Наш герой всем существом стремится к уединению и в идеале — полному исключению контактов с людьми. Живыми уж точно. Мертвых он еще худо-бедно терпит, потому что у него есть одно, но очень серьезное отклонение — он некрофил. Его привлекают только мертвые девушки. А живые… ну, они слишком живые, а это неприемлемо.

Движимый противоестественной страстью юноша устраивается охранником в больницу. Там, в морге, он частенько находит то, что ищет — женские трупы. Распорядок он знает, все коридоры и входы у него под контролем, бояться нечего. Ухватил удачу за хвост. Все бы ничего, но в дело вмешивается проклятый человеческий фактор. Женщина. Живая. Главврач родильного отделения. Она совсем не мизантропична, но тоже имеет крайне специфическое пристрастие. Такое, что повергает в ужас даже безымянного мизантропа. Как-то ночью, спустившись в морг, он застает ее за поеданием трупа младенца.

Увиденное шокирует мизантропа, но зато женщина оказывается на высоте. Поняв, что бояться разоблачения со стороны безымянного героя не стоит, она проявляет к нему недюжинный, чисто женский интерес. Ведь мизантроп-некрофил принимает ее, доктора-каннибала, такой, какая она есть. Не осуждая и не пытаясь сдать в руки властей. Ему ли не понять, каково это, быть изгоем. Симпатия женщины быстро перестает в большое и светлое чувство к некрофилу, а тому остается лишь отбиваться от нахрапистой докторши, решившей опутать его священными узами брака. Еще бы — встреча таких одиночеств это точно судьба. Хорошего человека и так-то трудно найти, а уж если ты каннибал, то дело вообще швах. Такой шанс упускать нельзя, понимает ушлая докторша.

Собственно, сюжет романа и крутится вокруг попыток мизантропа остаться собой и не поддаться напору живой женщины. Он хочет быть только с мертвыми. Они не дышат, не пытаются на себе женить, не берут кредиты и не живут омерзительно скучной жизнью респектабельного представителя среднего класса.

В романе немало иронии по поводу бессмысленности такой жизни. Герою она чужда, потому что он, в отличие от зомби из среднего класса, смысл собственной жизни четко понимает. И смысл этот даже не в том, чтобы добраться до трупа смазливой чирлидерши, а остаться вне социума, вне социального контекста. Быть никем и не быть с живыми. Труп же чирлидерши лишь средство утолить физиологические потребности.

Докторша-каннибал проявляет большую изобретательность, чтобы затянуть его в круговорот обычной жизни, сделать нормисом. И кое-что ей удается, женская хитрость творит чудеса. Особенно когда ей противостоит неопытный аутсайдер, который на людях не всегда с дрожью в руках справляется.

Таким образом, роман этот не про шок-контент (хотя он тут есть), а об упорной борьбе за свое «Я». Кто победит, природное социальное начало или добровольное стремление к изоляции — вопрос непростой и раскрывается до конца он только в финале. Герой поначалу дает слабину, но потом зарекается сдаваться обществу и держится выбранной позиции. Но все равно постоянно колеблется. Женщина-каннибал, несмотря на стойкое сопротивление, не опускает рук. Берет измором, хитрит, давит на жалость и атрофированные половые и социальные инстинкты.

Чендлер Моррисон держит читателя в тонусе до конца, на протяжении всего повествования дразня интригой непростых отношений, исход которых отнюдь не ясен и с учетом того, что мы о них знаем, обещает стать весьма драматичным. А возможно, даже кровавым. Но предугадать мы этого не можем. Интрига здесь действительно хороша, и предсказуемости нет и в помине.

Как нет, в общем, пресловутого Танатоса и Эроса с их вечной диалектикой. То есть они, конечно, есть, но скорее как побочный продукт непростых обстоятельств, взявших в осаду человека-мизантропа. Он здесь главный, его внутренний мир, а два вечных начала идут побоку. Неактуальна их мышиная возня для нашего героя. Для него имеют значение только личные границы, на которые так или иначе покушается весь треклятый мир.

То, что он такой, не его вина, а его беда. При этом особого сочувствия наш герой, надо сказать, не вызывает, но сопереживания вполне достоин. Хотя искушение встать на сторону женщины-доктора тоже велико, и многие даже бороться с ним не станут. Непростая эта штука — моральный выбор. Даже для обычного человека. А уж когда некрофил невольно противостоит каннибалу и подавно… поди разберись, кто из них достойнее. Нет, к такому нас жизнь не готовила.

