Читать легко. Местами интересно. Местами забавно и местами умно. Где-то в одном проценте текста. Остальные 99 % вызвали раздражение. Потому что аллегории слишком прямолинейны, и я принимаю их на счёт своей Родины, а значит на свой персональный счёт.

Скотный Двор – это Советский Союз. Т.е., советские люди – скоты. Все эти наглые свиньи, ломовые лошади и тупые овцы – это всё мой народ, мои прабабушки и прадедушки.

Я прекрасно понимаю, за что эту книгу любят в других странах. Там эти параллели либо не замечают, либо одобряют. Но почему в нашей стране эта книга так положительно популярна? Я не призываю её запретить (боже упаси!), наоборот, её надо читать, но не с одобрением, а с негодованием, как пример хамства и высокомерия, которые западная «культура» так легко позволяют себе в отношении всего, что не является западом. Представляю, что какой-нибудь русский (или азиатский, или африканский) писатель написал бы такой же «Скотный двор» по мотивам истории Англии. Мало ли неоднозначных страниц в истории любой страны? Индюшка королева Виктория, ослик адмирал Нельсон и хряк Черчиль… И овцы подданные. Где надо – гротескно высветить, где надо – додумать, где надо – замолчать… Кто-нибудь сомневается в том, какая судьба была бы у этой книги в Англии? Входила бы она в списки нетленной классики, издавали бы её миллионными тиражами, восхищались бы на форумах изящностью словесности?

Обидней всего, что я ждала другого. Ведь это не прямая антиутопия, это сказка-притча, про животных, и я ждала чего-то более тонкого и умного, более абстрактного и универсального. Подсознательно я хотела вторых «Кроликов и удавов». А вышел «1984», только другими словами. Я никак не думала, что большой писатель опустится до такого откровенного самоповтора. (Да, да, я знаю, что сначала был именно «Скотный двор» и только потом «1984», но последовательность не важна, важно, что автор, зацикленный на своей ненависти к чуждой идеологии, повторяется.)

Да и вообще. Я не воспринимаю антиутопии. Я их не просто не люблю, я не считаю их литературой. Для меня это социальная пропаганда посредством литературы, так же как агитационный плакат – пропаганда посредством живописи. Качество искусства вторично, на первый план выходит степень воздействия. Пропаганда этой книги талантлива, она имеет успех. Даже среди тех, против кого направлена. Снимаю шляпу, мистер Оруэлл.

Сама идея замечательна. Есть русский поп, обиженный советской властью, но, тем не менее, продолжающий (с позволения, кстати, власти) служение. Начинается война. Оккупация. И поп в своём служении людям вынужден подстраиваться под новую власть. И желает победы Красной Армии, хотя и понимает, что́ его ждёт за сотрудничество с немцами. Драма? Драма. В которой могло бы быть поровну и человеческого, и церковного, и патриотического.

А на выходе получился лютый лубок вперемешку с лютой антисоветчиной.

В чём антисоветчина?

Ну, вот пришли фашисты. Попы в проповедях стали обязаны хвалить новую власть. Иначе их расстреляют. Логично? Логично. Но есть маленькое «Но». До прихода немцев, при советской власти, эти же самые попы советскую власть не просто не хвалили, а осуждали прямо с амвона. Т.е. попы понимают, что если тявкнуть на немцев, то немцы их расстреляют, но возмущаются, почему их репрессируют Советы, если тявкать на Советы. И потом ещё хватало совести удивляться, почему большевики им не доверяют! Я не отрицаю, что в реальности многие пострадали безвинно; это отрицает сам автор! Строго по тексту его духовенство само напрашивалось на все возможные советские репрессии!

Фашисты лучше краснопузых. Это общая мысль и для немцев (что, в принципе, логично), и для духовенства, и для местного населения. И для автора. И на каждой станице, каждым эпизодом автор старается внушить эту мысль и читателю. Вона, сколько раз немцы могли (должны были!) расстрелять героя, но в итоге раз за разом всепонимающе прощали. Зато как вернулись красные....

В чём лубок?

В самом богоподобном образе отца Александра. Он обладает всеми возможными добродетелями, при этим лишён каких бы то ни было пороков. Сила его проповеди даже руку убийцы останавливает. Что ни служба – так со слезами умиления на глазах. Он свят! И в награду бог посылает ему дар видений. Нет, серьёзно, это уже был, как нынче говорят, зашквар. Образ безгрешного праведника – это малоправдоподобно, но всё-таки возможно, а вот видения наяву – это уже за гранью реальности! Если и не ЗА, то на самой-самой грани и «подвиг» матушки. А ведь это был единственный персонаж с прописанным живым характером. Но автор уничтожил его во имя усиления идеи мученичества.

Как пропаганда во славу Православной церкви книга великолепна. Но несостоятельна ни как художественное произведение в жанре реализма, ни как (боже упаси!) патриотическое произведение. Герой искренне заботится о сиротах, раненых и военнопленных не потому, что они русские (или хотя бы православные), а потому что в его обязанности входит забота о страдающих. Если предположить, что действия разворачивались бы там и тогда, где Красная Армия громила бы Вермахт, а не наоборот, поп с тем же пылом укрывал бы раненых эсэсовцев. С религиозной точки зрения, милосердие – добродетель, но в контексте патриотизма оно неуместно в отношении тех, кто пришёл на мою землю истреблять мой народ.

Самое сильное (лично для меня) впечатление – это финал, в котором рассказывается, как сложатся судьбы внуков и правнуков героя, как «переосмыслят» они прошлое. Мне было горько. И, как мне показалось, автору тоже. Но снова есть маленькое «Но». Обыватели переосмысляют прошлое, потому что находятся деятели, которые его переписывают. Не будем показывать пальцами на автора...

Советские книги о войне, которые сейчас называют пропагандой, учили нас, что фашизм был побеждён советским солдатом, которого в бой вёл коммунист-комиссар, а в руках у них были собранные руками трудового народа винтовки. О том, что у половины красноармейцев под гимнастёркой был крест, советская пропаганда молчала. А эта книга, хоть претендует на истину, а на поверку та же пропаганда, только с обратным вектором: отрицает всё, кроме креста под гимнастёркой. Фашизм был побеждён не красноармейцем, не трудовым подвигом и не идеологией. А молитвой. С черенками от лопат взяли бы Берлин, ибо в годину испытаний весь советский народ, от партизана Лёши до самого Иосифа Виссарионыча, снова развернулся к богу. Ну, и мороз-батюшка в победе подсобил, так на то, опять же, промысел божий.

Мыслей и вопросов много. Так много, что я боюсь в итоге написать отзыв, который окажется длиннее самого произведения. Поэтому постараюсь разделить все свои мысли и вопросы на два условных блока.

Первый блок. Почему такой микро формат? Десять страниц для такой истории – ведь это же ни о чём! Описание времени действия и места действия на нуле. Характеры персонажей и их внутренний мир – на нуле. Только завязка сюжета размытыми мазками и несколько установочных диалогов. Просто эта завязка настолько интригующа и многообещающа, ждёшь так много, что, в итоге ничего не получив, разочаровываешься втройне. Ведь такую драму можно вывести! Борьбу человека с обстоятельствами, борьбу с самим собой, с окружающими… Ведь это удивительная тема: как в героине уживаются женщина и комиссар. Но вместо того, чтобы раскрывать эту сложную двойственность, по тексту героиня просто с лёгкостью прыгает из одной своей ипостаси с другую.

Этот рассказ вообще больше похож не на законченное произведение, а на недоведённый до ума набросок. Пришёл писателю в голову отличный сюжетец, но заниматься им прямо сейчас некогда – сроки по другой работе горят. И писатель тезисно накидывает в записную книжку основные моменты с перспективой когда-нибудь к этим заметкам вернуться. Но что-то не срослось… Я много отдала бы, чтобы прочитать эту же историю от того же очень уважаемого мной Гроссмана, но в формате хотя бы повести!

Второй блок недоумений относится к экранизации. Как у съёмочной группы получилось то, что получилось? Евреи пляшут, лошади скачут, красноармейцы косами косят пустыню, голые дети мутузят друг друга и оператор раз за разом старательно фокусируется ни их гениталиях. Да, рассказ-первоисточник зиял пустотами, которые по каким-то причинам писатель оставил зияющими, а режиссёр, вместо того, чтобы заполнить эти пустоты смыслом, заполнил их сюром! Живописцев за такое «творчество» бульдозерами разгоняли, но кто-то ещё удивляется, что в стране победившего соцреализма этот фильм 20 лет пролежал на полке. А ведь у режиссёра перспектив на шедевр было даже больше, чему у писателя: у него была Мордюкова. Нет, я не её поклонник, но она была создана для этой роли, она была бы чудо как в этой роли хороша, если бы ей дали что играть! Но нет, детские гениталии и покос барханов были сюжетно и художественно важней…

Словом, имела бы я свой личный топ со своими личными книжными (и киношными) разочарованиями – эта история был бы в первых строках. Из-за заложенного в ней, но разбазаренного потенциала.

Читать было интересно, но сложно. Сразу же с первых же страниц – слишком много фамилий, фактов, информации, ведущих в разные стороны ниточек. С какого-то подозреваемого уже сняли все подозрения, а я с трудом вспоминаю, кто он такой и как связан с делом. Признаю, что это моя вина, а не недостаток книги – её надо читать внимательно и вдумчиво, более того, её лучше читать залпом: стоит сделать перерыв хоть на день, и снова теряешься во всём происходящем.

Доставляли неудобства и диалоги. Длинные, с множеством отвлечений, но без единого слова от автора. Чуть ли не в каждом диалоге я рано или поздно терялась, кому же какая реплика принадлежит. Признаю, что в такой подаче есть свой шарм, она задаёт динамику, только ведь сама концепция книги в том, что это не динамичный боевик, а вдумчивая аналитика. Скоропальность диалогов сильно мешала мне этой самой вдумчивостью насладиться.

Как минимум один большой вопрос у меня по сюжету. Провал шпиона был зашит в саму его легенду.

Но при всех недостатках, читать тянуло. Не могла дождаться, когда же выдастся следующий сеанс чтения.

И вот, наконец, книга закончена. И я ретроспективно оглядываю весь сюжет. Это было похоже на поединок фехтовальщиков. Один (советская сторона) в изящном трико и с тонкой шпажкой, второй (американская сторона) в рыцарских латах и с пудовым двуручником. Резидентура США вербует советского агента – резидентура СССР анализирует. Они убивают одного свидетеля, потом другого, мы анализируем. Они топят наш корабль – мы анализируем. Они вмешиваются во внутренние дела третьего государства, потому что имеют там геополитические и экономические интересы, мы – исключительно из желания счастья африканцам. Они посылают в третью страну танки и военспецов, мы, в ответ, медикаменты и агрономов. Я понимаю желание советского писателя изобразить собственную страну мягкой и пушистой, а врагов беспринципными и жестокими, но Семёнов перегнул палку. По сумме всех эпизодов я, конечно, гордилась интеллектуальностью нашей разведки, но за её беззубость мне было стыдно. Очень надеюсь, что в реальности методы примерно сопоставимы. Потому что, каким бы гениальным гроссмейстером ты не был, но невозможно на равных вести партию с оппонентом, если у тебя в руках шахматные фигуры, а у него ломик. Против лома нет приёма. Уж точно не в шахматах.

Есть такой стереотип в литературе: если про любовь и с хэппи эндом – то книга женская, если не только про любовь или про любовь, но без хэппи энда, – значит, это серьёзная мировая классика. Но хоть эта книга и не только про любовь, и без хэппи энда, она всё равно очень женская. Потому что она строго про чувства женщин и только женщин. Дочери, матери, жены, сестры, девочки, девушки, женщины, старухи… Их мир, их желания, их чувства, переход из одного статуса в другой – всё раскрыто прекрасно. Мне, как женщине, читать до поры были интересно. Пока я не взялась за анализ. И не обнаружила, что в противовес сложным и насыщенным женским характерам, мужские персонажи пусты, как болванчики, они существуют только для того, чтобы женщинам было на кого изливать своим эмоции. Желания, интересы и характеры мужчин преподносятся лишь в том контексте, дают ли мужчины своим женщинам то, чего женщины от них хотят. Так что если оценивать общий психологизм книги, то я бы сказала, что половина работы похерена, но другая половина выполнена настолько блестяще, что книга, несмотря на все свои недостатки, умудрилась стать мировой классикой.

Описания великолепны. Как будто при каждой мизансцене ты присутствуешь лично, ты точно знаешь, во что одеты персонажи, как обставлена комната, и какая погода за окном. Причём эти описания так умело распределены по тексту, вплетены в диалоги и действия, что не утомляют. Описания природы вообще выше всяких похвал. Наводнение, зазеленевшие после него пастбища, высокие травы, сначала сочные, потом высыхающие, потом пожар, пожирающий сухостой, потом засуха, от которой трескается земля, и снова долгожданный живительный дождь… Всё это страшно, дико, и прекрасно.

Обидно, что в таких великолепных декорациях происходят не всегда адекватные события. Многие сцены и поступки (и их отсутствие) проистекают не из логики событий, а из сюжетной необходимости (или её отсутствия). Эпизод с обнажением священника – в реальности совершенно невозможный, в книге был нужен для якобы лучшего раскрытия персонажа. А из семи (!) братьев (здоровых, не бомжей и без противоестественных наклонностей) не женился ни один! И вроде как ни автор, ни её герои ничего странного в этом не видят. Ситуация, возможная в реальности с вероятностью один к тысяче, в книге получилась сама собой, просто потому, что автору не досуг было отвлекаться от главной сюжетной линии.

Стилистически у автора два слабых места. Первое – корявость любовных сцен. Несколько раз автор скатывалась в порнуху, несколько раз – едва не скатывалась, и я прям кожей ощущала, как нелегко ей удалось удержаться на грани. Второе – тяга автора к обороту «в те времена». «В те времена автомобили были такие-то», «В те времена было принято так-то и так-то», «В те времена книжки писались так-то и так-то». Своими описаниями автор и так прекрасно создавала атмосферу каждого из взятых исторических периодов, а этим топорным оборотом сравнения только портила волшебство.

Но всё эти достоинства и недостатки, которые я так старательно расписывала, – разговоры в пользу бедных. Потому что есть одна вещь, которая переплёвывает все недостатки и сводит на нет все достоинства.

Любовная линия.

Нет, я не отрицаю возможность искренней любви между девушкой и человеком, который ей в отцы годится. Дело не возрасте! Дело в том, что данном случае мужчина не просто годиться ей в отцы – он и есть ЕЕ ОТЕЦ! На момент знакомства он уже был взрослым мужчиной, а она была ребёнком, он искренне, всей душой полюбил по-отечески! А прикрытие сутаны позволило ему получить такой доступ к душе и телу девочки, какой не имел даже родной отец. Он переодевал её перед сном! И вот девочка выросла… Для нормального отца дочь всегда останется дочерью. Извините за грубость, но у нормального отца не должен вставать на дочь, какой бы красавицей она не выросла, потому что ОНА ЕГО ДОЧЬ!

Я понимаю влечение многих девушек к мужчинам, старше на поколение, я понимаю желание девушек, чтобы муж был похож на отца. Я понимаю желание спать с похожим на отца, но не с самим отцом! Как (КАК?) женщина может физически захотеть мужчину, которому по-детски признавалась в первых месячных?

Даже «Лолита» в своё время не вызвала такого отвращения. Секс мужчины с подростком (чуть недозревшим физически и очень даже созревшем эмоционально) был не так гадок, как секс бывшего отца с бывшей дочерью. В редкой культуре не практиковались браки с очень-очень юными девушками, в том числе и для Европы, и для России это было если и не нормой, то небольшим от неё отклонением, но секс родителя с ребёнком – это удел совсем диких племён в совсем диких джунглях. К тому же отношения Лолиты и Гумберта обществом откровенно осуждаются, а отношения Мэгги и Ральфа преподносятся как некий идеал любви. И я должна им сочувствовать: ах, они не могут быть вместе… Тьфу!.. Да пусть она хоть чёрту отдаётся, лишь бы не тому, кто был её отцом!

По мере развития сюжета хотелось забыть, с чего начиналась эта связь. Но не давали сами же герои. Чувство Мэгги к Ральфу относительно понято: девочка привязалась к взрослому дяде платонически, потом выросла, узала о том, что кроме платонического между мужчиной и женщиной существует ещё и плотское, и решила, что между ней и Ральфом во что бы то стало это плотское должно произойти. Ральф всю книгу статичен, тот, кто укладывал спать ребёнка, и тот, который лёг потом с этим ребёнком в постель, – один и тот же человек. Но Мэгги ребёнок и Мэгги взрослая – это два разных человека. И эту взрослую женщину Ральф не знает, а значит, любит не её, а ту девочку. В постели любит!

Но к том времени, как нарисовалась постель, я уже вроде даже начала смиряться с дикостью этой любви, даже начала чуточку сочувствовать героям, и думалось, что ну вот ещё один шаг, ещё один эпизод, и они сблизятся по-настоящему, и Ральф перестанет обманываться, узнает наконец настоящую Мэгги и полюбит её такой, какая она есть, и наконец-то сексуальные отношения отца и дочери превратятся в любовь взрослых мужчины и женщины. Но тут все резко постарели, и последняя треть книги превратилась в затянутый эпилог-эпитафию.

Герои. Он. Карикатурно хорош. Настолько хорош, что вызывает отвращение. А ещё автор искусственно сделала его мазахистом. Он раз за разом совершает ошибки, чтобы потом можно было наслаждаться своим страданием. Почему мазахистом стал не он сам, а именно «автор его сделала»? Потому что только на его утрированно неправильных поступках и держится весь сюжет. В реальности так, как поступает он, может поступить или очень большой негодяй или очень большой дурак. И то и другое не про него. Значит свои поступки выбирает не он, а автор за него, иначе дальше второй главы писать было бы не о чем. Она. Упряма. Упряма до упёртости. Она очень рано упёрлась в своё желание обладать тем, чем обладать невозможно, буквально сразу же осознала всю невозможность и буквально сразу же озлобились за это на весь мир. В итоге уже к двадцати от героини не остаётся ничего, кроме неудовлетворённости и озлобленности. Словом оба главных героя получились отталкивающими. Она своей до ужаса реалистичной озлобленностью, он своей ужасной нереалистичностью. Кроме него и её были другие персонажи, прописанные и не прописанные, симпатичные и не очень, но автор слишком сильно фокусировалась на двух главных героях, задвигая оставшихся на десятый план.

И всё же я рада, что прочитала. Во-первых, теперь я имею собственное представление о книге, так или иначе причисленной к мировой классике. В-вторых, я снова «побывала» в Австралии (пойду пересмотрю «Дочерей Маклеода»). И в-третьих, мне понравилось, как написано. С удовольствием буду читать Колин Маккэлоу дальше. Не все же у неё книги вертятся вокруг инцеста.

Очередной случай, когда хочется употребить парадоксальное утверждение: книга хорошая, но мне не понравилась.

Почему же книга хорошая? Она добрая. Она атмосферная. Она информативная. Быт и образ мысли царского юнкерства. Будни и праздники молодёжи конца двадцатого века. Москва времён Владимира Долгорукова.

Условный недостаток – бессюжетность. Условный он потому, что не мешал. Бессюжетность вообще характерна для Куприна и потому не стала неожиданностью, и в какой-то момент даже перестаешь ждать сюжета, а просто наслаждаешься буднями ГГ, которые ты проживаешь вместе с ним.

Тогда почему же книга мне не понравилась?

Потому что атмосфера, которую я вроде бы поставила в плюс, в данном контексте не просто неправдоподобна, а даже противоестественна.

ГГ поначалу раздражает своей «прозрачностью», он нужен только для того, чтобы у книги был ПОВ. Только где-то с середины герой начинает обретать собственное лицо, и это не лицо двадцатилетнего парня. Это лицо шестидесятилетнего старика, который вспоминает себя двадцатилетним, смотрит на мир с высоты своей старости и обращает внимание на те вещи, которые теперь, много лет спустя, важны для старика, а не на те, на которые обратил бы внимание тогда. Герой смотрит на мир не с ненасытностью юноши, а с сентиментальностью старца, счастливого уже тем, что у него ничего не болит. Разве может юноша по настоящему оценить отсутствие одышки? Старик, завладевший телом юноши, наслаждается воспоминаниями о пятикопеечных пирожках, то ли забыв, то ли притворяясь, что забыл, что не о пирожках думы, не в пирожках счастье двадцатилетнего парня!

