась сквозь идеологические построения и дала о себе знать. Человечество недостойно бессмертия, ну так оно ему на самом деле и не нужно. Вспоминается другой классик: «Человек вовсе не хочет жить вечно — он просто не хочет умирать». И в конечном счёте большинство людей (как и герои Дивова) делает выбор не в пользу бессмертия «потом», а в пользу жизни «здесь и сейчас».

С одной стороны, очередной образчик довольно занимательного «кибер«боевичка, в котором виртуальные сущности начинают вести себя как люди, прямо в духе пресловутого «восстания машин» (в данном случае — скорее, в виде «восстания виртуальной реальности»), с другой — весьма идеологизированный текст. В качестве идеологии — банальные католические догмы (что для поляка вполне ожидаемо).

Не знаю, можно ли вообще подобные тексты относить к фантастике — скорее, это всё та же «традиция» (т.е.набор догм далёких предков, который продолжают вбивать в головы «неблагодарных» потомков ради того, чтобы они «правильно» жили), завёрнутая в яркие фантастические одежды. И уж совершенно странно видеть этот текст в сборнике, посвящённом памяти Лема, — вот уж кто никогда не защищал никакие устаревшие догмы. И уж точно не был даже рядом правоверным католиком.

При всей известной любви автора к военным людям и к военным делам данный его опус, как мне кажется, просто чрезмерно «военный». Да, иногда автору надо и отдохнуть от тяжёлой «идеологической» работы (которой совсем недавно он истово предавался в «Чужой земле»), однако обычно излишняя «технологичность» литературным произведениям только вредит. Да, всё очень забавно, да, тренды в развитии военной техники обрисованы, как почти всё у Дивова, прикольно — с шутками и прибаутками, причём шутками по делу, — но в итоге получаем крайне печальный прогноз. Если Россия и будет существовать во время действия романа, в 2049 году (что далеко не очевидно для любого трезвого наблюдателя), то в ней будет по-прежнему царить тот же бардак, что и наблюдаемый ныне. Если Африка ещё и будет существовать в 2049 году в известном нам виде (что далеко не очевидно для любого непредвзятого наблюдателя — уж скорее в виде Дикого Поля по-африкански, чем в виде набора псевдогосударственных деспотических образований), то жить там будет ещё сложнее, чем сейчас. Если вообще возможно жить (если Европа к 2049 году не будет на 2/3 состоять из африканцев, это будет чудо). И третье — пожалуй, самое главное: если роботы и придут в нашу жизнь, то придут они так, что мало никому не покажется. Постреливая, погромыхивая и плюясь огнём во все стороны света. Не приведи, господи, хоть и не верю в тебя ни чуточки.

Тот самый образчик т.н.НФ, которая и не НФ вовсе, а практически в чистом виде метафора о человечестве и о Земле — снабжённая для занимательности НФэшными декорациями. История, в которой практически открытым текстом объясняется, почему страна, в которой ты можешь выбирать способ жить (и демократия тут не при чём — в «реальную демократию» в тех же Штатах верят, я думаю, либо альтернативно одарённые, либо грантоеды), всегда победит все остальные — те, где тебя кто-то другой заставляет (ну, или «побуждает») принять определённый способ жить (здесь пример какого-нибудь японского общества, формально вполне себе демократического, показателен: при всей внешней демократичности это очень жёстко структурированное общество, в котором жизненные сценарии для 99% его членов прописываются этим самым обществом практически уже к моменту поступления члена общества в детский сад). Феодальная и постфеодальная Европа на протяжении всей своей истории выдавливала самых пассионарных (тех, кто хотел сам выбирать способ жить) за океан — и разве были хоть у кого-то иллюзии во время войн 20 века, что Европа может хоть что-то противопоставить «заокеанской демократии»? По мне — нет. Как и сейчас: все всё прекрасно понимают. И дело не в технической оснащённости — а именно в том, что воюют в Штатах те, кто хочет воевать, бабло рубят те, кто хочет его рубить, а дурью маются те, кто хочет маяться. И всё совсем наоборот на противоположной стороне: «у маршала тоже есть сын». И этому сыну нет иного пути, кроме как пойти в маршалы. Или — если он пассионарий — «выбрать свободу» и перейти на сторону «потенциального противника». Где ему будет приятнее маяться дурью, чем быть сыном маршала здесь. Прямо как в рассказе Шекли — кому-то больше нравится быть деревом, чем взрывать бомбы. Второе, конечно, почётнее («мужик должен быть воином») и важнее («Родина тебя не забудет»), но если в душе ты дерево, то какая разница, что там оценит твоя Родина? Которая, к тому же, обычно вообще ничего и никого не ценит.

Даже создавая свои странные и абсолютно оторванные от реальности миры, Урсула Ле Гуин оставалась женщиной. Да, история совершенно эскапистская — суть коей довольно банальна и не раз и не два обсасывалась в мировой литературе: сбежать бы из этого до одури осточертевшего своей обыденностью мира куда глаза глядят, хоть к чёрту на рога, и никогда не возвращаться! Однако и в этом заезженном сюжете женщина (и настоящий писатель) найдёт свою, «женскую» составляющую: женщина ищет мужчину, и даже если она найдёт его в выдуманном мире, но поймёт, что он — тот, кто ей нужен, она вцепится в него так, что не отпустит никогда. Да, любителям фантастики все эти «страсти» глубоко по барабану, посему «поздняя» Ле Гуин, мягко говоря, не очень любима любителями фантастики. Ну и пусть. Зато она была Писатель с Большой Буквы. В отличие от легиона бумагомарак с миллионными тиражами. От неё остались Миры. От них останутся горы макулатуры — ну, или в Новом Дивном Мире — миллиарды электронных цифирок, стираемых одним движением «мышки».

При всей бодрости зачина повесть неизвестного мне автора (случайно попалась в сети — знаменитого «Владыку сада» не читал) почти с первых же страниц вызвала стойкое ощущение бреда — автор как поляк, житель страны, довольно сильно пострадавшей от «честных немецких офицеров», в качестве главного героя выписывает «честного немецкого офицера», который якобы ненавидит «тех идиотов, которые всё это затеяли» и готов послать ко всем чертям всю эту «бессмысленную войну», однако продолжает тупо выполнять свой «офицерский долг», продолжая участвовать в той самой «бессмысленной войне». Сразу же хочется спросить — если бы в немецкой армии на самом деле были такие «честные офицеры», неужели бы они ждали 5 лет бессмысленной бойни до первой реальной попытки убрать «тех идиотов, которые всё это затеяли» — т.е.до июля 1944 года??? По мне, фигура главного героя абсолютно высосана из пальца, и так как на нём всё держится, то и всё дальнейшее повествование не стоит выеденного яйца — мифический «честный немецкий офицер», которого никогда в природе не существовало (кроме как в воспалённом воображении разного рода «ревизионистов», большинство из которых просто историки-недоучки), попадает в мифическую Вальхаллу, которой тоже никогда в природе не существовало (кроме как в воспалённом воображении объевшихся мухоморами викингов) и там с ним происходит что-то мистическое, чего никогда не было, — автор действует по излюбленному рецепту среднестатистического автора фэнтези, т.е.всё время высасывает из пальца. И ладно бы если из этого всего выходила хоть какая-то метафора (как получалось у классиков — у Толкиена или у Булгакова, да у многих), но на самом деле никакой, даже самой завалященькой не просматривается, вот в чём беда.

Magnum opus почти что на 1000 страниц известного выдумщика из Нью-Йорка: взятая за основу автобиография, «обогащённая» тремя версиями её же, с некоторыми дополнительными нюансами.

Казалось бы, полный постмодернизм, автор играет в бирюльки, забавляется, прикалывается, корчит демиурга. Только в итоге — в отличие от многих прочих постмодернистов, которым и на самом деле сказать нечего, которые на самом деле только и делают, что всю жизнь играют в бирюльки, — Остеру есть что сказать. Каждый его герой настолько зримо описан, настолько подробно прописан и настолько живописен, что ни секунды не думаешь о том, что «это не люди, это просто буквы на бумаге»(с)Владимир Сорокин). Книга — о людях и о том, что такое человек. И одновременно это в каком-то смысле если не «энциклопедия американской жизни» 1950-1960-х годов, то уж точно «энциклопедия жизни американского интеллектуала в бурные 1950-1960-е», потому что по прочтении остаётся ощущение, что — помимо великолепно написанного романа — ознакомился с большим трудом по истории общественной мысли и общественно-политических движений в США указанного периода. Конечно, главная задача романиста — вовсе не описание общественно-политических процессов в обществе, а, скорее, описание «путешествий души» в разных её вариантах, но тем не менее путешествия душ героев книги так мастерски вписаны в историческо-политический контекст, что нельзя не поражаться такой «политической чуткости» автора. Который, с одной стороны, всю свою жизнь занимается настоящим творчеством, а не его профанацией, но, с другой, живёт в этом мире, где никуда от политики не деться.

Резюмируя, буду краток: если и не великий, то почти великий роман если не великого, то почти великого американского писателя.

