Писатель Теодор Драйзер (Theodore Dreiser) был противоречивой фигурой своего времени не только потому, что опубликовал «аморальный» роман «Сестра Кэрри», резкую и драматичную «Американскую трагедию», но и потому, что его личная жизнь включала в себя множество любовных связей, членство в коммунистической партии, он был сторонником радикализма, благодаря чему привлек к себе внимание ФБР.
Непоследовательность и противоречивость, в какой-то мере, загубила биографию Драйзера, но спасла его литературу.
28 декабря 1945 года один из посвященных Драйзеру некрологов начинался словами: «Драйзер был великим писателем, не умевшим писать». И это мнение, повторенное, так или иначе, во многих вариантах, стало клеймом на имени Драйзера. Его и при жизни многие критики считали журналистом, а не писателем. Об этом, в связи с другим событием, вспоминает автор новой, только что вышедшей биографии Драйзера, профессор Джером Лавинг: «Когда Труман Капоте написал "Обыкновенное убийство", и роман обсуждала критика, вспомнили дебаты вокруг романа Драйзера "Американская трагедия", в основу которого тоже легло реальное преступление. Некоторые критики писали даже, что эту книгу нельзя выдавать за художественную литературу, настолько она близка к газетному изложению фактов. Даже ненадолго появился термин, обозначающий этот новый жанр — "фэкшн". Термин, смешанный из слов "факт" и "фикшн", то есть — художественная литература».Созданные Драйзером портреты и его анализ американского общества так же злободневен сейчас, как и 70 лет назад. Это история о том, как знаменитая американская мечта может обернуться ночным кошмаром.
Великий писатель, не умевший писатьМнение о Драйзере как о слабом писателе утвердилось на полвека. Читатели начисто забыли о тех, кто его ценил.
О Синклере Льюисе (Sinclair Lewis), который в своей нобелевской речи сказал, что премия, по совести, должна была принадлежать Драйзеру, о критике Генри Менкине, который боролся за Драйзера с цензурой, о Роберте Пенн Уоррене, который написал в 1971 году книгу «Дань Теодору Драйзеру». Романы Драйзера превратились в обузу школьных программ по литературе. Уже с 60-х годов мало кто заглядывал в эти старомодные книги. А зря.
«Когда Кэролайн Мибер вошла в поезд, идущий в Чикаго, ее багаж помещался в маленьком саквояже, а в сумочке лежало 4 доллара и адрес старшей сестры. Ей было 18 лет. Она была одновременно яркой и застенчивой, и полной иллюзий, которые питаются юностью и невежеством. Слеза, в ответ на прощальный материнский поцелуй, комок в горле, когда вагон простукал мимо мельницы, на которой работал отец, легкая грусть при взгляде на знакомую зелень родного городка и нити, непрочно привязывающие ее к детству и дому, были порваны напрочь. Что ее ждало впереди? Когда 18-летняя девушка попадает из глуши в большой город, она может оказаться в заботливых руках и расцвести, или она может быстро поддаться расхожим космополитским стандартам и испортиться. Для золотой середины в большом городе нет условий. Там дуют слишком сильные ветры. Там гибель естественного, не развитого культурой ума, часто вызвана силами, недоступными пониманию. Сверкание огней, мешанина звуков, рев жизни, необъятность человеческих ульев сбивает с толку все пять изумленных органов чувств новичка. Без мудрого проводника, какие только чудовищные интерпретации добра и зла не нашепчут в беззащитное ухо! Неоцененные за то, чем они являются, провинциальные красавицы сдают позиции, слабеют и, в конце концов, усваивают извращенные представления о самых естественных и простых вещах».
Мне этот отрывок из Драйзера — начало романа «Сестра Кэрри» — кажется не только мудрым, но и пронзительно написанным. Критик журнала «The Nation» Ричарда Лингеман (Richard Lingeman) считает, что утверждение — «Драйзер — слабый стилист» — клише: «У Драйзера, действительно, есть странные фразы, не музыкальные, даже, формально, не очень грамотные. Но такие ему и нужны для создания того эффекта, который он задумал. Это не плохой стиль, это его стиль. Мы не раз встречались с этим в литературе. Достоевского постоянно обвиняли в неуклюжести стиля, у Уолта Уитмена много странных, не певучих, не поэтичных фраз. Стиль Драйзера не от неумелости. Он добавляет его вещам силы. Надо сказать, что Теодор Драйзер, действительно, был не очень грамотным человеком. Он даже нанимал редакторов для исправления его грамматики. Но не стиля. Если их поправки меняли смысл или интонацию фразы, он восстанавливал свой вариант».
