Хороша была первая половина рассказа – о самом восхождении. Но когда на вершине покорители вдруг стали в позы и велеречиво принялись излагать сентенции о рыбе, которая стремится заполнить океаны икрой, и о человечестве, которое жадно вглядывается в просторы галактик... Дико коробит и достоверность убило мгновенно. И ещё этот финальный финт с письменами. С одной стороны, остроумно, а с другой: конечно же, любые разумные существа, даже из хрусталя и дышащие огнём, непременно распишутся «Здесь был Вася» на долгую, так сказать, память. А на юмор никак не тянет, учитывая предшествующие высокие разглагольствования. Ну, не знаю...

Вы прилетели на незнакомую планету. И так вид этой планеты из космоса вам так понравился, что вы решили спускаться отдельно от родного звездолёта, а он пусть сам, на парашютах. Не буду это комментировать.

А дальше традиционно: звездолёт унесло ветром, надо искать, колючки протыкают скафандр и так далее. Вокруг непознанный чужой мир, сплошные загадки. А потом один из героев ударяет себя ладонью по лбу с восклицанием: «Я понял!». И подробно и монотонно излагает миллионолетнюю историю местных биоценозов, а другой персонаж глядит ему в рот и задаёт наводящие вопросы. Всё, загадки разгаданы. Рассказ-идея, написанный исключительно ради этого пространного заключительного словоизвержения, всё остальное служит лишь кривой подпоркой. Да была бы хоть действительно идея – ладно, а то так, пшик, вымученная искусственная придумка.

Собственно, нет особого смысла плеваться именно в Де-Спиллера, ведь несть им числа, таким рассказикам. И было, и есть, и будет...

Индийский туристический космоплан где-то у чёрта на куличках попадает в плен к туземцам-электрофагам, которые сажают пассажиров в прозрачные кувшины с целью дальнейшего использования человечьих мозгов «для обогащения своих информационных сундуков». Но хитрые люди употребляют утиный биостимулятор, чтобы больше есть и больше гадить, в результате чего все атомы в их телах заменяются на новые. А поскольку электрофаги могут регистрировать только старые атомы, то, когда люди незаметно сбегут, захватчики так и останутся стеречь кувшины, полные... гм... субстанции из старых атомов. Такие вот космические приключения.

Имеет место ещё научная часть, вроде бы объясняющая, каким образом многострадальных индийцев из пояса астероидов занесло неведомо куда. Там про «особые области пространства», которые «одним концом погружены в ядро квазара, другим же объемлют коллапсирующую звезду». Квазаров в Солнечной системе вроде бы нет, так что не понял, о чём мне, собственно, поведали.

Перлов по тексту рассыпано немерено. Космоплан по пути к Юпитеру попадает в астероидный пояс, потому что (!) стартовал из Мадраса. Специфика мадрасского запуска даже имеет название: «Краевой эффект!» – принято выражаться так». Кроме туристов, на борту сорок тонн биостимулятора, «позарез необходимого уткам, откармливаемым на Титане». Пилот кладёт «курс корабля на траверз, означенный личной программой суперкосмического класса». А чтобы не проспал важного, «спокойный и привычный анабиоз полета был прерван ударом электрошока, от чего Андрей мгновенно пришел в состояние полной рабочей готовности». Всё это только первые полторы страницы, а с дальнейшим даже рекомендую ознакомиться – будет забавно. Давно (после творчества В.Щербакова) мне такого забористого коктейля не попадалось.

Бизнес: вылавливаем из околоземного пространства метеориты (они там повсюду) и прессуем в брикеты. За брикетами летает с Земли автоматический сборщик урожая, который, сволочь, чуть ли не чиркает по поверхности Луны (это «оптимальная орбита», если что). Чтобы не чиркал и не нервировал, лунная компания снаряжает спутник-убийцу.

Параллельно: мальчик мечтает о космосе. Отец, служитель космодрома, думает: ладно, пусть полетает денька три, – и сажает сынишку в тот самый сборщик брикетов, предварительно выкинув балласт (балласт на ракете – это прелестно. Для остойчивости, наверное. Или его сбрасывают в случае опасного снижения, чтобы ракета снова взмыла на орбиту). Воздух, тепло, прочее жизнеобеспечение? Ой, бросьте. Главное – дать ему с собой сгущёнки. И вот мальчик летает, любуется в иллюминаторы «мохнатым Солнцем», наслаждается тем, что может принимать в невесомости любые позы. Но тут спутник-убийца настигает его:

«– Трепещи, несчастный корабль! Ты вторгся в чужие владения и за это будешь уничтожен! Готовься к смерти, ибо она неотвратима».

Мальчику почти удаётся заболтать электронный мозг спутника-убийцы аргументами: «Я ещё молод, я видел так мало». Однако у мозга громадный зуб на брикетную компанию – один из её сотрудников когда-то избил его, беззащитного, железной штангой (опять эта штанга, у Михановского явно с ней были связаны какие-то рецидивирующие воспоминания). Кого другого мозг пощадил бы, но не этих. Происходит трагедия.

Извините, что так многословно, но как ещё передать волшебную атмосферу рассказа? Даже рекомендую – в качестве терапии. Прочитав, в полной мере ощутите своё интеллектуальное превосходство и нереализованный творческий потенциал.

Изобретатель с шилом в заднице придумывает способ «увеличить скорость потока времени». Нет, не путешествовать во времени, а именно «увеличить скорость потока». А придумав, «садится на стул прямо под бьющие из генератора мезонные лучи». И – о ужас! – за пятнадцать минут стареет на двадцать лет. Не сообщается, правда, а чего он, собственно, ожидал. В чём вообще был замысел эксперимента? Теперь, «насквозь пропитанный полем замедления» (от которого ещё и изжога), измождённый изобретатель страдает, пристаёт в барах к посетителям, и у тех останавливаются наручные часы.

Всё очень научно. Употребляются выражения «прерывность тяготения» и «поток квантов времени имеет равномерную скорость и плотность в каждой точке пространства». Ещё понравился пассаж про рекламу противопожарной компании (пожарники нуждаются в рекламе?) и то, что пожар гасят с помощью «патентованных средств».

Как сделать робота, способного испытывать эмоции? Элементарно: нужно, чтобы он прочитал все тома Британской энциклопедии. Под такую блестящую идею капиталисты дают профессору деньги, но робот тупит, и теперь у профессора отберут всё имущество и посадят в тюрьму. Жестокий мир чистогана.

И отныне робот любит его, как отца, и приносит бананы. Почему вдруг полюбил, с какой стати? Не задавайте идиотских вопросов. Просто любит и всё, испытывает эмоции. Теперь профессор будет безмерно богат, что хорошо, потому что его жена, метёлка старая, хочет яхту. Занавес.

Клюква-поделка про «их нравы». Художественной или какой-нибудь другой ценности не представляет.

Сочинение школьника. Написанное на задней парте во время уроков, с высунутым от усердия языком. Хаотический фарш из банальностей, шаблонов, благоглупостей: «Сила излучения – Кир знал это – резко падает с расстоянием. Робот решил пойти на хитрость. Необходимо было усыпить бдительность врага. Киру стало ясно, что внутри конуса имеется необычайно развитый управляющий мозг». Сюжет, содержание, логика? Вы о чём? Это же приключения, так в названии и указано. Наши прилетели на Проксиму Центавра, там у них были приключения, а потом они полетели назад. Что вам ещё нужно?

