Представьте неблагополучную семью, в которой муж часто напивается, после чего бьет жену, оскорбляет ее и всячески унижает. И жена придумала способ снятия возникающих страха и напряжения — она принимается, к примеру, вязать. Случилась потасовка — она идет вязать, случилась еще одна — она вновь принимается вязать... В итоге в доме уже масса одежды, а женщина, когда пьяный муж в очередной раз заходит в дом, инстинктивно начинает дрожать и судорожно вязать новую ткань. Быстрее и быстрее... От страха. Ощутите, сколько в этом действии чего-то темного, адского...

Есть различные терапии, работающие через отвлечение на другой объект. Например, художественная терапия. Или, скажем, песочная терапия. Когда человек создает краткосрочные объекты из песка в специальном подносе, полностью вовлекается в этот процесс, доводя тем самым манипуляции до ритуалов.

А к чему я, собственно, это всё? Да вот в том-то и дело, что к «Дорожным работам». Эпиграфом к роману выбрана короткая фраза случайного прохожего о Вьетнаме. Нам трудно оценить и прочувствовать, насколько сильно повлиял Вьетнам на тогдашние настроения в американском обществе. Однако Стивен Кинг однозначно рисует... такую, своего рода политическую терапию страны. Когда вся боль, страх, непонимание от Вьетнама переключаются на производство дорожного покрытия. Ведь о Вьетнаме в книге практически ничего нет! Но зато терапия есть, и о ней книга. А Бартон Доуз — болючий нерв в теле общества. Отмирающий нерв.

Из Интервью Бориса Стругацкого Михаилу Веллеру на Радио России, 2012 год:

Некоторые книги Братьев Стругацких будто были написаны ради одной лишь концовки. Что Радуга, что Пикник, что вот Жук... И это очень хорошо работает. Читателей часто больше всего интересуют концовки. А в случае конкретно с «Жуком в муравейнике» концовка такая, что мощнее не придумаешь. Всё ради неё. И ради дилеммы, которую ставят авторы.

Максим Каммерер, сотрудник КОМКОНа-2, своеобразной тайной полиции, надзирающей за Комиссией по Контактам (КОМКОН), получает задание на поиск некоего, в прошлом Прогрессора, Льва Абалкина. В ходе расследования всплывает множество настораживающих и неоднозначных деталей, в частности, тайна личности, тайна происхождения Льва Абалкина.

Сперва необходимо сказать, что у каждого своя работа. Действительно, я считаю существование КОМКОНа-2 необходимым, ведь, как говорится в повести, необходимо сдерживать всё умножающийся рост научного знания, научных исследований, экспериментов. Это такой, знаете, вопрос о праве на прогрессорство внутри одного общества... Можем ли мы давать столь стремительно добытые научные данные не другим цивилизациям, а себе? Можем ли мы доверить их себе? Как известно, при несоблюдении меры и хорошее может обернуться плохим. Тем более, что люди помнили, чего стоила ошибка на планете Радуга. КОМКОН-2 ошибиться, а главное, допустить подобное не имеет права. Поэтому хочу сказать, что можно понять и Максима (в чьих действиях я вообще не вижу никаких ошибок, негуманности и пр.), и Экселенца, который сам собой, в одном лице, представляет идеологию и алгоритм мыслей и переживаний всей Комиссии по Контролю.

В научно-популярной книге «Рациональное животное» Д. Кенрика и В. Гришкевичуса по эволюционной психологии используется такой термин как «дилемма детектора дыма». (Отрывок: «Вы хотите настроить его так, чтобы он стал менее или более чувствительным? Это зависит от того, что вы цените больше: чтобы сигнализатор вас не беспокоил или чтобы вы не оказались в западне в горящем доме. Большинство людей предпочитают иметь сверхчувствительный прибор, потому что в обмен на отдельные случайные ошибки в его работе они получают гарантию того, что их семьи останутся в живых. Мы намеренно искажаем оценку сигнализатора, потому что это помогает нашему выживанию. Дилемма анализатора дыма похожа на те загадки, которые естественный отбор должен решать при создании наших встроенных систем, обеспечивающих осуществление выбора. Для многих решений наш мозг настроен так же, как и детекторы дыма. Ведь такой детектор принимает решение о подаче сигнала, несмотря на то что имеет неполную информацию. Когда он улавливает в воздухе даже небольшое количество частиц, напоминающих дым, он должен либо подать сигнал «Пожар! Пожар! Пожар!», либо оставаться безмолвным. Точно так же и наш мозг развился таким образом, чтобы принимать решения, даже не имея всей необходимой информации.»)

Теперь всё становится на свои места... Но лишь отчасти.

В различных офф-лайн интервью Борис Стругацкий говорил, что никаким «автоматом Странников» Лев Абалкин не являлся. Да, он был странным, но разве это преступление? Да, он был замкнутым, порой агрессивным и себе на уме, но разве можно его за это убивать? В забавной, а на самом деле, в горькой ситуации оказываются те, кто считал убийство Абалкина единственным возможным вариантом. Я и сам, когда дочитывал повесть, полагал, что это необходимо сделать... Вот настолько мне передалась паранойя Экселенца, настолько меня испугала таинственность неизвестного.

А в итоге ответ на всю эту дилемму довольно прост, учитывая позицию БНС, с одной стороны, и приведённый мной отрывок из научно-популярной книжки, с другой стороны — всё дело снова в Теории Воспитания, над которой так долго ломали голову Братья. Сейчас, пока не разработана и не сформулирована Теория Воспитания, пока мы остаемся всё тем же Человеком Разумным, Homo sapiens, — выстрел Экселенца «разумен» и, по большому счету, оправдан. Но эта дилемма — экзамен человечеству. Экзамен на Человека Воспитанного. Человека, для которого важнейшим принципом станет гуманность. И пока что мы не сдали этот экзамен.

Можно долго размышлять, кто же в результате кого исследовал: Странники — людей, забросив последним жука в муравейник? Люди — Абалкина, наблюдая за ним в течение многих лет, но так ничего и не поняв? Или люди — Странников, поняв еще меньше, прервав своё исследование из-за простого банального «показалось»? Но в нашем конкретном случае, АБС предложили нам исследовать нас самих. Дилемма оказалась труднейшая, и выбор каждый для себя сделал исключительно сам.

"— Провалитесь вы со своей службой, которую нужно скрывать от родной сестры! И вообще от кого бы то ни было, массаракш! Поразвели секретов в каждом углу, повернуться негде, рта не раскрыть!»

В данном романе АБС детально описали тоталитарное общество со всеми его вытекающими. Затхлость, серость, ржавчина, милитаризованность — внешнее органично сочетается с внутренним на планете Саракш. Есть куча неоднородных подпольных структур. Есть тотальный контроль, есть некие Неизвестные Отцы, есть эфемерный Центр. На фоне юного, наивного и простого Мака Сима этот мир кажется усложненным донельзя. Конечно же, авторы ведут читателя ко всё той же идее права на прогрессорство. Мол, тут всё сложнее, чем тебе, такому простому умнику в духе «взять и поделить», кажется. Но если в «Попытке к бегству» мы понимаем, что этот мир ментально очень далек от нас, от нашего понимания, и поэтому туда лучше не лезть... Если в «Трудно быть богом» мы понимаем, что каждый мир, каждое общество обречено пройти свой период страдания, чтобы выкристаллизоваться, стать лучше и справедливее, как бы нам не хотелось ему помочь... То в «Обитаемом острове» авторы словно убеждают нас, что ошибочность вмешательства, по большому счету, обусловлена лишь наивностью самого Максима Каммерера. Но ведь это не так. Дело, на мой взгляд, в структуре мышления самих аборигенов, они вросли в свой мир, стали его частью. Я понимаю, что они одурманивались башнями, но башни — это продукт самого их общества, тут уж из песни слов не выкинешь. Кстати, книгу, как я понял, ругают как раз за наивность главного героя, однако это странно. Всем известна ситуация, когда с возрастом (опытом) понимаешь, что всё сложнее, чем раньше казалось. Но сложнее не значит правильнее — вот каков один из посылов этого романа. Неправильно и то, и другое. Всё должно быть с головой. Когда мы утверждаем, что Максим не прав, это не означает, что правы представители планеты Саракш. Вот в чем подвох.

С художественных позиций хочется отметить, с одной стороны, некую затянутость «Обитаемого острова» относительно других книг Братьев, а с другой стороны, превосходный стиль и язык. Заканчивая на хорошей ноте, приведу пару особо понравившихся моментов:

«Через минуту оно появилось – бессмысленно огромное, горячее, смрадное, все из клепаного металла, попирающее дорогу чудовищными гусеницами, облепленными грязью, – не мчалось, не катилось – перло, горбатое, неопрятное, дребезжа отставшими листами железа, начиненное сырым плутонием пополам с лантанидами, беспомощное, угрожающее, без людей, тупое и опасное – перевалилось через перекресток и поперло дальше, хрустя и визжа раздавливаемым бетоном, оставив за собой хвост раскаленной духоты, скрылось в лесу и все рычало, ворочалось, взревывало, постепенно затихая в отдалении.»

«Здесь тоже все переменилось. Кустов больше не было, спекшаяся глина дымилась и потрескивала, обращенный к северу склон холма горел. На севере багровое небо сливалось со сплошной стеной черно-коричневого дыма, и над этой стеной поднимались, распухая на глазах, ярко-оранжевые, какие-то маслянисто-жирные тучи. И туда, где возносились к лопнувшей от удара небесной тверди тысячи тысяч тонн раскаленного праха, испепеленные до атомов надежды выжить и жить, в эту адскую топку, устроенную несчастными дураками для несчастных дураков, тянул с юга, словно в поддувало, легкий сыроватый ветер.»

"— Я полагаю, главное — никого не трогай, и тебя не тронут, а? Румата покачал головой. — Ну нет, — сказал он. — Кто не трогает, тех больше всего и режут.»

В романе Стивена Кинга «Зеленая миля» меня больше всего, нередко до слез, доводил и волновал один эпизод, в котором Джон Коффи говорит:

В знаменитом романе Братьев Стругацких меня так же сильнее прочего волнует похожая мысль, протянутая между строк через всё произведение.

С детства, не знаю почему и из-за каких факторов, во мне формировалось обостренное чувство справедливости. Меня дико раздражало любое проявление несправедливости, нечестности, жестокости и тому подобного. При невозможности повлиять — долгий загруз в своих мыслях в направлении: «ну как же так... так не должно быть... вот почему ЭТО случается...» Не проходит этот синдром и сейчас... Недавно в интернете попадались несколько роликов, на которых сняты унижения, избиения, издевательства над школьниками и школьницами их ровесниками, всегда чуть старше, намного грязнее и быдлее, и всегда больше по количеству. И меня вновь накрыло. Средневековье — это одно. Но ведь все мы, даже сегодня, несем в себе это Средневековье. Именно сейчас, когда кто-то сидит перед монитором и узнает что-то новое, или обнимает любимого человека, именно в этот момент кого-то грабят, калечат, над кем-то просто издеваются, потому что он бесит, потому что он отличается... В этом смысле, Средневековье совершенно не при чем. Суть в природе человека. И в обстоятельствах тоже, само собой. Ведь не зря прекрасные люди будущего, Антон в частности, воспитанные в светлом коммунистическом раю, ломаются под ежедневным градом условий и обстоятельств этого, как кажется, обреченного мира.

В романе дан ответ на вопрос «Почему?» — потому что человеком правит страх. После беседы с кузнецом о тысячах перстов Румата думает: «Каждый за себя, один бог за всех». И действительно, нам представлен порой даже нереалистичный персонаж, сносящий всех и вся на своем пути, у которого миллионы золотых в неиссякаемой чаше, которого боится сам почтенный дон Рэба. Конечно, такой бог за всех. Но это именно бог. То есть, если брать за точку отсчета мировоззрение Братьев, существо эфемерное, не существующее. И вновь мы молимся на Золотой шар из «Пикника на обочине», на дона Румату из «Трудно быть богом», потому что иначе — всё, конец. А на самом-то деле, только конец и остается, и с ним нужно что-то делать. Дабы не стать заложниками слепого страха, дабы не стать серостью.

«Но больше всего я боюсь тьмы, потому что во тьме все становятся одинаково серыми.»

Серые штурмовики, лавочники, имеют свои корни. Естественно, они взяты из рабочих и крестьян, грабивших кулаков и убивавших офицерство. (Возможно, Стругацкие и не хотели вкладывать такой смысл в образ, однако из песни слов не выкинешь). Это необразованная толпа, серость, посредственность. И во главе всего стоит «гений посредственности» — почтенный дон Рэба. Как известно, человек, взявшийся ниоткуда, не высокий и не низкий, его лицо можно спутать с тысячей других лиц. Рэба — главный символ романа. В «Граде обреченном» главный герой Андрей Воронин приходил к выводу о том, что величие, историческая ценность не в конкретных именах, а в человечестве в целом. Скажем, в обезличенном человеке, в размытом представителе основной массы. Мы ненавидим дона Рэбу за то, за что мы ненавидим себя. За серость и мелочность. Герой не может быть массовым. Но историю пишет человек массы. Как вечный поток машин, символизирующий исторический процесс в «Попытке к бегству», его не остановить.

Конечно, люди будущего в романе — во многом народ инфантильный. Почему бы не посмотреть на это всё, как на увлекательную игру, неосознанное развлечение, которых, возможно, так мало в райском обществе будущего? А потом, вернувшись обратно в свой мир, заметить у себя на руках что-то красное... и нет, это вовсе не кровь, правда?.. просто сок земляники... Какая может быть кровь, если это была лишь игра? Игра по многим причинам. От нереальности того, что они якобы в прошлом, то есть хронологически находятся на безразлично далекой дистанции, и до вопроса — а люди ли это вообще, жители Арканара? Вопросы очень соблазнительные, их очень хочется себе задавать.

Про сок земляники отдельная история. Как раз именно история, да. Если брать конкретно Землю, и оглядеться, посмотреть по сторонам, на улицу, на поля, то так же еле заметно можно обнаружить, что всё, из чего соткан мир сегодняшний, стоит на костях и крови предыдущих эпох. Кровью, страданиями, случайной комбинацией столкновений миллионов воль и стремлений пропитана земля. И на этой плодородной почве выросли мы. Да никакая это не земляника, черт бы ее побрал, а самая что ни на есть кровь. Об этом никогда не следует забывать.

И снова нет ответов. Только вопросы и повод для размышлений. Например, само вмешательство, прогрессорство, — любимая тема Стругацких. Ведь в прологе дорога, ведущая назад (в прошлое), закрыта знаком «кирпич». Мы любим историю. Не конкретно изучать и исследовать, а как-то в целом, пообсуждать. Сейчас нам просто говорить о плюсах и минусах каждого произошедшего события, подчеркивать многогранность, неоднозначность. Но даже если мы узнаем все аспекты, мы просто не вправе его оценивать. Гораздо мудрее рядом с Руматой выглядит доктор Будах, мыслитель своей эпохи. Он убежден, что пирамидально-иерархическая модель его общества является идеальной, и это можно было бы списать ему в минус, но другой модели мы просто-напросто не знаем, коммунистический рай не в счет. Но еще, что гораздо важнее, Будах просит бога оставить их в покое, не ехать под «кирпич». И не играться, добавляя от себя, в благородных донов. Боль тяжело больного общества — это только его боль, словно спасение утопающих. А если тебе больно смотреть на это — закрой глаза, уши, и уйди как можно дальше. Всем помочь невозможно. Ужасный вывод, но вынужден к нему прийти.

«Зло неистребимо. Никакой человек не способен уменьшить его количество в мире. Он может несколько улучшить свою собственную судьбу, но всегда за счет ухудшения судьбы других. И всегда будут короли, более или менее жестокие, бароны, более или менее дикие, и всегда будет невежественный народ, питающий восхищение к своим угнетателям и ненависть к своему освободителю. И все потому, что раб гораздо лучше понимает своего господина, пусть даже самого жестокого, чем своего освободителя, ибо каждый раб отлично представляет себя на месте господина, но мало кто представляет себя на месте бескорыстного освободителя. Таковы люди, дон Румата, и таков наш мир.»

Очередная гениальная книга Братьев.

В последних изданиях Стивена Кинга в твердой обложке (ТБ и КНВВ) произведения «Дорожные работы» и «Долгая прогулка» идут вместе. На обложке — поросший травой то ли камень, то ли бетон, то ли участок земли, и на его фоне проступают черты человеческого лица, искажённого в безмолвном крике. Объединяет эти два романа не только авторство Ричарда Бахмана, с присущей ему жёсткостью, цинизмом, одиночеством, гражданским протестом, но и основная локация — дорога. Если в «Долгой прогулке» подростки участвуют в смертельном марафоне, проходя по шоссе, то в «Дорожных работах» дорога — это почти живой персонаж, медленно подступающее бедствие, немая катастрофа, подобие гигантской черной волны в «Далёкой радуге» А. и Б. Стругацких.

Бартон Доуз, мужчина средних лет, со своим домом, женой, работой и психологическим шрамом в связи с трагической смертью сына. Жизнь Барта не самая простая, довольно скромная, но, по крайней мере, устоявшаяся. Вроде бы всё есть. Но жизнь резко меняется с новостью о строительстве новой автострады, которая будет проходить через дом Барта и прачечную, где он работает. И главный герой медленно, но верно начинает сходить с ума.

Главный шарм этой истории в том, что не все персонажи должны быть в известном смысле «героями», то есть превозмогать трудности, идти к достижению великой цели, терпеть, бороться и в итоге побеждать. После современных супергеройских фильмов, а начиная с древних рыцарских баллад и легенд, это выглядит особенно пОшло. Барт не такой. Бартон Доуз, сильный человек — но со своими слабостями, грешный — но ему хочется сопереживать, неглупый — но он никак не может себе объяснить, что он делает. Почему? Что это? Гражданский протест? Синдром Герострата? Удачный момент покончить с собой? Капитуляция перед осознанием факта, что особо ничего светлого и хорошего в жизни уже не будет? Слепая ярость? Он не знает. Автор также не дает читателю ответа на основной вопрос романа — «Почему?» Но, боже, как же мастерски показана динамика падения Барта в пучину безысходности и безумства одиночества.

Лейтмотив романов Ричарда Бахмана — сильный человек против бездушной государственной машины — раскрывается в данной книге наиболее серьезно и жизненно, без всяческих телешоу будущего и подростковых смертельных марафонов. Сама по себе автострада — мирное явление. Люди стоят дороги, чтобы легче и быстрее передвигаться, дороги нужны всем... — рациональная сторона сознания говорит так. Но Бартона, причем во многом справедливо, накрывает шиза: толстосумы и чиновники готовы проехаться по костям живого человека, лишь бы распилить очередную статью расхода, и вот по этой прихоти он, Бартон, должен бежать с чемоданами, искать новый дом, искать помещение для прачечной, короче говоря, превозмогать трудности от свалившегося на голову фатума. Но нет... Бартон сидит в своем кабинете в прачечной и думает, гоняет все эти мысли по кругу, как болиды на треке, всё больше вскипая... и понимая, что на его нынешнее напряжённое состояние судьбе (автомагистрали)глубоко наплевать, пусть хоть об стенку головой бьётся... и это еще больше злит Барта.

Удачным выглядит столь же безысходный и фатальный штрих, как смерть сына от рака. Бартон крутит это в голове, вспоминает, что ничего сделать было нельзя. Нельзя было тогда, и нельзя сейчас. И вот именно здесь созревает зерно противодействия. Пора... Нельзя сказать, как надо относиться к главному герою, но лично у меня он вызывает искреннее сочувствие и понимание. Это борьба личности против обстоятельств, священная война против неизбежного и непобедимого. В этом еще одна ценность романа.

Несмотря на весь спектр эмоций и переживаний Бартона Доуза, мы видим и других живых и адекватных персонажей. Лично я не могу судить жену Барта за ее уход от него, по большей части он ее подвёл и собирался утащить с собой на дно. Нельзя судить и должностных подлиз, и уступчивых соседей, успешно лавировавших под давлением обстоятельств, ведь каждый хочет благополучия себе и своей семье, вопреки вызовам судьбы. В таких случаях каждый делает свой, одному ему понятный выбор.

Примерно в таких чертах мне видится роман «Дорожные работы», одна из любимых книг Стивена Кинга. Это сложная, противоречивая социальная драма, на фоне которой, шаг за шагом, постепенно исчезает в бессмысленных километрах асфальтного покрытия разум отдельно взятого человека.

И снова великолепный, чудесный образный язык Рэя Брэдбери. Первые страница-полторы — чистейшее наслаждение. Если я когда-нибудь соберусь что-то писать, уже точно могу сказать, кто будет моим ориентиром в плане художественных средств.

Рассказ отличный, мудрый, трактуется лаборантами по-разному. Особенно меня смутило восхваление Крейга как человека прагматичного, а не Бека, имеющего беспредметную, не понимаемую им самим цель. Всё не так.

На самом деле, правильное толкование даётся в самом рассказе. Каждый человек стремится к смерти. Смерть — это завершенность, целостность. Человеку дан дар осознания собственной жизни, он существует сложнее остальных животных, подчиняющихся инстинктам, пьющим из лужи и размножающихся, как пишет автор. Но человеку дано и осознание смерти, того вечного покоя, к которому мы все стремимся, по всем естественным законам. Бытие к Смерти Хайдеггера — туда же. Есть только одно, к чему стремятся все люди — и это смерть. Понимают ли они это сами, либо их тянет к смерти сама природа.

А Крейг... а что Крейг? Вы думаете, он молодец, потому что его цель конкретна и опредмечена? Да он просто обречён на чуть более длительное животное пребывание в мире живых. Для других в Синей Бутылке была смерть. А для Крейга разве не смерть? Смерть, но ещё более издевательская. Алкоголику не светит великое просветление духа, мысли. Он продолжит своё пустое животное, и ещё более притупленное состояние жизни, останется заточенным в этой темнице ещё чуть подольше.

Удивлен, что оптимист Рэй Брэдбери написал рассказ с такой мрачной идеей. Хотя, он любил вглядываться в смерть поэтично и пытливо. Наверное, удивляться нечему. Напоследок повторю: не нужно сводить идею рассказа к примитиву а-ля «желать нужно вещи конкретные, а не расплывчато». С таким детским садом мы не уйдем дальше морали простейших детских сказок. А Брэдбери — совсем не детский писатель, если по-честному.

