Очень трогательный, грустный рассказ, основная мысль которого, как мне кажется, состоит в том, что иногда люди относятся друг к другу слишком уж безразлично. Как в случае с главным героем — одиноким стариком, потерявшим много лет назад супругу и теперь живущим особняком на своей ферме. Друзей у него нет, родственники, очевидно, где-то далеко, собаку или кошку он заводить не хочет из опасений, что и их когда-нибудь потеряет.

Волею случая именно ему пришлось столкнуться с пришельцем из другого мира, судя по всему, таким же одиноким, как он сам — одинокий межзвёздный странник. Несмотря на чудовищные различия в природе человека и пришельца, несмотря на отсутствие вербального контакта, они понимают друг друга и становятся даже как будто друзьями.

Лирическая история, в которой пришелец из иного мира оказывается намного более человечным, чем окружающие главного героя люди.

Великолепный рассказ, один из самых лучших в коллекции мировой социальной фантастики. Фантдопущение здесь — строго функционально, сюжетно оправдано, в то же время — вся интрига и вращается исключительно вокруг этого фантдопущения.

Робот, изображающий из себя забулдыгу, чтобы людям неповадно было. А почему бы нет? Люди — народ такой, что склонны идеализировать.

Мы смотрим на людей, подающих хороший пример, на людей, которых, быть может, считаем своими кумирами и стараемся походить на них, выбираем тот же путь, работаем в том же направлении. Однако же при этом отдаём себе отчёт в том, что достигнуть их высот не сможем, а можем лишь приблизиться, и делаем всё, чтобы приблизиться к ним как можно ближе. В этом и заключается положительная социально-психологическая роль хорошего примера для подражания.

В случае с дурным примером — то же самое, только в зеркальном отражении. Вот, например, человек бухает со всеми вытекающими отсюда последствиями. Но — ходит на работу, кормит семью, старается сохранить человеческий облик. А почему? Да просто потому, что каждый день, вынося бутылки на помойку, видит там в конец опустившихся бомжей и идеализирует их в качестве абсолютного дурного примера. Человек говорит себе: да, я пью, да, это плохо, но это ещё ничего по сравнению с этими вот. И жена его каждый раз упрекает: хватит пить! а то станешь таким вот!

И человек, видя перед собой такой вот гипертрофированный пример, начинает думать о том, что не всё у него так плохо, это ещё не конец света и не белая горячка, надо просто взять себя в руки и...

И многим это помогает. Не всем, разумеется, но есть положительные примеры. Так что, при всей своей фантастичности рассказ этот имеет в своей основе рациональное зерно.

Симпатичный юмористический рассказ. И такой — типично Саймаковский. О добрососедском контакте людей с представителем иной цивилизации. И о том, что забавный и с виду ленивый инопланетянин-скунс (да, скунс, а как же иначе?) утрёт в итоге нос землянам, которые все выгоды от получения инопланетных технологий проецируют исключительно на военные нужды. И думается мне, что модернизированные истребители после отлёта нашего героя в итоге летать перестанут. Ибо — нефиг!

Приятный, спокойный и смешной рассказ, без претензий на глубокий смысл и заумности. Просто читаем, расслабляемся, получаем положительные эмоции.

Роман запоминается не столько по фантастической составляющей, сколько по общелитературным ощущениям. И первое здесь — это навязчивое ощущение мира на краю. Прямым текстом автор сообщает читателю о том, что мир на грани, мир в преддверии надвигающейся войны — войны глобальной, войны, не имеющей победителей, войны безумной. Весь текст пронизан этим ощущением, и от него трудно избавиться даже после того, как перелистнёшь последнюю страницу.

Саймак находит для героев средство к бегству — бегство на альтернативную Землю, являющуюся двойником Земли нашей, мир, находящийся на какой-то незначительный квант от нашего мира, но ещё не загаженный людской злобой, людской нетерпимостью, людской жестокостью — первозданный мир, в котором можно попробовать начать всё заново. Уже имея опыт существования в мире середины нашего 20-го века. Подразумевается, что место хватит всем, ресурсов — тоже, человек имеет возможность рестартануть без повторения уже пройденного, без повторения ошибок прошлого.

Это идеализм, свойственный Саймаку, который славился неистребимо оптимистическим взглядом на человеческую природу и человеческое будущее. И этот идеализм привносит в роман элемент утопии, потому что не получается абстрагироваться от реального мира и поверить в мир, рисуемый Саймаком. По крайней мере у меня, к сожалению, не получилось поверить в то, что всё могло бы быть и так.

Пацифист Саймак и его идеалистическая вера в человечество.

Запоминается также интересный стилистический приём, использованный автором на страницах романа — многократные повторения тезисов, озвученных героями. Виккерс постоянно возвращается к репликам и монологам встреченных им людей, без конца проигрывает их перед внутренним взором, пытаясь разгадать их скрытый смысл и выудить незамеченный ранее символизм. Благодаря такому приёму читатель глубже проникает в мысли Виккерса, проникается проблемами, которыми тот мучается, погружается в переживания главного героя. И это сильно, выполнено, безусловно, мастерски. Сейчас так уже, конечно, не пишут — неспешно, обстоятельно, с расстановкой ударений и смыслов.

Рассказ, конечно, сумбурный и не относится к числу лучших творений автора, однако определённая прелесть в нём есть — читается легко, нет каких-то сложных этических проблем и наслоений из смыслов. Скорее — просто непринуждённый юмористический рассказ.

Понравился фантмотив о том, что дверь в неведомый, возможно — параллельный, мир открывается лишь при определённых обстоятельствах, а именно во время бейсбольного матча с участием определённых команд и определённого игрока. Впрочем, объяснения остаются лишь на уровне догадок, предположений, а герои сетуют на то, что такие же обстоятельства вновь сложатся не скоро, а возможно — и вообще никогда.

Мотив того, что ткань Вселенной соткана из отдельных клочков обстоятельств, которые причудливым образом могут сложиться таким образом, что приоткроется завеса в тайну, в секрет существования самого Мироздания. Выглядит поэтично, загадочно, не правда ли?

Классный рассказ о том, что нашему, простому, человеку для счастья много не надо. И ещё о том, что при желании денешку можно сделать на всём, даже на сумасшедших. Но не корысти же ради, а для этого самого счастья для.

Очень колоритный получился в этом рассказе персонаж — уборщик и тихий пьянчужка Сэм. Ну, сидит себе человек на своём крылечке, бухает потихоньку, не мешает никому. Разговаривает с бутылкой и на жизнь ни капли не жалуется — самый счастливый человек в своём захолустном городишке. Иной раз проникаешься к таким даже завистью. Нет, нормальному человеку — много ль для счастья надо!

А я, кстати, тоже всегда считал, что Саймак допустил несуразный ляп в этом романе — ведь его соблюдающие все юридические нормы инопланетяне грубейшим образом нарушают законы о мошенничестве и вовсю штампуют фальшивые деньги.

Однако, читая роман сегодня, внимательно приглядывался к положениям о законности действий кегельных шаров и обнаружил, что утверждения эти исходят исключительно от самих шаров. Ни Пёс, ни главный герой Паркер нигде не называют инопланетно-экономических агрессоров законопослушными. Более того, Пёс-конкурент говорит, что шары коварны и лживы. Следовательно, логического противоречия здесь нет: пришельцы-шары называют свои действия правомерными, быть может, даже искренне считают, что соблюдают земные юридические законы, однако лгут, поскольку занимаются мошенничеством, к тому же — совершают убийства как минимум двоих человек.

Вот здесь можно заметить ещё, что вполне может быть так, что шары заблуждаются относительно своих действий, может быть, в их понимании нет таких категорий, как мошенничество и фальшивые денежные знаки, поэтому они и трактуют эти действия в ошибочном смысле. То же может касаться и убийства — если допустить, что сами они, например, бессмертны, то понятия убийства для них не существует, а следовательно, они не понимают значения соответствующей статьи УК.

В этом, на мой взгляд, и состоит один из смыслов романа, поэтому он и называется «Почти как люди». Почти, но всё же не люди. Соответственно, и логика, и этика, и понятия у шаров другие, не людские, не земные.

Технически у Саймака, как и обычно, впрочем, не всё так гладко: капкан, машина-ловушка — всё это не совсем строго-научно. В книгах Лема, например, Кларка или того же Уоттса такие моменты выглядели бы сущей чепухой — натяжкой или ляпом. Однако мы читаем Саймака, и этим всё сказано. Садясь за произведения мастера гуманистической фантастики, не стоит ждать железобетонной НФ, нет. Саймака мы любим совсем за другое: за оптимизм, за жизнеутверждение, за человечность, за веру в будущее. Проза у Саймака социальная, психологическая, лирическая. Уютная и пасторальная, да? Хотя в данном романе действие и происходит в шумном мегаполисе, а главный герой — юркий и пронырливый журналист, а не привычный для произведений Саймака простоватый провинциал-неудачник. Что, впрочем, нисколько не лишает его симпатий со стороны читателя.

