| |
| Статья написана 22 апреля 2011 г. 12:12 |
Поиграла в конкурсе "зарисовка". Мою фигулинку кое-кто удостоил похвалы, поэтому позволю себе предложить ее фантлабовцам:
Основная потребность Здесь в ходу выражение: «Натянуть фрачную пару на осьминога». На Гарике не фрак, а стиранная спецовка, оставленная у Нины кем-то из мужиков. Средние руки продеты в рукава, верхне-задняя пара пролезает в пройму ворота, а нижне-передняя при нужде просовывается в карманы. Ходильные ноги Гарик складывает по всем четырем суставам и подворачивает под себя. Разгибает их только, когда дотягивается до самой верхней полки за соком. Для себя. У покупателей в ночную смену на сок спроса нет. С полуночи Нина дремлет в крошечной, совершенно не приспособленной для существа такого размера подсобке. Гарик обслуживает покупателей. После двенадцати клиенты все знакомые, Гарика уважают и виду его давно не удивляются. Однажды явилась шайка местных скинхедов, привлеченных известием, что в их исконно-русском городке объявился некий «Гарик». Но вскоре, покоренные его обаянием, дружно решили что этот парень явно не хач, и клюв его совершенно не сходен с семитским носом. Выпили и удалились. К приходу сменщика Нина проснется, сдаст кассу и уведет его к себе досыпать. Вместе с увечной галкой, которую он везде таскает с собой. Никто дурного не думает: все понимают, что женщине в постели одной плохо. Лучше уж с теплым, непьющим и понимающим осьминогом, чем одной или с кошкой. Словом, повезло с ним Нинке. Я смотрю на Гара сверху, и думаю, что и мне с ним повезло. И неправы были те, кто возмущался, когда я решил взять в полет домашнего друга. Именно Гар вытащил меня в последний миг перед самоуничтожением аппарата, донес, покалеченного, вдоль цепи огней к единственному островку жизни в ледяной ночи. И только Гар мог установить контакт с местной полуразумной фауной, не воспринимающей тонкой материи мысли. Домашний друг на любом языке легко передает основные сигналы: Я тебя люблю. Понимаю. Сочувствую. Готов слушать. Хочу помочь. Еще один: «Я тебя уважаю» = он освоил уже здесь. Аборигенам этого хватает. Да и мне порой достаточно.
|
| | |
| Статья написана 28 марта 2011 г. 19:35 |
Попробовала участвовать в "грелке", пролетела, само собой, но... каждую копеечку в корзиночку. Может, кому-то все же покажется любопытным
ВОЗЬМИ МЕНЯ С СОБОЙ Серега-пришлый увязался за пацанвой ловить раков. Утро выдалось теплое, без росы, земля еще не остыла и подсохшая на солнцепеке трава шуршала под босыми ногами. Шли краем поля. Слева выше серегиной головы стояла стена пшеницы, справа темнел лес, и в предрассветной темноте ровно светились зелеными огнями пни. Маленькая Ленка приотстала, дернула Серегу за штанину: – Дядь Сереж, подсади, а? Он подкинул девчонку на плечо, она дотянулась рукой до колоса и ловко нашелушила себе полную горсть еще мягких, молочных зерен. Серега все никак не мог привыкнуть к этим здоровенным как еловые шишки колосьям, к зернам крупнее подсолнечных семечек. Валя-агрономша, прижившаяся в поселке так давно, что ее никто уже не называл «пришлой», только пожимала плечами: «Полиплоидия». Ленка ловко спрыгнула с плеча, цапнула Серегу за руку и отсыпала ему зерен в ладонь. Остальная ребятня сгрудилась вокруг нее, таскали по зернышку и жевали на ходу. Только четырнадцатилетний Сашок поглядывал на лакомок свысока, поторапливал: – Хорош грызть, суслики, уже светать начинает!
