| Статья написана 1 февраля 19:48 |
Мы издавна живём в логоцентричной культуре. (Как зафиксировал евангелист: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог».) В прошлом веке это заметили, отрефлексировали, возмутились и попытались труба расшатать, так что теперь до кучи мы живём в условиях постмодернизма. Этим можно возмущаться, можно пытаться заменить «пост» на «постпост» или «мета», но в целом от этого никуда не денешься, такова структура момента. Постмодернизм, и баста, независимо от того, за вы, против или же испытываете смешанные чувства по данному поводу. Целое громадное философское направление, определяющее облик современности. Тем занятнее, что, когда речь заходит о «постмодернистской фантастике», на ум в первую очередь приходит что-нибудь юмористическое или как минимум пародийное. «Плоский мир», например, или какой-нибудь мэшап. Скрестили ежа с ужом, обмотали полученной колючей проволокой пару разломанных штампов — и вот мы уже вполне себе деконструкторы, и честь нам да хвала за наше дерзновение. Иначе поступает румынский сумрачный гений Флавиус Арделян. Он берёт чуть ли не все основные постулаты постмодерна — и брутально переносит из метафорической плоскости в буквальную, после чего выстраивает на этом фундаменте собственный Мир.
(И не’Мир. И все остальные, но это уже в какой-то мере спойлер.) В начале действительно было Слово — и у Слова была полисемия, отчего Исконные поссорились на тему герменевтики, разбежались в ужасе да померли, как Бог у Ницше и автор у Барта. А мир — это текст, его создают рассказчики историй. Но «текст» значит «плетение», и эта ткань может порваться, а в дыру пролезть всякое. Да ещё и начать рассказывать что-нибудь своё, шиворот-навыворот, с изнанки. Но полно, кто возьмётся судить, где тут изнанка? Правое, левое — оно всё вопрос точки зрения, меняется в зависимости от того, откуда смотришь и с какой колокольни вещаешь. Надёжный рассказчик? Не смешите. И кстати, почему вы думаете, что от рассказчика что-то зависит? Даже то самое Слово проговорило само себя; а уж истории — за ними так и вовсе глаз да глаз нужен, всякий мифоген так и норовит зажить собственной жизнью, захватить побольше умов, да ещё и мутировать в процессе. Здесь полным ходом идёт диссеминация идей — так что отнеситесь с пониманием к количеству семени, которое изливается по страницам: в чрево, в глотку или просто так, потому что кому-то руки занять было нечем. А также других жидкостей, ещё менее аппетитных. В конце концов, Слово стало плотью, а организация тела, в свою очередь, подарила нам базовые когнитивные метафоры, лежащие с самой основе языка, так что без бренного мяса никуда — соответственно, у Арделяна отыщется место раблезианской витальности и смрадной падали. Особенно смрадной падали. И не зажимайте нос, раздуйте ноздри пошире! В конце концов, разве вы ожидали чего-то иного от книги, прямо названной «Миазмы»?.. Опять-таки, с точки зрения постмодернизма, всякий текст есть кадавр, слепленный из останков предшественников. Новизна в том, чтобы подобрать сочетание поинтересней, и чтобы ароматы их разложения складывались неожиданно и изысканно. В букете «Миазмов», например, я различаю дыхание иного ветра с дальнего запада Земноморья и плесень с чердака Уолтера Гилмена. Очень бодрящая комбинация. Испарения со дна Ока Шахты (которое Иринова непотребно «перевела» как «Мой Глаз») тут, наверное, всё-таки мерещатся — «Что за чушь я сейчас прочитал?» было написано либо уже после, либо практически одновременно. И ничего не могу сказать про «Иные песни», но, поистине, что-то такое мог бы написать Яцек Дукай, уверовав в Гнилого Господа. Перед нами вообще крайне метафизически напряжённый текст. Вдумчивое чтение Арделяна требует постоянно возвращаться назад, сравнивать только что узнанное с уже прочитанным, но не обязательно усвоенным. Все три произведения цикла взаимно уточняют друг друга — и точно так же взаимно друг друга отрицают и запутывают. Возможность окончательного прочтения — это тоже не сюда: цикл открыт и ризоматичен. И как раз в этом, а не в потрохах, испражнениях и боди-хорроре, таится немалая часть жути произведения. В лакунах, в недосказанном, в неназванном и непонятном. Вот это что такое промелькнуло на фоне? А к чему это не получающее развития дежавю? О чём нам, чёрт возьми, позабыли рассказать?! Ведь рассказывание творит мир, и как мы уже знаем, где нет Мира, там находит место не’Мир. И это ещё в лучшем