Дело в том, что на самом деле Урсула Ле Гуин не выглядела опасной. Она нежно улыбалась, словно наслаждаясь собой или тем, чем были заняты люди вокруг неё. Была добра, но тверда. Она была маленького роста и седовласая и, как мне показалось на первый взгляд, безвредна.

Иллюзия рухнет в тот момент, как вы начнете читать её книги, или, если вам повезло в жизни, она исчезла, когда вы слушали её слова.

Она была самоуверенной, но её утверждения были информативны и образованы. Она не зависела от дураков или мошенников, охочих до удовольствий и всего такого прочего. Она знала, что ей нравится и чего она хочет, и она не позволяла этому меняться. Она была проницательной. Однажды она просмотрела мою книгу ("Скандинавские боги") и её обзор был не совсем любезен, а я прочел его и обнаружил, что предпочел бы упрёки Урсулы Ле Гуин похвале любого другого из ныне живущих авторов.

Она вдохновляла меня когда я был ребенком, молодым человеком, вдохновляет и зрелого писателя. Я узнаю из её книг на каждом этапе жизни больше, чем из книг любого другого писателя: её творчество хорошо для перечитывания.

Её книги мудры. Когда она писала научную фантастику, она понимала, что политические и социальные науки — часть науки художественной литературы, что антропология — сфера науки о том, что и где происходит. Когда она писала фентези, она обосновывала его до глубокой реалистичности того, кто есть эти люди, что имеет значение, волшебство языка. Когда она писала аллегории, то создавала истории, которые влияли к лучшему на людей, их прочитавших. Я преподавал студентам рассказ "Те, кто покидают Омелас" в течение пяти лет, и каждый раз совместно читая его с аудиторией, я обнаруживаю как что-то глубокое и тревожное проникает в них.

Мне повезло представлять её на Национальной книжной премии в 2014 году и вручить ей Медаль за жизненные достижения в литературе. Перед церемонией я написал ей на электронную почту, насколько она важна для меня:

"Вы не представляете, как я нервничаю от одной только мысли написать вам. Вы были для меня героем с тех пор, как в 11 лет я купил "Волшебника Земноморья" на карманные сбережения. Ваше творчество сформировало моё мировоззрение и донесло до меня, что события развиваются в контексте. Ваши эссе сформировали меня, как писателя (что-то, что происходит каждый раз, когда я еду поездом через Покипси), а ваши более поздние эссе заставили меня осознать себя феминистом и изменить своё отношение к вопросам гендера, языка, фабул, абортов."

Я спросил её, есть ли что-то что хочет включить во вступительную речь.

Её ответ был очень характерен:

"Просидев пятиминутные благодарственные речи, которые длились по ощущениям три часа, я подумала, что могла бы оживить свою речь некоторыми краткими замечаниями (в первую очередь) о том, как крупные издательства вмешиваются в деятельность публичных библиотек для электронных книг, ограничивая к ним доступ и т.д. Я знаю, что вы — настоящий библиотечный лев (у Нила Геймана огромная личная библиотека). Поэтому я хотела бы узнать, совпадают ли наши взгляды и, если это так, что мы могли бы внести эти замечания в свои речи совместно, или, по крайне мере, что если я выскажу публично некоторые тезисы, которые издатели воспримут, как неблагодарные, подрывные или неподобающие для воспитанной женщины и т.д., это не застанет вас врасплох."

Её речь на Национальной книжной премии тем вечером была речью опасной женщины, это была атака на способы публикаций (на Амазон) и защита библиотек и интеллекта, и что самое важное — призыв к оружию писателей за своё будущее и будущее письменности. Она высказала то, о чем другие помалкивали, то, что с течением времени станет лишь актуальней:

"Наступают трудные времена, когда мы захотим услышать голоса тех писателей, которые могли бы увидеть альтернативу нашему образу жизни сейчас, чтобы увидеть сквозь наше страшное общество и его навязчивые технологии другие способы существования, а надеждам найти основания. Нам понадобятся поэты — писатели свободы — и фантасты — реалисты других реальностей... Книги — не просто товары; мотив прибыли часто противоположен целям искусства. Мы живём при капитализме, его сила кажется неизбежной, но затем она уподобляется божественному праву царей править. Любой человеческой мощью можно управлять и изменять людей. Сопротивление и изменение зачастую начинаются в искусстве. Зачастую — в нашем искусстве, искусстве слов."

Я рад, что был там. Более того, я считаю, что мне повезло быть современником Урсулы Ле Гуин и читать её книги, когда она писала и говорила и странствовала по миру, одаряя нас своим словом.

перевод — Rinsant

https://www.theparisreview.org/blog/2018/...