Рассказы Чендлера Моррисона о том же самом, что и роман. Автор он изобретательный и может поведать о том, каково это, быть мертвым внутри чертовой дюжиной разных способов. От незамысловатых бытовых сюжетов до изощренной декадентской психоделики.

«На полпути от крика к плачу» история почти что о Джекиле и Хайде. Роль Джекила выпала недалекой девушке из Кентукки, неудачно вышедшей замуж по залету. Вторая личность у нее всегда высвобождается после обильных возлияний, и на пути этого Хайда лучше не вставать.

«Не волнуйся, я здоров» — небольшая зарисовка, представляющая собой инвертированный вариант сюжета «Внутри я мертв». Отличие в том, что здесь безымянный герой стремится сойтись с как можно большим количеством живых женщин, отлично понимая, насколько сам мертв внутри. И эту смерть он сеет щедро, от всей своей мертвой души.

«Поверхностные гармонии» — самый труднодоступный для понимания рассказ сборника. Перебравший кислоты студент обнаруживает, что начал терять плоть, а заодно и рассудок. По-настоящему «Поверхностные гармонии» поймут разве что люди, сами побывавшие в бэд-трипе. Но среди скромных книгочеев таких вряд ли наберется много. Большая же часть читателей останется в недоумении от странности и бессмыслицы происходящего.

«Королева бала грезит» — социально-психологическая миниатюра о взрослении и сопутствующей этому процессу грязи.

«Костяная богиня» — еще одна психологическая драма о непростой жизни топ-модели и цене успеха, перекликающаяся с «Неоновым демоном» Николаса Виндинг Рефна.

В рассказе «Стерилизованная» пришельцы похищают придорожную проститутку и делают ее игрушкой для отпрыска богатеньких родителей. Но то, что с ней творят, лишь продолжение земных мучений, хотя и на новом, гораздо более чудовищном уровне.

Действие рассказа «Контрабанда» также происходит в научно-фантастических декорациях. Люди, помещенные пришельцами в фильтрационные лагеря, ждут очереди отправиться на планету пришельцев, потому что Земля больше не пригодна для жизни. Охрана лагеря относится к будущим эмигрантам очень недоверчиво — и тому есть веские причины. Многие рассказы Чендлера Моррисона способствуют утрате веры в человечество, как бы высокопарно это ни звучало. Однако «Контрабанда» справляется с этим наилучшим образом, доказывая несостоятельность человека как вида очень наглядно.

«Гора с плеч» описывает постапокалиптический мир, разительно отличающийся от привычных фильмов или компьютерных игр на эту тему. Горстка людей бродит по опустошенным городкам и поселкам, отчаянно пытаясь выжить. Человеческого в них с каждым днем остается все меньше. И только финал дает проблеск робкой надежды на лучшее. Но это как посмотреть. Возможно, что все и вправду потеряно.

«Рептилия» — еще одна вариация на тему мертвого внутри молодого человека, который не хочет ничего, кроме физиологического удовлетворения. Но когда наконец он встречает девушку, с которой почувствовал себя живым, парня ждет горчайшее разочарование. Уж лучше ничего не чувствовать. Уж лучше быть рептилией.

«Каллиопа. Наваждение» — психоделический рассказ, где реальность все время на грани бреда, и герой медленно спускается все ниже, ниже и ниже — на самое дно равнодушного ада. Одержимость любовью к некой условной Музе, которая, может, и была с ним недолго, а может, и нет, ведет его сквозь одну преисподнюю в другую. И как знать, что там, внизу, его ждет. Финальная смена декораций и ситуаций намекает на то, что окружающий ад далеко не первое и не последнее место остановки на этом странном пути, который может оказаться бесконечным. Получилась почти химически чистая трансценденция, напоминающая эпилептическое биение «Входа в пустоту» Гаспара Ноэ.

«Ибо мы грешны». Молодой человек, оставшись наедине с любовницей, безучастно смотрит в пустоту за окном, где падает снег. Он так заворожен зрелищем, что не может оторваться. Вот только что же он там видит?

«Геенна» рисует для нас картину ядерной зимы, объявшей Землю после апокалипсиса. Одинокий человек бродит по замерзшему Лос-Анджелесу, все яснее сознавая адскую нереальность происходящего. Но ему это нравится. В этом аду он по собственной воле.

Что можно сказать о героях Чендлера Моррисона? Почти все они мертвы внутри, а те, кто все-таки еще живы, сильно об этом жалеют, потому что фатально одиноки в окружении мертвых душ. Хорошего человека трудно найти, а живого — еще труднее.

