Фотоманьяки

День настоявшейся осени, гоняющий ветер по верхушкам деревьев. Переклики последних — разбуженных, голосящих, что скоро придёт зима и оберет их до нитки.

На улицах почти никого. Я спешу. Выходной опять подавила работа, и хочется поскорее в тепло. В Дом. Хочется в книгу, оставленную на хорошем месте. Но ещё дела. Пережевывая их, спотыкаюсь взглядом об одиночество.

Вы на минуту представьте...нищее небо. Будто кто-то на нем пытался нарисовать птиц, солнце и облака, но каждый раз ошибался и стиральной резинкой превращал листок в серый. Постарайтесь увидеть дорогу — непременно грязную с катящимися по ней, словно игрушечными машинами, и смотрящую на всё это старую женщину, сидящую неподвижно за клеткой-забором.

Листья желтые, как фонарики, опускаются наземь. Некоторые, сомневаясь, замирают, и кажется, ещё чуть-чуть и они взлетят вверх, но, увы, считанные секунды борьбы и их уже несёт по земле.

Бабушка разрешит мне присесть рядом с ней. Подниму глаза на шум поредевших верхушек деревьев. Поспрашиваю о жизни. Узнаю, что Александре Федоровне без малого девяносто лет. Что она в свои годы посадила настоящий сад. Совершенно одна. Прямо здесь. Пять шагов от ограды, совсем близко от тротуара.

Посмотрю на маленькие кусты вишен.

— Они цвели уже... Вы приходите в мае сюда, — скажет она. На прощанье помашет рукой.

Я уйду. И останется позади двор. Она. Её Осень. Её ожидание мая, когда занесет всё белым цветом — предвестником красных ягод.

2014

Та встреча была особенной. Последние дни апреля. Солнце такое шкодливое, девчачье — оно будто смеялось, напрыгивая на тебя из-за угла, и тут же обнимало.

Я плохо помню детали, а вот ощущение от встречи очень ясное. Сейчас эта статья кажется мне невыносимо "не той". За многое стыдно и неловко. Лучше надо было. Не так. Как? Не знаю. Такой Герой меня встретил. Так говорил...и нескольких часов не хватило, конечно. Пришлось бежать на дурацкое мероприятие. А надо было слушать и слушать. Герой ушёл, уже не повторить разговора. Ничего не исправить. Добрая память Марату Семеновичу Гольцеву.

КОМУ СКАЗАТЬ СПАСИБО, ЧТО ЖИВОЙ?

За окном по-весеннему поют птицы. Сидим на кухне.

— А ещё что? – время от времени, будто себя самого спрашивает Марат Семенович Гольцев. После чего рассказывает такое, чему не хочется верить. Знаешь, что было, а допускать, что так люди страдали, сил не находишь.

Наш герой прошёл всю войну. Пробивал "Дорогу жизни" в блокадный Ленинград, форсировал Днепр, участвовал в боях под Курской дугой. Оборонял Сталинград. Освобождал Украину, Румынию, Венгрию, Австрию.

Мимо смерти, ради жизни

— О чём говорить будем? – спросил Марат Семенович чуть ли не на пороге.

— Про войну? Что про неё скажешь? Ну, страшно там. А ещё что?

И вот откуда-то издалека приходят слова. Они уносят это счастливое и мирное утро. Туда, где холодно и безнадежно. Там по занесенному снегом полю движется человек. Еле переставляя ноги, шатаясь в разные стороны. Куда он идет под обстрелом немецких минометчиков?..

— Это было зимой 1942-го. Нас перебрасывали с Северо-западного на Волховский фронт. Прямой дорогой нельзя идти было, и мы окружными путями, по глухим местам, где и люди не живут, шли к цели. Снег тогда, не прерываясь, сыпал с неба: сухой, колючий.

Кухню нашу разбомбило. Питались сухарями. По паре в день. Так идешь через силу, где настигает тебя команда: "5 минут покурить", там и падаешь сразу. И на это время тебя просто нет. На Земле этой нет.