Роман «Лабиринт смерти» определенно находится в верхней части списка произведений Филипа Дика.

История чуть больше десятка колонистов, прибывших на заброшенную планету Дельмак-0 непонятно для чего. Впереди ожидает куча загадок и тайн самой планеты, наподобие «Града обреченного», масса убийств в духе старых-добрых «Десяти негритят» и финальный поворот в духе «Распалась связь времен». Конечно, в совокупности роман больше всего напоминает «Убик». Но здесь, во-первых, шедеврально прорисована действующая в галактике религия, а во-вторых, каноничная концовка в духе всех фильмов начала нулевых, где сюжет переворачивается с ног на голову. Конечно, в «Убике» было нечто похожее, но здесь концовка понятна и однозначна. Это — знаковый канон всех будущих подобий фильмов с перевернутой концовкой.

Разбирать психологические и моральные темы, которых, как может показаться, касается автор, я не буду. Ибо считаю этот роман исключительно развлекательным и работающим на впечатление. Новая религия в «Лабиринте смерти» — хороший бонус для людей разбирающихся. А так, это произведение на атмосферу, сюжет, концовку и переживание.

Я могу пофилософствовать, что все мы, жители планеты Земля, мечемся вокруг своей звезды, летим мимо других галактик и бессмысленно, отчаянно умираем. И что нам приходится почти всегда играть в имитацию, дабы забыться и принять на себя какую-нибудь полезную социальную и поведенческую роль. Однако никаких новых откровений данный тезис лично мне не дает. Роман «Лабиринт смерти» — просто отличная картина, красивое полотно.

Если вы хотите прочесть идеальный научпоп о мозге — это он. Дин Бернетт (о котором я узнал случайно) является нейробиологом, одновременно пишет статьи о мозге и иногда выступает со стендапом. Нейробиолог с чувством юмора — отличное сочетание. Автор не только шутит там, где надо, он еще и хорошо чувствует, какие темы науки о мозге интересны бытовому читателю. Я узнал много нового, и уложил в голове многое старое. Узнал о механизме появления морской болезни, об эгоистичности воспоминаний, о природе восприятия юмора, о механизме ломки от наркотиков, о «пользе» нервных срывов, о тесной связи слуха с осязанием, и пр., пр. Еще раз устаканил в голове всяческие истории об эффекте Даннинга-Крюгера, апофении, Стэнфордском эксперименте. Автор, говоря о групповой поляризации, привел в пример сценку коллектива Монти Пайтон «Четыре йоркширца», с которой я смеялся дня два.

В общем и целом, это, с одной стороны, очень простое, понятное, базовое и нужное чтиво о том, как устроен и главное как работает мозг, а с другой стороны, чтиво очень и очень интересное. Крайне советую.

Четыре повести — наиболее удачная форма для Стивена Кинга. Взять хоть «Четыре сезона», хоть «Четыре после полуночи». Все четыре — суть разные аспекты одного и того же. И если в «Четырех сезонах» чаще всего шел реализм, и говорилось о вещах мудрых, вечных и важных, а в «Четырех после полуночи», грубо говоря, повести были в фантастическо-ужасающем ключе. То сборник «Тьма, и больше ничего» — сборник страшного реализма. Четыре модели отчаяния. Кинг и сам говорит в послесловии, что хотел показать, как люди себя ведут и чувствуют в ситуациях отчаяния. Сборник еще необычен тем, что сами-то сюжеты — банальны донельзя. Ну что такое сделка с дьяволом, извините? А пересказ истории Синей Бороды? А повторение Долорес Клейборн, только наизнанку? А вечный штамп «изнасилование-и-месть-за-него»? Ну издевательство, так ведь? В очередной раз Степан Королев убеждает, что главное не «что», а «как» рассказано.

«1922» — кровавая и жестокая история об убийстве женщины ее мужем и сыном, за 100 акров хорошей земли. Такое, своего рода, «преступление и наказание на американской ферме». Здесь примечателен сам рассказ гг, его объяснение, его деревенская узость восприятия мира в конце концов, также хороша атмосфера тех лет, особенно что касается отношения к земле и хозяйству, и череды ограблений в конце. Не обошлось здесь и без схожести с «Долорес Клейборн», только история рассказывается не как повод для оправдания, а как исповедь злого человека, как признание. Цепляет в основном своей мрачностью.

«Громила» — клишированная история мести за изнасилование. Хрупкая писательница детективов перенесла ад и начинает колебаться, мучиться, как же ей быть-поступить. Финальные локации лично мне напоминали «Куджо», а в целом это отличный переживательный (с мыслями героини) триллер в прозе. Он вполне хорош.

«На выгодных условиях» — не ожидал, что эта повесть (рассказ) так меня зацепит. Начало в духе «Нужных вещей», только как-то кривовато. Но вот потом, с начала описания злобы гг на своего друга детства, и последующее — это очень страшно. Лично мне показалось страшнее всех убийств и изнасилований желание самого худшего близкому человеку. Действительно, в каждом скрыт дьявол. И крайне удачно построенные мини-главы с хронологией трагедий семьи друга главного героя. Думаешь, что всё. А тут еще. Прям по голове. Бам — смерть от рака. Бам — мертворождение. Бам — развал компании. Бам — деменция сына. Бам. Бам. Бам. Бам. Бам. Эффект очень хороший, вкупе с короткими паузами и размышлениями гг о том, как у него всё хорошо. Отлично.

«Счастливый брак» — а здесь я вообще растаял с первых страниц и был в таком вот состоянии растаявшего эскимо всю повесть. Во-первых, гармония хорошего брака описана так приятно и чисто, мудро и трогательно, что диву даешься. Во-вторых, чувство тревоги и тайны передано ослепительно чувственно. Слышим каждый шорох, каждая нотка в голосе. Кажется, если бы Кинг написал историю банальной супружеской измены, у него бы это вышло просто гениально. А так, история супер. Концовка спорна с выходом из ситуации, но мы и не должны соглашаться с финалом. Однако чувство сохранения тайны после финального диалога со старым копом добавляет таинственности и уюта.

Настоятельно рекомендую этот сборник.

После неоднозначного «Айфака 10», Пелевин вернулся к чуть более раннему, ровно на год, роману в качестве ориентира — «Лампа Мафусаила, или Крайняя битва чекистов с масонами». И если при выходе «Лампы Мафусаила» усредненной характеристикой всех рецензий было «веселый, но странный», при выходе «iPhuck 10» — «роман понравился», то в случае с «Тайными видами на гору Фудзи» чаще всего отмечается, что роман «легкий». Он действительно легкий, и для меня тоже, по сравнению с предыдущей книгой, и уж тем более по сравнению с «Т» или «Цукербринами». Дело, конечно, не в сложности понимания, а в ощущении. Самый страшный момент для меня произошел сейчас, при написании отзыва, когда я глянул, сколько страниц было в этой книге и в двух предыдущих. Думайте, что хотите, но 416. Во всех трех. 416 и всё. Казалось бы, экая наглость: так хамски, словно у него в контракте прописано, создавать произведение искусства на 416 страниц, ни больше и ни меньше. Невольно возникают мысли о том, как же это всё подгонялось под условное число, обрубались живые слова творца, али неискренне добавлялось что-то для нужного объема. А возразить можно следующее... Порфирий Петрович, он же Виктор Олегович, занимается не каким-то богоугодным творческим процессом, это не муза ему благоволила, нет. Он создает текст. В прошлогодней книге нам популярно объяснили, как это делается. И ругать за это ПВО — значит грешить против постмодернизма, который суть и есть игра.

Две сюжетные линии идут параллельно, знаменуя в конце романа некий синтез противоположностей, слияние инь и ян. На протяжении повествования противоположности в каждой отдельной линии переливаются и сменяют друг друга. Это заметно и в путешествиях по глубинам сознания Федора Семеновича (из подвижности в покой, а из покоя вновь поскорее в спокойную подвижность), и в становлении Тани (из красотки-женщины в брутальную феминистку для максимального достижения мужского начала, из которого само таким образом зарождается женское). Виктор Олегович играет с крайностями, качая персонажей, будто маятник. Для достижения равновесия ли?

Сюжетная линия Феди мне понравилась гораздо больше. Предполагаю, что не только мне. Большинство преимуществ лежат в этой половине книги. Здесь есть всё. От гештальт-психологии до стартапов, от постижения буддийских техник до мирянских забот об отсутствии удовольствия. Что мне в целом понравилось больше всего — это описание состояний погружения в джаны и дальнейшее ощущение инсайтов. НАКОНЕЦ-ТО. Во-первых, наконец-то буддийские практики описаны таким языком, что всё стало понятно и чувствуется на себе. Во-вторых, наконец-то любимый Пелевиным буддизм максимально органично вписался в полотно романа. Мы с вами не братки, и не олигархи, но язык данных персонажей нам понятен больше, посему описание их речами духовных практик воспринимается легко и мягко, отчего и весь роман становится легким. По поводу олигархов есть один из немногих недостатков романа — они говорят, как братки из 90-х. Т.е. нынче уж 2к18 (как принято говорить) год, а сильные мира сего у Виктора Олеговича остаются неизменными. Я могу лишь предположить, что в шкуру других он влезать не умеет, но судить не берусь. Второе главное достоинство линии Феди — сам сюжет, сами находки и происходящие события. Оказывается, вот что может по-настоящему испугать таких, казалось бы, полубогов, какие-то непонятные мирянину внутренние терзания. А как они решили бороться с просветлением — это просто анекдот. К слову говоря, к концу книги я уж подумал: «ну... а политическая повестка будет? хоть чуть-чуть? тут у нас как бы много чего произошло, именно с осени 2017 года» И тут в конце книги Пелевин мне отвечает разрушающей просветление практикой болтовни ни о чем. Ринат, Юрий и Федя начинают трындеть о социалке, о Донбассе, о ЦРУ, об отравлении Скрипаля, о вате, либералах, американцах и ракетах... В общем, это описано таким потоком отборного, простите за выражения, поноса, что сразу становится ясно отношение ко всему ПВО. В романе есть фраза: «Мы живем в эпоху, когда всё настолько ясно, что спорить о чем-то с пеной у рта можно разве что в телестудии за деньги». В точку. Не так давно, с полгода назад, и до меня дошла эта истина. Во времена постмодернизма и постиндустриализма, эпохи отсутствия ценностей и размытого марева правды, самым трезвым подходом будет относиться ко всему с иронией, ничего не воспринимать на полном серьезе. Также роман хорош мимолетными отсылками к произведениям мировой литературы, годящимися для описания буддийских состояний: путешествие автостопом по галактике, сад расходящихся тропок. В линии Тани есть упоминание об осени патриархии. Приятно греет душу то, что, возможно, многие и не заметят этих отсылок, а ты такой молодец, заметил. Работа автора на создание секты, считающей, что ее члены умнее и понимают больше остальных, перефразируя слова Дмитрия Быкова. В целом линия проста и органична, увлекательна и умилительна. Она построена исключительно хорошо.

Линия Тани интересна российскому читателю в меньшей степени. Во-первых, этот стёб над тем феминизмом, который до нас еще не проклевался, мы слышим о нем издалека. О феминизме чрезмерном, трендовом, и стёб над ним достигает столь же вселенского масштаба. В данной линии, возможно, что-то и посмешнее, например, pussyhook или обозначение мужчин словом на букву «х», или сам процесс забрасывания крюка, или ножничный половой акт в лучших традициях «Жизни насекомых» и «Чисел». Однако постижение сути мира через неких сменяющих друг друга гуру, ритуальные этапы учения и пр. — всё это уже было, от «Ампир В» до «Смотрителя» (указываю только самые утомительные проявления сего приема). В целом, атака на боевой феминизм может считаться либо ударом мимо цели, либо прививкой от болезни развитого общества, других вариантов не вижу. Так эту линию и нужно рассматривать. Опять же, не забывая о юмористической составляющей. Еще в линии Тани, помимо самого феминизма, отлично создана призма патриархии, всё зло от нее и т.д. Реальный мир успешно накладывается на игуановскую призму нахождения во всем происков патриархии.

Финал романа обычен для Виктора Олеговича. Никакого подъема-переворота сюжета не происходит, эпоса и драмы немного, у Пелевина другая задача — он просто доводит начатое до конца. Плевать ему на концовки. Ну да, соединил две линии, да, соединил магическое действие боевого феминизма и реабилитации в мирянина в одно проявление в объективной реальности, ну, побаловался немножко. Но это неважно, в книгах ПВО важен сам процесс.

А процесс, в свою очередь, прекрасен. Это всё тот же Пелевин, все те же филигранно отточенные фразы и кажущиеся мимолетными обдуманные мысли. Всё тот же любитель матерых анекдотов, солипсизма, буддизма, стёба и прозрения. Всё тот же острый ум, благодаря которому соединяется несоединимое. Но это и другой Пелевин. Как бы вам объяснить... Вот если раньше вы были во второй джане и затем попали в третью — вот такой в этом романе Виктор Олегович. Он не жжот напалмом, как в «S.N.U.F.F.» или «Числах», он легок и приятен, стилен и улыбчив. Есть такое современное слово «ламповый». Так вот Пелевин в этой книге именно «ламповый».

Напоследок наиболее запомнившиеся цитаты:

- Мы живем в эпоху, когда всё настолько ясно, что спорить о чем-то с пеной у рта можно разве что в телестудии за деньги

- Все звери живут просто на Земле; страны – это виртуальные загоны для людей

- Все, за что мы бьемся в жизни – это перестановка букв на дисплее ума, корректура «рассказа про нас», который читаем «мы сами», хотя оба члена этого уравнения есть голимейшая подделка, ежесекундно разлетающаяся вдребезги… О ужас, о безысходность, о подлость, о бездна… И из бездны этой нет выхода. Мы можем родиться при авторитаризме, умереть при совсем другом авторитаризме, но из-под этого главного наперстка нам не выползти никогда. Но есть и хорошая новость. Кто умирает в конце сеанса? Да никто. Вот только этот нарратив. Помнишь, как пели в восьмом классе? «Если у вас нету тети, то вам ее не потерять. А если вы не живете, то вам и не, то вами и не, то вам и не умирать…»

- Тестостерон … это гормон понта

- «Прилетит вдруг волшебник в голубом вертолете и бесплатно покажет кино...» Весь ужас, все издевательское лицемерие русской судьбы поймано в этой песне. Вот человек мечтает о чуде, ждет его, приближает как может, молится заветному камню, вовремя плюет через плечо, выстраивает продуманные отношения с метлой и порогом, словом, много лет делает все как надо, и наконец — чу! — он услышал Силой. Рокочут лопасти, с неба спускается голубой вертолет (час полета — штука баксов), из него выходит волшебник — и что он делает? Превращает камни в золото? Дарит вечную юность? Дает принца в женихи? Нет, он б е с п л а т н о п о к а з ы в а е т к и н о. И улетает.

- Пошлость собственной мечты была так заметна, что Таня понимала: даже мечтать и горевать ей приходится закачанными в голову штампами, и по-другому не может быть, потому что через все женские головы на планете давно проложена ржавая узкоколейка, и эти мысли — вовсе не ее собственные надежды, а просто грохочущий у нее в мозгу коммерческий товарняк.

«Град обреченный» — книга, которую копать — не перекопать. Но, засучив рукава, поплевав на ладони, предлагаю начать. Как говорится, глаза боятся — руки делают.

Эксперимент есть эксперимент.

Экспериме́нт (от лат. experimentum — проба, опыт), также о́пыт, в научном методе — метод исследования некоторого явления в управляемых наблюдателем условиях. О каком явлении идет речь? Здесь пока всё просто. С одной стороны, речь о мире, глобальном непознаваемом состоянии материи в общем, и окружающем человека в частности. С другой стороны, это явление — сама жизнь. Исходя из антропного принципа и литературы, и познания как такового, можно соединить два варианта в один: эксперимент исследует жизнь человека в мире. Эксперимент запущен, дабы наблюдать, как же человек будет в нем жить. Далее идет «в управляемых наблюдателем условиях». Кто же наблюдатель? Кто исследователь? Здесь версий можно выдвинуть поболее. Возможно, это некие скрытые от нашего конспирологического взгляда Экспериментаторы. Возможно, это сам Бог как главный Экспериментатор, который создал условия, явил миру человека и смотрит за ним, как за самым дорогим своим творением, помогает ему, наказывает его, сочувствует ему. Однако здесь следует помнить, что Братья Стругацкие — атеисты, от начала и до конца. Поэтому смею предположить, что наблюдателем является сам человек. Да вот только управляемых условий не существует. Есть просто условия, никто их не создал, они просто наличествуют. Никакого сознательного, осознанного эксперимента нет, есть лишь наблюдаемый ход событий. Ход истории. И человечество обязано, вынуждено пытаться создать такой социум, в котором жить станет комфортно всем (та же мысль про «счастье для всех даром, и пусть никто не уйдет обиженный», только в социологическом ключе). Но Град обреченный, неприступный загадочный древний город всё больше убеждает читателя, что построить общество, идеальное для всех людей, невозможно. Споры не утихают с самого начала, со времен Андрея-мусорщика, до самой нулевой точки, когда Андрей и Изя спорят о природе элиты. И здесь Эксперимент (авторы) решил посмеяться над героями: казалось бы, все говорят на одном языке, можно запускать строительство Вавилонской башни... но люди не могут ни о чем договориться! Мусорщики обгоняют друг друга на предельной скорости, занимая место в очереди на вывоз. Свидетели не идут навстречу следствию, говоря неохотно, мутно. Экспедиция проваливается из-за вечного спора ее участников между опасным дальнейшим следованием цели и безопасным поворотом назад. И даже технократия Фрица Гейгера не работает! Братья Стругацкие, уж кто-кто, а они должны были верить в мощь и возможности технократии. Но нет. Не всем по нраву общество «сытых рабов», общество профессионалов с индексом профессионализма, общество тоталитарного благоденствия. И здесь находятся индивиды, которые взрывают себя на площадях (это мы видим и сейчас). Казалось бы, что вам еще надо? Всё уютно, сытно и индексировано. Но ведь и сам Андрей Воронин оказывается против строгого подхода к подбору своих сотрудников, например, привлекательной секретарши. Строгая система, реализованная идея Порядка, не учитывает человеческих нюансов. Которых всегда, абсолютно всегда, вагон и маленькая тележка.

Эксперимент — это метод опытный, то есть проверенный на практике. Корень слова — «опыт». Град обреченный — это хронология мировоззренческого опыта самих Авторов. От ярых коммунистов-сталинистов до черной, мрачной, не видящей выхода и целей интеллигенции. Заметно меняется в течение всего романа главный герой, Андрей Воронин, звездный астроном. Сначала он готов бороться, искать и искоренять несправедливость, спорить со всеми. Он уверен, что участников Эксперимента собрали здесь, чтобы последние построили в городе коммунизм. Позже он начинает всё больше разбираться в городе, в людях. Часть населения города уже видится ему отребьем, скотами. И впоследствии он становится политической элитой, сытой, пузатой, которую даже экспедиция не интересует, ведь это нужно ехать самому, видите ли, я только начал обустраиваться, пришел к спокойной нормальной жизни, начал собирать антикварное оружие... в общем, все атрибуты сытого, омерзительного, элитарного уклада. АБС — молодцы, что рефлексируют, доходя до таких высот самокритики. Кто в молодости не был радикалом — у того нет сердца, кто в зрелости не стал консерватором — у того нет ума. Парадоксально, странно, противоречиво признавать этот афоризм. Странным кажется сейчас, что позже у тебя же будут какие-то иные взгляды на построение общества, а в будущем стыдно будет вспоминать, как яростно ты кричал о праведных ценностях, достигаемых лишь революционным/радикальным путем. Эта книга — одновременно и жирная философская точка во всей социологии, и фантастическая автобиография двух гениальных авторов. Нет, не событийная автобиография, мировоззренческая.

Право на разнообразный труд.

В молодости перед нами открыты все дороги, впереди куча развилок и ответвлений, мы можем пробовать и то, и это. Что, кстати говоря, очень полезно для расширения кругозора и получения того самого опыта. Но с возрастом жизнь устаканивается. Всё гуще и всё плотнее. Опыт — он в то же время и якорь. Но не в опыте дело. А дело в том, что в типичном обществе профессионалов — кот наплакал. Все просто стремятся выжить и заработать денег. Поэтому в городе такой бардак, законы издаются идиотские (касательно павианов), никто ничего не умеет, не разбирается. Противопоставлением этому выступает технократия Гейгера. Но мы увидели, к чему она приводит: к застою. Есть еще Ван. Добрый, славный Ван. Прекрасный вечный мусорщик. Сознательно занявший низшую ступень в социальной иерархии. Но нам жалко на него смотреть. Да, он молодец, но жалость и юродивость всё равно разбирают. Получается, как Ван тоже нельзя. А как нужно?

Красное здание.

Сначала я подумал, что это аллегория идеи власти. Но увидев в тексте красное здание уже во второй раз, я понял, что это аллегория идеи борьбы. Молодой Андрей Воронин, будучи следователем, работником по поиску истины и пресечению преступности, будучи еще вполне себе коммунистом идеологически, входит в Красное Здание и садится играть в игру с Великим Стратегом. По внешнему виду мы примерно понимаем, кто это такой. Конечно, борьба рисуется прежде всего политическая. Мы видим, каким трудным, фантасмагоричным путем она достигается. Да, нужно навязать свои правила, а потом поменять их в удобный момент. Да, нужно жертвовать и своими фигурами, рушить стройный порядок, вносить в свои ряды панику — то есть быть настоящим Игроком. А жертвы в такой Великой Игре — всегда живые люди, всегда те, кто тебе дорог, те, кем придется пожертвовать. Игра страшная. И Андрей отказывается от игры. Но что же происходит с Красным зданием во второй раз? Оно сгнило, обветшало, обезлюдело, в нем так же страшно находиться. СССР 20-х и СССР 70-х. И что же лучше?

Пантеон.