Впрочем, торопился он зря. Впереди уже шелестела темная листва прибрежного ольшаника. Под толстыми шершавыми стволами трава не росла. Ноги вязли в сырой мягкой земле, оставляя глубокие следы, которые тут же наливались водой. Ребята ловко прыгали с корня на корень, Серега же предпочитал вязнуть в болотине – помнил, как по по неопытности влип в розетку здешней росянки, примостившейся в трещине грубой коры, и как долго потом не заживала, зудела и мокла ссадина на подошве. Поэтому до воды он добрался последним. Ленька с Павлухой успели зажечь факелы, и темная гладь речушки осветилась красноватым заревом. Тенётку с подтухшей лягвой Сашок забросил еще с вечера, и теперь в мелкой воде у берега кишмя кишели темные пятна. Мальчишки дружно ухватились за веревку, уперлись ногами в коряжину у самого берега. Однорукий Алеша в кутерьму не лез – стоял в стороне, держа наготове большую корзину. Ленка уже сняла с нее крышку, и замерла рядом, выставив ее перед собой словно щит. Только лохматая головенка торчала над верхним краем. Серега подоспел вовремя – вместе с Сашком ухватился за веревку у самой воды. От мальцов, оставшихся сзади, толку мало: тащить тенетку, облепленную раками – работа не для слабосильных. Сашок подал команду: «Раз-два, ухнем!», и вместе с Серегой всей тяжестью откинулся назад. Веревка подавалась туго, еле двигалась, потом вдруг пошла, и мальчишки сзади только успевали выбирать слабину. Вот над водой уже вспучилось огромное, шевелящееся чудище. Блестели в тусклом свете воткнутых в землю факелов черные спины, били суставчатые хвосты, шевелились бесчисленные лапы. Вода, чмокнув, выпустила добычу, и тенетка взлетела вверх. Сашок умелым движением подался в сторону, перебрасывая добычу за плечо, и бесформенная масса, рассыпая больших и маленьких раков, шлепнулась на берег. Теперь только поспешай, всем хватит дела! Мальчишки стайкой кинулись к тенетке, ловко хватали раков за спинки у самой головы, выдергивали из месива и тут же, с натугой подняв, сбрасывали в подставленную Алешей корзину. Ленка, подбирала с берега отвалившуюся мелочь и, повизгивая, мячиком отскакивала от клешней крупных, сберегая босые лапки. Серега мялся поодаль, не знал, как подступиться. Опять он разыгрывает бездельника, опять все обходятся без него, даже эти мальки! Он уныло уставился в воду. И увидел: в тени коряги, куда не доставал свет факелов, что-то шевельнулось. Небо понемногу светлело, и вода из черной, непроглядной, становилась матовой. Сергей склонился ниже. Встал коленями на корягу. Рак – но какой! В прошлой жизни Серега не хаживал по ресторанам, но омаров на картинках видел. Так вот, с этим речным рачком омары не шли ни в какое сравнение! Понятно, это добыча не для ребятишек. Пожалуй, и взрослому мужику справиться будет нелегко, зато если вытащить! Впервые Сереге выдался случай показать себя. Хотя бы перед ребятишками. Она присмотрелся: за какое место хватать. Знакомиться с клешнями не было ни малейшего желания. У берега совсем мелко, спина чуть не торчит над водой. Так, если обхватить ладонями за бока… Примерившись еще разок, Серега резко погрузил руки в тепловатую утреннюю воду и стиснул ладонями жесткий панцирь. Воу! Не просто жесткий, а шершавый и колючий, словно крупный наждак! Плевать, зато не соскользнет. Рак почуял неладное. Зашевелился. Суставчатые ноги задевали локти. Синяки останутся, но это ничего. Главное, не дать ему развернуться. Такие клешни, пожалуй, отхватят не только руку, но и голову. Серега тянул, надсаживая