Школьник, к тому же, не очень хорошо учился. «Наибольшую ценность представляли предполагаемые залежи (?) компактного (?) антивещества, столь необходимого для трансгалактических экспедиций». Атмосферы на планете нет, но местные разумные конусы дышат (?) кислородом, «автоматически добывая его из минералов». Воду извлекают, «путём взрыва (?) соединяя водород с кислородом». О разнице между весом и массой школьник тоже не в курсе, разумный конус легко волочит кусок звездолёта: «В условиях /местного/ поля тяготения пятидесятиметровая секция не представляла чрезмерной тяжести». Ну и плюс мелочи: слепоту лечат током в сорок тысяч вольт, роботы (шары с щупальцами, тем не менее «наши белковые братья») оснащены «торпедами для изучения грунта», один из роботов ловко прикидывается мёртвым, причём дважды, Труффальдино этакий... Там много ещё чего, но хватит.

«Редактор прочел сочинения бывшего гимназиста и сказал, что все это очень плохо. Но бедовый гимназист и тут не смутился.

– Я и сам знаю, что плохо.

– Зачем же вы принесли свой товар?

– А почему же не принести? Ведь у вас в журнале известный процент плохих вещей есть?

– Есть.

– Так вот я решил поставлять вам этот процент.» ©

Очень похоже, Михановский в своё время творил по такой же схеме. Лопни мои глаза, что называется. Однако же этот процент исправно печатался.

Далеко не шедевр, конечно. Крайне сомнительная, на мой взгляд, ценность планеты, из-за которой весь сыр-бор. Детсадовские интриги, которые самим персонажам кажутся изощрённым макиавеллизмом. Космическо-ковбойские перестрелки, за уши притянутая схема возникновения агрессивной цивилизации травоядных (совершенно излишняя к тому же, на сюжет никакого влияния не оказывающая).

И тем не менее проглатывается всё залпом, на ура. Фолкейн, как всегда, симпатичен и находчив, Ван Рейн проницает ситуацию на десять ходов вперёд, Чи Лан и Эдзел спасут, обругают, сами полезут в пекло. Простенько и наивно? Да. Примитивно? Ну это как посмотреть. Знаете, надоедают иногда эти психологические портреты с матерью-наркоманкой и отцом-насильником. Ничего такого тут нет. Зато есть Галактика, винегрет из инопланетных рас, поиск и романтика, пусть даже и под соусом жажды прибылей. Повествование живое, бодрое, на изъяны и не обратишь внимания, если специально не вдумываться.

Старая добрая НФ. Бесхитростная, но тёплая и ламповая.

Это нечто. Корабль теряется в пространстве, потому что «одиночный электрон субсветовой скорости» разбивает «лазерный ориентатор». Теперь «разыскать Солнце среди звёзд с помощью средств астрономии не представлялось возможным». А вот лазером – да, легко, только нет теперь лазера. Ни о каких чуждых разумах не известно, тем не менее корабельный Мозг находит решение: надо лететь в направлении, где наиболее вероятна (?) встреча с «высокой цивилизацией». Антенны будут излучать в пространство универсальные (?) сигналы бедствия, вследствие чего «разумные существа несомненно догадаются, что на борту корабля находятся их собратья» и спасут. Но это долгая песня, поэтому Гг приходится лечь в анабиоз.

Он, кстати, опять один (человек) на суперзвездолёте, все остальные – белковые роботы, очень похожие на людей (ну хоть так, уже не шары с щупальцами), однако вращающие (?) антеннами на голове. С арифметикой у автора напряг: почему-то двенадцать часов равняются прожитому дню. За время анабиоза для Гг прошло девять физиологических дней, но он ломает руки, убивается, как Ярославна: «И тает жизнь, уходит без следа, как мартовская вешняя вода». А ещё звездолёт «использует попутные магнитные поля в качестве ускорителей». Магнитные, сцуко. Попутные. А ещё на звездодёте открывают кингстоны, причём не где-нибудь, а в штурманской рубке. А ещё белковый робот почернел, потому что воспитателем (?) у него был негр. А ещё... Нет, ладно, хватит.

И опять по поводу языка: такое ощущение, будто Михановский где-то приобрёл по случаю словарь банальностей, причём самых недорогих, уценённых. «Минуты напряжённо тянулись». «Скорей бы снова уснуть, провалиться в чёрное небытие». «Беда пришла, когда её меньше всего можно ожидать». А чтобы уравновесить, ввёл модные в 1964 году слова «лазер», «электрон», «поля», даже не пытаясь узнать, что они на самом деле означают.

Что-то глупое и смехотворное, да ещё с потугами родить трагический надрыв.

Сама по себе идея стоящая: наткнуться в космосе на нечто непознаваемое, находящееся вне привычных опыта и логики. Но её исполнение...

У Михановского пунктик: экипаж межзвёздных экспедиций (шестнадцать лет в один конец) будет состоять из двух мужиков плюс коллектив роботов (шары со щупальцами). Ладно, пусть. Вдруг кончается горючее – «осталось на пару дней лёта». Все знают, что звездолёты – они как автомобили, едут, пока бак не опустеет. Главное – следить за датчиком топлива. К счастью, вот и заправка – бурая планетка, нащупанная «мощными локаторами», на которую звездолёт садится «на пневматические стабилизаторы».

Всё это вводная, а дальше начинается непознаваемое. Предупреждаю сразу: космонавты тут люди недалёкие, поскольку принимают восход местного солнца за пожар. Один наслаждается свежим утром (они в скафандрах), мечтает вдохнуть «чистый и благоуханный» воздух планеты. На него нападает косматый единорог, блестит озерцо, потрескавшиеся губы жаждут припасть к «живительной влаге» (ты в скафандре, идиот, у тебя там система жизнеобеспечения). Звездолёта нет, пропал. Ищет-ищет-ищет. Другой космонавт таинственным образом исчезает, ему кажется, что он погружён в необычайно вязкую жидкость, его «увлекает куда-то неведомая сила». При этом он – мозг, который «решает сложные логические задачи». Всё, непознанное позади. Кораблю – взлёт! «Ты только подумай, – говорит один герой другому, – что будет, когда учёные решат загадку этих четырехмерных сгустков. Поистине, природа неистощима на выдумки, как сказал когда-то Ландау».

Ещё образчики языка: «свинцовая усталость против воли смежила веки», «звездолёт начинал легонько подрагивать, словно застоявшийся конь», «властная тяжесть легла на плечи». Ну и так далее.

Нечто на удивление бессвязное и маловразумительное. Будто проба пера юного любителя фантастики, вдохновлённого не самыми лучшими образцами жанра.

Параболический фотолёт (это как?) длиной в тридцать километров. «Не такой уж большой экипаж – два человека и шестнадцать роботов». Впереди – таинственная планета, где в магнитных полях плавают острова антивещества. Планету нужно будет тщательно исследовать. Капитан и штурман кушают, и робот убирает за ними пластиковые тарелки. Потом капитан застёгивает скафандр на молнию и идёт прогуляться за шесть километров по кораблю, чтобы покормить и приласкать свинью, газель, кур, быка, овец. Их везут с собой, чтобы два человека команды хорошо питались, а кого не съедят, того выпустят на таинственную планету – вдруг приживутся там? Тревога, метеоритная атака («Метеоритами астронавты называли потоки частиц высоких энергий» Ну, мало ли, как хотят, так и называют). Капитан бежит обратно в рубку – за шесть километров. Ступню ему прошивает энергометеритом, он обнажает ногу (а вроде был в скафандре?) и достаёт индивидуальный пакет...