Собственно, зачем мы живем? В историческом плане. Бытует миф, что перед началом Троянской войны Ахиллу сказали, что если он не пойдет на войну, он спокойно вырастит детей, внуков, правнуков, обретет покой, но вскоре его правнуки о нем забудут, и имя его исчезнет из памяти. А если он пойдет на войну, он умрет, но обретет славу, о нем будут воспевать легенды, и имя его останется в веках. Что он выбрал, мы знаем. Так что же делать с желанием выжить, пусть не биологически, пусть личностно? Любой хочет оставить свой след в истории. История сшита конкретными именами и фактами. Но здесь прав Андрей, говоря о ничтожности такого возвышения конкретных личностей. Он кричит статуям об идее Величия как таковой. О массовом катке истории, назову его так. Мол, главное — не величие конкретного человека, главное — величие человечества в целом. Мысль правильная. Полностью поддерживаю. Но мы видим, как статуи поворачиваются к Андрею затылком и слушают человека в тумане, который шепчет им, какие они «самые величайшие». Да плевать все эти великие люди хотели на великий ход истории, если в нем нет их имен. Кому нужен великий ход истории? Только массе, но не выдающимся личностям. И, как забавно, в Пантеоне целая масса, толпа выдающихся личностей, такой парадокс.

Экспедиция на север.

Снова возвращаемся к технократии Фрица Гейгера. Когда все потребительские цели более-менее достигнуты, Фриц приходит к очень важному выводу: обществу нужна сверхцель. (Об этом, кстати, писал Михаил Веллер в своей публицистике, и очевидно, много кто еще). Ирригационные работы, пирамиды, создание империи, построение коммунизма... на сколько хватит фантазии. Экспедиция, пожалуй, самая логичная и нужная сверхцель. Этот мир опасен, необъясним, и нам нужно расширять свои знания о нем, как минимум, чтобы быть готовыми ко всему, и как максимум, для получения новых знаний. Но в чем же беда здесь? Казалось, взяли добровольцев, никто не говорил, что будет легко, задачи и план сформулированы еще до старта. Но что мы видим? Половина команды не хочет достигать сверхцели, они хотят домой. У каждого своя жизнь, и плевать он хотел на какие-то грандиозные цели общества. Не стоит ни одна общественная сверхцель моей, единственной у меня жизни. И как быть, с необходимостью великой цели и нежеланием к ней стремиться?

Наставник.

Дмитрий Быков говорит, что наставник — это недремлющая совесть, которая призывает во всех ситуациях быть спокойнее. Я должен внести поправки в эту трактовку, опираясь на текст романа. Уже при втором появлении наставника я заметил, что наставник как-то слишком много поддакивает Андрею, во всем с ним согласен. Даже когда Фриц тащит бедного Изю, Изю(!) в подвал, наставник позже соглашается, мол, ну да, а как можно было иначе, ну да, никак. Мои подозрения подтвердились встречей Андрея с наставником в пустыне. Андрей не ведется на поводу у наставника и говорит ему: «Да что ты мне постоянно поддакиваешь?» Я был счастлив, что предугадал сей тонкий момент, и готов дать свое объяснение. Наставник — не совесть. Наставники есть и у убийц, и у прочих моральных уродов города. И я уверен, что им наставники говорят именно то, что люди хотят слышать. Итого: наставник — это внутренняя убежденность, что ты всё делаешь правильно. Ни больше, ни меньше. Сколько же я перевидал людей, в основном быдловатого склада, которые даже если не правы, продолжают стоять на своем. Я даже слышал от них самих, что они никогда не признают, что они не правы. Якобы мужская черта такая. Вот вам и наставник. Совесть... да это антисовесть. Андрей Воронин, запутавшийся в конец, потерявший какую бы то ни было ценностную почву под ногами, прерывает надоедливого наставника, убеждающего Андрея, что всё нормально, всё ты делаешь правильно. Да ни хрена не правильно, и всё вместе с этим правильно одновременно. Но это теряет смысл. К слову о придуманных себе ангелах-хранителях, Боге (Золотом Шаре!) и прочих вселенских сущностях, которые помогают не утонуть в бездне пустоты. А надо быть смелее и независимее. Так я считаю.

Нулевая точка.

Аркадий и Борис Стругацкие пережили опыт Великой отечественной войны, они видели смерть в большом количестве. Видели и чувствовали, как одни люди убивают других людей. Слышали предсмертные вопли. Знали о сгорающих заживо тысячах случайных, но всегда живых людей. В романе есть пара эпизодов подобного ужаса. (Я не беру воспоминание Андрея о блокаде и сравнении его с экспедицией). Это момент со сжиганием павианов на площади и эпизод, когда Фриц ведет Изю в подвал для допросов. В оба раза мне было довольно страшно. И в обоих эпизодах фигурирует воля Фрица, как главного сторонника идеи Порядка во всем Граде. Но что же получается. Все вариации построения идеального общества исчерпаны. Все идеалы рухнули, все надежды обречены. И в какой-то момент, самый последний момент, ты обращаешь взор к самому себе. И понимаешь, что и тебя-то как такового нет. Тебе незачем вообще что-то делать, волноваться, бороться, стремиться. Нет смысла. И нет выхода. Град человечества обречен. И ты либо стреляешься натурально, как Дональд в начале, либо ментально, как Андрей в конце. Итог один.

Последняя страница.

Возвращаемся в реальный мир и видим, что вокруг нас — всё тот же Эксперимент. И ничего не изменилось, коли солнце перестало выключаться, как лампочка, а звезды перестали падать. Всё тот же Эксперимент. И жить в нем тошно. И нет никакого светлого облачка. И нет никакого Второго шанса, не выдумывайте себе ничего такого, не поддавайтесь уговорам внутреннего наставника. Ведь в тексте прямо говорится, цитирую: «Черный колодец двора, слабо освещенный желтыми прямоугольниками окон, был под ним и над ним, а где-то далеко наверху, в совсем уже потемневшем небе горела Вега. Совершенно невозможно было покинуть все это снова, и совершенно — еще более! — невозможно было остаться среди всего этого. Теперь. После всего.» Братья словно проносят через финальную страницу романа следующую мысль. Вот, читатель, закрыл ты книгу. Покопался в философии, поразмышлял о человеке, об обществе... но скажи, когда ты вернешься в реальный мир, ты останешься прежним? Или нет? Сможешь ли ты жить, как жил раньше? Ничего не меняется. Мы сидим на работе, спорим о взглядах в интернете, как раньше спорили на кухнях. И продолжаем хотеть того же. Счастья. Для всех. Но никогда не достигаем его.

П.с. Осталась еще куча неразрешенных вопросов. Например – Что означает нашествие павианов? Что было в папке у Изи Кацмана? Каким образом и по какому принципу участники изначально попадали в Град? И многие, многие другие. Как раз повод поскорее перечитать.

История о том, как Шоу Трумана стало Игрой Эндера.

Один из самых простых в понимании романов Филипа Дика имеет пару преимуществ. Во-первых, для знакомства с автором — это самое то. Начинать надо с малого, с понятного. Во-вторых, именно здесь прорывание ткани одной реальности и появление за ней другой происходит постепенно. Сначала появляется вмятина или царапина, затем трещина, а потом паутинка трещин, в которую уже так стремится взор главного героя. Плюс психология эм... осознания реальностей тут более детальна.

Рэгл Гамм, мужчина лет сорока, живёт со своей сестрой, ее мужем и их сыном в уютном доме. В своем небольшом городке Рэгл напротив крупная знаменитость — он является безоговорочным чемпионом и постоянным победителем конкурса в газете. Конкурс на ассоциации и нестандартное мышление, нужно указать, где в следующий раз появится Зелёный человечек. Рэгл и сам не до конца понимает смысл конкурса, но у него получается. Таким образом он получил славу и много денег. И кто бы мог подумать, что конкурс — это... Ладно, не буду портить момент, так неинтересно. Но само сопоставление забавное, если не страшное.

Если воспринимать всерьез и как философскую литературу, то появляется куча бородатых вопросов: что такое реальность? как узнать, что всё окружающее это то, чем оно представляется? каковы причины и цели всех процессов, этим ли целям они служат? и пр. В действительности всё не так, как на самом деле. (с) Станислав Ежи Лец

Сам себе удивляюсь, но разбирать эти избитые вопросы, опираясь на данный роман, не хочется. Больше охота сказать, как странно вот так получается.. Филип Дик, опираясь на твисты миров, пишет простейшую бытовуху. Здесь нет ни оживающих с картинки характеров, ни шедеврального сюжета, ни важной морали о самом главном. И всё-таки читать романы Филипа Дика — огромное удовольствие.

Дмитрий Быков говорил, или кого-то цитировал: с наслаждением читается то, что с наслаждением написано. А Дик, как известно, большой любитель наркотических и одурманивающих веществ. Со своей стороны скажу, что мне повествование этого автора всегда видится, как фильм, визуализируется на раз-два. Психология, мотивация персонажей натуральные, им веришь: немного сомнений, много эгоизма, много обоснованности действий и просчёта возможных вариантов событий. И когда герои живут своей обычной жизнью, почему-то это очень завлекает. Спросишь себя: а что здесь такого? — А ничего, но всё равно интересно и приятно читать. Что-то схожее с Кингом.

Итого. Не самый мощный либо захватывающий роман. Но очень диковский. Идеально подходящий для знакомства с автором. И да, политики автору не удалось избежать и здесь.

У этой книги есть одна отрицательная черта, о которой читатель должен знать: здесь нет ответа на вопрос, служащий заголовком — «Почему нам так нравится секс?»

Книга скорее о том, что отличает наше сексуальное поведение от поведения других животных, почему оно именно такое, и с чем это связано. И в этом плане автор справляется с задачей. Тем более такой грамотный антрополог и физиолог как Джаред Даймонд, чьими небезызвестными трудами являются книги «Ружья, микробы и сталь», «Коллапс» и «Мир позавчера».

В книге подробно рассматриваются такие вопросы: почему у человеческого вида скрытая овуляция? почему наш вид обычно всё-таки живет парами, но периодически встречается промискуитет? какова эволюционно роль мужчины и женщины в человеческом сообществе? зачем у женщин природа выработала менопаузу? какие визуальные сексуальные сигналы имеются у нашего вида? На все вопросы Даймонд дает обстоятельное доступное объяснение, через перечисление различных гипотез и их разбор, сравнение с другими животными, в основном приматами, и в итоге дает четкие ответы. Скажу банальность, но всё-таки забавно, как все эти моменты нашего естества обусловлены внешними условиями и собственными характеристиками нас как вида.

Весьма хорошая книга, я доволен.

П.С. Ах да, зашел на ливлиб, а там ругают ее. Говорят, автор смотрит со своей мужской позиции (чтооо?), говорят, это всё его размышления, и, мол, нет ссылок на исследования (чтоооо? а как же последняя длинная глава, где одни лишь ссылки на все источники и доп. литературу?). В общем, данному научпопу несколько не повезло. Хотели люди прочитать, почему они любят.. простите.. заниматься сексом, а пришлось вникать в доступные и грамотные выкладки антрополога об эволюции сексуального поведения вида Homo sapiens. Вот не повезло блин, а...

Ставлю самую низкую из приличных оценок. Тому есть несколько причин:

1) Упомянутый более опытным лаборантом borovkovv рассказ Кристи «Случай», полностью дублирующий ходы данного романа. Верю на слово, указанные позиции действительно являются ключевыми в произведении.

2) Откровенная затянутость. Роман явно скачет между повторными допросами и бесполезными реальными действиями. Грубо говоря. И он действительно больше по объему, чем стандартный формат детектива Кристи.

3) Нет фишки. Хочу видеть фишку, особенность. То, за что именно этот роман будет вспоминаться, спустя время. Пока что во всех прочитанных детективах леди Агаты такая фишка была. Во всех, кроме этого.

4) «Немой свидетель». Это ведь про собаку, да? Аннотация гласит, что поможет Эркюлю Пуаро в поиске убийцы пёс Боб. Я раскрою карты: это обман. Обстоятельства существования Боба там связаны лишь с одной из множества ниточек. Никаких экспериментов Пуаро с псом не ставит, ничего такого, о чем я мог подумать. Здесь ещё есть личное возмущение... У Хайнлайна есть роман «Дверь в лето», в котором тупо эксплуатируются название и кот Пит. Оба признака очень милы (типа), а по факту книга совсем про другое. Так и здесь.

Что же в сухом остатке? Всё тот же крепкий уровень классического детектива от его Королевы, но с рядом недостатков, которые ставят сей роман далеко вглубь стопки произведений об Эркюле Пуаро.

«Пуаро окинул меня печальным взглядом.

— Вы сделали отличную выжимку из всех детективов, которые когда-либо были написаны.

— Ну хорошо, — сказал я. — А что бы вы заказали?

Пуаро закрыл глаза и откинулся в кресле. Из его уст полилось мурлыканье:

— Простое преступление. Преступление без осложнений. Спокойное домашнее преступление… Хладнокровное и очень intime[14].

— Как это преступление может быть intime?

— Положим, — прошептал Пуаро, — четверо садятся за бридж, а пятый, лишний, усаживается в кресло у камина. Вечер кончается, и человека у камина находят мертвым. Один из четырех, объявив “пас”, подошел и убил его, а остальные, сосредоточившись на игре, этого не заметили. Вот это убийство! Кто из четверых виновен?

— Ну, — сказал я, — мне это вовсе не кажется интересным.

Пуаро взглянул на меня с упреком.» Агата Кристи «Убийства по алфавиту»

Каминный детектив от Королевы детектива. Вроде бы «классическее» некуда... И сравнивая этот роман с, например, «Убийства по алфавиту», в котором бегло придумывается данная фабула, даже и не скажешь, какой роман читать интереснее, а они ой какие разные.

Вы когда-нибудь играли в «Мафию»? А бывало ли у вас такое, что вас, в числе прочих, подозревали в чем-то, чего вы не делали? Например, в том, что вы, или кто-то другой, стащили у коллеги в офисе пачку бумаги или его любимый карандаш. А вы этого не делали. Вам не приходила где-то на заднем фоне мысль «а как бы мне так себя повести, чтобы окончательно дать понять, что я здесь совсем не при чем»? Роман «Карты на стол» именно такой.

Некий мистер Шайтана, прототип Мефистофеля из мира людей, любит собирать редкие экспонаты. В данном случае, как он признается Пуаро, он собрал тех, кто были настолько ловки, что избежали уголовной ответственности. Так что убийство хозяина дома, пригласившего на ужин четырех детективов и четырех убийц, впоследствии выйдет далеко за пределы комнаты с камином и игры в бридж.

В данном произведении Агаты Кристи ничего чересчур оригинального не появляется. Но роман имеет ряд достоинств: 1) Автор не собирается хитрить и доставать рояль из кустов, или там какого-нибудь преступника. Нет, всё предельно честно: вот четыре подозреваемых — решай, читатель. 2) Больше, еще больше психологии. Здесь и манера игры каждого игрока в бридж, и почерки предыдущих преступлений, и поведение в ходе допросов, и особенности памяти каждого. 3) При всей разнице четырех подозреваемых (активный доктор, решительный и всё контролирующий путешественник майор, пожилая леди с твердыми ценностями и юная хрупкая боязливая мисс), их особенности, когда ты знаешь, как совершено убийство, всё равно ничего не дают. Ты, как инспектор Баттл, смотришь и думаешь: «Вот перед тобой 4 человека, кто-то из них очевидно лжет...» И ничего с этим поделать не можешь! Это самое забавное.

Я рад, что наконец-то определил убийцу. По ходу прочтения я так же довольно скоро отбросил двоих, но с другими двумя метался. А уже ближе к концу Кристи сама подсказала, куда смотреть. Как обычно, от противного. Но снижать за это... Неа, ни в коем разе. Каждый автор делает в своем стиле. Тут уж про любого можно сказать, что он зациклен на самоповторах, и поздние произведения это лишь повторение ранних (либо все — копии первого). Примеров миллион: Пелевин, Паланик, Кинг, Дик, Ремарк и пр.пр. Но это не мешает нам их любить, правда?

Если кратко, то роман «Зло под солнцем» — очень жирный и очень громоздкий. Это первое, что хочется сказать.

Эркюль Пуаро приезжает на отдых в элитный пансионат на острове, где тишь и благодать. В диалогах и поведении персонажей четко прослеживается ниточка, связывающая несколько пар кругом измен, влюбленностей и ревности. После повышения градуса напряжения, одним утром в бухте, на небольшом отдалении от пляжа, находят тело той женщины, из-за которой, собственно, и происходило большинство склок и недопониманий в нескольких семьях. Очень красивой женщины. Среди кучи деталей маленькому бельгийцу предстоит разобраться и сопоставить, что к чему, и найти убийцу.

Жирный роман.

Его жир, прежде всего в том, что персонажи здесь очень колоритные, у всех своя манера речи и поведения, у всех четко обозначенный характер. Агата Кристи постаралась при их написании. Плюс тема.. эм.. близких отношений (примерно так автор и сама аккуратно огибает острые углы) представляется весьма деликатной и максимально человеческой. При работе с такой темой, когда свидетелям задаются вопросы по типу «Насколько близко ваша жена общалась с другими мужчинами?» — при таких вопросах невозможно, просто губительно было бы иметь безликих персонажей-статистов. Леди Агата взяла тонкую человеческую тему и справилась с ней. Плюс сама обстановка тихого теплого островка, солнце, шезлонги, песок... Всё это располагает читателя к произведению, придает красок, отчего и сам детективный сюжет воспринимается острее.

Громоздкий роман.

Разгадка, как всегда, сложная, интересная и неожиданная. Но здесь есть ряд маленьких «но». 1) Всё-таки перебор с элементами убийства, даже после объяснений Эркюля Пуаро упоминаемая в романе «мозаика» с трудом держится в руках целой, слишком уж много в ней элементов. А ведь это просто представить. А попробуйте такое провернуть, сделать! 2) Остались свободные концы. Было несколько версий, выдвигаемых полицией, основанных на некоторых вещах либо отдельных персонажах, и получается, они только спутали, увели от верного следа разгадки. Возможно, на этот раз у Кристи была задумка разбросать массу деталей и предложить читателю выбрать, какие из этих элементов касаются убийства. Но я немного за другое люблю ее романы — за идеальное сочетание разрозненных кусочков в единой системе. 3) Связано с первым «но». Этот роман напоминает «Убийство в Восточном экспрессе». Тоже куча деталей и несостыковок в обстоятельствах убийства, тоже куча ухищрений, на которые шел «преступник». При всём сходстве лишь одна разница — в «Экспрессе» такой ход был оправдан уникальностью разгадки, ее неповторимостью, это был драматический момент для Эркюля Пуаро. А в романе «Зло под солнцем» — концовкой оправдать не получится. И в итоге получается больше фабула действительно из детективного романа, нежели из приближенного к реальности случая.

При всех недостатках в виде «но», касающихся громоздкости фабулы, читать было очень интересно. Персонажи выписаны классно, в самом конце приятная лирическая нотка, в общем Агата Кристи пишет мастерски. Поэтому оценка весьма высокая, но не максимальная.

Эффект фокуса — тебя обманывают, а тебе это даже нравится, ты в эйфории.

Леди Агата смогла обмануть и на этот раз, уже на уровне жанра. Ведь читая этот роман, казалось, вот он триллер, драйв, маньяк впридачу, безумие, план-перехват... Даже померещилось, что читаешь не Агату Кристи, а Стивена Кинга, напоминало «Мертвую зону». И вроде бы всё укладывается в новый, необычный для Королевы детектива жанр... Да вот не всё. И парочка деталей не дают покоя неутомимым серым клеточкам Эркюля Пуаро.

Роман «Убийства по алфавиту» навёл на следующие мысли:

1. Жизнь для автора — самое ценное, что есть на свете. Поэтому в ее произведениях сплошные убийства. И поэтому привлечение сил такого гения, как Пуаро, оправдано только при расследовании преступлений против жизни.

2. Есть следы материальные, а есть «следы» психологические. Представьте. Человек идет по узкому коридору, с белыми меловыми стенами. Ему придется их касаться, в итоге следы останутся и на куртке, и на стенах. Теперь представьте, что это не натуральный человек, а его психологический портрет идёт по узкому коридору преступного деяния. Суть в том, что совершенное преступление всегда будет нести в себе детали личности преступника. Как минимум, цель и мотивы. Но это как минимум. А кроме того, ещё и характер самих действий, и прочее-прочее.

3. Агата Кристи поступает следующим образом. Она берет несколько кусочков мозаики, рассматривает их со всех сторон, показывает, что они никак не могут соединиться в целую картинку.. а потом наглым образом создаёт новое измерение, благодаря которому все части складываются идеально. Это похоже на две параллельные прямые на листе бумаги, которые вроде как не пересекаются, но если этот лист загнуть под углом градусов в 45, прямые пересекутся.

4. Не бывает простых ответов. Нельзя отвечать на вопросы, фактически никак не отвечая на них. Если звучит непонятно, прочтите роман:)

В целом, я снова впечатлён. Создаётся ощущение, что у Агаты Кристи не бывает скучных, серых, банальных детективов. Каждый удивляет и поражает с тех сторон, с которых ты и не ожидаешь. Каждый раз на финальной речи Пуаро тебя охватывает возбуждение, предвкушение раскрытия тайны фокуса. И пускай объяснение Пуаро зачастую выглядит довольно пафосно. Пускай ситуации, создаваемые Королевой, сложны и необычны до фантастичности. Пускай. Ведь персонажи в ее книгах чрезвычайно, катастрофически живые. Особенно сам Эркюль Пуаро со своими пороками и капитан Гастингс со своей наивностью и верностью маленькому бельгийцу. И в итоге картинка оживает.

Удушье – это острая нехватка воздуха, неизменно сопровождающаяся страхом смерти, паническим приступом.

«Мне надо было сказать ей правду: что я искренне восхищаюсь сексуально озабоченными людьми, помешанными на сексе. В мире, где каждый боится слепой роковой случайности или внезапной болезни, человек, одержимый сексом, утешается мыслью, что он-то знает, что именно может ему грозить. Таким образом, он до какой-то степени контролирует свою судьбу и примерно представляет, какой смертью умрет. Получается, что одержимость сексом – это тоже своеобразная профилактика. Упреждение. Во всяком случае, тебе не приходится мучиться догадками, что тебя ждет в конце. Смерть не застанет тебя врасплох. Ты всегда к ней готов. Можно даже сказать, что ты заранее ее запланировал. А если серьезно, то ведь это шикарно – искренне верить, что ты будешь жить почти вечно.»