Писатель-реалист
И при жизни, и после смерти Теодор Драйзер был увешан ярлыками. И главным был ярлык писателя-реалиста, первого в Америке. Это мнение о Драйзере сформулировал
в свое время критик журнала «New England review» Стивен Донадио: «Бальзак, Золя, Стендаль описали еще до Драйзера отнюдь не исключительную американскую страсть — всеми правдами и неправдами попасть на вершину общественной лестницы. Эти писатели были известны в Америке, но их традиция тут не приживалась. Общий тон нашей литературы был викторианским, то есть романтическим. До Драйзера считалось, что в Америке, в отличие от Старого Света, успех и благосостояние зарабатываются честным трудом, а любовь — добродетелями и верностью. Это была знаменитая американская мечта. Такой взгляд был завещан Бенджамином Франклином. Не то — у Драйзера. В «Американской трагедии», например, герой работает в отеле и видит, что его суточные, чаевые, доставшиеся ему за мелкие услуги, превышают недельный заработок всей его семьи. Это и другие наблюдения Драйзера, показывающие, что успех и богатство в Америке не даются честным трудом, в его время многим американцам казались оскорбительным цинизмом».Но самым оскорбительно циничным и антиромантическим для большинства американцев начала века было отношение Драйзера к любви и к сексу.
Ричард Лингеман рассказывает, что его первый брак был неудачным: «Драйзер немедленно начал изменять жене. Она была, как и он, провинциалкой, учительницей, и не подпускала его к себе в течение трех лет ухаживаний. Его раскалившаяся страсть после свадьбы не нашла адекватного отклика. Вскоре он ушел от жены, хотя она, будучи католичкой, не давала ему развода, и переходил от одного романа к другому. Уже тогда он писал в дневнике, что не может удовлетвориться одной женщиной, как, по его мнению, и большинство мужчин. Он проклинал общество за лицемерие в этой сфере. Свои наблюдения над реальным положением вещей Драйзер не побоялся воплотить в литературной области.
«Сестра Кэрри»
В романе «Сестра Кэрри» (Sister Carrie) героиня, добропорядочная девушка со среднего Запада, становится в Чикаго содержанкой соблазнителя-коммивояжера. Книга, хоть и опубликованная, была признана настолько неприличной, что автор даже мог попасть за нее в тюрьму. Но он отказался переделывать текст. Для него лишение сексуальной свободы было смерти подобно. Драйзер необычайно ценил творческое начало в человеке и считал, что сексуальная энергия напрямую связана с творчеством».
Когда роман «Сестра Кэрри» вышел в свет в 1900 году, он вызвал скандал, обернувшийся полным замалчиванием книги. В пуританской Америке не могли примириться с тем, что в романе падшая женщина оказывалась победительницей и что автор не наказывал порок. Критик Генри Менкен писал: «Хвалить этот роман почти так же опасно, как стрелять в президента». Почти все критики, обсуждавшие Драйзера, относили его к понятным и однозначным категориям. Например, одни считали его детерминистом и последователем философа Спенсера. И не без основания. Поскольку Драйзер часто утверждал предопределенность хода истории и повторял идею Спенсера о том, что в капиталистическом обществе выживает сильнейший и что так и должно быть. Другие, наоборот, называли его коммунистом, сторонником полного преобразования мира. И, опять, не без основания. Он ездил в Советский Союз в 1927 году, написал воспоминания, которые можно назвать просоветскими, а за год до смерти вступил в коммунистическую партию. Однако и детерминизм, и реализм, и цинизм, и сексуальная свобода Драйзера были лишь половиной правды о нем, лишь частью его натуры. В той же «Сестре Кэрри» он описывает с горькой искренностью жертвенную любовь к Кэрри обеспеченного и благополучного метрдотеля Джорджа Герствуда. Вспомним сцену из фильма 1952 года «Кэрри», в которой Герствуд получает первое предупреждение от владельца ресторана:
«— Я был на прекрасной пьесе «Дама с камелиями».
— С женой?
— Нет.
— Джордж, что вы хотите, что вы ищете?
— Всего.
— Это опасно. Никто не может иметь всего. У вас есть все, что у других — хороший дом, хорошая должность, хорошие дети, устойчивый брак. Послушайте, Джордж, иногда полезно поговорить со старым опытным человеком.
— Тут не о чем говорить.
— О'кей. Одно только вам напомню, Джордж. Человек, работающий в ресторанном бизнесе, должен быть чрезвычайно осторожен. Тут нельзя перестараться».
Но Герствуд выбирает любовь, уходит к Кэрри и живет с ней в грехе, без денег, без возможности получить другую работу, без будущего.