случае. «Скырба святого с красной верёвкой» — это житие, или, скорее, возможное житие. Вариация на тему одной из трёх жизней святого Тауша, с пометкой, что две других — для других историй. И пролегомена к «Трактату о сопротивлении материалов», которого русскому читателю пришлось изрядно полождать. Впрочем, его отсутствие не бросалось в глаза: как кажется, всё необходимое (включая две других жизни) уже есть в парном «Пузыре Мира и не’Мира», куда более прихотливом, сложном, мозаичном — и в целом самом разнузданном в цикле. Здесь автор позволяет разыграться воображению, здесь мы смело глядим за пределы Мира и видим сюрреалистическую обыденность тех дальних краёв. Фантазмы и миазмы раздувают пузырь во все стороны, он грозит вот-вот лопнуть… Но настоящее надувательство — это как раз «Трактат о сопротивлении материалов», который до нас наконец добрался. Судя по датам, хронологически он начал писаться первым — но во внутренней хронологии цикла решительно и однозначно стоит последним. Не верьте тем, кто говорит, будто это «самостоятельный роман» и/или «вбоквел». Как ясно уже по тому, что город называется не Мандрагора, а Альрауна, дело происходит уже заметно после «Пузыря». (Возможно, даже заметно после обрамления «Скырбы»…) Но это одна из немногих действительно ясных и недвусмысленных вещей, касающихся «Трактата». В целом же он представляет собою тонкое, весьма изощрённое метафикциональное издевательство. Книга превращает в достоинство свой главный недостаток — и делает это так ловко, что не сразу и заметишь; до меня самого дошло только через час после закрытия тома, и ушло ещё некоторое время, чтобы оценить все нюансы. Если вам покажется, что чего-то вам недорассказали — приостановитесь и подумайте ещё. Точно ли вы хотите знать ответ? Даже если его засунут в глотку вашему остывающему трупу?.. У каждой истории есть своя цена, напоминает нам автор, скелет Флавиус Голые Локти. И потом проносится снова, уже по страницам «Пузыря», увлекая в пучину безумия не только нас с вами, читателей, но и всю планету целиком (любопытствующих отсылаем к последней странице третьей части). А вот в «Трактате» Арделян не появляется — да и к чему? Ведь это и так книга о смерти автора. Более чем в одном смысле. «Миазмы» — это абсурдный, кислотный, тошнотворный, парадоксальный, изобретательный и очень смачно написанный путеводитель по постмодерну: не именам и датам, но концепциям и идеям. Форма здесь дивно гармонирует с содержанием, не вопреки, но благодаря вопиющим внутренним диссонансам того и другого. 13 из 10.
|
| | |
| Статья написана 25 октября 2024 г. 17:49 |
О русском сборнике сумрачного итальянского гения я уже писал. Для тех же, кто, подобно мне, не владеет наречием Апеннинского полуострова, зато овладел языком Содружества и Штатов и хочет увидеть больше Музолино — для тех небольшой обзор того, что издавалось на Западе и не выходило у нас. Давно руки не доходили довести до ума. По большей части синьор Луиджи выходил в различных антологиях. Библиография на ISFDB прискорбно неполна, так что искать их приходится абы как, и моя запись тоже не претендует на исчерпанность. Не все такие появления достойны нашего внимания: так, под обложкой у Элен Датлоу напечатана «Последняя коробка», а в первом собрании лучшего мирового хоррора издательства «Valancourt» — «Уиронда». (Однако, на правах оффтопа, в той же книге опубликован в числе прочего и внецикловый рассказ Флавиуса Арделяна, так что ценителям никоим образом не стоит проходить мимо.) Покопавшись ещё, начинаешь наконец обнаруживать незнакомые имена. Например, «Larrie’s Tapes» в антологии Алессандро Манцетти «The Beauty of Death». Раздобыть эту книгу у меня, к сожалению, не вышло, так что о рассказе удалось выяснить лишь то, что он входит в цикл «Oscure Regioni», о коем чуть ниже. А в свеженькой, нынешнего года антологии Марка Морриса «Elemental Forces» объявилась «Чума» (в оригинале чуть более недвусмысленно «Чума. Бубонная»), не менее свежая, как видно из злободневной завязки: активист-антипрививочник просыпается поутру, чувствуя себя как-то ну очень скверно… Мрачная сатира, впрочем, быстренько перерастает в горячечный безвыходный кошмар. Эта небольшая история не хватает с неба звёзд, но вполне добротна. Наконец, на английском выходил ещё и полновесный авторский сборник: «A Different Darkness and Other Abominations». Здесь нас вперемешку ждут как уже ведомые, так и совершенно незнакомые истории. Будучи