В романе Чака Паланика «Удушье» гедонизм и экзистенциализм сплелись в объятиях и совершили церемонию соития. Смерть настигнет всех, поэтому наслаждайся, ибо пока ты в экстазе — этот момент протягивает ниточку в бессмертие, в безвременье. Существо, которое использует свои биологические программы и инстинкты для достижения удовольствия и забвения, для того чтобы забыть о смерти — вот он, венец эволюции, живущий в обществе потребления. Человек. Капризная биомашина, которой всегда мало.

«Я просто хочу быть кому-то нужным. Нужным и необходимым. Мне нужен кто-то, кому я мог бы отдать всего себя — всё своё свободное время, всё внимание и заботу. Кто-то, зависимый от меня. Обоюдная зависимость.»

Роман о людях, об этих «социоманах», этих наркоманах, нуждающихся в дозе другого человеческого существа. «Солярис» Лема твердил о хрупкости человека, о его потребности в ближнем. «Удушье» Паланика удовлетворяет эту потребность.

И что же мы видим? Виктор вновь и вновь разыгрывает удушье, чтобы его жалели, чтобы быть кому-то нужным, чтобы он был кому-то нужным как живое доказательство героизма спасителей. Сексоголики взаимно пожирают плоть друг друга, засасывая и засасываясь в эту воронку. Человек — как деталь пазла. Её выпуклости и впадины зудят, чешутся, грезят взаимодействия. Плевать, насколько это, возможно, неэтично, неуважительно, эгоистично.. плевать. Куча сумасшедших в больнице винили Виктора во всех грехах. Что он переехал чью-то кошку. Разбил чью-то машину. Украл чей-то рождественский пирог. Сделал так, что чей-то сын был исключен из колледжа. И Виктор это принимал... Он был нужным.

Наркоманы. Огромная свора социальных наркоманов. Общество — огромных паук с миллионом лапок, который обнимает и держит за руки сам себя.

Роман интересен ещё и матерью главного героя, чем-то напоминающей Тайлера Дердена. Вот кто «трахается» с целым обществом как живым организмом. Чего она только не нарушила. Для нее современный мир — это мир символов, потерявший былую первозданность. Мать Виктора — путеводитель по диким джунглям 21 века. Только она знает, какое объявление в супермаркете обозначает какую опасность, и много чего ещё полезного. Вместо того, чему учат мальчишку в школе. Кстати, если говорить о мире символов, то сюжетная линия с колонией Дансборо прямиком из 18 века — вот то кривое зеркало современного мира, которое изобличает всю лживость, декоративность, условность и глупость моральных и общественных ограничений, двойно-стандартность, кривизну. Обгашенные кухарки, цыплята-инвалиды.. да тут метафор и аллюзий можно подобрать столько, что появится синдром поиска глубинного смысла.

Самый смешной момент в книге привожу здесь. При всей, казалось бы, мрачности ситуации, получилось крайне комично:

И напоследок. Денни — весьма интересный персонаж. Пока все остальные торчат от «использования» людей, в разных формах, Денни в людях не нуждается. Он носит домой камни. Он — орудие какого-то божественного замысла, которое на месте нынешнего мира хочет построить что-то другое. Сотворить мир из камней и хаоса. Да, финал романа инфантилен и лиричен. Но в нем есть надежда, что так выгодно отличает его от деструктивного «Бойцовского клуба».

«Удушье» — большой котел грехов, наслаждений ими, и попыток со всем этим однажды завязать, закрыв его чугунной крышкой.

Для кого как, а для меня классический детектив должен обладать какими-нибудь особенностями, касающимися фабулы, чтобы читать его было интересно. Это либо обстановка, либо орудие, способ убийства, либо личность убийцы.. в общем, нечто выделяющееся. «Смерть в облаках» — роман об Эркюле Пуаро не самый известный, но по части интересности фабулы — вполне себе интригует.

10 пассажиров и 2 стюарда в салоне самолёта. Богатая пожилая женщина убита от воздействия яда. У ее ног валяется дротик для духовой трубки, в салоне летала оса. Все друг друга прекрасно видели всё время полёта. И последнее — среди пассажиров находился непревзойденный маленький бельгиец.

Ну прелесть, а не фабула. Забегая вперёд, в начале книги я заметил два момента, которые леди Агатой не упоминались до самого финала. Ох и умным я себя чувствовал... Да вот только убийцей оказался совершенно другой человек, тот, на кого я не думал ни секунды. Очень здорово у королевы детектива получилось в очередной раз обмануть читателя.

Чем оригинален этот роман по сравнению с другими прочитанными, кроме фабулы, — это методами Пуаро. Здесь он, прикидываясь простачком, разворачивает целую махинацию, виртуозно достигая результата. В такие моменты кажется, что подобное возможно только в детективных романах, хотя ничего особо сверхъестественного не происходит.

Читать рекомендую. Не в первых рядах произведений о Пуаро, но всё равно рекомендую. Интересный сюжет.

Какая же насыщенная вещь. И затягивающая. Загадочная своими аллюзиями и метафорами. Загадочная тем, как в столь стремительный сюжет, чуть ли не боевиковый и приключенческий, вместились такие громадные, вселенские пласты.

Кажется кощунством, упоминать об игре/цикле Сталкер, фильме Тарковского и предсказаниях катастрофы на Чернобыльской АЭС больше, чем в одном этом предложении. Лучше к сути.

Чем во многом привлекательна эта повесть — огромным количеством загадок. От цели Посещения до того, что же в итоге случилось с Редриком и Золотым Шаром, что же он сделал. Правильно говорит Валентин Пильман, утверждая, что главным открытием всего Посещения является осознание самого факта такого Посещения. Это говорил и сам Аркадий Стругацкий в каком-то интервью или встрече. С такого момента многие вопросы стали бы актуальнее, острее, человечество вело бы себя с большей оглядкой на собственные поступки, ведь это как с людьми: при посторонних вам неуютно ковыряться в носу, так и с Посещением. Но вот в чем фокус... Этого не происходит в повести! Люди продолжают рыскать в поисках наживы, продавать себя, предавать других, пинать и ненавидеть всех вокруг... В этом плане книга о неизменности человеческой животности, и на мой взгляд, это центральный ее тезис.

И Редрик — главный представитель этого непроглядного, не имеющего шансов мира. Он одинок, как и все мы, только наиболее наглядно. Он силён и независим, как и все те, кто понял, что надеяться следует только на себя, ну и плюс имеет силы на это. В нем нет сплошной порочности. Да, он сталкер, авантюрист, но он не подонок без светлых проблесков, он и Гуте перед тюрьмой оставил весь куш, и молодых сталкеров обучал, и вообще, ничего беспричинно кровожадного не совершал. Он ЧЕЛОВЕК. И в этом вся его сущность. Финал очень показателен. Мы рождаемся, растем, и так как глаза расположены на нашем лице, мы редко видим себя, а видим мы окружающие нас рыла, рыла, рыла... И неоткуда взяться чему-то другому, вырасти другим человеком, когда внешний «мир рыл» давит и сжимает тебя, как пластилин, в привычную ему форму... Мы так любим обвинять других, обвинять всё вокруг — и это абсолютно не детский сад и безответственность, это чистая правда. Дмитрий Львович Быков прав в том, что эпиграф к этой повести («Ты должен сделать добро из зла, потому что его больше не из чего сделать» Р.П. Уоррен) — элементарная издёвка. Не должен. И не можешь. В итоге мы имеем замкнутый круг, как в таких поступках, как месть (Арчи), похоть (Дина) и других пороках, так и в целом в воспитании. Фундаментальной задачей Братьев Стругацких было выработать концепцию воспитания, ведь вот откуда всё берётся в человеке.. с самого начала его жизни...

Возможно, Золотой Шар — это обман. Возможно, проверка. В этом случае проверку человечество не прошло. Вся суть финала кроется в многостраничной ненависти ко всем людям и следующим за ним коротеньким переключением на вопрос «Чего бы такого пожелать?» В итоге в голове каша. ЧЕГО ТЫ ХОЧЕШЬ, ЧЕЛОВЕК? А он не знает. Он повторяет фразу погибшего от его же руки юнца, тем самым показывая, что ничего нового человечество не придумало. Мы не знаем, чего мы хотим. И детский лепет — единственный наш арсенал. Вечная надежда на что-то сверху, кого-то сверху. Вид, создавший атомное оружие, так и не сумевший сам за себя решать:

Сделаю небольшое отступление. Уже пару лет я снабжаю маму аудиокнигами, а она их слушает. Не так давно она слушала и «Пикник на обочине». После этого мы собрались как-то на кухне посмотреть на ноутбуке эпизод «Битвы экстрасенсов», который снимали в расположенной рядом с нашим городом деревне. Я организовал всё это дело, как обычно, с лютым скепсисом, готовностью улыбаться, закатывать глаза и прочим набором рационалиста. А мама знала, наверное, половину лиц в этом выпуске. И что меня поразило... Она прониклась и прослезилась. Меня это удивило, покоробило. Чуть позже она сказала, что всем людям хочется верить в чудо, в счастье. «СЧАСТЬЕ ДЛЯ ВСЕХ, ДАРОМ, И ПУСТЬ НИКТО НЕ УЙДЕТ ОБИЖЕННЫЙ» — повторила она. У меня до сих пор сидит в голове этот момент... И мир Зоны, кстати говоря, жутко иррациональный. Редрик Шухарт верит в приметы, удачу, предчувствия. Потому что наука оказалась бессильна перед дарами Посещения. А если говорить, более строго — просто не доросла, наша наука. И наша нравственность. И наша ответственность. Как я говорил выше.

Эта повесть, да и наш мир — как тот карьер в финале. Вот он твой экскаватор — твои научные знания, твои нравственные и жизненные ориентиры, твоя самостоятельность. И ты начинаешь разгребать эту гору песка, этот огромный карьер. Но чем глубже копаешь, тем сильнее проваливаешься вниз, не в состоянии пошевелиться. Тебя засыпает с головой. Вот такие ощущения от этой повести. Определённо одна из величайших книг, которые я читал.

Действительно, один из лучших рассказов Рэя Брэдбери. По традиции, фантастический антураж — лишь художественное средство. Отзывы на рассказ — ёмкие и содержательные, как и он сам. В основном лаборанты говорят о том, насколько прошлое равнодушно к будущему, либо молодое равнодушно к старому. Ещё больший эффект возникает за счёт того, что всё противопоставление происходит в рамках одной личности. Даже своё, казалось бы, родное сознание, ты сам.. но не знаю, как лично я относился бы к ситуации, описанной в рассказе, сам в старости. По-моему, у старика должна была выработаться мощная такая броня стоицизма с возрастом. Юность больше нуждается и в признании, и в общении, как по мне. А старость давно уже в курсе, что всем на всех наплевать, поэтому уже свыклась. В этом, на мой взгляд, логическая ошибка в метафоре. Но тезис сильный.

Второе толкование, его я не нашел в отзывах, видится мне так. Все мы бесконечно одиноки. Если вспомнить «Солярис», то подробного объяснения не требуется, насколько одиноки. Рассказ показывает иллюзию того, как происходит общение в социуме на самом деле. А происходит оно так. Каждый человек слышит и видит в другом то, что способен воспринять, либо что ему интересно в нем (а интересно опять же по причине совпадения). И выходит, при разговорах с окружающими мы всё равно говорим с разными версиями своего зеркала. Чем лучше это зеркало понято, тем с ним легче контактировать. Главный герой Бартон это осознал. И теперь любое взаимодействие его гнетет, везде он повсюду натыкается на себя. Жить в такой картине мира жутко некомфортно, но он десятки лет пытается, верит, что что-то изменится. И в конце рассказа он находит, казалось бы, Другого человека (читай — Любовь). Но нет, мы всё равно жуткие эгоисты, и всё это обман. Фух, ну как смог, объяснил.

В любом случае рассказ динамичный, мощный и очень глубокий, как ни посмотри.

Не устану твердить, что Рэй Брэдбери — поэт. И в этом рассказе мне видится следующая аллегория. Каждый человек, и соответственно человечество в целом, живет в основном животными, низменными потребностями, и занимается такой же деятельностью. Но есть то, что отличает нас от животных, — культура. Не в смысле этикет, а в смысле культурное наследие. Все мы проживаем свою жизнь, в разных пропорциях замешивая рецепт животных потребностей и взаимодействия с культурой. Главный герой — чистой воды творец. Механический Бернард Шоу — как олицетворение всей культуры. И наш одиночка либо наслаждается плодами предшественников, либо же создает нечто своё. Мораль дядюшки Рэя очевидна — тот, кто занимается сугубо человеческой деятельностью, то есть тем, что отличает нас от куска мяса, переживёт других, и возможно, останется в веках. Плоть не вечна, вечна культура.

Кажется, несмотря на «Пасынков Вселенной», за «Дверь в лето» и «Чужака в чужой стране» пора ставить крест на Роберте Хайнлайне.

Хайнлайн в двух упомянутых выше в негативном ключе романах, сдается мне, создал новый жанр. Я бы назвал его — ЮРИДИЧЕСКО-БЫТОВАЯ ФАНТАСТИКА. Иии... коллеги, я не знаю, что может быть хуже и скучнее. Запороть такую хорошую идею, как земного человека, выращенного марсианами, чтобы от книги тошнило и хотелось молиться, когда же это всё кончится — это надо уметь. Говорить о сложных и вечно актуальных темах, типа религии, политики, любви, научности, человеческой природы, но чтобы это не производило уже никакого отклика в мозге — надо обладать большим талантом. Хайнлайн чрезвычайно талантлив в том, как поставить в центр сюжета идеи похоти, юридических увиливаний, лазеек и пробелов, вместо действительно важных вопросов, которые как бы и есть, но как бы для тех, кто их упорно ищет.

Не знаю и не вдаюсь в выяснение причин, почему роман настолько растянут, раз в пять. Можно придумать кучу догадок (про журналы и прочее), и они могут быть верными. Но я просто читаю книгу. И это, в самом деле, издевательство над читателем. Следить за тем, как один из центральных персонажей, у которого в доме жили все друзья Майкла Смита, выпендривается и угрожает властям, шантажирует их... так себе удовольствие. Да и видели мы уже это, в романе «Дверь в лето», который успешно и продолжает обманывать многих читателей тёплым названием и котом на обложке.

Книга прочитана уже месяц назад, но только сейчас смог сесть за отзыв. И хочется сказать, что я снова зол, как вспомнил отношение Хайнлайна к своему читателю. Это, прости Господи, Донцова в фантастике! Кучка склочников и эгоистов качает права, фантастические идеи отходят на задний план. И мне уже начинает казаться, что Хайнлайн — диверсант фантастики. Слить идею хронооперы — да легко! Поиздеваться над идеей космического Маугли — пфф, проще простого! Странно, как автор не запорол идею космического ковчега. Наверное, хотел, но не получилось, не повезло.

В итоге я зол. Крест на авторе. И наказ пользователям: Не тратьте на это чтиво время, деньги и эмоции.

Здесь читатель отзывов должен осторожно пробираться через возможные спойлеры, как через минное поле. Даже для меня, человека, нейтрально относящегося к спойлерам, всё-таки нашлось несколько книг, при чтении которых я пожалел, что знал ключевой сюжетный поворот. «Убийство Роджера Экройда» в их числе.

«Убийство Роджера Экройда» — один из трех легендарных романов Агаты Кристи (вместе с «Убийством в Восточном экспрессе» и «Десять негритят»), которые заслуженно вызывают наибольший интерес. В основном, конечно, за счет разгадок, внесших большой вклад в детективный жанр. Нельзя упускать и так часто упоминаемое признание этого романа лучшим детективом всех времен и народов, по версии Ассоциации писателей криминального жанра в 2013 году.

И при чтении книги трудно отделаться от лежащей перед тобой, читателем, ответственности, что ты держишь в руках что-то веховое, ознаменовавшее революцию в жанре, что-то, по поводу чего в своё время ходили большие споры и дискуссии. Конечно, отделаться от этого ощущения трудно, поэтому хладнокровный взгляд здесь мало возможен.

Сейчас посмотрим в других романах, что же Леди Агата выдаёт за свой стабильный ходовой продукт. Просто вот в этой книге есть нюанс — все подозреваемые что-то скрывают. Если Королева детектива использовала этот прием всего пару-тройку раз, то всё нормально, но если это ее стабильный почерк, то, сдаётся мне, от такого можно устать.

Пуаро как всегда великолепен. Мягок и слаб, когда ему неважно, как он выглядит. Строг и повелителен, когда это необходимо. И всегда чрезвычайно дотошен и загадочен. Вот и в этом случае он скрывает от своего нового знакомого, выполняющего роль напарника, движение своих серых клеточек, заставляя читателя глотать эту интригу. Забавно же, как Пуаро самоуверен и абсолютен в делах разгадывания тайн, обычно это играет ему только на руку, эдакий простачок, преувеличенная фигура. Прием работает успешно, это да. Да и вообще, Леди Агата мастерски использует доступные ей ресурсы. Она строга, как классик жанра, и эталонно качественна, как классик жанра.

Хороший вышел убийца. Вот читаешь разгадки детективов Кристи и поражаешься человеческому хладнокровию, расчетливости, увёртливости. И в данном конкретном романе Пуаро практически встречается, можно сказать, с образцом своего антагониста. А в какой форме они переплетаются в романе — так это просто поэтика.

Действительно, знаковый роман жанра. Образцовый. Обязательный к прочтению.

Шедевр приключенческого жанра. Столько раз в детстве смотрел мультфильм-экранизацию, а прочел только сейчас. Ну и, собственно, в восторге. Всем всё понятно по поводу этого романа, все для себя всё знают, о чем он, каков он. Я скажу лишь, какие отличия я заметил в мульпликационной экранизации. Сюжет повторен довольно точно. А отличия касаются трех персонажей: 1) Билли Бонс — в книге он мрачнее, он нисколько не шут, а тихий убийца, сидящий в углу в трактире, который пугает посетителей своим хищным видом; 2) сквайр Трелони — никакая он не женщина с женским голосом и париком, это достойный господин, главный организатор путешествия и меткий стрелок, а не остолоп, не отличающий окно от картины; 3) капитан Смолетт — не шут гороховый и солдафон, а строгий исполнитель, человек, который научен на собственном опыте, что на корабле должна быть дисциплина, а он — гарант этой дисциплины. Конечно же, и Джон Сильвер на высоте, этот лукавый хитрый страшный человек, гибкая, поджидающая удобного момента угроза.

И еще, что меня удивило в оригинале: там нет фразы Джона Сильвера при переговорах о том, что через час живые будут завидовать мертвым.

До меня начинает потихоньку доходить, что Станислав Лем для меня чересчур научно-фантастичен, как ни печально. Конечно, «Солярис» выгодно выделяется за счет отлично проработанной психологической начинки. Но в остальном, «Непобедимый» — тому пример, Лем до предела научно-фантастичен, до утомления, до холода. Хотя в этом романе я нашел для себя несколько хороших вещей: а) идея технической эволюции — нигде такого не видел, круто; б) само начало книги — интригует и заряжает на прочтение своей тишиной и загадочностью; в) эпичная битва двух машин — вот это было нечто, картинка рисовалась в голове, масштаб сражения поражал своей мощью, такую сцену снять было бы очень здорово.

Из основного, что прям запомнилось и зацепило, это всё. Ну, тоже какая-никакая польза и колорит.

Совестно, но мне не понравилось совершенно. Книга из жанра чрезвычайно строгой научной фантастики. Такой сухой, что аж хочется подлить воды в текст, чтобы хоть как-то его разбавить. Но нет, Лем верен своей строгости и дотошности.. Начало интриговало, но когда автор начинает описывать нечто непонятное — нам-то тоже непонятно. Как к этому относиться? Пытаться понять? Ну, не по моим способностям это, слишком уж абстрактные проявления инородной жизни описываются. И что мне остается делать за книжкой? Короче говоря, Лем бросает неопытного (не любителя дотошной точной научной фантастики) читателя прямо на берегу и уходит в самостоятельное плавание. Не сказал бы, что это правильный подход.

Хочется присвоить этому роману новый жанр... Вот знаем мы Артура Хейли, да? С его производственными романами. Так вот Лем в «Эдеме» — это автор производственного фантастического романа. А интересно ли детально читать про манипуляции с выдуманной техникой или выживание в выдуманном мире — решать каждому самому.

Страница «Игры Эндера» — кажется, наиболее подходящее место, чтобы сказать пару вещей об отзывах фантлаба. Я очень люблю этот сайт. Он чрезвычайно удобный (поиск по фильтрам, издания, да и в целом) и собирает вместе большое количество умных и не особо случайных людей, ведь засидеться на нем можно лишь целенаправленно, нежели на том же ливлибе, где качество отзывов/рецензий, на мой взгляд, похуже. Как раз из-за массовости и эм.. солянки категорий пользователей. Но есть парочка нюансов, которыми хотел бы с вами поделиться. «Игра Эндера», повторюсь, здесь как ничто другое к месту.

1. Критические отзывы. У пользователей фантлаба какая-то мания любить отрицательные отзывы. И чем более негативный (хотя обычно без грубостей), тем лучше. Об этом свидетельствуют количество плюсов на них и частое выделение в лучших отзывах недели. В итоге можно неслабо удивиться, читая первую по рейтингу страницу отзывов на «Игру Эндера», практически полностью состоящую из негативных мнений, и при этом видеть среднюю оценку 8,44 при нескольких тысячах голосов. Не хочется распыляться банальностями, мол, критиковать легко, и всё такое. Вероятно, такие отзывы полезны с той точки зрения, что они могут сразу указать не читавшим книгу на ряд ее недостатков, и если планирующий прочесть готов принять эти примерные недостатки, то тогда можно приступать. Но гораздо хуже, когда недостатки надуманы, или отражают личную позицию лаборанта, которая под тяжестью количества плюсов возводится в объективное общее мнение. Да, чуть не забыл: так забавно наблюдать, как в конце подобных отзывов приписывается такого рода предложение: «Сейчас на меня полетят минусы...», «Минусуйте, если хотите, посмотрим, сколько вас, не готовых воспринять критику» и т.п. Прием проще простого, на который, как иронично, летят горы плюсов:)

2. Предвзятость, которая, на мой взгляд, не должна быть свойственна любителям фантастики. Здесь подходим к содержанию. Значительная часть рецензентов обвиняет книгу в русофобии, и это меня поражает. Перед прочтением был готов и, что называется, навострил ушки, настроил локаторы на поиск русофобии. Но ее там нет, друзья. Есть содружество государств, да, оно во главе с США. Цель объединения — война с жукерами + недопущение мировой войны. Как итог — глобализация, которую мы наблюдаем, собственно, и сейчас в реальности. Идем далее. Время написания романа — 1985 год, конец холодной войны. Роман о войне (с жукерами!) в самых-самых различных ее аспектах, одним из которых будет война внутри одной команды, одного вида, одной планеты. И закономерно, что американец, если пишет о войне и противостоянии, как явлениях, американец, которому нет нужды критиковать своё государство обозначит внутренним противником содружества стран то государство, которое было главным противником в реальности во время холодной войны. То есть ничего личного, понимаете? Была бы ситуация с Китаем, был бы указан Китай. Был бы главным оппонентом Египет — значит Египет. Вот и всё. А не из-за того, что там русские какие-то не такие, или что они самая агрессивная нация, это был бы настоящий треш. Еще один моментик... Американский автор пишет в своей стране, во время холодной войны. Вспомните, как в романах Беляева порочные сюжеты, связанные с наживой, происходили в некой капиталистической стране. Вспомните, как Стругацкие должны были прикрывать реальные аллюзии, загоняя героев в другие страны, мол, это не про нас. В итоге постарайтесь принять обстоятельства написания романа и обстановку. И самое главное, как финал, — понять, что роман максимально гуманистический.