Почти год назад литературное общество откликнулось на уход из жизни Урсулы Ле Гуин.

Одно из самых пронзительных (лично для моего восприятия) стихотворений написала в те дни Наоми Новик.

Предлагаю его вашему вниманию.

УРСУЛЕ

Я хочу рассказать вам некую истину,

Потому что это она и делала.

Я хочу увести вас с дороги, что она проторила,

Только я не хочу ей следовать до конца.

Я хочу отступить от края и уйти в подлесок,

Расчистить другой путь, потому что это то, чему она учила,

Не как чинить её путь, а как заложить свой,

Даже если это бы значило, что трава пробьется сквозь трещины

И лесная чаща поглотит его.

Я хочу показать кое-что из нутра земли,

Потому что всю жизнь она провела в жилах-тоннелях,

И в следующем, через стены, я слышала, как она работает,

Мерный настойчивый "клац-клац-клац" её стук в камень,

Музыка наконечника писчего пера, вонзенного в бумагу,

И старалась научить меня собственному ритму,

Как раскачавшись, приложить вес.

Я хочу взять вас за руку и приложить её к дышащему чудищу

В темной комнате, чтобы не видеть, кого мы касаемся.

Мы только чувствуем, что оно с нами,

Слишком громадно, чтобы затронуть всё сразу.

Здесь оно грубое и чешуйчатое, а здесь оно гладко и твердо, как кость,

И оно извивается, даже когда мы пытаемся прикоснуться.

Но она постаралась рассказать нам о каждой детали,

Которой могла бы достичь.

Возвращаясь иногда с дальнего края, оглушенная его величиной,

Она клала руки на острый край зуба, но всегда с добротой.

Зубы там были в любом случае, и она хотела, чтобы мы знали,

Где порежемся, но никогда не лгала нам, что важны только те зубы.

Но это всё завтра.

Сегодня я соберу некоторые инструменты, тесак и грабли,

Ничего с мотором, эту работу я хочу сделать вручную,

И я буду махать вам, идущим тем же путем,

Может быть мы увидим, как кто-то бродит и позвоним им,

Чтобы пойти с нами, поскольку речь о дороге.

Вместе мы будет сгребать листья и полоть траву,

И загибать ветви шиповника, даже если мы забыли наши перчатки,

А по утру мы попрощаемся и разойдемся своими путями.

Может быть мы с тобой будем гулять ближе к тому высокому холму,

Который видели мельком несколько поворотов назад.

Мы думали, что дорога идёт туда, а она не вела туда никогда.

Что ж, пойдем и попытаемся его найти.

И если мы не сможем туда добраться,

По крайней мере, оставим еще один указатель на пути.

перевод — Rinsant

For Ursula

I want to tell you something true

Because that’s what she did.

I want to take you down a road she built, only I don’t want to follow it to the end.

I want to step off the edge and go into the underbrush

Clearing another way, because that’s also what she taught

Not how to repave her road but how to lay another

Even if it meant the grass came through the cracks of the pavement, and the thicket ate it up.

I want to show you something that I dug up out of the earth inside

Because she spent her life picking away at the tunnel veins

And in the next one over, through the walls I heard her working,

The rhythmic steady tick-tick-tick of her knocking at the stone, a music of the sharp end

Of a pen digging into paper

And tried to learn a rhythm of my own, how to get the weight swinging.

I want to take your hand and put it on the breathing monster’s side

In the dark room, where we can’t see what we’re touching

We only feel it’s in here with us, too vast to touch all at once.

Here, it’s rough and scaly, and here, it’s smooth and hard as bone

And it’s turning even as we try to make it out.

But she did her best to tell us of every part that she could reach

Calling back sometimes from the far side, muffled by its bulk

And sometimes she put our hands on a tooth’s serrated edge

But never without kindness

The teeth were there anyway, and she wanted us to know where we kept cutting ourselves

She never told the lie that the teeth were the only part that mattered.

But I’ll do all that tomorrow.

Today I’ll pack some tools, a wide-bladed knife and rake

Nothing with a motor, it’s work I want to do by hand

And I’ll wave to you, going the same way

Maybe we’ll see someone wandering, and call them over to come walk with us

As far as the road goes.

Together we’ll rake up the leaves and cut the grass

And pull back thornbush branches, even if we’ve forgotten our gloves

And in the morning we’ll say goodbye and go our ways again

Maybe you and I will walk together towards that high hill we caught a glimpse of, a few turns back

We thought maybe the road would go there, but it never did

So let’s go and try to find it

And if we can’t quite get there, at least leave another marker on the way.

https://www.nytimes.com/2018/01/24/books/...