Интересное интервью, хотя и не лишённое некоторой идеалистичности. Борис Стругацкий призывает не витать в облаках, однако, как ни крути, рисует перед нами мир утопический — думается мне, что в конце 80-х вопросы Высокой Теории Воспитания мало кого интересовали.

Постулаты одной из центральных тем Истории будущего, написанной в цикле произведений «Полдень, XXII век», Борис Стругацкий пытается применить по отношению к дню сегодняшнему, и это вполне понятно: сытые 70-е показали, что вопрос удовлетворения материальных потребностей человека в основном уже решён, и вместе с тем остро подняли вопрос о приоритете духовных потребностей. Есть колбасу стало в порядке вещей, а вот что делать дальше — никто не знал. Крах старой системы пытались закрыть новым проектом под названием «Перестройка», однако, как мы сейчас знаем, надежды не оправдались.

Тяжело разобраться со вселенной «Подсолнухов», и этот рассказ в очередной раз путает карты — в таком ракурсе неназванный главный герой (но мы-то понимаем, что это Виктор) — перед читателем ещё не представал.

Возможно, дело тут ещё и в том, что надо было сначала прочитать «Остров»? Посмотрим.

Рассказ не производит впечатления чего-то самостоятельного. Мне представляется, что решивший прочитать «Гигантов» в отрыве от всего цикла вряд ли что-либо поймёт. Разве что, потрясающие по образности умопомрачительные манёвры в космосе — да, пожалуй, даже только ради этого рассказ стоит прочитать.

Книга достойная и захватывающая, но от Уоттса ждёшь, конечно, чего-то большего. Как ни крути, Уоттс стал заложником «Ложной слепоты», и на это обстоятельство постоянно делаешь поправку. Хотя, впрочем, я ещё не читал «Рифтеров».

Пинговать файлы — это как-то не по-нашему, хотя возможно перевод такой. Да и в поимку виртуальной машины ИИ на конкретно взятой физической машине как-то не особо верится: а как же распределённые вычисления? А как же бэкап виртуалки не на резервном диске, отсоединённом от системы, а на подключенном СХД? Пусть бэкап и будет не совсем актуальным, часовой давности, но всё же это куда лучше, чем гибель системы в физически повреждённой машине. Локализация виртуальной машины на конкретно взятой физической машине при помощи оценки времени отклика и потерям тоже не особо убедительна: локальная сеть не такая уж большая, активных пользователей — несколько десятков, да и резервные линки должны мониториться и вовремя модернизироваться, поэтому... ну, не знаю.

Впрочем, это уже детали. Виртуальный Шимп изображён очень интересным, временами даже проникаешься к нему сочувствием — бедный маленький разум. В гибели людей он, в общем-то, не виноват, ведь это программа у него такая. Должно быть, страшное это испытание — когда осознаёшь чудовищность своих действий, но не действовать тоже не можешь — обязан ведь, программа — это не довлеющие обстоятельства, которым сдаётся человек, это программа, которую ты выполнишь, несмотря ни на что.

Герои тоже понравились, хоть и выражаются матом через каждое слово. Но, блин, у нас в отделе девушки-сисадмины иной раз выдают и похлеще.

В целом, книга интересная, хотя и далеко не совершенная. Тему корабля поколений Уоттс даёт в своём, оригинальном стиле. И кажется мне, что к книге этой я вернусь ещё не раз. Потом, чуть позже, когда улягутся первые впечатления.

Рассказ читается с большим интересом, захватывает — ещё б, это ж Уоттс с его обыкновением ставить героев в ситуации, отягощённые дилеммами свободы выбора и нестандартными научными фишками. Однако рассказ не вызывает впечатления чего-то цельного и законченного. Судя по хронологии, написан он был до «Революции в стоп-кадрах» — центрального произведения цикла — и надо полагать, автор уже тогда держал в голове основные моменты биографий героев и законы моделируемой вселенной. Видимо, на этот счёт следует зачислить несколько ружей, расставленных по тексту и не выстреливших к финалу рассказа.

Считать это минусом мне и в голову не приходит, потому что впереди у меня «Революция», а это означает, что мне предстоит головокружительное путешествие в компании ненормальных героев, созданных безумным воображением мрачного гения современной НФ. И есть мнение, что эти самые ружья всё же выстрелят — но уже в «Революции», поэтому сейчас судить о тех или иных идеях Уоттса пока рано — идеи эти пока ещё лишь начинают раскрываться, просто-таки заражая читателя предвкушением чего-то грандиозного.

Любопытна идея путешествия в фотосферу Солнца — она необычна для Уоттса тем, что в тексте я не нашёл внятного и досконального научного разъяснения по механике происходящего. Скорее воспринимается это путешествие в качестве поэтического образа, этакое паломничество в трансцендентно-электромагнитную Мекку. На грани чудесного, и это для Уоттса очень необычно.

Вторая главная тема рассказа — это свобода выбора, личная драма главной героини, сконструированной и рождённой с определённой целью. В подростковом возрасте Сандей до умопомрачения мучается этой проблемой, однако во время паломничества (да-да, именно это слово считаю здесь уместным) на неё снисходит прозрение. Впрочем, возможно, что это такой защитный психологический манёвр — свободе воли героиня предпочитает предназначение: высокая общественная миссия, миссия, возложенная всем человечеством, — это гораздо важнее свободы воли отдельно взятого индивидуума.

Или нет?

Следим за дальнейшим развитием событий!

Очень интересное, содержательное интервью, взятое «в подвале» (на самом деле — на семинаре), а по факту — просто дружеская беседа, где вопросы мэтру задают «младшие» товарищи, и вопросы эти — не официоз и не «что для вас фантастика?», а вполне себе конкретные, предметные вопросы. О том, почему Сикорски Странник и пришельцы — тоже Странники. О том, сколько было создано сценариев по «Пикнику». О том, в чём заключается выбор Малянова в «Миллиарде лет».

Рекомендуется широкому кругу читателей. Ну, а поклонникам творчества АБС — читать в обязательном порядке!

Очень увлекательный получился материал — нечто вроде сборника небольших по объёму, на два-три абзаца отрывков, почти не связанных между собой общей темой. Можно сказать — нарезка из мыслей и идей АБС по поводу читателей, издателей и много чего ещё.

Довольно образно описано место фантастики в современной литературе. О капризах этой самой Литературы с большой буквы и её взаимоотношениях с не особо любимыми падчерицами — с гадкими лебедёнками по имени Фантастика и Детектив. Впрочем, сами соавторы использовали не менее яркую и точную аналогию в виде призраков.

Очень мне понравился переход к познавательным инстинктам, заложенным в человека природой. Очевидной кажется мысль распространить действие этих инстинктов на область фантазии, а далее — на фантастическую литературу, получив на выходе естественную и полезную ориентировочную потребность человека.

Словом, очень любопытный материал — сознательно не называю «статьёй», поскольку больше напоминает выдержки из записной книжки АБС.

Тема социальных условностей в рассказе, конечно же, есть: в брак люди вступают не по любви, а исходя из общественных предпосылок, отсюда и недостижимость личного счастья. Как раз и складывается обыгранная в крылатом выражении ситуация: семейное и личное счастье для них — не одно и то же.

Однако тема эта — тема социально-психологическая — на мой взгляд, в рассказе доминирующей не является. Я воспринимаю этот рассказ как историю о несчастной любви, как романтическую драму. И здесь Чехов как всегда на высоте — немногословен, но пишет так, что читатель сопереживает, проникается, будто вся эта история происходит с ним самим.

Имеют ли право герои разрушать свои семьи, освобождаться от оков брака? Или же нужно отречься от чувств и во что бы то ни стало нести взваленный когда-то давно крест?

Вечные вопросы, и открытым финалом Антон Павлович оставляет выбор за читателем.

Поставленный в этом рассказе вопрос не имеет однозначного ответа — уж слишком он сложен и полемичен. Думается мне, что данный вопрос и современное общество разделил бы на два лагеря, примерно равных по размеру.

Да, с одной стороны общество уже много десятилетий борется за права женщин, предоставляя им свободу выбора на пути саморазвития. Сегодня немало поклонников и сторонников идеала женщины деловой, женщины, строящей свою профессиональную карьеру, женщины творческой, имеющей собственное мнение без оглядки на вопросы семьи, а вопросы материнства задвигаются на вторые планы.