живот. Чудовище было едва ли не с него ростом, одно утешение, сопротивлялось довольно вяло. Ничего-ничего, вспомним «качалку», тянем-потянем… Ах, как не хватает дедки, бабки и внучки! Или хотя бы собаки Жучки. Не-етушки, не уйдешь, щас мы тебя… додумать Серега не успел. Рывок опрокинул его на спину, но ладоней он так и не разжал и теперь валялся в вязкой грязи, прижатый сверху толстой твердой тушей. А, черт! Я медведя поймал… и что с ним дальше делать? Хвост колотил его по ногам, а где-то за головой шевелились огромные клешни. Станешь из-под него выбираться, как раз попадешь под эти ножницы. Нет, ничего не поделаешь, к черту самолюбие. Надо звать на помощь. Он уже открыл рот и попытался набрать в сдавленную грудь воздуха, когда над головой раздался звонкий хохот. Скосив глаза, Серега увидел частокол грязных и тощих босых ног. Пацаны обступили борцов и веселились от всей души. Так, и Ленка тут. Это ее мохнатые лапки. – Что ржете? – со злостью прохрипел Сергей. И тут же услышал деловитый голос Сашка. – Хватит веселиться, суслики. Ленка, дай-ка мне тот дрын! Мохнатые лапки переступили и скрылись из вида. Ребята больше не хохотали, только изредка кто-то тихонько хмыкал, сдерживая смешок. Полминуты показались Сереге вечностью. Он лежал, боясь шевельнуться и не зная, чего ждать. Только бы эти мелкие дурачки не сунулись под клешни! Зашлепали босые ножки, и Сашок строго проговорил: – Серега, как я скажу, ты его пускай, а вы, мелочь, тогда его отваливайте, да дружнее. Раз-два… – Клешни над головой глухо щелкнули. – Давай! Сергей разжал руки и почувствовал, как тяжелая жесткая колода откатывается в сторону. Следом на него рухнул кто-то из ребят, но тотчас ловко вскочил. Тулово рака придавило, вмяло в грязь локоть, но та же грязь и выручила – выдернуть руку удалось без большого труда. Серега, тяжело отдуваясь, заворочался, кое-как поднялся на ноги. Гигантский рак валялся на спине, перебирая ногами, сжимая в клешнях толстую палку. Сашок оттащил Сергея подальше. – Ничего, перевернется и сам в воду уйдет. Или что, не выпускать? Зачем он тебе занадобился? Помятый, с ног до головы вымазанный в грязи Сергей смущенно выдавил: – Варить. Ответом ему бы неудержимый, оглушительный хохот. Смеялся даже серьезный Алеша, стоявший над плотно закрытой большой корзиной. Ленка держалась за живот. – Варить! Ой, не могу! Да где ж на него горшок-то взять! Это у вас там такие горшки водятся, да? И печки с трубой до неба? О-ой! Отвечать было нечего. И правда, во всем поселке не нашлось бы котла даже на пару клешней. Горшки здесь лепили из глины и гигантоманией не страдали. – Ладно, – подытожил Сашок, – значит, пусть уходит. – И, не удержавшись, ухмыльнулся: – А здорово ты с ним боролся. Жаль только, сам на лопатках оказался. Серега выдавил в ответ натужную улыбку и сделал безнадежную попытку соскрести с себя толстый слой грязи. – Это так не отчистишь, – подал голос Алеша. – Вы бы искупались, дядя Сергей. Тот невольно оглянулся на ворочавшееся у воды чудище. – Здесь купаться? – Ну, а что? Эти-то на живых не позарятся. Им тухлятинку подавай. Вот если утопленник, это да, до костей обчистят. Купался Сергей прямо в одежде. От него долго расходилось чернильное облако, и он сам себе напоминал каракатицу. Когда вода наконец расчистилась и он вылез на берег, солнце уже взошло и осветило верхушки ольшаника на том берегу. Обсыхать он решил на ходу. Они с Сашком вдвоем подняли тяжелую корзину, в которой шебуршили раки, протащили через ольшаник и выбрались на