И это самое страшное, что ждет нас на страницах рассказов этого автора. Конечно, будет еще много чего. Кровь, ужасы, равнодушие, безнадега и так далее. Но все это так или иначе неизбежное следствие, причина которого смерть человеческой души. Лишенный души человек всего лишь пустая оболочка. Иногда убивают ее, иногда убивает она. Разницы никакой. Природа это просто круговорот бесконечно пожираемой и исторгаемой обратно органики. Так все и происходит. Хэппи-энды не предусмотрены.

П.С.: Любителям мейнстрима "Ибо мы грешны" рекомендуется только на собственный страх и риск. Эти тексты для тех, кто любит поальтернативней и даже сплаттер тут скорее с приставкой -пост.

Сборник неплохо вписался бы в старую оранжевую серию АСТ, чтимую многими олдфагами. Без нарочитого эпатажа, но последовательно, Чендлер Моррисон идет против шерсти гладких и безликих коммерсантов от жанра, уходя от банальностей и избитых тропов. Произведения Моррисона не столько шокируют, сколько показывают неприглядные стороны жизни и человеческой натуры. И тому, кто к такой демонстрации не готов, лучше просто пройти мимо. Норма — понятие, как выясняется, для многих очень условное. И пугает не столько отклонение от нормы, сколько отсутствие таковой. С моралью история та же, поэтому будьте осторожны. Здесь найдется чему ужаснуться.

Сокращенная версия рецензии в сентябрьском номере журнала Даркер за 2024 год

Рецензия в базе Фантлаба

В «Земле монстров» Нейтан Баллингруд работает с обычным человеком в очень необычных обстоятельствах. С официанткой, автомехаником, посудомойщиком, строительным подрядчиком. Человеком приземленным и простым. Это важно. Это позволит построить прочный мост в такое зыбкое нереалье, какого не видел, пожалуй, ни один ходульный байронический романтик со всеми его придушенными вздохами из глубины.

Прием, используемый Баллингрудом несложен. Но, как и всякий простой прием в исполнении мастера, он потрясает наблюдателя. Баллингруд предельно заостряет и без того драматичный, но изначально прозаический конфликт, вводя в действие необъяснимый и иррациональный фантастический элемент. Нереальное вторгается в разваливающийся обывательский быт, как гром среди ясного неба. На фоне обыденной житейской драмы внезапно рождается и заполняет все вокруг чудовищный и необъяснимый гротеск абсурда. А страшное, в заданных таким причудливым способом условиях, делает человеческую жизнь невыносимый, повисая на и без того измученных людях мертвым грузом, сковывающим по рукам и ногам.

И кстати, о страшном. Страшного в «Земле монстров» меньше, чем странного, иногда намного. Крен в weird fiction преобладает. И все же, без леденящего хоррора эти рассказы были бы невозможны. Именно хоррор наполняет их жизнью.

В «Куда глаза глядят» мать-одиночка, работающая официанткой в ночную смену, встречает чуткого и надежного мужчину, который дарит ей призрачную надежду на нормальную жизнь. Однако, с незнакомцем все не так просто. Он кое-что украл у одного парня. Что-то очень необычное, чего ей лучше не видеть ради блага дочери. Здесь впервые возникает мотив безотцовщины, который в том или ином виде лежит в основе доброй половины рассказов сборника.

Один из нескольких монстров, которые взаправду обитают в этой земле, поджидает читателя в «Диком Акре». Появится он из ниоткуда и сразу же исчезнет, нагнав немало ужаса. Увиденное испортит жизнь владельцу маленькой строительной фирмы, придав ей уверенное направление под откос, изменить которое герой будет пытаться на протяжении всего рассказа, сражаясь с кошмарными воспоминаниями и подступающим банкротством. Ужас великолепен, но скоротечен и его непростительно мало. Чего не скажешь о делах денежных. Вот их с избытком. Тогда как в хорошем рассказе ужасов должно быть наоборот. Или хотя бы поровну. В «Акре» на лицо вопиющее неравенство между этим двумя составляющими. В итоге замах на рубль, а удар – на копейку. Разжалобить получилось, напугать – нет.