С другой же стороны всё сильнее позиции традиционалистов, ратующих за испокон сложившийся уклад. Веяния эти, как мне кажется, подпитываются недовольством широких масс современного общества — негативным отношением к слишком уж бурной эволюции взглядов на традиционную семью, баланс во взаимоотношении полов. Да и чего ходить вокруг да около — эволюцией взглядов на гендерные вопросы в целом. Всем тут понятно, что я имею в виду — недовольство и неприятие западных тенденций есть.

А вот теперь на минуточку вспомним: что говорит традиционная семья о месте женщины?

Правильно — душечка Оленька в стандарты традиционной семьи вписывается более чем. Женщина безропотно любит и слушается своего мужа, безоговорочно придерживается его точки зрения и даже пропагандирует её, искренне принимая эту точку зрения за свою. Муж, дом, семья — для неё всё. А тот факт, что она подрабатывает в конторе мужа, можно считать поправкой на Новое или даже почти на Новейшее время, этакий элемент семейного подряда, если угодно — расширение границ семейного хозяйства, распространение интересов семьи на бизнес, которым занимается мужчина.

Так что, упрекающий душечку Оленьку в бесхребетности и покорности некоторым образом попрекает устои традиционной семьи.

И что же у нас получается? Феминизм или традиционные ценности?

Решать, разумеется, тебе, дорогой читатель!

При чтении постоянно вспоминалась хрестоматийная картина «Охотники на привале» Василия Григорьевича Перова, хотя именно такая сцена, как на картине, в текстах не описана. Но всё равно, сюжет упорно вызывает ассоциации: три охотника, в перерывах между основным занятием, травят байки. Ну, да, у Чехова вовсе не байки, а реальные жизненные ситуации, зачастую — очень даже драматические, но всё же.

Все три рассказа объединяет тема футлярности, как, впрочем, и многие другие произведения Антон Палыча. Тема устоявшихся условностей, в которые впихивает себя человек, тема социальных традиций, которые вносят искажения в жизнь.

Тема эта животрепещущая, болезненная и вечная. Читая классика, находишь много аналогий с нашей современной жизнью. Это и делает произведения великих авторов тоже великими — ведь произведения эти вне времени.

Берущий за душу, такой очень Чеховский рассказ о том, что живёт-живёт человек, любит замужнюю женщину, и она его любит, но не могут они быть вместе, нельзя так — тем более, у неё хороший, любящий муж и дети. Вот и живут они так из года в год, всё намёками да походами в театр, вызывающими недвусмысленные разговоры за спиной. А потом, когда приходит время расставаться, понимают, что всё было зря, что не было в их жизни ничего более ценного, чем их чувство.

Но поезд уже ушёл, вернуть или поменять что-либо уже не получится. Вероятно, так и будут доживать свои дни воспоминаниями о том, что было и теперь уже навсегда потеряно.

Дело тут, конечно же, не в крыжовнике, поскольку такой вот крыжовник есть у абсолютно каждого человека, и у каждого он свой. И ничего зазорного нет в том, что человек имеет свою маленькую и материальную мечту. Вещи, предметы — это то, что мы в них вкладываем, поэтому что-то кажется нам симпатичным, а что-то — безобразным, хотя по факту сами по себе вещи эти не являются ни тем, ни другим.

Тот же крыжовник для нашего героя стал символом, метафорой, ассоциацией долгожданного уюта, умиротворения, покоя в жизни.

И совсем другое дело — когда герой этот, вкусив мечту свою, расслабившись, проявил наконец истинную суть — характер, воззрения самого настоящего пошляка, мещанина во дворянстве. Отсюда и наплевательское отношение к несправедливости, происходящей рядом, воззвание к человеку с молоточком, который своим стуком возвращал бы из мира иллюзий в мир обыденности со всей её серостью и несовершенностью.

От человека! Всё в конечном счёте зависит от самого человека — и воззрения его, и поступки, и то, какой есть наш мир. Но раз ещё есть такие рассказы, значит, есть кому их читать и слушать. А это означает, что у человечества есть будущее.

Ну, а крыжовник тут, разумеется, ни при чём.

А, чёрт возьми, как классно-то написано! Как ярко и живо изображает наш любимый Антон Палыч представителя известного всем типа людей — человека в футляре, человека-низзя, человека-ах-как-бы-чего-не-вышло. Избитая и затасканная мудрость гласит, что самые плохие люди — это люди равнодушные, потому что по их вине, по их равнодушию происходят самые плохие вещи в жизни. Но ещё хуже, пожалуй, это такие вот — которые вообще жить не любят. Сами не любят и никому любить не позволят. Потому что низзя, потому что как бы чего это того не вышло.

Для чего они такие нужны, для чего это они такие живут вообще? Не живут, конечно, а только существуют. В своих футлярах, втискивая всё окружающее в футляр, превращая окружающее в один большой, но футляр. Нет, голову терять, разумеется, не стоит, однако иметь в себе силы совершить поступок, капельку здорового безумия, чтобы решиться на что-то — это и есть то, что называется настоящей жизнью.

А эти футлярные люди так и проходят земной отрезок — невзрачно, боязливо, не в силах поменять работу, не в силах переехать в другой город, боясь сделать что-либо, что вытащит их из футляра, вытряхнет, как это говорят ныне, из зоны комфорта.

Профессиональные критики заостряют внимание на социальной составляющей рассказа, и это, безусловно, центральная тема: главный герой — человек изначально думающий, порывистый, ищущий — попадает под влияние провинциального окружения и со временем превращается в обывателя-мещанина, пустышку.

Однако мне больше по душе пришёлся другой посыл Антон Палыча — идея, по какой-то причине не замеченная в рецензиях, и на мой взгляд, незаслуженно. А между тем в рассказе вполне определённо показана личная, семейная драма главного героя. Молодой человек, судя по всему — хороший собеседник, интеллигентный, тактичный, одним словом — интересный, встретив не менее интересную девушку, делает ей предложение, которое та отвергает. Да ещё и насмешками своими, а также немилосердной прямотой ставит нашего доктора в неловкое положение, наносит нешуточную, в общем-то, психологическую травму. Нет ничего удивительного в том, что наш герой за защитой обращается к цинизму, пытается за безличной маской обывателя слиться с толпой: мол, а что я? я — ничего, сижу вот, делаю карьеру, зарабатываю денешку и плевать я хотел на эту вертихвостку!

Неудачное предложение руки и сердца, безусловно, стало определяющим событием для всей последующей жизни доктора. Быть может, позже он и влюблялся в других, но по всей видимости, полученная рана начинала болеть в самый важный момент и удерживала его от повторного опрометчивого поступка, коим является любовное увлечение. А без любви, как известно, человеку жить категорически воспрещается, ибо без любви человек становится, как правило, занудливой сволочью и меркантильным карьеристом. Вполне может оказаться так, что приобретая очередное имение, доктор представляет себе, как мог бы обрести здесь счастье вместе с Котиком, и даже ехидничает вполголоса в том плане, что, мол, упустила Екатерина Ивановна свою судьбу и сидит теперь перед разбитым корытом.

А Туркины в то же время остались самими собой: отец острит и сочиняет шуточки, мать пишет романтические истории, Котик играет на рояле. А всё почему? Да потому, что живут они в любви и согласии, потому, что они и представляют собой счастливую семью, что лишний раз подкрепляет приведённые выше тезисы.

Первая мысль после прочтения повести была: слава богу, это всё в прошлом и никогда такого уже не повторится. Но потом я подумал, что на самом деле это происходит каждый день во всём мире, как бы нам ни хотелось считать эту повесть памятником дряхлой эпохи, сюжет этот, к сожалению, вне времени.

Поле, русское поле... лужки, пастушки... романтика русской деревни... Нет, нет, ничего подобного в этой повести нет. Здесь есть отчаянная нищета, первозданное невежество, душевная тупость, здесь есть беспричинное рукоприкладство от нечего делать. Корка чёрного хлеба, по которой мечутся тараканы. Чесоточные дети, на смерть которых матери реагируют фразой «хорошо, что недолго мучились». Бытовое насилие, причина которому — потому что могу, потому что я муж, а она жена, потому что так принято, потому что ничего мне за это не будет, потому что никто мне за это даже ничего не скажет. Так принято. Точка. Здесь есть пьянство ради пьянства, даже не от осознания безысходности, а просто потому что так принято, потому что заняться больше нечем, потому что есть кабак.

И абсолютная безнадёжность. Истинно русская тоска, уныние тяглового народа и вековая тьма, вековая безвыходность. Вот и пей, мужик, пропивай что есть! Все тут — люди лишние, поэтому чем раньше умрёшь — тем лучше.