В таком состоянии дошли до какого-то села и почти сразу ввязались в бой. Немцы буквально расстреливали нас. Смотрю, слева от меня пулемет замолчал – солдату, который был за ним, прямо в спину мина попала. И практически тут же у пулеметчика, в чьем расчете я числился, заклинило затвор. Тот снял перчатки, чтобы наладить его — а мороз такой, что пальцы к железу прилипают – ничего не получилось. Тогда взводный и говорит мне:

— Сбегай к тому пулемету. Если исправен у него затвор, то тащи его сюда.

Какой там "сбегай". Я уже и ходить-то не мог от усталости. Да ещё и снега по пояс. Молча встал в полный рост и побрёл. Кругом белым-бело, а я бреду в серой шинели. Заплясали вокруг меня мины. Маленькие, как гранатки. Мне кричат свои: "ложись", а я бреду себе и бреду. Одна мысль в голове тупо бьется: скорей бы конец".

Но тут немцы, как по команде, стрелять прекратили. Медленно добрался до пулемета, вытащил затвор и так же вернулся обратно. Что заставило тогда немецкого командира отдать приказ о прекращении стрельбы? Не знаю…

Тикают часы в комнате. На руке у Марата Семеновича, на стене. Вот и в груди что-то бьется. Тяжело ёкает. Между тем, разговор тянется дальше. Вдоль всей войны растягивается.

— Такая это всё давность… Не помню многого… Даже друзей не помню всех, — жалуется герой. Вот сидит он напротив меня в майке, такой какой есть. Ордена? Они где-то в шкафу или в столе. Что значат эти значки по сравнению с благодарностью одного лишь Ивана Ивановича?

— Тогда в Венгрии, на реке Тиса, я пять человек спас, — рассказывает Марат Семенович.

Переправившись, отдыхал с однополчанами на берегу, как услышал крики. Просили о помощи "ездовые" – солдаты, перевозившие на лошадях минометы. Оказалось, что паром перевернулся, и они стали тонуть. История та долгая. Завершается тем, что спасает их Гольцев. Последним, как раз, Ивана Ивановича Деревянщенко.

Не знайте, но помните.

29 июня 1941-го ушёл на фронт Марат Семенович. Демобилизовался лишь в 1947-м. Вся его послевоенная жизнь прошла в Оренбурге. Здесь он женился. И первый свой дом построил. И отцом стал. На пенсию ушёл уже с газоперерабатывающего завода, отработав на нем семь лет слесарем. До этого, где только не трудился.

Сейчас уже правнуки подрастают. Слава Богу, в мирное время живут и не знают, что значит, чуть ли не каждую ночь идти в наступление (в начале войны наступали только в темное время суток, чтобы немца врасплох застать). Не представляют, как управляться с минометом и переносить его с места на место, когда весит он 180 килограммов. И не думают о смерти…Правда, Марат Семенович о ней тоже не думал. По иной только причине.

— То на Днепре было. Наши минометы вдоль берега стояли. Почти всех телефонистов перебили у нас. И вот затишье – временно не стреляем – меня отправляют связным к начальнику артиллерии полка. А я уже тогда наводчиком первого миномета был. Оставил я свой миномет двум новеньким, прибывшим к нам из госпиталя. На другой день возвращаюсь на батарею завтракать. Батюшки…Вместо ствола моего миномета лишь обрубок торчит. А неподалеку, на глинистом обрыве – куски мяса. Словно приклеенные. Это двух новеньких в клочья разорвало. А третьего из расчета изрешетило осколками.

А через два дня я о том уже и не помнил. Управлялся с другим минометом. Думать обо всем этом ни сил, ни времени не было.

Утренний свет потихоньку начинает "взрослеть". Падает на кухонный стол. В сжатых руках ветерана ключи. Он то постукивает ими, то, забывая о них, оставляет в стороне.

— А в чем смысл жизни?..