Речь о двадцатилетних лбах с фельдфебельскими усищами – и без намёка на половой вопрос? И это от автора «Ямы»? В той же «Яме» у того же Куприна те же юнкера как само собой разумеющееся ходят по борделям и жадно следят за старшими братьями, зажимающими по углам горничных! Поэтому то, как подчёркнуто автор обходит взрослые темы здесь, и удивляет, и обижает. Какому-нибудь детскому Маршаку я бы это простила, но не Куприну. Не переношу, когда писатель в разных своих книгах сам себе противоречит.

Если ли мне чего добавить к сказанному? Вроде, нет. Но заканчивать отзыв на таком негативе почему-то всё-таки не хочется. Потому что книга всё-таки светлая. А светлым книгам хочется многое простить. Видать, с возрастом я, как и автор, становлюсь сентиментальной.

На эмоциях вполне можно было бы охарактеризовать данный сборник каким-нибудь одним не вполне печатным, но ёмким словом. Но я позанудствую и подведу под свою характеристику научный базис.

Итак. Любая работа начинается с целеуказания. Оно же позволяет объективно оценивать результаты. Достигнуты поставленные цели – работа удалась, не достигнуты – садись, двойка.

Какие цели лежали в основе этой работы? Если собрать кассу – то, не сомневаюсь, задача выполнена. Может быть, целью был сам процесс творчества. Несколько коллег-товарищей сговариваются на тусовочку-междусобойчик. «А давайте-ка мы с вами все попытаемся написать рассказы где-то вокруг саги о Ведьмаке! – а давайте! – а что такое ведьмак? – ну, это книжка такая фэнтези, поляк написал, – окей, напишу что-нибудь про Польшу». Вот здесь сложно сказать однозначно, получили ли авторы от своей работы удовольствие. Но от тусовочки-междусобойчика получили. Так что будем считать, что и тут результат положительный.

Проблема в том, что первая задача удовлетворяла интересы издателя, вторая – авторов. А книга должна удовлетворять интересы читателей. Как минимум целевой аудитории. Целевая аудитория этого сборника? – поклонники саги о Ведьмаке. Об этом говорит название, об этом подсказывают аннотации, сам здравый смысл кричит об этом. Каковы ожидания целевой аудитории от сборника, названного «Ведьмачьи Легенды»? Стимпан? Постапокалипсис? Юмореска? Политический опус?

Нет. Фанаты Ведьмака от сборника про Ведьмака будут ждать, как ни парадоксально… Ведьмака. Того самого. Хотя бы атмосферы того мира. Недостаточно одного из героев средневзвешенной фантастики назвать Лютиком, чтобы можно было считать получившийся рассказ рассказом из мира Ведьмака

Если авторы этого не понимали, тогда «садись, двойка». Полная профнепригодность. Только они, скорее всего, понимали. И вопреки логике и профессионализму они сляпали этот сборник из стимпанка, постапоклаипсиса и так далее. Под определение «Мир Ведьмака» попали только «Лютня и всё такое» и (с большими оговорками) «Весёлый, простодушный, бессердечный». Остальное… нет, не бред сивой кабалы, другим читателям других тематических сборников оно вполне могло зайти. Давайте смотреть правде в глаза: оно могло зайти кому угодно, КРОМЕ ФАНАТОВ ВЕДЬМАКА!

Так как же оценить сие творение? Как коммерческий проект оно удалось на славу. Мыши знали, что будут плакать и колоться, но продолжали исправно покупать кактусы. Состоятелен ли сборник как литературное событие? Отчасти, потому что сочетание несочетаемого всегда по-своему любопытно. Но стал ли сборник тем, чем так громко себя рекламировала – частью мира Ведьмака? Порадовал ли он тех, для кого якобы создавался, – фанатов Ведьмака? Нет, даже близко нет.

Пытаюсь представить себе, какие бы оценки поставила нашему классу наша литераторша, если бы вместо сочинения по «Войне и миру» один бы написал рассказ о том, как сосед Ростовых в своём имени девок портил, другой описал приключения троюродного прадедушки Безухова в Ливонской войне, третий – детство инженера Гарина (связь между «Войной и миром» и инженером Гариным очевидна, ведь инженера Гарина тоже написал Толстой, даром что другой).

Если попросить меня охарактеризовать этот цикл двумя словами, первым будет «Вторичность». Герой-одиночка, странствующий по миру и за плату уничтожающий нечисть, с целой организацией себе подобных где-то за спиной, со своим кодексом чести, с магическим оружием, Знаками, иммунитетом и очень долгой жизнью, влюблённый в чародейку и так далее, и тому подобное… Совпадений слишком много, чтобы можно было предположить, что автор не опирался на Ведьмака. Нет, я не склонна любые заимствования считать плагиатом. Весь вопрос в количестве и качестве. Количества много. Думается мне, что в те времена, когда Пехов создавал своего Стража, Ведьмак ещё не так гремел по миру, а раз никто не знает про Геральта из Ривии, Пехов не увидел ничего зазорного в том, чтобы копирнуть его почти полностью. Со временем Ведьмак оброс франшизой и фан-базой, заимствования Пехова стали очевидны и неприятны. Но, повторюсь, дело не в самих заимствованиях. А в том, что количественно списав своего героя и весь цикл с Ведьмака, Пехов не смог выдержать уровень качества.

Второе слово, которым я охарактеризовала бы цикл, есть «Недоработанность». Ведь потенциал был. До поры читать было интересно, всё казалось, что вот-вот закрутится вокруг Людвига круговерть, не уступающая той, что завертелась вокруг Геральта… И простится вторичность… Но, страницы перелистывались, всё ближе маячил финал, а история так и не блеснула. В тех местах, где в перспективе можно было вывести её на пик, автор спускал себя на тормозах, шёл по накатанной. Недорабатывал. Чуть-чуть здесь чуть-чуть там… Вот огромная недоработка, жутко резавшая с самого начала глаз: по классификации фантлаба место действие этого цикла – «мир, не связанный с нашим». И в этом мире, не связанном с нашим, прекрасно себе существуют вполне наши цыгане. А господствующая религия есть христианство, и существовал Иисус, и было он сыном божиим и девы Марии, и Пётр с Павлом на месте, и Адам с Евой прородили человечество… Как можно было махнуть рукой на целый пласт уникальности мира? Уж если выдумывать от начала до конца – то выдумывать ОТ НАЧАЛА ДО КОНЦА, тем более что автора сложно упрекнуть в неумении изобретать новые названия для старых велосипедов. Т.е, где было совершенно необходимо придумать хотя бы новые названия для старых истин, автор утруждать себя не стал, зато где не надо – не сдерживал себя. Географических названий очень много, но за названиями нет проработки, не возникает ощущения целостности карты мира, и даже под самый конец в этом мире невозможно ориентироваться, он так и не становится родным.

Если бы я не читала Ведьмака, т.е не было бы у меня стойких ассоциаций с оригиналом, до которого копия не дотянула, общее впечатление было бы иным. Симпатичный ГГ, приятные второстепенные персонажи, динамичные магические битвы, нетривиальные сюжеты, непредсказуемые развязки, мораль, умелое обозначение эпизодов для взрослых. Беда в том, что все эти достоинства – уровня одного рассказа, каждого конкретного эпизода, а в разрезе всего цикла в целом эти достоинства не суммируются. Да, о старых событиях подкидываются новые факты, и приходится переосмыслять целые главы, да, обнаруживаются взаимосвязи там, где их, казалось, не было, и всё это исполнено достаточно тонко, но… вялотекущее. Ни сюжет, ни эмоции не переходят на новый уровень, как это было в Ведьмаке (ну никак у меня не получается удержаться от аналогий!). Ведь там тоже всё начиналась с маленьких рассказов, но потом не единожды поднималась на качественно новые уровни – уровень романа, уровень эпопеи. А здесь… Сквозной сюжет так и не пересилил целей и задач каждого конкретного эпизода. Начинается новая глава, история вроде бы новая, а типажи старые, атмосфера старая, темп повествования старый. Сюжеты повторяются, всё больше раздражает нелогичность мира, ГГ начинает бесить своей невозмутимостью, а Проповедник своими истериками; интрига, казалось бы, завязывается всё острее, но ты уже знаешь, что она вяло свернется в конце главы, так и не достигнув пика. Признаю, что в этом могла бы быть своя прелесть, если бы произведение изначально было оригинальным. Но от книги, так откровенно скроенной по чужому очень известному рецепту, ждёшь соответствия заявленному оригиналу. Словом, у меня такое чувство, будто я увидела в витрине кондитерской точно такой же торт со взбитыми сливками, как я уже однажды пробовала. Купила его, разрезала, а под взбитыми сливками… начинка из квашеной капусты… Я очень люблю квашеную капусту, и она была бы уместна в другом изделии, но здесь и сейчас при стопроцентном внешнем сходстве ждёшь и наполнения соответсвующего. И по факту выходит, что мои ожидания бессовестно обмануты недобросовестным производителем, который под видом одного подсунул мне совсем другое.

Очерк – это всё-таки не совсем художественная литература, поэтому не совсем справедливо мерить его художественнолитературными мерками. Да, чуточку пафосно, да, сюжетно путано, да, во имя усиления эмоционального эффекта пришлось поиграть с реальными датами… Историческая достоверность во всём, кроме краеугольных фактов, условна, поскольку автор не была знакома со своей героиней. И героиня вышла условной, больше похожей на образцово-показательную советскую икону, чем на живого человека.

Словом, по критериям харАктерной художественной литератур этот очерк, мягко говоря, не образец высокого искусства.

Его ценность в другом. В самом историческом факте: в Советском Союзе женщины воевали на танках. Не массово, но и далеко не единично. Две из них даже стали Героями Советского Союза. Одна – посмертно, другая выжила. И та, которая выжила, годы спустя написала очерк о той, которая погибла. Очерк об одной женщине танкисте Герое Советского Союза написала другая женщина танкист Герой Советского Союза. Разве можно ординарными мерками мерить это неординарный факт?

Я бесконечно благодарна Драбкину за его работу: воспоминания фронтовиков бесценны. Вообще говорить о достоинствах этой серии книг – дело неблагодарное, само её существование – это уже феномен. Живые воспоминания (при необходимости уточнённые примечаниями), наши эмоции, связь времён… Восхитило то, как сохранена индивидуальность каждого из ветеранов: один – любитель прихвастнуть, другой – спокойный интеллигент, третий – суровый вояка, четвёртый – фаталист, и так далее.

И велик соблазн на эмоциях поставить десятку, но оценивать я буду именно работу, а не фронтовые воспоминания и не своих от них впечатления.

Я прочитала с десяток разных книг серии: всё об авиации и несколько общих работ. Поэтому в одном отзыве подведу итог под всем прочитанным. Ведь вместе с достоинствами, недостатки у всех книг тоже общие.

Первое. Опечатки. Причём, что совершенно недопустимо, – опечатки в датах. Да, нечастые, но и пары раз хватило, чтобы можно было говорить о небрежности, а небрежность в таком деле недопустима. Эти опечатки не бросаются в глаза, ведь воспоминания хаотичны, часто фронтовики сначала говорят о 44-м годе, а потом возвращаются в 43-й, но выходит, что брат Степана Микояна сначала окончил училище в 43-м, а потом в 42-м погиб.

Второе. Интервью с однополчанами. Даже в лишённых строгих рамок сборниках, вроде «На войне как на войне». Не выдерживают критики отговорки, что ветеранов осталось мало: в выходящих параллельно книгах десятки и сотни других фамилий. И создаётся впечатление, что проще было найти одного фронтовика и по его наводке заглянуть к его однополчанину в соседний дом, чем пилить на другой конец страны за новой историей нового полка нового фронта нового рода войск. Ни в коем случае нельзя сказать, что главы однополчан не интересные, просто они противоречат задумке: показать масштаб. Сборник «А зори здесь громкие. Женское лицо войны» позиционируется как сборник воспоминаний женщин-фронтовичек, а по факту это воспоминания исключительно ленинградок, защитниц Ленинграда же. Для серьёзной научной работу такое расхождение темы и содержания недопустимы, неужели нельзя было хотя бы в аннотации обозначить рамки?

Ещё очень бросалась в глаза однотипность вопросов к лётчикам: о суевериях, о том, что делали с вещами погибших, ну и (куда ж без этого!) об отношении к комиссарам и особистам. Т.е., всё это те вопросы, которые могут быть заданы лётчику любого рода авиации, с любого фронта, любого звания. Не хватало индивидуально подхода к каждому собеседнику, казалось, что интервьюер недостаточно подготовился. Особенно это стало бросаться в глаза, когда среди большинства однотипных интервью (самого Драбкина?) мелькали редкие интервью с очень индивидуальными вопросами.

Да, сначала это особенность порядком раздражала, но в итоге она же и привела к самому главному глобальному выводу, который был для меня очень важен: не было никакой универсальности, всё везде было индивидуально. Применительно хотя бы к ночникам: у одних были парашюты, пулемёты у штурмана, ордена и документы во время вылетов, 100 грамм, САБы, фотоконтроль, бортпаёк или даже дневные вылеты – а у других не было.

Есть у меня претензии и к качеству издаваемых книг. Разномастные форматы, через раз ужасное качество бумаги. Само по себе это не проблема, но в сумме со всеми предыдущими недостатками создаётся впечатление, что второпях издавалась эта серия, делалась на коленке, не выкладывались создатели на все 100%. Ух, что бы мы тогда получили на выходе!

А, всё равно, даже при нестопроцентном КПД, мы имеем огромную, бесценную работу. Спасибо Артёму Драбкину за то, что у нас теперь есть эти книги. Они не только поучительны и познавательны, они просто интересны!

Войны не начинаются просто так. Они бывают разные: внутренние гражданские, вялотекущие соседские, маленькие победоносные, крупные конфликты равных по силе держав. Но ни одна из войн не начнётся только потому, что предводителю шлея попала под хвост! До самого последнего момента мне верилось, что Шукшин не дурак и тоже это понимает. Я даже начала загадывать, как он подступится к причинам восстания: будет ли это цепь роковых совпадений, агрессия припёртого в угол, или уверенность одной из сторон в своём превосходстве. Ну а к чему всё свелось? Да, да, Степан условно изобрёл условную машину времени, метнулся в будущее, в революционной Франции нахватался идей про свободу-равенство-братство, потом скакнул ещё на век вперёд и догнался романтикой большевизма.

И пошёл казак за волю воевать, а то мало у казаков воли… И положил в этой войне тысячи других казаков, но это ж за правое дело! И занялись русские убивать русских – а что, национальная забава у нас такая! До кучи ещё попов пощекочем – мы же были в будущем, мы знаем, что религия – это опиум для народа! Напившись, а то и вовсе от плохого настроения, Степан будет убивать своих друзей за дурную весть, а то вовсе за непонравившийся взгляд – но нет, вы не думайте, он не маньяк, просто нрав у него такой необузданный!

Я не знаю, чем руководствовался реальный Степан Разин, но уверена, что свои разумные (в историческом контексте) мотивы у него были. А у шукшинского Степана их нет. Вернее Шукшин их помещает где-то между потребностью силушку богатырскую порастратить и совершенно невозможными для того места и того времени утопическими идеями. Я рада уже тому, что здоровый голос рассудка в книге хотя бы существует, что многие приближенные Степана рассуждают разумно. Но позиция автора непреклонна: это Степан в своём безумии прав, а все пытающиеся его образумить – меньшевики проклятые, контра недобитая, Феликса Эдмундовича на вас не хватает!

Не спорю, что Степан харизматичен, только эта харизматичность пришита к персонажу белыми нитками. Ничего, что он бандит, клятвопреступник, самодур и маньяк-убийца, главное – что он простой русский мужик. На каких Русь от века в век стояла. Такой же простой, как например… ну, как сам Шукшин… Да ведь даже без бутафорской бороды портретное сходство налицо! Шукшин писал не роман, Шукшин писал сценарий для фильма, в котором главную роль отводил себе-любимому! Ну никак у меня не стыкуется образ простого мужика из народа, какой Шукшин себе создал, с барскими замашками этого «мужика».

Я: А ведь с тех пор как я читала «Хождение по мукам», прошло 19 лет. Полжизни!

Я: Чего это ты вдруг вспомнила?

Я: Да так… Услышала от некого либерального журналиста рассуждения о Толстом. Дескать, негодяй: перекрасился, продался. И это отчётливо видно в «Хождении по мукам». Начало очень реакционное, конец – насквозь прокоммунистический. Когда я читала девятнадцать лет назад, я биографии автора не знала, и все перипетии сюжета мне казались естественными. Интересно, как бы я сейчас оценила сюжет?

Я: Уж не собралась ли ты перечитывать? Ты же всегда считала, что в мире слишком много хороших книг и невозможно прочитать их все хотя бы по разу, чтобы тратить при этом время на перечитывание. А это не рассказик на ночь, это трёхтомник!

Я: Знаю. И уже несколько лет разрываюсь между «это трёхтомник!» и «уж не перечитать ли?». Пожалуй, хватит разрываться. Лучший способ бороться с желанием – поддаться ему.

Месяц спустя.

Я: Ну, судя по тому, что оценка изменилась с девятки на десятку, в этот раз тебе понравилось даже больше.

Я: На самом деле, восприятие почти не изменилось. Просто по юности я старалась быть до болезненного объективной. И итоговую девятку выводила как среднеарифметическое между великолепным первым романом и более слабыми последующими. А сейчас я могу позволить себе чуточку необъективности и поставить оценку по наивысшей точке. В конце концов, если книга так хороша (или так плоха), что хочется завысить (или занизить) ей оценку сверх объективного, то это тоже много говорит о произведении.

Я: Чем же так хорош первый роман и чем хуже последующие?

Я: Первый роман, да и весь цикл в целом, замечателен своими героями. Они светлые, но не приторные, и им хочется сопереживать. Заметь: книги, где все герои строго положительные в основном не выходят за уровень беллетристики, а большинство героев большинства книг, признанных гениальной мировой классикой, – люди не положительные. От Онегина до Скарлетт. Выбирая книги, похожие на «Хождение по мукам», я собственноручно ставила галочку напротив «Тихого Дона», но похожи они лишь исторической эпохой, а отношения между людьми – небо и земля. Основные эмоции там – похоть, презрение и непонимание. А здесь – любовь. Во всех своих проявлениях. Сестринская, материнская, братская, влюблённость юности и зрелая нежность. И эта книга о том, что даже в тёмные времена люди могут сохранять в себе эту любовь. За то, что главной движущей силой произведения автор сделал свет человеческой души, а не её мрак, я готова простить любые недостатки. А недостаток, по мне, всего один: избыток побочных линий. Во втором и третьем романах автор отходит от концепции семейной саги и уходит в эпопею, действующими лицами становятся реальные исторические персонажи, вроде Корнилова, Деникина или Махно. И если Махно введён в сюжет органично, через линию Кати, то Корнилов и Деникин появляются из воздуха.

Я: То есть, эпопея удалась меньше, чем семейная сага?

Я: Автор просто перестарался. Лично мне про всех этих героев третьего плана читать было скучно, всё моё существо тянулось к главным героям… Как Даша, что с Катей? Оттого, что я узнала подробности взаимоотношений красного командарма и его начштаба, эпопея не стала эпичней, а ситуация в стране не стала понятней. Всё-таки все эти стрелочки на карте, какой атаман какую станицу занял – это наполнение не для романа, а для учебника истории. Учебник у Толстого получился – так себе. То красные громят белых, то белые красных, а переход инициативы полностью за скобками. Раскол казачества, место в этом бардаке чехов, немцев и анархистов – всё не понятно. К тому же автор как будто намеренно непоследователен в плане хронологии: в одной главе он пишет об августе, а в следующей вдруг возвращается в июнь. А из текста это не всегда очевидно. Так что я бы сказала, что общий план фронтов гражданской войны, за который и должны были отвечать все эти исторические фигуры, достаточно путанный. А вот частности великолепны. Четверо главных героев, простых рядовых современников той страшной поры. И каждый из них видит свою гражданскую. Сначала один её осколок, потом другой. И по сумме всего того, что собственными глазами видели четыре человека и что они перечувствовали, картина эпохи оказывается исчерпывающей. До жути. Есть у нас в обществе штамп, мол, самая страшная страница в нашей истории – это Великая Отечественная. Вот хоть режьте меня, а я думаю, что нет на свете ничего страшней гражданской войны! Тем более русской: бессмысленной и беспощадной.