Всё-всё, больше не буду. Это описание того, как автор представляет себе полёт к Проксиме Центара. Дальше космонавты хаотически бегают и совершают неимоверные усилия, на них наваливается многотонная тяжесть, а в глазах плывут красные круги. Флэшбеки об утраченной любви... или не любви? Хрен поймёшь, о чём.. А последнюю треть рассказа занимает невнятный наукообразный бред. Чтобы совсем уж не палиться, автор изобрёл какие-то частицы академика Светлова. «Звезда исчезает, а вместо неё образуется ливень невидимых микрочастиц, несущих на своих плечах в виде энергии всю массу исчезнувшего мира». А потом частицы во что-то втыкаются, и там возникает новая масса в виде наростов. «Этим можно было бы объяснить многие загадочные явления во Вселенной». Свежий, незашоренный взгляд автора на физику и космологию. Такой маленький Лысенко от НФ.

Прекрасное будущее. На Марсе капризный климат, с градом и ливнями, со страшными песчаными бурями, «снискавшими дурную славу во всей Солнечной системе» (надо полагать, у юпитерианских репутация немного получше). Уже строится океанский порт. Правда, тут же присутствует попискивающее радио, главное средство передвижения – орнитоптеры с «огромными перепончатыми крыльями», а «кибернетические роботы» представлены в виде огромных шаров, подпрыгивающих на гибких щупальцах.

Сюжет, мягко выражаясь, странный. В его основе – наличие небольших марсианских летучих существ, которые носятся с гиперзвуковой (!) скоростью и при этом вороваты, как сороки. Зато в океане (рукотворном, насколько можно понять) откуда-то водятся местные осьминоги, кровь которых насквозь прожигает «отличный дюраль палубы». Осьминоги настолько круты, что ловят гиперзвуковых летунов... Нагромождение нелепиц, если вкратце.

Заинтриговала только фраза про роботов: «Я перед самым вылетом был в /производственном центре/ и видел, как их обучают. Такого там насмотрелся!..» Потом персонаж отвлёкся да так и не открыл подробностей. Теперь буду всё время об этом думать.

«Колоссальный трансгалактический звездолёт» с экипажем из одного человека разваливается, и спасательная шлюпка, летящая на околосветовой скорости, тормозит вхождением в атмосферу. На Земле минули века, идёт весенняя путина, в посёлке есть вечевая площадь и «грандиозное здание Совета с золотым шпилем». Космолётчика вылавливают из воды, кормят солянкой на золотом блюде, он пытается расплатиться позеленевшими от времени монетами. При виде золота возбуждается и пробует блюдо на зуб, «улыбка, как солнечный зайчик, освещает его измождённое лицо». Узнаёт дату, когда заложено здание Совета, и плачет светлыми слезами. Конец.

Вы что-нибудь поняли? Я нет. Вообще не могу придумать, что автор всем этим хотел сказать. Если мысль была, то зашифрована она очень тщательно. Рассказ-загадка.

Есть у меня подозрение, что публикации Грешнова и ему подобных были со стороны советской власти хитрым планом по дискредитации жанра. Есть общественный запрос на фантастику? Ладно, вот вам «Волшебный колодец» стотысячным тиражом. Чего кривитесь, не лезет? А вас предупреждали: НФ – это плохо, очень плохо. Так что не выпендривайтесь и читайте свой любимый роман «Сталевары и гречкосеи».

Шутки шутками, но это действительно образец серости. Даже издеваться сложно – не за что зацепиться глазу, настолько всё бесцветно, пусто, вторично в квадрате. Зато грамотный язык хорошиста, а главное, всё идеологически выверено до последней буковки. На фоне Грешнова даже В.Щербаков смотрится безумным поэтом, который за себя не отвечает, а А.Казанцев – так и вовсе чуть ли не бунтарём-анархистом с прорывными идеями.

В общем, литературный ширпотреб. Четвёртого сорта. Унылый и тусклый, как советские демисезонные пальто. Никому не нужный даже на момент выхода.

Интересно снаряжён человек для десантирования в тайгу: спички, перочинный ножик, пистолет с четырьмя зарядами (что это за пистолет такой?). Хорошо ещё, что парашют-то дали. Всё остальное в мешке, который выбрасывают отдельно, но мешок тю-тю, улетел. Такая завязка нужна, чтобы Гг начал таёжную робинзонаду и максимально мучился. Для пущего драматизма летчики оказываются идиотами и вываливают Гг над тайгой неведомо где – а это, чтобы никто и никогда не узнал, где он скитался и что нашёл в своих скитаниях.

А нашёл он не что-нибудь, а Золотую Бабу. Ещё одна мейнстримная тема того времени. Баба, ясное дело, – пришелец. Местные шаманы отломали ей руки-ноги-антенну и веками мордовали, если она давала плохие предсказания. Баба жалуется, поёт, издаёт звуки валторны. (Далась им эта валторна. У В.Щербакова тоже всё время валторны да валторны...) Гг, разумеется, сострадает. Потом уходит к людям, питаясь на ходу голубикой, а потом ничего не помнит.

Вот о чём это? Я не знаю. Просто автор отметился у столбика вслед за прочими. Сюжета нет, смысла нет, в отношении сеттинга – какой-то бесхитростный подростковый дилентализм. Зато в активе теперь наличествует рассказ о Золотой Бабе. Не одному же Казанцеву бегать и трясти своими палеоконтактами.

Не двойка только за приличный язык. С языком у Грешнова было всё в порядке, да только вот писать ему было совершенно не о чем.

Производственный микророман в письмах о добыче полезных руд. Автор напоминает муравья, который прихватывает для постройки муравейника всё, что попадается на глаза. Венера — как же в будущем без полётов на Венеру, берём. Полярные города под куполом, искусственное солнце? Трудолюбиво хвать – потащил. Машина времени и искривление пространства – упомянуты. Всё это на первых двух страничках. Но главное – подземные корабли, плавающие в магме. На одном из таких Гг будет давать стране угля. «Белого медведя ты хоть одного убил в жизни?», – упрекает его девушка в несклонности к романтике. Вихрастый пионер прокрадывается в земснаряд, и его чудом спасают с трехкилометровой глубины. Конечно же – строгий, но мудрый руководитель проекта, каждая морщинка которого полна силы. Ещё немного – и вся таблица Менделеева хлынет из недр, отдавая себя до последней крупицы.

Ни слова, ни мысли своей – всё у предшественников мелким кусочком откушено, уволочено в норку, пристроено к делу. Вот, казалось бы, что можно позаимствовать у Немцова или Казанцева? Ан нет, и они оказались не последними в пищевой цепочке.

На выходе то же самое, что и у муравья, – бесформенная рябая кучка. Но у муравья она хотя бы функциональная...

Я, к стыду своему, не такой ценитель старомодной пасторали, чтобы пятьсот страниц наслаждаться тонкостью и нюансами стилизации под Тургенева. Насладился на первых двадцати, а потом по глупой привычке стал ждать, что начнётся собственно сюжет. Сейчас начнётся, уже скоро, вот-вот. Просто экспозиция немного затянулась. Когда книга перевалила за две трети, начали терзать смутные сомнения. Но надежды всё-таки оставались, пока внезапно не начался этот лютый макабрический трэш. Монотонный, вязкий, бесконечный: подошёл, ударил, убил, вытер топор, открыл другую дверь, подошёл, ударил, убил, вытер топор. Это практически дословно. И так ещё пятьдесят страниц: подошёл, ударил, вытер топор... Испытал ли я культурный шок? Нет. Единственным чувством было недоумение: что это? Прочитанные предыдущие пятьсот страниц летели к чёрту, теряя вообще всякий смысл. Зачем всё это, о чём, что за тягостный бред? Воспринимать всерьез происходящее невозможно, а если шутка, то несколько громоздкая, вам не кажется?