твердую межу. Сосняк вдоль поля осветился, горел рыжими стволами, так и манил изумрудным мхом. Заглядевшись, Серега не услышал знакомого рокота. Сигнал подал Ленька: – Вертушка! Корзину приткнули между стеблей ржи и бросились в лес, под прикрытие сосен. Вертолет прошел необычно низко, над самыми вершинами. Ребята следили за ним в напряженном молчании – шум двигателей все равно заглушил бы голоса. Сергей досадливо поморщился: в уренней тишине механический грохот казался неуместным, словно порождение иного, уже начавшего забываться мира. Когда стих удалявшийся стрекот, в кустах рядом что-то тяжело зашевелилось. Сергей вскинулся, невольно шагнул загородить собой ребятишек. И тут Ленка заканючила: – Алеша, я молочка хочу… Однорукий молча кивнул и решительно направился к кустам. Сашок удержал дернувшегося за ним Серегу. – Не пугай, она молодая еще. Сашок встал у края зарослей. Склонил голову набок и замер на минуту. Треск стал приближаться, и очень скоро из кустов показалась тяжелая голова лосихи. Сашок попятился, и лосиха, проломив сплетение веток, вышла на открытое место. – Давай, – мотнул головой Алеша, и Ленка, ловко поднырнув под брюхо, припала ртом к набухшему соску. Лосиха стояла смирно, временами громко вздыхала. Когда Ленка, утирая губы, полезла обратно, толстые губы ткнулись ей в плечо, подтолкнули к боку. Алеша невесело покачал головой. – Еще кто хочет? Желающие нашлись. Пока мальчишки сосали, Алеша хмуро пояснил Сергею: – У нее лосенок мертвый родился. А молоко осталось. Бывает. Он отозвал ребят, похлопал лосиху по лохматому боку, и та, еще раз вздохнув напоследок, ушла в заросли. Подкрепившись, выбрались на межу и зашагали веселей. Мелкие наперебой обсуждали, с чем мамы будут варить раков, хвастались, кто сколько съест а Серега угрюмо шагал позади, терзаясь чувством собственной неполноценности. С того дня, когда невероятно крупная первая земляника заманила его в нетронутый лес, все дальше от трассы, кончался второй месяц. Тогда, увидев небольшой поселок с поросшими травой и молодыми деревцами крышами, он огорчился, решив, что вышел в мертвую деревню. А так хотелось попросить кусок хлеба, молочка, переночевать на сеновале. Да и дорогу спросить. Заслышав детские голоса, стук топора, он чуть не бегом бросился вперед. И тогда впервые услышал из окна нарядного домика под зеленой крышей: – Мама, смотри, пришлый! Его накормили, устроили переночевать, ни о чем не спрашивали, и Серега как-то незаметно для себя задержался на день, на другой, на неделю. Постепенно он начал понимать. Радиационное пятно. Зона. Уходить не захотели. Зелень на крышах – чтобы не привлекать внимания вертолетчиков и прочих летунов. Поначалу их теребили, уговаривали. Приходили в костюмах высокой защиты, в масках. Сколько бы взрослые ни уверяли, что под масками – обычные люди, дети пугались. Запоминали: приходят страшные, спорят с отцами, с матерями, кричат. Потом их оставили в покое, быть может, забыли. Рождались новые дети: порой мертвые, чаще «нормальные», иногда – такие, как однорукий с рождения Алеша, говоривший с любым лесным зверем на его языке. Нынешнее, третье, а то и четвертое поколение выросло на страшных рассказах взрослых и редких «пришлых». Заносило сюда людей извне разными путями, и у каждого была своя причина остаться. Но, понятно, оставшиеся, подкупленные здешним патриархальным укладом, мало хорошего рассказывали о внешнем мире. Мало хорошего мог рассказать и Сергей. Невеселое детство, неприкаянность в большом, шумном, грязном