Я: Скажи: с высоты прожитых лет, приобретённого опыта и знания истории, через призму событий современности – сильно ли изменилось твоё отношение к прочитанному?

Я: Раньше это был для меня роман о прошлом, о том, что случилось в моей стране однажды, случилось и прошло. Теперь я читала его как методичку о цикличности истории. Если дать произойти событию А, и не случится событие В, то следствием будет событие С. Мне страшно оттого, что где угодно и когда угодно эта цепь событий случайно или с умыслом может повториться, и кому-то придётся пройти те же муки, что и героям этой книги.

Я: Нет желания предостеречь героев, дескать, не той дорогой идёте, товарищи?

Я: Был по молодости такой грех. Обидно было за героев, ведь всё то, за что они борются, будет разрушено. Но при чтении «Трёх мушкетёров» или «Острова сокровищ» никого же из нас эти мысли не посещают! Да, времена сменяются, империи разрушаются. Но герои не пророки, они не знают, что произойдёт через десять и через сто лет, а тогда в своём 18-м они поступают именно так, как и должны были поступать в 18-м. Люди и эпоха отражаются друг в друге. Герои своего времени. Без сарказма и кавычек. Любо-дорого посмотреть на таких людей, попытаться их понять и увидеть Их время ИХ глазами.

Я: Это всё задачки для ума. А как же сердце?

Я: Я заново влюбилась в Дашу.

Я: Ну а с Толстым-то что? Перекрасился? Продался?

Я: Надо понимать, что первый роман был написан в 1921-м (гражданская ещё даже не закончена!), а последний – в 1941-м. Естественно, изменились и автор, и страна, и исторические оценки. Сложно сказать, каким Толстой представлял себе финал в 21-м. И представлял ли вообще. Но то, что все события всей трилогии логичны и последовательны – факт. Эволюция ситуации в стране, эволюция взглядов автора, взглядов его героев, самого жанра (от классической русской прозы к соцреализму) – всё очень строго увязано между собой. Первый роман о последних предреволюционных годах. Где-то далеко уже гремит война, но она ещё где-то далеко. Конечно, в романе есть (её не может не быть) тоска по миру, который уже никогда не вернётся, но вместе с тоской и понимание (уже тогда, в 21-м!), что этот мир был обречён. Второй роман – руины старого мира. Полный хаос. Герои осторожно пробуют почву вокруг себя. Третий роман – становление нового мира. Испытания меняют героев, они уже не просто понимают, что по-старому жить не получится – они-новые уже и не хотят по-старому. И люди поступают единственным возможным способом – ищут своё место в новом мире. И находят его. Да, огромную роль в судьбе каждого играет случайность, но все эти случайности логичны и естественны. Могли ли другие случайности привести героев к другому финалу? Могли. Мог ли Толстой остаться в эмиграции? Мог. И итоговый его выбор легко объясняется элементарными законами психологии, он сам прошёл все стадии принятия неизбежного и провёл этой же дорогой своих героев. Отрицание, гнев, торг, депрессия и… принятие нового мира. Не слишком ли сладким для такой серьёзной книги получился конец? Возможно. Но если бы на последней странице кого-то из героев убило молнией (после всех мук, на пороге выстраданного счастья!) я бы возненавидела и автора, и весь мир в целом. Одна из лучших черт соцреализма – после него хочется жить, а не вешаться. Слагает ли «перекрасившийся» Толстой оду большевикам? Пожалуй, ближе к финалу. Но образ большевиков от романа к роману эволюционирует строго в рамках исторического контекста и сюжета. Сначала это непонятная сила, пугающая, как и всё непонятное. Потом это одна из сторон, не хуже и не лучше белых; и звери, и дураки, и идеалисты есть и среди тех, и среди этих. И наконец, когда герои окончательно выбирают сторону, эта сторона, естественно, начинает видеться уже с лучшего ракурса. В одном из отзывов отмечено, что в третьем томе герои начинают разговаривать лозунгами. Увы, не могу не согласиться. Но хочу вступиться за Толстого и его героев. Это мы, выросшие вне большевистской пропаганды, глядя на нее со стороны, очень к этим лозунгам чувствительны, большинству моих ровесников само слово «товарищ» режет слух. А герои существуют внутри этой системы, и то, что для нас — лозунг, для них — норма общения. Случайно ли подробно описываются бои именно под Царицыном? Конечно нет. Сильно ли испортила роман эта «вопиющая пропаганда», был бы роман лучше, если бы местом действия случился Орёл или Омск? Да ничего бы не изменилось! Как по мне, так умение вписывать пропаганду в текст, при этом текст не портя, лишний раз подчёркивает талант Толстого. А пропаганда была бы в любом случае, при заданной теме её невозможно обойти. Просто, останься Толстой в эмиграции, пиши второй и третий том на французском или немецком, избери для героев другие дороги, – пропаганда была бы обратной, антисоветской. Я рада тому, что пути Толстого и его страны не разошлись.

Я: Стоп. Я же знаю, что соцреализм ты уважаешь больше, чем классическую русскую прозу. А из твоего комментария выходит, что классическое начало ты оцениваешь выше, чем соцреалистический финал. Объяснись.

Я: Легко. У обоих жанров есть свои плюсы и минусы, причём плюсы одного – это минусы другого. Толстой комбинирует их так, что от каждого берёт лучшее, а худшее отсекает. Думаю, эта одна из причин, почему цикл получился таким сильным. В первом романе мы видим типичных русских интеллигентов, которые не столько живут, сколько рассуждают о том, как жить. Если бы автор и герои продолжали в том же духе, к финалу все эти размышления, не нашедшие практического применения, не стоили бы и выеденного яйца. (Это даже если не брать в расчёт большой вероятности того, что к финалу, будь он классическим, кто-нибудь слетел бы с катушек.) В соцреалистическом финале мы видим людей, которые нашли своё место в жизни, людей действия. Но, не имея под собой классического базиса, эти действия были бы лишены духовности. Да, первая часть трилогии, сама по себе, читается приятней третей, но хороша-то она не сама по себе, а как часть целого, она хороша только в перспективе всего того, основой чего станет.

P.S.

Я: С книгами всё ясно. Но не могу не спросить про экранизации.

Я: Первая, 57-го года, очень близка к первоисточнику. Главный недостаток: по моде того времени актёры слишком по-театральному переигрывают. Во второй, 77-го, недостаток диаметрально противоположный: слишком сухо, слишком сдержанно. В книге эмоциональная сцена между сёстрами со слезами и объятиями – на экране диалог через стол. Даша по книге строгая и пылкая, на экране – только строгая. К Рощину вопросов нет. При всём уважении к Соломину, ему в его за сорок поздновато играть юношу, рядом с Алферовой он смотрится её папой. Катя. Мимо. Совсем мимо. Книжная Катя была кроткой, но не варёной! Словом, две советские экранизации получились двумя крайностями. И я очень ждала третью, которая учтёт ошибки предыдущих. И я дождалась… Я что-то плохое говорила про советские экранизации? – забудьте! Они идеальны! На фоне того, что наворотили в 2017… Главные героини – две истерички-анарексички, глупые, плохо воспитанные, эгоистичные и озабоченные… Достоинства ни на грош. У одной взгляд недоколотой наркоманки, у другой – недо@ной шлюхи. Друг к другу ни капли ни теплоты, ни уважения. И это Катя с Дашей? Чур меня!

Не думаю, что мне раньше не везло с фантастами. Признанные гении, проверенные временем шедевры. А мне всё равно казалось, что 99 книг из 100 были наполнены либо детским бредом, либо мучительными потугами взрослого изобразить что-то эдакое. И в том, и в другом случае авторы подмигивали мне со страниц: «Ну? Классно я придумал? Ай да я, ай да молодец!» Я верила, что Олди под силу обойтись без этого, и они не подвели. Их фантастика не кажется фантастикой, их космос реален настолько, насколько это возможно, и ты понимаешь все постулаты, на которых построен этот мир.

Первая трилогия прошла с интересом, но без восторга. Стала читать дальше из любопытства, чем ещё можно наполнить мир Ойкумены. И с каждой частью захватывало всё больше. Не сами истории героев, а то, как новыми гранями играл всё тот же мир, то, как каждый раз авторы умели создать новую атмосферу для каждого нового мира, не изменив при этом общей атмосфере.

Есть, конечно, вопросы к логичности некоторых вещей. Например, гуманойдность всех рас ойкумены, или то, что каждая планета представляет собой фактические единое государство, а не как на нашей планете – многообразие и противоборство государств. В плане логики это, пожалуй, недостатки, но в плане эстетики – наоборот. Ничто не отпугнуло бы меня больше, чем монстры с щупальцами, а если бы каждая из сотен планет ещё и делилась бы на сотни государств – мозг взорвался бы и у меня, и у авторов (мой-то ладно!).

Условным недостатком я бы ещё назвала малую эмоциональность книг. Слишком много холодного мужского рацио, слишком мало эмоциональной женской душевности. Условным это недостаток считаю даже не потому, что он на любителя, а потому, что это одна из особенностей Олди. Другого от них ожидать и не стоит.

«Кукольник». Трилогия, закладывающая основы и задающая тон. Её сложно оценивать, потому что пока не с чем сравнивать. Ещё не слишком разобравшись в том, как устроен мир, остаётся много непонятного, особенного из того, что происходит «под шелухой». Сразу влюбила в себя идея профессии Лючано. Жаль, что ей в общем итоге было уделено слишком мало времени.

«Городу и миру». Часть, максимально непохожая на все остальные. И не потому, что ГГ – женщина, в плане рацио Регина любому мужчине даст фору. А по построению сюжета. Все остальные части – приключения, внезапно свалившиеся на уже взрослых людей. Здесь – жизнеописание от момента знакомства родителей. Как следствие – везде были зубодробительные завязки, с последующим неизбежным спадом накала, а здесь – нудная и длинная завязка, и только под конец вся предыдущая жизнь привела героиню туда, куда привела. Конец вышел мощный.

«Дикари Ойкумены». Не скажу, что эта часть самая слабая, но как минимум самая несбалансированная. Сначала герой оказывается в гуще событий, а потом… потом Марк будет целый том сидеть в сторонке и только наблюдать, как кипит заваренная им каша.

«Побег на рывок». Оригинальная концепция: сделать главным героем варвара, чуждого всем чудесам Ойкумены. Читатель где-то узнаёт себя, а где-то и посмеивается, ведь он (читатель) в отличие от Диего уже осваивался на просторах Ойкумены. И вовсе не главный герой будет главным движителем сюжета. Он – лишь точка, от которой центробежной силой разбегутся загадки и интриги.

«Двадцать лет спустя». Надеюсь, что эта часть станет последней. Не потому что она плоха, а как раз наоборот: она отлично объединила все начатые сюжетные линии, дополнила мир Ойкумены теми деталями, которых я давно ждала, вроде героев-энергетов. Правда, совсем не понравился конец, ну да ладно. Олди – те авторы, которых читаешь не чтобы узнать развязку, а чтобы получить удовольствие от процесса. Но даже лучшие циклы нужно заканчивать: заканчивать на высокой ноте, заканчивать раньше, чем они изживут себя.

Каюсь, я не объективна. Я не люблю творчество Шукшина. Но если есть авторы, знакомство с которыми я сворачиваю на первом же неудачном опыте, то Шукшину я давала шанс.

Мне всё казалось, что я просто не с того начала его читать. «Калина красная» и «Я пришёл дать вам волю» — книги, может, и известные, но не совсем для него характерные. Первую я не приняла, потому что не желаю жалеть бандитов, даже близких к раскаянью. От того, что он один раз в жизни задумался, а не раскаяться ли, не станет легче ни тем людям, которым он уже сломал жизнь, ни тем, кому ещё сломает. К роману про Разина у меня ещё более субъективная претензия: слишком уж проецировал автор себя на Степана, а Степана на себя; то ли его с себя писал, толи в себе его видел.

Словом, никак я не могла оценить шукшинское творчество объективно, потому что спотыкалась уже на субъективном. Наверное, я не про то читаю, решила я. Надо про деревню. Говорят, что в этом Шукшин мастер. Про простых людей. Вот и взялась я за «Печки-лавочки». Я надеялась, что наконец откроется для меня признанный гений так, что я проникнусь. Я ждала чего-то искреннего, доброго, светлого. А что получила?

В первой же главе рассуждения об особенностях употребления тройного одеколона внутрь. Потом был испанский стыд за поведение героя в поезде. Он ведёт себя не просто как Дунька, которую пустили в Европу, а как клинический идиот, а ведь он далеко не идиот! Вообще я всегда считал Шукшина мастером реализма, но эта книга, особенно эпизоды в поезде, ближе к театральному гротеску, чем к реализму.

К культуре и искусству есть два подхода. Первый: они должны быть чуточку выше и лучше окружающей действительности, чтобы простой обыватель тянулся к ним и сам становился лучше. И второй подход, противоположный: культура и искусство должны опускаться до уровня среднестатистического обывателя, чтобы он чувствовал себя среди них комфортно, как свинья в грязи (зачеркнуть, а то как-то слишком грубо). Я за первый подход, а Шукшин – яркий пример второго. Он фокусируется не на светлом, а на приземлённом. У человека понос – ха-ха – как смешно!

Из той же темы нарочитая безграмотность, все эти «слышь» и «ехай». Да, она создаёт атмосферу, но вместе с тем, она же культивирует саму себя, создаёт у читателя ошибочное ощущение, что говорить неграмотно – не просто допустимо, а даже по-своему стильно. Книга (в данном случае Книга — с большой буквы) вместо того, чтобы бороться с безграмотностью, распространяет её!

А в финале автор подводит нас к выводу, что такие вот иваны – есть соль земли Русской. И я согласна с самим этим постулатом, но от того, как топорно автор вбросил в текст эту мысль, просто завыть хотелось.

Видит небо, я давала Шукшину шанс. Вернее, учитывая то, кто он, и кто я, – я давала шанс себе. Понять этого автора. Трижды. Но так и не срослось.

Как сказала бы моя начальница: «Ох, ну вечно это О.К. свои пять копеек вставит!»

У меня нет никакой ненависти к повести «Алые паруса», наоборот, я воспринимаю её как неотъемлемую часть своего культурного кода, как одно из главных произведений Русской литературы. И всё дальнейшее я прошу воспринимать не как критику на без сомнения великое произведение, а как сочинение на тему, просто упражнение в абстрактном мышлении. Ну или как шутку.

И не нужно думать, что я не люблю или не ценю сказки. Очень даже люблю! Милый Маленький Принц, он каждое утро убирал свою планету... А ещё дружил с Лисом и заботился о Розе...

Ну да речь сейчас не о нём...

С детства помню присказку: «сказка ложь, да в ней намёк – добрым молодцам урок». Так что с детства я приучена думать, что в сказке должны быть и намёк, и урок. Вроде как «люди получают то, что заслуживают, поэтому трудолюбивые получают больше, чем лентяи», ну или «люби сам и полюбят тебя», ну или «не желай больше, чем можешь проглотить, иначе окажешься у разбитого корыта».

Если считать «Алые паруса» сказкой, то это плохая сказка, потому что ни намёка, ни урока в ней нет. Эту повесть можно воспринимать разве что как притчу, и то с изрядной долей абстрагирования: «мечтай, и твои мечты сбудутся». Но тут вспоминается другая присказка: на бога надейся, а сам не плошай. Если ты рассчитываешь, чтобы однажды всё волшебство мира свалилось тебе на голову, нужно даже в причте как минимум что-то из себя представлять. Каким бы расчудесным ты не рисовался самому себе в придуманном тобой мире, но и в реальном мире тоже нужно уметь жить. Ассоль умеет? Нет. Она идёт навстречу своей мечте? Нет. Заслуживает она выпавшее ей счастье? Ой ли… Все помним сказку о Золушке? Золушка была трудолюбива, поэтому вполне заслужила визит доброй фей. Но фея ведь не устроила всю дальнейшую жизнь Золушки, она лишь дала ей возможность попасть на бал. А дальше Золушка всё сделала сама – нашла своего принца.

И вот он, наш «принц». Грей. Воплощение мечты любой девушки: незнакомец, который готов исполнить все твои мечты, просто потому, что ты сама себя считаешь идеалом всех незнакомцев. И он вполне мог исполнить роль доброй феи: одарить бы чем-то Ассоль, дать ей инструмент к исполнению её мечты, а сам бы тем временем пошёл дальше. Но, нет! Он сам себя делает и инструментом, и целью, сам себя назначает прекрасным принцем! Он приносит себя в жертву мечте незнакомого человека – связывает себя на всю жизнь с девушкой, о которой не знает вообще ничего. (Если бы это был критический отзыв, фразу «о которой не знает вообще ничего» я бы выделила заглавными буквами, но мы же помним, что я просто рассуждаю вслух.)

На выходе мы имеем: девушку, которая не заслуживает своего счастья, и не факт, что в итоге будет счастлива, потому что, абстрактно выражаясь, не прошла нужную дорогу для принятия своего счастья. И мы имеем мужчину, который из неприемлемых для реальной жизни соображений женится на совершенно чужой ему женщине, а значит, едва ли будет счастлив сам. Либо он разочаруется и будет страдать, либо… Он окажется таким деспотом, что ему на самом деле было пофиг на ком жениться, лишь бы личико было красивым. А значит, не такой уж он прекрасный принц. (Но этот вариант развития событий всё-таки даже с моей вывернутой наизнанку точки зрения весьма маловероятен.)

Итак: если в каждой сказке обязан быть урок, то такой урок можно извлечь из этой сказки? Девочки извлекут, что ты можешь быть какой угодно, а прекрасный принц всё равно рано или поздно сам тебя найдёт, тебе не обязательно работать над собой ни для того, чтоб встретить его, ни для того, чтобы сделать счастливым. А мальчики в свою очередь извлекут идею о том, что жениться можно на ком попало, совершенно необязательно узнавать девушку и заранее убеждаться, что вы с ней родственные души. Девушка радостно прыгнула на твой корабль? – всё, она твоя, а ты её пока смерть на разлучит вас.

Закончить хочу тем же, чем и начинала. Цитатой моей начальницы. «Ой, О.К., не романтичная ты…»

Не впервые замечаю, насколько хорош Быков в жанре соцреализма: зарисовки из шестидесятых атмосфернее и психологически глубже, чем картины из сороковых.

Очередной привет нынешним «правдооткрывателям» от советского классика: «в каждую новую историю о войне мы впихиваем по злобному особисту, потому что раньше о злобных особистах говорить было нельзя». Оказывается, все эти «правдооткрыватели» — просто неучи, не знакомые даже с программной литературой. Но если фронтовик-Быков имел право обличать систему, то вы, гламурные режиссёры «Ржева» – не имеете! Повестью «Мёртвым не больно» тема негодяя, обличённого властью, исчерпана.

Но если само существование этой повести уже тогда стало для меня откровением, то по содержанию всё-таки возникают вопросы.

Вопрос первый. Сюжетный. Вот есть у нас главный антигерой – конченый негодяй – абсолютно всесильный в своём кабинете и… абсолютно беззащитный перед шальной пулей на улице. Это не мои измышления – доводилось мне читать в мемуарах фронтовиков о том, что зарвавшиеся командиры, которые вели себя даже не в половину так по-скотски, как наш герой, гибли очень быстро. Перед нами десятки отчаянных вооружённых мужиков, которые привыкли этим самым оружием защищать свои жизни, – почему они с такой апатичной готовностью не просто идут на убой сами, а наблюдают, как на убой гонят товарищей?

Вопрос второй. Оценочный. Слишком уж карикатурно-отвратительны отрицательные герои; в девяти случаях из десяти они говорят и делают подлости, и невольно выходит, что в том одном-единственном случае из десяти, когда они правы, их правота окрашивается такой чернотой, что хочется пойти наперекор, отречься от правды только назло этим негодяям. И тут же другая сторона медали: положительные герои, которые считаются положительными только потому, что противостоят отрицательным. Не важно почему, не важно насколько успешно, важно – что они не согласны с плохими, значит, они хорошие. В сухом остатке получаем, что правые правы не потому, что они правы, а потому что они хорошие, а неправые неправы не потому, что они неправы, а потому что они плохие.

Странно обнаружить все эти огрехи у такого мастера, как Быков. Но я допускаю, что он утрировал сознательно: он поднял такую сложную тему – тему негодяя, обличённого властью, – и одним ударом, в одном произведении должен был поставить окончательную точку. Жаль, что не получилось. Вернее, у него-то получилось, да вот нынешние деятели, так жаждущее сказать своё «новое» слово в искусстве и истории, к сожалению, не знают, что всё уже давно сказано до них.