САМ ОТЗЫВ.

Чтение в школьном возрасте, к сожалению, не было у меня в числе интересов. Одолевалась только программа уроков литературы. И вот при ознакомлении с «Игрой Эндера» я пришел к следующей мысли... как же жаль, что во время учебы в Суворовском училище мне не попалась эта книга. Она бы мне несказанно помогла.

Чем же этот роман так заслуженно хорош? В первую очередь, поднимаемыми проблемами и взглядом на них.

Интригующие диалоги «садистов»-учителей в начале каждой главы говорят о многом и задают тон главному вопросу романа — оправдание жестокости ради выживания. Чтобы спасти человечество от жукеров, учителям приходится, вопреки Достоевскому, жертвовать слезинкой ребенка для достижения общего блага. Вопрос соотношения цели и средств ее достижения автором поставлен прямо. Всё воспитание в специальной школе организовано так, чтобы Эндер либо сломался, либо стал сильнее (теперь уже мысль по Ницше). Пусть персонажи-учителя кажутся мерзкими типами, я не настаиваю на обратном, но взрослый мир — это мир сложных компромиссов, где, в случае книги, на одной чаше весов Эндер, пара трупов и раса жукеров, а на другой — выживание человечества. Зарываться в песок — не время, необходимо действовать. Это как с известной в этике проблемой вагонетки.

Следующий по важности вопрос романа — игра. Да, коллеги, поэтому в книге дети. Не нужно возмущаться, что в таком маленьком возрасте дети так по-взрослому размышляют. Забавно, что если кто-то изначально негативно настроен по отношению к книге, то ждите критики нереалистичности фант. допущений. Так вот, мы отвлеклись. Игра — одно из центральных понятий романа. Игра — это лучший инструмент обучения, поэтому дети играют. Игра — это безопасный способ действий через имитацию — поэтому дети не беспокоятся и полностью сосредоточены на цели. Кратко еще раз: Игра = обучение + отстранённость. То есть финальный твист опять же не был безумием садистов-учителей, на самом деле, они стратеги еще те... А сколько похожих твистов позже последовало примеру «Игры Эндера»: короткометражка «Зловещая долина», один из эпизодов сериала «Черное зеркало» (во втором сезоне), и пр. Можно сказать, финальный твист книги стоит многого, это очень ценная культурная единица в целом для жанра.

Следующее — воспитание. Здесь много общего как раз с Суворовским. Изоляция от родных, обстановка, в которой рассчитываешь только на себя, усложнение задач. Теперь вспоминается сам Суворов: «Тяжело в учении — легко в бою». Так оно и вышло. Но условия игры становились всё сложнее, Эндеру подбрасывали всё новые задачи, а позже — вообще начали действовать вопреки правилам. Тем самым готовя Эндера ко всему, и особенно к скептическому взгляду на правила, что их иногда можно и самому обойти, это позиция сильного.

Велика доля психологизма в романе. Нахождение в коллективе равных, начальников, подчиненных. Книга учит многим нюансам, заставляет обращать внимание на схожие моменты в жизни. Опять же трудность морального выбора, когда Эндер учил малыша Боба: Эндер над ним смеялся при всех, надеясь, что тот выстоит и еще покажет им всем, как раньше было с самим Эндером. Также семейные дилеммы хорошо прописаны. Кратковременное возвращение Эндера на Землю — это возвращение абсолютно изменившегося солдата, по-другому смотрящего на мир. И мнооого-много прочих зафиксированных Кардом психологических моментов, которые встроены в стремительный сюжет и рифмуются с ним.

Последний пункт, касающийся идей, — это тезис «Вместе с настоящим пониманием, позволяющим победить врага, приходит любовь к нему». Действительно, во-первых, легко можно победить того, о чьих намерениях и привычках хорошо знаешь. Во-вторых, чем больше узнаешь человека/персонажа, тем больше к нему проникаешься, как бы ужасен он не был. Для меня это установленный факт. По своему мироощущению уже решил для себя, что любого можно понять и оправдать, ничего не бывает строго однозначно. А также чем больше наблюдаешь за человеком/персонажем, тем больше к нему привыкаешь и сопереживаешь ему. Стивен Кинг хорошенько пользуется этим приемом, долго сживляя читателя с персонажами, а к концу книги уже начинает раскручивать свою карусель. И что получается... чем лучше знаешь врага, тем легче его уничтожить. Но чем лучше знаешь врага, тем легче его полюбить. Простите, но я в этом нахожу некий поэтический смысл: максимальную боль могут причинить только самые близкие люди, им оказано наибольшее доверие, поэтому они ранят сильнее всего. Так и живем, друзья. Уничтожение связано с любовью, а любовь — с уничтожением.

Повествование стремительное, оно нигде не задерживается. Все события кажутся значимыми, и, на самом деле, так и есть, хотя бы для становления Эндера таким, какой он стал. А, собственно, картина его личности — принципиальная вещь в романе, от этого (или к этому) всё и начинается (или всё и сводится). Единственный недостаток, который отмечу (из тех критериев, которые я обычно хочу видеть в крутых произведениях), это отсутствие образности в языке, то есть хорошей дозы средств художественной выразительности. Здесь этого прям нет. Но окупается другими вещами. Особенно приятно было понимать, что я давненько не читал книгу с таким стремлением, сюжет затягивает, главы бегут, концовки глав интригуют. Это заслуженно отличный роман.

Детальный слепок российской глубинки нулевых годов. Кто любит фильмы Звягинцева, Быкова и остальные, менее качественные, но не менее тяжелые и меланхоличные, тому понравится. Лично я давненько искал что-то похожее в литературе. Реализм сейчас совершенно не в моде (именно сегодняшний реализм, не общепринятая классика), сейчас, наверное заслуженно, хорошо смотрится сюжет с неким фантастическим или мистическим элементом. Ничего плохого, я за. Но от этого ныне редко встречающийся «новый реализм» выглядит еще более ярким.

В центре повествования пожилая семья. Отец — предпенсионный мент, работающий в вытрезвителе и шмонающий алкашей. Мать — библиотекарша с 20-летним стажем. Старший сын — 25-летний лодырь, тело на диване, без каких-либо интересов и стремлений за всю жизнь. Младший сын — 23-летний активный, бойкий, харизматичный... зэк. Сюжетный толчок — позорное увольнение главы семейства с работы и одновременно изгнание Елтышевых из служебной квартиры. Семья принимает единственное возможное решение — переехать в глухую деревню к тётке жены, древней, ветхой бабке. И в такой обстановке с последующей динамикой развивается роман.

Центральная идея — последовательное падение одной конкретной семьи на социальное дно, этап за этапом. Отмечу, что здесь нет той самой «чернухи», о которой любят говорить. «Чернуха» в моем понимании — это явная игра негативными тонами, доходящая до нереалистичности. Здесь такого нет. Хотя куча рецензий и отзывов обещала именно чернуху. Нет, всё реалистично и по-настоящему. Прежде, чем объясню почему, отмечу еще один момент. Книга для романа небольшая, для семейной саги тем более. Главы в ней короткие, и они имеют в принципе схожую меж собой структуру: вначале идет общее описание картины, которой «достигло» семейство на данном этапе, а далее описывается конкретный день или пара дней на важном чекпоинте. Что здесь наиболее интересно, так это порой резкое обрывание сюжета на важном моменте, то есть сам момент произошел, конечно, но о его последствиях, ближайших последующих событиях читателю приходится догадываться, домысливать их. Интересный ход.

Так вот. В чем причина их бед? На мой взгляд, возможная искусственность положения Елтышевых, вернее, того, как они себя в него загнали, аннулируется, если просто понять, что перед нами семья безвольных, слабых людей. Ведь так непросто представить в литературе, в выдуманных мирах, не предприимчивых и сильных персонажей, а слабых духом, аморфных, пустых и не смотрящих вдаль людей. А таких очень много. Поэтичность этого нюанса в том, что мало у кого действительно хватает сил и воли куда-то по-настоящему выбраться, но мечтают об этом все... Сколько раз и жена, и муж надеялись, что вот сейчас всё наладится потихоньку, всего лишь надо сделать это и это... но опять всё шло под откос, снова обстоятельства, помехи, травмы. Забавный момент был, когда Николай Михайлович обижался на сына Артема и не хотел сам строить дом, а когда разговор доходил до этой темы, они на эмоциях говорили друг другу: «Ты хочешь заняться делом? Строй со мной дом! А то тебе ничего не надо.» «Ну давай строить, я согласен.» «Давай.» — и ВСЁ. Понимаете? И снова пустое шатание ежедневного бездействия, омут прокрастинации, болото лени, пустота будущего.

На фоне Елтышевых выгодно выделяется бабка Татьяна, которой уже лет 80. Она сидит на табуретке в углу и смотрит в окно. Никогда не возникает, когда переиначивают ее дом, когда берут инструменты, некоторые запасы, никогда ничего против не скажет. В ее многочасовом взгляде в окно содержится какой-то магический реализм, когда чувствуешь, что человек не здесь, он находится там, в своем прошлом, которое прокручивает, как пластинку. Но при всем при этом бабка совершает самые необходимые и точные манипуляции по дому, у нее всё на своих местах: запасы на зиму всегда есть, ничего не валится, пусть и в такой халупе. Тетка Татьяна, как и все старые бабушки, хочет дожить свой век в доме, поэтому она отказывается ехать в больницу. Она в принципе не хочет умирать, но и не хочет жить, она ждет, когда это всё закончится. Красивый персонаж.

Меня очень заинтересовало описание жизни в деревне, местных нравов, того, как салом лечить больной зуб, того, как бабушки ездят в город на рынок, чтобы продавать собранные на природе плоды. Кажется, вся природа ополчилась против человека, и человек не в выигрышной позиции. А потом сразу же вспоминаешь, как жили наши давние предки. А потом останавливаешь себя мыслью, что сейчас вообще-то 21-й, а не каменный век. И какой смысл бороться, сражаться с тяжелыми условиями? Зачем выживать? И вот по этой причине в наше время происходит отток молодежи из деревни — в районные центры, из районных центров — в центр региона, а оттуда — в Москву и Питер. Хорошо ли, справедливо ли, но факт имеется. В другой же ситуации находится семья Елтышевых: у них нет иного выбора, нет денег на съем жилья в городе. И где-то там, ближе к концу книги, есть диалог Валентины и Николая. Точно не воспроизведу, но суть речи кого-то из них такова: «Но я же как-то держусь...» И в этом «как-то» настолько слышится согнутость плеч, поломанность надежд, тусклость глаз, что хочется выть. Советую прочитать эту книгу. Для разнообразия это самое то. Средняя оценка невелика, почему-то никто не хочет ставить высокий балл, как я понимаю, потому что, якобы, особо не за что, нет ничего примечательного. Да нет, коллеги, это специфика жанра, тоскливого, тяжелого, депрессивного реализма, затянутого черным небом авторских идей.

Последний роман Виктора Пелевина вызвал, как всегда, большую бурю в узких заинтересованных кругах. Вернее, само его появление. Пока я читал книгу, параллельно приятели мне присылали несколько статей из разных журналов, где кратко пересказывался сюжет, потом обозревались ключевые темы, затронутые ПВО в романе, ну и проводились мощнейшие параллели (самая крутая из них — это что Пелевин=Порфирий Петрович, что он безучастный безэмоциональный секундант эпохи, и, мол, критики, отстаньте от него, об этом просит сам Пелевин, нельзя чего-то требовать от алгоритма, не обладающего сознанием и волей). К чему я это всё... Да к тому, что многим роман «понравился». Это слово в кавычках, потому что именно вот так «понравился» чаще всего характеризуют этот роман обозреватели. Прям вот всей шеренгой, без шага вправо-влево. Будь я полицейским алгоритмом, уже заподозрил бы неладное.

Подходя к прочтению Айфака, я, как и многие, ожидал увидеть что-то наподобие усовершенствованного Снаффа, и это ожидание меня грело очень сильно, так как Снафф, наверное, лучшая книга ПВО, на мой взгляд. К тому же идея с полицейским алгоритмом Порфирием Петровичем, который расследует преступления и параллельно пишет об этом детективные романы, ну просто гениальна. Когда берёшь книгу «iPhuck 10» в руки, иногда даже создается ощущение, что это действительно книга полицеского алгоритма, который пишет связно и человечно, мастерски орудуя культурным кодом нескольких веков мировой литературы. От одной только идеи роман хочется хвалить и хвалить. Ну круто же! Но так происходило первую половину книги, пока Порфирий был нашим проводником в мире конца 21го века.

Если говорить, на что похож Айфак, то, конечно, это Снафф, Цукербрины и капелька Священной книги оборотня. Помимо полицейского алгоритма, Пелевин вводит массу интереснейших находок, попробую их перечислить, хотя бы часть. Авторский прогноз о гендерных различиях, влиянии секса на культуру и изменение характера самого секса. Предположение о геополитической карте мира в конце века, где Россия стала называться Богооставленной (я посмеялся), цивилизованная Европа стала Халифатом, а Восточная Европа осталась считать себя Евросоюзом, какая ирония:) Также придумана целая культурная эпоха, называемая «гипс», в которой, собственно, мы с вами начинаем жить. Уделяется много внимания отпиныванию литературной критики, да и критике искусства вообще. Показана громадная роль программистов и самого по себе искусственного интеллекта, применяемого для различных целей. В общем, мир получился футуристическим, холодным, пафосным, но пустым, отдалённым, но пытающимся добраться до сущностных свойств человеческой души.

Вот знаете... Против своих впечатлений не попрёшь. Хотел я было защитить данную книгу от нападок в отзывах, от невысоких оценок, ведь полицейский алгоритм (в который раз уже к нему отсылаюсь) меня просто очаровал. Но с середины книги произошло кардинальное изменение, когда наконец-таки и до меня дошло, что Пелевин может быть неинтересным. Да, там были классные эпизоды виртуальных соитий, была классная издёвка над литературными критиками (привет Дмитрию Львовичу, ибо про телефонный справочник отсылка определенно к нему), были точные попадания о роли и предназначении человека, его существования, в свойственной автору меланхолично-циничной манере. Были даже неожиданные взрывы смеха, не только в местах внезапного появления мата в тексте. Но всё это — лишь яркие полосы на серой измученной спине Виктора Олеговича, стоящего в неподобающей позе, на четвереньках пишущего о боли человеческого существования — и тут же оговаривающегося: «теперь самое главное, как говорят у нас в полицейском управлении, не прое.ать финал.» Пишущего о манд...шной сущности критиков, затем от лица Порфирия создающего две рецензии на несуществующие фильмы в духе старого Пелевина, когда тот писал про несуществующие культы и исторических личностей. Нет, товарищи, не поверите, но меня беспокоит даже не тот факт, что ПВО элегантно отгораживается от какой бы то ни было четкой позиции, когда за окном воет политическая метель. Он это начал делать еще в «Лампе Мафусаила», когда досталось обоим лагерям политических взглядов, причем в равной пропорции. Гораздо больше меня беспокоит, что Виктор Олегович пишет много такого, о чем вообще неинтересно читать. Ведь после преодоления рубежа в половину книги что-то резко переклинивает, меняется. Начинается какой-то якобы детективный сюжет с якобы интригой. Стартуют плотным эшелоном подробные и страшно неинтересные обзоры искусства несуществующей эпохи. Сюжет второй половины, столь далекий от интересности, кажется написанным автором для самого себя. Хотел бы я посмотреть на человека, которому эти части кажутся реально нескучными. Нужен либо нехилый багаж знания культуры, либо не знаю что еще. И в этом, пожалуй, самая главная проблема последней (крайней, Виктор Олегович, извините) книги автора — в ее неинтересности, если брать бОльшую часть суммарного объема произведения. Интрига с Жанной неинтересна никому, финалу довериться трудно, хоть и очень хочется, так как ПВО предварительно предупредил, что сейчас он будет выдавливать из читателя сентиментальность. Удивительная наглость и честность, сказал бы я. И сказал бы, если б не продирался сквозь кучу искусствоведческих обзоров во второй половине. Следует сказать, что в отличие от «iPhuck 10» в «Лампе Мафусаила», наверное, было интересно всё: и первая часть при всей трудности понимания финансовых заморочек, и вторая часть при всей её простоте, затянутости и порой несуразности, и, естественно, крутая третья и общесоциальная итоговая четвертая часть. Здесь же, при наличии столь гениальной находки в виде главного героя полицейского алгоритма, есть куча серых моментов. И это приводит меня к неутешительной мысли — Айфак гораздо больше похож на Смотрителя, чем на Снафф (в плохом смысле этого сравнения).

И всё же, после всей критики в адрес Айфака 10, не могу поставить твердо низкую оценку. Была масса занимательных моментов в мелочах (анально-синфазные пробки Хокинга, жиганы, телефонная будка, русские европейцы, классический старомодный секс подростков в убере), масса социальных гипербол, отраженных в будущее, для которых нужны хорошая фантазия и остроумие, и самое главное, меня каждый раз радовали оговорки Порфирия Петровича, когда он указывал на нюансы того, как он сейчас будет писать, или как он только что написал, эта рекурсия хорошенько бьет по моему эстетическому чувству. Не следует забывать, что книгу написал очень умный человек. Ничего кардинального нового, даже при всей необычности жанра что ли, мы всё равно не наблюдаем. Но, как опять же оговаривается сам Пелевин, одни авторы пишут одну книгу всю жизнь, другие — всю жизнь пишут ни одной. Помимо неинтересности здесь множество сторон, которые всё-таки оказались положительными. Поэтому я ставлю 8. Для одного из моих любимых авторов это уже довольно мало.

Напоследок обычно привожу несколько наиболее классных цитат из прочитанной книги ПВО, но не могу вспомнить на этот раз хотя бы парочку. В голове только одна, и она перебила бы любую другую. Ей, пожалуй, и завершу отзыв:

«Жить ой. Но да.»

Даже не знаю, с чего начать. Наверное с того, что это первая прочитанная повесть АБС. Почему руки потянулись к ней, уже и не вспомню. Кажется, меня жутко заинтриговала фабула о детях, мокрецах, вечно дождливом мрачном городе и конфликте поколений. Всё так. Всё чудесно, сильно, толково, быстро по сюжету и массивно по глубине. Хочется брать каждый отдельный момент и его разбирать. Я очень скоро понял, что выписывать цитаты из книги будет слишком долго, их очень много, и зачастую они уводили меня в загруз. Не знаю, как другие книги АБС, но в этой атмосфера повествования, назовем ее так, весьма определенная, что мне напомнило «Трех товарищей» Ремарка: там тоже герои пили, философствовали, довольно ловко играя словами, и иногда прерывались на быстродействие. Но дело, конечно же, не только в разговорах.

Дело в идее историзма. Аркадий и Борис Стругацкие максимально наглядно показали историческую смену. Перемен требуют наши сердца — пел Цой. Не дай вам бог жить в эпоху перемен — говорил Конфуций. Всё это прекрасно, но вот что, не забыть бы мне вернуться — думает Банев... И эта фраза, раз уж начинать разбор с конца книги, настолько выбивается из общего потока счастья и солнечного тепла финала последней главы, что читательский шок обеспечен. Сдается мне, часто так бывает в книгах Стругацких, что хочется строчить абстрактные восхваления в духе «как же это глубоко сказано» или «здесь заложено столько смысла». И впервые за годы мне не хочется далеко уходить от этих пустых восхвалений, ведь любой разбор будет смотреться мелко и ограниченно. Да, будущее прекрасно и беспощадно. Да, поколение двух мировых войн дискредитировало себя полностью. И да, черт побери, каждому свою среду, к которой он привык и иначе себя не мыслит. Я даже прослезился в конце. Вот самый-самый финал сделан сверхмастерски, задействовав инструментарий типа наконец-таки Дианы Счастливой, контраста вечного дождя с туманом и финального солнца с травой и деревьями, ии... вот такой вот последней оговорки. Блестяще, ничего не скажешь.

Дети интересны в крайней степени. Они холодны, молчаливы, умны, эффективны, лишены вредных привычек и предрассудков. Их глаза — это глаза холодного будущего. Они смотрят на мир взрослых — пропитый, сломленный, пустой, дикарский, бессмысленный — и они не хотят в нем оказаться. И правильно делают, что не хотят. Считается, что вставать на сторону детей в повести инфантильно, ведь есть нейтральный Банев, человек мудрый и срединный между такими разными мирами. Но дело-то всё в том, что нам привычней всего вставать на сторону Банева, потому что от его лица ведется повествование, а про детей довольно мало говорится напрямую. Но если отбросить личности и взглянуть со стороны, то в мире взрослых нет абсолютно ничего хорошего, только плохое. И дело уже совсем другое, объективное дело, что перемены ломают, что перемены болезненны. Я на стороне детей.