Проблема безотцовщины вновь возникает в «S.S.», где на ее фоне Баллингруд сталкивает два мира: реальный, с борьбой за хлеб насущный, и его темную изнанку, где вместо хлеба кое-что другое. Подросток, чтобы прокормить себя и парализованную мать, бросает школу и идет на унизительную работу. Попутно он влюбляется в девушку из банды скинхедов и чтобы зарекомендовать себя в новой компании, должен совершить преступление на расовой почве. В «S.S.» Баллингруду хватило здравого смысла не скатывать рассказ в левую агитку и это дало хороший результат. В сравнении с ужасом жизни с сумасшедшей матерью национальные противоречия американского социума выглядят надуманными и не столь важными, как принято об этом трубить в наше непростое время. Поэтому вместо унылой политкорректной проповеди, которую поначалу можно заподозрить в рассказе, мы получаем жуткую и жестокую историю с открытым финалом, который на самом деле ясен, потому что решимости ее главному герою не занимать.

«Расщелина», написанная вместе с Дэйлом Бейли, имеет все задатки прекрасного лавкрафтианского хоррора. Увы, но у Баллингруда были другие планы, и рассказ оборвался на полуслове, будто недоделанное домашнее задание. Участники антарктической экспедиции натыкаются на огромную расщелину во льдах, внутри которой высечены циклопические ступени, ведущие в бездну (Лавкрафт нервно дернулся в своем склепе). Однако ученые изранены и истощены. Нужно торопиться на базу, иначе им грозит гибель. Возможно, они вернутся к расщелине позже. Если не найдется дел поважнее. Дел вроде не нашлось, но и писательского желания закончить начатое тоже. И это очень печалит. Рассказ мог бы стать украшением сборника, а стал чем-то вроде фиги в кармане.

В «Чудовищах небес» у супружеской пары похищают маленького сына и это рушит их и без того шаткие отношения. А вокруг творится что-то невероятное: с небес падают странные ангело- или демоноподобные существа. Одно из таких созданий попадает к супругам и становится им кем-то вроде пропавшего сына. При чтении этой истории вспоминается расхожее во время оно словосочетание «магический реализм». «Чудовищам» оно подходит как нельзя лучше. В рассказе психологически выверен каждый поступок и каждая эмоция персонажей. Им хочется сопереживать и верить, что у них все наладится. Возможно, так и будет. Лазейка для этого оставлена.

Когда утративший бдительность от передозировки магического реализма читатель больше не ждет ничего особенного, на него негаданно сваливается «Выгорание» — лучший хоррор-рассказ сборника. Это настоящий шедевр вампирского хоррора. В подвале дома где двое маленьких братьев живут со своей одинокой мамой поселяется вампир и начинает обращать старшего из братьев. Мальчик заключил с упырем договор: тот должен выпить досуха очередного маминого приятеля, в обмен на приглашение в дом, в котором вампир нуждается. Вампир, однако, не так прост и ведет свою игру. И снова отцовская фигура, а вернее ее отсутствие, как мощнейшая пружина толкает сюжет к ошеломительной развязке.

«Озерные чудовища Северной Америки» один из двух рассказов, написанный с точки зрения отца, который отсутствовал слишком долго и упустил слишком многое. Вышедший из тюрьмы мужчина возвращается к жене и дочери-подростку, которую он совсем не знает. А неподалеку на берег озера выбрасывает тушу огромного озерного монстра, напоминающего динозавра. Инвертированная тема безотцовщины здесь работает на раскрытие конфликта отцов и детей. Девочка-подросток для отца загадка не меньшая, чем дохлый динозавр, а может даже большая. Потому что как поступить с тушей, он знает, а как понять дочь — нет. Впрочем, туша тоже преподнесет ему сюрприз.

«Остановка в пути» вторая вариация на тему отцов и детей, но гораздо более проникновенная и печальная. Одинокий бездомный бросил свою дочь двадцать три года назад. Жилье он потерял, когда ураган разрушил Новый Орлеан и с тех пор призрак города поселился в нем, лишив рассудка. Теперь он спит в старом сломанном такси, преследуемый новоорлеанскими улицами и захлестывающими их потоками воды, пробившими в его сердце страшную дыру. Но вот судьба дает ему шанс – пастор одной из городских церквей находит адрес и телефон его дочери. Мучимый сомнениями, мужчина никак не решается ей позвонить, вместо этого пускаясь во все тяжкие. Чистый магический реализм, сотканный из фантомных болей и воспоминаний самого Баллингруда о погубленном ураганом Новом Орлеане.

Последний рассказ сборника «Хороший муж» спорит за звание лучшего с «Выгоранием». Любящий муж всеми силами пытается содержать в сохранности живой труп покончившей с собой жены. Женщине требуется время, чтобы смириться со смертью и принять ее, а муж к этому совсем не готов и будет ей мешать, не останавливаясь ни перед чем. Читателя ждут ужас тщательно смакуемого погружения в посмертие, тихое шуршание раскапываемой земли, и то, что в ней обитает.