Начало раздосадовало. Обидно мне стало за жанр соцреализма и за всех тех многочисленных абстрактных громовых, о которых с таким пренебрежением говорит автор. Дескать, без щепоти магии невозможно эту скучную литературу полюбить. А мне вот не нужно проваливаться в магическую суб-реальность и выполнять ритуальные условия, чтобы ценить этих громовых!

Затянувшийся пролог с хронологическим перечислением событий без единой мизансцены нагнал скуку и испугал. Казалось, что вся книга будет построена так: нудно, безэмоционально. Слава богу, автор исправился.

Потом, наконец, проснулся интерес. Я смогла переломить себя и смириться с сеттингом, и мне стало интересно, что же можно выжать из этакой задумки? Ответ: боевик. Достаточно атмосферный, с побоищами стенка на стенку, с морей кровищи, с бойцами, упакованными в латы а-ля «оч.умелые ручки»… И всё. Только боевик. Какие бы неожиданные повороты не случались в сюжете, всё всегда закончится побоищем. Люди будут исчезать и калечиться сотнями, но ни милиция, ни медики ничего не заметят. Вырежут целый дом престарелых с полтыщей сотрудников и обитателей, но НИКТО НИЧЕГО не ЗАМЕТИТ, и учреждение будет продолжать фиктивно функционировать десятилетиями. Я не знаю, насколько магическим должен быть реализм, чтобы поверить в это!

Удалась ли автору атмосфера? Да. Сначала это было мрачное сектантство маньяков, тыщами режущих друг друга за возможность прочитать книгу и получить кайф. А потом, читатель поближе знакомится с одной из сект, и радостно выясняется, что вокруг чудесные люди, взаимопонимание безгранично, а цель благородна – сектантство вдруг даже становится привлекательным. Я порадовалась за автора и испугалась за себя.

А удался ли автору главный герой? Нет. Литература штампует таких героев миллионами: ничем не приметный, не очень умный, не очень успешный и не очень смелый статист вдруг получает отметину избранности и мигом превращается в образец ловкости, силы, ума и благородства.

Как-то исподволь вдруг обнаружилось, что этот герой, кстати, очень много испражняется. И вроде каждый очередной акт дефекации относительно уместен по сюжету, но в сумме уж как-то очень много набежало фекалий!

А развязка вынесла мне мозг. Нет, она не плоха, просто финал с образной притчей о силе книг слишком не вяжется со всем предыдущим наполнением – с конкретным морем конкретной кровищи.

В сухом остатке, книга не вызвала у меня ни негатива, ни восторга. Интересные задумки перемежались с банальностями, атмосферность сменялась абсурдом. И так по кругу. Наверное, лучше бы я прочитала одну из книг Громова!

Наверное из-за того, что моё детство, тот его период, когда ребёнок начинает воспринимать книги, пришлось на распад СССР, в моей детской библиотеке были нейтральные братья Гримм и Пеппи Длинныйчулок, но не было ни Тимура с его командой, ни «Кортика», ни «Красных дьяволят». А жаль… Прочти я эту книгу в детстве, она стала бы одной из любимых. Прекрасный образный, но не занудный язык, завидная динамика, девочка среди главных героев, юмор, а главное – смысл. Приключения не ради приключений, а потому что была глобальная цель, объединяющая героев как между собой, так и с посторонними людьми. Причём в отличие от «Кортика», созданного много поздней гражданской войны и лишь удачно вписавшегося в её романтику, эта книга писалась по горячим следам, она сама и создавала оную романтику.

Взрослому человеку, кончено, бросаются в глаза и лёгкость, с которой юным героям удаются все их замыслы, и карикатурность врага. Но ведь в том и был замысел! Не просто развлечь маленького читателя, но воспитать в нём чёткое понимание, кто свои, а кто враги, и убедить его, что смелым и честным всё по плечу.

Пожалуй, единственный момент, показавшийся мне спорным, — это не контексту инфантильные герои. Они уже не дети, а подростки, к тому же подростки тяжелого времени, сызмальства приученные к труду, знающие нужду и смерть близких, но вместо того, чтобы подражать взрослым в их серьёзности, они, как благополучнее младшеклассники, играются в индейцев.

Книга хороша. Но я ждала чего-то большего, чем просто хороша, чего-то выдающегося. Чего-то очень умного, очень тонкого и очень сложного. А всё это тонкое, умное и сложное было без «очень». А где-то и вовсе не тонко и не умно. Чуть ли не каждую страницу возникает конфликт в логике: на словах «бизнес отдельно, личное – отдельно», на деле – «плевать мне, как это отразится на бизнесе, но я не могу поступить иначе». Враг залёг на дно и вынырнет только ради встречи с Майклом. Поэтому именно Майкл должен его убить. Пока логично. Но весь расчёт держится на том, чтобы заблаговременно узнать, где будет встреча. А если знать заблаговременно, почему бы не подослать киллера, почему всё ещё нужно ставить под удар Майкла?

Герои. Их много, они яркие, среди них легко найти симпатичного именно тебе. Но насчёт этой симпатичности тоже возникают вопросы. Чувствуется, что автор романтизирует мафию Карлеоне. Да, их бизнес криминальный, но не аморальный. Азартные игры – что может быть невинней? Даже проституции они сторонятся, не говоря о наркотиках. А Майкл не при делах и даже герой войны. То есть он американский патриот? Сицилиец добровольцем идёт воевать за страну-мачеху, против союзницы своей прародины?

Сюжет. Если бы я в детстве не смотрела фильм, и не всплывали бы в памяти обрывочные эпизоды, читать было бы интересней. И всё равно местами сердце замирало. А местами я не понимала, что и для чего я читаю. Некоторые линии откровенно лишние. Джонни Фонтейн и Люси Манчини были уместны в первой части, где их история была частью историю семьи Карлеоне, но зачем автор подробно описывал их свободное плавание, я не поняла. А вот некоторые линии наоборот не дораскрыты. Клеменца, Тессио и особенно Фредди.

Да и сама тема мафии затронута как-то поверхностно. Нам постоянно твердят о том, как велика империя дона Карлеоне и как тонко он управляется со всеми своими многочисленными делами. Но на деле этот размах совершенно не показан. Мафиозное величие сводится либо к подбору слов в переговорах с оппонентом, либо к убийству оппонента, в лучшем случае, к планированию этого убийства. Ну, и между прочим к удовлетворению мелких просьб мелких просителей. Да, эти моменты показаны великолепно, но они – лишь верхушка айсберга. Мне кажется, настоящие мафиози, читая книгу, только посмеиваются.

Чересчур откровенные сцены секса – для меня это скорее минус. Не потому, что я ханжа, а потому что я гурман. Секс – это допинг, дающий книге неспортивное преимущество, слишком многие читатели (да и я в том числе) будут покупать и любить книгу не за литературную составляющую, а за откровенные сцены. Я же воспринимаю этот вопрос как вызов писателю: а слабо, не прибегая к сексу, сделать книгу интересной?

Да, я ясно видела многочисленные недостатки, и всё равно читала с интересом и удовольствием. Задаюсь вопросом: как эта книга при всех своих недостатках стала такой культовой? И нахожу объяснение не в литературном качестве, а в социальном посыле. «Американская мечта» окончательно покорила западный мир, главной ценностью жизни становятся шмотки, а мерилом всего становятся бабки. Человек на человека смотрит волком, выросшие дети сдают родителей в дома престарелых. И вдруг: мир, в котором главная ценность – семья, а мерило всего – уважение. Мир, в котором люди платят по долгам, а не бегут к законникам, чтобы те аннулировали все долги. Суровая справедливость привлекательней ласковой несправедливости.

Что, чёрт возьми, это было? И не пытайтесь меня убедить, что это была литература! Литература подразумевает, нет, не запятые, как таковые, а интонацию, которую эти запятые обозначают. А здесь невоспринимаемый набор слов!

А главное – зачем? Я могу принять многие новаторства, но только если они имеют художественную ценность или практический смысл. Вот в «Цветах для Элжернона» коверканья языка были уместными, а тут? Как сей «гениальный» выверт помог донести до читателя основную мысль? И в чём была основная мысль? В динамике, брутальности и натурализме погони? О, настигнуть свою жертву, навести на неё пушку и долго-долго говорить по душам, прежде чем нажать на спуск, – очень брутально, динамично и натуралистично! Или главными были стариковские брюзжания шерифа из серии «раньше было лучше»? О, революционная мысль, до которой никто никогда прежде не додумывался!

Говорят, по этой книге снят неплохой фильм. Не знаю, не смотрела. Но не удивлюсь. Текст книги – готовый сценарий с отличной визуализацией. Ноль внимания на движения мысли, зато подробно каждое движение тела. Часто бывает, что удачная экранизация бессмертит проходную книжонку.

Но помимо экранизации, чем запомнится книга сама по себе? Отсутствием, мать их, запятых! Да, да, кто о чём, а вшивый о бане! Ладно, в англоязычном тексте это может прокатить, там одна запятая на десять предложений, но в русском, где на одно предложение десять запятых? Понятно, что автор в последнюю очередь думал об особенностях русской пунктуации, но о чём думали те, кто отвечал за русский перевод? Причастия, деепричастия, сложносочинённые и сложноподчинённые предложения, вводные слова – сплошным текстом? Почему нельзя было хотя бы разбить сложные конструкции на простые – это гораздо лучше передало бы «уникальный авторский стиль», нежели отсутствие запятых. Покойся с миром, русская школа перевода… И не надо прикрываться уважением к первоисточнику. Почему ради того, чтобы уважить забугорного писателя, переводчик, корректор и редактор так легко выказывают неуважение к родному языку и собственному читателю?

Есть книги как литературные события (удачные или неудачные). А есть книги как перформансы (эпатаж неудачным не бывает). Геростратов комплекс налицо: очень уж хотелось выделиться, но всё хорошее, нужное, правильное (знаки препинания в том числе) уже изобретено, теперь в историю можно войти лишь от обратного – отменить запятые! А я традиционалистка, я против перформансов, я за то, чтобы человек входил в историю, умением творить в строгих рамках своего искусства, а не тем, что к чертям разносил все эти рамки… Как однажды сказал один мой приятель (цитата): «Художники, которые умею писать картины, пишут картины, а которые не умеют – прибивают яйца к брусчатке Красной площади».

Ирония и домашняя атмосфера маленького городка старого доброго юга, конечно, в лучших традициях Флэгг. Это плюсы. Минусы – неправдоподобность многих героев и ситуаций. Герои – чересчур чудаковаты, ситуации – возможные только в добрых историях Флэгг, а не в всамделешней Америке. Но самой большой проблемой книги мне казалась её бессюжетность. Ну, маленький городок, ну, горстка героев. Которые просто проживают свои жизни. Процентов девяносто текста меня эта бессюжетность мучила, и только под конец я поняла, что в этой неторопливости и была главная ценность: рассказ о том, как важно прожить свою жизнь в искренности, и насколько светлее будет мир, если ты сам будешь нести в себе свет. А финал стал откровением. Сначала личные эмоции зрелого мужчины, вернувшегося в места детства. А потом вызвавший восхищение и слезу своей прямотой и неполиткорректностью взгляд одного из героев прошедших времён на мир современный. О норме гомосексуализма, об изъятии Гека Финна из библиотек, о заменивших живое общение машинах, и о том, как порядочного человека, всю жизнь прожившего в гармонии со своей совестью и с окружающим миром, современное поколение начало упрекать в том, что он жил неправильно, и мир, в котором он жил, был неправильным. Как будто во всех пороках своего времени виноват лично он: от расизма и сексизма до разжигания мировых войн. И тут я задумалась: а можно ли вообще печатать в самих Штатах эту книгу? Книгу, которая ставит под сомнение современную мораль, и ностальгирует по старым добрым временам, потому что, как ни крути, а то, что они были добрее нынешних – факт. Но всё это происходит без стариковского брюзжания, а с тихой нежностью; закрыв последнюю страницу хочется улыбнуться, а не застрелиться.

Не буду писать банальности, вроде того, что это одна из лучших книг автора. Фэнни Флэгг удивительно стабильна в плане качества, каждая из её книг (за редким исключением) – маленький шедевр.

Читала я мемуары фронтовой лётчицы Ирины Дрягиной. Большая часть, понятно, о военной юности, но последние главы о мирном послевоенье. А в мирной жизни Ирина Викторовна посвятила себя сельскохозяйственной науке. Мне эта тема нисколько не интересна, я заскучала и встрепенулась только когда наткнулась на упоминание книги «Белые одежды», книги, со всех сторон мне рекомендуемой, но упорно откладываемой в долгий ящик. И говорит доктор сельскохозяйственных наук об этой книге не лестно. Нюансы я, конечно, не поняла, но смысл претензий в однобокости преподнесения сторон, в карикатурности прорисовки оппонентов. Среди литературных отзывов об этой книге впервые я встретилась с комментарием научным. И у меня нет оснований сомневаться ни в квалификации, ни в порядочности этого человека. Нет, предвзятости к книге у меня не появилось. Зато появился повод достать её из долго ящика.

Первые страницы не сказать, чтоб радовали. Я потерялась во множестве героев и утонула в неизвестной мне науке (хотя мысленный плюсик автору за проработку темы я поставила). И ужасно не понравился эпизод, когда для того, чтобы подчеркнуть ум главного героя, автор изображает полными профанами кандидатов и докторов.

Сразу бросилось в глаза количество философских разговоров. Я их люблю, но в меру, а здесь их было больше, чем нужно. И их вели все поголовно: разномастные учёные, завзятые алкоголики, строгие службисты и старушки-домохозяйки. Признаю, порой высказанные мысли были гениальны. «Страх – это область физиологии. А трусость – область нравственности». Или про спящую почку в человеке, которая раскрывается, только если наступают подходящие условия. Но большей частью эти философии были жутко неуместны. Потрепаться «за жизнь» на квартире знакомого поэта под хороший стол – да. На шпионском ночном свидании после ареста товарищей – нет! На неформальном заседании кафедры накануне судьбоносных событий (говорю как человек, работавший в своё время в вузе) люди будут говорить либо строго о работе, либо прямым текстом интриговать, а не пикироваться абстрактными аллегориями! Без оговорок относительно эпохи и научной сферы.

Словом, первые страницы не предвещали ничего хорошего. Но тут случилось чудо.

Вершина романа – эмоциональный и сюжетный пик произошёл на первом всеинститутском собрании. Эмоции через край, уместная здесь и сейчас диалектика, трусость одних, упрямство других и безволие третьих, верность науке против верности Родине. Но самое главное было то, что обе стороны имеют в своих рядах как талантов, так и дураков, как людей порядочных, так и негодяев. Обе стороны уверены в своей правоте и искренне стремятся к истине. А на правых и неправых эти стороны делит не наука, а идеология. На все лады склоняли сталинские времена, пугали ужастиками с упыреподобными особистами, но никогда меня так до мурашек не пробирал ужас того времени, как под эту будничную зарисовку. Человеку отказывают в праве быть правым!

Да, это было гениально. И это была сотая страница из шестисот. Но вместо того, чтобы идти по восходящей, дальше книга скатилась к банальности.

Вдруг случается прозрение. Герой разочаровывается в Учителе после единственного разговора с малознакомым человеком. (Как можно так легко отказать от научного руководителя? – недоумевает во мне бывший аспирант, готовый за своим научруком и в огонь, и в воду, и в зубы к декану.) Герой, очень умный и очень опытный учёный, отдавший жизнь своей научной теории, вдруг разочаровывается в ней после единственного успешного опыта из арсенала оппонентов. Если правота Мендаля так очевидна, и так очевидна неправота Лысенко, почему наш умный-умный герой не осознал истину раньше? Почему так много людей следовало теории Лысенко? А просто в те времена, о которых идёт речь, истина была не так очевидна, как в те времена, когда создавался роман. Да, история расставила всё на свои места, но произошло это после многих десятилетий борьбы и научных исканий. А автор выносит приговор истории заблаговременно, уже здесь и сейчас. И по вынесении герои торопливо занимают свои места согласно купленным билетам: положительные – с правильной стороны истории, отрицательные – с неправильной. И те, которые с правильной, заранее знают все выводы, к которым ещё только предстоит прийти учёным, историками и обществу: и про науку, и про политическую систему. А те, которые с неправильной, они тоже ведь всё понимают, и смысл их жизнь в том, чтобы во всех сферах уничтожать правых только за то, что они правы, иначе окружающие сразу поймут, как неправы неправые. Ну не карикатура ли? Многогранный мир оборачивается пропогандистской утопией в духе Горького: тайная организация чистых сердцем противостоит бесчеловечной системе, Благородные Герои Жертвуют Жизнями за Истину. Но став Героями, люди перестали быть людьми, их судьбам уже не хочется сопереживать.

Здесь можно упомянуть и об идеологии. Вот рассуждает автор о том, что исподволь внутренние враги подменили идеалы революции, обернув их тоталитаризмом. Ну так и он сам, исподволь, в какой-то момент поменял тему своей книги! Из исторического рассказа об одном из эпизодов развития науки (страшном эпизоде, согласна с этим), роман превратился в историю борьбы с системой. Да, она не была злой, но она была такой… навязчивой и малоправдоподобной… что чтение в итоге превратилось в пытку. А все недостатки ощущаются вдвойне горше после того, как роман уже показал, каким он мог бы быть.

Вот вроде и мелькнёт эпизод, над которым хочется задуматься и ужаснуться, но не успеваешь проникнуться, как какая-нибудь неуместность или неправдоподобность рушит всю картину. Яркий запавший в душу момент – это трагедия общества, которое изначально учит своих студентов неправильно. И трагедия этих студентов, когда они начинают это понимать. Это был второй и едва ли не последний момент книги, который по-настоящему восхитил. А вот из того, что раздражало, всего и не упомнишь. Раздражало прогрессирующее совершенство положительных героев. Раздражала лёгкость, с которой герой у всех на виду ведёт двойную игру. Раздражала идеальность выведенного сорта: и вкусный, и под машинную чистку, и морозостойкий, и фитофторы не боится — эх, где ж теперь этот сорт? Раздражали органы, которые обычных сограждан на обычных беседах уморить готовы, но при побеге опасного преступника даже не пытаются его искать. А на следующий же день после смерти Сталина вся госбезопасность стала вдруг мягкой и пушистой. Раздражал идиллический конец хотя бы уже тем, что сорокапятилетняя женщина, мать семейства, прошедшая лагеря, не может выглядеть на 35! Раздражал эпизод интима, как будто автору захотелось отдохнуть от научной тарабарщины будуарными фантазиями, а потом и редактор похвалил: ой, какой ты молодец, что перчинку вставил, нынче пипл это хавает…

Есть у меня такая привычка: оценивать книгу исходя не из конечного результата, а из потенциала. Книги хорошие, но с упущенным потенциалом я сужу строже, чем посредственности, изначально ни на что не претендовавшие. Эта книга могла стать гениальной, трагедия могла глубоко тронуть, а борьба могла восхитить. Если бы трагедия и борьба выпали живым людям, а не картонным монументам.

Часть первая. Роман «Тяжелый песок» как таковой.

Если бы я ничего не читала у А.Рыбакова, или хотя бы если бы этот роман я прочитала первым... Да, я была бы впечатлена. История большой страны и история одной семьи, по которым прошлась война. Благородство людей, которые погибают друг за друга и за свою Родину. Включить бы эту книгу в школьную программу, воспитывать детей, как надо ненавидеть войну и любить Родину. И как надо умирать за свою Родину, если война на неё всё-таки пришла.

Да, мне понравилось, да, тронуло, да, пробило на слезу. Но я вообще сентиментальная, выжать у меня слезу не сложно. Множество героев как будто для того и созданы, чтобы погибать один героичней другого. И каждому эпитафия: Слава павшим за Родину. Эпитафия заслуженная, но от того, как часто она повторяется веет натужным пафосом, кажется, что автор насильно выжимает у меня слёзы. Нет, правда, всё равно трогает. Так ведь тема благодатная. Не представляю, каким бездушным чурбаном надо быть, чтобы не тронула история о любви и страдании, о самопожертвовании и силе воли.

Упрекнуть роман я могу лишь за одно: плохо раскрытое еврейство. Какой бы нерелигиозной не была семья, но совсем выпасть из своей культурной парадигмы она не может: лексика и говорок, семейные традиции, община, предрассудки и мелкий бытовой антисемитизм. Здесь же ничего. Стерильная советская семья в стерильном советском обществе. Не приди фашисты, ни я, ни, кажется, сами герои, так и не вспомнили бы, что они евреи.