городе среди враждебных лиц. Бродяжничество… возвращаться ему было некуда, и он остался. Смущало одно: он чувствовал себя нахлебником. Ни одно из здешних ремесел ему не давалось. Хотел пойти в подручные к кузнецу, но могучая молодая кузнечиха Иванна велела ему сперва подкормиться, набраться сил. А в остальном… вот как сегодня. Серега тяжело вздохнул. Сашок вдруг поставил корзину на землю. Обернулся к нему. – Сергей, ты не обижайся, что мы смеялись. – Что ты, Сашок, я совсем не о том. А смеялись… конечно, вид у меня был тот еще. Я бы сам хохотал. – Так ты не сердишься? – Да нет же, Сашок. – А можно тебя попросить? – Конечно! – Серега встрепенулся. Хоть кому-то он нужен! – Тетка Иванна говорит, железо у нее кончается. Не сегодня завтра к тебе придут. Ты меня с собой возьмешь? – Куда, Сашок? – Ну, туда. Откуда вы приходите. К тебе придут, попросят выйти за «периметр». Там у них всякое можно найти. Не только железо, всякое: бутылки, зажигалки, да мало ли что. Прямо на земле валяется. Я знаю, там опасно. Многие не возвращаются. Но я уже большой, я справлюсь. И ты ведь прожил там как-то столько лет? А вдвоем мы больше принесем. Ну, возьмешь меня? Пожалуйста!
|
| | |
| Статья написана 16 марта 2011 г. 15:27 |
Я всегда была растеряхой. Я теряла вещи и время. Не потерянное — раздавала. Раздавала легко и просто - Видно было, что раздавать. По кусочку жизнь раздавала. То, что не отдала — теряла. Тех, кому отдала — теряла. Больше нечего мне отдать. Не подумайте — не жалею. Не жалею нисколько, просто, Очень-очень хочется верить, Что когда-то, кому-то, где-то Пригодились мои потери И понадобились подарки.
|
| | |
| Статья написана 9 марта 2011 г. 14:32 |
Подумавши, решилась таки выставить рассказик в своей колонке. Прошу прощения у тех, кто уже читал
Диплом Бургомистр. Терпеть не могу собак. Слишком простые существа. Ланцелот. Вы думаете, это так просто – любить людей? Ведь собаки великолепно знают, что за народ их хозяева. Плачут, а любят. Это настоящие работники. Е. Шварц. Дракон Котька ничего не понимает в математике. Ну, нет у него способностей. Он и на повара учиться пошел, потому что в лицее математику сдавать не надо было. А поступил – здравствуйте, снова она! Зачет, а потом еще и экзамен. Чтоб она пропала, эта математика! Вот русский Котька любит. Ему про слова все интересно. Правда, пишет он с ошибками, как без них, зато хорошо рассуждает, откуда какое слово взялось. И свою тройку получит, а больше ему и не надо. И физику Котька любит. Особенно астрономию. Картинки со звездами и галактиками часами может разглядывать. И названия у звезд красивые. Он их по многу раз повторяет. Альфа Центавра, Антарес, Кассиопея, Плеяды. У Котьки по физике точно пятерка была бы – если бы не задачи. Задачи по физике – это опять математика, значит, опять тройка. Ну, хоть не пара, и то спасибо. По литре и вовсе четверка. Книжки Котька любит. Про храброго муравья Ферду, и про Карика и Валю, и про мумми-троллей. Или про Робинзона Крузо и таинственный остров. И про мышиное аббатство, и Гарри Поттера он три раза перечитал. Мамка, правда, ворчит, что в двадцать лет можно бы и другие книжки в руки взять, но взрослые Котьке не нравятся. Вот мамка ему Булгакова подсунула. Там все так здорово начиналось. Про бездомную собаку Шарика, как он читать научился, и как доброго хозяина нашел. А потом его стали в человека превращать, и такой гад получился! Котьке противно стало, он и бросил. А уж Достоевский… Как господин Мармеладов стал рассказывать, Котька