Ах, так это иносказание, это про гибель русского классического романа... Тогда совсем другое дело. Только так и можно было выразить свою тревогу за Тургенева и Гончарова. Или, наоборот, радость? Хотя в любом случае предупреждать нужно. И что это вдруг Сорокин озаботился именно девятнадцатым веком? Можно было копнуть глубже, к истокам, ведь совсем захирела древнерусская литература. Возможностей для стилизации – море. Напевный рассказ, как князь Игорь сбирал шлемоблещущие дружины да как сватался к красной девице половецкой. А в конце он мог бы ходить по полю брани и при помощи нехитрых инструментов извлекать у половцев кишки. Или у своих дружинников – это уж как повернёт авторская фантазия. (К слову, с Игоря сталось бы. На самом деле был ещё тот сукин сын). И всё это звучало бы как реквием по «Слову...» и «Задонщине»...

Странный писатель – Сорокин. Лёгкое перо, нестандартный взгляд, отточенный язык, но вот употребляет он свои таланты... Хотя дело вкуса, конечно. Кому-то вон и сюрстрёмминг нравится. Меня всё не оставляет мысль: сколько же труда нужно было вложить в первые пятьсот страниц, чтобы они послужили только приманкой, только фоном для этих диких финальных пятидесяти? Бессмысленного труда. Пустого. Гора в результате родила мышь, да к тому же какую-то полуразложившуюся. Печально.

«...Напоминало рукопись композитора Франца Листа, где на первой странице указано играть «быстро», на второй — «очень быстро», на третьей — «гораздо быстрее», на четвертой — «быстро как только возможно» и все-таки на пятой — «ещё быстрее». © А теперь замените слово «быстро» на слово «пафос», и вы получите краткое изложение «Пути титанов». Межгалактические масштабы, десятки тысяч лет, речи с трибуны к миллиардам землян, коварные железные диктаторы (да-да, видимо, оттуда: «..Призывал всё человечество поголовно лететь на планету Хош-ни-Хош... освобождать братьев по разуму, стенающих (он так и сказал: стенающих) под властью свирепого кибернетического диктатора» ©)...

Для примера авторского слога цитата (наугад, честное слово):

«Аэровел заговорил, и голос его загремел в пространстве:

– Братья! Только что я испытал сильное потрясение. На мгновение меня охватило чувство, которое жители наших миров давно считают анахронизмом. Я пришел в ярость! И лишь огромным усилием воли мне удалось овладеть собой».

Другая: «Щупальца схватили людей, подняли в воздух. Космонавты почувствовали, как могучая сила стремительно уносит их из подземелья. Мелькнули ряды растений… машины, огромный горб железного диктатора. Вот уже гигантский ангар внизу. Впереди засверкало необъятное пространство неба».

Впрочем, ну его. Не имеет смысла обсуждать сюжет или идею романа, поскольку надрывно-возвышенный стиль превращает всё в какую-то кособокую автопародию, мучительно растянутую на сотню страниц. Даже холодная безжизненная «Туманность Андромеды» – образец ослепительного реализма в сравнении с «Титанами». Да чего там, Немцов с его вредителями и супермолотилками – и он тоже образец. Нет, серьёзно, не представляю себе, как можно трудолюбиво выдавить на бумагу эту напыщенную ученическую ахинею и без малейшего стыда отнести в издательство. И как это вышло в свет. А мы ещё плюёмся в молодых талантливых авторов с их попаданцами...

И не теперь я хулу придумал. Был я пионером в семидесятые, за любую фантастику хватались жадно, зачитывали, что называется, до дыр. Выбор-то был, прости господи... Но уже тогда у нас Бердник являлся именем нарицательным. «Ты такого-то автора читал?» – «Да ну его, труха, бердник какой-то» (слово «отстой» ещё не вошло в лексикон). Сорок лет спустя решил освежить впечатления (вдруг что-то пропустил, недопонял по малолетству?). Освежил, понял, что окаменевший помёт мамонта таковым и остался. Умненький я всё-таки был мальчик и что попало в рот не тащил.

Других произведений Олеся Бердника не читал. Почему-то совершенно не хочется.

Перемудрил старина Лаумер, вот честно – перемудрил. Просто голова кругом от агентов второй, третьей, четвертой и последующих эр (эра здесь – некий условный отрезок времени, цивилизационная ступень, правда, неясно, по каким критериям определяемая), от темпоральных вихрей и временных петель, от мышеловок, которые внутри ловушек, которые внутри клетки, которая внутри западни. А роман-то по объёму невелик, поэтому события несутся с калейдоскопической быстротой, особенно во второй половине, когда уже начинает рябить в глазах и порой теряешь нить происходящего. Кто на ком стоит? Зачем? Ну, и финал, конечно. Почему-то настораживают произведения, где решаются судьбы мироздания и фигурируют цифры в 400 миллионов лет. Не лезут в горло, давишься как-то.

Кроме того, хронофантастика – штука скользкая. Мало кому (по пальцам пересчитать) удалось выкрутиться из неизбежных парадоксов и создать более-менее непротиворечивую картину. У Лаумера стражи времени устраняют вредоносные последствия от действий предыдущих стражей, а более поздние стражи – от действий этих. И так далее вверх по цепочке. И всё это происходит, если можно так выразиться, одновременно. А можно хоть один пример этих вредоносных воздействий? Как манипуляции в прошлом влияют на будущее, на существование третьей, четвёртой и так далее эр? А никак. Все эры активны и в поте лица корректируют деятельность предшественников. «Самая технически грамотная хроноопера» – так характеризовал «Берег динозавров» один из предыдущих рецензентов. Серьёзно? Это ж какая каша должна получиться в результате такой гипергиперкорректировки, производимой разными игроками с разными целями? Но Лаумер пошёл другим путём. С олимпийским спокойствием он все эти дурацкие парадоксы просто проигнорировал. Эры у него – не производные одна от другой, а скорее похожи на разные государства, одни более развитые, другие менее, сражающиеся за влияние, пытающиеся подгрести хроноресурсы под себя. Практически всё действие происходит внутри временных петель, а реальный мир отсутствует, хотя за его существование вроде бы и борются. Под ногами впридачу путается машинный разум. Но за спинами игроков прячется другой машинный разум, куда более могущественный... В общем, чего там, каша и есть.

Однако это всё-таки Лаумер. Живой язык, бодрый герой, прекрасные эпизоды. Знаете, есть признанные писатели, мастодонты, но читать их почему-то невыносимо скучно. А вот Лаумера – нет, не скучно. Душой отдыхаешь, что ли. А всё, что написано выше, будем считать придирками. В конце концов, у любимой женщины не обязательно должна быть идеальная фигура. Можно и простить некоторые недостатки...

До сих пор помню, как я купил в девяносто шестом первого «Ведьмака». Имя Сапковского ничего мне не говорило (да и никто его в то время не знал), а покупал я тогда много и беспорядочно, захлёбываясь от вдруг возникшего изобилия (девяносто процентов купленного потом ушло в утиль). Так что это было очередное пальцем в небо, ни к чему не обязывающее. Но вечером я лёг у лампы, пристроился к очередному тексту... и погиб навсегда. Продолжения я ждал и искал, трясясь, как наркоман. Потом был август девяносто восьмого года, сильно ударивший по моей родной конторе. Единственной книгой, которую я купил за осень-зиму, была «Башня Ласточки». Денег не было, но как я мог её не купить? А потом «Владычица Озера», последняя. Не поверите, я её три месяца держал на полке и не читал. Потому что последняя, потому что потом ничего не будет. Перечитывал всё с самого начала, но в конце концов дело дошло и до «Владычицы». А потом ещё раз, и ещё, и сейчас вот...