Но причислить книгу к шедеврам, ставшим для меня откровением, я не могу не из-за мелкой придирки к национальному вопросу. А потому что я не верю этому автору.

Часть вторая. Место романа «Тяжелый песок» в творчестве А.Рыбакова.

Прочитав у одного писателя четыре романа из четырёх разных времён («Кортик», «Екатерина Воронина», «Тяжёлый песок» и «Дети Арбата»), очень сложно удержаться от сравнений и попыток вывести какие-то закономерности. Оставляя в стороне подростковый «Кортик», первое, что отмечешь, это то, насколько все взрослые романы непохожи. Не зная наверняка, ни за что не скажешь, что их писал один человек. И объединяет их только одно – конъюнктурность. В принципе, нет ничего плохого в том, чтобы соответствовать запросам времени, плохо, когда писатель ужом на сковородке вертится, флюгером крутит свои тексты, лишь бы ни одной буковкой не вылезти за те рамки, в переделах которых именно сегодня принято гладить по головке. Герой хрущёвской оттепели устремлён в будущее, он силён, всегда прав и беззаветно предан обществу. А ещё за плечами героя обязательно маячат производство и ненавязчивое поругивание предыдущего правителя. Нате, пожалуйста: «Екатерина Воронина». В застойные семидесятые с фронтовиком Брежневым у власти на подъёме книги о войне, но не про богатырей-суперменов, а про людей, страдающих во имя Родины. Немцы – звери о рогах и копытах, а единственный случайный особист окажется человеком умным и порядочным. «Тяжёлый песок» как идеальный образчик. А перестройка нам подарит «Детей Арбата». Заметьте: это то же самое поколение, о котором шла речь и в двух предыдущих случаях. Но теперь все порядочные герои обязаны быть в конфликте со своей Родиной; немцы всё ещё враги, но рога и копыта у них поотваливались; зато комиссары и особисты теперь вездесущи и все как один подонки-дураки-пьяницы. Я не верю, что взгляды на литературу и политику могут меняться так кардинально и так часто. Библиографичность «Тяжелого песка» и «Детей Арбата» никакой роли не играет – важен не факт, а то, как его преподнести. И когда.

Никто не мешал автору писать о растерзанных еврейских гетто уже в пятидесятых. Но он вместе с мейнстримом предпочитает прославлять трудовые подвиги екатерин ворониных. Мода диктует бравуру, а не скорбь. Только когда поднимется спрос на скорбь, автор позволит себе говорить о жертвах. О жертвах войны, об абрамах рахленко. Но ведь к тому моменту он прекрасно знал и о сашах панктратовых – о жертвах репрессий. Нет, ругать Родину пока не модно, автор не решается ни то чтобы вполголоса поднять сложную тему, но даже излить душу «в стол». Зато когда, наконец, становится модно ругать свою страну на чём свет стоит, автор делает вид, что не было ни в истории, ни в его собственном творчестве ни екатерин ворониных, ни абрамов рахленко – остаются только озлобленные на всё и вся вари ивановы.

В один ряд со взрослыми книгами не совсем правомерно ставить детский «Кортик», но нельзя не заметить, что и он на все 100 % укладывается в систему. Я говорю даже не об идеолгизированности, ведь для детской литературы это особая статья, а о тенденции до мелочей держаться мэйнстрима. Даже что-то выдумывать не было нужды: всего три года, как закончилась ВОв, сюжет легко можно было бы вписать в современность. Но ВОв пока ещё воспринимается слишком буднично, о ней ещё не пишут. В отличие от превращённой в легенду гражданской. На дворе сороковые. В Кремле Сталин. Во главе угла лозунг «Слава Революции». И мы видим те же самые три года, только уже не от войны, а от революции. Совпадение?

Подводя итоги.

Потому я так сдержана с оценкой романа «Тяжёлый песок». Оторванный от личности автора, он почти гениален. Сам по себе он заслуживает оценки более высокой, чем я поставила, сам по себе он всё равно заслуживает включения в школьную программу. Только не нужно рассказывать детям о творческом пути того, кто это роман написал. Дети чувствуют фальшь острее взрослых, они не просто не проникнуться благородной историей, она примут её в штыки. Потому что другие произведения автора отбрасывают тень и на роман. Я не верю в искренность Рыбакова. Он всего лишь угождал мне и моим предпочтениям «а-ля семидесятые», так же как он до этого угождал идеалистам-пятидесятникам бравурной «Екатериной Ворониной» и как после будет угождать советоневистникам «Детьми Арбата». Это не эволюция одного общества, это совсем разные аудитории, в разное время оказывающиеся у власти. И автор торопился потрафить каждой из эпох. Сойти за своего для каждого можно; сойти – можно, быть – нельзя. В каком-то из своих романов (или во всех?) он кривил душой, кому-то из нас он врал. Кому?

Неблагодарное это дело: во взрослом возрасте добирать книги, не прочитанные в детстве. Вот и приходится учиться видеть их глазами ребёнка. Но и взгляда взрослого это, конечно, не отменяет.

Взрослому во мне, например, не понравился годовой провал в сюжете, который чудесным образом совпал с учебным годом. Как будто приключения могут случиться только на каникулах, как будто судьбоносные события послушно обождут, пока мальчик расквитается с учёбой, чтобы полностью отдаться более важным делам. Неправдоподобно и непедагогично. Потом школа всё-таки появится, но лишь потому, что учителя станут сюжетно необходимы.

Ребёнок во мне этого не заменил. Ребёнок был расстроен тем, что вместо разгадки тайны кортика пришлось следить за Мишкиными буднями: драмкружок, пионерский актив. Как раз то, что понравилось взрослому – бытовые зарисовки эпохи.

Местами взрослому казалось, что сюжет слишком часто разруливали боги из машин. Благо, ни о каких богах, тем более из машин, ребёнок не слыхивал.

Ребёнок радовался лёгкости чтения, ведь автор не нагружал его сложными конструкциями и длинными описаниями или рассуждениями. Зато взрослого возмутило созвучие фамилии главных героев: Полевой-Поляков. Если бы хотя бы как-то его обыграть…

И взрослый, и ребёнок были разочарованы, когда герои взяли да вывалили незнакомым людям результаты кропотливого расследования, о котором мы, читатели, ни сном, ни духом! А ведь так хотелось изучать историю кортика вместе с Мишкой и его друзьями!

Что понравилось и взрослому, и ребёнку – так это герои. Они обычные мальчишки, а не мини-супермены: они и ленятся, и привирают, и где-то трусят, и, случается, хулиганят. Но всегда в меру. Бескорыстного благородства в их мотивации столько же, сколько любопытства и здорового детского тщеславия. А совершив что-то неблагопристойное, юные герои всегда это признают и находят силы извиниться. Особенно взрослый оценил эпизод, когда герои продают дорогие для себя вещи, чтобы исполнить мечту друга. Прекрасный пример бескорыстия в наш век эгоизма и потребления.

Словом, если взрослый закроет глаза на недостатки, свойственные детским книгам, перед нами будет отличная книга школьной библиотеки. Родителю не страшно, что она научит его ребёнка чему-то вредному, а ребёнку будут интересны приключения. С одной оговоркой. Советскому родителю и советскому ребёнку. Навязчивая идеология бьёт фонтаном. И если для советского взрослого это было в порядке вещей, то нынешнему режет глаз. Кто-то ностальгически улыбнётся, кто-то криво похихикает, а кто-то и матом покроет «клятую совдепию». Лишь те, кто ностальгически улыбнулся, дадут эту книгу своим детям. Но даже если современный ребенок и вынырнет из мира гаджетов и осилит печатную книгу, станет ли она для него наслаждением? По нынешним меркам, заданными блокбастерами и компьютерными играми, где каждую секунду что-то происходит, сюжет «Кортика» вялотекущ. А даже если ребёнку зайдёт ритм и понравится сам детективный рисунок, то он уж точно не поймёт канву повествования. Потенциальное удовольствие от детективного сюжета потонет в море вопросов. Почему мальчишки так ненавидят буржуев, почему так благоговеют перед пионерами, почему красный моряк, да ещё и комиссар – величайший из героев? Да кто вообще такие буржуи, пионеры и комиссары? Можно, конечно, перед прочтением провести с ребёнком ликбез, но это всё равно, что заранее разъяснить суть анекдота: вроде, и станет понятней, но от души уже не посмеешься. К сожалению, «Остров сокровищ» среднестатистический современный ребёнок поймёт быстрее, потому что, к сожалению, эстетика Карибского пиратства хрен-знает-какого-века в масскультуре популярней и доступней, чем романтика зари Советского Союза — собственная история всего лишь столетней давности. Когда ребёнок наконец дорастёт до того кругозора и знания истории, чтобы понять не только сюжет, но и фон, он уже вырастет из этой книги. А ностальгических улыбок от этой молодёжи ждать будет трудно – это не их ностальгия.

Предлагаю порассуждать вот на какую тему: ставя этой книге нашу общую высокую оценку, что именно мы оцениваем? Свои воспоминания о счастливом детстве, частью которого была эта книга, или книгу, какая она есть, книгу со всеми её достоинствами и недостатками, книгу, увы, пережившую своё время?

Сложно осуждать человека за наличие чувства самосохранения. Он честно воевал, но вдруг понимает, что его война проиграна; это рушит его мир, он по осколочкам собирает нового себя и этот новый «я» хочет покоя. Он хочет выжить. Он хочет жить. Ведь живут же десятки, сотни, тысячи других людей.

Если бы автор остановился на этой драме человеческого выбора, повесть бы уже состоялась. Но он пошёл дальше. И я не знаю, выиграла от этого повесть и проиграла. Сложный и многоцветный мир превратился в чёрно-белый: герой – антигерой, прав – не прав, хороший – плохой. Зато появилась динамика, и в школьную программу уже можно включить, как наглядное пособие, что такое хорошо, и что такое плохо.

Автор мастерски прописывает, как хороший, просто очень уставший человек на глазах деградирует, превращаясь в подонка, насильника, убийцу. И этот насильник и убийца будет убивать и насиловать даже не случайных незнакомцев, а тех, кого минуту назад любил. Потому, что достаточно один раз из-за какой-нибудь мелочи перешагнуть через совесть, и уже не будет такой черты, через которую со временем не переступишь.

Есть-таки разница между «выжить» и «выжить любой ценой». Мораль очевидна и незыблема, но…

… но я всё равно не могу отделаться от мысли, что сбереги автор своего героя от перейдённой черты, повесть была бы сильнее.

Наверное, так было нельзя. Может, и к лучшему. Повесть всё равно отличная, одно из лучших произведений о войне. Быков по-другому и не умеет.

И ведь сколько пошло и не вернулось таких зосек, и сколько таких антонов выжило…

Занимать место в пространстве – не значит существовать.

С точки зрения разума книга хороша. Грани и оттенки запахов, нюансы обоняния, переплетение воней и ароматов – всё это почти безупречно. Пожалуй, только два момента смутили мой разум. Первый: если герой воспринимает запахи не так, как простой человек, то как он может создать аромат, идеальный для людей? Для всех разом? С первой же попытки? И второй: если надушиться (только) запахом невинной девушки, как можно (одновременно) внушать и отеческие чувства, и похоть, выглядеть (одновременно) и невинно, и брутально? Сцена оргии настолько не к месту, что испортила всё положительное впечатление от книги в плане разума.

Но главная сущность художественной литературы – это не разум. А человеческие эмоции. Здесь же нет ни то что эмоции, здесь вообще ничего человеческого нет! Герой – монстр. Нет, не в переносном смысле, а в самом прямом: это потусторонняя сущность, не обладающая ни биологическими, ни психическими признаками живого существа. А персонажи второго плана – лишь вешки на пути героя, кособокие бездушные деревянные чурбанчики. Кому сопереживать? Герой убивает, но повествование скроено так, как будто это что-то обыденное: не возникает ни жалости к убитым, ни осуждения убийце. Чтение инструкции к аспирину волнительней, чем эта книга! Автор доказал, что человек, не имеющий человеческого запаха, не может считаться человеком, я доказываю, что роман, не имеющий эмоциональной ауры, не может считаться романом. Он вроде и есть, но его нет. Он занимает место на полке, но не отбрасывает тени, он занимает место в памяти, но ты не ощущаешь его присутствия, как люди воспринимали пустоту на месте Гренуя, даже если видели его собственными глазами.

Занимать место в пространстве – не значит существовать.

Соцреализм. Не знаю другого жанра с такой необъятной палитрой качества. От глубокого и тонкого социально-психологического шедевра «Тени исчезают в полдень», через добротную, но забывшуюся на следующий же день «Оттепель», и до откровенной пародии на литературу в лице «Дела, которому ты служишь». От «Екатерины Ворониной» я ждала середнячковых показателей. Как-никак существует экранизация! Увы, книга оказалась ближе к дну.

Атмосфера не создана от слова «совсем»: если бы не мелькающие даты, я бы так и не поняла, родилась Екатерина Воронина в начале девятнадцатого века, или в начале двадцать первого. Даже Великая Отечественная война – важнейшая веха в истории страны – прошла незначительным эпизодом на 15 страниц текста. Это могла бы быть любая война в истории Российской Империи – СССР – России, хоть Русско-Турецкая, хоть Советско-Афганская.

Краткий пересказ двух первых глав (а это около десятой части всего романа): Авраам родил Исаака; Исаак родил Иакова; Иаков родил Иуду и братьев его; Иуда родил Фареса и Зару от Фамари; Фарес родил… Имена, правда, были другие, но смысл тот же: автор долго, нудно и бессмысленно излагает родословную будущей главной героини вплоть до прапрадедушки. В итоге в романе, озаглавленном «Екатерина Воронина», собственно до Екатерины Ворониной дело доходит только к третьей главе. При таком подробном описании предков, детства и семейных обстоятельств героини, я рассчитывала увидеть становление её личности, но и этот момент автор благополучно сжевал: характер предъявлен как данность, он монолитный, скучный и неживой. Дальше текст напоминал не столько роман, сколько пересказ романа: фразы общие, скупые, скорые. Ближе к концу пришло понимание, что роман изначально задумывался именно о послевоенном времени и о зрелых годах героини, но тогда общими фразами накиданное вступление не должно занимать полкниги! На фоне этой тезисности какие-то пространные отвлечённые описания, при других обстоятельствах очень даже приятные, своей подробностью только раздражали. Вокруг монолитной героини муравьями суетятся какие-то другие персонажи – для чего, зачем?

В какой-то момент героиня вообще уходит на второй план. А на первый выходит пароходство. Вот если бы роман на самом деле оказался производственным, то судьбу и характер героини достаточно было бы накидать общими мазками. Но как тогда объяснить, что о производстве автор тоже говорит только общими словами: пространно, но так же поверхностно, как и обо всём остальном? Нельзя не отметить филологические способности человека, который ни бельмеса не понимая в работе грузового порта, может одними расхожими шаблонами об этой работе накидать за сотню страниц, но не это делает писателя писателем!

Автор видит мир черно-белым, так же воспринимают мир и персонажи. Хороший-плохой. «Хорошие» люди и поступки ставятся в пример, «плохие» жестоко порицаются. Только стоит автору хоть чуть-чуть углубить свою поверхностность, ясно видится, что мир не так монохромен, что «хорошие» – далеко не так хороши, а «плохие» – вовсе и не так плохи. Это ясно видно мне, но не автору, даже закадровым текстом он не одёргивает «хорошего» персонажа, поступающего неправильно, и не вступается за «плохого», даже если у того море смягчающих обстоятельств.

По сумме всех огрехов, автор запорол всё, что только можно было запороть: картонные герои, чёрно-белые тона, рваная манера изложения, отсутствие атмосферы, непродуманная структура, неознакомление с производственной стороной. Только идеологическая линия выдержана. И этого, увы, оказалось достаточно, чтобы роман не просто пропустили, но ещё и экранизировали. Талант можно наверстать опытом (которого к тому моменту автор, видимо, ещё не накопил) или хотя бы компенсировать старанием. Но даже минимума – даже старания – в книге нет. Халтура. Первый раз встречаю такую откровенную неумелость от якобы профессионального писателя. Нет, добрым словом помянуть роман не за что. Разве что за красавицу Хитяеву в главной роли… Но это уже совсем другая история.

Язык приятен, приключения интересны, а погружение в классическую Артуриану всегда приятно. Но главная изюминка основной трилогии стала её главным проклятием. Мерлин. Все плюсы книги сводит на «нет» и даже уводит в минус его провидческий дар. Он всё знает наперёд, ничто его не выводит из равновесия, он всегда знает, и что произойдёт, и как сам будет действовать. Поэтому начисто лишён психологических переживаний и эмоциональной искренности – главного, что должно трогать в любой книге.

Мерлин же мешал автору уйти от штампов и предать легенде правдоподобности.

А в «Дне Гнева» не мешало ничего. Именно поэтому продолжение мне показалось сильнее оригинальной трилогии. Магии стало меньше, герои стали реалистичней. Ими движут их собственные поступки или случайности, но не повеления седого мудрец. И в каждом персонаже открываются их собственные характеры — не чёрно-белые, а по-человечески сложные. И Артур уже и не такой рыцарь в сверкающих доспехах, а Мордред — уже вовсе и не негодяй-предатель.

Но вот последний роман разочаровал. Он уже не часть Артурианы, а паразитирование на ней. Дескать, ну не пустовать же созданному миру! Заранее я этого не знала, и всё ждала, что вот-вот из-за кустов вынырнет какой-нибудь Ланселот Но он так и не обозначился. Этот роман мог бы стать началом для нового цикла – Артурианы-без-Артура – и тогда, как относительно самостоятельная история, он смотрелся бы достойно, но как завершающая часть Артурианы-с-Артуром он не выдерживает критики.

Подростком я читала только классику. Потому что после сверхцентрализованного литературного рынка Советского Союза девяностые взорвались таким количеством литературного мусора, что мне было страшно: а вдруг я потрачу время не на настоящую литературу, а не конвейерное чтиво? Прилавки были завалены пёстрой макулатурой от детективно-фантастических боевиков до вольных продолжений Санта-Барбары. Этот ширпотреб клепался ради барыша, минутной славы или самоудовлетвоерия, а «писатели» не владели ни русским языком, ни выбранными темами. Хорошие книги хороших писателей как ложка мёда растворялись в этой бочке дёгтя… С годами я всё же научилась читать и современные книги, полностью избавившись от предубеждения. Если и оставался страх, то бытовой: а вдруг не понравится? Экзистенциальный – а вдруг передо мной не литература на века, а чтиво на вечерок? – исчез. Я и забыла, что был когда-то такой страх и что когда-то я так делила книги. Почему вспомнила? Не знаю… Как-то само вспомнилось. На первой же главе «Пересмешника».

Да нет, я не скажу, что книга плохая, даже наоборот, вполне приятная. Просто она какая-то… обычная. Скроенная по шаблону, с шаблонными достоинствами и недостатками. Если бы я эту книгу так и не прочитала – я бы ничего в жизни не упустила. Парадокс в том, что воистину отвратительные книги, вроде «Лолиты» или «Москва – Петушки» именно своей отвратительностью вошли в историю, их до сих пор читают и спорят о них, а эта книга забудется уже завтра, у меня даже не возникло желания обсудить её с подругой, которая тоже недавно её прочитала.

С самых первых страниц автор закидал читателя ненужными непонятными терминами, именами и названиями, зато о нужных вещах либо замолкал на полуслове, нагоняя таинственности, либо вообще молчал, чтобы в нужный момент преподнести нежданчиком. Герой симпатичен, но непонятно безынициативен: у него есть цель и у него очень мало времени, но при этом оставшееся время он не тратит на достижение цели, а ждёт, чтоб разгадка сама свалилась на голову. Сюжет интересен, но не захватывающ, он не проседает, но и от динамики далёк, а половина «неожиданных поворотов» заточены на то, что автор, как фокусник из рукава вытряхивает какие-то особенности мира, о которых «забыл» сообщить читателю заблаговременно. Лишь под самый конец, когда праздношатание героя наконец-то приводит к разгадке, становится интересно – но сквозит искусственностью в том, как совершенное разные линии оказываются вдруг сплетены. Созданный мир оригинален (по крайней мере для меня, всегда предпочитавшей антураж средневековья; из любопытства я и взялась за эту книгу), но плохо продуман. Да, этот мир разнообразен, но ненужно разнообразен, половина из терминов, имён и названий созданы лишь для галочки, в дальнейшем они никакой роли не сыграют. Описывает свои фантазии автор на детсадовском уровне: перед героем появилось нечто, что тебе, дорогой читатель, напомнило бы то-то и то-то. И слишком часто под каким-нибудь заковыристым названием вдруг угадывалась какая-нибудь банальнейшая вещь… Да и с русским языком беда: предложения перегружены самыми разнообразными конструкциями, они тяжелы и сложно воспринимаемы, а количество чередующихся причастий и деепричастий переходит все рамки приличия.