Рассказы «Земли монстров» это сложное, густо пересыпанное рафинированными метафорами кружево из слов и образов, причудливо сочлененных в самых непредставимых сочетаниях. Перу Баллингруда подвластно все: ослепительное сияние эфира, такой же ослепительный мрак бездонных небес и таинственный шепот ночных лесов. Пытаясь выловить из воды отражение Луны, вы лишь вычерпаете до дна озеро, где она прячется. Но попробуйте объяснить это Баллингруду, который у вас на глазах достает ее из воды с виртуозностью фокусника. Это писатель атмосферы, нечеловечески прекрасной и чуждой всему живому, но легко с ним сосуществующей. Он напоминает Джеймса Балларда, решившего писать ужасы. Будучи блестящим стилистом, Баллингруд делает фантастикой все, к чему прикасается. Каждый миг у него это произведение искусства, запечатленное в словах, хрупких и ненадежных.

И в этой способности кроется его главный недостаток. Он слишком увлекается. Там, где достаточно набросать окружающий ландшафт несколькими дежурными штрихами, он пишет замысловатые полотна. В некоторых случаях сюжет из-за этого страдает, а в некоторых вообще становится ненужным. И нельзя сказать, что это плохо. Это просто особенность стиля. Простителен этот недостаток или нет, читатель должен решить сам, прочувствовав витиеватую живопись из слов, и поняв, нравится она ему или нет. Оправдывать или ругать за нее писателя бессмысленно. Нейтан Баллингруд не нуждается в оправданиях. Он нуждается в чутком читателе, ищущем столь же чуткого писателя.

Странная проза «Земли монстров» это не только и не совсем ужасы. Она, в общем-то, о другом. При желании Баллингруд может напугать читателя до дрожи, но страх для его прозы не самоцель. Она о чем-то далеком и столь же недостижимо близком, что приходит в человеческую жизнь без приглашения, и чему страх лишь посредник.

Странное фэнтези в необычных хоррор-декорациях в исполнении Нейтана Баллингруда стоит на двух Б — Безысходности и Беспощадности. Именно с этими двумя Левиафанами придется иметь дело читателю, который рискнет пересечь адское пограничье «Ран». Они как Сцилла и Харибда, проскочить между которыми дано не каждому. Многие будут раздавлены их непомерными громадами, словно гигантскими жерновами. И как в таких случаях положено – будут плеваться. Долго и старательно. Ибо есть от чего — в своих фантазиях Баллингруд заходит далеко. Хотя, все же не дальше некоторых пределов, которые положил сам себе. Это в своем роде gore fantasy, но старательно причесанное и приправленное солидной щепоткой Баркера, под которого Баллингруд неплохо сработал. Сходство между ними очевидно. «Раны» напоминают одновременно «Книги крови», «Сотканный Мир» и чуть-чуть Имаджику».

Баллингруд самозабвенно упивается грехами неприкаянных ангелов с наслаждением, ничуть не меньшим, чем сам Клайв. Ему это по нраву и толк в ангельских грехах он знает. Нет смысла писать о магии, если в нее не веришь. Баллингруд верит, как верил когда-то Баркер. У «Ран» почти те же самые вкус и послевкусие: сладкое к сладкому. И все это со знакомой ноткой дымящихся потрохов, хлещущей фонтанами крови и влекущего запретного плода, который бесконечно сладок. Сладкое к сладкому. В общем, если любите Баркера — вам сюда. На него это действительно похоже.

Там же, где Баллингруд пытается убрать Баркера в стол и говорить собственным голосом, он звучит совсем иначе. Наиболее заметно это в «Чреве», где бал правят те самые два Б – Безысходность и Беспощадность и почти не слышны чужие интонации. Ад приходит в городской квартал и медленно преобразует плоть его обитателей на свой адский манер. А посреди творящегося Хаоса одинокий старик разыскивает свою сбежавшую собаку, единственную близкую душу, которая у него осталась. Плод «Чрева» не сладок, а горек как пепел, и чтобы съесть его, не отравившись, надо постараться.

Депрессивный «Сатанист» производит схожее впечатление. Магические опыты отца оставляют дочь наедине с одним из низших адских существ, которое он по ошибке вызвал на землю, вместо ее умершей матери. Дочь пытается завершить ритуал, но у нее не получается. Ничего хорошего для обитателей маленького городка это не сулит, но зато все будут при деле.

