Произведение написано для собственного фэнтези-мира

… Страх и непонятное оцепенение сковывает твои руки, не даёт бежать ногам именно в тот момент, когда это особенно необходимо. Ты бежишь без оглядки, потому что не может быть ничего страшнее того, что увидишь позади себя – тени тех, кого убил, тех, кого ты лишил жизни, прекратил их земной путь только ради собственного низкого желания просто убивать. Ты не смотришь по сторонам, потому что знаешь, что вокруг – девственная зелень сумрачных лесов с их убийственно-нежной красотой и благодатью. Хочешь кричать, но не можешь – лицо свело из-за быстрого бега, ветки хлестают тебя по лицу, оставляют длинные порезы на щеках и лбу. Но нет, ты не чувствуешь боли, оно – ничто по сравнению с тем, что тебя ждёт, если они тебя настигнут. Да, ты был когда-то убийцей, с чёрствой радостью убивал тех, кто мешал тебе или просто стоял на пути. Но теперь ты понимаешь, какого было им, какого быть загнанным зверем, когда в спину смотрит острие ножа и чувствуешь, как лезвие входит в твою плоть, разрывает тебя на куски. Хочешь кричать, но страх не позволит тебе этого сделать, потому что ничего уже не остаётся, как бояться. Не осталось эмоций и чувств, только желание выжить, вырваться из тёмных затворок этой ужасной зелени, оторваться от тех, кто идет по пятам, кто преследует уже несколько дней без передышек и остановок, кто не станет останавливать на полпути руку, кто убьёт без колебаний и жалости, как ты когда-то убивал. Ты помнишь ту девушку, которую убил ради пяти золотых? А старика, что пытался защитить её? Помнишь, а если и не помнишь, то вспомнишь. Не сейчас, так через несколько мгновений. Вспомнишь и поймешь, что ты – ничтожество, ничто, жалкая тварь на лице благодатной земли, мразь, которую надо уничтожить, болезнь, которую надо лечить… Бежишь всё быстрее, правда сваливается на тебя, бьёт по бокам, ударяет в голову, из глаз рвутся слёзы, рыдаешь, не в силах остановить неудержимые солёные капли. И вот, кажется, что впереди забрезжил свет, что тенета зеленой смерти расходятся, ты ускоряешься, но вдруг что-то жалит в спину. Холод расходится кругами по телу, ноги не слушаются и не сгибаются. И ты валишься на скатерть павшей листвы, лицо падает в хвою. Стук пульса колотит в виски, смотришь уже начинающими стекленеть глазами туда, откуда пришла лихая смерть и видишь, как еле заметные длинные тени выходят к тебе и хладнокровно смотрят сверху. И ты понимаешь, что умираешь, сердце бьётся слабее и слабее. Последнее, что замечаешь – улыбку на лицах бессмертных убийц и их бесшумный уход, сердце издает последний мучительный стон и… умирает. И лишь густая зелень лесов видит бегущие силуэты, удаляющиеся от твоего уже безжизненного тела.

Такова месть тем, кто проклял жизнь.

Такова Эльфийская Охота.

«С ДНЁМ РОЖДЕНИЯ, СОЛНЦЕ!»

Бесконечность жизни – или бесконечность смерти.

Тупик переживаний – или тупик надежды.

Как мало мы понимаем. Как мало мы хотим, как мало теряем, что бы не говорили обратное.

Человек с самого рождения более ужасной по своей сути и по итогу непредсказуемой болезнью под бесхитростным названием, наименованием «жизнь», и даже не осознаёт всю плачевность своего положения.