составлена по принципу «избранного», пусть даже при участии самого автора, книга представляет собою изрядного кадавра Франкенштейна. Достаточно взглянуть на оглавление: Lactic Acid Les Abominations des Altitudes Uironda The Carnival of the Stag Man Queen of the Sewers The Strait Black Hills of Torment The Last Box Like Dogs Pupils A Different Darkness Пять незнакомых названий из одиннадцати — не здорово ли это? Вот о них и поговорим подробнее. Четыре из них, подобно пока недоступным мне «Плёнкам Ларри», родом из более раннего сборника «Тёмные регионы». Это двухтомное собрание фолк-хоррора, несколько напоминающего историю «Скала — их дом» из «Другой темноты». Каждый из двадцати рассказов посвящён одной из областей Италии и описывает какую-нибудь местную бабайку. Одни удались лучше, другие хуже. «Мерзости Высот» названы аж по-французски, и этому есть причина. В Альпах все граничат со всеми, поэтому Музолино втихую позаимствовал из фольклора соседей малоизвестную тварь под названием «даху». И отдадим должное — из довольно нелепой утки для туристов сделал настоящую конфетку, один из лучших рассказов книги. Даже спойлерить ничего больше не хочется. Следующий рассказ удался несколько меньше. «Карнавал человека-оленя» придумывает мрачную подоплёку для реально существующей местной традиции. История сыроватая, несколько наивная — на умеренно похожую тему вспоминается гораздо более сильный рассказ Баррона «Blackwood’s Baby» — но доставляющая по задумке, и с по-музолиновски колоритно описанным монстром. Хотя не могу не заметить, что имя «Gl’Cierv» звучит не только пародийно-лавкрафтиански, но и очень-очень забавно именно для русского уха. Хотя вообще-то обыгрывает как раз итальянское cervo – олень. На порядок лучше «Царица канализации». Прям ух. Не иначе как под влиянием лондонского фольклора ожидал что-то на крысиную тему, но всё оказалось куда причудливее и гаже. Не смог найти внятных сторонних источников о твари по имени «Марокка» (с таким-то именем поисковик неизбежно выдаёт кучу мусора, от Марокко до Марракеша), но, будь она аутентично-фольклорной или авторской, вышел шикарный классический Музолино. Высококачественное тошнотворчество в хорошем смысле слова. Снова тот случай, когда некоторая предсказуемость ни в малейшей степени не портит впечатления. А вот «Пролив», напротив, без вопросов худшая история в книге, быть может, и просто худшее, что я видел у автора. Ходульный сюжет укладывается в пару предложений, появление монстра выглядит литературным эквивалентом хоррора категории Б. Единственное, что действительно порадовало — это выбор чудовища, пусть даже и не реализация. Поэтому не стану называть имён и портить единственный приятный сюрприз в остальном посредственной истории. А кто остался на сладкое?.. Повесть под названием «Ученики», в Италии, несмотря на скромный размер, выходившая отдельной книжкой. И вот это эталонный зрелый Музолино. Не такая бесконечная радость, как «3,5 этаж лестницы Б», но всё равно очень здорово. Она была написана в промежутке между «Уирондой» и «Другой темнотой», и это видно — мёртвые среды™ упоминаются едва ли не на первой же странице. Но этим упоминанием, надо признать, связь с общей авторской мифологией и ограничивается (хотя нет, ещё ведь действие происходит в Идраске, старшей сестре злополучного Орласко). Это история сама по себе, яркая и самобытная, даже и не знаешь, с чем её сравнить. Немножко лавкрафтианства, немножко страшной сказки о детях для их родителей, немножко экологической басни, немножко чистой фантасмагории, и всё это смачным галлюцинаторным стилем, за который мы так полюбили автора. На ум приходят разве что некоторые из лучших вещей Рэмси Кэмпбелла, хотя я знаю, что этим сравнением только отпугну изрядную часть читателей, не переваривающих ливерпульского поэта 8) К уже знакомым рассказам в сборнике я особо не присматривался, но беглый взгляд позволяет увидеть некоторые расхождения, а также заподозрить переводчиков в сокращениях. Так, я не сумел обнаружить в «Как собаки» пассаж, посвящённый книге Бедолиса — видимо, кто-то принял решение, что вне контекста сборника он будет только сбивать с толку, и пустил под нож целиком. В общем и целом, всё ещё считаю, что нам гораздо больше повезло в плане первого знакомства с автором, но англоязычным переводчикам всё-таки есть, что нам предложить. Если в своих изысканиях я всё-таки упустил ещё что-то интересное — пишите в комментариях.
|
|
|