Худший рассказ сборника — «Черепушка». На фоне прочих вещей цикла «Черепушка» выглядит странно и неуместно. На детскую тему, но со взрослыми подробностями, он не имеет ничего общего с остальными пятью и на их фоне вызывает недоумение, словно нелюбимый приемыш в большой и дружной семье. Что-то от Геймана, что-то даже от Брэдбери и много от самого Баллингруда. В единый оркестр эти трое не складываются, потому что Баллингруд не совместим ни с Гейманом, ни тем более с Брэдбери, и на выходе получаем сумбур вместо музыки. Захватившие маленький городок упыри семьдесят лет подряд устраивают ярмарку, которая кончается загонной охотой на маленьких детей. Звучит многообещающе, но на деле рассказ неоправданно затянут, перегружен деталями, важными, но ненужными и не имеет внятного финала. То есть, финал-то есть, но от него ни жарко, ни холодно. Вдобавок, чтобы до него добраться, придется мучительно продираться через путаные экскурсы в прошлое, бросающие в скуку, а не в дрожь.

«Атлас Ада» формально полноценный рассказ, но в действительности скорее введение, нужное для понимания некоторых ключевых моментов мира «Ран». Особой необходимости связывать таким образом концы с концами не было, но автор решил, что она есть. Цикл от этого не пострадал, а читатель получил еще одну мрачную историю, хотя сказать определенно, что она удалась на славу нельзя – «Атлас» больше обманывает читательские надежды, нежели оправдывает. Тем не менее, несколько темных (в хорошем, с точки зрения любителя хоррора, смысле этого слова) моментов, ради которых его стоит почитать, там найдется.

Первая из двух несомненных удач сборника – «Зримая скверна». История о бармене, к которому попадает чужой сотовый телефон. Некто или нечто шлет на этот телефон жуткие фото и видео пыток. Подчиняясь законам жанра, бармен не идет в полицию, решив самостоятельно выяснить, что происходит. Стоит ли говорить, что это была плохая идея? Рассказ отличает нетривиальный замысел и мастерское его воплощение, а также неожиданная, но закономерная развязка. Демоны-то страшны, спору нет, но люди интереснее. Живые, с неподдельными эмоциями, страстями и отчаянными метаниями. Здесь страшное, сочетаясь с обыденно-человеческим, рождает нечто воистину особенное. А читателю посчастливится присутствовать при родах.

«Стол мясника» вторая удача «Ран». Драматургия «Стола» почти шекспировская. Это сплаттер-панк восемнадцатого века, где юноша и девушка из недружественных сатанистких сект влюблены друг в друга и хотят быть вместе. Их союзу противится весь мир, но для истинной любви преград, как известно, нет. Герои на пиратских кораблях плывут к границе ада, чтобы устроить пир с главою падших ангелов и после пожениться с его нечестивого благословения. Детали тоже очаровательны: каннибализм, беспощадные ангелы смерти, куча отвратительных подонков и горы, горы кровавой требухи — все по канонам сплаттера. Пощады не ждите, каждый получит по заслугам. Ад давно опустел. Все демоны здесь.

Первое свое путешествие на край ночи Дэн Симмонс совершил в «Песни Кали». Потом были и другие, более масштабные и впечатляющие экспедиции в эти мрачные края, но как писатель впервые он раскрылся именно здесь. Калькуттский вояж стал его пропуском в литературу.

Дни отличаются один от другого, только ночью всегда одинаково темно. Однако бывают места, где ночь царит даже днем. Такие места очень далеки, они отделены не только расстоянием, но и незримой разницей во времени, измеряющейся многими столетиями. И это отнюдь не преувеличение, а данность, которую ощущает человек цивилизации, очутившись за пределами маленькой обжитой ойкумены, к которой привык. В тех краях нет детства, сострадания, надежды. Нет ничего, что оправдывает их существование. Это места, исполненные зла и звериной борьбы за выживание. Калькутта, куда попадает Роберт Лузак, именно такое место.

Роберт совершенно не готов к тому, что его ждет. Он простодушно надеется, что Амрита, его жена-индуска, поможет ему избежать возможных проблем и недоразумений. С собой они берут и шестимесячную дочку Викторию. В Калькутте Лузак должен получить для публикации в Америке рукопись поэмы М. Даса, одного из учеников Рабиндраната Тагора. Дас пропал восемь лет назад и с той поры его никто не видел, поэтому новая поэма обещает стать большим событием в литературных кругах. Лузак понимает — такой шанс упускать нельзя. Перед поездкой старый редактор журнала, где трудится Роберт, предупреждает того, что Калькутта проклятое и нечистое место и лучше туда не соваться. Тем более, с женой и маленькими ребенком. Однако, Роберт — человек образованный и предрассудки ему чужды.