Чем уж так купил меня пан Анджей? А пёс его знает. Хвалить вообще сложнее, чем ругать и высмеивать. Глупость – она очевидна, а вот расскажи про хорошее, про свои попискивания от восторга... То есть попытаться можно, но рискуешь впасть в пафос и дифирамбы. А ещё хуже – анализ, литературоведческий. Разобрать живое тело произведения на кусочки и объяснять, как каждый из них работает. А кусочек сам по себе и не работает, важно, чтобы тело было цельным. Вот сам себя спрашиваю: так уж оригинален Сапковский? Да вроде нет. Новые идеи, свежий взгляд, какие-то прорывы? Да нет же. Язык хорош чрезвычайно, но тут уж земной поклон Евгению Вайсброту, в оригинале-то я не читал. Так в чём колдовство?

Наверное, в том же, в чём и у Стругацких: какое-то у пана Анджея всё... настоящее. Веришь обстоятельствам, веришь людям, буквально влезаешь в их шкуру. Мир создаётся из деталей, иногда подробно описанных, а иногда просто мелькающих на заднем плане, но в целом складывающихся в общую картину. Этот мир засасывает, в него уходишь. Он – живой. Плевать на мелкие сюжетные ляпы (они есть). Может, так и надо, в конце концов люди тоже не всегда логичны и последовательны. Люди – это я про нас с нами. Или про них – Геральта, Йеннифер и Цири. Сам не знаю. Четверть века прошло с того первого прочтения, стал лысоватый и толстый, но всё так же их история цепляет за сердце.

P.S. Много критики: мол, сначала, в обработках сказок Сапковский был хорош, а затем пошла политика, сложно, муть какая-то. Ах ты ж, господи! Мне кажется, что свою неспособность усвоить текст объёмом более рассказа не стоит переводить в плоскость «афтор фсё». А один из недовольных так прямо и рубанул, по-чапаевски: «Без шедевральных игр никто бы никогда не узнал об этой саге». Ну да, горькая правда. А без шедевральных игр по «Дюне» никто бы и не вспомнил Фрэнка Херберта. Да и Дж.Р.Р.Толкиен так и остался бы безвестным сказочником, если бы не серия шедевральных фильмов.

P.P.S. А тот «Ведьмак», первый, 1996 года, у меня так и живёт, пылинки с него сдуваю. И все продолжения из «Века дракона».

Рассказ вроде бы датирован 1988 годом, но сильно подозреваю, что это время публикации, а написан он пораньше, да и прямых сцепок с сеттингом «Ведьмака» нет. Это ещё не «Ведьмак», это такой «протоведьмак». Сапковский явно только нащупывает стиль, образы, очертания мира (кое-что впоследствии отброшено, например, оборотцев и вранов больше не припомню). Тем не менее – не просто хорошо, а очень хорошо, а для конца восьмидесятых, не побоюсь этого слова, почти революционно: прагматизм и приземлённость персонажей вместо безудержной героики. В общем, всё то, что пан Анджей проповедовал в своих эссе, здесь он выстроил во вполне непротиворечивую конструкцию. (Есть к чему придраться, особенно в начале рассказа, но почему-то не хочется).

Рассуждения о судьбе фэнтези, в меру тривиальные, в меру интересные, кое-где даже опережающие время (про агрессивный феминизм). Но каким искромётным фонтаном Сапковский взрывается, когда речь доходит до современных ему (эссе 1993 года) собственно польских авторов! Цитировать невозможно – слишком много придётся. Лучше прочитать. Видимо, болезни роста одинаковы («Больше крови и спермы!») что для англо-американцев, что для поляков, что для нас. И вот тут, что касается остроумия, зубы у пана Анджея – дай бог каждому.

И да, есть про батистовые трусики Ренфри, про личное к ним автора отношение и постмодернизм. И Вареник из названия – это имя, ударение на «и», надо говорить «ВаренИк».

Всё-таки не могу удержаться, процитирую: «Наша фэнтези – плохо склеенные картинки, от которых несет страстишками к физическому насилию и сексу, причем страстишки эти понимаются инфантильно и инфантильно описаны. Однако поскольку они нацелены на инфантильного же читателя, постольку огребают аплодисменты и популярность».

Напоминаю, это про поляков в 1993 году. Ладно, и мы выздоровеем...

Я понимаю, что это ирония (я всё ловлю на лету), понимаю накипевшее раздражение Сапковского, послужившее причиной появления этих «рекомендаций» на свет. Но для автора «Ведьмака» это как-то... скажем так, слабенько. Зубоскальство. Уровень текста для капустника, быстро набросанного на коленке. Нигде не смешно. А если из иронии убрать улыбку, то остаётся одна желчь.

В аннотации честно написано – компиляция. Добротная, проработанная, обширная, причём даже чересчур обширная. Со второй трети буквально захлёбываешься в каше валлийских богов и богинь и их взаимоотношений (меня спасло, что когда-то интересовался ирландской мифологией и худо-бедно имелась база для понимания). И поимённые жизнеописания десятков персонажей Артурианы – тоже перебор. К счастью, под конец речь пошла о том, как легенды влияют на действительность, а иногда и причудливо сплетаются с ней.

В общем, не совсем то, чего я ожидал от пана Анджея, но зато мой кругозор немного расширился. Кто знает, вдруг пригодится?

А не замахнуться ли нам на... да сразу на всё? На сотворение мира сущего да всех тварей бегающих и летающих. Да не изложить ли нам это слогом Гомера нашего сладкострунного да Ильи Муромца шлемоблещущего? Гойда! Пусть один герой силой разума молодецкого творит ласточку, а другой творит сокола, а злые козни им строят ящеры летучие, да лютые звери лесные, да стопоходы, во всём подобные кенгуру или ланям. А как сотворят, то скогтит сокол ласточку, и восплачет жена добрая, а герои да призадумаются. Добрым молодцам – урок, а нам гонорар, сами понимаете.

Но чтобы всё строго в рамках научного материализма. Поэтому чтобы присутствовали гравитация, биосигналы, аэродинамика. И экология, обязательно экология. Если сотворить одну ласточку, то она не выведет птенцов. Надо побольше и разнополых, тогда выведут. И вот есть ещё полезная информация о том, как устроена нога кузнечика, куда бы её?.. Чёрт... да ладно, вставим куда-нибудь наугад, не пропадать же добру. Ну, всё. Милости просим к нашему шалашу. Читайте, гости дорогие, да на ус мотайте.

Корабль ныряет среди звёзд, как дельфин, и собирает крупицы жизни, как пчела – нектар. И вот галактические разведчики на Земле. Уже через несколько минут они знают, почему реют ветры и как дышат вулканы. Разведчик тайком поселяется в квартире профессора (какого профессора? откуда он взялся? почему у профессора?), да так ловко с помощью сканирующего прожектора дельта-волн перекраивает жилплощадь, что профессор убытка метража не замечает. Какой-то молибденовый генетический код. Тревожный ритм гигантских машин, делающих чугун. Разведчику хочется бросить всё и заняться исследованиями арктического шельфа. Он собирается открыть землянам секрет живой воды (всё очень просто – нужно добавить к речной воде одну тысячную часть воды полярных морей). Внезапно профессор присылает письмо. Всего за пару страниц до этого он застукал разведчика у себя в квартире, и тот хитро прикинулся электромонтёром, починяющим люстру. А теперь профессор извиняется за срочную командировку на Памир и передаёт привет галактическим братьям по разуму. Социально-гендерные принципы комплектования экипажа Корабля. Герой хочет остаться на Земле. Остаётся. Мечтает, как остановит шеститонный грузовик, и шофёр подаст ему тёмную от масла руку.