Чарли Чаплин о Драйзере: «...добрый человек, кипящий от гнева» 
Ричард Лингеман считает Драйзера великим знатоком человеческой природы: «Когда он начинал писать, все его концепции и теории, в том числе детерминизм, уступали место этому знанию и писательской интуиции».В предисловии к переизданию «Американской трагедии» 1948 года критик Генри Менкин пишет: «В Драйзере жило репортерское, доходящее до нелепости уважение к факту». Менкин описал смешной эпизод в борьбе за публикацию романа Драйзера «Гений» в 1922 году, когда моральная цензура требовала купюр и Менкин вел переговоры: «Драйзер довольно легко согласился выбросить все куски, которые я не смог отстоять, но категорически отказался убрать эпизод, в котором герой инквизиторски задирает девушке юбку. Я не видел логики в этом упорстве. "Это убрать невозможно! " — закричал Драйзер в ярости. "Да почему?!" — заорал я в ответ. И он сказал: "Потому что это случилось на самом деле!". Возможно, эпизод с юбкой — это один из тех необходимых штрихов, благодаря которым героев Драйзера не забыть».
Ричард Лингеман считает, что до Драйзера, когда в Америке царила викторианская литература, общество верило в нравственный смысл всего сущего: «Герой в произведениях того периода был всегда нравственным существом. Драйзеровский герой был игрушкой сил, которые ему неподвластны. За что на Драйзера и налепили ярлык детерминиста. Но дальше — явные противоречия в творчестве Драйзера, загадка для его толкователей. С одной стороны, никто так не описал трагедию бедности, униженности, безвыходности ситуации. С другой, никто так не опоэтизировал суперменство успешного бизнесмена, как тот же Драйзер в романе «Финансист». И ясно, что Драйзер понимал и тех, и других. Идентифицировал себя и с теми, и с другими. Потому он и был великим писателем, а не просто натуралистом и детерминистом».
Противоречивость, непоследовательность и горячая эмоциональность Драйзера были главными свойствами его таланта и его характера. Его ярость по поводу не столько даже экономического неравенства, сколько по поводу социального антагонизма в Америке, часто ослепляла его. Чарли Чаплин, друживший с Драйзером, говорил о нем: «Это добрый человек, постоянно кипящий от гнева». В 1927 году, после успеха «Американской трагедии» и взлета популярности, Драйзер поехал в советскую Россию.
Драйзер и Россия
Ричард Лингеман говорит, что в Советский Союз Драйзер поехал настроенный чрезвычайно скептически: «Его беспокоило уравнение индивидуальности, "большого ума и маленького", как он говорил. Кроме того, он с подозрением относился к любой догме, даже к той, в которую ему хотелось бы верить. Но, в общем, его русские дневники можно назвать просоветскими.
Генри Менкин писал, что Драйзера в России так же распропагандировали, как и всех других западных гостей. Но случай с Драйзером был особый. Его нелегко было распропагандировать, но легко соблазнить. В России у него была прелестная сопровождающая — американская коммунистка и переводчица Рут Кэнал, с которой у него немедленно начался роман. И Рут не столько убедила, сколько заразила его надеждой на то, что советский эксперимент может быть решением проблемы бедности. Но Драйзера невозможно представить настоящим коммунистом, поскольку он был индивидуалистом до мозга костей. Поэтому его близкие друзья, включая Менкина, никогда не принимали всерьез его приверженность коммунизму».Непоследовательность и противоречивость, в какой-то мере, загубила биографию Драйзера, но спасла его литературу. В 1939 году он уважительно отзывался о мудрости Гитлера. А когда узнал, что Гитлер напал на Сталина, серьезно заболел. За год до смерти, в 1944 году Драйзер вступил в коммунистическую партию.
Другое дело — литература. Менкин писал после смерти Драйзера: «К старости он испугался безверия и поддался сияющим обещаниям марксистского Евангелия. Но в своих романах он никогда не объяснял агонию человечества социальной системой или злобной волей экономических роялистов. Он направлял свой взгляд вверх, пытаясь разглядеть знаки непонятной воли или грубого просчета Бога, ответственного за все человеческие комплексы, страсти, гормоны и склонность к пустым мечтам».
В России мое поколение изучало по Драйзеру Америку. Но в Америке Драйзер был надолго забыт, как и вся, так называемая, реалистическая литература начала века. Однако год 60-летия со дня смерти Драйзера отмечен новым интересом к нему. Вышла его новая биография «Последний Титан». Кинорежиссер Вуди Аллен поставил фильм, который практически повторяет сюжет «Американской трагедии». И, наконец, в нью-йоркском театре «Метрополитен» по «Американской трагедии» поставили оперу. Что-то вновь стало злободневным в романах Дразйера. Может быть, титаны и гиганты корпораций заменили собой красочных каупервудов Драйзера.
Ричард Лингеман считает, что Драйзер и его истории все еще с нами: «Его портреты и его анализ нашего общества так же злободневен сейчас, как и 70 лет назад. Это история о том, как знаменитая американская мечта может обернуться ночным кошмаром».
Теодор Драйзер
цитировать
Пошла в магазин, докупила. Значит, тема, больше недели маячившая тут вверху страницы, была поднята не зря.