С одной стороны, авторы, конечно, правильно описывают тенденцию, но, с другой, я извиняюсь, со своим описанием они опоздали лет этак на 50, а то и больше. С той поры, как кино реально пошло в массы (у нас — в 1950-е, у других — пораньше), и литераторы вполне почувствовали угрозу своему бизнесу, они — по крайней мере самые чуткие из них — ударными темпами стали «перенимать опыт» самого массового из искусств... в советское время описанным авторами образом писали даже не единицы, а десятки писателей... какой-нибудь Юлиан Семёнов сразу писал заготовку для будущей экранизации (практически «режиссёрский сценарий»), а не «литературное произведение», и не просто так стал миллионером ещё в пору глухого социализма, а потому что «оседлал волну» и практически каждое его произведение тут же получало воплощение на киноэкране. И далеко не он один правильно «почувствовал пульс времени». Не говоря уже о бесчисленных западных бестселлероклёпах. Тот факт, что несмотря на всю тотальную «визуализацию» искусств, в т.ч. и изящной словесности, остаются ещё чудики, которые пишут архаические романы на 700 страниц, которые читать можно только если тебе совершенно некуда спешить и времени вагон (т.е.только пенсионерам) — по мне, не должен внушать ложного оптимизма. Роман (особенно на 700 страниц) как формат настолько устарел, что даже непонятно, как такая «жизнь после смерти» может продолжаться в нашем мире, где телеграммы сокращают до трёх слов, п.ч.нет времени на больший объём. Любители старины в любом, даже самом продвинутом техномире, наверняка будут. Только: а) они никогда не будут определять погоду, б) рано или поздно — как показывает практика и вся история технологического развития — большинство рыночных ниш для таких любителей старины просто сходит на нет: когда у вас 1000 покупателей новых гаджетов и 100 — старых граммофонов, смысл производить граммофоны ещё какой-никакой есть; когда у вас миллион покупателей новых гаджетов и 10 — старых граммофонов, никакая «любовь к искусству» не заставит вас продолжать производить граммофоны. Потому что они станут золотыми. Любой нормальный писатель в настоящее время понимает, что смысла писать роман на 700 страниц нет не только финансового (гонорар нынче практически не зависит от листажа), но и, простите, «художественного». Если писатель хорош, он и на 300 страницах выскажет все те важные мысли, которые хочет донести до читателя, — и в достойной форме. Если он бездарь, то хоть тысячами страниц строчи — толку будет ноль. Если сказать нечего, то любое увеличение объёма вырождается в элементарную халтуру. А как показывает вся история мировой литературы, 90% писателей сказать совершенно нечего — они просто люди, которые пишут для того, чтобы заработать на жизнь.

Если провокации автору удавались и раньше (та же «Выбраковка»), то пропагандой, как мне кажется, он особенно не занимался, а тут всё такое... пропагандистское. Роман (пусть и не совсем роман, а «расписанная» повесть) настолько хорошо ложится на современную политическую и геополитическую ситуацию, что просто диву даёшься и ломаешь голову, а не заказан ли он был в администрации президента. Впрочем, при всём скепсисе, который может вызвать позиция автора, вдруг заделавшегося истовым «русским империалистом», своё «дивовское» удовольствие всё равно получаешь. Фирменные шуточки, игра слов, фирменная ирония и при этом плохо скрываемая гордость за народ, к которому принадлежишь... такой коктейль всегда взбадривает, однако потом всегда приходит протрезвление, а с ним и понимание того, что все эти идеологические конструкции, мягко говоря, высосаны из пальца. Если и земляне, и аборигены «рассыпаны сверху» одними и теми же зелёными человечками, то откуда вдруг аборигены такие умные-разумные, честные и неагрессивные? Если и земляне, и аборигены, попросту говоря, от обезьян, то рушится вся романная конструкция (и в итоге должно быть не «добровольное вхождение в состав Российской империи», а долгая партизанская война и в конечном итоге «выбор свободы»). Если нет, то о каком «взаимопонимании», не говоря уже о нежных чувствах между ними может идти речь? Если Россия — в отличие от завравшегося и запутавшегося в своём псевдолиберальном словоблудии Запада — всегда в своей истории покоряла народы «мягко и нежно», то почему они все и всегда разбегались из России — при первой же появлявшейся возможности — и никогда обратно не стремились? Если русский империализм был таким же, как и западный, — т.е. прийти, увидеть, победить — и долго-долго грабить, — или, в другом варианте: прийти, увидеть, победить, поставить крепостишки и охранять периметр от «гадящей англичанки», а туземцев пусть хоть волки едят, — то рушится вся романная конструкция. Но если прочитать всё это просто как притчу о русской судьбе и судьбе русского государства (а декорации — всего лишь декорации, позволяющие автору заявить свою позицию), то возникают два очень неприятных и тяжёлых вопроса, на которые у автора, как мне представляется, ответа нет: 1) отчего же русское государство находится на протяжении всей своей истории в перманентном кризисе, регулярно выливающемся в смуты и повальное насилие, если русские все такие чистые, хорошие и правдивые? и 2) отчего же русский народ настолько не верит в своё государство (не важно, как его называть — империей или как-то иначе), что ему всё время какие-то «инородцы» должны внедрять идею этого самого государства (вспоминается классическое: «земля наша велика и обильна, только порядку в ней нет — приходите и володейте нами» — автор устами ГГ проговаривает почти то же самое)? Впрочем, дело авторов фантастических романов — конечно же, не отвечать на вопросы, а ставить их — причём в той форме, в которой они дойдут до сознания тех, кому предназначены. По мне, провокация автору удалась, — есть о чём подумать юношам, обдумывающим житьё. Ну а отвечать на подобные вопросы должны совсем другие люди, которые, увы, в нашей стране, предпочитают не то что на них не отвечать, а даже их не замечать — авось сами рассосутся. И именно поэтому по прочтении этого весёлого и намеренно оптимистического опуса так грустно.

Всерьёз обсуждать подобного рода тексты — всё равно что пытаться разобраться в разных сортах известной субстанции. При всём моём критическом отношении к творчеству Брэма Стокера — он на фоне г-жи Майер представляется просто каким-то «титаном Просвещения». Опусы оной «писательницы» — увы, один из самых ярких признаков тяжелейшего упадка нашей цивилизации... впрочем, если «цивилизация», рождающая подобного рода «откровения», катится в пропасть — то туда ей и дорога.

Как бы роман — точнее, не то чтобы роман, а раздутый до размеров небольшого романа очерк для иллюстрированного журнала о т.н. «поколении Х» — описывающий трёх персонажей этого самого поколения Х, которые удалились от света в занюханный городишко где-то в Калифорнии и валяют там дурака, якобы из некоего социального протеста – работают кто где, кто в баре, кто ещё непонятно где, придуриваются, спят с кем ни попадя, и т.д. и т.п., и периодически ведут дурацкие разговоры ни о чём; вот, собственно, и всё – в этом «романе» нет ни по-настоящему живых героев, ни начала, ни конца, ни тем более интриги (при этом, как ни странно, роман совсем не занудный, читается легко и быстро), только голая социология: дети среднего класса не хотят жить, как жили их родители, им наплевать на деньги, успех и т.д. и т.п. и прочая мура ни о чём на потребу зажравшейся буржуазной публики; единственный положительный момент, который можно отметить, это некоторое чувство юмора автора, которое позволяет ему изредка выдавать забавную шутку (а также некоторое умение точно сформулировать, коим он пользуется вовсю, размещая на полях книги всякие разные определения из жизни нового поколения); роман, снискавший такой большой успех, по большому счёту знаменует окончательный упадок Большой литературы – теперь (уже, почитай, лет 30) для успеха в литературе не нужно того, что нужно было раньше (завязка, кульминация, развязка, интересные и живые герои, интересные сюжетные ходы), — опиши реальность с точностью социолога и с юморком эстрадного комика – и всё, успех у тебя в кармане. Только, как мне представляется, к художественной литературе это всё не имеет никакого отношения. Очерк для иллюстрированного журнала — это и есть очерк, а никак не роман. Место ему в иллюстрированном журнале, который складывается в пыльные коробки на чердаке и там забывается — после одного-единственного прочтения.

Самый, пожалуй, удачный сборник рассказов (из читанных) писателя, который не великий специалист в рассказах. Сборник, в котором один из важнейших лейтмотивов творчества автора проявился наиболее полно и откровенно: лейтмотив маленького, ничем не примечательного человека, в серую жизнь которого откуда-то, не понятно откуда, свалилась некая тайна — мистического или, иной раз, психиатрического (как в рассказе «Где бы оно ни нашлось», основанном на известном в психиатрической практике феномене кратковременной полной амнезии) свойства. Проблема в том, что Мураками умеет создавать в романном формате на основе подобных сюжетных ходов по-настоящему интересное повествование, в рассказах же у него просто нет места и времени, чтоб как следует «развернуться», и в итоге получаются не совсем рассказы, а, скорее, этюды из жизни простых японцев, сдобренные некоторой долей таинственности — не понятной как самим этим японцам (мало того — чаще всего категорически не желающим хотя бы попытаться её понять), так, по большому счёту, и читателям. И единственное, что искупает недописанность большинства рассказов сборника — та самая фирменная муракамиевская интонация, за которую прощаешь ему все недочёты и недоделки. Почитаешь такое и опять начинаешь верить в осмысленность даже пустой ежедневной суеты и даже самой пустой и никчёмной жизни среднестатистического человека. Ведь в жизнь людей, недостойных тайны, она никогда и не приходит.