Словом, это книга многократного «но». Недостатков у неё гораздо больше, чем достоинств. Но! Несмотря на все её недостатки читать было приятно. Но! Несмотря на то, что читать было приятно, всё равно жаль потраченного времени. Как будто я потратила его не на Литературу, а на случайный штампованный Ширпотреб.

Сюрреализм, постмодернизм, психоделика, дзен-буддизм… Как по мне, так термин «шизофрения» гораздо проще и точнее. Но признаю, что эта шизофрения наслаивается сама на себя с определённой долей изящества. Я оценила. Спасибо опыту с «Москва-Петушки». Там тоже был бред, но тот бред был мерзким, а этот абстрактный, элегантный, многослойный, с примесью поэзии, юмора, философии и религиозного мистицизма. Отсюда и такая высокая оценка – максимально возможно высокая для полной чуши.

Потому что при всей многослойности и оригинальности, чушь не перестаёт быть чушью. Каждый конкретный эпизод выглядит ярким и осмысленным, но всё вместе – бред. Который, увы, нужно понять и простить, учитывая время написания: вся страна жила в этом умопомешательстве разрушения прежнего – классического – и поиска нового – пусть даже и абсурдного, но если не похожего на прежнее – значит, хорошего. Но не надо обманываться: ничего принципиально нового автор не придумал, он всего лишь вовремя разглядел запрос рынка и откликнулся на него. Вернее, пошёл на поводу. Есть запрос на брезгливую ненависть к прошлому – получите! Есть запрос на называние половых органов именами собственными – получите! Есть запрос на побег от реальности – получите! Есть запрос на филосовствование под кайфом, когда несёшь ахинею, но сам себе кажешься очень умным? – получите! Нет запроса на здравый смысл – не будет здравого смысла! Получите, распишитесь…

P.S. Принято в отзывах отзываться и про Шварценеггера с Просто Марией. А мне вот они как-то к слову не пришлись. Но подтверждаю: они присутствовали.

Моя нелюбовь к телевизору иногда ставит меня в неловкое положение. «Как, ты не смотрела ”Тени исчезают в полдень”? Да это же шедевр советского кино!» А вот не смотрела. Зато как с чистого листа прочитала книгу, не подпортив себе интригу. А теперь и смотреть не хочу: каким бы шедевром не был фильм, а лучше книги он быть не может.

Хотя ожидания всё-таки были. Пусть и не смотрела я фильма, но знала, что повествование там относительно последовательное, поэтому сначала книга немного сбила с толку. После дореволюционного пролога мы сразу перенеслись в 60-й год. Не удивлюсь, если кому-то дальнейший рассказ показался нудноватым, но меня монотонный колхозный быт не напрягал, наоборот, дал возможность почувствовать атмосферу и легко познакомиться с многочисленными героями, не запутавшись в них. И только когда я втянулась, через воспоминания героев начала разворачиваться основная картина. И именно такая ретроспективная подача понравилась больше всего. Получилось, что сюжет развивается не линейно, как в большинстве книг, а одновременно и вперёд, и вглубь. Я с одинаковым интересом ждала и того, что герой сделает завтра, и рассказа о том, что он сделал вчера. Это чередование ракурсов порой открывало героев с самой неожиданной стороны, а когда вокруг одного и того же события как витки спирали накручивались воспоминания разных людей, бывало, приходилось и полностью менять своё представление о случившемся. К тому же, я не раз ловила себя на том, что описывайся бурные события прошедшего полувека в реальном времени, история казалась бы неправдоподобной: местами вестерн, местами триллер, местами детектив, местами мелодрама, местами военный боевик… Мне, родившейся в относительно спокойное время, постранично казалось бы, что ну не может одна человеческая жизнь вместить в себя столько невероятного! Но через неторопливый ритм стариковских воспоминаний понимаешь: а ведь действительно было такое время, и были такие люди, и могли быть такие истории. Вместе с тем хаотичное повествование острее передаёт связь времён. Например, вот перед нами двадцатилетняя девушка, чья бабушка умерла 40 лет назад. Что такое сорок лет для двадцатилетнего? – глубокая древность. Но вот рядом с девушкой её дед, который помнит бабушку и всё ещё – 40 лет спустя! – любит её. А вот, в его воспоминаниях, и сама бабушка. И она – живая и молодая – с нами здесь и сейчас, а не позабытая, как пролистанная глава, где-то пятьсот страниц назад.

Ни разу самые невероятные сюжетные ходы не казались придуманными, ни разу не возникло чувства, что автор где-то преувеличивает, привирает, придумывает или передёргивает. Эта книга – соцреализм в самом хорошем смысле слова. Он не выглядит слащавой сказкой, в него веришь. Колхозная форма хозяйствования здесь дана как нечто обыденное, без постраничного восхваления. Наоборот – не единожды автор проехался по колхозной бесхозяйственности. Ну и, естественно, все положительные персонажи – сторонники Советской власти и красные партизаны, а отрицательные – кулаки и колчаковцы. Но не возникает ощущения, что автор выводит универсальный постулат о том, что вообще все красные – хорошие, а все вообще белые – плохие. Просто конкретно в этой истории конкретно эти люди – такие. У каждой стороны своя правда и каждой есть за что ненавидеть врага. И религиозная тема не кажется очернением церкви, как таковой: просто здесь и сейчас, в данном контексте – религия играет такую страшную роль, потому что руководят ею страшные люди. Лишь ближе к концу промелькнул какой-то всплеск политических рассуждений, но автор словно сам понял всю их неуместность и быстро свернул.

Главное, что запомнилось из книги – люди. Да, можно сказать, что герои чёрно-белые, но автору удалось почти невозможное: у него всего по одному беспросветно-отрицательному и приторно-положительному герою, все остальные вызывают целую палитру эмоций. Каждый герой – это живой человек со своей судьбой. Не помню, когда в последний раз приходилось пустить слезу над художественной книгой. А вот тут пришлось… У людей и так судьбы не лёгкие, так их ещё и специально через колено ломают…

Как часть мы обманываемся в ожиданиях! Только обычно в мы ждём от книги слишком многого, а потом разочаровываемся. А тут всё было наоборот: у меня было полно работы и я взяла с полки книгу, которая, как мне казалось, должна оказаться наиболее нудной. Вроде, и чтиво под рукой есть, и от работы не отвлечёт. В итоге работа пошла по боку, а я не могла оторваться от книги. И я не просто проглатывала текст в погоне за сюжетом, как часто бывает даже с лучшими книгами, – я получала удовольствие от каждой страницы! И я с ужасом наблюдала, что этих страниц становилось всё меньше – я не хотела, чтобы книга заканчивалась! А такое со мной бывает не часто.

Рисуется такая картина:

Ночь. Лес. На полянке горит костер. Вокруг костра дети: мальчики и девочки, дошколята и подростки. И они по очереди, подсвечивая себе лица фонариками, рассказывают страшилки. Очередь доходит до рассказчика, который понимает, что для мальчиков и для девочек, для малышей и для подростков страшными кажутся совершенно разные вещи. И он начинает лепить свой рассказ так, чтобы угодить всем.

Я живу рядом с замком, построенном на костях (охают мальчики) – меня не любит даже родной папа (вздыхают девочки) – ночью мне часто приходится ходить мимо кладбища (завывают все разом) – однажды мы с друзьями влезли в заброшенную церковь (загораются глаза у мальчиков) – там я встречаюсь с детьми, которых тоже никто не любит (наворачиваются слёзы на глаза девочек) – вместо родителей у них нищие бродяги (взвизгивает малышня)… Ну и так далее, по всем законам жанра: подземелье – тьма – меня-никто-не-любит – нищие – холод – голод – сырость – кладбище – обездоленные детишки.

Этот рассказ у ночного костра не имеет глубоко смысла. Просто игра, чтобы убить время, поупражняться в ораторском искусстве и впечатлить товарищей. У истории нет ни сюжета, ни морали. Данный рассказ отличают от других научный подход и образность, которых не ожидаешь от бессмысленной страшилки, рассказанной ночью у костра. Половина слушателей наутро ничего и не вспомнят. Но при этом найдутся и особо впечатлительные, которые на всю жизнь запомнят историю об обделённых детишках. Даже философский базис разглядят: ну, что порой в чужом доме чувствуешь себя лучше, чем в собственном, или что не всякую любовь можно выразить словами, или… что лучше быть добрым, нежели злым. Ну, с этим не поспоришь. Только думается мне, что осознание сей мысли должно прийти к человеку как-то по-другому, а не посредством этой книги…

P.S. Я не говорю, что мне не жалко больных бездомных детей. Жалко, конечно. Но отторжение вызывает сама форма рассказа, с её нагнетанием черноты и назидательным обличением пороков общества.

Как мы боимся, что нас поймут неправильно! И чем важнее для нас тема, тем выше этот страх. И, боясь увидеть непонимание в лицах посторонних, мы предпочитаем вообще не говорить о самом важном. А если приходиться – прячемся за словами. За казненными фразами. Но казенные фразы тем более путь к чужому сердцу не пробьют! Оттого и пустота в глазах у тех, кого силком сгоняют слушать эту казёнщину…

Сама себе задаю страшный вопрос: как смею я осуждать героиню-ветерана? А вот смею! Ведь она человек старше, опытней, мудрее, сильнее, ЛУЧШЕ меня, но отказывает мне в том единственном, что на самом деле важно, именно в том, что и должна мне передать!

Нет, женщина-ветеран не виновата. Есть в истории подлинный антигерой – муж! Он подавил свою жену, он внушил ей, что он умный, а она дура, и на этом основании он лучше неё знает, что в её жизни было важное, а что нет, о чём вспоминать, а что воспоминаний не стоит; это он выбирает для неё слова, которыми она должна говорить о себе. Нет, конечно, он делает это не со зла, и она так безоглядно верит в него не по глупости своей, а потому что… потому что… Просто так сложилось… И это хорошо, что сложилось именно так – ведь они счастливы друг с другом!

Господи, как же всё сложно…

Глубокий рассказ с тяжёлым послевкусием.

Книга написана в форме дневника от лица девочки-девушки. Приём не новый, но не простой, даже классики не всегда справляются с ним. Вот хоть режьте меня, а Харпер Ли в «Убить пересмешника» не справилась. А у Флэгг, у тогда ещё никому не известной писательницы в её дебютной книге, получилось. Получилась и одиннадцатилетняя девочка, и пятнадцатилетний подросток, и семнадцатилетняя девушка. Я верю во все эмоции Дэйзи Фэй и я вижу, как она взрослеет, но при этом остаётся собой. Вместо с ней я переживаю всё волшебство её детства и посмеиваюсь над тем, что глупые взрослые воспринимают слишком серьёзно. Вместе с ней я сама всё больше и больше прорастаю в мир взрослых, начинаю видеть то, чего раньше не замечала, познаю утраты, принимаю их близко к сердцу, но не теряю веру в жизнь. Фирменный позитив Флэгг в одном из лучших своих проявлений.

К моей досаде большая часть очарования книги прошла мимо меня. Она наполнена именами и названиями из американской истории, которые понятны и дороги американцам, мне же ни о чём не говорят. Но даже если я где-то не понимаю книгу умом, то сердцем я всё равно не могу не восхититься (снова!), как Флэгг умеет любить свою родину и дарить эту любовь своему читателю.

Единственная лишняя линия – это, пожалуй, криминал. В контексте одного романа он не сильно бросается в глаза, но у Флэгг редкая книга обходится без загадочного убийства. Она же пишет об обычных жизнях обычных людей, а насколько часто обычные люди оказываются замешаны в убийствах?

Снова думаю о том, что передо мной дебютный и далеко не самый известный роман Фэнни Флэгг. Но уверена, что даже если бы ничего, кроме «Дэйзи Фэй» она не написала, она всё равно вошла бы в анналы мировой литературы. Если и будет в этом жанре написано что-то лучше, то только самой же Флэгг. В следующих романах она разовьёт и продолжит всё самое лучшее, что зародилось уже здесь. Юмор, позитив, лиричность, доступность. Первый блин не вышел комом. Моё счастье. Когда мне плохо и я хочу прочитать книгу, от которой гарантированно получу удовольствие, я беру Фэнни Флэгг.

Мысленно вспоминаю все самые прославленные антивоенные произведения: «Прощай, оружие», «На западном фронте без перемен», «Уловка-22». Я не оценила ни одно из них. Вот такая я, значит, милитаристка, с грустью подумала я. Ну не ложатся мне на душу истории типа «я против войны, потому что на войне много вшей, мало еды и могут убить». С моей («милитаристской») точки зрения, это эгоизм – дезертирство с поля боя из соображений комфорта и собственной безопасности.

О книге «Памяти Каталонии» я узнала случайно. И была поражена тем, что, оказывается, существуют-таки антивоенные книги, способные вызвать у меня не раздражение, а понимание.

На первых страницах мы видим человека, добровольцем ушедшего на войну воевать за свои убеждения. На последних страницах тот же самый человек бежит от этой войны. Не потому, что он едва не погиб от вражеской пули, не потому что ему надоели вши, и не потому что он вдруг испугался загубить свою душу убийством врага. Нет. Он бежит, потому что политиканы растоптали то, за что сражались простые люди. Мелкая внутрипартийная грызня оказалась важнее борьбы с фашизмом, захватившие людей идеалы были незаметно подменены, и народный порыв, который мог перевернуть всю землю, стал медленно затухать, пока не умер вовсе.

Словом, автор в начале книги и в конце – это два разных человека. Его война закончена. Но его отношение к войне не изменилось, он всё ещё верит, что в войне был глубокий смысл, и она могла (должна была!) закончиться по-другому. Изменилось то, что автору открылось слишком много всего подковёрного, того, что и не позволило войне до конца остаться справедливой. И так происходит слишком часто.

Не всегда и не во всём можно доверять автору на 100 %. Он говорит, что партия, к который он случайно примкнул, не вела такой грязной борьбы, как оппоненты… Ой, не верю! Находясь внутри одной из систем, собственная пропаганда всегда кажется справедливой, а точно такая же пропаганда противника – лживой. Но общий вывод автора правилен – все хороши. И в поражении в этой войне виноват не противник, а собственные распри. И в плане военных действий тоже стопроцентного доверия нет: автор и сам соглашается, что видел только свою маленькую часть войны. Если фронт был таким вялым, откуда сотни тысяч жертв?

Но в чём я поверила автору до слёз – так это в том, как он передал общую атмосферу. Революционные надежды, фронтовые тяготы, непонимание политических дрязг, растерянность, разочарование… Война глазами идеалиста, война глазами человека, который уже всё про эту войну понял, Испания глазами солдата и глазами туриста, испанцы глазами англичанина… За это, кстати, отдельное спасибо. Иностранцы легко подмечают все национальные недостатки, но редко принимают их с такой лёгкостью и симпатией.

Это чистое совпадение, что в течение двух месяцев я сначала прочитала «1984», а потом «Памяти Каталонии». Знаменитая антиутопия мне тогда ни капельки не понравилась. Да и сейчас она не стала нравиться мне больше. Но теперь я поняла, откуда та книга взяла свои истоки, и это многое оправдывает.

Не помню, чувствовала ли я когда-нибудь такую тяжесть ответственности при написании отзыва. Потому что когда пишешь отзыв на известное произведение, твоё мнение – всего лишь одно из многих, ты имеешь право на субъективность, а оппоненты тебя всегда поправят и дополнят. Здесь же… Никому не известный автор, никому не известная книга, провинциальное издательство, мизерный тираж. Ох, не много нас на Руси, тех, кто прочитал эту книгу, боюсь, долго моему отзыву оставаться единственным. Но я беру на себя эту ответственность.

Итак…

Это книга в первую очередь о войне. Во вторую тоже о войне, и в третью тоже. На самом деле кроме войны и в этой книге почти ничего нет. Нет интриг и приключений; сюжет будет нехотя ветвиться вокруг немногочисленных героев, но каждая из этих линий будет всё о том же – о войне. Герои будут легко погибать (порой, кстати, за кадром), но большинство смертей не тронут, потому что гибель ратника на поле боя не трагедия, а обыденность, а герои (даже старики, женщины и дети) будут раскрываться с единственного аспекта – как ратники. Такая узкая тематическая направленность не хороша и не плоха, это сознательная задумка автора, просто нужно быть к ней готовым. Я не была, я ждала не батального полотна, а эпопеи. Но эпопеи не вышло.

Погружение в эпоху есть, но слишком узконаправленное, как и вся книга. Мы видим Русь сугубо ратную, но невозможно представить, как жила эта земля до нашествия варягов и как будет жить после. Это вдвойне обидно, ведь автор — историк, он наверняка знает материальную культуру своей эпохи, но почему-то не захотел выходить за строгие рамки своей темы.

Лишь чуть-чуть ратную тему автор разбавил любовной лирикой, но любовь послушно отходит на второй план. Она всегда взаимна, девушки всегда юны, а варяги, щедро насилующие безымянных женщин массовки, ни разу и пальцем не тронули ни одну из героинь. Ведь в таком случае книга ушла бы в эмоции и другие нравственные дерби, которым не место в книге о суровых временах и суровых русских мужиках.

Самый атмосферный момент – конечно, язык. Но сначала, пока не привыкнешь, читать было сложно.

Что не понравилось? Совершенство главных героев. И он, и она и самые физически развитые, и самые мастеровитые, и во всём-то лучшие. И если с этим ещё можно смириться, то лёгкость, с которой рыбарь или кузнец буквально за неделю становятся лучшими и опытнейшими на Руси воеводами – вот это мне претит.

Есть у меня и исторические вопросы, вроде рогатых шлемов, лёгкости в общении с иноземцами на их родном языке или зашкаливающей численности войск. Но я знаю, что книгу писал историк, который знает об эпохе гораздо больше меня, и если он где-то и отступил от истины, то не по глупости, а потому что знал, что делал.

Наиглавнейший исторический нюанс книги в том, что она не дублирует «Повесть временных лет». И для меня это плюс. Реконструкция современного историка мне гораздо ближе, чем былина, записанная средневековым монахом. Нестор ведь тоже не был современником событий, и его версия попала в учебники истории лишь за неимением иных. Но принимать её за аксиому можно с тем же успехом, как изучать историю древней Греции исключительно по Илиаде. Мне версия Владимирова нравится. Те же Рюрик, Синеус, Трувор и Олег, но вписанные во вполне правдоподобные обстоятельства. И уже нет того вакуума, который остаётся после ПВЛ, словно до варягов ничего не было, а как они появились – никого кроме них не осталось.

Чуть не забыла отметить непроходящую актуальность книги. На девизах «в единстве сила» и «кто к нам с мечом…» испокон держалась Русь-матушка.

Вердикт.

Добротная историческая повесть, вполне заслуживающая большего тиража, чем жалкие 1000 экземпляров. Недостатки есть, но не критичные и вполне объяснимые самой концепцией книги. А учитывая то, что качественных книг по русскому средневековью (тем более такому раннему) мягко говоря не много, эта книга займёт достойное место в библиотеке любого неравнодушного читателя.

Многие романы можно упрекнуть в том, что они слишком затянуты. Этот откровенно слишком короток. Не в плане количества страниц, а в плане плавности перехода от мысли к мысли. Например, между двумя абзацами прямой речи мог быть один коротенький абзац от автора, переносящий в другой место и к другим героям. Малейшая потеря концентрации – и дезориентация, и приходится возвращаться и искать, что и когда увело в сторону.