Услышав вопрос, фронтовик чуть ли не морщится:

— Да это пустой вопрос! Откуда я знаю. Разве сам себя сделал? А букашки зачем живут? Не скажу — не знаю! Этот вопрос нам никогда не решить и думать о том не нужно.

А в ответ — тишина

Наш герой никогда в Бога не верил. Но что-то хранило его. Берегло, может, для последующей мирной жизни. Взгляд у него светлый, доверчивый.

Кто выносит оценку человеческим судьбам? Кто каждому выделяет по ноше?.. И разделяет счастье по крохам между людьми?

Ещё зимой 41-го Гольцев чуть не отморозил ноги. Сапоги у него оказались легкими, на "одну портянку".

— Да сними ты валенки с убитого!- говорил старшина. – А я не мог. Мальчишкой ещё совсем был. Немыслимым казалось, — рассказывает Марат Семенович.

Прерывается на секунду – затихают все звуки на кухне — прежде чем выговаривает он уже знакомое и такое привычное:

— А ещё что?..

— Тогда числился в пулеметной роте. В начале войны мы, пехота, ничего не знали. Где идем – неизвестно! Придешь в какое-то село, на месте которого после немцев лишь трубы сожженные торчат. Как тут поймешь, где находишься?

Однажды зашли в совершенно пустую деревню. Ни людей, ни собак, ни кошек… Словно вымерли все. Остановились там на постой.

Взводом заняли одну избу. В передней комнате все расселись набивать пулеметные ленты патронами, а меня, как младшего, снарядили еду готовить. Отварил я чугунок картошки в мундире, залез на печку в задней комнате. Сижу себе там да картошку чищу. За дверью ребята балагурят. Светает. Слышу вдруг, как самолет пролетает. И словно бы в другом конце деревни начинает бомбочки сбрасывать. Всё ближе и ближе. Через некоторое время, будто бы рядышком совсем пролетел. Ухнул взрыв: дверь в комнату распахнулась изо всех сил и снова захлопнулась. Изба зашаталась, и мне на очищенную картошку с потолка копоть посыпалась. Вся работа насмарку! Выругался я с досады. Принялся очищать еду от грязи, как вдруг понял, что слишком тихо стало: ни звука не слышно. И вот слезаю я с печки, подхожу к дверям, а там…улица и воронка. А комнаты нет и взвода тоже нет…

А ещё что?..

И вот уже давно не слышна канонада. Прожито 8 мая 1945 года, встреченное в австрийском городе Грац. Хранятся дома у Марата Семеновича ордена и боевые медали. Что они и, по сравнению, с памятью? Израненной, как осколками этими, ставшими уже почти, что родными «а ещё что?».

И так хочется, чтобы этого никогда не было больше. Чтобы не было войн, которые разлучают семьи, выпускают на волю смерть. Это же в наших силах?..

— Б…., представляешь, как я живу?-

Стоит, прислонившись к стене магазина. Курит. Ей слегка за пятьдесят. Неопрятная в

своей полноте, раздраженная. Собеседница поддакивает. Рабочий день заканчивается,

приближая, по всей видимости, нечто мучительное.

— А он, б…., — слышу уже вдогонку, не успевая схватить на лету всей фразы. Да и к

лучшему. Этот секундный разговор не слышать бы вовсе. Вечер, пронизанный теплым

дыханием солнца, янтарен. Птицы в полёте делают небо круглым, как дно стакана, в

котором плещется море. Мучительно красивы их выкрики. То и дело поднимаешь голову

и кружишься вместе с этими живыми черными точками. Становишься восклицательным

знаком в закодированном послании, адресованном вечности. А ведь только вчера

непонятная грусть выливалась из тебя через край. И жалобы на «такую-растакую жисть»

рвались изнутри. Но сегодня всё по-другому, и день догорает не зря. А завтра?.. Через

неделю? Опять жалобы на судьбу и несправедливость? Кто-то снова будет виноват в том,

что ты то и дело или слепнешь или глохнешь. Из души на близких опять выльется твоя

глупость – все недоразвившиеся и потому убогие мысли и чувства. Захочется заорать:

«Вытащите меня отсюда! Из этой тесной клетушки – моей головы. Из этого проклятого

мира, где матери и дети скверно ругаются; старики нищенствуют, а мальчики, которые

«пошли поиграть» в чужую песочницу, внезапно уходят навсегда.