Такое ощущение, что эти 200 с лишком страниц немотивированного бреда были написаны старым писателем незадолго до смерти ради одного единственного диалога, в котором он изложил кредо своего склона лет, — диалога молодого человека с немолодым. Молодой задаёт вопросы, а немолодой отвечает: «А для чего люди вообще живут? — Мы живём, потому что живём. Без определённой цели. — Этого быть не может. Должен быть какой-то смысл. — Даже если никакого смысла нет, это не мешает людям усердно страховать свою жизнь. Мы живём, потому что не хотим умирать. Только и всего. — Это ужасно — так думать.» Таки да — если в молодости не быть идеалистом и не иметь никаких иллюзий, то лучше вообще не жить, потому что жизнь превратится в сплошную борьбу за выживание без смысла и без цели, а если в зрелости у тебя ещё остались хоть какие-то идеалы и иллюзии, и жизнь не стёрла их подчистую, то ты прожил жизнь зря и так ничего в ней и не понял. Остаётся добавить, что этот глубоко философский диалог вообще никак не связан с остальными 200 страницами этого романа — просто этакая вставная философическая новелла, которая, увы, не искупает абсолютную, как мне кажется, бессмысленность остального текста.

Роман, который и романом-то назвать нельзя — на самом деле полный постмодерн, никакой психологии, никаких по-настоящему человеческих историй, одно пустое мельтешение исторических и псевдоисторических персонажей на подмостках сумбурного авторского замысла, не приводящее ни к чему. Автору абсолютно нечего сказать читателям, кроме банального — посмотрите, какой я умный и красивый, сколько умных слов знаю, аж целый роман написал, толстый-толстый, «о мифах и героях», а также о тех, кто в эти мифы и в этих героев верит. Тот самый случай, когда автор, прочитав несколько десятков умных книжек, о многих из которых, кстати, молва, что они умные, сильно преувеличена, начинает думать, что от этого он становится очень умным и тоже может умные книжки писать. А напрасно, кстати. Читая «умные» книжки, надо всё-таки иногда применять и свой собственный ум. Увы, тут совсем не этот случай. Автору дали за книгу премию Сомерсета Моэма — боюсь, тот по этому поводу в гробу переворачивается до сих пор, ибо в отличие от награждённого был настоящим писателем, хоть местами и не избегавшим пошлости, но писавшим о людях и для людей. Писания г-на Норфолка представляют собой сплошную, рафинированную пошлость, в которой ни одного живого словечка не найдётся. Одно бла-бла-бла, и ни слова больше. Зачем писать о живых людях живыми словами, если и так схавают и так пробашляют?

Поразительно точный автопортрет современного русского интеллигента (никак не интеллектуала) и одновременно очень красочная иллюстрация к известному афоризму про многое знание, порождающее скорбь.

Не могу сказать, что читал в своей жизни много фэнтези, но данный опус — безусловно, с большим отрывом от всего прочитанного, является самым чудовищно раздутым пузырём в этом жанре. Текст, в котором автор пытается, судя по всему, всего лишь показать, что такое «инициация» (ну или «рождение героя»; ну или — если уж просто в биологических терминах: «доминантный самец вылупился»), раздут до такого невероятного размера, что просто диву даёшься... если бы его сократить раза в три, он бы не потерял ни в чём — ни в смысле, ни в «художественной выразительности». Никакого смысла тратить время на сию «опупею» не вижу — причём ни для кого: ни для «юношей, обдумывающих житьё» (автору нечего им сказать — придуманный им мир высосан из пальца от и до, и поэтому нечего из этого мира взять современному молодому человеку: наш мир перпендикулярен нарисованному, мало того — он так перпендикулярен, что даже не пересекается с ним), ни для любителей «изящной словесности» (у г-на Джордана много якобы красивых и необычных слов, местами довольно богатый — если не сказать вычурный — синтаксис, много разных придуманных географических названий и личных имён, — у него нет главного: красоты слога; на фоне любого мало-мальски профессионального писателя он выглядит просто графоманом, который раздувается от гордости каждый раз, когда вместо слова пишет фразу, вместо фразы — абзац, вместо абзаца — страницу, а вместо страницы — главу), ни тем более для «взыскующих истины» (все «истины» г-на Джордана — набор около- или псевдохристианских благоглупостей на тему «тёмного властелина», «героев» и прочих фантомов, не имеющих к реальной жизни никакого отношения). Если уж совсем коротко — это псевдоэпос, написанный в жанре бульварного чтива, когда надо кровь из носу каждую неделю (пардон, раз в полгода) выдавать на гора необходимый объём для заполнения очередного волюма, идущего в печать с колёс. К которому редактор из принципиальных соображений даже не притрагивается. Как говорится — не трогай, не завоняет.

Никакой, конечно, это не реалистический роман, а социальная фантастика, высосанная из пальца, с далеко идущими выводами о судьбах России и русского народа — и правильное название для этого опуса было бы — «Безнадёга». Надежды здесь нет, ничего здесь нет и ничего никогда не будет. Если автор что-то и знает о жизни простых жителей сельской глубинки (хотя что может знать о такой жизни мальчик из интеллигентной московской семьи, проведший детстве в кинотеатре «Иллюзион»?) и даже описывает её с лёгкой симпатией к этим беднягам, то как только он начинает «сочинять», что-то придумывать, встраивать «фантастическое допущение» в ткань реальной жизни, — у него сразу же получается обыкновенная либеральная агитка: русские люди — тупоголовые зверьки, с которыми ничего нельзя сделать, ни к чему позитивному русский народ не способен, а уж государство русское настолько прогнило, что ему уже ничего не поможет. Не говоря уже о судьбах интеллигенции — ей нужно брать руки в ноги и валить отсюда как можно скорее, так как здесь судьба у неё одна — погибнуть от руки пьяного быдла. Как я понимаю, автор вполне себе неплохо живёт среди этого быдла уже больше 40 лет, вовсю «творит» и вполне успешен, однако не пролить слезу над «социально близким» библиотекарем он, конечно, не мог. Как и не мог не пнуть «социально далёкое» быдло. Что ж, такая вот у нас бывает «социальная фантастика». Не имеющая отношения ни к нашему несчастному социуму, ни к фантастике.

Очень бодрая антиутопия, в которой Великий и Ужасный ПВО, с одной стороны, занимается вполне себе банальной футурологией, доводя до абсурда уже довольно чётко проявившиеся в нашем мире тенденции, но, с другой, наконец-то — дождались! — впервые за всю свою литературную карьеру откровенно, без всяких там хиханек и хаханек высказывает свои личные представления о мире и о человеке. Всё до сих пор им написанное было игрой ума, игрой типичного постмодерниста, но, видимо, и постмодернистам надоедает в какой-то момент играть в бирюльки. И хотя в этом мире ничего и никого нет, самое ценное в этом мире всё-таки человек. Вывод неоригинальный и вроде бы совсем не вытекающий из текста романа, но автор считает нужным это сказать. По мне, честь и хвала автору, что таки решился открыть душу — и претензии, что всё это скучно, неинтересно читать, мне представляются бьющими мимо цели: Пелевин никогда никого не развлекал (к чему его тексты никогда не относились, так это к разряду «лёгкого чтива»), он толкал некоторые идейки и смотрел, как на это среагируют. Очень часто у него это получалось в довольно забавной форме, но получалось, как мне кажется, ненароком. Этакий побочный эффект творческого метода: надёргать отовсюду всего понемножку и хорошенечко взбить. В отличие от некоторых авторов ему была интересна реакция — причём не только критиков, но и публики, — как бы он что над первыми, что над вторыми ни изгалялся в этом своём опусе. Если коротко определить его жанр — это идеологический роман. Роман идей. И если идеи не нравятся, то и читать скучно. Читайте других — многие из них действительно пишут всю жизнь одну книгу, а точнее, толкают одну идею. Пелевин идеями всегда просто фонтанировал. Только и ему надоело клоуничать — решил резануть правду-матку. Резанул. Принято к сведению. В мире по-прежнему ничего и никого нет. Но человек — это звучит гордо. И таки — я люблю тебя, жизнь, что само по себе и не ново.

Самый, пожалуй, «английский» роман самого неанглийского английского писателя 20 века (у которого даже в тех романах, где действие происходит в Англии, выглядит она настолько странно, что узнать её решительно невозможно). Сквозь весь навороченный «антиутопический» антураж романа проступает глубокое неприятие типичным англичанином (2/3 из которых живут в личных 1-2-этажных домах, а в многоквартирных домах живут практически только студенты или иммигранты) всего этого житья «на небесах». Местами возникает ощущение, что высотки у автора ничего, кроме физиологического отвращения, не вызывают. Что до антиутопичности, то, по мне, ничего подобного автор в виду не имел, никакого такого будущего он не «предвидел». В отличие от того же Голдинга он моделирует НЕВОЗМОЖНОЕ и на примере этого невозможного просто показывает природу человека такой, какой её видит. Взгляд глубоко пессимистический, но верный, ибо стоит только не позвонить в полицию, и общество тут же начинает распадаться на дикие банды. В этом смысле, кстати, роман крайне актуальный для нашей многострадальной родины — абсолютное недоверие ко всему государственному, сидящее почти в каждом русском человеке с детства, приводит к тому, что никто не хочет звонить в полицию (как же: ещё у Даля было — «в помощь на собак волка не зови»), и живём мы примерно так же, как живут обитатели этой выдуманной высотки: каждый сам за себя, иногда за свою семью и совсем уж изредка — за свою банду, которая собирается время от времени для того, чтобы отбить у другой банды свой кусок пирога. Т.е., если уж совсем коротко резюмировать авторский месседж: в современном обществе, где Бог давным-давно умер (или боги умерли — кому что ближе) человека делает человеком только внешнее насилие, сам с собой он справиться не может. Да и не хочет.