Но первый же вечер в Калькутте полностью выбил журналиста из колеи. И причинами тому стали не суматоха и восточное столпотворение огромного индийского города. С самого начала визита все идет не так, как планировалось. Вокруг Лузака и его семьи крутятся какие-то темные личности с непонятными намерениями. Дело в том, что Дас был связан с очень опасной сектой поклонников богини Кали — капаликами. Это делает любые попытки хоть что-нибудь о нем разузнать очень рискованными. Дальнейшее только еще больше все запутывает. События вокруг рукописи и личности самого Даса, принимают все более странный и пугающий оборот. Роберт, поначалу подозревавший в происходящем банальное мошенничество, вскоре осознает, что стал пешкой в куда более изощренной и страшной партии с очень многими неизвестными. Мало того, на кону уже не просто неизданная поэма, а жизнь самого журналиста и его близких, которым грозит смертельная опасность.

Каждый сделанный шаг ставит перед читателем и персонажем новые вопросы. Каждое принятое и тщательно взвешенное Лузаком решение на поверку оказывается опрометчивым. Симмонс уклоняется от однозначных ответов, и простая на первый взгляд детективная схема перетекает в запутанный квест. Буквально — поди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что. Происходит именно то, чего происходить не должно, потому что такого попросту не может быть. Кто-то, а может быть Что-то, водит читателя и Роберта за нос по извилистому лабиринту сюжетных тупиков с интригой, не имеющий объяснения. Поэтому читателю многое придется додумывать самому. Кое-что станет яснее post factum, а что-то так и останется тайной, мрачной и тягостной.

Любителям простых и ясных объяснений роман вряд ли понравится. Предложенная Симмонсом головоломка не имеет решения. Невозможно понять, что это все-таки было. Но чтобы это ни было, оно случилось. Может быть Роберт действительно видел нечто, а может его просто опоили сильным наркотиком, вызвавшим галлюцинации. Может быть мертвый поэт М. Дас, действительно вернулся к жизни. А может то был просто прокаженный. Сплошные «может быть». В Калькутте возможно все, такое уж это место. Здесь водятся тигры.

Мучимый отчаянием и чувством вины, Роберт на грани безумия бродит по пустырям и непередаваемо отвратительным трущобам ночной Калькутты. До этого он думал, что видел ее подлинное нутро, но то был лишь фасад. Теперь же, содрогаясь от омерзения, он погружается на истинное дно. Ночные шатания Лузака по городу одна из самых ярких и врезающихся в память сцен романа, которая заставляет вспомнить Гаспара Ноэ и жуткие посмертные странствия героя его «Входа в Пустоту». Роберт видит и переживает почти то же самое. Он, живой, попадает в посмертие и скитается, как неприкаянная тень, ищущая нового воплощения. Стоило послушать своего старого редактора и не брать туда жену и дочь. Увы, слишком поздно. Слишком поздно он понял, что Калькутта это ад. Эпоха Кали, которую возвестила посмертная поэма Даса, еще одно повторение уже пройденных когда-то темных веков человечества, начнется именно отсюда. Отсюда Песнь Кали огласит весь мир. Жизнь циклична, так же как и история. Все идет по кругу, повторяясь на каждом следующем обороте колеса Сансары.

У Лузака остается только призрачная надежда, а потом умирает и она. Его жизнь кончена и цепляться больше не за что. Возвращение в Америку ничего не изменит. Но время, как ни странно, лечит. Медленно, но верно. И Роберт осознает – надежда есть всегда, даже тогда, когда все потеряно. Песнь Кали звучит над миром в полный голос, но есть и другие песни и, кажется, он слышит их в своей душе. Зло неискоренимо, но сдаваться ему нельзя. Таков главный урок, который преподаст читателю эта книга.

Калифорния тот еще ад. И дело тут не только в испепеляющей жаре и иссушающем ветре из Мексики. Это полбеды. Гораздо хуже, что благодатная The Land of Fruits and Nuts, как ее называли на сленге, со времен хипповского бума магнитом притягивала безумцев и сомнительных бунтарей всех мастей. Таков уж был ее неофициальный контркультурный статус в Америке 70-х, 80-х и 90-х. Обманчиво благоприятный климат, очень либеральные (даже по американским меркам) нравы и доступность наркотиков (рядом Мексика) делали штат настоящей Землей Обетованной для психов.