сразу свою прошлую жизнь вспомнил, и не хорошее, что любил вспоминать, а самое плохое. Даже мама не стала его уговаривать, сама кое-как рассказала, что там дальше. В общем, с литературой у Котьки порядок. А вот по матеше… мамка пробовала ему объяснять, но у Котьки сразу в голове пусто становится и в сон клонит, хоть убей. Когда мамка по истории рассказывает, или по географии, Котька почти все понимает, он даже пятерки иногда получает, вот. А математика эта проклятая, никому не нужная! Мамка из-за нее волнуется. То есть не из-за математики, а из-за диплома. Твердит: «Я не вечная, а тебя за красивые глаза никто кормить не будет!» Мол, хороший человек – не профессия! Лучше бы она так не волновалась. Она, когда волнуется, даже заболевает. И еще напоминает, что не вечная! Котька этого даже слышать не хочет, уши затыкает. Как будто он не знает! Эта мамка у него вторая уже. А первую он не уберег, маленький был. С той, первой мамкой у него было много пап. Он даже по имени не всех помнил. И все они пили вместе с мамкой, а потом ее били. Котька, ясное дело, ее защищал, но что он тогда мог, в семь лет? Только самому доставалось. А потом мамка его потеряла, и он в приют попал. Там хорошо было, весело. И мамку ту, первую, они ему отыскали, но она Котьку обратно взять не захотела. Пришла раз-другой, и пропала. Котьке что, ему вторую маму нашли, а вот первая мама без него, Котьки, скоро умерла. Не стала в больнице лечиться, потому что там выпить не давали, сбежала и умерла от туберкулеза. Если бы Котька с ней был, он бы ее обратно в больницу отвел, а так… От той мамы у него бабушка с дедушкой остались. Бабушка его очень любит. Она после инсульта говорить почти не может, но как видит Котьку, сразу: «Ко-тенька, Ко-тенька» – и дальше матом. Это она от радости, у нее просто другие слова не выговариваются. Дед Котьку тоже любит, все жить учит. Чуть выпьет немножко, и говорит, говорит… Как учиться надо, мамке помогать, как себя вести. Ну, что – Котька слушает, кивает. Все правильно, деда. Я постараюсь. А потом домой едет. Бабушка с дедом далеко живут, за городом. Раньше Котьку мама к ним возила, а теперь он и сам ездит. Подарки привезет, с бабулей пообнимается, дедушку послушает, и назад в город. Еще у Котьки недавно сестра нашлась. Даже две. Первую мамка найти помогла – у нее котькины старые документы были, а в них сказано что у котькиного папы, того, который по документам отец, еще дочка была. На пять лет младше Котьки. Они с мамкой ее отыскали. Тогда Котька и с батей познакомился. Ну, лучше бы его не вспоминать. Старый совсем, руки трясутся, а еще Катю колотит. Котька ему сразу сказал: «Я бать, теперь большой, если ты Катю или ее маму тронешь, со мной будешь дело иметь». А с Катей и ее мамой они дружат. И через них Котька еще сестру нашел. Двоюродную. Та уже взрослая, замужем, и двое детей у нее. А маленьких Котька очень любит. Так что теперь у него родственников, как у всех, может, даже больше, вот! Правда, слишком много – тоже не очень здорово. Это Котька давно понял. Еще когда у него, маленького, привидение завелось. Как мама свет погасит и уйдет, оно является. Полом скрипит, на столе шуршит, занавеску шевелит. Хорошо, мамка – это уже новая была – ему подсказала: «Ты, котенок, от него не шарахайся, а познакомься, подружись. И ему, и тебе ночью веселей будет». Вот Котька и подружился. Он со своим привидением и играл, и о жизни ему рассказывал, и его рассказы слушал. Даже видеть его чуть-чуть научился. Если глаза