При всей убедительности технических деталей, коими набита под завязку эта книга, в итоге получился никакой не технотриллер, а притча. И, пожалуй, самая печальная книга в библиографии Стивенсона. История человечества едет по наезженной колее и какими ты её генетическими экспериментами ни исправляй, всё равно выруливает на то, что есть синие, и есть красные, и вместе им не сойтись. В противоположность всем предыдущим книгам автора, в которых он обычно был за кого-то (чаще всего за условных «интеллектуалов»), в этой он ни за тех, ни за других. Мало того, вполне опредёленно высказывается по поводу этого нелепого «противостояния систем»: «Красные против синих — херня? — Да.» Авторская эволюция не может не впечатлять: никаких тебе англосфер, вполне себе справедливое распределение авторского внимания между разными расами и народами, чуть ли не сатирическое изображение американских политиков, чуть ли не комплиментарное изображение русских, а в далёком будущем люди разговаривают на «англише» — русифицированном английском. То ли автор постарел и помудрел (хотя, казалось бы, куда уж дальше мудреть одному из самых умных писателей современности), то ли чего-то знает, что недоступно широкой публике. Впрочем, это всё детали. Мне кажется, что так не понравившаяся народу 3-я часть только и оправдывает этот похожий на огромную инструкцию талмуд, ибо в ней, в самом конце автор сказал главное, про ту самую Цель. «Это что-то вроде веры в Бога? — В каком-то смысле — да. Только без теологии, Священного писания, ослиной упёртости и догматизма.» И: «Люди, которые утверждают, что ими движет Цель, ведут себя иначе — и в целом ЛУЧШЕ — чем те, кто служит другим хозяевам». Пять тысяч лет генетических экспериментов так ничего и не сделали с человеком — по сути своей он остался зверем, который всегда готов биться не на жизнь, а на смерть за лишний кусок земли или пищи. И только те, у кого есть Цель (причём совершенно не важно, что конкретно имеет в виду под ней каждый конкретный человек), ведут себя ЛУЧШЕ. Может быть, ведут себя как люди.

P.S. Отдельно нельзя не сказать о том, что из этой книги выпирает покруче всех авторских теорий и построений, и в этом смысле она рифмуется с тем же «Марсианином». Может, это моё личное восприятие, но по прочтении «Семиевия» я ещё больше убедился в том, что в нынешнем его состоянии человечеству нечего делать в космосе. Даже астероиды с такой «матчастью» освоить не удастся, не говоря уже о Марсе и более дальних местах. Космос будет освоен либо роботами, либо новым человеком, другим, которому не будут нужны: вода, еда, кислород, туалетные принадлежности, — и которому будут не страшны: солнечная радиация, метеориты, вакуум. Но это будет очень не скоро, и это будет совсем другая история.

Детектив-триллер, который немного поманив мистикой, в итоге сваливается чуть ли не в чистую мелодраму. Такое случается с детективами, написанными женщинами, и к этому, можно сказать, привыкаешь. В этой книге, конечно же, самая недостоверная деталь подобного рода — какая-то запредельная нежность ГГ, крутого журналюги (автор проводит аналогию с самураем), к своей 5-летней дочери. Любящие папаши в обычной жизни чаще всего работают кем-нибудь попроще, например, бухгалтерами или управдомами, а не рискуют жизнью ради мифической истины, а точнее — ради удовлетворения своего раздувшегося до невообразимых размеров эго. Но это так, реплика в сторону. Роман сделан весьма мастеровито, написан хорошо, — что называется, и ладно скроен, и крепко сшит. Проблема не в формальном мастерстве автора (признаюсь: книжку проглотил, отложив всё остальное чтение). Проблема в том, что в центр своего текста она ставит фигуру этакого инфернального творца — кинорежиссёра, причём такого, какого никогда в жизни не было, нет и не будет. И уши истории про Фауста тут торчат вовсю, но публике сложно это понять, п.ч. кто же нынче читает нудные книжки типа «Фауста», когда есть всякие забавности про воландемортов и прочих дьяволоподобных, но милых или даже нелепых чёртиков и чёртушек? Главное, что постоянно проговаривается: Станислас Кордова — великий кинорежиссёр. И дальше уже не вопрос, продал он душу дьяволу или нет. Конечно, продал. Даже если дьявола нет, и в реальной жизни в роли дьявола выступает рак. Т.е. есть такие люди, не люди, а титаны, которые «право имеют», и не нам, обычным людишкам, их, этих титанов и гениев судить (гением Кордову назвала его помощница, но ГГ не возразил). И вся тяга к «истине» ГГ в итоге оказывается именно этим — тягой к тем, кого нельзя судить, п.ч. они вне человеческих законов, выше их. В конце концов не за истиной же он поехал в чилийскую дыру, а — пасть на колени перед титаном. Сия сюжетная конструкция мне представляется крайне сомнительной со всех точек зрения. С одной стороны, типичное интеллигентское преклонение перед «талантищами» и прочими «человечищами», ставящими себе выше общества, вполне понятно, г-жа Пессл тут не первая и не последняя. Только выводить в роли титана кинорежиссёра, особенно кинорежиссёра, специализирующегося на трэше типа дешёвых триллеров и фильмов ужасов — по мне, просто смешно.

В книге к тому же есть и кое-что для синефилов. Безусловно, автор читала «Киноманию» Рошака и много чего оттуда начерпала щедрой рукой. Однако, как мне кажется, в отличие от суперэрудита Рошака г-жа Пессл не любит кино, не очень в нём разбирается, а вкусы её в этом смысле просто ниже плинтуса — если в чём она хорошо разбирается, так это в сериальном мыле. Именно поэтому у неё центральный персонаж — инфернальный гений — получился этакой помесью Хичкока (в части его фильмов: читая описания фильмов и сцен из фильмов Кордовы, постоянно вспоминал хичкоковские опусы) и Кубрика (в части его «загадочности» и «скрытности»), — ну может быть, с некоторой примесью «профессионализма» Финчера. Хичкок и Кубрик упомянуты открытым текстом, Финчер не упомянут, но упомянут его известный фильм «Семь», который в аккурат и мог снять такой «гений», как Кордова. Это я к тому, что для синефила, как мне кажется, делать супергероя помесью Хичкока и Кубрика — тоже довольно смешной ход.

Ну и отдельный момент, связанный с новыми «форматами». Может, для кого все эти нелепые вставки скриншотов с мифических сайтов что-то и прибавили к рассказанной в книге истории. Может, кому-то понравились фотографии действующих лиц. Только книги тем и отличались всегда от кино — тем, что оставляли пространство для читательского воображения: можно было себе навоображать, как выглядит тот или иной герой, то или иное место. Теперь автор ничтоже сумняшеся тискает в книгу фотографию одной из главных героинь, о которую тут же разбиваются все охи и ахи прочих героев про эту героиню: такая, сякая, загадочная, зовущая, все влюблялись без памяти, не глаза, а бездны. На фотографии совершенно обыкновенная девушка с, мягко говоря, не выдающимися внешними данными, и где, спрашивается, после этого вся магия текста? Куда она подевалась? Да, понятно, что текст как формат давным-давно устарел и рано или поздно просто умрёт, но при этом я не вижу смысла в том, что нагородила в своей книге г-жа Пессл, пытаясь «осовременить» книжный текст: она только и сделала, — по крайней мере, для меня лично, — что просто «убила» одну из главных героинь. Тут сработал принцип кино: все режиссёры знают, что на роль положительной героини нельзя брать некрасивую девушку; стоит это сделать, и ты убьёшь фильм. После увиденного фото героини моё личное к ней сочувствие тут же растаяло, как дым. Да, большинство читателей этой книги — женщины, и они, видимо, даже не обратили на это внимание, и г-жа Пессл продала свои миллионы, или сколько там, экземпляров. Но, по мне, все эти «игры с форматами» — тоже не более чем смешная нелепость.

В итоге можно сказать: при всей мастеровитости автора замах у неё был на рубль, а удар получился на копейку, ибо на всех уровнях (жанровом, формальном и смысловом) текста нелепость на нелепости сидит и нелепостью погоняет. И хоть читается легко, но подозреваю, что с такой же лёгкостью это нелепое произведение очень быстро забудется. Как, собственно, и происходит обыкновенно с 90% суперпупербестселлеров.