Принципы стиля: совершенно лишнее, чтобы один абзац был связан смыслом со следующим, а уж тем более – со всеми остальными. В самом абзаце изначальная мысль должна перетечь в какую-нибудь другую, а потом, желательно, в третью. Любовная линия привествуется, однако строго по канону: «она шла быстрой походкой и срывала на ходу стебельки», «две каштановых волны волос над стройной шеей», «выпуклые губы и чуть впалые щеки воплощали красоту». Допустимы лёгкие намёки: «ему оставалось перекинуть последний мостик от абстракции к действительности», но не более. Не забывать про природу: «высоко-высоко над головой говорила о чем-то с пролетающими облаками береза», «природа строила и строила зеленые ладьи с парусами-листьями, спешащие сорваться с якоря и унестись в воздушный океан со звуками птичьих веснянок». Ну и чтобы рои астероидов и нуль-транспортировка (на два метра из кухни на обеденный стол) – у нас НФ всё-таки.

Кстати, что такое птичьи веснянки и какие у них звуки? Это хоть прилично?

Сначала я подумал: не может быть, это не В.Щербаков. Команда исследователей на засушливой планете, более-менее нормальные персонажи, загадка местных насекомых, странным образом склонных к обучению. Внятное изложение, никаких возвышенных речей. Потом происходит Контакт, или не Контакт, или что это было? По-настоящему стало интересно. Неужели, думаю, Щербаков взял в заложники кого-то из братьев Стругацких и принудил его написать этот текст?

Да нет, сам. Первая половина рассказа закончилась, и Остапа понесло. Выкапывают из песков древние города, лёгкая вода, оказывается, выпотела из планеты, осталась только плохая, тяжёлая, крупицы какого-то зелёного песка дают местным выход в сопряжённые пространства. Пространства не помогли, все померли. Прорезается фирменный стиль автора: «Быть может, это было похоже на ожидание, на ту невыразимую тревогу, что рождается, когда океан готов послать последний вал на клочок земной суши, и вот уж видна вдали прозрачная голубая стена воды, отвесно уходящая вверх, к самому небу, и страшное безмолвие воцаряется, и стынет кровь в жилах. И где-то среди земного многоводья, среди тишины, среди тропической зелени атолла вдруг, как позывные беды – динь-динь! – ударили по листьям капли воды, невесть откуда взявшейся, – крохотный водопад, исторгнутый из недр под напором далекой волны, украшенной сияющей серебряной короной…»

Что это были за осы (насекомые) в первой части, с кем люди контактировали (или не контактировали)? А пёс его знает. Автор об этом забыл. Да и не нужно это никому.

P.S. (на следующий день). Должен принести извинения, неловко получилось. Мне достался текст с оборванной концовкой, так что насчёт ос на самом деле всё выяснилось. Имеется даже более-менее эффектный финал. Как порядочный человек вынужден женить... тьфу... поднять оценку на балл.

Солнце светит во все стороны, а стало быть, бездарно груши околачивает. При помощи пучка элементарных частиц сделаем в космосе этакий конус, в него, как в воронку, соберётся солнечное излучение и жгутом изольётся на Землю. И будет у нас много энергии. Что значит, не многовато ли? Ненужное вернём обратно на Солнце, а меньшую часть сбросим в океан. Ну, немного подогреются моря, подумаешь. Если надо, переправим лишнее на Марс. Мы же не всё излучение у Солнца забираем, а только одну миллиардную, конус будет узенький-узенький. Да, при ошибке в одну сотую угловой секунды солнечный жгут выжжет всё живое на Земле. И что? К чему паника: вот и проводили бы эксперименты на Марсе? Да вы, батенька, маловер. В нашей стране всегда найдутся люди, которые героически пожертвуют собой, поглотят солнечный жгут поглотителями, а будет нужно, так и остудят тайфунами. Идите отсюда. Вон туда, где алеют крутые бока сопок. Не мешайте работать...

В общем, типовой рассказ агитпропа 1970-х: перекрыли Енисей – перекроем и Солнце, поэтика свершений и беззаветный героизм. Только вот поэтика натужная, а героизм отдаёт слабоумием.

Сон. Болезненный и тревожный трип. Спрашивать, о чём это – не имеет смысла. Чтобы рассказ числился по разряду НФ, в начале присутствует фраза: «Дважды в год тысячекилометровая орбита выводила планету почти в самый центр двойной звезды, где гравитация белого и чёрного (невидимого) солнц точно заводила часовую пружину». Чёрная звезда всасывает волны вещества, подлетать к ней на крылатом коне не рекомендуется. Но можно и подлететь – станешь собственным зеркальным двойником и вернёшься обратно. Обычное дело, просто новая волновая механика. «Главное для космонавта – внимание, проницательный ум, зоркий взгляд, направленный в даль и в глубь мира». Сон уплывает куда-то в сторону, и на другой планете космическая бабочка тревожно хлопает крыльями, а зоркоглазый Гг поднимает её тенью пальца. На планете растут почему-то земные деревья, рябина встречает Гг шелестом склонённых ветвей. Он прижимается щекой к гладкому стволу.

И пример стиля: «Искусство сливалось здесь с опытом, с крупицами знания на протяжении веков, и, чтобы понять причину этого, нужно было лишь понаблюдать призрачную картину мерцающей в свете близких звезд равнины, и непостоянство хода времени, рождаемое совсем иной стихией, чем в других местах, и многосложность жизни, бессильной пока постигнуть общие причины, но уже научившейся угадывать и хранить истину». Прошу прощения за тяжеловесность. Это просто одно предложение.

Ночью у себя в квартире Гг обнаруживает незнакомого человека, который без обиняков интересуется: «Скажите, как вы себе представляете контакт с разумной Галактикой?». Сложная ситуация. Но человек оказывается не человек, а живой робот, копия, созданный «из клокочущей белковой массы» по образу и подобию погибшего (разумеется, метеориты) космонавта, чтобы шпионить на Земле и телепатически передавать на звёзды важную информацию. Это всё объясняет. Они курят и разговаривают об универсальном космическом языке линкосе, о древних греках, о проблемах пришельца-копии. Проблем две: он очень не хочет обратно в большой пластмассовый ящик, и в нём проснулись школьные воспоминания оригинала. Оставшаяся половина рассказа – эти самые воспоминания, добросовестно переписанные из типовой детской литературы. Потом живой робот уходит, а Гг погружается в «свинцовый океан раздумий».

Имейте в виду: это я ещё связно изложил. Весь текст – какие-то дёрганые обрывки, смысловые судороги, блошиные прыжки с мысли на мысль. Как сам автор резюмировал: «Неясные отзвуки колеблются в моей голове».

Позволю себе пространную цитату.

«Где-то в звездных далях, подхваченный гравитационным ураганом, мчался навстречу неведомому исследовательский корабль «Уран». Сверхновая вспыхнула рядом с ним, и ее могучее дыхание едва всколыхнуло Галактику, но десять человек — экипаж и сердце атомной ракеты — боролись с чудовищной силой, сжавшей стальной корпус, несшей их в бездну, как буря птицу со сломанным крылом. Лучший исследовательский корабль, предназначенный для изучения околозвездного пространства, оказался беспомощным перед лицом стихии, взрывающей раскаленные недра солнц. Вот почему в ночной мгле вспыхнули тревожно огни. Уже на рассвете спасательный корабль должен был ворваться в галактические просторы, не теряя ни минуты».

Это написано в 1970-м году. Одновременно с «Обитаемым островом», «Последней войной», «Главным полднем». Не уверен, что нужно дальше комментировать. Но не могу удержаться.