Живешь, пролистываешь, не читая месяц за месяцем. Это «всё плохо» прекращает твой

собственный рост. Вроде и участвуешь в представлении, но пьеса написана кем-то чужим,

и ты в ней статист. Молчаливый жалобщик с геморроем и постоянной изжогой. А там

недалеко и до «б…., представляешь, как я живу?»

Но ведь эта «отвратительная» жизнь одна! А бессилие возникает от бездействия. Перед

вами фотография двух взрослых котов, которых хозяева принесли в клинику на

усыпление. Можно было заплакать от безнадежности и повздыхать. Но волонтёры,

подключив других неравнодушных людей, нашли хвостатым новых хозяев. Только

вызволили из этой клетки не только кошек. Ещё и сами стали свободнее. Вот и

получается, что вытащить себя из болота за собственные волосы не только можно, но и

нужно. Причём чем чаще, тем лучше. Философ Мераб Мамардашвили говорил, что

человек – это постоянное усилие быть человеком. Не жалобщиком, а человеком. И как

жаль, что так часто нам не хватает на это сил.

Сейчас, когда совсем рано укрывается город темной и теплой шалью неба. Когда фонари и светофоры разгоняют вечерние тени, кажется, что само волшебство бродит по улицам. И Новый Год, как никогда, близок. Предчувствие чего-то таинственного, музыкально чарующего насыщает воздух, и ты дрожишь не только от того, что озябла, а автобус долго не идёт, но и от ожидания скорой развязки. Будто сказочник шепчет над игрушечным городом самую интересную и неожиданную историю. И все мы – горожане – сказочные персонажи, и каждого ждёт своё законное дивное чудо.

Временем всё определено. Скоро родится Спаситель. Грань между прошлым и будущим на какой-то момент сотрется, и настоящее подарит понимание сущего. На один миг все станут чище, добрее, младше. Только одно мгновение, и… всё вновь вернется на круги своя. Плотным слоем нас припорошит будничность. Заботы, заботы, заботы… И понесется год, как с горки колесо. И за этой немыслимой скоростью мы не услышим тихого говора сказочника. Свято уверенные в своей настоящести, правильности…совсем запутаемся в тех веревочках, что держит в руках тот, кто ведает всеми историями. Уставшие, довольные, взрослые дети, которые часто лишь в конце ноября чувствуют, что они не властны над собой. Что чудо все-таки есть, и оно ходит вокруг и ждёт своих зрителей и героев.

Отражения. Они бьются в твоих зрачках. Торопятся попасть в душу. Так, будто хотят навек поселиться в ней.

Бабушка на сельском рынке говорила о счастье. Что радостно у нее жизнь сложилась, хоть и ни одного дня для себя не прожила.

Дед на празднике- один из собравшихся. Молча смотрел на гуляющих. Отдыхал за все годы тяжелой и черной работы. Чем зарабатывал он на хлеб? Добрый ли человек? Кажется, да.

Девочка в художественной школе. Взгляд, как у танцующей птицы — небесный. Чем занимается она сейчас? Рисует ли? Интересно...

Другая девочка бежит за дождем, и я любуюсь ее юностью. Она тоже умела летать. Не разучилась ли? Хочется, верить...

Черно-белые дни — мои рабочие будни. Скучаю по вам, отогреваясь, "жирея" сердцем рядом с подрастающей дочерью.

Coinmarketcap Telegram Bot

Coinmarketcap Telegram Bot

Coinmarketcap Telegram Bot

Coinmarketcap Telegram Bot

Coinmarketcap Telegram Bot