Поразительное по откровенности высказывание писателя о самом себе, с попыткой в 3-й части описать самого себя через восприятие других людей — причём, как я понимаю, вполне реальных. Этот ход с псевдобиографической книгой о самом себе, написанной неким критиком после смерти писателя (живого до сих пор) на основе интервью с близкими людьми писателя, мне представляется чем-то уже совершенно за гранью добра и зла. При этом, однако, написано, как почти всегда у Кутзее, так, что оторваться невозможно — этим его отстранённым и бесстрастным стилем, когда любой предмет описания, в данном случае сам автор, очень похож на лягушку на столе у Базарова. С одной стороны, вроде бы интересно и подробно, с предельным погружением в суть вещей. С другой — такое впечатление, что автору на всё это с высокой колокольни. Т.е. по прочтении кажется, что Кутзее до самого Кутзее на самом деле никакого дела нет: через фигуру самого себя он просто пытается рассказать о мире вокруг. Да, ход интересный, но при этом мир получается предельно субъективный, без малейшего желания быть хоть сколько-то объективным и понять других. Короче, по книге Кутзее, которому на самого Кутзее начхать, вы всё равно почти ничего не узнаете о мире, который его окружал на протяжении его жизни, п.ч. этот мир — только его, глубоко личный, кутзеевский, и очень слабо соотносится с реальным. И поэтому те редкие моменты, когда реальный мир вторгается в личный мир Кутзее, не могут не впечатлять: например, как в случае со скамейками в парке: «Для белых» и «Для небелых». Прочитал всего переведённого у нас Кутзее, но это первая книга, в которой он так просто и ясно описывает апартеид — во всех других его книгах, где фигурировала ЮАР, были сплошные экивоки и почти ничего конкретного. Таки человек он очень странный и очень отстранённый — может, именно поэтому сумел создать один из самых странных и завораживающих литературных миров современности.

Писательница, которую ставят в один ряд с Джонатаном Франзеном (который, как мне представляется, если и не гений, то очень близко), и которая, по мне, обыкновенная бытописательница, без какого бы то ни было полёта. Слог у неё хороший, читается эта семейная история легко, только по прочтении остаётся странное послевкусие: если в этом, во всех этих бесчисленных «мелочах жизни», в этих катушках синих ниток, — смысл этой самой жизни, то, может быть, и не надо такого смысла? Если коротко — тем детишкам, которые глядя на своих счастливых родителей, мечтают о счастливой семейной жизни, читать это крайне не рекомендуется. Если вдруг они это прочтут, то тут же перестанут о ней мечтать, ибо автору нечего сказать в её оправдание, она скорее постоянно развенчивает бесконечные сказки о ней — намеренно или нет, не знаю. Только в итоге получается именно это: после целой жизни ничего, кроме катушки синих ниток, не остаётся. С одной стороны, это истинная правда — в 99,99% случаев из 100, но, с другой, зачем же так откровенно об этом? Пусть каждый сам разочаровывается в жизни по мере взросления и получения жизненного опыта.

Не самый удачный текст автора и при всём сумбуре сюжета и действия остаётся стойкое ощущение, что рассказ написан не ради заковыристого сюжета с глубокомысленными футурологическо-социологическими прогонами, а ради нескольких фраз, почти не относящихся к сюжету. «Тим очень симпатичный парень... 22 года. Чёрт возьми, мне бы столько.» После чего — чуть погодя — ГГ, которому 35, этого симпатичного парня 22 лет убивает. И дальше — про того же Тима: «Как всё его поколение, он живёт легендами и мифами. А мы вообще не живём, давно уже.» Ну прямо «Отцы и дети» в космических декорациях: они молодые, и они живут, а мы — старые, не живём, но и молодым жить не дадим. Не знаю, оговорки это по Фрейду или автор так и на самом деле — в силу возраста — считает, но вынужден признать, что некая суровая сермяжная правда в его словах присутствует. Особенно в последней фразе про Тима и его поколение.

Если две первые части ещё как-то читаются, этакий роуд-муви, точнее, роуд-бук, написанный Стивеном Кингом (Гейман не стесняется слизывать у него не только декорации, но и сюжетные ходы, и идеи), то в третьей части автор как будто погружается в трясину бреда, из которой так и не выбирается до конца книги. История с Тенью, «отбывающим бдение» по погибшему папочке на дереве (по «просьбе» этого же папочки), с одной стороны, сюжетно оправдана, но с другой, не может не удивлять столь бесчувственная, если не сказать оскорбительная пародия на Христа (я атеист, но даже мне это показалось чересчур). Главный герой Тень — никакой не человек — он герой, если выражаться языком греческой мифологии, т.е. дитя бога и смертной женщины, и все его поступки — это именно что деяния героя, а не человека. Когда этот факт открывается, всякое сочувствие к Тени тут же испаряется, п.ч. нормальный человек не может сочувствовать нечеловеку. Если во всём этом — довольно объёмном — тексте среди героев нет НИ ОДНОГО человека (эпизодические персонажи не в счёт), и все эти НЕлюди почему-то больше похожи не на людей, а на отбросы человеческого общества, то совершенно не понятно восхищение массы читателей данным текстом. Впрочем, если учесть, что жанр фэнтези прежде всего и призван описывать нелюдей и нечеловеческие дела, то Гейман делает всё правильно: высасывая по максимуму из пальца, он удовлетворяет эскапистские запросы любителей фэнтези. Однако он всё время этот самый эскэйп сдабривает мощной дозой пошлости и мерзости, присущей самых мерзким представителям рода человеческого. Получается в итоге никакая не тёмная фэнтези, а самая что ни на есть трэш-фэнтези — если Гейман чего-то и добился, то создал именно это — новый жанр. Впрочем, ему не впервой быть «первооткрывателем». Когда у него в «Звёздной пыли» сказочные герои занимались сексом, это выглядело этакой вишенкой на торте — вполне съедобном. Тут же у него весь торт как будто состоит из вишни, причём вишни давным-давно протухшей. Ну и всё сверху засыпано сахарной пудрой — вот и кажется многим, что это можно есть.

По мне, не самая удачная работа классика — были у него и получше тексты. Бесконечные восторженные отзывы отношу на счёт некритичного отношения большинства отзывающихся к любимому писателю — но мне представляется, что даже если творчество писателя ценишь в целом, всё равно надо стараться оценивать каждый его текст в отдельности без всяких скидок на былые заслуги. Повесть «Старик и море», по мне, никакая не вершина творчества (Пулитцеровскую премию дают порой за такое барахло, что это вообще никакой не показатель; что до Нобелевской, то её, как известно, дают за «литературные произведения идеалистической направленности», и в этом смысле дали правильно — из читанного это точно самый идеалистический текст автора: ну, конечно, человека можно уничтожить, но нельзя победить — и таких, зачастую безымянных «победителей» у нас несколько миллиардов по кладбищам всей планеты разбросано). «Старик и море» знаменует, по сути, творческий крах Хемингуэя — за оставшиеся 9 лет жизни он не написал практически ничего, если не считать крайне неудачный и недописанный «Праздник, который всегда с тобой». Мало того, в тексте «Старика» практически без всяких экивоков сказано то, до чего автор додумался на старости лет и что, по всей видимости, и заставило его практически бросить писательство: в этой жизни, сколько ни бейся, всегда найдётся кто-то более сильный, кто готов в любой момент тебя ограбить. Да, конечно, автор сочувствует своему герою, он его любит и жалеет, но от этого его диагноз не меняется: жизнь ужасна и несправедлива в своей сути. Вообще не понимаю, как можно от такого «чернушного» текста получать удовольствие: бедный, необразованный рыбак всю жизнь горбатился за копейки, ничего не накопил, в старости ему практически нечего есть, чуть ли не на подаяние живёт, и вот он идёт в свой последний бой биться за свою последнюю копейку, которую надеется выручить за какую-нибудь рыбу, и протянуть ещё немного, не подохнуть с голоду. И оказывается — несмотря на все свои усилия — у разбитого корыта. Не метафора ли это всей нашей жизни? Я бы сказал «да», если бы не знал, что Хемингуэй, мягко говоря, был не силён в метафорах. Но увы, сам он оказался в ситуации своего героя: жизнь его достала и не только уничтожила, но и победила, п.ч. трудно назвать иначе как поражением лечение в конце жизни знаменитого писателя с помощью электросудорожной терапии и самоубийство, причиной которого, весьма вероятно, стала мания преследования, вызванная реальной слежкой ФБР. Короче, жизнь показала писателю, что человека можно не только уничтожить, но и победить. Или сперва победить, а потом уничтожить — последовательность не важна, важен итог. Печальный и непреодолимый.

Один из бесконечной череды классических текстов, ставших классическими только в силу нарушения ими каких-то конкретных табу своего времени. Роман Селина в своё время так мощно прозвучал только потому, что он впервые во французской литературе соединил высокую прозу с жаргоном низов, используя в том числе и в больших количествах мат. Сейчас так пишут все (по крайней мере хорошие писатели не чураются мата и французский с нижегородским скрещивают сплошь и рядом — и у хороших писателей это получается вполне органично: ничего удивительного, — если в жизни даже академики и президенты постоянно матерятся, чего стесняться отражающим реальную жизнь писателям!), и нынче селиновское брюзжание иначе как в качестве гимна мизантропии и прочитать невозможно. Ну, не любил товарищ людей, ну поливал их на каждой странице грязью, ну и что — за такие заслуги считать товарища классиком? По мне, не стоит товарищ таких почестей. Что до данного романа, то коротко его можно охарактеризовать очень просто: хорошо написанный плохой роман, — читается не без приятности, но как роман довольно жалок, ни интересного сюжета, ни интересных героев, вся т.н. философия практически никак не связана с сюжетом, и в итоге остаётся практически одна злоба, облечённая в пустые, пусть местами и довольно красивые слова.