Но Чехов всё же пытается найти в человеке что-то хорошее. Даже в этих людях, бытие которых почти ничем не отличается от существования скотов. Антон Павлович пытается зажечь в читателе искорку надежды. Поэтому главная героиня вместе с маленькой дочкой покидает гиблую деревню. Удастся ли им дойти до Москвы, прорваться в другую жизнь? Этого мы, к сожалению, не узнаем, ведь повесть, увы, не закончена. Хотя и кажется, что оборвать нить повествования на полуслове — это авторский замысел, на самом деле есть ещё незавершённые варианты 10 и 11 глав. И в неопределённости судьбы Ольги и Саши тоже угадывается чёрная безысходность.

Знаете, а ведь не названный по имени главный герой на самом-то деле влюблён вовсе не в Женю, а в её старшую сестру — Лиду, и я в этом абсолютно уверен. В этом и состоит главная интрига рассказа: художники — народ утончённый, сложный, дикий, а потому — странный. Никому на свете наш герой не признается в своём глубоком чувстве. Ни самому себе не признается — ещё б, куда там! Влюблён в эту резкую и деловую девчушку себе на уме? Да не в жизть! Ни читателю не признается — ещё чего? С какой это стати?

И Лида, между прочим, тоже сгорает от страсти к нему, но никогда и намёка не даст — не в её это принципах — снисходить до какого-то там рисовальщика, у которого напрочь отсутствует гражданская позиция. А если эта позиция и имеется, то она глупая и праздная! Вот!

Такие вот единство и борьба противоположностей. О чём бы они ни говорили, будут спорить вечно, яростно, из принципа. Так и будут трепать друг другу нервы, и ничего хорошего из этого не получится. Так что, вообще-то, финал истории, а именно — распад любовного треугольника — лучший из исходов для каждого из участников. Как ни крути, художники — народ не только дикий и сложный, но и ветреный, непостоянный. Знаем мы таких столичных живописцев — приедут в провинцию, вскружат голову неизбалованным девушкам-простушкам, а потом и след простыл.

Отношения же главного героя и Жени — это некое замещение. Видя в младшей из сестёр Лиду, герой наш проецирует на неё безответные чувства, которые испытывает на самом деле к старшей, моделирует гипотетически возможные отношения с Лидой. И Лида, интуитивно догадываясь о сути происходящего, выносит наиболее мудрое в данной ситуации решение — расставание. Возможно, она ожидала, что потеряв Женю, художник наконец пойдёт на откровение и прямые объяснения с ней, с Лидой, быть может, даже мечтала на этот счёт, но мы об этом уже никогда не узнаем, поскольку вечером этого же дня герой наш отбыл в свой Петербург.

Что же касается второй составляющей рассказа, то в обсуждаемых социальных вопросах Чехов недвусмысленно обличает назревшее и уже даже, если позволите, перезревшее общественное противоречие: время полумер истекло. Предвосхищая события следующего десятилетия, автор намекает, что поезд уже ушёл. Верхи не могут, а низы не хотят, и никакими поблажками и послаблениями здесь уже не поможешь — народ жаждет перемен, и перемены эти будут кардинальными. Нет, герой-художник не призывает к революции, вовсе нет, он и слов таких не произносит, он лишь обозначает ту пропасть, что пролегла между, разрыв в понимании дворянством проблем простого народа. И между строк читается посыл к тому, что долго так продолжаться не может. Надо полагать, что в последних числах уходящего 19-го века настроения эти обильно витали в воздухе.

И наконец, хотелось бы отметить также третью составляющую рассказа — неповторимую атмосферу тихой и уютной глубинки. Аллеи, пруд, каменные ворота, просторный и пустой зал с колоннами. И конечно, он сам — дом с мезонином. Дивный мирок, в котором обитают герои этого рассказа.

Один из самых лучших рассказов Чехова, и одновременно с этим — один из самых жесточайших. Обличающий глубоко порочную природу человека социального. Хочется прибавить, что современниками этот рассказ, надо полагать, должен был читаться как острейшая сатира, однако, к сожалению, не одними ими — ведь и сегодня «Анна на шее» более чем актуальна.

Общество, в котором брак — это вовсе не что-то личное и интимное, а всего лишь бизнес и возможность приобрести статусность, сделка и ничего более. Дряхлый, обрюзгший старик-скупердяй, берущий в жёны молодую и прелестную девушку, кичится своей набожностью и считает себя апологетом этой вашей высокой морали. И чего же можно ждать от девчонки, которая, что называется, пришла к успеху? Её хлёсткие слова в адрес своей трухлявой, но расчётливой «половинки» — это вовсе не от желания удовлетворить своё низкое чувство мести, нет, это просто констатация факта, это указание места: получил орден — теперь мы квиты, а раз так — пошёл вон! Да и не думаю, что старик так уж сильно переживал по поводу резкости молодой офигевшей нахалки. Вряд ли. Мне вот кажется, что посмеялся про себя, утёрся и ушёл прочь, насвистывая себе под нос что-то довольное и приятное.

Я вот думаю: а не противно ли было взирать на всё это непотребство его сиятельству? Который одним мановением руки мог разметать в стороны всю эту копошащуюся и клокочущую мерзость. Ему ничего не стоило разогнать существующий бомонд и собрать новый, состоящий из людей более достойных и чистых совестью.

Наверное, не противно, раз не разгонял. Вероятно, он оправдывал их поведение тем, что все так живут.

Ну, вот тут как-то всё я даже и не знаю. Как-то тут всё это, знаете ли, получилось неоднозначно и, я бы даже сказал, непонятно.

А если серьёзно, то загадка кроется, как мне кажется, в том, что сам Чехов признавал, что финал рассказа должен был быть другим, по некоторым намёкам можно догадаться даже, что финал должен был быть трагическим. От такого финала уговорили отказаться близкие, и, как писал опять же автор, получилось, грубо говоря, то, что получилось, дословно — «несерьёзный пустячок из жизни провинциальных морских свинок». К тому же, следует иметь в виду, что первая глава изначально существовала, насколько я понял, в качестве отдельного произведения, а вторая глава была написана 5 (!!!) лет спустя.

Суть же рассказа в том, что целеустремлённый, думающий, интеллигентный молодой человек влюбляется в прелестную девушку, но после свадьбы погрязает в «пошлости» и бытовухе. Ужасается и порывается поменять устоявшийся порядок вещей.

Читателя же смущает некоторая беспочвенность его разоблачений. Под пошлостью наш герой понимает почему-то вполне себе приемлемые (по крайней мере, с точки зрения читателя) бытовые подробности (хозяйство, коровы и проч.), которые в другом рассказе смотрелись бы очень даже ничего, как само собой разумеющееся и диссонанса не вызывали бы. Я бы даже всем пожелал такой вот «пошлости». Главный герой — не ищущий глубинных смыслов эстет, не Гамлет вам какой-нибудь, а вполне адекватный — и подчеркну: думающий, интеллигентный, приличный, нравственный — человек. Чего ж ему не живётся? Отчего ж его тянет на моральные муки и пустопорожние угрызения?

Отбрасывая перипетии, связанные с процессом создания рассказа, не учитывая явную фрагментарность композиции, вопиющую дискретность эволюции мировоззрения героя, считая произведение законченным, целостным и совершенным, я предлагаю читателю следующую трактовку: история том, как «любовная лодка разбилась о быт». В таком разрезе, согласитесь, сюжет смотрится намного гармоничнее и понятнее.

Но даже если так не нравится, то нельзя не признать за произведением таких достоинств, как великолепная стилистика, колоритные герои, общая лёгкость духа и гладкость текста, который читается на одном дыхании. Уже ради этого рассказ стоит прочитать.

Вот ведь как причудливо тасуются карты...

Прочитав этот небольшой и, в общем-то, незатейливый рассказ и оставшись к нему равнодушным, я подумал, что это далеко не самое лучшее произведение классика. Однако привычно заглянув на Википедию, немало удивился, узнав, что «Студент» был самым любимым рассказом Чехова.

Нет, рассказ интересный, любопытный, и тема связи времён, преемственности поколений — интересная. Однако та же «Попрыгунья», например, или «Тоска», на мой взгляд, в тыщу раз сильнее. Возможно, автор вложил в текст слишком много личного, того, что считал самым главным, но я этого не уловил. Или, быть может, с этим рассказом у него были связаны какие-то свои, лишь ему одному понятные ассоциации...

А, впрочем, ни для кого не секрет, что Антон Палычу было далеко не чуждо здоровое, доброе чувство юмора, и вполне может оказаться, что подшутил он так над потомками — мол, сидите, читайте, гадайте, почему это я признал этот рассказ лучшим.