Героев много и у каждого есть характер. Характер есть, а души нет. Потому что автор описывает, как герои себя ведут, но не что они при этом чувствуют. Пустые разговоры, пустые поступки. Мелькают психологически сильные эпизоды – мелькают, но не трогают. Это умом я понимаю, что они должны быть сильными, но душа над строчками не дрожит. Отряд – что-то аморфное с вычлененными героями и антигероями, противники же отряда – вообще что-то эфемерное. Мелькает слово «японцы», мелькает слово «колчаковцы», мелькает слово «казаки», но всё это лишь слова. Когда же дело доходит до дела (просите за тавтологию), я не могу уразуметь, кто же с кем и за что дерётся. Не уверена, что сами герои это понимают. Ну, разве что, кроме до мозга костей такого командира Левинсона – главного (единственного) проводника линии партии в романе. И до поры до времени этот герой нравился. Пока он не пришёл к выводу, что никчёмные люди рождаются в нашей стране потому, что в ней есть церковь, но нет тракторов.

Что хотел сказать автор, какова главная мысль, идея, стержень? Как быстро умирают храбрецы, и как тяготятся своей подлостью трусы? Да вроде нет. Или о том, как тяжко жилось в то время? Тоже не то. Так о чём же? Ни о чём. Нет ни сюжета, ни идеи, ни сильных эмоций. Ставить отрицательную оценку? – так вроде ругать роман не за что. Но и хвалить тоже. Роман есть, но он пустой, я так и не поняла из чего и зачем он сколочен.

Nota bene. В юности, ещё не научившись толком анализировать книги, я читала «Молодую Гвардию» и до недавнего времени не могла избавиться от чувства вины за то, что мне это роман не понравился. Такая сильная тема, а роман по этой теме не тронул. Прочитав другую книгу того же автора, я поняла, почему так вышло.

Ну, вот и всё. Из нокаута, в который отправила меня эта повесть, возвращаюсь к жизни. Я снова могу спать по ночам (правда, снится пока только Искра), того и гляди скоро смогу читать другие книги. И значит можно попытаться написать более-менее внятный отзыв. Но я этому не рада. Если уже не так остро – значит, потеряла я что-то и истончилась та ниточка, которая связала на миг мою прожженную циничную душу с чистыми душами ребят из этой книги…

«Спасибо» фильму. В кавычках. Он отрезвил и снова заставил мыслить критически. Вместо новенькой — с иголочки! — школы какие-то руины с осыпающейся штукатуркой. Почему? Потому что не положено то время представлять с иголочки, а не в руинах? Странное дело: вот, вроде бы и почти дословно, а всё с ног на голову. Потому что дело не в словах, а в том, что человек в них вкладывает. Герои Васильева вкладывали душу, а что могли вложить перестроечные детишки, науськанные перестроечными режиссёрами? Слова, сказанные в книге, казались необъемлемой частью времени и самих людей, но те же самые слова, произнесённые в фильме, звучат глумливым передразниванием.

Поэтому, впервые в жизни, закрыв последнюю страницу книги и по привычке тут же посмотрев фильм, начинаю книгу с начала. Чтобы стереть фильм из памяти, чтобы только образы книги остались в душе.

Удивительно, но в книге совсем нет политики! Идеология – да, но не в плане насаждения коммунистической идеи, а в плане воспитания лучшего в молодых людях. И это сработало! Ведь кого мы видим в конце? – не озлобившийся и возненавидевших «кровавый режим» волчат, которые с радостью примкнут к Власову, а взрослых личностей, знавших, что они сильны и их совесть чиста, героев, отдававших жизнь за Родину. И стали они такими не вопреки [суровому времени и комсомольскому воспитанию], а благодаря [им].

Мальчики не боятся потерять зубы в драке за правое дело, но не смеют даже посмотреть прямо на понравившуюся девочку, а взрослеющие девочки стесняются собственного тела и стыдятся заговорить об этом даже с ближайшей подружкой. Когда дети сталкиваются с несправедливостью, они не бояться встать против обладающего властью человека и в лицо ему сказать, что он неправ. Когда у друга случается беда – они поддерживают его, даже не задаваясь вопросом, что им может за это быть. (Так же, к слову, ведут себя и взрослые, поэтому об атмосфере тотального страха говорить смешно.)

И это не художественная выдумка – они действительно были такими. Целое поколение! Не сказочные Данко с аллегорическими сердцами в руках – а настоящие, с живыми сердцами, бившимися не за себя, а за истину, за совесть, за справедливость. Тем страшнее, что война выкосила это поколение… Но придись война не на них, а на других: не таких искренних, не таких бескорыстных, не таких дружных, – смогли бы мы победить? (Да, да, именно МЫ! Не безликие «они», или «Красная Армия», или «Советский Союз»! Потому что те, кто пеняет нам на это наше «мы», того и хотят, чтобы мы перестали понимать себя частью собственной страны и её истории!)

Герои получились очень живыми и очень противоречивыми, а отношения между ними – правдивыми. Любовь Вики и Искры, в которой они так и не посмели друг другу признаться (да, не дружба, а именно любовь, не нужно опошлять это слово). Или эволюция взаимоотношений Искры и Саши:

Искра…

Улыбнись мне, товарищ…

Эта книга – памятник тому, каким должен быть советский гражданин: умным, порядочным, трудолюбивым, целеустремлённым и так далее по списку. На этой книге можно воспитывать юношество, по ней можно снять неплохое кино, но принимать её за серьёзную литературу нельзя.

Вот вроде и рисует автор острые конфликты: мировоззренческий, семейный, отцов и детей, личной жизни и дела, которому ты служишь, но всё это обесценивается, потому что одна сторона конфликта всегда абсолютно совершенна, а другая абсолютна порочна.

Все герои чётко либо хорошие, либо плохие. Все хорошие обязательно трудоголики и зануды, а плохие… Есть никем не уважаемый профессор, есть горсть Володиных сокурсников-коллег. Все бездари. Минуточку! Эти люди как минимум самостоятельно отучились в меде (вызубрили мудрёные латинские термины, резали мёртвые и живые тела!), они могут быть негодяями, но не бесхарактерными дураками! Таким обилием дураков в медицине автор медицину просто дискредитирует, хотя, думаю, задача была обратная.

Центральный герой весь насквозь правильный, что особо подчёркивается наличием его антипода, всего насквозь гнилого. Куда бы ни сунулся наш герой – обязательно найдутся негодяи, тормозящие его исключительно из вредности, и благородные рыцари, проникающиеся к нему симпатией вопреки тому, что наш герой ведёт себя то как мизантроп с завышенной самооценкой, то как бездушное бревно.

Да, хоть Устименко через страницу и рассуждает о пользе обществу, но жить в обществе не умеет. Он может забыть помыться или побриться (много уважения вызывает потный небритый врач?), у него нет друзей (только коллеги), он не умеет любить (хоть требует, чтобы любили и понимали его), он вечно находится в скорлупе своей одержимости, а если приходится из неё вылезать, то брюзжит и учит жить других. Да, Устименко предан своей профессии, но при этом он глубоко презирает другие профессии; его интерес свят, тогда как интересы других людей – чушь. Разве так надо жить, разве правильно так относиться к людям; автор, вы серьёзно делаете из этого персонажа пример для подражания?

Подлинными героями могли бы быть тётка Аглая или Устименко и Степанов старшие. Это тоже железобетонные характеры, но они не вызывают негатива и не кажутся искусственными. Вот только автор сделал их всего лишь эпизодами. Варя, потенциальная главная героиня, не раскрыта от слова совсем. Ганичев, Полунин и Постников вызывают сочувстивие: они за ручку привели волчонка-Устименко в профессию, а он, даже не успев толком заматереть, уже смеет их осуждать за то, что они не такие идеальные, как ему бы хотелось. Евгений, вместо того, чтобы отталкивать, наоборот притягивает: да, он приспособленец, но он честен перед собой и перед окружающими в этом своём грехе и, надо отдать ему должное, немало трудится для того, чтобы заработать себе место потеплее. Вот и получилось, что персонажи второго и даже третьего плана симпатичней главного героя.

Хорошо, монолитный характер главного героя и монохромные характеры остальных можно списать на излишне назидательную направленность книги. Но есть один недостаток, который нельзя списать ни на что. Невладение автором темой.

О медицине только общие слова: немного истории и много рассуждений о том, каким должен быть и каким не должен быть доктор. Никаких деталей. Профессиональная терминология, нет, она не отсутствует полностью, но она примитивна, на уровне обывателя, а не медика. Кроме скальпеля автор не знает других хирургических инструментов, преподаватели читают абстрактные лекции по неназванным дисциплинам, больных мучают общеупотребительные симптомы условных болезней. В одном единственном эпизоде операции рядом с писателем сидел настоящий врач, подсказывавший нужные словечки. Но на фоне этого суперпрофессионального эпизода остальное повествование выглядит ещё халтурней. Очевидно, что автор, а значит и его герой, знают о медицине не больше, чем я, — как же я могу поверить, что герой – гениальный доктор? Не верю.

Как не верю и в то, что профессора со своими студентами могут лепить пельмени, пить водку и ругать других профессоров.

На фоне всех этих недостатков меркнут даже слепые взахлёбные восторги по поводу советского строя и слепые взахлёбные хуления всех иных строев, окромя советского.

К тому же, конец не просто открыт, а оборван. Продолжение следует… Но (о, чудо!) это «продолжение следует» не недостаток, а едва ли не единственное оправдание книги: в начавшейся войне именно такие люди, как Володя Устименко, будут воевать и побеждать. Вот только читать это продолжение уже нет ни малейшего желания, как и вообще дальше связываться с этим автором. А ведь были планы на «Россию молодую»...

Вывод. Задумка книги была интересной и общественнополезной, но исполнение карикатурно. Самое обидное, что все эти карикатурные недостатки многими сейчас воспринимаются как лицо жанра соцреализма. А ведь это не так! Очень горько…

Первые страницы очаровали. Молодая взрослая жизнь, простая дружба, нехитрый быт, Василеостровские линии… Позже появится и романтический мотив, но я так и не смогу отделаться от ощущения, что герой влюбляется не потому, что перед нами лучшая девушка на свете, а потому, что этого требовал сюжет. …А развязка началась с многоточия. Нельзя, ну нельзя писать о 41-м годе, перепрыгивая из апреля в июль! Это можно простить автору, не владеющему ни словом, ни образом, но Шефнер показал себя истинным мастером.

Да, написано великолепно. Автор легко находит самые нужные и незаезженные слова. Герои просты и понятны, диалоги живые, Ленинградские улицы – не просто фон, а участники событий, переданная через мелочи атмосфера оживает. Но чего-то не хватило… Чем живёт герой, помимо повседневного быта? Что он любит и что не любит, к чему стремиться? Он учится – для чего? Он мечтает о карьере или влюблён в профессию? Или поступил за компанию с товарищами и теперь тяготится чужим выбором? Мы не знаем. Кажется, не знает и сам герой. А ещё он влюбился – но что дальше? Ничего. Есть только сегодняшние любовные треволнения, без планов, без надежд, без Поступков – всё будет, как будет.

Образно и точно подмечены детали, отлично переданы сиюминутные мысли и настроение, но за этим сиюминутным не оказалось чего-то большого. Большой мечты, большого дела, большого горя, большого счастья, большой дружбы, большой любви, большой ненависти. Автором были созданы все предпосылки, чтобы герой всё это испытал, но он всё принял как само собой разумеющееся, и я в одиночку, не вместе с героем, а вместо него любила и ненавидела, дружила и теряла, мечтала и хоронила свои мечты.

Конечно, учить и судить автора не мне. Книга написана так, как написана и написана талантливо. Если бы автор ко всему прочему добавил в неё и те мотивы, на отсутствие которых сетую я, книга стала бы другой, но не обязательно лучше. Как раз-таки именно это настроение лёгкой меланхолии и сделало книгу уникальной. Но оно же и не позволило ей добиться всенародного признания. Во всевозможных топах и антологиях эта повесть почти не замечена, о ней не говорят в школе, режиссёры не встают в очередь за правом на экранизацию, а тиражи редки и не велики. Жаль. Хотя... Может, оно и к лучшему. Иной режиссёр и иной учитель литературы так могут «переосмыслить», что без мата не взглянешь. Лучше читать самому.

Хоть книга и адресована в первую очередь переводчикам, но бОльшая её часть универсальна и говорит не только о том, как нужно переводить, но и о том, как в целом строить фразу, какие использовать и какие не использовать обороты и слова. Так что книга обязательна к прочтению всем, кто так или иначе работает со словом. Но не чтобы прочитать, согласиться и впредь всегда поступать согласно этим установкам, а чтобы задуматься, спорить с автором, соглашаться и не соглашаться.

За 50 лет, прошедших с момента изданий книги, язык изменился, и то, что тогда отдавало канцелярщиной и иностранщиной, сегодня абсолютная норма языка. Автор рекомендует словосочетание «в этот роковой момент» заменить на «в эту роковую минуту». Я же при таком обороте всегда представляю себе циферблат. Какая конкретно минута явилась роковой? 11.43? А 11.42 и 11.44 уже не роковые? Мне кажется, что для промежутка времени, не привязанного к часам, абстрактный «момент» гораздо уместнее конкретной «минуты». Я не вижу принципиальной разницы между «доводом» и «аргументом». А вот «водитель» и «шофёр» — термины не тождественные. Было время, когда под «шофёром» понималась профессия человека, который сам водит и сам же обслуживает свою машину, а «водитель» — всего лишь человек, сидящий за рулём. Обезьяна, накручивающая на детской машинке круги по цирковой арене – водитель, но не шофёр. Всё зависит от контекста.

Контекст – один из столпов философии Норы Галь. Слово, уместное в одном контексте, недопустимо в другом. Второй столп – мера. Русский язык очень богат, но все его возможность нужно использовать с большой осторожностью. Перебарщивая со сложными оборотами, легко сделать текст вовсе невоспринимаемым. Но это не значит, что нужно стремиться к примитиву, автор сама признаёт, что ТОЛЬКО простыми предложениями невозможно написать «Войну и мир». Хочу заступиться за причастия и деепричастия. Приведенные автором примеры, конечно, ужасны, но это не значит, что, обжегшись на молоке, нужно дуть на воду и вообще отказаться от этих оборотов. К тому же, как альтернативу автор почти всегда предлагает сложноподчинённые предложения, т.е. лишние запятые, союзы, местоимения и иже с ними. А если предложение и без того уже сложное? Так что для меня большой вопрос, что звучит более громоздко: «приведённые автором примеры» или «примеры, которые привёл автор».

Нет, я ни в коем случае не говорю, что автор неправа. Она права! Но чисто теоретически. Практически же нужно каждый случай разбирать отдельно. Сколько раз приходилось использовать не самые очевидные построения только чтобы избежать повтора. Да и авторский стиль никто не отменял.

… уф, даже как-то неловко. Я, полный дилетант, спорю с уважаемым профессионалом, перед чьими мастерством и опытом я сама же и преклоняюсь. Но спорю — не значит ругаю, наоборот! Просто похвала вышла несколько замысловатой… Такой уж я человек: для меня истина рождается не в соглашательстве, а в дискуссии. И я очень благодарна автору за её труд. Отныне каждый раз, работая с текстом, я буду задумываться над всеми теми моментами, о которых говорит Нора Галь. Да, где-то я упрямо пойду своим путём, но где-то и прислушаюсь к её дельным рассуждениям. Спасибо.

До «Горячего снега» или «А зори здесь тихие» эта повесть, конечно, не дотягивает. Она объективно хороша, но не шедевр.

По содержанию недостаток, я бы сказала, один: финал.

Здесь молодой взводный, уже знающий войну, но пока не знающий женщину. Здесь бывалый старшина с сожжённой душой. Здесь женщина прифронтовой полосы, вблизи повидавшая немцев, и теперь так же вблизи глядящая на своих. Здесь беспомощный мальчишка, угодивший на фронт из-за приписанных лет. Здесь домовитые мужики из русской глубинки. Здесь измученная девушка-санинструктор без возраста. Здесь задиристые штабные офицеришки, опасливо поглядывающие на окопников. Здесь до смерти уставший командующий. Здесь пронырливый собиратель трофеев, старательно держащийся подальше от опасности. Здесь презираемая ранеными за высокомерие медсестра — пэпэжэ. Здесь обезумевший от потерь солдат, расстреливающий пленных немцев. Здесь двое живущих на войне стариков, для которых бомбёжка стала обыденностью; так, обыденно, под бомбёжкой, они и погибнут…

Здесь нет руководящей роли партии. Здесь нет приторно-совершенных героев. Здесь нет ура-патриотизма. Здесь нет антивоенных философствований.

Без антисоветчины, без мата, без фокусировки на фекалиях автору удалось показать войну не абстрактно трагичной, а грязной, подлой, пошлой, сводящей с ума. Уж куда честнее?

Есть несогласные? Есть. Сам же автор. «Мало грязи!» — решил он. Если, несмотря на всю это «честную» грязь, военные страницы нашей истории всё равно вызывают у читателя гордость и боль, а не брезгливость и стыд, значит без антисоветчины, мата и фекалий не обойтись. И будут написаны «Прокляты и убиты». И больше не придётся Астафьеву прозябать на втором месте после Бондарева и Васильева. Он станет главным! С другого конца, но первым!

По отношению собственно к повести «Пастух и пастушка» это, конечно, несправедливо, но главная её беда в том, что много лет спустя автор напишет другую книгу, в которой признается в глубоком презрении ко всему тому, о чём писал здесь. Как я могу проникнуться искренностью книги, если в неё не верил сам автор?

Тот случай, когда я признаю, что книга отличная, хотя лично мне она и не понравилась.

Язык прекрасен. Местный говорок, коверканные термины, построение предложений усложняют чтение, зато дают эффект погружения в атмосферу. Описания яркие, картины сами встают перед глазами, как будто не книгу читаешь, а кино смотришь. Революционные мотивы хоть и присутствуют, но остаются лишь историческим фоном, не претендуя на глобальность и не заслоняя собой сюжет.

И всё равно чтение приносило не удовольствие, а раздражение. С первой же главы я никак не мгла уловить мотивацию героев и их поступков. Куда и зачем послал отец Прохора? Налаживать торговые связи? Зачем? — не тот Громов-старший человек, чтобы так радеть за предприятие. Куда – в тайгу непролазную, где разве что с медведями торговать! И я категорически не понимаю, какого дьявола Прохор упирается и продолжает путь, когда все вокруг ему говорят, что дальше пути нет, дальше — смерть.

Потом сюжет чуть продвинулся, перейдя на простой быт семейства Громовых и его окружения. И быт этот свёлся к тому, что каждые две-три страницы кто-нибудь валяется у кого-нибудь в ногах, слюнями и соплями вымаливая романтическую благосклонность. Читать было откровенно противно.

Потом…

Потом случилось самое главное, но случилось почему-то между строк. Меж двух глав промелькнул с десяток лет, и Прохор из молодого и «хорошего» в одночасье превращается в немолодого и «плохого». И снова встал для меня вопрос мотивации, только теперь моей собственной: зачем я это читаю, если самое важное – становление характера – опущено за скобки. Ближе к последней трети вдруг открылся ответ: я читаю, чтобы увидеть падение Прохора. Я жаждала падения заслеженного и справедливого, сопровождаемого борьбой человека за самого себя.

Все персонажи (даже положительные) гротескны, гротескны поступки героев и ситуации, в которые они попадают. Герои продолжают валяться друг у друга в ногах, а, напившись до поросячьего визга, могут и нос прохожему откусить. Среди всего этого театрализованного действа только фигура самого Прохора Громова казалась чем-то живым и настоящим. И этим он нравился. Человек умный и волевой. И во многих своих упрямствах он прав. Просто в какой-то момент для него становится важнее не сама правота, а именно упрямство. И тогда он теряет берега. Он – Прохор? Нет, скорее автор. Прохор вдруг начнет вести себя так, как сам поступить бы не мог. Да, Прохор с юности был полон противоречий, но не таких же! Смелый трус, умный дурак, щедрый скупердяй… Талантливый коммерсант, для которого прибыль – смысл жизнь, вдруг просто перестаёт понимать, где его выгода (задолго, кстати, до того, как кокаин выжрал мозг). Создаётся впечатление, что автор специально и искусственно ломает своего персонажа через колено, просто потому, что прохоры громовы не должны вызывать симпатии читателя!

Вывод. Книгу можно оценивать с двух позиций: формы и содержания. Форма великолепна, даже гениальна. А содержание? Гротескная реальность, чередующаяся с бредом во сне и наяву. А ещё отсутствие сюжетной линии и героев, за которыми приятно и интересно было бы следить. И повисший вопрос:

Лексика очень сложная, и первое время, пока не привыкнешь, чтение идёт тяжело. Но стоит вчитаться, и приходит удовольствие.