С позиции Банева наиболее удобно наблюдать за взглядами других жителей города, самых разных жителей. Банев действительно пограничен между двумя полярностями. Есть одна забавность... как-то давно мне друг дал прочесть несколько цитат из книг Стругацких, которые он выписывал, в числе них из «Гадких лебедей» была о том, что «для них вы и по Гегелю дерьмо, дерьмо по определению». Да, цитата кричащая. Да вот только не знал я тогда, что эту фразу в повести произносит контрразведчик Павор... А это уже совсем другой окрас. Еще один момент заключается в том, что наиболее симпатичные персонажи на стороне детей и мокрецов, а наименее симпатичные — на стороне взрослых и господина президента. И вопреки всему этому Виктор Банев думает «но не забыть бы мне вернуться». Следующая проблема в том, что претензии самого Банева к детям довольно сомнительны. Во-первых, Банев больше всего говорит гадостей про мокрецов и детей в тот момент, когда он вдрызг пьян, а это лично у меня доверия априори не вызывает. Во-вторых, он произносит топ-фразу книги №2 «Ирония и жалость», когда сам мнётся и не может ответить перед детьми на четко поставленные вопросы морального и философского характера. Хотя... я обязан оговориться вот о чем... Встречался я с очень молодой девушкой, было ей 18, и она любила задавать мне вопросы о том, что я думаю, почему я так считаю и всякие такие прочие. Я отлично помню, как миллион раз пытался достучаться и объяснить, что всё в мире гораздо сложнее, чем полярные категоричные позиции, что, мол, в принципе, как правило, да, но в данной ситуации нет. Это было чрезвычайно трудно объяснить. И зачастую я сталкивался с непониманием... И вот здесь я отлично понял ощущение Банева, когда его пригласили в лепрозорий. С одной стороны, детям нужны четкие ориентиры, строгие однозначные ответы, что невозможно при наличии хоть сколько-либо богатого жизненного опыта. А с другой стороны, я честно осознаю, что и я, и Банев, возможно, давали заднюю, вовсе не исключено. Слишком уж много оговорок присутствует в нашей жизни, и все они только усложняют и замыливают глаза.

Таковы мои обрывочные мысли по поводу этой прекрасной повести.

Тот момент, когда совестно, но ничего с собой поделать не можешь. Так хотелось, чтобы этот роман мне безоговорочно понравился, а в результате — оговорки скорее по поводу положительных сторон книги.

Плюсы довольно объективны. Во-первых, это первая из списка классических антиутопий, которые всегда называют. Причем первая с большим отрывом, разница составляет десятки лет. Во-вторых, «Мы» — оригинал, с которого, как говорят, списан «1984», указывая на тождественность многих сюжетных точек. В-третьих, в тексте шикарная идея мира рациональности, мира математики, где (особый смак) даже образы и эпитеты, используемые главным героем крайне математические, и режущие наш глаз своей необычностью. В-четвертых, грамотно показана трансформация главного героя, его стремление к иррациональности, крушение технической парадигмы сознания. Как уже кто-то отмечал в отзывах, Замятин пишет переживания героя через многоточия и обрывки фраз, тем самым демонстрируя неспособность Д-503 передать свои мысли. В итоге достоинства очень существенные.

Вот, получается, прочитана четвертая, последняя из списка классических антиутопий (Замятин, Хаксли, Оруэлл, Брэдбери). И у меня назрел внезапный вывод. Антиутопия — это диагноз. Или приговор, не знаю. Во-первых, это сразу же показатель того, что эти книги понравятся контингенту поздних подростков, либо новичку в чтении худ литературы (сужу по своему и чужому опыту). И второй симптом — это плохо написанные вещи. Ну не везёт антиутопиям! При целом вагоне идей каждую книгу читаешь с трудом, написано всегда сумбурно, неестественно, порой и скучно. Поразительно. Это как смотреть на гениальное техническое изобретение, осознавать его полезность, идейную ценность.. но видеть непонятные, скучные и такие холодные микросхемы и чипы.

Итог — вещь достойная и однозначно требующая ознакомления. Массив заложенных идей и их оформление внушительны и оригинальны. Но это чтение трудное, тягостное, как это ни странно.

П.С. Кстати, мир Замятина мне показался на удивление вполне себе утопией, а не антиутопией. Наблюдая, как мучаются люди в своих душевных порывах, как они любят, а на самом деле всего лишь подчиняются реакциям гормонов и обманкам мозга, у меня возникали мысли, что этот мир можно принять за утопию. Общая цель (построение Интеграла) вместо мелких переживаний и волнений, которые в рамках вечности не стоят ничего.

Первая прочитанная мной книга Довлатова. Прочту еще пару книг, чтобы окончательно убедиться, но, кажется, остальные будут такими же, как эта. Благо, они короткие. Хотя, сдаётся мне, на крупные вещи автор не способен. Простите, если своим отзывом вызову в ком-то гнев, но средняя оценка вызывает массу вопросов.

Попробуем оправдать. Видимо, в книге прекрасно показан слепок эпохи позднего Союза. Видимо, повествование своими социальными обычаями навевает на изрядную долю читателей пряную ностальгию. Видимо, эти истории крайне забавны как в своих развязках, так и в мимолетных репликах. Видимо, читателю очень интересно послушать конкретно про жизнь Сергея Довлатова.

Я озвучил все возможные достоинства этой книги? Сдаётся мне, что все. Иные объективно не проглядываются. А если говорить субъективно и перечитать достоинства, или перечитать саму книгу, то у меня тоже проявилось чувство ностальгии: я вспомнил кучу бесполезных вечеров в компаниях, где бухают и травят байки о прошлом, смешные, внезапные, анекдотичные. Возможно, кому-то это нравится, может, приятно посидеть и послушать, периодически вставляя «эх, забавно» или «эх, было время». Но нет. Я считаю, что это не литература. Или же литературой является всё, что произносится в компании на троих за бутылкой водки. Нет уж, я слишком трепетно отношусь к качеству как таковому в литературе. Бедный Маркес плачет и переворачивается в гробу, видя у сборника баек «Чемодан» оценку больше, чем у его произведений.

Есть небольшая оговорка. Байки могут быть хорошими или даже отличными. Пример — «Легенды Невского проспекта» Михаила Веллера. И здесь кроется отличие качества от не-качества: у Веллера байки не персонифицированы, они общие, а значит действительно слепки эпохи + автор всё-таки замечательно владеет слогом. У Довлатова же байки личные, это минус для меня однозначно, и язык, собственно, плох. Личные истории, будем честны, редко кому-то действительно интересны. А уж тем более зачем мне рассказы из жизни незнакомого мне человека? За его личность? Какую? Забавно именно то, что к диссидентам я отношусь абсолютно спокойно, если не с уважением. Стругацкие тоже с середины творчества потеряли веру в идеалы Союза. Но их произведения не пестрят дешёвой иронией, от которой просто становится противно, а термин «инакомыслящий» не обретает окрас отброса, должника, лентяя, хитреца. Это, простите, мерзко.

Это лучшая вещь, которую я когда-либо читал, и, вероятно, когда-нибудь прочту. Первый раз я прочел эту повесть три года назад. Отлично помню, как меня словно било током, несколько раз нервно подергивало, периодически я тяжело вздыхал. Сейчас эти ощущения повторились, плюс я пару раз прослезился. В электронке (в бумаге на найти) повесть занимает 150 страниц, в бумаге это было бы страниц 30-50. Как можно вложить столько динамита в такую короткую вещь — до сих пор для меня загадка.

Никнейм для сайта я выбрал примерно в момент прочтения повестей Мартина. Утекло много воды, куча авторов вошли в список любимых: Стивен Кинг, Виктор Пелевин, Роберт Шекли, Филип Дик. И недавно я стал задумываться: а не слишком ли много чести Мартину? не было ли это обусловлено инфантильностью в связи с моим малым читательским опытом? Сейчас я по прежнему готов ответить «Нет!» Мартин — это именно то, самое важное и самое болючее в литературе для меня. Это кипение страстей на фоне бесконечного одиночества каждого персонажа, в мире, полном самых низменных поступков, отсутствия финальной грани человеческой жестокости и животности. Но одиночество — всегда исходная точка. Мартин мне дорог тем, что с «Игры престолов» я вообще стал читать худ литературу. В «Танце с драконами» есть замечательная фраза: «Читающий человек проживает тысячу жизней, а не читающий — одну.» Это во-первых. Во-вторых, я гораздо больше всё равно ценю Мартина именно за его повести, короткие, убивающие наповал. Их всего три: «Портреты его детей», «Песнь о Лии» и «Тупиковый вариант». «Портреты его детей» — первая и главная из них.

Магический реализм — именно тот жанр, в котором должна быть эта повесть. Главный герой живёт своими книгами, живёт ради впечатлений для своих книг, пишет для того, чтобы ощущать жизнь. Интересно, что, мне кажется, ему и деньги-то от продаж не так уж и нужны, хоть он и болеет тем, что многие романы пролетели мимо списка бестселлеров. Здесь что-то другое... В конце, в разговоре с дочерью, писатель говорит действительно разумные вещи, если постараться абстрагироваться. Он говорит, что всё является частью жизни, даже самые мерзкие подробности — это часть жизни. Он говорит, что читатель должен задумываться и над этими вопросами, тем более что они нашли свой отклик в близкой реальности. Но главный герой перешёл грань. Вообще, повесть о грани между жизнью и творчеством. Оно его просто съело. Все его поступки, решения, пути были всегда с задней мыслью о написании книг, даже когда он приобретал любого рода жизненный опыт. В сущности, мир книг для гг — это ныне популярный мир виртуальной реальности, в котором писатель нашел и настоящую любовь, и героическую свою юность, и... собственную дочь. Но об этом позже.

Мне безумно нравится, как рефлексия и черты характера главного героя находили воплощение в его детях, его персонажах. Но он бы этого и не заметил, если бы не встретился с ними лицом к лицу. Они рассказали ему больше, чем он до этого знал о себе. Авторы редко задумываются, что по их творениям прекрасно видно их самих. В принципе можно добавить к творчеству и такую функцию — познавательную, познавать себя.

Финал просто гениален в своём безумстве. Есть такая связь — у сильных вещей должны быть ещё сильнее их финалы. Это именно тот случай... В стиле фильмов «Начало» и «Остров проклятых», когда последний кадр создаёт развилку, где надо принять одну из двух версий, повесть «Портреты его детей» мощно следует этой традиции (конечно же, фильмы были позже произведения). Три года назад я считал, что у Ричарда была дочь, просто она исчезла для него, а он типа для нее, и у него остались только его «настоящие» дети — персонажи. На этот раз я пересмотрел эту версию. Теперь я уверен, что дочери у него никогда не было, последний абзац о том, что Ричард заказывает эти картины у художника, полностью демонстрирует безумие этого человека. Он выдумал себе дочь. Он выдумал себе жизнь. И зарылся в глубокую яму бесконечных самокопаний. Боже, бедный Мартин... Надеюсь, этот сюжет как можно меньше связан с его собственной жизнью, пусть ему просто приходили подобные «писательские» мысли так, короткими вспышками, иначе это ад... Блин, как же я обожаю эту повесть во всем ее ужасе. Книги Стивена Кинга приводили многих читателей к мысли «страшны не чудовища, страшны люди, чудовища это сами люди». Джордж Мартин смотрит ещё дальше: «самое страшное чудовище живёт внутри твоей головы».

Конечно, тема дозволенности в творчестве, грань, несомненно чуть ли не главная в повести, но — это с моральной и эмоциональной точки зрения. Для меня же эта повесть — медицинское откровение. Открывшее новую болезнь — болезнь писателя.

После двух первых по баллам отзывов на этот роман, в которых говорится: 1) «умом понять романы Дика совершенно невозможно, и даже пытаться бессмысленно, это как с поэзией...»; и 2) «апофеоз наркотического бреда от культового американского писателя» — я считаю своим долгом расписать максимально подробно суть романа, который мне понравился даже больше, чем «Мечтают ли андроиды об электроовцах?» и «Убик». Не знаю, сможет ли Филип Дик в будущем для меня еще раз перепрыгнуть эту планку, но сейчас это неважно. Важно разобраться и оставить содержательный отзыв, в котором будет говориться о мире произведения, о его сути и природе, без в сотый раз пересказанных фант.допущений и аннотаций. Разговор, полагаю, предстоит долгий. И классически буду кратко обозначать заглавия абзацев-тезисов.

Атмосфера безысходности. Колония на Марсе.

Начнем с простого. Большинство объема романа занимает повествование о колонии на Марсе, где живут колонисты-призывники со своими женами. Они живут совсем крохотными коллективами по несколько семей, на старой разваливающейся технике пытаются обустроить собственные огороды (в итоге каждый вскоре забрасывает это дело). Очень важны остальные нюансы их пребывания в бараке... Это, во-первых, сложность взаимоотношений между соседями. Во многих колониях на Марсе процветает так называемая свободная любовь, но в скрытой форме. То есть все друг с другом спят, хотя никому об этом не рассказывают, и продолжают находиться в браке с кем-то одним. И, во-вторых, чтобы убить время, колонисты традиционно употребляют наркотик «кэн-ди», который перемещает их в мир куклы, Подружки Пэт, в мир, где Подружка Пэт рассекает на шикарной машине по дороге, загорает на пляже и спит со своим парнем Уолтом (по типу кукол Барби и Кена), и всё это происходит на Земле! Там, куда колонистам никогда не вернуться. И каждый раз после приема наркотика, обещающего мнимое возвращение на Землю, приходит жуткая апатия, когда действие «кэн-ди» закончилось, когда вновь открыты глаза... Эти два аспекта, камерность и забвение, отдаленно мне напоминают службу военного, который повидал центральную часть России, но его распределяют за полярный круг, на пограничную заставу, или куда-то так же очень далеко и отрезанно от мира. И если насчет первого (свободная любовь) дело еще по предположению спорное (хотя мало ли, людей вокруг не так много, чтобы выбирать), то с забвением в алкоголе — как раз в точку. Никого не хочу обидеть, если кто-то из таких далеких мест, но для меня это во многом чуть ли не смерть. И люди спасаются воображаемым миром, спасаются, как могут, водкой, дабы убить это проклятое свободное, но такое пустое время... Жуть. И в этой чрезвычайно депрессивной атмосфере проходит больше половины романа, плюс это очень реалистично. В общем, обжигающее такое читательское удовольствие от представления колонии на Марсе.

Об чем роман?

«Три стигмата Палмера Элдрича» — роман глубоко философский, с кучей моментов на поверхности и в глубине сюжета. Во-первых, он об абсолютом желании. Абсолютном желании перемещаться в любой мир, который тебе хочется, — и это уже включает в себя бездонный кошелек и массу всякого рода удовольствий. Абсолютном желании бессмертия и безграничного существования, когда под воздействием наркотика «чуинг-зет» можно находиться в любых мирах миллионы лет, когда можно стать волной, камнем, планетой с жителями. И, наконец, об абсолютном желании власти над другими, когда разум другого существа находится в твоей бесконечной ловушке, и ты питаешься им, ты его Бог, и можешь делать с ним всё, что пожелаешь. Во-вторых, роман в той же степени и о свободе. Свободе выбора как пространства (призыв в колонии), так и своей судьбы (когда Барни хотел вернуть Эмили, но в любом времени не мог этого сделать, никак). И в итоге роман о свободе перед тем же самым Богом, о котором говорилось раньше.

«Кэн-ди» vs. «чуинг-зет», или В каком мире ты хочешь быть?

Если в двух словах говорить на эту труднейшую тему, то противостояние «кэн-ди» и «чуинг-зет» — это противостояние «общепринятого деизма» и «чужого солипсизма». Теперь рассмотрим... Мир наркотика «кэн-ди» — это мир Подружки Пэт, у нее есть машина, дом и прочие атрибуты, которые можно купить в фирме «Наборы П. П.». То есть сперва колонисты покупают игрушечные принадлежности, потом могут воплощаться в Подружку Пэт и Уолта, уже имея эти вещи, и только их. То есть это мир мечты, НО мечты весьма опредмеченной, конкретной. Колонисты-мужчины перемещаются в Уолта, колонисты-женщины — в Пэт, и все прекрасно знают, что делать, и что их там ждет. Да, это мир фантазии, но фантазии общей и, скажем так, оговоренной. А что же представляет из себя мир наркотика «чуинг-зет»? Это мир без каких-либо ограничений, здесь нет даже ограничения по времени пребывания. Здесь можно быть, как уже ранее говорил, камнем, планетой с людьми, собой в прошлом или будущем и создавать вокруг себя целый мир... Но в чем же загвоздка? Во-первых, она в том, что в таком мире ты один. Это солипсизм, каков он есть. То есть всё вокруг тебя ненастоящее, и ты нянчишь своё сознание этими абстракциями. Ты — Бог, но Бог одинокий. Какой из этих двух миров лучше? Хороший вопрос. Правда, усложняется всё тем, что из мира наркотика «чуинг-зет» бывает проблематично выбраться в реальность. А если точнее, то проблематично понять, наступила ли реальность, в конце концов теперь. Здесь уместен классный отрывок, когда Лео Булеро после принятия наркотика метался по реальностям:

Откровение 13-той главы. Чужой солипсизм.

Бурная катавасия начинается еще с середины 10й главы, но последняя 13я глава — это настоящее вскрытие, финал, финиш — как хотите. В общем, всё просто: Весь мир — это мир галлюцинации Палмера Элдрича. И мир этот ужасно-чудесен. Он превосходно демонстрирует, каково быть объектами в мире чужого солипсизма. Кто слышал про солипсизм, читал Пелевина и всё такое, тот хорошо представляет, о чем речь. Это когда твоё сознание — единственно реально, а всё вокруг — плод его воображения. Звучит это весьма лестно и эгоистично-приятно. Но Филип Дик ставит замечательный вопрос, повторю его: Каково быть объектами в мире чужого солипсизма? Вот тут-то в конце книги и ответ. Неплохо так себе, пока ты этого не осознаешь. А когда начинаешь осознавать, появляются стигматы — эти 3 признака Палмера Элдрича: стальная рука, металлическая челюсть и электронные глаза. Увидеть лик Палмера Элдрича в окружающих тебя людях суждено далеко не каждому. Лишь тому, кто сталкивался с подобной идеей, о существовании такой картины мира. И наркотик «чуинг-зет» — это яблоко с древа познания, о чем говорит Энн в последней главе. То есть представить своё нахождение действительно в мире Палмера Элдрича можно только испробовав этот плод. Переходим к следующему. Шакал-телепат не стал есть Барни Майерсона, потому что Барни не умер бы. Как? Да потому что Барни понимает, что мир этот иллюзорен, и умереть здесь нельзя. Умереть не могут именно те, кто знает о свойствах этого мира, знает картину мира. Остальные могут. В общем порядке, как говорится. Поэтому там звучит фраза о том, что Барни святой. Итого: стигматы в виде внешних признаков Палмера Элдрича, яблоко с древа познания в виде наркотика «чуинг-зет» и святость того, кто познал суть этого мира и умереть не может. В итоге имеем достаточно схожую с христианской картину мира Злого Бога — Палмера Элдрича. Мира, где по-настоящему страшно жить. И мира, наконец, где остаются смельчаки вроде Лео Булеро (конец книги), которые готовы, как истинные сегодняшние ученые-рационалисты бороться с тем, с чем бороться в принципе невозможно, скользкое это дело. Ах да, забыл сказать о второй трактовке реальностей, ради смеха: можно представить, что это нормальный мир будущего, а Лео Булеро еще не отошел от действия наркотика «чуинг-зет», и всё это происходит в его галлюцинациях, а мир реален и действителен, и всё такое. Но, что уж, не будем мы принимать такую скучную картину мира всерьез;-)

Оставшиеся нюансы.

Конечно, мир классный. Все эти чемоданчики-психиатры доктора Смайла, шакалы-телепаты, ужасное потепление на Земле, жители за пределами Солнечной системы — проксы, э-терапия, ускоряющая эволюцию, повышающая умственные способности — всё это очень вкусно. Также здорово было следить за метаниями Барни Майерсона вокруг то Эмили, то Рони, то Энн. Его страдания по поводу Эмили — это отдельная часть сюжета, просто драма. И ко всему прочему хотелось добавить, как реалистично описывает Филип Дик диалоги и развитие сюжета. Не знаю, если бы не было такой легкости и чувствования автором деталей, во многом страдали бы заложенные здесь мысли и тезисы. Наверное, один из сложнейших романов, которые я читал. Старался, вникал, читал очень вдумчиво, записывая мысли. И это определенно лучший пока для меня роман Филипа Дика. Браво.

P.S. Напоследок процитирую катрен из своего стишка на схожую тему, больно уж он сюда подходит:

«И опять кто-то сверху решит, что пора куклам спать,

Закрывать... их слепые надежды о чуждых мирах.

Куклы лягут, как вещи, отметив ментальный распад.

Их разбудят, когда захотят с ними снова играть.»

После исчерпывающих содержательных отзывов лаборантов saddlefast и Night Owl мало что остаётся сказать нового по существу произведения. Дабы не повторяться, я лишь выражу в максимальной степени восхищение данным романом, это одно из лучшего, что я читал за год точно. Вещь, сильно обгоняющая «Сто лет одиночества». Вещь, где ну просто всё на своих местах и в своём уникальном стиле. И разноголосость повествования, выводящая историю на уровень мифа, легенды, и хронологическая расплывчатость истории, подчеркивающая и создающая ощущение вечности правления диктатора. А какие метафоры, а какой язык, обороты. Какой цвет у всего сюжета... Просто шедевр. Напоследок скажу, что книга всё же относительно объемная, тягучая, заволакивающая в себя, словно болото, нужно быть готовым. В интернете лежит для скачивания аудиокнига в исполнении Игоря Князева — настоятельно рекомендую. Закономерно с общими вкусами, и для меня лучшими чтецами книг теперь являются Сергей Чонишвили и Игорь Князев.

«Собачье сердце» — значимая веха советской литературы, а также детальный социальный слепок первых лет послереволюционной России. Рад, что перечитал эту повесть в более сознательном возрасте. На этом месте хотелось бы выразить негодование по поводу того, какие же трудные для понимания произведения предлагаются в курсе уроков литературы. Собачье сердце-то ещё ладно, пойдет, хотя и оно главной своей идеей имеет метафору (или аллюзию) на революцию, эксперимент над народом. И так во многих наших книжках по программе, сплошная социалка, на которую школьникам откровенно плевать, им главное интересный сюжет и мощные герои по типу Воланда. Но вернусь к Собачьему сердцу.