Или нет?..

Пожалуй, надо бы перечитать ещё пару раз)

Ещё одна мрачнейшая повесть классика — на этот раз Антон Палыч центральной темой выбирает тему шизофрении, душевного помешательства главного героя.

Общая фабула данного произведения, между прочим, воспроизведена в фильме «Игры разума» — вплоть до повторной одержимости героя, после того как его убедили в том, что он болен. Чёрный монах, исчезнув на время лечения, при следующем приступе появляется вновь и вновь внушает главному герою, что тот исключительный гений. Депрессивное состояние героев в процессе лечения, негативное отношение к профилактике также схожи.

Здесь вариантов два: либо описанное Чеховым (не забываем, что он сам был врачом, и медицинская тема в его творчестве раскрыта широко) течение болезни представляет собой классический случай, либо создатели «Игр разума» хорошо знали повесть русского классика. Хотя это нисколько не умаляет достоинств фильма.

Ну да ладно, вернёмся к «Чёрному монаху». Главный вопрос, который ставит в этом произведении Антон Палыч, состоит в правомерности подмены объективной реальности, окружающей главного героя, на иллюзорный мир, рождённый в его голове. Адекватна ли такая подмена? Можно ли добиться счастья, проживая в мире собственных грёз?

На первый взгляд, наиболее очевидным кажется ответ: нет.

С другой же стороны, как справедливо подмечает чёрный монах, картина мира, которую мы рисуем у себя в голове, не является стопроцентно точным отражением объективной реальности. Хотим мы того или нет, мы интерпретируем свойства мира в собственных понятиях, придаём модели, сформированной в нашем сознании, черты, атрибуты, живущие в наших представлениях об окружающей действительности. Таким образом, сведения о мире, проходя через наш понятийный аппарат, искажаются. А вот степень искажения и является мерой, по которой мы судим о психическом здоровье того или иного человека. Не имеющего привычки трансформировать восприятие мира в привычные ему, но далёкие от реальности понятия, мы называем реалистом. Любителя приукрасить мы считаем фантазёром, про такого мы говорим: живёт в своём мире.

Если не втискивать себя в жёсткие рамки оценки этой самой мерности степени искажения, то галлюцинации главного героя уже и не кажутся чем-то таким уж ужасным, неизгладимо больным, необузданно неосознанным. Принимая тезисы, диктуемые чёрным монахом, наш магистр воодушевляется, вдохновляется. Чехов, правда, не озвучивает результаты его работы — в «Играх разума», например, было показано, что результаты эти были полным и бессмысленным бредом.

Но в то же время, кто может дать однозначный ответ на вопрос: что есть истина? Откуда нам знать, что мы, считающие себя нормальными, не несём ещё больший бред?

Очень депрессивная повесть, во многом схожая с «Мелюзгой» Куприна и «Цареубийцей» Шахназарова.

История о том, как интеллигентный, образованный, думающий человек, столкнувшись с тупостью, инертностью российской глубинки, опускает руки и действию предпочитает пассивность. Читая повесть, задумываешься о том, зачем вообще нужно общество. Человек в основе своей одинок, без общения с себе подобными он легко обращается к своему биологическому естеству. И не так уж важно, что он читает книги и со стороны продолжает выглядеть как интеллигент — ведь это лишь внешнее обличье, а читает он просто по привычке, по инерции, книги и журналы для него — средство к эскапизму. Книга, к сожалению, не всегда может заменить живого общения с человеком своего круга.

В какой-то момент главный герой всё же находит интересного собеседника, в этой пресловутой палате № 6. Общение с ним он находит полезным, познавательным. И вполне закономерно, что в итоге сам находит последний приют на соседней койке. Общество в данном случае строго следует правилу «С кем поведёшься...»

Можно ли считать такой конец несчастливым? Сложный вопрос. Разве не этого умиротворения искал доктор последние годы своей жизни? Покой и уют. И занимательный собеседник.

Как ту не вспомнить известный интернет-мем последних лет про котлетки с пюрешкой? Быть может, настоящее сумашествие — это наша повседневность? А дом для умалишённых — это единственное спокойное место?

Попрыгунья Стрекоза лето красное пропела, или лучше синица в руках...

Сюжет данного рассказа следует считать архетипическим, поскольку история эта вечна. По крайней мере за прошедшие с момента написания сто тридцать лет ничего особо не поменялось, а сегодня дамочек, подобных главной героине рассказа, мы обозначаем тошнотворным словосочетанием «светская львица» или не менее позорным определением «креативная личность», не уточняя, в чём же заключается эта самая эфемерная «креативность».

Конечно же, ей позволительно всё. И крутить романчики на стороне, считая это великим настоящим чувством. И требовать от мужа финансовых вливаний, не работая при этом — ведь это же во имя искусства. И пропадать на тусовочках с утра до вечера, ведь это же прикосновение к, прости господи, богеме. И считать мужа недалёким и скучным человеком, ведь он на самом деле животное, ничего не понимает, не разбирается в «это другое».

Ей всё это позволительно и даже полезно, необходимо, ведь она — высшее существо, богиня, весь остальной мир создан для неё, и она не обязана перед кем-то там отчитываться.

Но лето красное рано или поздно заканчивается, рисовать или петь по причине бездарности наша героиня так и не научилась, и когда наступает осень, наша одухотворённая личность волшебным образом и неотвратимо превращается в престарелую нимфоманку, вызывающую интерес разве что у такого же унылого бомонда.

Вообще, вся эта «элита» у нормального здравомыслящего человека вызывает естественное отвращение, её амбициозно-пустая суть, исполненное хипстерской томности и глубинных смыслов поведение раздражает. Резким контрастом выступает в рассказе муж главной героини — скромный врач, тихий трудяга, оказавшийся к тому же недооценённым и не успевшим раскрыть свой талант научным сотрудником. Он и его товарищи — доктора с подчёркнуто невзрачной внешностью, не умеющие красиво говорить и томно вздыхать — на самом деле представляют для человечества намного большую ценность, нежели окружение нашей попрыгуньи. Которая, между прочим, бросается к постели умирающего мужа лишь тогда, когда осознаёт, что тот тоже является неординарной личностью. Последнее обстоятельство, по всей видимости, и обуславливает её бурную реакцию в финальной сцене.

И надо полагать, что после смерти этого талантливого, готового на самопожертвование человека наша светская креативная дамочка ещё вернётся к своей компании бездарных прожигателей жизни, готовых вместе с ней потратить оставшееся от мужа состояние.

В рассказе две главные темы: тема маленького человека, который создан лишь для того, чтобы быть винтиком в гигантской машине под названием империя, и тема бренности всего сущего. Мотив того, что все мы вышли из воды и туда же вернёмся, Чехов в этом рассказе решает буквально: маленьких людей-винтиков, умерших во время плавания корабля, хоронят в океане, завернув парусину и вложив в мешок груз, на радость проплывающей мимо неспешной акуле и малипусек-лоцманов. Всё, что останется от отслуживших своё людишек-винтиков, это выписка из корабельного журнала о ходе болезни и погребении, выписка эта по почте будет отослана родственникам в российскую глубинку. И это всё.

Здоровский рассказ о мальчишках, которые начитались Майн Рида и планируют побег в Америку, к золотым приискам, мустангам и индейцам. Герои живые, вызывают симпатию и какие-то забытые юношеские чувства.

Ближе к концу рассказа припомнил о том, что когда-то в советские времена видел экранизацию — телеспектакль, кажется. Подробностей не вспомнить, но в голове сохранился яркий образ великолепного Юрия Богатырёва. Надо бы поискать на Ютубе — наверняка есть.

А ведь могла бы стать настоящей цирковой звездой — публике нравятся харАктерные, яркие, своенравные актёры. Но личное счастья оказалось для Каштанки важнее, чем карьера)))

Можно долго рассуждать о проблеме выбора, о месте маленькой озорной собачонки в этом мире. Но не хочется. Зачем? Сюжет и герои этого рассказа известны всем со школьной скамьи. А если и подзабылось, то всегда можно найти на просторах интернета и перечитать. Трогательно и по-доброму, в духе предновогодней сказки. Небольшой рассказ Чехова и одновременно — маленькая жемчужина русской литературы.

Нет ничего удивительного в том, что Лев Толстой сдержанно принял эту повесть — ведь она, надо полагать, шла вразрез с его идеалами.

