Когда внутри всё разрывается от вопросов, а ты вроде бы и не при чем. Они дружат друг с другом, ругаются, мирятся. Тебя вроде бы и нет в своей голове. Слышен лишь их клёкот, их редкое воркование, их крики.

Вороны приносят сомнения. Вороны — плохие соседи. Вороны — глупые вопросы, которые не следует задавать ни себе, ни Богу, если любишь и веришь. Если учишься быть.

Одна секунда. Только одна! Одно замирание, когда ты делаешь шаг и ... два разных мира. Два одинаковых, но непохожих друг на друга детства. И порой так хочется шагнуть туда, к ним. Но держат бантики, бережет далёкое будущее. И ты замираешь, где-то внутри себя храня знание о грядущем, когда придется тебе сделать шаг навстречу и пойти рядом с мальчиком, который станет и другом, и мамой и братом и всем-всем.

А пока...дрожит, заканчиваясь коротенькое мгновение, и вот ты уже бежишь в другую сторону. Туда, где подружки, где мыльные пузыри и велосипед!

На чердаке под присмотром двух птиц мы говорили с Володей обо всём: людях и рыбах, смысле жизни и будущем.

— Время — это ничто, — в какой-то момент заявил он, — я это точно знаю.

И если бы фамилия 15-летнего оренбуржца заканчивалась не на «я», а на «а», то стало бы не по себе. Реинкарнация? Ведь что-то подобное говорил известный физик Никола Тесла.

Но отставим шутки в сторону. Если бы Володя Тесля был интересен только своей фамилией, то не сложилось бы этого разговора так же, как и не прилетели бы к нему его птицы.

Вас когда-нибудь заставлял спасать себя ворон? В прямом смысле слова.

— Я тогда возвращался домой. Ранняя весна была, и я шёл в куртке. Внезапно с дерева на меня ворон слетел. Клюнул легонько в нос, затем уселся на руку и не выпускал из когтей рукав, пока я его сюда не принес,- рассказывает Володя.

Говорит, что у птицы оказалось сломанным крыло, которое за эти месяцы восстановилось. Теперь спасённый даже на небольшие полёты осмеливается. В укромном месте, под козырьком крыши свил гнездо. Скоро, может быть, приведет в него даму своего сердца. Известно, что вороны — однолюбы. Уж если заведут себе пару, то на всю жизнь.

— Ну, а как встретил второго?- спрашиваю и бросаю взгляд в самую глубь чердака, где нахохлившись, каждое слово ловит большой вороний птенец.

— Через месяц где-то после того подобрал. Он из гнезда выпал в нашем школьном дворе. Никого к себе не подпускал, клевался. Меня учитель биологии попросила его забрать. Тут, на крыше, он никому не мешает, а мы подкармливаем его, пока он растет и учится летать.

Володя даёт погладить своего приёмыша. Тот терпит ласку. Привык к людям и не щипается. Правда, кошку недавно вместе со своим старшим соседом так отделал, что больше хвостатая на чердак не суётся. Её, кстати, тоже наш герой спас. Нашёл в навозной куче совсем маленькой. Выкормил чуть ли не из пипетки и теперь с грустью констатирует, что Масяня, несмотря на все его старания, лезет со своим кошачьим общением больше к папе.

Вот от воронов такой неблагодарности ждать не приходится. Учёные пишут, что это очень ревнивая птица. Если признала вас за друга и хозяина, то, скорее всего, других членов семьи не то чтобы любить — признавать не станет. Ещё и поклюет при случае.

— Собака Няша, мышонок Костик, черепахи Степаныч и Васильич, белка Маня, рыбки, — перечисляет по моей просьбе других домашних зверей Володя.

Псину в своё время вытащила сестра из мусорного бака, услышав щенячий скулёж и лай. Костика ждала участь всех лабораторных животных. Отчасти его спас ум. Жалко было самого смышленого, а он себя таким показал, отдавать на опыты. И знакомые из института степи попросили семью Тесля приютить грызуна-вундеркинда.

Говорим с Володей ещё долго. Через год он планирует поступить в колледж статистики и информатики. Получить специальность, устроиться на работу и только потом пойти получать высшее образование. Хочет стать учёным-биологом. «Лекарства разные для животных придумывать», — немного по-детски скажет он. Когда речь пойдет о характере ворона, заявит, что у него он гордый и неприхотливый. А на вопрос: "А у тебя какой?"- ответит, что спокойный. Оказывается, он часами может наблюдать за птицами или рыбами.

— Особенно за воронами. Я потому и знал сразу, чем найдёнышей кормить. Интересно очень смотреть на них. Вот бросишь, например, им буханку хлеба. Её подхватит кто-то один, вцепится когтями и будет долго мякиш выедать. Корочку, заметьте, не тронет. Во время этих "подглядываний" заметил, что птицы часто людей передразнивают. Сам слышал, как одна ворона матом ругалась!

— Твой ворон же не будет ругаться, как сапожник?-

— Мой нет, — уверенно говорит юный Наблюдатель и переходит к рассказу про рыб. Как подолгу может сидеть у речки и смотреть на их общение. Караси, по словам Володи, те же свиньи. Если есть нечего, начинают в иле копаться, как в мусорке.