прикрыть, и сквозь ресницы смотреть – видно, как серое облачко. Меняется, а глазенки всегда видны и на Котьку смотрят. И все бы хорошо, но, видно, то, первое привидение, проболталось, что у Котьки жить весело. За ним другие потянулись. Котьке они не очень мешали, он сквозь них свободно ходил, а вот между собой стали ссориться, даже войны заводили. Котька замаялся их мирить, уговаривать, улаживать. Так что надолго запомнил: слишком много друзей – это хорошо, но трудно. Хоть на части разорвись. Потом, правда, устаканилось как-то. Они между собой углы разделили, Котька всем свое дело нашел: кому тетрадками шелестеть, кому ручки терять, кому одеяло на пол сбрасывать. Бывало, неделями их не видно не слышно. А днем они вообще не высовывались. Днем у Котьки живых гостей полон дом. Главное, конечно, Миха. У Михи мамки вообще не было. Только бабушка и дедушка, он с ними жил. Когда Котька узнал, он с Михой своей мамой поделился. Они ей не говорили, а между собой решили: мамка у них общая, а они вроде как братья. Вот Миха с Котькой целый день играл, домой только спать уходил. И еще друзей полно. Теперь-то они выросли, у Михи уже девушка, и у других тоже. Котьке новая забота. По три раза на дню в дверь звонят. Котька вздыхает, ворчит, но отрывается от «Перфект вёлда» и идет открывать. Друзья без него не могут. Жалуются друг на друга, на родителей. А Котька всех мирит, успокаивает, часами утешает, слова какие-то говорит. Потом в изнеможении пристраивается рядом с мамкой. Чуть не плачет. Я, говорит, не потому даже устаю, что три часа слушаю, а потому, что я же им ничем помочь не могу. Они же умнее меня. Ну, что я им скажу? Разве сами не понимают? Мамка пожалеет, утешит: Ничего, Котька зато они хоть день-другой мирно проживут. А там, глядишь, и привыкнут, научатся. Раз у тебя столько друзей, терпи! Котька что, он терпит. Только он так замучился, что ему и во сне покоя нет. Каждую ночь снятся какие-то чучела, каких не то что в «Перфект вёлд», а даже в «Готике» не увидишь. И, без слов ясно, плачутся, жалуются друг на друга, и все к Котьке. И он всю ночь мирит, уговаривает, утешает. А днем математика, и мамка волнуется, как же он жить будет, если профессию не получит… И опять Котька уговаривает, что он не пропадет, и о мамке еще позаботится, и машину купит, и всюду будет ее катать… И математику уж как-нибудь сдаст! День в тревогах, и ночью покоя нет. А сегодня утром Котька нашел у себя на подушке тонкий гладкий лист. На одной стороне – как окно в космос, и в нем спиральная галактика видна, будто на картинке в компе. А на другой – буквы. Больше все незнакомые, но несколько слов Котька разобрал: Диплом специалиста. Галактическая аттестационная комиссия в составе…, изучив трудовую деятельность… Константина Щегликова из системы…. … присвоила ему звание специалиста… разряда. Профессия – хороший человек Так что зря мама беспокоится, вот!
|
| | |
| Статья написана 25 февраля 2011 г. 17:10 |
Хотя сей бред навеян одной очень хорошей фотографией, но фотограф не виноват
Дети уходят в туман. Дети не видят тумана. Воздух наполнен пылинками нежного света. В пазухах листьев чистейшие капли ночного дождя. На любой паутине развешены радуги целого лета. Тропа под ногами видна до мельчайшей травинки. Мир не похож на всегдашний, но светел и ясен. А мы так долго взбирались на эти высоты. Над головами прозрачное твердое небо, Земля под ногами тверда и надежна,а ниже в долинах до дальних вершин протянулось Непроглядное море тумана, и в нем наши дети
|
|
|