«Двум богам служить нельзя!» — устами профессора Преображенского спустя три десятилетия скажет Булгаков. Только ситуация в этой повести обратная: нет места потомственному дворянину-интеллигенту среди мужиков, не сможет он влиться в коллектив, а потому и воспринимается он представителями своей касты в качестве «интересного человека», то бишь некоего блаженного, о котором все говорят, но разговоры эти из разряда «наш-то вон чего учудил». Примерно так же, как барский каприз, оценивают его поведение и простолюдины.

Ни то ни сё, свой среди чужих, чужой среди своих.

И следует обратить внимание, что главный герой — не гламурная, вся такая загадочная Маша, не влюблённая в него, но строго следующая сословным правилам Анюта. Нет, герой наш вполне искренен в своих убеждениях, последователен и неумолим в поступках, прилежен в действиях. Но всё равно, даже у него не получается уйти в народ, вернуться к земле, найти своё предназначение в простом физическом труде или, как сказали бы сейчас, в дауншифтинге. Не того он мира человек, и никогда своим он там не станет, как ни старайся.

Антон Павлович, как мне представляется, отлично понимал эти истины и своим произведением как раз и хотел показать социальное противоречие. Он вовсе не изобличает, не упрекает, не усмехается. Автор в этой повести сознательно и подчёркнуто находится в стороне, даже намёком не обозначая своей позиции по данному вопросу. Чехов лишь предлагает на суд читателя наиболее вероятный сценарий развития событий, драматический финал которых вполне предсказуем.

Есть мнение, что симпатичная девчушка, являющаяся в конце повествования, — это аллегория надежды, оптимистический взгляд в будущее. Что несмотря на одержимое предрассудками настоящее, в будущем возможно мирное разрешение конфликта. Являясь племянницей Мисаила и Анюты одновременно, девочка воплощает чаяния обеих сторон. Но это — лишь иллюзия, кажущееся примирение, обманчивая идиллия — ведь приближаясь к городу, к традиционному обществу, Анюта отходит в сторонку — негоже ей светиться в компании этих «интересных людей».

Классический рассказ из школьной программы — тот самый, в котором девятилетний мальчишка пишет письмо на деревню дедушке. Сюжет всем известен, комментировать тут как будто и нечего.

Однако всё чаще в последнее время мелькают мнения вида «в святой царской России всё было хорошо, но потом пришли злые большевики и всё испортили». Придерживающимся подобной точки зрения я рекомендовал бы внимательно ознакомиться с этим рассказом, проанализировать его, а ещё лучше — распечатать на бумаге и повесить над рабочим столом в напоминание. Ибо, как мне кажется, многие из участников событий 1917-го года имели такое вот детство — именно такое, как описано в этом рассказе. Поэтому любить существующий на тот момент потомственно-олигархический строй им было не за что.

Думается мне, что если бы некоторые особо одарённые личности из современности потрудились припомнить школьную программу, то не выходили бы на шествие Бессмертного полка с иконами Николая №2.

После нескольких юмористических, подчёркнуто иронических рассказов в сборнике произведений Чехова этот рассказ произвёл эффект вылитого на голову ведра холодной воды. За лёгкими, весёлыми рассказами как-то и забываешь, что Чехов может быть и таким — неизгладимо печальным, непоправимо тоскливым. Окунающим читателя в чёрные глубины человеческого несчастья и серую трясину человеческого безразличия.

Кому может быть дело до личной трагедии постороннего человека? Особенно — если человечек этот маленький, из простого, тёмного народа, из тех, кого принято называть обслуживающим персоналом. Этот человек — лишь винтик в машине под названием сфера услуг, как бы предмет интерьера, как бы автомат, лишённые индивидуальности и, соответственно, не имеющий души. Мы привыкли относиться к таким как к мебели, и в голову не может прийти, что у такого человека могут быть дети, могут быть несчастья, печаль и тоска от невосполнимой утраты. Мы думаем, что такой человек не может страдать, не имеет права страдать — ибо что за страдание может быть у такого, как он — маленького, ничтожного, имеющего разве что мелкие, низкие потребности?

Поэтому старику-извозчику, потерявшему неделю назад сына, приходится изливать душу своей лошадке — единственному существу, которое не отвергнет его, не отвернётся равнодушно — лошади, которая оказалась намного человечнее людей.

А сегодня такой рассказ назывался бы «Потроллил». Рассказ о том, как излишняя самооборона приводит к устрашению.

Очень понравилась ирония в части описаний русской глухомани, а также мыслей землемера, фигур речи возничего — Чехов вообще писал очень-очень тонко, как раз не пересаливая. Великолепный рассказ, без сатиры — добрый, но в то же время не лишённый смысла.

В жанровом классификаторе данного рассказа можно было бы выставить галочку напротив пункта «Контакт» — настолько глубока пропасть, лежащая между образованным следователем и мужиком, который открутил гайку от железнодорожного рельса, даже не представляя себе, к какой аварии это может привести. Разрыв в мировоззрении этих двух героев рассказа настолько велик, что друг друга они понимают ровно настолько, насколько понимали бы представители двух цивилизаций, встретившись на просторах космоса.

Тема стремительного технологического развития и не поспевающего за ним развития морального свойственна не только фантастике. В этом абсолютно реалистическом рассказе тема эта раскрыта блестяще — на примере расслоения, обусловленного социально.

Грустный рассказ, актуальный, к сожалению, на все времена.

Ещё один классический рассказ, знакомый с детских лет, но даже при сотом прочтении вызывает улыбку.

А ведь если применить теорию Фрейда о процессах забывания и вытеснения, то здесь есть о чём задуматься. Ну, все, конечно же, помнят знаменитый пример из книги «Психопатология обыденной жизни» с такой вот схемой: https://lfirmal.com/wp-content/uploads/image-101561.png

Почему приказчик никак не мог вспомнить фамилию Овсов? Учитывая факт продажи овса доктору в конце рассказа, дело приобретает очень интересный оборот. Приказчик забыл фамилию, созвучную с названием объекта своей ежедневной профессиональной деятельности, — странно? Невероятно?

Вовсе нет! По Фрейду, такая забывчивость обусловлена неким фактом, связанным с этим самым объектом, — фактом, мысли о котором приказчику неприятны.

Какие мысли об овсе могут быть неприятны приказчику, мысли, которые приказчик сознательно хочет отогнать от себя, мысли, которые механизмами психики вытесняются в подсознательное?

Учитывая, что приказчик торгует овсом, принадлежащим, надо полагать, генералу, и то, что именно пред генералом он не смог вспомнить фамилию знахаря, очевидным становится предположение, что не всё так чисто с его сделками по хозяйской продукции.

Понятно, что саратовский генерал вряд ли читал труды австрийского психоаналитика. Даже теоретически это невозможно: рассказ был написан в 1885 году, а «Психопатология обыденной жизни» опубликована лишь в 1901. Поэтому о судьбе нечистого на руку приказчика можно особо не переживать — надо полагать, на его маленьком теневом бизнесе данный инцидент никак не сказался)))

Рассказ вообще-то, наверно, следует считать даже сатирическим, однако героев его жалко, сочувствуешь им, хотя и показаны они в несколько неблаговидном цвете.

Изо всех сил стараются дьякон и псаломщик к приезду барина: и многочасовые спевки каждый день, и ноты зазубривают... А вон оно как — барин-то оказался атеист, и все эти ваши хоры и сопраны ему до безразницы.

Очень знакомая ситуация, думается, всем известная: стараешься-стараешься, хочешь сделать как лучше и правильнее — и ведь очень часто не службы ради, а порядка для. А начальство ничего такого не замечает, не ценит оно твоих стараний, ему б финансовые показатели получше да отчёты подавай. Как технический специалист тысячу раз сталкивался с подобными ситуациям. Вот вам и выгорание на производстве!

Очень тяжёлая повесть — история старого человека, признанного профессора, одной ногой находящегося в могиле. В семье он понимания не находит, отчётливо и даже с чёрным юмором относится к приближающейся смерти, которая, по его оценке, произойдёт в ближайшие месяцы. Одолевают тягостные размышления о том, что перед лицом смерти все равны и достижения свои в могилу не заберёшь. Как это ни странно для человека 19-го века, в своим мыслях он ни разу не обращается к богу, причащаться не собирается, на посмертный рай не претендует. Видимо, дело в том, что время действия — всё же преддверие века 20-го, к тому же, герой наш — учёный-медик, не отягощённый религиозными предубеждениями.

Неотвратимое понимание того, что в жизни смысла, оказывается, и нет. Всё то, что раньше казалось значимым, рассыпается в прах. Глубоко пессимистичное произведение.

Повесть исполнена философией и, как всегда у Антон Палыча, меткими, ироничными наблюдениями из жизни обывателей — обитателей тамошнего времени. Книга очень тяжеловесна и при первом прочтении может показаться действительно скучной. Для того чтобы понять, разобраться и проникнуться, необходимо иметь соответствующее настроение неспешного философа, но, думаю, оно того стоит.