Книга не может не вызывать уважения как минимум в одном аспекте — объём проделанной работы гигантский: чтобы с таким знанием дела писать о том, чего ты не видел и не знал, нужно было проработать огромное количество первоисточников — мемуаров, документов, книг. Читая книгу, постоянно сталкиваешься с такими подробностями, которые вообще не понятно, откуда автор мог выкопать — и это при том, что я, например, довольно много чего читал про войну и про Третий Рейх. Однако, как утверждает г-н Зенкин в послесловии 2011 года, с момента выхода книги в 2006-м историки смогли найти в ней лишь некоторые мелкие недочёты в части изложенной фактуры.

Автор, конечно, весьма вмастил европейской, прежде всего французской публике своим главным выводом — о том, что ВСЕ немцы виноваты, потому что: а) все всё знали, б) никто не протестовал. Публика съела, порадовалась и сделала автора героем.

Но это то, что на поверхности. А глубоко внутрь своего текста автор упрятал другой свой вывод: чтобы эффективно воевать, нужно перестать считать врага человеком. Первые два года войны, которые ГГ провёл на территории СССР, очень хорошо иллюстрируют данный тезис: такое впечатление, что описывается скорее процесс механической бойни на какой-нибудь скотоферме, чем процесс живой, сложной и грязной во всех смыслах войны. И вся эффективность первых лет германского нашествия довольно просто этим объясняется: если ты не считаешь врага человеком, его намного проще убивать. То же самое можно сказать и про «окончательное решение»: за проволокой — не люди, и какая разница, что с ними будет!? Именно поэтому вторая часть «карьеры» ГГ отдаёт таким абсурдом: даже если тебе нужны для каких-то надобностей «нелюди», их всё равно не жалко, и спасать их никто не будет.

И в этом смысле автор если и не оправдывает, то и не осуждает ту «обратку», которую получили немцы от союзников. Тотальная демонизация Германии в процессе войны привела к практически полному расчеловечиванию немцев в глазах англосаксов, после чего стирать с лица земли немецкие города им было совершенно не западло. Что касается т.н. «зверств» со стороны наших, то там хоть и не было речи о демонизации (наши правители всё время разделяли в своих публичных выступлениях «немецкий народ» и «нацистский режим»), но потери нашего народа были столь велики и столь вопиющи, что в душах у огромного количества тех солдат и офицеров, которые потеряли родных и близких в ходе этой т.н. войны (которая со стороны Германии, повторюсь, носила скорее характер бессмысленной бойни, «зачистки территории», нежели войны), расчеловечивание врага произошло само собой: они больше не считали немцев людьми. И не надо тешить себя иллюзиями — отчасти и поэтому мы победили в той войне. Если бы власти СССР продолжали играть в благородство за счёт своих же граждан, что сплошь и рядом случалось в российской истории, мы бы тут с вами не обсуждали итоги Второй Мировой, а в лучшем случае сидели бы за Уралом и сосали лапу, а Объединённая Европа от Атлантики до Урала продолжала бы учить нас жизни — только не с позиций победивших англосаксов, а с позиций победившего Третьего Рейха.

Упрятав эти довольно важные смыслы внутрь, автор тем не менее в итоге сказал — пусть не прямо, но довольно ясно, — то, что так понравилось европейцам вообще и французам в частности: если немцы не считали евреев людьми (про остальных, прежде всего про славян и цыган, можно не говорить, п.ч. на них Европе начхать), то и немцев можно людьми не считать. А следовательно, таки да, МЫ (т.е. все остальные европейцы) — жертвы, нас немцы, которые НЕ люди, поработили и заставили на какое-то время поступать не очень хорошо. И поэтому можно забыть про — кстати, упомянутых в романе, — французов, бельгийцев, венгров, румын, итальянцев, хорватов и прочих европейцев, — которые вообще-то делали на территории СССР ровно то же, что и немцы: бессмысленно убивали людей, которых за людей не считали.

В этом смысле можно назвать роман г-на Литтела большим сеансом психоанализа с красочным и крайне лестным оправданием в конце всего того, что успела наворотить европейская цивилизация в 20-м веке. Это не мы, это они — немцы, — а мы тут потерпевшие.

С нашей точки зрения, с точки зрения страны, в которой с войны не вернулся каждый третий взрослый мужчина, не говоря уже о многочисленных погибших женщинах и детях, всё это не более чем очередная попытка замазать тональным кремом язвы на разлагающемся трупе. И тем не менее вынужден признать, что это одна из самых интересных и хорошо написанных книг, прочитанных мной за последние несколько лет, — оторваться было просто невозможно, даже ужасы и мерзости автор умеет подать в читабельном виде. Таки Литтел — очень хороший писатель в смысле нарративном: он навязывает свою точку зрения незаметно, но неумолимо. Да, Европа не виновата, виновата Германия. Германия — часть Европы, причём важнейшая, но Европа не виновата. Наиболее показательно в этом смысле окончание истории: наш бездушный ГГ, садист и матереубийца, интеллектуал и предатель, тем не менее прекрасно находит себе место в послевоенной Европе и продолжает жить, в общем-то, припеваючи. Потому что является плотью от плоти этой Европы — Европы, которая «поднялась» на том, что не считала представителей других народов (несть им числа — начиная от индейцев обеих Америк и заканчивая несчастными африканцами, истреблявшимися подобно животным вплоть до начала 20 века) людьми. Это уже проговорочка по Фрейду — никто, как мне кажется, и не заметил, но автор сказал: ничего не изменилось, Европа даже после Освенцима осталась той Европой, которой была до него, — Европой, которая готова стереть в порошок любого, кого не считает человеком, и забыть об этом на следующий день.

На первый взгляд вроде бы вполне себе среднестатистический и довольно добротный романчик без особых претензий на какие-то слишком уж «сурьёзные» выводы, но когда в послесловии г-н Валентинов утверждает, что, кроме альтернативы в прошлом, автор нам показывает ещё и реальный вариант развития будущего России, становится просто смешно. Данная книга, безусловно, как уже было отмечено некоторыми отозвавшимися, крайне малоубедительна — и это мягко говоря — в части той альтернативы, которую рисует для России начала 20 века. Если совсем коротко: в России никогда не был возможен фашизм (нацизм, национал-социализм) в его европейском варианте (который, маскируя под мифический «евразийский фашизм», автор, собственно, и описывает) по той простой причине, что крайние формы национализма возможны только в сформировавшихся национальных государствах, каковым Россия никогда не была даже рядом — её можно называть как угодно, и называли, и называют — «империя», «недоимперия», «империя наоборот», — но никак не национальным государством. В силу отсутствия самого главного компонента такого государства — нации. И то же самое можно сказать про будущее: никакого фашизма (нацизма, национал-социализма, да даже и национал-большевизма) в России не будет, п.ч. за прошедшие 100 лет ничего в этом смысле здесь не изменилось: нации как не было, так и не сформировалось; национального государства как не было, так никто и не поставил задачу на его формирование; по сути своей, Россия как была сословным обществом, так им и осталось, — 70-летний эксперимент по открытию социальных лифтов для низов кончился полным пшиком, опять, как и при царе-батюшке, «у маршала тоже есть сын», и кухаркиным детям нечего делать на государственной кухне. Аморфная территория (плюс-минус несколько десятков тысяч кв.км за те же последние 100 лет), аморфное население (плюс-минус несколько десятков миллионов человек за то же время), которое ничто, кроме общегосударственного языка, не объединяет, аморфное государство, которое в даже самой жёсткой («тоталитарной») форме не может заставить платить налоги — население — и не воровать из казны — чиновников. О каком фашизме вообще речь? О каком «тоталитаризме»? Это что касается «возможности»: описанный мир был физически невозможен, социально невозможен, политически невозможен. Так что в смысле «альтернативы» роман — не более чем праздная игра ума: прочитать и забыть, ибо никогда не было у России подобной альтернативы. Что до литературной составляющей, то не может не вызывать смеха фигура ГГ. И где это вы видели человека, который сперва осознанно делает выбор в пользу серьёзной карьеры на госслужбе, а потом, страдая от того, что у него погиб сын (вообще-то военный, а военных убивают) и умерла бывшая(!!!) жена, а также от мучений совести по поводу собственного предательства «друга детства», которого он не видел 25 лет, застрелится? Кисейная барышня какая-то наш главный герой, а не закалённый боец идеологического фронта, приближённый к государственной верхушке великой империи. И в конечном итоге можно сказать, что в невозможном мире, выдуманном автором, ещё и действуют невозможные герои. Таки всем альтернативам альтернатива!