Главная идея повести в том, что эксперимент, революция, операционное вмешательство не способно в итоге дать здоровый организм, отстранившийся от своего дооперационного состояния. И не зря на фоне ежедневных дел Филиппа Филипповича к нему в квартиру заваливаются какие-то партийные контролёры, извините, их должностей не помню. Ну это же рэкетиры чистой воды! Просто выглядят они на этот раз более канцелярски, но это всё те же бандиты, вчерашние неимущие, решившие захапать заработанное чужим трудом. И раскулачивание мне вспомнилось, и всё остальное. Кошмар, товагищи. И вот через такую аллюзию, на примере единичного Шарикова, Булгаков демонстрирует, что революционным путем (как противоположность эволюционному) такие глобальные перемены невозможны. Ключевой лейтмотив — «разруха не в клозетах, а в головах». Весьма удивило меня в этот раз при прочтении, как Филипп Филиппович, выражаясь сегодняшним модным сленгом, бомбил. Во всей повести он самый негодующий, взрывающийся персонаж. Вроде бы это должно быть свойством слабости, но нет — это свойство натуры человека, которому не всё равно, который видит и понимает, что многое совсем не так, как должно быть. Мне очень понравился момент противопоставления сложных решений и взглядов Филиппа Филипповича и простых лозунгов Шарикова. Например, «взять всё, да и поделить» — ну шикарный показатель убогости простых и резких, чуть ли не фашистских решений. За этот гимн сложности отдельное спасибо Михаилу Афанасьевичу.

Помимо идей повесть прекрасна в своём воплощении, форме. И описания жизни собаки, очень достоверные, и минимальные, но цепкие маркеры эпохи через случайных персонажей и декорации. И вообще, стиль письма здесь очень хорош, одно удовольствие.

П.С. Рекомендую для дополнительного погружения в повесть найти аудиозапись лекции Дмитрия Быкова конкретно по «Собачьему сердцу». Очень толково и интересно.

Прочитав аннотацию, ожидал совершенно другого. Но имеем, что имеем. Вместо подробно раскрытой темы «одомашнивания» человеков попался мутный рассказ о нечто таинственном и неоднозначном, «намёковом» таком, но это не придаёт рассказу тонкости, либо чего-то противоположного лобовому раскрытию. Просто это недосказанная вещь, которую можно вертеть, как заблагорассудится. Вон, в отзывах вспомнили и про нашу обеспеченную технологиями действительность. Я не осуждаю и догадываюсь, что моё критическое мнение об этом рассказе в меньшинстве, но как-то так. Стройности не вижу, здесь можно и религиозный подтекст даже включить при желании, хотя аннотация говорила о марсианах.

Четвертый час ночи. И прежде чем постараюсь детально разобрать интересующие меня моменты романа, необходимо сказать о двух глобальных вещах.

Во-первых, я начинаю прослеживать некую тенденцию тех фантастических романов, которые весьма-весьма фантастические по своей жанровой принадлежности, но которые смогли вырваться в ранг мировых шедевров «вне любого жанра». Я говорю о таких вещах, как «Солярис» Лема, «Лангольеры» Кинга и, собственно, «Убик» Дика. Сейчас поймёте, почему они и почему их так немного. Но сразу же, согласитесь, эти вещи способен «заценить» любой читатель, пусть и критически относящийся к фантастике. А дело здесь, на мой взгляд, в простом жанровом элементе — детектив. Как персонажи «Лангольеров» искали разгадку, что происходит и что это за мир, как Крис Кельвин искал разгадку Соляриса и событий, происходящих на корабле, так и основной всё-таки персонаж Джо Чип пытался найти ответ, где он и что нужно делать. Без этого подпитывающего детективного элемента, задающего драйв и напряжение, названные мной книги не стали бы такими яркими вспышками. Да, они не в самых-самых топах популярной литературы, но для тех, кто их прочел, ощущение почти всегда пушечное.

Во-вторых, «Убик» вновь похож на «Солярис» Лема, но еще другой стороной: в нём слишком много всего, всякого рода мыслей и смыслов. Из-за этого в принципе можно потеряться. Когда я читал «Солярис», то практически после каждой главы рождались мысли на пару абзацев, потом начиналась следующая глава, идущая дальше, это было издевательство, честно говоря:) В «Убике» не столько психологии и вопросов понимания мира (хотя...), сколько заложено в нем литературных открытий/прозрений автора, нашедших отклик в будущем. И если же всё-таки попытаться вычленить стержневую идею каждой из этих напичканных до отказа идеями книг, то я бы сказал, что «Солярис» — о понимании себя, а «Убик» — о смерти. Конечно, выглядит такая характеристика крайне блекло, но для себя уж надо было определиться с кратким обозначением, это было непросто.

Теперь более детально.

Вклад.

«Убик» похож на: «Город» Саймака, «Лангольеров» и «11/22/63» Кинга, на «Вести из Непала» Пелевина, на фильмы «Начало», «Матрица» и «Господин Никто». Понятное дело, на каждое из названного лишь отчасти, и, естественно, «Убик» был написан раньше всего указанного (кроме Саймака). Этот роман — настоящий кладезь идей и миров. Это я еще не упомянул про сериал «Черное зеркало» и серию мультфильма «Рик и Морти», когда они бегали по симуляции, а Рик пытался не выдать инопланетным хитрюгам рецепт концентрированной темной материи. И вот теперь мне понятно, какой величины был и остается этот Автор, сколько он всего выдумал, как научил читателя по-новому мыслить, что подарил мировой культуре. Также в этом абзаце не могу не упомянуть, что при чтении Дика вообще не раз думалось, что Виктор наш Пелевин его читал, и много. Погуглил — оказалось, правда, Виктор Олегович очень ценил Дика. Всё сошлось.

Стержневая идея.

Как уже упоминалось выше, для меня центральной идеей «Убика» является тема смерти. Во-первых, общество будущего отодвигает смерть, создавая мораториумы, помещая людей в саркофаги, даруя им полужизнь — некое состояние забытья, долгого сна, пробуждать из которого умершего могут родственники, общаясь с ними через наушники. В остальное же время умершие видят сны, погружаются в коллективный иллюзорный мир, склеенный соседями по мораториуму посредством совместного энергетического поля. Но время полужизни не вечное, оно тоже ограничено. То есть что получается? На примере Эллы заметно, что дела корпорации мужа уже не так ее интересуют, и это логично, закономерно: она не вплетена в ежедневную рутину фирмы, она не чувствует ответственности за успех предприятия, за благополучие сотрудников. Иии... вот здесь надо быть очень честными с собой... ей по большому счету уже абсолютно наплевать, что происходит на поверхности, в живом мире, у нее здесь свой неосязаемый (конечно же, осязаемый! мы-то из романа это хорошо помним) мир, а в тот первоначальный она никогда не вернется. И ужас в том, что это уже совершенно другой человек, чужой — вот что страшно. В состоянии мораториума можно откровенно послать тех родственников, которые с тобой связываются, но тогда они быстренько выпустят твоё «время», во-первых, а во-вторых, надо же кому-то из общины спящих интересоваться делами на поверхности, и лучше новости узнавать из первых рук, чтобы не спутать их с какой-нибудь галлюцинацией или грёзой из соседнего саркофага. Что имеем в итоге? Попытку убежать от смерти, как всегда. Оттянуть момент полного ничто, поставив перед ним, как перед тараном, еще одну хрупкую досочку, дабы подольше оставаться за воротами. Но проблема-то в том, что в состоянии полужизни, возможно, и хорошо, да, но возможно, и гораздо хуже, когда бежишь, сам не зная зачем и куда, не уверенный в реальности того, что с тобой происходит, пытаешься выжить, цепляешься... а потом вдруг узнаешь, что ты, к примеру, просто персонаж компьютерной игры. И ты начинаешь ощущать эту давящую рамку вокруг тебя, не сбежать и не умереть. Вспомнилась нулевая серия третьего сезона «Черного зеркала», про Рождество, где сознание человека оставили в иллюзии, в квази-комнате, и ускорили воспроизведение так, что его сознание пробыло там сотни или тысячи лет. И тут ответ очень простой, что же лучше, умереть или довериться чему-то настолько шаткому и зависимому от разных факторов, как мир полужизни.

Кто такой убик?

Убик — это аэрозольный баллончик, рекламируемый главному герою где ни попадя. Забавно, что в мировоззрении/представлении Ранситера столь важная субстанция выглядит и подаётся в столь коммерческой форме. А если серьезно, Убик — это субстанция жизни. Вода, логос, монады — что угодно, не суть важно. Убик — это то, что не даёт загнуться миру полужизни в смерть, тому, кто уже на пороге смерти, если на него не побрызгать убиком. И снова минутка честности: умирает всё, и всегда, рано или поздно. И этого не избежать. Но блин, Филип Дик поступил нечестно, даровав своим персонажам такой вот волшебный убик, он не прав, но ничего сделать с этим я не могу, такой уж он, видимо, гуманист. Остается разобраться только с тем, зачем это ему. А всё для того же, что и в «Андроидах...» мерсеризм, — для того, чтобы не лишать человека надежды. И на данный момент я считаю, что аэрозольный баллончик «Убик» — это надежда. Без нее все члены команды передохли бы, как мухи, и ничего, и хрен бы с ними. Но, видимо, человек — это то существо, которое заслужило право надеяться, пусть и быть обманутым этой надеждой, но всё равно надеяться.

Твисты миров.

По количеству и качеству твистов этот роман точно обыгрывает «Мечтают ли андроиды об электроовцах?» и «Помутнение». Своего рода, ныне действующий лидер. Небольшая проблема в том, что мир-то достаточно скользкий, и чтобы в нём прежде устаканиться, требуется немало времени, и уж тем более неслучайный читатель знает, что в очередной книге Филипа Дика реальность его кинет через бедро. Это были краткие восторги твистами. Теперь очень важная для меня часть отзыва — понимание концовки и разгадка уровней реальности. После нашумевших откликов во Вконтаке в группе по Филипу Дику о великой мощи 17-той главы, я был немного подготовлен... Потом, перевернув последнюю страницу и увидев, насколько короткая эта 17-тая глава, я мобилизовал все мозговые центры на готовность к бою. И... Я завис. Я несколько минут не мог уложить в голове, как Джо гуляет в мире Ранситера, когда Ранситер живет в мире самого Джо? Либо ранситерский Джо ненастоящий, тогда смысл в его метаниях теряется чуть больше, чем полностью, либо же передо мной две матрешки, где каждая должна быть и меньше, и больше другой — а это невозможно. Но мне был приятен этот ступор. Но в итоге в голове всё разрулилось и вот, как это выглядит на самом деле:

Прочие идеи.

Нуу... мелких деталей вроде рассыпающихся предметов или монет с профилем главы корпорации так много, и они такие запоминающиеся, что роман пёстр, словно комната подростка. Здесь и пугающий мальчик Джори, повелитель мира полужизни, злой, эгоистичный, готовый сожрать ни в чем не повинных людей. И мир телепатов и антителепатов, прогностов и антипрогностов — как некое подобие современного проявления промышленного шпионажа, когда влезть в секреты фирмы становится всё сложнее (фильм «Начало» подойдёт только в этой части романа). И девушка Пат, способная менять варианты прошлого — мне она, кстати, показалась наименее интересной и нужной, будто лишнее запутывание сюжета, ибо понять ее способности мне было, ну, очень трудно, как и многим сотрудникам фирмы, к слову:) И всё же главной идейной вишенкой остаются саркофаги и полужизнь. А главной сюжетной — твисты вокруг реальности, основанные на той же полужизни. Плодотворную тему нашел Филип Дик, ничего не скажешь.

Помутнение — роман Филипа Дика об американской эпохе 60-х, растянувшейся на полвека. Половина населения — наркоманы и дилеры. Другая половина — тайные агенты спецслужб, борющихся с распространением наркотиков. Так случилось, что главный герой наркоман Боб Арктор — это тайный агент Фред, которому поручено задание следить за шайкой из пяти человек, особенно за Бобом Арктором.

Основную часть сюжета повествование ведется о двойной жизни Боба-Фреда, которые сменяют друг друга. На работе Фред, как и другие агенты, использует костюм-болтунью (отличная находка автора) — камуфляж, делающий его владельца неразличимым, мутным, мигающим пятном белого шума. И здесь сразу стоит отметиться, что метафора костюма-болтуньи хороша. Особенно на работе, совершенно на разных работах, мы скрываемся за безликостью и отстраненностью, начиная с официантов, которым в правилах ресторана прописано улыбаться и проявлять заботу, и заканчивая спецслужбистами, которые порой вербуют абсолютно противных им людей, потому что так надо, а в иной ситуации плюнули бы им в лицо.

Значительный акцент на конфронтации двух миров — наркоманского и спецслужбистского. И при всём при том они довольно похожи. Если личность наркомана растворяет препарат «С», то личность агента стёрта изначально. Это война двух армий болванок. Одни системные, другие бессистемные, хаотичные. Что также очень интересно, главному герою фиг знает кого хочется/не хочется предавать, ну или хотя бы на чьей стороне быть. Ведь если коснуться реальности, то наркоманы сдают товарищей за милую душу, за дозу или обещание уменьшения срока, а работники спецслужб не доверяют друг другу изначально, особенно в те-то романтические годы второй половины 20 века, когда шпионские игры были в самом разгаре, то есть я про то, что каждый работник может видеть в другом вражеского агента, поэтому лучше не болтать лишнее. Оба этих мира нездоровы. И когда Боб Арктор — Боб Арктор, он ненавидит этих сволочей, следящих за всеми своим черным стеклянным глазом, хочет спасти своих друзей, уйти с этой ненавистной работы, и так далее. А когда Боб Арктор — Фред, то он смотрит на беседы этих торчков, слушает их бред и поражается их пустоте, мерзости, он так же ненавидит их. Либо он так превосходно для себя вживается в роль, либо он, правда, лишь часть стороны этого общества, безликая часть, которая транслирует мировоззрение этой конкретной противоборствующей половины.

Помутнение — это если не прямой, то точно какой-то родственник Острова проклятых. Та же карусель вокруг реальности и сумасшествия главного героя, та же многослойность и в итоге потерянность. Как известно, Дик писал этот роман, во многом основываясь на своих ощущениях. И этот роман можно назвать энциклопедией паранойи. Только вот паранойи чего конкретно — читателю решать самому, слишком уж много здесь такого, плюс на разных этапах сюжета разные твисты.

Чаще всего в отзывах к этой книге говорят о наркомании. Я соглашусь, что наркоманы показаны автором с нежностью что ли, с пониманием, что они тоже люди, но в то же время показана тотальная потрошащая каждого пропасть. Ладно бы блевотины, ломки... Дак нет, Филип Дик показал большее — перед нами всплывают эпизоды, когда вся компания поймала лютый приход, что кто-то был в их доме и заложил во все стены тонны наркотиков, чтобы через час приехать и всех их принять. Перед нами момент, когда Боб Арктор смотрит на часы и не может понять, сколько это времени. И, наконец, перед нами натуральный овощ, отвечающий теми же фразами задающего вопрос, идущий, куда его ведут, выпотрошенный, стёртый как личность, имеющий уже другое имя и ничего о себе не знающий. Для любителей своего рассудка, пожалуй, такой финал будет лучшей антирекламой наркотиков.

В целом роман очень хорош. Есть несколько интересных фантастических изобретений автора, есть затягивающий динамичный сюжет, есть несколько твистов в стиле Дика, которые заставят теряться в реальности, и есть опустошающий финал, как немой крик в уже ставшей пустой голове наркомана, не способного даже осознать теперь всех ошибок, ибо осознавать некому.

Наглядный образец сразу двух разделов литературы. Во-первых, это самый Филип Дик из вообще возможных. Ложные воспоминания, международные агенты, куча внезапных переворотов сюжета (твистов). Во-вторых, это типичный качественный научно-фантастический рассказ её Золотого века (для меня это третья четверть 20 века). Здесь заложена такая масса идей, которые нам в 21-ом веке ещё разжёвывать. Эпоха была богата на идеи и проста на язык письма.

Если кто-то решает, с какого рассказа начать знакомство с Филипом Диком, то это тот самый рассказ. Дик во всей красе, да еще и в малом объеме. Количество твистов зашкаливает, но не настолько, чтоб стать абсурдом, а именно в той мере, чтоб запустить «диковскую карусель», как я ее называю.

Есть соображение, что рассказ «Мы вам всё припомним» по содержанию вполне мог бы стать полноценным романом, ибо вот сравниваю я эту вещь с романами Дика — и действительно, диковский привычный роман. Или же наоборот, Дик растягивал многие идеи до объема романов? Конечно, может быть и да, но читать их было очень интересно, погружаешься в миры автора, где ты уже в его власти и ожидаешь новый поворот. В общем, лучше бы этот рассказ был романом, а не наоборот. Быстровато всё закончилось, а можно было выжать больше переживаний и изумлений у читателя. Торопливость присутствует. Но это всё, конечно, рассуждения от лукавого. Рассказ чудесен.

Первый прочитанный роман Дика. И я в полном восторге. Примерно зная из аннотаций, форума и статей об авторе, что из себя представляют его книги, готовлюсь продолжить знакомство и, возможно, поместить его в список любимых авторов. Первый тест он прошел на «отлично». Начнем по порядку, даже с некими названиями абзацев, чтоб я сам ничего не забыл и не пропустил.

Название.

Когда я прочел аннотацию/описание к роману, основное название «Мечтают ли андроиды об электроовцах?» казалось, во-первых, не самым удобным для обсуждения, а во-вторых, название отдавало каким-то бредом. В смысле «мечтают ли», думал я. Главный вопрос книги ведь в том, где проходит грань между человеком и роботом, живым и неживым, так о каких мечтах может идти речь? И решил тогда по незнанию, что больше книге подошло бы название «Снятся ли андроидам электроовцы?» — как нечто отражающее мыслительную деятельность в состоянии покоя, нечто бессознательное и людское. Ан нет, оказалось совсем не то: никому там ничего не снится, зато многие мечтают иметь собственных домашних животных, среди которых чаще всего бывают искусственные, электрические. Так что при всей странности названия из всех представленных оно наиболее подходит. И да, наименование «Бегущий по лезвию» — вообще мимо кассы. Возможно, в фильме делается какой-то акцент на лезвии, на бритве, мол, тонкая грань определения человечности и т.д., но мне это видится чем-то притянутым за уши.

Главный вопрос.

Последнее время меня больше всего интересует вопрос о «роботности» человека, что делает человека человеком, вопросы самосознания и прочее в различных вариациях. Поэтому увлекся чтением научпопа по нейробиологии. Зародил такой интерес роман Виктора Пелевина «S.N.U.F.F.», где давалось обстоятельное видение автором картины сознания, Пелевин ссылался на тест Тьюринга, парадокс китайской комнаты, течение бихевиоризма и прочее. Что-то более-менее похожее встретилось в повести Айзека Азимова «Двухсотлетний человек», где робот пошагово становился человеком, упор был в сторону этики, логики и легкой биологии. Филип Дик значительно расширил взгляд на данный вопрос, подойдя со своей стороны:

1) Способность человека к эмпатии/сочувствию/состраданию.

Этология и эволюционная биология говорят о том, что помимо индивидуального отбора имеется и коллективный отбор. Плюс теория игр подтверждает обусловленное (желание) инстинкт особей одного вида сотрудничать друг с другом, что впоследствии выросло в мораль, а затем и религию. Это всё характеризует человека как представителя животного вида, научившегося за огромный промежуток времени по-своему выживать. И вот это желание выживать теснейшим образом связано с эмпатией, сочувствием. Зеркалить происходящее с другими на себя — необходимая потребность выживания нашего вида. Вспомнить хотя бы такой корявый, но показательный пример, когда вы видели какой-нибудь ролик, где человек сильно ударяется либо лицом, либо пахом — сразу же возникало некое ощущение съёживания — вот это оно в примитивном виде. А вспомнить андроидов — им всё равно на кого-либо, на своих собратьев тем более. И, что также сказано в романе, они сдаются в решающий момент, не способные проявить волю к выживанию.

2) Отношение к живым существам других видов.

Наверное самый милый аспект книги. Никогда еще я не думал о сове, овце, пауке или жабе в столь обожествляющем ключе. Конечно, по Пелевину, все живые существа — биологические роботы, но, читая Дика, нельзя не умиляться живым существам, оставшимся в живых в его мрачном мире. А здесь всё довольно просто: человек испытывает боль, поэтому может представить, как может быть больно другому живому существу. И второй момент — да, андроиды тоже должны быть собраны так, чтобы передавать сигналы от частей тела в центральный процессор. Но только у людей слово «боль» относится и к физическим ощущениям, и к эмоциональному спектру. Значит боль для нас — нечто большее, чем сигнал, когда нужно срочно убрать руку от горячей плиты, это еще и грусть от того, что ты обжегся. Для андроида наоборот, боль — лишь сигнал. Это что касается боли. А что касается «живости» иных существ, человек растёт и бессознательно рассуждает так: всё, что попадалось мне из опыта движущееся — это живое существо, за исключением всяких механизмов типа машин. Конечно, окончательно аргументировать этот момент не удастся, согласно парадоксу китайской комнаты. Здесь Филип Дик в большей степени берёт милотой, нежели принципиальностью устройства человека.