Человек впервые в своей жизни-коробке плачет, говорит «мама», просит шоколадных конфет, дерётся с дворовыми мальчишками, назвавшего его трусом или слабым; идёт в школу на первый звонок с букетом фиалок; подглядывает в раздевалку для девочек перед уроком физкультуры; целуется на спор в щёчку; бегает от разъярённого дворника, измазанный едкой сажей от сожженной автопокрышки; пробует папиросу в тёмном переулке; целует соседскую девушку в своём подъезде; не мог спать из-за неразделённой любви к Маше, лучшей, самой «классной» в школе: смотрит украденный у взрослых видеофильм-«клубничку»; напивается до беспамятства палёной водкой у друга на даче; делит постель с проституткой в день совершеннолетия; ловит кайф свободы в университетские годы – и неважно, что не помнит, как закончился школьный выпускной, — женится на одногруппнице; радуется достойной работе со сверхурочными; волнуется, когда вышагивает километры перед кабинетами роддома; кричит, когда жена требует сменить подгузник дочери; ёрзает от нетерпения, когда стриптизёрша в ночном клубе подходит и протягивает холёные руки; хватается за голову, когда слышит ругань соседки по лестничной клетке; шатается, когда уходит из кабинета директора под эхо слова «уволен!»; дерёт дочери уши, кода она приходит домой слишком поздно; не может встать, когда его сковывает боль, и он ускользает в машине скорой помощи с аппендицитом; кусает ногти, когда оформляет налоговую декларацию своей фирмы; идёт знакомиться с избранником своей дочери в ресторан; застаёт жену с любовником; разводится; теряет половину имущества; спивается; гробит деньги на шлюх и наркотики; раскаивается; помогает детям-сиротам, забыв про дочь; чувствует одиночество в кругу старых приятелей в своём доме у набережной; встречается с дочерью, которая беременна от третьего мужа; схватывает радикулит; садится в коляску; ищет забвенье в книгах; испытывает инсульт, ещё один – и умирает на старом диване, а рядом никого, ни души, кроме ветхой иконы у окна.

Жестокая болезнь эта, жизнь…

А может всё будет не так?

Вырастит прекрасным человеком, будет жить в счастье, в милой заботе, радуясь каждому мигу, будет любить и будет любим и избранной, и детьми, и друзьями, будет смотреть на закат с бокалом молочного коктейля и будет улыбаться, никогда не бояться решать проблемы и суметь уйти достойно из жизни. Радоваться всегда…

Так почему же так коротко расписать эту фреску случается?

Не как первая история, такая длинная и не столь приглядная?..

Потому что искреннее, добрее и ценнее то, что не требует большего, чтобы ценить меньшее. Не требует дерзить всему и себе, не требует горького, а любит возможное, возможное Лучшее.

И никогда, ни в коему разе или миге не станет называть жизнь «болезнью».

(С) Рудди, 12.07.08

Смертник не мечтает о жизни.

Все его мысли брошены на осмотр смерти, её глубин, которые мучают его до самого конца... или нового начала. Не стоит думать о том, что перед глазами сидящего на электрическом стуле мелькает вся его жизнь от первых дней — это неправда.

И улыбается он совсем не тому.

Он улыбается, насмехается над теми, кто сидит перед ним на своих стульях. Хоть и не подключены к току эти "подносы" на четырёх ножках...

Над чем смеётся смертник? Он видит в глазах своих палачей гордыню, презрение, ненависть и котлован страха. Это забавляет, поверьте. Очень забавляет зрелище, насколько эти худосочные потребители жизни зависят сейчас от него, готового принять Избавительницу Смерть в своё лоно. В свою голову, что опутана проводами и к которой прицепили железный обруч.

Палачам кажется определённо, наивно и предсказуемо, что если он улыбается, то от раскаяния, что мотает головой, то в покаянии перед священником, потеющим по правую руку от стула-мучителя.

Глупость им кажется — и ничто более. Ничто стоящего хоть волосок с его головы.

Смертник улыбается потому, что совершает сладкое "преступление" — убивает его же палачей оружем равнодушия и полной отчуждённости; мотает головой, чтобы отогнать мух, то есть слова жалкого недомерка с Библией в руках.

А смеётся...

А смеётся перед мигом, когда рука ратующего за справедливость поднимает рычаг, не потому, что верит в прощение Бога. Не потому...

Он смеётся в честь прихода смерти.

В честь недоношенных кладбищенских крыс, которые сожрут его тело, в честь вздохов облегчения и боли дураков за стеклом, в честь хозяйки туманов, к которое пройдёт душа и растворится в призрачной дымке.

Страшно умирать? Ни к псу не страшно, если веришь, если мечтаешь, что смерть есть только начало.

И уж как не смертнику не знать, что смерть, властительница дум его, придёт, возьмёт его за руку, растворит в себе и слепит что-то новое. Не важно какое новое — смертник не мечтает.

Он подготовится... Просто подготовится к очередному или концу, или началу.

Он подготовится.

(С) Рудди, 15.07.08