Не соглашусь с жёсткими оценками — я вот лично для себя открыл, без сомнения, хорошего писателя, умеющего бойко и занимательно рассказать нетривиальную историю. Автор, конечно же, пытается заглянуть немного в будущее и, может быть, в смысле некоторых прогнозов он тычет пальцем в небо (не верю я, например, что англосаксы дадут когда-нибудь кому бы то ни было реально влезть в их любимое privacy), но, по мне, роман этот не о новейших технологиях, а прежде всего о том, как новое и неизведанное корёжит мозги тем, кто в этом новом живёт и не хочет отставать от этого нового, чтобы не отстать, так сказать, от жизни вообще. И это стремление успеть — или, точнее, преуспеть, — заставляет даже умных людей делать глупости, а уж девочку невеликого ума из бедной семьи заставит сделать больно родителям и думать, что так оно и надо, и плюнуть на друзей и не жалеть об этом и в конце концов опуститься до банального стукачества и не воспринимать это как стукачество. Потому что в конце концов она-то успела, а вы, вы все, бывшие друзья и любовники, и даже родители... идите лесом. «Сфера» — это классический роман воспитания, вывернутый наизнанку: когда молодой человек, входящий во взрослую жизнь, каждый божий день учится взрослой жизни, но учится не тому и не так, потому что учат его не тому и не так. А так как ВСЕХ (ну или почти всех) молодых людей учат не так и не тому, то рано или поздно, не завтра, но послезавтра уж точно немолодые и неуспешные рискуют проснуться в другой стране, — в стране, в которой им будет не просто неуютно, а в стране, в которой им не будет места. Роман, по мне, крайне актуальный для нашей многострадальной родины: как мне представляется, в фигуре Мэй, как в капле воды отражается всё наше постсоветское поколение с его тотально мифологизированным мышлением и нежеланием глядеть в лицо реальности. Спасибо тем, кто учил не тому и не так. Кажется, их старания не пропали даром.

С одной стороны, как мне кажется, это книга, претендующая на многое — пусть не поспорить с классиками и пусть не сваять нетленку, но автор очень постарался, чтобы показать всем вокруг, как он крут, и в каком-то смысле таки да, проделанный труд заслуживает некоторого уважения. С другой, однако, всё в конечном итоге сводится к довольно простой притче про интеллигента, который живёт в стране быдла, пытается это быдло вытащить из грязи на божий свет, в конце концов вытаскивает, но быдло почему-то его заслуг не признаёт. Мало того — заслуг его не признают ещё и власти, что обычно обиднее всего. Притч таких в нашей и не только нашей литературе — вагон и маленькая тележка. Зачем, спрашивается, надо было ради такой нехитрой притчи городить настолько сложносочинённый и запутанный мир, который живёт тем не менее по банальным человеческим законам джунглей? У меня ответ один — только ради самого процесса придумывания этого мира. Процесс фантазирования — весьма приятный процесс для некоторых писателей, тех, для кого выдумка интереснее того, что в эту выдумку заложено. Безусловно, таких текстов, где КАК намного важнее, чем ЧТО, производится масса, и у них есть масса поклонников, таких же эскапистов, которым ничего, кроме выдуманного мира, не нужно. Но так же безусловно, на мой взгляд, то, что такие тексты рано или поздно ухают туда же, куда в конце концов ухнул многорукий бог далайна — в бездну забвения. И, увы, очень часто — ещё при жизни их авторов.

Как мне кажется, не самый удачный роман хорошего писателя — то ли старость не радость, то ли подиссяк порох в пороховницах воображения. Если с художественной точки зрения роман — один из самых малоубедительных за всю карьеру Ирвинга (особенно малоубедительны старички в возрасте за 80, прыти которых — в разных областях жизни — позавидовали бы и многие юнцы; ну и крайне неубедительна завязка романа: 12-летний пацан ухитряется одним ударом 8-дюймовой сковородки убить женщину весом 120 кг!), то с политической он весьма занимателен. Автор вкладывает в уста одного из главных героев, Кетчума, такие слова: «...Айова — это ведь тоже индейское название. Чёрт побери, когда-то индейцы жили здесь повсюду. И что эта страна с ними сделала? Поневоле задумаешься, какие вообще намерения у Штатов. Вьетнам — не первое место, где мы обмазались дерьмом. Куда движется эта тупая, придурочная страна? Я так думаю: если бы все эти мёртвые индейцы — в Айове и в других местах — вдруг ожили, они бы нам так и сказали: вы непременно пожнёте то, что посеяли». Потом для Кетчума слова :«Эта поганая, придурочная страна...», становятся просто рефреном всех его монологов. Самый главный герой — альтер эго Дэнни Эйнджел думает об этих словах: «Не слишком ли жестоко судил Кетчум об Америке?» Дальше автор «защищает» своего героя: «Дэнни по-прежнему чувствительно относился к тому, что писали о нём на родине. Там на него часто ставили клеймо «антиамериканиста». И дальше: «Во всех остальных частях света, включая Европу, а также в самой Канаде, мнимый «антиамериканизм» писателя, наоборот, считали явлением положительным.» Вот так вот, цитируем к месту и не к месту не относящиеся к развитию сюжета слова о «придурочной стране», мочим почём зря политику республиканцев и особенно Джорджа Буша-младшего (не называя его имени), а потом отмазываемся словами про «мнимый антиамериканизм». Хотя, что там говорить, Ирвинг — патриот, свою страну и свой народ он любит побольше многих критиков (любовью этой, можно сказать, пропитаны все его книги), но, без сомнения, градус его «мнимого» антиамериканизма в данном опусе существенно выше всех его предыдущих опусов. Видимо, допекла жизнь в родной стране даже такого патриота.

Безусловный шедевр. Слушая его в 16 лет, что я там мог понять: «страна умирает, как древний ящер, — с новым вирусом в клетках»? Потом страна умерла. Спасибо поэту за столь точное предсказание? или предчувствие? Как-то язык не поворачивается сказать «спасибо». Но от этого шедевр не перестаёт быть шедевром.

По прочтении данного «классического» опуса хочется сказать: кто считает это... как бы помягче выразиться... классикой, пусть бросит в меня камень... А если серьёзно, ужасы, которыми любят пугать своих доверчивых читателей американские писатели, по сравнению с нашими обыденными реалиями настолько смешны, что плакать хочется. Год написания — 1948, и каждый год жители некоего совершенно среднестатистического американского городка (описывается именно американский городок, а не какое-то «неопределённое место действия») путём лотереи выбирают одну (!!!) жертву для заклания. Видимо, чтобы потешить глубоко сидящий в каждом человеке (да и в обществе) инстинкт убийства. Глядишь, до следующего года хватит, и никто никого — вне рамок освящённой временем традиции — не убьёт. В любой, даже самой демократической стране людям, обществу нужны жертвы. Священные и не очень. Кровь должна литься — если не рекой, то хотя бы чуть-чуть. Чтобы смазывать колёса истории. Ладно было бы, если б автор, указав на сей банальный факт, возмутилась. Нет, её возмущает процедура — ишь ты, лотерею устроили, чтобы изыскать жертву. А то, что американские суды присяжных (апофеоз демократии) штампуют несправедливые приговоры сотнями и тысячами ежедневно (!!!), в т.ч. смертные, — как точно так же делали и в 1948 году, — г-жу Джексон совершенно не смущало и не возмущало. Что уж там, процедура соблюдена, демократия торжествует. Не страшно. Страшно, когда процедура не соблюдена. Если б, например, жители того же городка просто взяли и проголосовали, и методом прямой демократии выбрали жертву, — вот тогда бы совсем не страшно было бы. Тогда бы мы похлопали и в очередной раз с гордостью посмотрели на американский флаг.

P.S. К 1948 году среднестатистическая русская деревня (аналог среднестатистического американского городка) представляла собой лет уж тридцать как поле почти не прекращающейся гражданской войны, в которой одна половина деревни долго и упорно убивала вторую — и к 1948 году практически добила (Гитлер тут, правда, ещё сильно помог). Русский читатель, в 1948 году прочитавший сей опус, наверное, просто покрутил бы пальцем у виска. Впрочем, даже для американского читателя того времени рассказ, как мне кажется, — при внимательном прочтении, — должен был показаться нелепым. Только что закончилась кровопролитнейшая война в Европе и в Азии, отцы наций, в т.ч. американский президент, посылали людей на смерть сотнями тысяч, а тут один человек, один раз в год. Просто так, ни за что. Какой ужас! Как будто бы миллионы погибших во Второй Мировой погибли за «что-то».