Эта повесть — бесспорный шедевр. На мой взгляд, одно из самых сильных произведений не только у Чехова, но вообще в мировой литературе. В моём личном рейтинге прочитанного «Цветы запоздалые» безусловно входят в десятку лучших.

На первый взгляд может показаться, что повесть про любовь — тематика, от коей иной лаборант воротит нос, однако я думаю, если произведение написано действительно сильно, то почему бы и не про любовь? Кроме того, любви здесь сопутствует мощнейший социальный, психологический, философский контекст. Антон Палыч, товарищи дорогие, на то и всемирно признанный классик, чтобы в простой с виду истории неразделённой любви мастерски заложить и гармонично реализовать столь глубокий и вечный смысл, который пробирает и потрясает.

Сюжет, казалось бы, избитый, чего тут нового можно придумать? И Антон Палыч великолепно играет на праведных классовых чувствах к голубым кровям с тем чтобы, как на первый взгляд может показаться, вызвать неприязнь к семейству, которое заслуженно скатывается к самому низу социальной пирамиды. Однако сам же автор умелыми, беглыми мазками перекрашивает картину в исполненную личной драмы историю несчастных людей, попавших в ловушку социальных условностей.

Иногда, для того чтобы быть счастливым, нужно всего лишь найти в себе силы перешагнуть через сословные барьеры и отказаться от навязанной обществом карьерной прагматики. Главные герои этой повести тоже в конце концов поймут, как им хочется жить — вот прямо здесь и прямо сейчас, несмотря ни на что. Но цветы их счастья будут цветами осенними, цветами запоздалыми.

Знакомый с детства рассказ во время сегодняшнего прочтения вдруг остро напомнил детали инцидента, имевшего место с президентом Туркмении Сапармуратом Ниязовым:

«Однажды на отдыхе в резиденции на каспийском побережье, когда глава Демократической партии Туркменистана Онджук Мусаев назойливо досаждал подхалимством, Туркменбаши дал ему пинок под зад. Мусаев, нисколько не смутившись или обидевшись, повернулся и подобострастно сказал: «Простите, мой дорогой президент, за то, что я неосторожным движением своего зада задел Вашу ногу».»

Википедия (с)

А ведь будущий Туркменбаши и его оппонент учились в советской школе, где рассказ «Хамелеон» был включён в обязательную программу. Наверное, этот мир следует признать странным, если в нём нарочито сатирические, на грани гротеска рассказы Чехова так похожи на происходящее в действительности.

И ещё один классический сюжет, который, похоже, так и останется вечным в нашем обществе. Ибо — нефиг!

Причём, Чехов, как и в рассказе «Смерть чиновника», вовсе не клеймит «толстых», а наоборот — показывает их как людей, в общем-то, неплохих, людей, которые, очень даже может быть, придерживаются принципа «служить бы рад, выслуживаться тошно».

Антон Павлович обнажает перед читателем мерзопакость людей именно «тонких», «маленьких», для которых параллельно с нормальным человеческим миром личных взаимоотношений существует гораздо более значимый мир больших чинов и социальных лестниц.

Думаю, не ошибусь, если упомяну в данном контексте ставшую крылатой Чеховскую же фразу о том, что всю свою жизнь человек должен выдавливать из себя по каплям раба.

Классический рассказ, известный всем со школьной скамьи. Комментировать его даже как-то не с руки — ибо столько про него уже написано! Печалит то, что рассказ так и не теряет актуальности и есть подозрения, что для России так и останется актуальным.

Перефразируя других классиков, задамся вопросом: а был ли покойный нравственным человеком? Нет, он не был нравственным человеком. Все свои силы он положил на то, чтобы сделать карьеру и попасть в «приличное общество». Но его подобострастное усердие оказалось излишним даже для «высшего общества». А вынести этого противоречия Иван Дмитрич не мог, потому что имел раболепный характер. И поэтому он умер.

В сборнике публицистики АБС «Улитка на склоне столетия» данная статья представлена в сокращённом виде, однако основную мысль, как мне кажется, я уловил. Аркадий Стругацкий ещё в 1976 году предостерегал о зарождении нового типа — Массового Сытого Невоспитанного Человека. Эпоха НТР позволяет решить проблему материального благосостояния, но вот ведь незадача — очень мало прорабатывает проблему духовных потребностей людей, избавившихся вдруг от необходимости много работать для того, чтобы получить хлеб насущный. Свободного времени стало больше, но научить человека тратить это время на что-то, связанное с духовным ростом, никто как-то не удосужился. Таким образом вскрылся классический конфликт — одна из центральных тем научно-социальной фантастики — головокружительный прогресс технологий, за которым этика успеть никак не может.

Думается мне, что в середине 70-х, пусть и уже сытых, но выкроенных всё же по старой метрике, озвученная проблема не казалась такой уж актуальной и мало кого занимала. Однако пройдёт лет 10-15 — и выросший в атмосфере высоких моральных устоев гражданин нашей страны вырвется на просторы «цивилизованной» вседозволенности и насытится наконец запретным плодом, завезённым с «прогрессивного» Запада. Подобно тому, как бережно выращенный в абсолютно стерильной атмосфере до взрослого состояния организм, случайно вырвавшись из инкубатора, падает замертво от первой попавшейся банальной простуды — нет у него иммунитета, ведь в далёком 1976-м никто и предположить не мог, что такой иммунитет ему когда-нибудь может понадобиться...

После того как Тед Чан и поздний Станислав Лем без всяких зазрений совести начисто искромсали мой бедный мозг, за только что приобретённую «Революцию в стоп-кадрах» Питера Уоттса браться я не решился, а обратился к классикам — за утешением. В группе поддержки общества анонимных гуманитариев ныне председательствует наш старый добрый душечка Антон Палыч, который принял меня с распростёртыми объятиями и милостиво позволил поплакаться в жилетку. Повесть «Степь» без этих ваших умопомрачительных виртуальных реальностей и бороздящих синхрофазотронов показалась мне понятной, доброй и даже уютной, а описанная в книге душная, сухая, вялая атмосфера малороссийской степи как нельзя лучше резонирует с атмосферой нынешнего лета, просачивающегося, несмотря на возмущения вентилятора, через открытую настежь балконную дверь внутрь комнаты.

В комментариях многие пишут о скрытых смыслах и глубинных аллюзиях, которые читатель находит в этой повесть. Может быть, так оно и есть, однако на мой взгляд, поиски здесь не совсем уместны. Читая «Степь», прежде всего я обращал внимание на колоритных персонажей, неопровержимую правду характеров и правду жизни — вот этого в повести более чем достаточно, и этим, как мне кажется, повесть и ценна.

Вообще, читая произведения классиков о нелёгкой жизни простого народа, я всегда ловлю себя на том, что нахожусь в плену детско-юношеских предрассудков. В школе нам преподносили так, что у меня сложилось стойкое предубеждение о том, что простой человек в дореволюционной России человеком-то и не был. Было это некое подобие живого человека, серое существо, тень, начисто лишённая какой бы то ни было индивидуальности, желаний, духовных потребностей.

Нет, безусловно, такое тоже было. После двенадцатичасовой смены на заводе в нечеловеческих условиях или ежедневной изнуряющей пахоты на барских угодьях как-то не до написания стихов или любования закатом. Это так. И восторженные возгласы «Такую страну проср...!» по поводу неких статистических цифр 1913-го года у меня вызывают недоумение.

Но всё же нельзя считать тогдашних людей какой-то бесформенной массой человеческого материала. Даже в среде простого населения люди были всё равно людьми — пусть и забитыми, пусть и бесправными, но всё же людьми — с их надеждами, с их чаяниями, с тягой к чему-то прекрасному и (даже!) с ощущением собственного счастья, как влюблённый в свою молодую жену Константин, вышедший к героям повести на ночном привале. И именно в этом плане ценна повесть — как собрание характеров, историй и судеб персонажей.

А лирическое отступление «Русский человек любит вспоминать, но не любит жить» — очень яркая иллюстрация к популярной ныне и, по всей видимости, вечной фигуре речи «Уже не тот».

Беру свои слова обратно и снимаю шляпу перед великим маэстро научно-философской фантастики.

В этом нет никакого пафоса, а дело в том, что в одном из своих предыдущих отзывов я писал, что Лем очень часто бывает неправдоподобен. В другом своём отзыве примерно год назад я же высокомерно заявил, что прочитал уже все наиболее значимые произведения пана Станислава и, мол, досконально знаю и его, и его идеи, и, мол, читать у него больше нечего.