Если телескопы повернуть на сто восемьдесят градусов, то мы увидим Вселенную с другой стороны. Стартуя, суперкорабли сдвигают земную ось. Персонаж доверчиво признаётся, что «почти забыл старые школьные книги с описаниями пространственно-временного континуума». При этом наличествуют пятикопеечные монеты, двустволки в старом брезентовом чехле, а лес сплавляют по реке, «управляясь одними баграми». Не в силах удержаться, сын персонажа помогает сплавлять, проваливается под брёвна и теряет кисть руки, но от отращивания новой отказывается, потому что скромный. За скромность его, однорукого, берут в галактическую экспедицию, на вышеупомянутый «Уран». Взрывается сверхновая. Поют валторны. Планета содрогается. Ровно за три часа спасательный корабль спасает «Уран» и доставляет сына обратно отцу. Да вот заковыка: не тот паренёк, не левой, а правой руки у него не достаёт, из антимира он. Ничего, и так сойдёт. Ну, и много там ещё про рыбалку, бекасов, бруснику.

Феерический бред. С полупрозрачными изобретателями и возбуждённым состоянием динамической геометрии. Знаете, в этом даже что-то есть — как на картинах абстракционистов...

Рисунки тут не простые, они присланы ребятишками с Марса, Меркурия, Плутона и даже из Москвы. Дети – это трогательно, это всегда выигрышная тема. Бывалый космонавт ходит по выставке и грустит, ему хотелось бы остаться в этих нарисованных полях и лесах. Но он не может, он уже слишком стар для этого дерь... тьфу... чтобы поверить в то, что леса и поля настоящие.

Самое занятное, что какая-то печальная атмосфера в рассказе присутствует, однако автор сам всё портит неукротимым словоблудием. Остаться не просто в полях, а «в полях, где качался от ветра донник, и травы ложились под ноги до самых горизонтов». Про космос: «Туда, в небо, ведут серые дымящиеся дороги, весенняя распутица, годы надежд и тревог». «К человеку в конце концов приходит время, когда сердце становится большим и добрым, как старая книга», – а это бывалый космонавт о самом себе, любимом.

Но всё-таки не дурацкая погремушка, как предыдущий рассказ.

Настолько плохо, что уже хорошо... нет, не так. Эстетика безобразного... тоже не так. Может быть, это пародия? Так хоть бы улыбнуться где... Не знаю, в общем. Но рекомендую. Только у нас героический пилот третьи сутки собственноручно рулит в метеоритном облаке. Только у нас усталый, но мудрый профессор вычисляет, что таинственные Творцы подменяют пилота (на кого, зачем?), но случайно забывают важную улику у него в кармане. Только у нас вы так и не узнаете, на кой чёрт они делают. Спешите! Только у нас самые проверенные штампы образца 1925 года. Ими пользовался ещё молодой Гамильтон. Остерегайтесь подделок!

В этой маленькой повести даже есть эротика: «Он поймал себя на том, что рассматривает воротник её платья – этот круглый воротничок был до странного красив и строг». И мелькают Маклауды (за десять лет до «Горца»!).

Но вот ужать бы текст, убрать кое-то. Монотонные описания шотландской природы из путеводителей, например, – рассказ сразу похудел бы на четверть. Глубокомысленные рассуждения хрен поймёшь о чём – ещё четверть долой. Ещё – про десятки тысяч зайцев и косуль, сбитых на дорогах Англии и ФРГ (Г.Тунберг, где ты?), про сутулые спины европейских трудящихся, про вышивание голограмм, да подчистить бы диалоги от фраз вроде «Пока мы не уйдём отсюда, мы останемся здесь». Останется не так много, и вот это оставшееся переписать языком попроще, без узоров и завитков. И вышел бы грустный симпатичный рассказ на тему: «Не спугни сказку, не проболтайся о ней, и она останется с тобой».

Но имеем то, что имеем.

Наш ответ лично Рэю Брэдбери с его марсианскими сказками. Сманил Рэй мальчонку в космонавты... А там нету никакой романтики, только голод да холод. «Однажды на обратном пути они ели кожаные пилотские кресла. И все умерли – один за другим, потому что кожа оказалась дешёвым синтетическим заменителем». Но ели, куда деваться... Рассказ коротенький, однако оснащён вотэтоповоротом. Кто читает Брэдбери, тот сойдёт с ума, имейте в виду. Читайте Щербакова, он вам мозги живо прочистит.

С вами случалось – вот читаешь, понимаешь каждое слово по отдельности, но общий смысл остаётся недоступен? Я прочитал этот рассказ раз, потом ещё раз. Жук и оплавленная дырка, маленькие люди, которые то ли есть, то ли мальчику мерещатся, типография (советская) издаёт книгу в одном экземпляре, в книге со слов мальчика написано про маленьких людей, но мальчик рассказывал про них, потому что прочитал про них в этой самой книге, жук забивает с мальчиком стрелку... Подумал, что Филипа Дика дежурно упрекают в злоупотреблении веществами, а наши ведь тоже были не промах – вот, пожалуйста. Перечитал рассказ в третий раз – не помогло, сознание недостаточно расширено, а тут ещё здоровенный паук проник в дом, и мы с кошкой за ним гонялись. Поэтому оставляю отзыв как есть, мне кажется, он достаточно вывихнутый, чтобы соответствовать рецензируемому.

Всё ниженаписанное – спойлер. Но этому рассказу спойлеры не страшны, поскольку он ни о чём.

Сюжет подан в форме воспоминаний Гг, поэтому действие бежит скороговоркой. На некой планете находят дырку, в которой красиво блестит то ли протоплазма, то ли не протоплазма. Потом на соседней планете находят аналогичную дырку, и они, оказывается, общаются при помощи световых лучей. А потом такие же лучи приходят аж из соседней звёздной системы (почему-то их именуют «позывными весны и молодости»). Проницательный Гг смекает, что у дырок обязательно должен быть враг. И как в воду глядел: появляется сомнительное облако, они с дыркой мечут друг в друга молнии, облако опускается на дырку и то ли кушает, то ли ещё чего. Гг с друзьями горюют о пострадавшей дырке. Внезапный конец. Остаётся надежда, что лучи с других планет помогут дырке возродиться.

Пусто, скучно, серенько. Загадки Вселенной какие-то унылые. Причём автор явно и сам не знал, что всё это значит. Ну, придумал картинку, ну, написал. Сами додумывайте...

Такое впечатление, что автор просто думает шаблонными красивостями, а идиотских двусмысленностей даже не замечает. «Лицо Волина приблизилось. Собранный и подтянутый, с нарочито неторопливыми жестами, Волин как будто изучал Сергея. Внимательные глаза его были полуприкрыты». Вас так никогда не изучали? С нарочито неторопливыми жестами? Упаси бог... Ну да ладно, я про красивости. «Он видел красные фонтаны протуберанцев совсем близко. И раскалённый звёздный ветер гнал за корму светящиеся облака, горячие, извивающиеся вихри, словно в дышащей жаром печи жгли золотистых змей». Добавим духовности: «Что он мог рассказать ему? Можно ли рассказать о годах надежд и тревог, о любви, о смерти, о жизни?». Ну, и науки, конечно: «Э, пустяки! Из одного литра нуклонов и электронов можно сделать столько кислорода, что хватит на всё человечество». Литр нуклонов и электронов – это прелестно, это безусловно свежий взгляд на... даже не знаю... на всё.

А жаль, ведь могло что-то и толковое выйти. Не сказать, что у рассказа очень уж оригинальная идея, но что-то есть в ней, важно, как подать. Но вот с подачей у автора – швах.