Завязка и нравилась, и не нравилась одновременно. Всегда любила истории о сильных женщинах, тем более девах-воительницах, но слишком уж часто в последнее время судьбы мира вершат Супер-гёрлы, причём слишком уж они супер. Как минимум не по времени. Девушка-воин там и тогда? Возможно ли, или автору просто нужная завязка для романа? Ладно, предположим, что возможно… Тем более, что общий посыл мне, всё-таки, был приятен: даже если девушка хочет быть воином, а не домохозяйкой, она всё равно оставалась девушкой. Грёзы о Том, кого она всегда ждала – это ли не суть любой женщины? Разве что поминает она его порой не в дело.

Но вот конец оставил недоумение. Прекрасно, конечно, что любовь восторжествовала, только какой тогда был смысл во всём предыдущем повествовании, если свелось всё к тому, от чего героиня и убегала. Она не хотела быть придатком мужа, она искала свой путь, как будто нашла его и шла по нему с честью, и вот она перечёркивает всё это, и становится-таки мужниной рабой. Потому что он – Тот, кого она всегда ждала… А только чем ЭТОТ лучше ТОГО, первого, от которого она сбежала? Он её в кику нарядить хочет – значит, понимает её не лучше того, первого… А ему какой резон её в кику обряжать? – он узнал и полюбил её именно такой, сильной и гордой, это первая в его жизни женщина-личность, а не безликий придаток к кухне, какими тогда женщины и были. Что же за натура такая людская: овладеть и переделать?

Словом, в какой-то момент прекрасный атмосферный исторический роман скатился к слюнявой и предсказуемой лав-стори. Но, вспоминая книгу, я буду помнить первое. Атмосферу, красивых героев, уважение к деталям. И это будут приятные воспоминания.

Поразительно, насколько много хороших фильмов о лётчиках и самолётах, и насколько мало книг. Да, фактически, только эта!

Единственная литературная претензия к книге – это несвязанность сюжетных линий. Они (линия Лунина, линия Сони, линия Марии Сергеевны) существуют сами по себе, они не переплетаются и даже не пересекаются, а поверхностно соприкасаются и снова разлетаются. Лишь под конец все линии сошлись (и сошлись чуть более хэппи-эндно, чем следовало бы для такой серьёзной книги).

Во всём остальном – только положительные оценки. Отсутствует пафос, которым грешат многие книги этого времени. Характеры яркие и разные, а взаимоотношения между людьми – человеческие, а не книжные. Описание и фронта, и блокады очень живые, до мурашек. Какие-то мелочи, вроде запаха гари от подожженных бомбами лесов, или могилы на холме, потом снились ночами.

И в авиации автор разобрался. Термины, жаргон, быт, техническая сторона, воздушные бои. Всё на уровне. Кроме одного. Уж слишком наши хороши… Шестёрка Ишачков раз за разом ведёт бой против сотни Юнкерсов без потерь, вчерашние курсанты совершают свою первую победу в перовом же бою и через неделю становятся асами, да и вообще вылета не обходится без сбитых Мессершмиттов. Не спорю, что всё это возможно, но в единичных случаях. А здесь это система. Сам Кожедуб чуть ли не четыре месяца летал до своей первой победы, сам Покрышкин сбивал реже, чем в каждом десятом бою… Факты упрямая вещь: в первые годы войны наша авиация тотально уступала фашистской и количественно, и качественно, и технически, и тактически. Нет, я не приуменьшаю подвиг Красной Армии, наоборот, я обвиняю в этом автора: если бы наши были так хороши, а немцы так плохи, как показал Чуковский, победа стала бы не подвигом, а закономерностью. Я же подчёркиваю: в том и величие подвига, что к 45-му году мы сумели добиться тотального превосходства там, где в 41-м тотально уступали.

Наверное, я ждала от книги слишком многого. И она действительно хороша (очень хороша!), а чем выше общий уровень, тем больнее режут глаз недостатки. Но так уж получилось, что каждый отдельный эпизод глубоко трогает, а общая картина (по крайней мере в отношении авиации) вышла неправдоподобной и оттого скучной.

Осторожно, спойлеры!

Детские книги нужно читать в детстве. Потому что то, что смешно и безобидно для ребёнка, для взрослого ой как несмешно и небезобидно. Кончено, Тому было весело поприсутствовать но собственной панихиде, а весело ли было тетушке Полли?

Эпизод с покраской заборов. Даже человек, ни разу не читавший книгу и не видевший фильма, знает Тома Сойера именно по этому каноническому эпизоду. И, признаю, он хорош. Из таких вот малолетних манипуляторов (это не уничижение и не оскорбление, это констатация факта) вырастают воротилы большого бизнеса. Для Америки это комплимент. Но я выросла в стране, в которой всегда ценилось собственное трудолюбие, а не способность пожинать плоды работы других. Признаю: это вкусовщина с оттенком мировоззренческой дифференциации. Поехали дальше…

Любовная линия. Хорошо, конечно, что Том не глух к женским чарам. Хорошо для самого Тома, но не для выбранной им девочки, которую наш герой подкараулит в одиночестве и, не принимая отказа, будет принуждать к поцелую. Благо мальчик достаточно мал и пока не знает, к чему ещё, кроме поцелуев, можно принудить девочку. Да, потом он благородно заступится за Бэкки, взяв на себя её вину, но и этот поступок далёк от бескорыстия: он хотел впечатлить её и добился своего. Поехали дальше…

Мальчишки сбегают из дома. Бывает. Вдруг они понимают, что их считают утонувшими. До поры это даже может считаться ещё забавнее, чем просто сбежать. До того самого момента, как видишь безутешное горе близких. Но нет! Даже тётушкины слёзы не разбудили в Томе Сойере ни совести, на жалости. Или я слишком многого хочу от ребёнка? – эмпатии?

Сначала я прочитала книгу. Потом начала читать отзывы. За что же люди так эту книгу любят? В отзывах пишут, что книга смешная. Не спорю. Но смех бывает разный. Том желает смерти соседу только для того, чтобы на его похоронах покрасоваться в новом шарфике – сосед не умирает – отчаявшийся Том избавляется от шарфика – сосед умирает – Том на него обижается, дескать, не мог умереть вовремя. Вам смешно? Мне нет. В отзывах пишут, мол, да, Том озорник, но умный, смелый и добрый. Только ведь дальше того, как увильнуть от работы, ум Тома не распространяется. Смелости хватает только случайно где-то кого-то подслушать и дать дёру. А доброта существует в глубине души, не выражаясь в поступках. Единственный за всю книгу поступок Тома, заслуживающий похвалы, это выступление в суде, вся же остальная книга состоит из недобрых шалостей. Да, Том искренне дружит с бродяжкой Геком Финном, но он не менее искренне избивает незнакомого мальчика только за то, что тот хорошо одет.

Но я была терпелива. До последней страницы я ждала от Тома Сойера чего-то героического, выдающегося, благородного. Чтобы он кого-то спас, рискуя своей жизнью… Нет. Даже из пещеры он вышел не благодаря уму или смелости, а исключительно по воле везения. Я ждала, чтобы находчивостью и отвагой был побеждён заклятый враг – Индеец Джо, – но он устранился сам по себе, без участия Тома. Я ждала, чтобы в благородном порыве Том пожертвовал золото кому-то, кому оно нужнее, но нуждающихся не обнаружилось. Я верила, что каким-то героическим поступком Том Сойер под конец сумеет искупить свои злонамеренные хулиганства, лень, наглость, эгоизм, самолюбование и бессердечность. Не случилось.

Да, я виновата, что не прочитала эту книгу в детстве. Но ведь Эмиля из Лённеберги я тоже читала будучи взрослой, и Эмиль восхитил. Он умел работать, он искренне стремился помогать людям, и даже не шалил специально: просто ну кто же знал, что, если засунуть голову в супницу, голова не вылезет обратно? Или вспомним Нильса, который летал с дикими гусями: изначально не меньший хулиган и лентяй, нежели Том, в итоге Нильс перевоспитался. А что же Том Сойер? Он не просто остался прежним, а даже был за это вознаграждён. Отличный пример для подражания детям, ничего не скажешь! Назовите меня занудой, но детские книги должны не только развлекать, но и воспитывать. Хотя бы чуть-чуть.

Не прошла мимо меня шумиха вокруг «Зулейхи». Бралась я за книгу из литературного любопытства: какова она, современная русская проза, которую щедро осыпают премиями и жадно переводят на все языки мира? И в то же время бралась не без страха, что слава обрушилась на роман только за его антисоветский посыл. Увы, да. В литературном плане я ждала большего, но в плане идеологическом – худшего. Так что мы с моими ожиданиями квиты…

В центре повествования жизнь депортированной татарки Зулейхи. Но я не обнаружила сколь-нибудь внятного национального колорита, которым так восхищалось предисловие. Да, автор впихивает в русский текст какие-то нерусские слова. И всё. К тому же, добротный (и не более того) русский язык искусственно ухудшен постановкой фраз в настоящем времени. Не важно, что для рядового читателя это усложняет восприятие, важно, что для литературного жюри это выделяет книгу.

В центре повествования жизнь депортированной татарки Зулейхи. И более безликого, более пресного персонажа я в литературе не помню. Честная, работящая, скоромная и так далее по списку. И при этом несправедливо страдает от советской власти. Не спорю – страдает. Этот персонаж просто создан для того, чтобы страдать! В семье мужа ведь она страдала не меньше, просто её мозг был запрограммирован считать жизнь с мужем счастьем. Но и даже будучи царской фрейлиной, она была бы самой большой страдалицей при дворе. Таков уж персонаж. Я пойму, когда стоически страдают за идею; я пойму, когда страдают во искупление; я пойму, когда страдают безвинно и жаждут справедливости. Зулейха же просто покорно страдает ради самого страдания.

В центре повествования жизнь депортированной татарки Зулейхи. Но то ли автор сама понимала, насколько безлика главная героиня, то ли захотелось замахнуться на эпопею, но вокруг Зулейхи нагромождена толпа второстепенных персонажей разного идеологического толка. Порадовал Игнатов. Живое олицетворение эпохи (страшное олицетворение!): для того, чтобы сделать счастливыми одних, он делает несчастными других. Это мучает его, но он продолжает это делать. Честно хотелось поблагодарить Яхину за такой объективный баланс просоветского и антисоветского начал. Пока не стало очевидно: никакого баланса нет, Игнатов такой же страдалец, как и любой из переселенцев. Лишь поэтому он показан Человеком, остальные же просоветские души вышли настолько звериными, что, ей-богу, лучше бы Яхина их вообще бездушными оставила. И лучше бы не было приговоров истории курсивом – в роли судьи слишком ясно видится сама Яхина, а суд слишком смахивает на судилище.

В центре повествования жизнь депортированной татарки Зулейхи. И я не отрицаю ни сам факт депортации, ни то, что она проходила с определённой долей бардака. Бардака – но не бреда! А первая зимовка – это именно бред. «Не верю!». Весь роман насквозь пронизан разнообразной степени недостоверностью: сюжетной, исторической, логической. Депортация крымских татар – это 44-й, а не 42-й год, об этом знает любая энциклопедия, но только не Яхина. Режут глаз логические ляпы. Ах, какой Муртаза хороший хозяин! – и тут же этот «хороший хозяин» прётся по зимней метели в лес за дровами; всех крепких переселенцев (включая бабу на сносях) в трюм, всех хилых (включая сытого урку) на катер; таёжным охотником-следопытом становится женщина, не знающая ни леса, ни зверя, ни природы, ни оружия. Но самый главный парадокс книги в том, что какое-то подобие собственной личности в Зулейхе просыпается только в ссылке – в доме мужа она до конца своих дней просуществовала бы мебелью, не умеющей пользоваться ни сердцем, ни душой, ни мозгом. То же с Иконниковым. То же с Лейбе. Кстати, чудесное исцеление Лейбе и видения самой Зулейхи – это тема для психиатра. Профессионал может и найдет объяснение, а я «не верю!».

Итак, по всем статьям книга должна была вызвать у меня острый негатив. Но почему-то не вызвала – прошла ровно и не глубоко. Может, это заслуга книги, сумевшей обойти защитные механизмы моих убеждений (образ Игнатова всё-таки зацепил). А может, это душа подсознательно закрылась, не желая впускать в себя очередную антисоветчину. Я не хочу этого знать.

На старости лет Васильев решил обратиться к несвойственному для себя жанру. Для того чтобы показать себя с новой стороны. Показать себя историком и философом. И это честолюбивое желание сильно навредило роману. Здесь мы видим совсем не того Васильева, которого мы любим, который без пафоса и без надрыва умел рвать душу так, что выть хотелось. Над этим романом выть не хочется, и герои вызывают не сочувствие, а раздражение. Почему? Потому что они ничего не делают, а если и делают, то сами не понимают, зачем. На одну страницу хоть каких-то событий приходится пять-десять страниц философствований. С некоторыми размышлениям хочется поспорить, некоторым хочется аплодировать стоя, но и те, и другие обесценивает их полная оторванность от прикладного действия.

Первую часть герои только и делают, что наносят друг другу визиты и при этом философствуют. Очень хотелось их встряхнуть, чтобы они перестали рассуждать о жизни и начали жить. И они попытались. Во второй части герои дружно отправляются на войну, но даже в перерывах меж атаками продолжают философствовать, а не жить.

С исторической точки зрения главы о войне интересны и достаточно подробны, но в контексте данного романа этих подробностей переизбыток. Поясню: в романе «В списках не значился» герой обороняет Брестскую крепость. И речь в романе о Брестской крепости. Автор не описывает бои под Киевом или Смоленском, потому что они не касаются сюжета и героя. А здесь автор описывает в том числе и те бои, в которых не принимает участия ни один из героев. Война – и есть сам по себе герой романа? Если так, то просто уже перебор… Два десятка главных героев, сотня эпизодических, плюс философия, плюс война, плюс история…

Кстати об истории. Для того чтобы написать качественной исторический роман, мало изучить учебник военной истории с названиями полков и фамилиями полковников. Есть такая историческая дисциплина: история материальной культуры. Грубо говоря, это история вещей и быта. Васильев более-менее разобрался в том, что касается военной стороны, но в отношении мирного быта он заметно «плавает». Только общие слова. Когда Васильев писал о ХХ веке, он понимал, о чём пишет, он знал, чем живут его герои и чем их занять. А здесь герои не заняты ничем, кроме разговоров, как будто Васильев просто не знает, чем мог быть наполнен день тогдашнего офицера, или юнкера, или студента, или барина; автор буквально не знает, чем занять руки героев. И тогда он занимает их войной. Всех. Мужчин и женщин, дворян и крестьян, молодых и стариков, идейных и безыдейных…

Что в сухом остатке? Интересный сюжет потонул в отвлечённых материях, а из массы героев достойны симпатии только единицы (Тая, Захар). Остальные же разделилась на три части: тех, кто равномерно отталкивал от себя всю книгу (Василий, Беневоленский), тех, кто всю книгу бесил, но под конец исправился (Федор, Варя), и тех, кто всю книгу вёл себя более-менее адекватно, но кончил по-идиотски (Гавриил, Маша).

Подводя итоги, оценку ставлю невысокую. Но оценка моя субъективна. Напиши эту книгу какой-нибудь неизвестный мне Иван Иванов, может быть, мне и понравилось бы. Но написал её высоко ценимый мною Борис Васильев. И я ожидала от этого романа встречи с любимым автором, только в новой исторической эпохе. А это совсем другой Васильев. Те, кто любят, когда старые знакомые (авторы) открываются новыми гранями, могут быть в восторге. Я же люблю, когда старые знакомые (авторы) верны себе.

P.S. Думаю, найдётся немало желающих провести аналогии между тогдашней геополитической ситуацией и нынешней. Для одних это будет поводом истерически кричать о невыученных уроках, для других – поводом с гордостью измышляться об исторической миссии России. А дело в том, что история нашей страны слишком длинна и ничего нового в ней произойти уже не может. Всё повторяется лишь с поправкой на прогресс. История идёт по спирали. Это не хорошо и не плохо. Это закон истории.

Трудно дать одну общую оценку циклу, состоящему из двух совершенно разных романов. Истории не пересекаются, мир условно один, но разные концы этого мира настолько непохожи, что миры вполне могли быть и разными. Объединяет два романа общий лейтмотив – погоня за недостижимым. Но если Варан гонится за чем-то светлым, то Развияр за чем-то тёмным.

В «Варане» один Герой, все остальные и всё остальное – лишь штрихи, в «Медном короле» рядом с Главным Героем есть другие Герои, и стержень повествования – психология взаимоотношения между ними.

И разнится финал, точнее удельный вес финала в повествовании. В «Варане» финал – это всё, роман каждым словом тёк к нему, и каждая новая глава имеет смысл только в контексте того, чем же закончатся поиски. В «Медном короле» финал – это просто финал, роман запомнится не им, а всем тем, что ему предшествовало. В первом случае финал глобально философский, во втором – узко психологический.

Много вопросов к самому названию цикла: оно на 100% отражает содержание первого романа, и на 0% – второго. Странно, что авторов, с их трепетным вниманием к мелочам, это устроило.

Часто возникает желание исключить какие-то книги из школьной программы. По здравому рассуждению. «Мёртвые души» мне, взрослой, понравились, но это чтение не для школьника. А вот эту книгу хочется в школьную программу внести. По здравому рассуждению, хотя она и не без недостатков. Но она бесценна с точки зрения истории, любопытна лексически, поучительна и динамична.

Двигаться по тексту легко, но не сказать, чтоб приятно. Слог рубленый, как у поэтов-футуристов. Примета времени. И это время передано на «отлично». Слом старого мира и строительство нового на его руинах. Снос Храма Христа Спасителя? Сейчас, почти век спустя, я как историк и консерватор, конечно, сожалею и осуждаю, но тогда для современников это был радостный символ желанного перелома.

Но нет, это не брехливая агитка. И не утопия. Есть в книге антигерои. Пусть и немного карикатурные, но автор не замалчивает их существование. Положительные герои, признаюсь, похожи друг на друга, и всё равно не возникает ощущения, что это безликие роботы. Автор насколько мог прописал как личность характер каждого. Просто здесь сама художественная задумка отодвигала личное на второй план, чтобы на первый выходило производство.

Снимаю шляпу перед автором: он прекрасно раскрыл техническую сторону. В эренбурговской «оттепели», к примеру, всё вертится вокруг производства, но о самом производстве там только общими словами. А здесь мелочи и детали. Да, путано, но как раз эта путанность лучше всего передаёт хаос большой стройки. И главный герой романа – именно стройка, именно рекорд!

И вот здесь есть над чем задуматься. С одной стороны, под постановку рекорда подведена теоретическая база. Не проблема сделать столько-то замесов бетона – проблема распределить их так, чтобы ни капли не пропало, проблема не потерять в качестве при изменении технических условий, проблема не убить механизм при увеличении нагрузки на него. Но с другой стороны, в итоге всё равно получилась авантюра. С бухты-барахты, без подготовки, без планирования, да ещё и с риском брака! Но победителей не судят. Очень даже наоборот.

Вот читает среднестатистический советский гражданин такую книгу и узнаёт пусть и не себя, нет, но того, каким он мог бы быть. И ему стыдно за то, что он не такой трудолюбивый, не такой мастеровитый и не такой бескорыстный, как герои. Дореволюционная литература от Печорина до Раскольникова была о людях, в лучшем случае «лишних» в обществе, а то и откровенно вредных для общества; однодневная постсоветская беллетристика – о прожигателях жизни и бандитах или, в лучшем случае, о философствующих созерцателях. А советские книги – о людях обществу нужных! О тех, кто строит!

И они построили! Ведь это не художественный приём, что в чистом поле за год завод отгрохали. Это быль. Десятки и сотни заводов, гигантские ГЭС, целые города там, где ещё вчера даже Макаром с его телятами не пахло! За 15 лет аграрная страна отстроилась в страну тяжелопромышленную. На голом энтузиазме!

Как жаль, что этот энтузиазм разбазарили всего за пару десятилетий… Эх, комсомол, комсомол… В тридцатые это была сила, состоявшая из самых активных, самых идейных. А потом погнались за количеством в ущерб качеству, начали принимать автоматом…

А на дворе 1932-й год… Какая историческая перспектива! Ещё жив Киров, аппарат госбезопасности ещё не превращён Яго́дой в машину репрессий… И Гитлер ещё не фюрер всея Германии, и вся европейская промышленность ещё не работает на производство пушек и бомбардировщиков, которые будут равнять с землёй всё то, что сейчас строит Советский Союз…