облако тэгов
Уже некоторое время меня бесят определения фантастики как "нечто не соответствующее действительности, невозможное, несуществующее, противоестественное".
Хуже того, негативное определение фантастики противоречит тому, что писалось романтиками при вводе самого этого слова в русский язык. В самом деле:
1. Баснописец-поэт составляет один фантастический мир из двух существенных: в одном из сих последних заимствует он характеры, свойства моральные и самое действие, в другом одни только лица. Чего же я от него требую? Чтобы он пленял мое воображение верным изображением лиц; чтобы он своим рассказом принудил меня принимать в них живое участие; чтобы овладел и вниманием моим и чувством, заставляя их действовать согласно с моральными свойствами, им данными; чтобы волшебством поэзии увлек меня вместе с собою в тот мысленный мир, который создан его воображением, и сделал на время, так сказать, согражданином его обитателей; и чтобы, наконец, удовлетворил рассудку моему какою-нибудь моральною истиною, которая не иное что, как цель, к которой привел он меня стезею цветущею (Жуковский, О басне и баснях Крылова).
2. Отсутствие всякой истины, естественности и вероятности еще нельзя считать фантастическим (Гоголь, О движении журнальной литературы в 1834 и в 1835 году).
В то же время, доля истины в таком подходе есть, и, отбрасывая его, можно впасть в другую крайность. Уже упомянутые составители списков предсказаний зачастую с мясом выдирают их из совершенно сатирических произведений. Классикой здесь является статья Кагарлицкого "Был ли Свифт научным фантастом", перечисляющая, сколько научных открытий "предсказал" Свифт в описаниях некоторых из исследований Великой академии в Лагадо, хотя он всего лишь поиздевался на современной ему наукой, часть гипотез которой впоследствии подтвердилась и дожила до наших дней.
Каким же критерием можно руководствоваться, чтобы выделить фантастическое из невероятного? На мой взгляд, фантастическое — это, в первую очередь, осознание того, что нечто, не входящее в картину мира одного человека, не противоречит картине мира другого человека. Не обязательно входит в эту картину, но не противоречит. Например, буквальная реализация идиом базируется на том, что их внутренняя форма просто не осознаётся в обычном их употреблении.
Фантастическое, определённое таким образом, невозможно до открытия Другого, возвышения над позицией "Мы и варвары", характеризующей все древние культуры. Нижней границей, видимо, является открытие античности Возрождением (для тех, кто смог осознать, насколько люди античности другие), а массово фантастическое появилось в XVIII веке, когда во Франции открыли (и во многом изобрели) Восток, а в Германии — народные сказания.[2]
Надо заметить, что наука, хотя и формирует само понятие неведомого (благодаря тому, что научная картина мира, в отличие от прочих, принципиально о-граничена), может выступать по обе стороны фантастического. Она может как давать "естественные" объяснения невозможному, так и сама выступать источником того, что не укладыватся в голове. Именно второй подход позволяет назвать романы Жюля Верна фантастическими: автор твёрдо убеждён, что описывает мир таким, какой он есть, но одновременно ожидает, что этот мир станет открытием для читателя. Программа во многом самоубийственная, ведь читатель может включить прочитанное в свою картину мира, и при перечитывании фантастическое будет утеряно. Тем не менее, как показывает практика, наука во многих областях достаточно далеко ушла от здравого смысла, чтобы ознакомление с достижениями науки не приводило к их немедленному освоению.[3]
[1] Замечательная была бы картина: Керк Пирр разъясняет Т.А. Чернышевой истинное соотношение кислорода и фтора на шкале "ядовитости" для планеты.
[2] А как же Гомер, Лукиан и Апулей, спросите Вы. А никак. На мой взгляд, здесь происходит типичная аберрация восприятия: это мы сейчас читаем их как фантастическое. Очень показательно приводимое Чернышевой разделение трудов Гомера на историческую Илиаду и фантастическую Одиссею. Между тем это деление объясняется исключительно географически: действие Илиады сосредоточено в Малой Азии, практически в самом центре Ойкумены, Одиссей же шляется по дальним странам.
[3] На Зилантконе-2008 произошла примечательная сценка. Был доклад о "Вавилонской библиотеке" Борхеса, докладчик многословно восхищался его фантастическими находками, больше всего поражаясь свойствам бесконечности, с зачитыванием кусков текста. А на задних партах сидели несколько людей с математическим образованием, и отчаянно скучали. Ведь те элементарные свойства счётных множеств для них не то что не были фантастическими, они находились в самом центре их картины мира, заложенной ещё на первом курсе. И по окончании доклада Альберт Зеличёнок встал и с большим чувством прогнал телегу про то, что в крайней комнате Вавилонской библиотеки стоял сортир, в котором на здоровенный гвоздь-двухсотку была прибита книга с бесконечным количеством страниц; из каждой тысячи страниц 999 уже были использованы по назначению, но их всё ещё оставалось достаточно. Ну и я поддержал, высказываясь, что, мол, не видим тут ничего фантастического. Сейчас даже немного стыдно.