3) Доля наивности. (Великий мерсеризм)

Стоит отойти в сторону и поговорить о мерсеризме в книге Дика. Это религиозное учение, религиозная практика, я не большой специалист, чтоб сказать, на какое учение больше похожа религия мерсеризма, взглядом дилетанта — естественно, кажется, что речь о христианстве, но не настаиваю. Я не религиозный человек, точнее сказать, упёртый атеист. Но это не помешало мне насладиться концепцией и человечностью описываемого учения. Представляется, религиозным людям оно тоже понравится. Противопоставление слияния и индивидуального одиночного эгоистичного существования андроидов — вот на чем я сыплюсь, как андроид. Человеку так трудно остаться одному, наедине с пустотой вселенной и непониманием остальных людей, что он БЕЖИТ (пусть это будет капсом), прячась в жилетку религии, сект, сокровенных смыслов жизни и тайн бытия, ради которых их существование обретает смысл. Пытался я несколько раз разговаривать на подобные темы, но глубоко внутрь люди не особо готовы/желают заглядывать, ибо там неутешительная бездна. Я с детства любил горькую правду больше, чем сладкую ложь, в некотором смысле до мазохизма. И здесь раскрывается прекрасный финальный аккорд книги, касающийся мерсеризма — Мерсер и его ролик — липа. Андроиды делают то, что сделал бы на их месте и я — они ликуют и говорят: «Ну, наконец-то, мы и так это знали, но сейчас глаза откроются всем»... А глаза-то ни черта не раскрываются. Ничего не напоминает? Мне напоминает: всем мало-мальски грамотным людям известно, что Земле уж явно больше нескольких тысяч лет, что человек — не отдельное творение Бога, а обыкновенное животное, вышедшее наряду с обезьянами из нашего общего предка, и так далее.. Но что же происходит? Появляется деизм, появляется конспирология о том, что это Бог всё так обустроил, дабы проверить нашу преданность и светлый разум. Тут я уже привык разводить руками. Бритва Оккама не спасает ни разу, всем пофиг.) И вот как раз об этом верность мерсеризму в романе Дика: пусть Мерсер — дешевый актер, пусть небо в его ролике фальшивое, пусть даруемые им редкие животные искусственные, как и всё вокруг, — человек есть человек. И в этой наивности самообмана, в сравнении с твердой силой фактов, причин и следствий, свойственных андроидам, человек отличается. И любое очередное грандиозное ТВ-разоблачение — пшик.

Сюжет-карусель. Рик Декарт.

Всем, с кем делился о книге, я говорил, что после первой трети автор заставляет переворачивать картину вверх ногами и снова вверх ногами — и так много раз, что напоминает натуральную карусель. Я давно мечтал о подобного рода удовольствии от книги, впечатления уникальны. И, судя по всему, Дик во многом такой в своих лучших работах, это мне прям то, что доктор прописал. В некоторых книгах, а чаще в фильмах, в конце бывают так называемые твисты, неожиданные повороты сюжета. Здесь они следуют постоянно, а особенный накал в середине книги. Моментов куча, просто перечислю, что помню: первая встреча с Рейчел, первая встреча с Любой Люфт, диалоги с Филом Решем о его сущности, беседа в участке о сущности самого Рика Декарта. Тонкие грани, очерченные в этих эпизодах вызывают некий интеллектуальный оргазм, заставляют мозг метаться, теряться, мобилизовываться, наслаждаться игрой. И в этом, несомненно, главная отсылка имени Рик Декарт к мысли французского философа «мыслю, следовательно существую». Да только прикол в том, что такая точка опоры вообще ничего не дает в мире Филипа Дика. Но это уже другой вопрос, рассмотренный ранее.

Оставшееся, достойное упоминания.

Я не то чтобы не люблю постапокалиптику, скорее мало что из нее читал, но здесь атмосфера и описанный мир прекрасны своей мрачностью. Эта разъедающая пыль, лежащая практически на людях и в их головах. Этот еле доживающий мир, собранный из отдельных островков, гаснущих под светом серого солнца. Чудесно, одним словом. Важное место, о чем я не знал из аннотации и отзывов, занимают в книге/мире животные, и это очень интересный момент. Отношение к животным, намеки автора о радости простого действия — наклониться к пыльной траве и внезапно увидеть там что-то ЖИВОЕ (пусть тоже будет капсом) — и всему этому трепету персонажей вокруг всего живого по-настоящему веришь, а значит — это хорошая книга, мотивирующая на любовь к животным. Нет, своему коту я не буду проводить никакие тесты, но, повторюсь, отношение к жабам, овцам, совам и паукам заметно изменилось под впечатлением. Кстати, еще один важный момент про животных... В самом-самом конце, когда жена Рика Айран заказывала для электрической жабы фунт электрических мух, а ей предлагали искусственную лужу — как бы это не было намёком на то, что вся эта искусственность/настоящесть — дело вкуса, возвращаясь к тому же Пелевину, для которого люди — суть обыкновенные биологические машины без свободы воли в чистом виде. И возможно, Дик всю книгу игрался с читателем, и никаких андроидов не было, а были только какие-то хладнокровные преступники, которых Декарт должен был уничтожить. Может, и так, но оснований для такой версии маловато. И последний момент, немного критический — пенфилдовский генератор настроений. Он очень крут, а Дик описал его только на первых страницах и на последних, чем меня расстроил, надо было развить эту идею, она стоила того.

P.S. Хотелось мне примерно к середине книги сказать, что сама книга — это тест Фойгта-Кампфа, проверяющий читателя на человечность. Но пришлось отказаться от этой идеи, слишком уж она резка. Дело скорее во мне. Увидел немало отзывов о том, что книга оборванная, встречаются ляпы в логике повествования и тд. Я этого не заметил, потому что ценю в книгах другие вещи — оригинальность, поднимаемые вопросы, атмосферу, идеи, фишки, настроение.. в общем, строгость логики повествования у меня не была в приоритетах. Мне-то видится, что критикующие данный аспект хотят видеть чуть ли не схематичность книги, что эталоном сюжета для таких людей будет текст в одно предложение «Петя пошел в школу» — максимально логичное. Но здесь, как и с религией, точность скорее на вашей стороне, ибо мне интересно другое. В общем, мысль могла бы стать символичной для отзыва, но я лучше откажусь от такой резко поляризирующей красоты.

Разбирать библейскую, теологическую сторону рассказа, как лаборант Тиань, я не буду, потому как просто не обладаю достаточной базой для подобного анализа. Но своё виденье, пожалуй, выскажу.

На мой взгляд, наиболее важными элементами рассказа являются любовь Рика к Сильвии и умножение ее лица на других людях. Главный герой любил Сильвию, хотел ее вернуть любой ценой, любым возможным способом. Представьте, что на месте персонажей обычная пара молодых людей, и девушка умирает. После ее смерти Рик никак не может смириться с этим, думает только о ней, и тому подобное... Что начнет происходить? Верно. Он во всех людях будет видеть её. Если выражаться не столь высокопарно, то парень в таком случае, при знакомстве с любой новой девушкой, будет ее сравнивать с некогда любимой. Как часто происходит, что люди ищут максимально приближенный по схожести «образец», пытаясь как-то себя переиграть, обмануть. И здесь опять же, на мой взгляд, фантастическим элементом показан случай, когда Рик видит во всех людях только Сильвию (ведь изначально они другие, настоящие люди, не переплавленные его сознанием), и он пытается убежать как можно дальше от этих копий, но от себя, как мы знаем, не убежишь. Вот и получается, что на фоне сгущающейся трагедии даже себя главный герой начинает видеть как придаток к тому невозвратимому идеалу, мечте. И поэтому в рассказе я увидел больше кинговскую метафору, нежели библейские аллюзии. Подобная пропасть испепеляет, обволакивает, не оставляя возможности жить по-настоящему. А последняя сцена поражает красотой этого ужаса. Очень красиво вышло.

Крохотная исповедь Великого мастера о том, каким он хотел бы видеть последний день перед концом света. Видение это меланхолично и поэтично, оно полно кратких и ёмких рассуждений, таких вопросов как: «Почему завтра?», «Почему это должно произойти?» и пр. Страх перед неизбежным настолько мал и перекрываем уютом любви к близким, что из ощущений лишь лёгкая настороженность ожидания, помимо тёплого родного объятья. О какой реалистичности можно говорить, ежели Рэй Брэдбери — поэт в прозе! И поэт, не изменяющий себе и своему настроению доброй уютной печали...

Кажется, обнаружен потенциальный кандидат на одного из моих любимых авторов. Конечно, это лишь второй прочитанный у автора рассказ, но все его составляющие (уже второго) настолько меня удовлетворяют, что после прочтения остается чувство эйфории.

Рассказ сразу напоминает много чего: фильм «Солдатики» 1998 года, рассказ Кинга «Поле боя», повесть Мартина «Короли-пустынники», а также массу произведений об ощущении себя в иллюзорном мире (момент с плащом). Правительственная компания проверяет детские игрушки, поступающие с другого небесного тела, производители на котором, согласно разведданным, планируют совершить таким способом диверсию. На испытании в компании находятся три вещицы: энергетически заряженная крепость с дюжиной солдат, которые постоянно нападают на нее, каждый раз меняя тактику, и которые затем по одному, с сокращающимся интервалом, поглощаются этой крепостью; сомнительного вида плащ, больше похожий на лохмотья, который отправляет владельца в мир грез, в который веришь безоговорочно, не желая вспоминать о мире реальном; и обыкновенная настольная игра «Синдром», всеми параметрами напоминающая классическую «Монополию».

Сюжет настолько завораживает, интригует, что оторваться от чтения невозможно. Кажется, я догадываюсь, каков главный прием Филипа Дика — паранойя. И эта паранойя передается читателю. Описания содержатся именно в той мере, чтоб читающий мог с достаточной степенью прорисовки представить картину сюжета, нет каких-то особых образов, всё простецки просто. Интрига на уровне хорошего детектива, постоянно ждешь подвох, и это ощущение не ослабевает. В общем, я интеллектуально опьянен.

И при построении таких, казалось бы, ценных созданных фантазией автора предметов произведения (я про сами игрушки), мораль удивительно проста... Второе название рассказа — «Диверсия». Я юрист, поэтому мне нет необходимости смотреть в Консультант или Гарант, чтобы дать определение диверсии: совершение взрыва, поджога или иных действий, совершаемое в целях подрыва экономической безопасности и обороноспособности государства. То есть имеются две равнозначные цели. Забава рассказа в том, что во время всего чтения подозреваешь, что диверсия будет направлена на подрыв одного, а она в итоге наоборот — направлена против другого.

Эта мораль чрезвычайно проста, но заслуживает уважения. Зачем бить в лоб, если гораздо эффективнее тактика тихого выжидания. И это кровожадное тихое выжидание, направленное подрывом на детские умы так завораживает своей... грозностью что ли, что хочется похлопать автору. Рассказ отличный. Дик суров.

Вероятность обыденности руугов, то есть что они почтальоны, мусорщики и мальчишки — 85%, инопланетности руугов — 15%. Конечно, большой перекос в пользу первой версии создают предметы, с которыми взаимодействуют рууги, и смех этих самых руугов в конце, когда они якобы потешаются над собакой.

Но вот курьёз... Рассказ написан, намеки расставлены. Но может ли кто-то с полной уверенностью сказать, что пёс Борис видел обычных людей-чужаков? Я поступлю грубо и отвечу за вас, пока вы не ошиблись — с полной уверенностью этого вы сказать не можете. И есть эти противные 15%, пусть даже 5%. И вот их как раз и любит автор. Пёс по-настоящему обеспокоен, и как в случае подобной шизофрении, его не убедить, не переубедить. Если всё хорошо, то всё хорошо, но враг же не дремлет...

Простенький и довольно стильный рассказ Дика.

Отличный рассказ. Здесь можно поразмышлять и об искусственности среды человеческой культуры, ее хрупкости, и о течении постмодернизма, и об искусстве самой жизни, так и не понятой нами. Я-то думал, что доктор попробует преобразовать (ради любопытства) парочку популярных песен, и они станут теми самыми огромными клыкастыми чудовищами с панцирями, которые, скажем, способны прожить максимум пару месяцев. Вот это было бы забавно. Но нет, Дик орудует только музыкой классического вида.

Есть и несколько смежных сфер, куда приводит этот рассказ. Например, воспитание ребенка в семье в тепличных условиях. И в этом случае, при выходе из дома, его либо изобьют, либо улица его резко поменяет, сколько бы родители чадо не оберегали. В общем, здесь от автора наблюдается критика трепетности, искусственности и изоляции. С одной стороны, это правда. А с другой — это так грустно... Ведь мир — уродливый выживающий хаос, где нет места слабому.

А возможно, это посыл читателю о том, что надо прекращать мыслить такими категориями. Что пора принять мир, не идти вразрез с его осью координат, чтобы потом из-за этого не страдать опять же.

На момент весны 2017 года, занимаясь вечными самокопаниями, я нашел для себя главный вопрос — является ли человек в сущности роботом? Я включаю сюда вопросы бихевиоризма, машины Тьюринга, парадокса китайской комнаты и пр. Начиналось всё с книги Виктора Пелевина «S.N.U.F.F.», продолжилось романом Филипа Дика «Мечтают ли андроиды об электроовцах?» Теперь, к моему удивлению, в эту копилку попадает и азимовский «Двухсотлетний человек». Разница в том, что в отличие от философских, экзистенциальных, переворачивающих вопросов «роботности человека» у Пелевина и Дика, вопрос Азимова звучит в большей степени со стороны логики и этики.

Айзек Азимов, как настоящий ученый, последовательно повышает градус человечности Эндрю Мартина. Начинается всё, как мне казалось, с самого принципиального момента, свойственного человеку — воображения и фантазии. Оказалось, в его позитронный мозг по ошибке (или в качестве эксперимента) было встроено мышление общими связями, дающее поле для размышлений. Затем Эндрю развивается в сторону человека по двум параллельным веткам: физиологически-технически и юридически. Полагаю, для Азимова закон равен логике, поэтому-то в его произведениях так много судебных решений и дискуссий. Ну, и в итоге двухсотлетний человек приходит к последнему главному отличию себя от натуральных людей, тем самым раскрывая человеческую суть.

Складывается впечатление, что Эндрю Мартин с каждым шагом делал себя более слабым и уязвимым — цена за желание стать человеком. Преподаватель философии нам как-то говорил, что бог даже больше любит людей, чем ангелов, потому что первым он даровал свободу выбора, а деятельность ангелов предопределена, они не свободны в выборе поведения. Так же и с роботами. Только обретая уязвимость остальных людей, тебя признают человеком, равным им, потому что они боятся не таких, как они сами.

Далекая, но всё же аналогия. Рассказ Клиффорда Саймака «Утраченная вечность» играет по тем же нотам: народ выбирает того кандидата, который ближе к ним, который так же отказался от бессмертия, недоступного им.

Книга хороша, во-первых, тем, что она определённо и полно показывает позицию автора на мир и происходящее вокруг. Сразу же необходимо отметить следующее — если попробовать кратко и тезисно озвучить несколько главных утверждений книги, это произведёт отрицательный эффект. Дело в достаточной степени радикализма и горячности Михаила Веллера. Но, вот что важно, ежели прочесть интересующий вас параграф полностью, а уж тем более читать книгу целиком и по порядку, то никаких вопросов не остается и позиция автора становится логичной и обоснованной, пусть изначально она и казалась дикой.

Михаил Веллер говорит в этой книге о многом, что происходит в обществе. Публицистика о наболевшем. Здесь и его взгляд на становление страны в 90-тые и ее продолжение тенденций и в наши дни. И полностью раскрывается взгляд писателя на украинский вопрос, от исторической справки до раскрытия нынешней идеологической вражды, по сути, одного народа.

В разделах «Золотая удавка» и «Куда мы влипли и как выползти?» освещены многие стороны взаимодействия власти и народа, суть функционирования государства, особенности русского менталитета, вопросы национальной идеи, национальных мифов (особенно интересно), русского хамства (тоже очень интересно. речь о сформировавшемся с советских пор желании и праве обслуживающего персонала нахамить, не сразу обслужить, невербально оскорбить, и подобным образом вознести себя до локального барина), и многое другое.

Раздел «Гибель Запада» тоже очень хорош. Для меня, во многом восхваляющего западный уклад, на многое были открыты глаза. На нерождаемость, на беспредел с миграцией, на моральную вседозволенность. Что самое удивительное, к моральной вседозволенности у меня-то отношение было весьма положительное, каждый волен говорить, считать и делать, что хочет. Но Веллер заставил об этом призадуматься, отсылая к связи этого момента с выживанием нации в принципе. В двух словах сути не объяснишь.

В последнем разделе «Братья мои шакалы» центральным параграфом, занимающим аж 70 страниц, является «О терроризме». Там, возможно, самый спорный и дискуссионный тезис автора из всей книги. Для затравки: чтобы ликвидировать явление терроризма, властям нужно в ответ на захват заложников захватывать граждан своей страны, исповедующих ислам и являющихся этнически представителями тех краёв. При убийстве заложников таким же образом убивать взятых в заложники своих. Затем автор предлагает, в случае продолжения заварушки, почистить население и выгонять из страны всех мусульман и так далее. Это совет Веллера и для РФ, и для Европы. Спорно достаточно, не правда ли? Даётся обоснование неэффективности нынешних методов борьбы. В общем, читать очень интересно. Сколько нам известно умнейших людей, произносящих банальности, но как мало тех из умнейших, кто доносит новые свежие мысли. (Хотя Веллер не считает их новыми, классически для себя ссылаясь на тысячелетний исторический опыт)

Эмоционально в некоторых моментах возмущение Веллера передавалось и мне. Читаешь сей труд, и будто в руках у тебя взрывчатка, напичканная верой в справедливость и идеалы. Занятное ощущение. Отдельные параграфы хотелось дать почитать многим знакомым. Но, отношение к публицистике у большей части населения не самое положительное, с точки зрения ценности. А жаль, хотелось поделиться.

«Розовый фламинго — дитя заката,

Розовый фламинго здесь танцевал когда-то,

Может, в жизни прошлой — мне трудно вспомнить,

Думай о хорошем, я могу исполнить.»

Алена Свиридова

«Аист Марабу,

Выведи нас на тропу.

Мимо поля конопли, ближе к солнечному теплу.

Может что-то стрельнет во лбу, но в сердце всажен гарпун.

В тихих джунглях по утру, мы с братьями устроим пальбу.

Аист Марабу, ты расскажи нам свои кошмары жуткие.

До смерти рассмеши от времени ржавыми шутками.

Станем заглавными героями в этой книге джунглей.

Оставим тысячу закладок, хитрый взгляд прищурив...»

ATL

Бывают разные названия у книг, и действуют они на впервые читающего по-разному. И всегда в голове что-то рисуется. Когда два года назад я прочел название «Кошмары Аиста Марабу», я жутко испугался. Просто необъяснимое чувство страха, отторжения от самого названия. Тогда я ещё не знал автора и стиль его написания. В общем, книге светило особое внимание в будущем. Теперь ожидания оправдались.

Нет, я бы не сказал, что Рой Стрэнг — плохой человек, как бы удивительно это не прозвучало. И не планирую в отзыве исповедовать христианскую мораль, мол, в каждом человеке можно найти что-то хорошее. Неа. Просто окружающая обстановка сделала всё, чтобы вырастить... хм.. вот опять не могу его назвать моральным уродом.. обстановка сделала всё, чтобы вырастить такого человека. Район, семья, друзья и даже внешность! Легко отбрасывать эти причины по отдельности, говоря, что их можно преодолеть, но трудно узреть всю их совокупность. Когда Рой не видит положительных примеров среди взрослых, не на кого ровняться, когда район воспитывает зверя, который должен защищаться, когда друзья — твои зеркала, без самой крохи чего-то светлого, выбивающегося из общего распада, когда ты урод, самый натуральный, хромой ушастый урод, который обязан выслушивать эти насмешки всю жизнь, просто потому что кому-то повезло больше. Это что касается момента формирования личности.

Теперь скажу об эскапизме. Вспомним, что Рой никогда не был кровожадным отморозком, как та парочка его друзей. Он всегда сохранял голову и действовал, исходя из своей концепции необходимостей и обид. Думающему человеку всегда труднее. И вот, Рой ищет себя. Учеба (как познание мира), работа, фанаты, клубы, наркотики и любовь — всё это, наверное, самые сильные «придаватели смысла жизни». Но все они крошатся, распадаются один за другим, как карточный домик. А всё дело в Аисте Марабу...

Аист Марабу — мерзкий падальщик, настоящая мразь, уродливый убийца фламинго... если придавать животному миру моральную оценку. И здесь у меня возникает вопрос конкуренции между природным, первобытным, естественным состоянием и сводом этических норм. Марабу ужасен, его никто не любит, всем он противен, но разве он лишний для природы? Вопрос, конечно, риторический. И когда молодой парень неприятного внешнего вида должен из кожи вон лезть, чтобы заслужить капельку снисхождения розового флами... ой, то есть красивой молодой девушки, то (уж простите, на понимание я даже не рассчитываю) есть нечто из разряда высшей справедливости в том, чтобы взять от нее, что ты хочешь, тем более если она этим самым издевается. Что интересно, жизнь сама делает из людей Аистов Марабу. Хорошо им от этого? — Едва ли, ведь существует ещё и охотник на Марабу — само общество. Которое, кстати, нередко убивает таких «Марабу» с неменьшей жестокостью, наблюдая, как они дохнут, корчатся, молят о пощаде праведный и гуманный суд.

Аист Марабу — символ всего самого ужасного в человеке. Неоправданной жестокости, расизма, жажды насилия, тупорылого перепихона для поднятия самооценки или просто для проведения вечера не впустую (читай — генетические потребности животного). Всё это Рой хочет в себе уничтожить. Концовка сражает наповал, если вдуматься. Ибо есть такая вещь как имманентность. Тут особо не поиграешься с переодеваниями. Когда я только дочитал книгу, мне было жалко Роя и я сочувствовал его мольбам. А сейчас, хоть и не считаю, что он заслужил своей участи, но признаю холодным рассудком, что раскаянием ничему не поможешь. Вся жизнь главного героя была соткана из этого аиста. Говорят, зло — это отсутствие добра, как тьма — отсутствие света. Здесь такое не прокатит. Ни один фонарик, или даже солнце, не превратит гниющую плоть в мрамор, материал другой. И мир Африки — эскапизм лишь внешний, потому что сквозь высокопарные речи двух джентльменов всё равно, мать его, прорывались расизм, похоть и нажива.

Помимо глубоких вопросов, касающихся зла, эскапизма и противопоставления естества социализации, хочется выразить восторги по поводу всего, что есть в книге. Достоинств и положительных фишек масса. Блестящие переходы между уровнями сознания, смена стиля повествования на них, точечная больная история детства и взросления главного героя, колоритные персонажи (вишенка на торте — отец Роя, вот это мудак так мудак), цепляющие ситуации, одновременно и жизненные, и шокирующие, неоднозначное нравственное восприятие текста, быт тупых фанатов, которым абсолютно плевать, как сыграла их команда, им бы главное морды крошить. И много чего ещё, чего я сейчас не вспомню, более детальное.

При всей порой скудности языка эта книга вошла в мой личный топ. За простыми топорными предложениями в сумме скрывается глубокий колодец, на дне которого своим уродливым профилем за тобой наблюдает, по праву существующий в этом мире, ублюдок Аист Марабу.