— А тебе не бывает жалко потраченного на все это времени?

Нет. Часто думаю, что оно само по себе ничего не значит. Главное — то, что мы успеваем почувствовать или сделать. Только когда не вникаешь в суть происходящего, оно пролетает бесследно. А я многому учусь у животных. В том числе терпению и внимательности.

О русской душе кто только не писал. Про её умение чувствовать красоту и поклоняться истине, стоя уже на краю пропасти, в которую и заглядывать страшно: слишком безнадежно далеко и грязно её дно.

Бережнее и точнее других, наверное, Достоевский. Слова в его руках, как брошенные зверьки, отогревшись в сердечной за них тревоге, вырастали в добрые и славные знамения. Срывались в долгий, единый полёт по нагим и бескрайним степям России. Отражались в глазах сострадающих стариков, лечащих взглядом. Кто мы? Что мы?.. Зачем?..

Перемалывая эти вопросы, жила деревня большая и маленькая. Дворами тянулись друг к дружке люди. В каждодневной своей суете решали вечные споры. Намеренно коверкая язык, говорили с ошибками, получая от этого странное удовольствие. Здесь придумывали всем прозвища — обидные и смешные. Тут всегда знали, где чёрное, а где белое. Наливаясь самогоном, протравливая себя табаком, не теряли границ. Чувствовали, что можно, а о чём и помыслить грех. Матерясь до полного самоочищения, избивая жен, становились кроткими. Некоторые потом каялись, тогда как другие, нагрузившись тяжелым молчанием, шли работать. Прощение растворялось в воздухе — прокаленном летним зноем, звенящем голосами цикад и пчел. Или в холодном, бескрайнем зимнем просторе забросанной снегом деревни. Кто не жил в ней, не сможет понять, какой громкой может быть тишина и какими огромными звезды, когда выходишь ночью во двор и оглушенный их близостью, падаешь в вечность, тут же впрочем забывая об этом. Какой сладкой усталость, когда после дня пахоты — баня, а потом чай под навесом у своего дома, где родились твои дети и, может быть, появился на свет и ты.

Не знавшему этого чувства, не понять, какой легкостью наполняется душа, когда после разлуки вдруг из-за косогора появляется краешек родной избы. От топота бегущего к детству сердца разбивается время. А потом и всё остальное. Ведь многим из нас некуда возвращаться. Умирают деревни и села. Медленно пожираются городами. И вот...

Забитые окна, из которых, ожидая тебя и собирая на стол, поглядывала на дорогу мать. Заросшие огороды и разоренные дворы. Черные бревна сгоревших построек. Корчится, глядя на это, душа — та самая русская душа, которую так никто и не смог понять.

Ветер листает страницы книги, ещё далеко до развязки. Выживет деревня?.. А с ней и мы все? Ведь, по словам Достоевского, самого себя и всех нас спасет народ. Уже у самого края опомнится и повернет в нужную сторону с упорством и святой верой в правду и справедливость. Хотелось бы...О том ли думает человек на фото? Кто теперь скажет...

И выжигает свои узоры на травах солнце. Поседевший ковыль стелется по степи. Горько пахнет полынь, перемешиваясь с дурманящим запахом чабреца и ягод. Кажется, что жизнь бесконечна, и ничто не случайно. Только бы пас пастырь агнцев своих. А черное и белое не менялось в наших глазах местами. И сжималась душа в груди от счастья, от жалости ко всему живому, от томящей боли любви, отдавая которую, обретаешь в подарок ту самую звездную вечность.

Отстучал крупными звонкими каплями июнь. Как удивительно время. То замирает в прыжке и падает долго-долго. Так, что застывают мгновения, превращаясь в целые глыбы воспоминаний. То пролетает искрой, оставаясь незамеченным и непознанным. Или совсем усыпляет. Ты качаешься во времени, словно в люльке, не подозревая, что спишь. Работаешь, обедаешь, гуляешь – всё в полудреме. Просыпаешься всегда внезапно. От ударов башенных часов на Советской, от чьего-то детского восторженного вскрика, от запаха подгоревшей сахарной ваты. Вскинешься, глотнешь раскаленного воздуха и обязательно улыбнешься. Чуть смущенно прошепчешь: «Эка меня угораздило», и снова заснешь. И даже ворона тебя не разбудит. Подлетит к колонке, напьется воды и, покачав укоризненно головой, снимется с места.

Жаркие яркие дни!.. Терпеливые, собирающие солнечный свет и наполняющие им свой дом – пчелы. Из мая вдруг залетевшие в твое сердце, да там и оставшиеся до поры бабочки, наглотавшиеся сиреневого настроения.

Весёлый сильный дождь, смывающий полувзрослые хлопоты. И кричат от восторга девчонки. В воздухе невидимыми буквами кто-то пишет повесть о первой любви. После летнего ливня даже мысли нежны и стыдливы. Как бабушкины ландыши, которые, она рвала для тебя в саду. Ей было тяжело нагибаться, но очень хотелось самой собрать этот робкий букет. И вместе с тонкими доверчивыми цветами собрала она невинные и ласковые ниточки-мысли. Сплелся из них браслет в память о юном лете, сохранившем привкус весны.