Презабавный, весёлый романчик, с которым можно прекрасно провести пару дождливых вечеров и в котором, с одной стороны, автор вроде бы хотел просто описать в художественной форме феномен т.н. «диссоциативного расстройства идентичности», но с другой, вышла у него в итоге почти голая метафора про сидящих в любом человеке зверей и демонов, коих при должном тщании врача и правильном «осознании» пациента можно полностью подавить, загнать, так сказать, в цивилизованные рамки. (Литературные ноги романа растут, безусловно, из классической истории про Джекилла и Хайда, пусть даже автор и не до конца это осознаёт.) Авторский оптимизм представляется несколько притянутым за уши, как и авторский пафос насчёт того, что в любом, даже самом среднем человеке сидит масса талантливейших личностей, и если их правильно «простимулировать», то все они расцветут, как сто цветов. Увы, реальность намного прозаичнее: в серой мышке не сидит великая актриса, как, впрочем, и серийный маньяк-убийца. В реальности ты либо серая мышка, либо великая актриса, и если ты на самом деле серая мышка, а возомнила себя великой актрисой, то, может быть, актрисой ты и станешь, но глотать тебе всю свою «карьеру» пыль за кулисами. А если ты маньяк-убийца, то рано или поздно он из тебя «вылезет», только серой мышкой ты тут же быть перестанешь. У г-на Киза ещё в его главном опусе про Элджернона вполне явно чувствовалось слабое знание матчасти, зато «любовь к человеку» или, скорее, жалость к маленькому человеку, пёрла изо всех щелей. В данной книге вроде бы с матчастью дело немного получше (с литературой по вопросу автор ознакомился), но тем не менее — неистребимое желание, чтобы «всё было хорошо», чтобы «всем было хорошо», в итоге приводит автора к совершенно неправдоподобной фабуле с совершенно неправдоподобным концом. Впрочем, роман и в самом деле написан простым, ясным языком и читается легко и не без удовольствия.

Роман про абсолютно мифическую Америку: про страну, в которой как будто бы две — практически не пересекающиеся — реальности. В первой живут люди — интеллигенты и интеллектуалы, а также прочие добрые и разумные люди, — у которых одна забота: куда бы потратить свои деньги (которые всегда есть и почти всегда — в избытке), т.е. в какой ресторан сходить, в какую бы ещё экзотическую страну съездить или какой бы ерундой ещё заняться, чтобы время убить. Во второй всё по-другому — там, к примеру, мальчика-сироту будут насиловать все подряд: католические монахи, воспитатели сиротского приюта, водители грузовиков и прочие рядовые граждане вплоть до врачей, и никто на протяжении многих лет не понесёт за это никакого наказания. Лишь один герой из первой реальности волею судьбы «соприкоснулся» со второй — и это «соприкосновение» привело к тому, что он всю жизнь мучался воспоминаниями об этом и в конце концов покончил с собой. Если бы роман не вышел в 2015 году, я бы подумал, что его специально написали про тот самый раскол — не американских элит, а раскол американского народа, — так ярко проявившийся во время выборов Трампа. Правда, мифическая Америка Янагихары настолько мифична, что в ней интеллектуалы, например, вообще не говорят о политике, а «простой» народ настолько груб, омерзителен и развратен, что те же интеллектуалы вообще не хотят про него ничего знать и иметь с ним дело (не говоря уже о народах других стран). Вся эта мифология нанизана на «модернизированный» сюжет «Трёх мушкетеров»: историю про четверых друзей, двое из которых однажды становятся не просто друзьями, а больше, чем друзьями. Однако несмотря на авторскую позицию (однозначно ЗА интеллектуалов) и местами довольно мелодраматическую интонацию читается этот 700-страничный том на одном дыхании. Ничего не скажешь, автор постаралась, — при том, что, по сути, она вскрывает комплексы американского класса интеллектуалов, а уж народишко просто мочит почём зря, — занимательность текста находится на той самой должной высоте, которая позволяет из таких замысловатых книг делать бестселлеры.

При всём том, что данный мемуар описывает армейскую жизнь, Дивов себе не изменяет и между делом, в промежутках между бесконечными армейскими анекдотами (пусть и пережитыми лично автором) проговаривает важные вещи: «И тут случилось удивительное. В первый и последний раз за мою службу в артполку включилась система громкой связи. И заиграла музыка. Я шагал через плац как во сне, как в сказке. Передавали вещь, которую я меньше всего ожидал услышать здесь — «Русских» Стинга. Величественная тема, свет фонарей сквозь легкий снегопад… Территория артполка вдруг показалась обжитой, теплой, пригодной для человеческого обитания. Я шел, а музыкальная тема все раскручивалась и раскручивалась, заполняя собой мир, привнося в него то, чего так не хватало мне в армии — смысл… Не было только голоса певца. Стинг отчего-то не спешил сказать:

Но что может спасти нас,

Меня и тебя —

Я надеюсь, русские

Тоже любят своих детей…

И тут я понял, что это Прокофьев.»

Таки да: русские не любят своих детей — иначе бы они не посылали их в такую армию. Которая принципиально не пригодна для человеческого обитания и где нет никакого смысла.

Где: «...с утра до ночи на заднем плане кого-то бьют, бьют, бьют. Ты просыпаешься и засыпаешь под звуки ударов по живому. Под оплеухи, пинки, шлепки, затрещины, иногда грохот падающих тел.»

Но несмотря на все эти ужасы и всю эту безнадёгу финал может быть только таким:

«И победа будет за нами.»

Тотальное, каждодневное советско-российское насилие в армии всего лишь проявляется жёстче и ярче, чем на гражданке. Истинная правда: нам никакой враг не страшен — мы сами себе страшнее всех врагов. Но победа всё равно будет за нами. Такая вот странная парабола: живём в стране, которой нет дела ни до кого, в том числе до самого главного государственного атрибута — армии (без боеспособной армии любое «государство» не более чем колония); живём среди людей, которым в массе своей нет никакого дела ни до чего, даже до собственных детей (т.е. — если уж прямо говорить — до будущего); и тем не менее — если жареный петух клюнет — пойдём эту равнодушную страну и этот равнодушный народ защищать до последней капли крови. По крайней мере, такой вывод можно сделать из этого юморного и жуткого одновременно текста. Боюсь только, что в жизни всё совсем не так оптимистично. Впрочем, спасибо автору за попытку убедить в том, что надежда ещё есть.

Сборник только подтвердил моё мнение о Прилепине как писателе, которому больше удаётся бытописание со всеми его забавными и не очень подробностями, и не очень удаётся что-то там выдумывать, да, видимо, выдумывать ему просто откровенно скучно. 90 процентов сборника — это никакие не рассказы, это именно «проза», что-то типа беллетризованных мемуаров, где всякое лыко в строку, всё, любая мелочь, увиденная, прожитая и пережитая, идёт в топку писательского замысла. Впрочем, в сборнике и вымыслу место нашлось. Выдуманный, судя по всему, от начала до конца рассказ «Рыбаки и космонавты» сильно напоминает Шукшина со всеми его чудиками — перед нами вроде бы самая что ни на есть суровая действительность, но получается что-то вроде сказки — одновременно смешной и печальной. И не совсем выдуманный «Петров» — тоже сказка, но совершенно жуткая. Почему-то вспоминается в связи с нею пелевинский «Вервольф в средней полосе»: в нашей средней полосе с такими людьми, которым на всё глубоко плевать в этой жизни, в том числе на самих себя, никакие вервольфы не нужны, мы сами себе — самые страшные вервольфы. С этими выдуманными персонажами рифмуются все те странные люди, людишки и не совсем люди, которых автор в таком обильном количестве встречал на своём жизненном пути: они как будто не живут, а то ли лямку тянут, то ли дурака валяют. А кому надоело тянуть и валять, уже и вовсе не живут, без всяких «как будто». То есть, как мне кажется, Прилепина — жизнелюба и оптимиста — его писательский дар всё время приводит к крайне печальным выводам по поводу горячо любимой им жизни: на самом деле жизнь эту любить не за что, а для оптимизма и вовсе нет никаких причин, — ведь всякая жизнь заканчивается печально.

По прочтении вспомнились слова одного классика про другого классика — «Пугает, а мне не страшно!» Собственно, про этот опус и сказать-то больше нечего: все попытки автора напугать мне представляются смешными — по крайней мере, в сравнении с другими — по мне, настоящими — шедеврами жанра ужасов. Сравнение с «Поворотом винта» кажется просто некорректным: Джеймс был хороший писатель, Джексон, судя по этому её тексту, не более чем старательная графоманка. И даже Кинг, якобы учившийся на текстах Джексон, и рядом не стоял, а далеко ушёл. Дело не в том, что роман устарел: Джеймс и в 19-м веке писал несравненно лучше, да и другие примеры раньше были (поимённо не вспомню, но были). Просто г-же Джексон было нечего сказать — она всего лишь попыталась перенести на американскую почву многолетнюю традицию английской литературы по наделению всяких строений какими-то загадочными эманациями (духами, привидениями, прочей чертовщиной). Честно говоря, всегда относился к этой традиции скептически: думаю, вся причина этой традиции крайне банальна — англичане, по крайней мере, те, кто мог себе позволить создавать литературные традиции (т.е. представители высших классов), жили столетиями в каменных строениях, где всё время холодно, сыро и неуютно — особенно в отсутствие центрального отопления. Вот и мерещились разным людям на протяжении многих веков в их сырых и продуваемых сквозняками жилищах всякие глупости... В той же континентальной литературе было полно чертовщины, но почему-то не припоминается, чтобы в ней существовала эта традиция демонизации жилых помещений. Г-жа же Джексон, начитавшись классики, решила, что и в Америке это проканает. По мне, ничего не получилось: её же герои, жизнерадостные американские обыватели с прекрасным аппетитом посрамили все её поползновения — при малейшем намёке на нездоровые причуды послали куда подальше настоящий источник всех проблем — больную на всю голову компаньонку. Остаётся вспомнить другого классика и немножко его перефразировать: разруха не в домах, а в головах.