Чего в этом образе страны чокнутых больше – вымысла или реальности — сказать трудно. Первое часто подменяет второе, а второе бездумно копирует первое. Однако, так или иначе, но стереотип сложился и дал Америке один из ее стойких мифов. Калифорния — место опасное и сумасшедших там хоть отбавляй.

Впрочем, нормальных людей всегда и везде больше, даже в Калифорнии. Семья Маркхэмов как раз их числа. Дэн держит книжный магазинчик, его жена Ева — домохозяйка, их сын Эдди увлекается фильмами ужасов. Жизнь Маркхэмов далека от идиллии. Магазин приносит мало денег, а отношения Дэна и Евы переживают не лучшие времена. Добавляет проблем и Эдди с его переходным возрастом. В общем — обычная жизнь обычных людей.

Трудностей хватает, но у кого их нет? Если немного постараться, все можно исправить. Так рассуждает Дэн, когда в один прекрасный жаркий день работает у себя во дворе. И вот тут-то настоящие трудности и начинаются. Ему приходит письмо от девушки по имени Джуд, с которой Дэн расстался много лет назад. Письмо очень его пугает, потому что Джуд вскоре покончила с собой и написать могла разве что с того света. Незадолго до разрыва с Дэном она ушла в сатанистскую секту и пыталась втянуть туда и его. Дэн отказался, и это стало концом их отношений и началом ее безумия. Секта, куда она вступила, планировала серию терактов и об этом узнала полиция. Последовала облава, но Джуд не стала сдаваться, и, облившись бензином, сожгла себя. Да уж, Калифорния — она такая. Магнит для психов. Дэн утирает ледяной пот со лба и решает что это, возможно, сон.

Но сон оказывается явью. Когда Дэн по делам уезжает в магазин, Джуд является к Мархэмам домой и объясняет потрясенной Еве, что хочет его вернуть. А затем ненадолго уходит, чтоб через некоторое время вернуться. А пока, коротая досуг, она заигрывает с сыном Дэна и убивает попадающихся на пути случайных людей.

«Калифорнийская готика» это роман одного дня. Как по продолжительности действия, так и по времени, требующемся на его прочтение. За это краткое время на глазах у потрясенного Дэна оживает то, что он давно похоронил. Оживает буквально, физически. Из звуков улицы, порывов ветра, скрипа догнивающих на автомобильной свалке колымаг рождается неумолимый, лишенный души ревенант. Призрак из плоти и крови, идущий забрать то, что считает своим. Дэн пытается понять, что она такое, однако вместо ответов получает новые вопросы. Так продолжается, пока фантомы из воспоминаний Дэна не обретают телесность в один ошеломительно страшный миг, чтобы в кошмарный, на грани психоделики, момент катарсиса открыть главному герою тайну возвращения Джуд из небытия.

Нарратив романа выполнен в постмодернистской повествовательной технике с подобием сценарных врезок из гипотетических фильмов ужасов, которые могли быть сняты параллельно ему и отчасти на его основе. Будучи не только писателем, но и профессиональным сценаристом, Деннис Этчисон использовал необычные для стандартного литературного текста сценарные и сценографические приемы раскрытия сюжета и характеров персонажей, прививая элементы экспериментального нарратива в тело традиционного романа. Так, многие важные события и сцены читатель видит сквозь объектив любительской кинокамеры, с которой забавляется сын Дэна, пытающийся снимать кино. В мысли и диалоги персонажей неожиданно и метко вплетаются реплики из работающего на фоне телевизора, искажающие смысл слов и придающие происходящему странную и пугающую двусмысленность телеспектакля. До разрушения четвертой стены дело не дошло, но с деконструкцией сюжета автор поигрался вволю.

Отдельного упоминания стоят скриммеры. В том, как они используются в книге, чувствуется рука профессионала. Будьте готовы подскочить от неожиданности не раз и не два. Каждый стук и шорох ветра, каждый скрип сухого дерева раздастся в нужный, идеально подобранный момент.

Результатом стал специфический текст, который читатель воспринимает, а точнее смотрит как кино, потому что это оно, в сущности, и есть. Снятое (на самом деле, конечно, написанное) с использованием отлично знакомых любому заядлому зрителю фильмов ужасов режиссерских и операторских приемов оживления и нагнетания страха. Матерого любителя хоррора не удивишь даже самыми дикими выдумками и сюжетными коллизиями, но фильм ужасов, замаскированный под книгу, это действительно нечто. Пусть и не мифический единорог, но все же, весьма необычный зверь, удача повстречать которого выпадает читателю нечасто.