Долго, многословно, сумбурно, аж целая микроповесть, разбитая на главки. О чём? Встречное время. «Выбегалло везде ходит и хвастается, что записал в Сухумском заповеднике разговоры павианов и прослушал их, пустив задом наперёд на малой скорости. Получилось нечто феноменальное, но что именно – не говорит». Уважаемые радиослушатели, вы прослушали краткое изложение рассказа «Прямое доказательство».

Не может быть. Внезапно проблески чего-то человеческого. Одно немножко смущает: Гг решает посвятить свою жизнь усилению телепатического поля. Надо понимать, тепепатия есть и общепризнана, но слабая она, слабая, нет народохозяйственной отдачи. Усилить бы, но как? С помощью пластмассового преобразователя Гг решает эту задачу. В остальном – типовой набор бытовых банальностей, плюс финальное: «Люк, я твой отец». По сравнению с предыдущими рассказами – прорыв. Целая пятёрка.

Автор явно вдохновлялся «Мальчишом-Кибальчишом». Он знал, что может создать такую же песню в прозе, но только лучше, про Великую Отечественную, с кавалерийским корнетом (не Оболенским, а таким инструментом) и замученной партизанкой (какая же песня без замученной партизанки?). И легко, не напрягаясь, создал.

– Забелло! – выкликает Гг во время боя. – Не твой ли пулемёт был так говорлив? Бафанов, жив ли? Видишь ли силу грозную? Воистину равным будет бой. Много уж мы и так земли одолжили дружкам незваным. Пора их встретить достойно.

И Бафанов отвечает:

– Огонь глаза мои выжег. Не увижу я больше неприятеля. Возьми на себя три танка, остальные я встречу. Сестрица прицел установит, есть у нас гранаты, есть и дорогой гостинец для стальных пауков – противотанковое ружьё.

И далёкая дева плачет на стенах Беломорска: «Не видать мне милого дроли, залётки сероглазого! Ласточка перелётная, отнеси приветное слово ладе дорогому, ягодинке моему».

Весь рассказ – то же самое. Типа эпично, типа былинно. Развесиситая подгнившая клюква. Не знаю, насколько нужно быть эмоционально глухим, чтобы писать о войне такую вот галиматью, трескучую и аляповатую, как грошовые матрёшки. Автор пошл и превращает в пошлость вещи, которых трогать нельзя. Противно.

А сам автор, судя по всему, этот расказ ценил. Он ведь и сборник так назвал – «Красные кони».

P.S. Всё тревожит фраза: «Встали кони – ноги как струны. Уши их, как паруса, наполнились дыханием всадников». Хотя я многого не знаю о войне, конечно. Кто знает, как оно было на самом деле...

P.P.S. А вот сцена, как Гг учат правильно играть на кавалерийском корнете (повторяю, это инструмент такой) подозрительно напоминает сцену из фильма «Чужой. Завет». Ну, помните: с дудочкой, с хорошим и плохим андроидами. Но Щербаков успел на сорок лет раньше, так-то!

Война, мальчик замерзает, его спасают партизаны. Партизаны друг с другом общаются так: «Пробудилось сердце нашей земли, ранили они его брат!» – «А где это сердце, командир?» – «Оно большое, сердце земли. На севере, где озера как небо просторны, а люди высоки и светловолосы, — там сердце земли нашей. И на юге, где ветры бегут от края степи до края моря, — там сердце это бьется в каждой груди человечьей». Параллельно некто Гамов мудро и добро улыбается и втюхивает Гг (уже повзрослевшему мальчику) про перерождение Вселенной раз в восемь с половиной миллиардов лет. Присутствует какая-то вторая память, похожая на плавку стекла. Какая-то суть кузнечного горна и ржаного снопа. Гг выходит на улицу и вглядывается в простые, знакомые лица прохожих. Потом снова фашисты, юный Гг разгоняет паровоз, мелькают выстрелы, и мост рушится. Смертельно раненный командир имеет право на священный выстрел (что это такое – не спрашивайте) и реализует его.

Ну... круто, что тут скажешь. Густо замешано. И мораль очевидна: фашисты – это плохо, поэтому надо собирать отсветы семикрылых радуг, и раз в столетие пылинки сущего соединятся в мозаику. Чего тут непонятного?

А если серьёзно – очередное паразитирование на теме Великой Отечественной. Пафосное, болтливое и бездарное.

Прямо с первых строк Гг рассказывает журналистке про галактики, кварки, гравитоны. Сразу ясно, что будет НФ, причём очень твёрдая. Затем юный Гг (флешбэк) идёт по картофельному полю, а в небе летит самолёт, и мальчик меняется с пилотом сознаниями – на пару секунд. Затем нам объясняют, что такое электролюминесценция. А потом к Гг приходит постаревший пилот, и они рассказывают друг другу, как сильно любят Москву.

О чём всё это – я, признаться, не понял. Смысл упорно ускользал. Набор из штампованных красивостей («...Я не мог не почувствовать какой-то странной поэтичности и гармонии этих блеклых сентябрьских красок, когда лучи золотят серый пепел земли...»), наукообразных рассуждений для чайников («Точки в пространстве Гильберта и электроны очень похожи»), ну и, конечно, обязательное выдавливание слезы из читателя («Берёзовый крест с наброшенной на него серенькой кепкой – на могиле двенадцатилетнего мальчика, кинувшего камень в немцев, уводивших из деревни последнюю корову»). Сумбур, беспомощность, неумение внятно выразить хоть какую-либо мысль. Если коротко – словесная труха.

Линия фронта проходила по реке: здесь наши, а там – немцы. Поэтому днём купаться было опасно, а ночью – норм. Поскольку это было совершенно безопасно, то ночью я и моя Наденька плескались в реке, а в леске за спиной негромко пели песни наши боевые товарищи. Наденька была снайпером. У неё были очень большие глаза. С ней я успел узнать, как тепло воздуха прячется в часы звёзд в древесные стволы. Но не так много покоя нам было отведено под дулами фашистских пулемётов. Резвясь, как дети, мы ныряли, соревновались, кто больше просидит под водой, а потом она делала локтями вот так, вот так – и тростник шевелился. Нет, правда, шевелился – я сам видел. И птицы ещё взлетали. Меня это страшно заинтересовало, и я вспомнил, что любой мускул излучает радиоволны. Но очередь вражеского пулемётчика помешала мне исследовать феномен. В госпитале я маялся. Не спасал даже капитан Дроздов, который на бильярдном столе в подробностях рисовал карту Курско-Орловского выступа и доходчиво объяснял раненым бойцам, как нужно действовать. «По-иному воюем теперь, – говорил он. – Раньше, бывало, думали: откуда сила такая у немца, кто ж его остановит и когда? А начали вот с открытыми глазами действовать. Правильно я говорю?». Он был очень умный. Мы играли с ним в шахматы и много говорили о маятнике Фроуда. Потом (к чёрту подробности) река привела меня к любимой («Залётка мой, – нежно писала она мне. – Мало были мы с тобой...»), и на берегу я снова её увидел. Всё было, как раньше – река, наши, фашисты. И она стояла у воды и снова поправляла волосы – как прежде! И снова я задумался о маятнике Фроуда, о малейшем изменении массы или упругости. Сам Жуковский, создатель теории крыла, находил время, чтобы снова и снова возвращаться к загадке маятника Фроуда. Но что Жуковский – бог с ним, с Жуковским... я-то уже был близко... её звонкий голосок... мы были уже вместе, практически вместе, осталась самая малость... Но тут и настигла Наденьку нежданная пуля с другого берега. Кто, почему? Кому помешал этот прекрасный цветок жизни, когда красный цветок расцвёл у неё на груди и её цветущие глаза закрылись навечно? Не знаю, никто не знает. Но эта тайна, зловещая тайна будет мучить меня всегда. А может быть, и после...