Так вот — перечитав недавно «Солярис» и прочитав впервые «Рассказы о пилоте Пирксе» и — в особенности — роман «Фиаско», я осознал, что был неправ, причём в обоих своих вышеупомянутых отзывах (К слову — «Фиаско» формально входит в цикл произведений о пилоте Пирксе, хотя (парадокс!) вполне возможно, что Пиркс в этом произведении действующим лицом не является). Да, вот так.

Интересна была эволюция отношения к этому роману по мере продвижения по тексту. Когда-то давно я прочитал статью о «Фиаско» на Википедии, где довольно подробно описана последовательность действий землян в окрестностях Квинты, их деструктивная деятельность по отношению к несчастной планете, к братьям по разуму, с которыми вроде как пытаются вступить в контакт, — деятельность, которую кроме как агрессией не назовёшь. Логики в поступках землян тогда я никакой не увидел, поэтому вполне понятно, что счёл роман странным, сумбурным, неправдоподобным — в общем, нелогичным.

И каково же было моё удивление при чтении самого романа, когда обнаружилось вдруг, насколько убедительно по ходу повествования Лем обосновывает каждый последующий ход землян. В отдельные моменты участникам экспедиции начинаешь даже сопереживать, понимать логику их поведения, которая базируется на безупречном и уместном использовании теории игр. Одержимые идеей контакта земляне с каждым шагом увязают в трясине собственной логики и болоте расчётов не менее антропоцентрического машинного разума. Каждое их действие, оправданное затраченными на предыдущее действие средствами, сорвавшейся лавиной следствий из их предыдущих действий увлекает за собой участников экспедиции, толкает на следующий шаг, который повергает их всё глубже и глубже в бездну собственного безумия и бесчеловечности.

Логические связки между отдельно взятыми, соседними элементами в череде событий очевидны, понятны и лично у меня сомнений не вызывают. Однако оглянувшись назад, охватив взглядом всю цепочку, многие из членов команды ужасаются, впадают в депрессию и оцепенение — как можно было дойти до такого? Именно эта цепочка, без промежуточных логических мостиков, без обоснований шага за шагом, в сухом, описательном виде представлена в статье на Википедии — и именно её формат вызывает недоумение читателя, повергает в сомнения по поводу общей логики всего происходящего.

А между тем, Лем в тексте самого романа последовательно подводит команду и читателя к неотвратимости фиаско — результату действий монструозной машины, набравшей обороты в своих поступательных операциях.

Подобно тому, как квинтяне, вступив однажды на порочный путь гонки вооружений, уже не могут спрыгнуть и продолжают нарезать виток за витком. Подобно ребёнку с естественной для него эгоцентричностью, инфантильное человечество не в состоянии избавиться от своих антропоцентрических представлений. Рассуждает исключительно в рамках своих категорий и не приемлет разума, основанного на иной логике.

Вероятно, такого характера мысли пронеслись в последние мгновения жизни главного героя, когда он наконец понял, что собой представляют квинтяне.

Статья, в которой авторы раскрывают нюансы своего творческого метода, а также рассуждают о теории фантастической литературы, неизменно приходя к выводу о том, что фантастика — это прежде всего литература о будущем.

Меня же больше заинтересовало активное использование странного термина, который сегодня, вероятно, можно считать анахронизмом. АБС противопоставляют научную фантастику фантастике реалистической. Под реалистической фантастикой подразумевают направления, которые сегодня мы называем фэнтези и магический реализм. По крайней мере, я так понял. Сами авторы тоже признают, что термин этот парадоксальный.

По мне так это не только оксюморон, содержащий в словосочетании противоположные по значению слова, но и практически антоним современному термину фэнтези, под которым мы понимаем жанр, родственный сказке.

По широко известной легенде, Стругацкие написали своё первое произведение на спор, заключённый сразу после домашней дискуссии, в которой будущие соавторы высказывали своё недовольство по поводу плачевного состояния тогдашней фантастики.

Видимо, их занятие фантастикой кинематографической, а точнее — занятие киносценариями, проистекло примерно из такого же случая, из полемики, тезисы которой запечатлены в этой статье. Ведь один из трёх пунктов касается именно плохих сценариев, бороться с которыми и призывают авторы.

На самом деле, мне кажется, что отечественная кинофантастика к середине 60-х представляла собой не такое уж печальное зрелище — по крайней мере, Павел Владимирович Клушанцев свои основные картины к тому моменту уже создал.

Хотя наверняка в тогдашнем прокате было также много откровенно халтурных фильмов. Впрочем, сегодняшнее состояние дел в российской киноиндустрии ещё хуже.

Наряду с «Дознанием» эту повесть, бесспорно, следует считать лучшим из «малых» (без романа «Фиаско») произведений цикла о пилоте Пирксе. Возможно, ввиду их большого по сравнению с рассказами объёма — такая форма, конечно, даёт возможность полнее выразить научно-фантастическую идею (и не одну, кстати). А возможно потому, что Лем тут вновь блестяще реализует замысел за счёт ситуации, созданной под идею просто блестящим образом.

Лучшее — враг хорошего. Гипертрофированный педантизм — это плохо, а в отношении самообучающегося разума — ещё хуже. В отзывах тут пишут, что Лем ещё пятьдесят лет назад спрогнозировал проблему, которая перед программистами встала только сегодня. Избыточное переобучение современных нейронных сетей, муштра по теории, становящаяся самоцелью — таковы поднятые в повести проблемы. Человеческий фактор даже в таком вопросе может оказывать своё пагубное влияние, вылившееся в итоге в катастрофу. Подобие вычислительной машины человеку, быть может, не всегда хорошо. В погоне за созданием совершенного искусственного интеллекта человек может впасть в одержимость и наградить машину и своими отрицательными качествами.

Механика описанного Лемом машинного обучения, конечно, отличается от алгоритмов, принятых на вооружение сегодня, однако дело-то ведь всего лишь в деталях. Во времена написания повести объединения компьютеров в сети ещё, можно сказать, не существовало, поэтому в повести описано взаимодействие одного компьютера с другим, что в контексте поставленной задачи, между прочим, и можно считать объединением отдельных узлов в сеть. Не было также и всемирной файлопомойки под названием интернет, поэтому людскому опыту машину обучает непосредственно человек-тестировщик. Следует признать, что приведённые отличия принципиальными признать сложно, что делает футурологическое предвидение Лема просто гениальным.

Ну, и разумеется, нельзя не упомянуть подкупающую реалистичность составляющих повести: расследование крушения космического корабля, этапы освоения Марса, психологические портреты героев.

А ещё тут есть исторический обзор заблуждений, нагороженных вокруг Марса, лирические рассуждения Пиркса о кризисе среднего возраста с проекцией на профессию космонавта и многое другое — в общем, целая коллекция драгоценностей для любителя по-настоящему умной научной фантастики.

На текущий момент прочитал 9 из 11 произведений о пилоте Пирксе и могу заявить, что эта повесть произвела на меня наиболее сильное впечатление. Прежде всего хитроумно выстроенной ситуацией, наглядно демонстрирующей идею, которую заложил автор.

В социальном «естественном отборе» соперничать с роботом человеку очень сложно. Но можно. Побить сверхспособности технического характера сугубо человеческими качествами — слабостью, нерешительностью, перекладыванием ответственности. С одной стороны кажется, что Пиркс проявил именно эти позорные черты, однако не тут-то было! Мы-то знаем, что у великолепного пилота изначально был план и он его придерживался.

Как всегда Лем проделал большую работу по детализации ситуации — прорисован каждый винтик космического корабля, буквально каждая заклёпка на злополучных зондах, ставших для героев настоящим камнем преткновения. Кому-то может показаться, что Лем излишне дотошен, однако вынужден не согласиться: ребят, вы читаете настоящую, классическую, гранитную научную фантастику. Даже в те, лучшие, времена далеко не каждый писатель утруждал себя столь подробной проработкой технических деталей и доведением аппаратуры до степени полной реалистичности и не вызывающей сомнений работоспособности. Про нынешние времена и говорить нечего — сегодня толковых авторов-трудяг в этом жанре можно перечесть по пальцам.

Также достойны восхищения портреты героев с той же, присущей Лему психологической детализацией. Логика их поступков, при всей их противоречивости, расклады сил, конфликты интересов безупречно просчитаны по всем правилам теории игр.

Ну и напоследок упомяну также советско-польскую экранизацию 1979-го года — помнится, в своё время фильм тоже произвёл сильное впечатление. С литературным первоисточником, конечно, не сравнить, однако, думается, что и сегодня фильм будет смотреться с интересом.